26 лет назад умер Лев Зиновьевич Копелев (1912-1997), русский писатель, литературовед, критик, правозащитник, политзаключенный в 1945-1954 годах. Форум назван в честь писателя и диссидента Льва Копелева. С 2001 года он присуждает премию имени писателя за мир и права человека. Общественная организация Форум Льва Копелева была основана после смерти Копелева его друзьями и соратниками в 1998 году в Кёльне. Лев Зиновьевич Копелев — чем известен, биография, библиография и творческое наследие — РУВИКИ: Интернет-энциклопедия.
"За мир и права человека": Украинский народ получил немецкую премию имени Льва Копелева
Директор "Левада-центра" Лев Гудков был награжден премией имени Льва Копелева в Кельне "за свободу и права человека". Они назвали присуждение премии имени Льва Копелева большой честью для всей их команды, тысяч волонтеров и десятков тысяч сторонников и спонсоров. Надгробие на могиле ва на Донском кладбище (уч. у колумбария 12). Фонд Льва Копелева объявил о присуждении престижной немецкой премии имени Льва Копелева за мир и права человека народу Украины в 2023 году. Генпрокуратура объявила «нежелательной» организацией зарегистрированный в Германии «Форум имени Льва Копелева» (Lew Kopelew Forum).
Лев Зиновьевич Копелев. Уточнения к "википедической" биографии.
| Из Союза писателей СССР исключён Лев Копелев: праздники и памятные даты (события) 24 марта | Лев Зиновьевич Копелев бесплатно и без регистрации в формате epub, fb2, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине. |
| Премия имени Льва Копелева за 2023 год присуждена народу Украины | Лев Копелев. Хранить вечно. Анн Арбор: Ардис, 1975. |
| Немецкий «Форум им. Льва Копелева» признали нежелательной организацией | Пройдя через войну, репрессии, вынужденную эмиграцию, Лев Зиновьевич сохранил и дружбу с «Иностранкой», и свое искреннее восхищение фигурами ее основателей. |
| Раиса Орлова и Лев Копелев. «Мы жили в Москве 1956-1980: встречи с Анной Ахматовой» — МузееМания | Эта книга патриарха русской культуры XX века — замечательного писателя, общественного деятеля и правозащитника, литературоведа и германиста Льва Копелева (1912 — 1997). |
Бурная и парадоксальная жизнь Льва Копелева
В годы войны Лев Зиновьевич, хорошо знавший немецкий язык, весьма успешно работал с военнопленными, и сколько-то из них склонил к сотрудничеству с пропагандистскими структурами Красной армии. Однако никогда не знаешь, где притаился тот камень, о который тебе суждено споткнуться. Копелев поссорился с неким сослуживцем, который отомстил ему самым бесчестным образом: банально «настучал», и загремел Копелев по недоброй памяти 58-й… Ну а вышел на свободу уже ярым антисоветчиком… Его роман «Хранить вечно» я читал; не могу сказать, что он произвёл на меня какое-то особенное впечатление, но запомнился.
Но твою душу и твой разум я чрезвычайно переоценивал…». Прощание с иллюзиями С молодых лет он занимался словом, преподавал, писал статьи, книги, как и все испытывал на себе цензурные придирки. В 1967-м одним из первых вместе Константином Паустовским, Георгием Владимовым, Борисом Балтером и другими, не захотевшими молчать, поддержал Александра Солженицына, направившего IV Съезду Союза писателей СССР ему не дали возможность выступить с трибуны съезда письмо, в котором призвал покончить с цензурой художественных произведений в Советском Союзе. Письмо взорвало не только литературную жизнь, но и жизнь общественно-политическую, потому что литература в Советском Союзе всегда рассматривалась как особое «министерство», призванное влиять на умы граждан и воспитывать их в коммунистическом духе. Годом раньше Копелев в числе 63 советских писателей выступил в защиту Синявского и Даниэля, а когда начались процессы над инакомыслящими, поддерживал их и словом, и делом. За что секретариат Московской писательской организации влепил строптивому германисту, «занимающемуся не своим делом», строгий выговор с предупреждением и занесением в личное дело.
Но Копелев не успокоился и в 1968-м вновь с точки зрения властей влез не в свое дело: публично осудил вторжение Советского Союза в Чехословакию. Потому что дубчековскую «весну» воспринял близко к сердцу. Его исключили из партии, за этим последовало увольнение с работы. В Союзе писателей терпели еще десять лет. Когда в 1977-м пришла отмашка сверху — исключили. Это означало устранение от официальной литературной жизни, журналы и издательства перестали публиковать его статьи и книги. Вера в слово прямая речь «В моей жизни с детства сменялись вероисповедания, боги, идолы, пророки, идеалы... И, наконец, я пришел к тому, что для евангелиста-поэта Иоанна было началом начал.
К слову. Кто бы ни были вожди — идеалист Бакунин или циник Нечаев, гениальный фанатик Ленин или талантливый краснобай Троцкий, беспринципный кровожадный параноик Сталин или самоотверженный революционер аскет Че Гевара... Вопреки скептикам, утверждающим, будто история учит лишь тому, что из нее никто ничему не научился, я думаю, что все же извлек из истории для себя некие существенные уроки. Прежде всего — убеждение, что самым действенным оружием в борьбе за права человека, за справедливые законы и добрые преобразования общества может быть только слово… После всего, что я испытал, узнал и передумал в годы сталинщины… я уже не могу мириться с инерцией зла, которое отравляет и уродует жизнь многих моих соотечественников. Не могу и не хочу мириться с произволом, с тем, что людей преследуют за мысли и слова, неприятные преследователям. Но противопоставлять всему этому я полагаю возможным и допустимым только слово». Должен отвечать «еврей» Еврейский вопрос стоял в России с тех пор, как в ней появились евреи. Перед Копелевым этот самый вопрос встал при получении паспорта.
Он вспоминал: «С тех пор я неоднократно задавал его себе по разным поводам. Потому что евреем считает меня большинство окружающих. Если бы я назвал себя русским, это было бы одними воспринято как беспочвенная навязчивость, другими — как трусливое отступничество; и теми и другими — как своекорыстное стремление приспособиться к господствующей нации». Советский Союз был в высшей степени забюрократизированным государством — в какое бы вы учреждение ни обратились, везде требовались удостоверения, справки, а при поступлении в институт или на работу требовалось заполнять подробные анкеты. Копелев во всех анкетах в графе «национальность» писал «еврей», а в графе «родной язык» — «русский» и «украинский». Потому что различия между этими определениями не делал — не считал, что одно противоречит другому.
Честные и подлые, храбрые и трусливые, добрые и жестокие… Мы все вместе, и от этого не уйти никуда и никогда.
И славу не отделить от позора… Читать о человеческой гнусности тяжело. Читать о гнусности, которая прикрывается благими намерениями и высокими словами, гуманизмом и заботой о человечестве тяжело вдвойне. Хотя в книге Копелева речь идёт не столько о гнусности отдельных людей - хотя и о ней тоже - сколько о мерзости государственной машины.
Лев Копелев лично составлял листовки для вражеских солдат как для немцев, так даже и для испанцев — из Голубой дивизии , он ездил по переднему краю на агитационном автомобиле и, под обстрелом, через репродукторы вёл передачи для противника. После Сталинградской битвы Копелев некоторое время работал в организованной для пленённых офицеров вермахта школе немецкого антифашиста, где вёл курс немецкой культуры — он стремился напомнить бывшему врагу, что есть Германия и без Гитлера. Впоследствии некоторые из его «учеников» заняли высокие посты в Германской Демократической Республике. В 1945 году, рискуя быть убитым на месте, Лев Копелев в составе группы из пяти советских парламентёров убедил сдаться без боя немецкий гарнизон в Грауденце ныне — Грудзёндз, Польша. Вместе с ним тогда была Галина Хромушина — известная участница спецопераций во вражеском тылу в Белоруссии и корреспондент ТАСС на Нюрнбергском трибунале.
Минюст внес «Форум имени Льва Копелева» в реестр нежелательных организаций
Трагедия чехов и словаков — трагедия героическая. Что бы еще там ни произошло, какие бы страшные, кровавые не дай этого, Боже! Она есть и пребудет, и вместе с болью, горем, страданием несет гордость. Все чехи и словаки, их дети и правнуки будут гордиться по праву. А наша трагедия — трагедия позора. Как их научить стыдиться, думать не только о себе, — да и о себе по-иному — о своей совести, о судьбах детей, о страшных последствиях для них и для самих себя… Рая.
Кёльн 4 часа дня. Генрих Белль. В машине тепло и свежо, гонит по автостраде почти 200 км в час мягко, неощутимо… Приехали в Бонн, из окна машины город — не красивый и не столичный. Так же, как и в Кёльне, прохожих почти не видно, полно разноцветных, разновеликих машин. Проезжаем правительственные здания, большой серый дом СДП.
Выходящие оттуда узнают Белля, оглядываются, осматривают нас с любопытством. Большие стеклянные сплошь двери открываются автоматически, никто не спрашивает пропусков и не выдает. Шофер доверительно сказал, что двое парней в джинсовых куртках, стоящие в фойе, — это полицейские. По дороге мы говорили, что за всю неделю нигде не видели ни одного полицейского, даже регулировщика. Первый этаж, светло-серый коридор.
Двери и стены покрыты одним и тем же светло-серым пластиком. На одной стене — плакаты СДП за несколько лет, начиная с 1918 до 1980. Никаких табличек на дверях. Шофер доводит нас до приемной. Небольшая комната, две секретарши, одна, видимо, машинистка и телефонистка.
Просят немного обождать. Мы стоим, рассматриваем стены. Садимся за круглый стол. Хорошая графика. Брандт достает из кармана четки, которые я подарила ему пять лет назад во время первой встречи в Москве деревянные, производства Игоря Хохлушкина.
Вспоминаем Фрица Пляйтгена2 и ту встречу. Я его семнадцать лет приглашал. Но я сказал, что лучше буду действовать своими закрытыми путями. Но когда она потом еще раз звонила — она писала статью о вашем приезде, — я согласился, чтобы она упомянула и о моем дружеском участии. И я сразу же хочу обратиться к вам с несколькими просьбами.
Речь идет о помощи нашим эмигрантам, причем эмигрантам именно демократических и социалистических взглядов, которым здесь приходится особенно плохо. Сегодня состояние нашей новой эмиграции таково, что везде, в том числе и у вас, возникают превратные представления о действительной природе оппозиционных группировок в Советском Союзе. В эмиграции наиболее активно выступают самые правые, которые либо располагают собственными средствами, как Солженицын, либо получают материальную и моральную поддержку от Штрауса и Шпрингера, как Максимов и его группа. Но, насколько я могу судить, я убежден, что они вовсе не представляют большинства свободомыслящих людей ни у нас в стране, ни в эмиграции. Необходимо, чтобы демократические силы на Западе, в частности партии Социалистического интернационала, реально помогли бы, поддержали бы ту часть эмиграции, в которой преобладают плюралистические [взгляды], тех, кто чужд агрессивному клерикализму, шовинизму, политической реакционности.
Им необходимо иметь свою трибуну, например, еженедельную газету, которая могла бы издаваться в Париже или в одном из городов Федеративной Республики. Белль очень горячо поддержал это предложение. Он говорил о том, что советские диссиденты, приезжающие на Запад без средств, без знания местных условий, в первое время совершенно беспомощны. И кто их встречает с распростертыми объятиями иногда уже в аэропорту? Они снабжают их деньгами, достают им квартиры, работу...
Мы не вправе винить эмигрантов за то, что они презрительно относятся к нашей демократии, к нашим представлениям о социализме. Презрительно и даже враждебно. Они, прежде всего, слышат тех, кто их приветливо встречает, кто им льстит, обеспечивает им жизнь. А там, у них, в Советском Союзе, само понятие социализма стало ругательством, что вполне понятно. Брандт и Бар согласились с Беллем и с Л.
Они стали наперебой рассказывать, с какими усилиями удалось добиться отъезда из Чехословакии Ледерара — этого добивались именно социалисты — но, приехав на Запад, он попал в объятия своего земляка и друга Пахмана5. Болтает и пишет реакционнейшую чепуху. Брандт жалуется на трудное материальное положение Соц. Социнтерн — организация без своих фондов. Белль поддерживает.
Обещают подумать. Но памятную записку, разумеется, представлю. Была представлена на следующий день. И о личных судьбах людей, нуждающихся в помощи, преследуемых, не могу не говорить, особенно сейчас, здесь. И особенно о тех случаях, когда требуется срочная помощь.
Войновиче и Г. Владимове, об их писательских и гражданских судьбах. Бранд просит достать ему книги Войновича и Владимова. Бар: Разумеется, мы постараемся помочь. Но не забывайте, что эти случаи несравнимы с вашим.
Ваша судьба в Германии — особая. Нам было очень трудно вытащить вас именно потому, что вы упорно отказывались уезжать без обратного билета. А эти ваши коллеги ведь не откажутся заниматься политической деятельностью. Брандт и Бар соглашаются, что нужно помочь, обещают продумать формы и средства. Брандт просит написать и об этом памятную записку с краткими характеристиками каждого, с тем чтобы можно было говорить конкретно.
Реально можно рассчитывать на что-либо, если каждый раз говорить об одном-двух конкретных людях. Общие разговоры остаются общими разговорами. А длинные списки могут произвести только неблагоприятное впечатление... Он вспоминает, как ему удалось убедить Брежнева в необходимости разрешить жене А. Сахарова ездить на лечение в Италию.
Брандт говорит, что очень рад этому. Оба слушают с большим интересом, переспрашивают. Брандт спрашивает, чем конкретно Лев собирается заниматься в ближайшие дни. На следующий день мы ужинали у Бара, и Лев очень подробно рассказывал ему и его жене историю жизни доктора Гааза, о которой они фактически ничего не знали. Это очень хорошо, что вы о нем пишете.
Надеюсь, книга будет у нас опубликована. После этого мы все еще пили кофе с коньяком и довольно долго говорили о некоторых вопросах мировой политики поездка Шмидта в США, визит папы, события в Польше, новый президент США , говорили об экономике ФРГ, о забастовке почтовых служащих. Под конец Брандт пригласил фотографа, хотел, чтобы мы все вместе сфотографировались, поручил Бару составить короткое коммюнике об этой встрече спросив предварительно, не считает ли Лев это неудобным для себя и не хочет ли он редактировать текст коммюнике. Лев сказал, что полностью доверяет г-ну Бару. После чего Брандт проводил нас до входных дверей, показав по дороге выставку плакатов СДП и витрину с материалами по истории партии.
Кёльн Это письмо для всех родных и друзей. И вчера опять вернулись в Кёльн, где в огромной и малость хаотической квартире Белля чувствуем себя всего домашней... Но уже начинаем искать пристанище для более оседлой жизни. Пока все предложения нас не устраивают. Очень сильное впечатление произвел Гамбург.
Очень большой, просторный, разноликий. Эльба и Альстер два рукава, один разлившийся озером — реки, в которые заходят океанские суда. Яростная пестрота, особенно вечером... И тут же, в нескольких кварталах, — центр, старые церкви — некоторые очень хороши — суровая протестантская готика с позеленевшими медными и бронзовыми шпилями.. Светлая зелень старой меди просвечивает в разных местах — шпили, крыши, статуи...
Великолепная ратуша, мощная, с башней посередине и аркадами — северный ренессанс. И длинная темно-серая эстакада надземной дороги, прорезающей прибрежную часть центра, не кажется уродливой, хотя сама по себе эта железобетонная стоногая штуковина должна была бы раздражать — одно из первых уже с начала века сооружений всевластного городского конструктивизма. Этакая горизонтальная сестрица Эйфелевой башни... Мы жили в районе Бланкенезе — район вилл на самом высоком холмистом правом берегу Эльбы, а наш приятель Отто живет в Брамсфельде — район более скромный с многоквартирными домами. По пути от нас — старая церковь, в подворье которой — могила Клопштока...
Однако с описанием города ничего не получается. И не только потому, что все время отвлекаюсь. Видимо, нет у меня способности описывать, закреплять даже самые сильные впечатления от местностей, от городов, зданий, улиц. Не хватает слов. Недостаточно работает правое образотворческое полушарие...
В последние два дня в Гамбурге шел сильный густой снег, вечером 5-го даже вьюжило. И стал этот чужеземный город неожиданно по-родственному похож на наши — правда, больше на Питер, чем на Москву цвет Медного Всадника обилен и част, особенно в центре. Перехожу к людям — случайные встречи мне были очень интересны, авось и вам тоже. Появляется мама — молодая, миловидная, в хорошей шубке. Она с сыном едет из Бельгии в Вупперталь к родителям, помочь матери подготовиться к Рождеству, но на Рождество вернется к мужу и старшим детям.
Муж — бельгиец, каменщик, уже три года безработный. Живут на пособие, у них трое детей, свой дом, сад, огород. Живут, в общем, сносно. Она довольна жизнью. Дети говорят и по-немецки и по-французски.
И к моим родным ездим часто в гости... Нужно, чтобы не было вообще никаких границ в Европе, чтобы все жили, где хотят... Нет, в Вуппертале я не хочу жить. Конечно, это моя родина, я там родилась, в школу ходила... Но сейчас там хуже стало.
Полно иностранцев. Больше всего — турок. Скоро мы — немцы — будем у них ботинки чистить. Шофер такси в Гамбурге — едем долго, успеваем поговорить — моложав, темно-рус, кудряв, с бачками, пригож, с холодноватым синим взглядом... Югослав из Загреба, в Гамбурге уже четырнадцать лет.
Да, католик. Но вражду с сербами придумывают политики-эмигранты. Мы все — югославы. Здесь жить лучше, заработок лучше, в отпуск езжу домой. Там братья, сестры.
Братья — инженеры. Как живут? Да после смерти Тито ничего не изменилось. Трудно там жить. Здесь легче.
Я работаю часов по 12 в день, иногда меньше. Но я сам себе хозяин. А если я самостоятельно работаю, я это все оплачиваю сам. Если надо, работаю и в воскресенье. Мне нужно платить бывшей жене на двух детей.
За квартиру плачу мало, всего 200 марок в месяц за две комнаты, живу с одной знакомой... Плачу мало потому, что живу уже давно и дом принадлежит городу. Расспрашивает о том, как работают шоферы такси в Москве. Хорошо, что они имеют свободные дни, хорошо, что квартиры дешевле, но сколько он должен работать, чтобы купить собственную машину?.. Да, социализм — это хорошо только по идее.
А наши молодые хозяйки здесь — невестка Белля, Тереса, ее сестры: Эухениа и Марианна, и подруга негритянка Марта — все за социализм. Приятель Марион Денхофф — Клаус Гросснер — лет тридцати с небольшим, юрист, теологосоциолог, математик, экономист.
Согласно информации с официального сайта, форум занимается исследованием тем, связанных с политическими, социальными и культурными изменения в странах Восточной Европы Ежегодно организация вручает правозащитную премию, лауреатами которой в последние годы становились «ОВД-Инфо», глава карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев, а также беларуские оппозиционерки Светлана Тихановская, Мария Колесникова и Вероника Цепкало.
Премьер-министр федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия, кандидат в канцлеры ФРГ Армин Лашет Armin Laschet , выступая с торжественной речью на церемонии, отметил, что Тихановская, Колесникова и Цепкало «своей решимостью и мужеством запустили демократическое движение, охватившее всю Беларусь». Медиа-ресурс «ОВД-Инфо», по словам Лашета, содействует в бесчисленных случаях расследованию в России задержаний по политическим причинам, а Юрий Дмитриев — своей работой «закладывает важный фундамент в демократическое развитие своей страны». Для меня этот пример означает непоколебимость и верность принципам при соблюдении ценностей и правил и одновременно — непрекращающиеся усилия во имя диалога и мирного сосуществования», — заявил Армин Лашет. Тихановская призвала Европу к посредничеству Светлана Тихановская, проживающая в настоящее время в изгнании в Литве, подключилась к видеоконференции и призвала Европу взять на себя роль посредника и заставить правительство в Беларуси сесть за стол переговоров. Вероника Цепкало в заранее записанном видеообращении посвятила присужденную ей премию всем белорусам и особенно белорусским женщинам, которые борются за демократические права в Беларуси и из которых иные все еще находятся в белорусских тюрьмах, таким как Мария Колесникова.
Несколько лет Копелев проработал на Харьковском паровозостроительном заводе рабочим, затем редактором заводской многотиражки. В 1933 году он поступил на философский факультет Харьковского университета. В 1935 году семья переехала в Москву. Лев Копелев ушел на фронт добровольцем в августе 1941 года. Он прошел с войсками Северо-Западного, а затем 2-го Белорусского фронта более тысячи километров, участвовал во многих крупных военных операциях. Позже стал офицером-пропагандистом в 7-м отделе политуправления фронта. Копелев допрашивал военнопленных и перебежчиков, готовил для руководства фронта аналитические доклады о политико-моральном состоянии немецкой армии, писал листовки и тексты звуковых передач, убеждал немцев сдаваться в плен. В подмосковном Красногорске была даже создана Школа немецкого антифашиста сейчас там музей. В этой школе «переучивали» пленных солдат и офицеров вермахта, готовили из них диверсантов для заброски в тыл. Копелев отбирал в лагерях способных учеников для этой школы и читал там курс немецкой культуры. Лев Копелев был награжден боевыми орденами Красной Звезды 1943 , Отечественной войны 2-й степени 1943 и медалями. В самом конце войны его арестовали «за гуманизм и жалость к противнику». Приговоренный к десяти годам заключения, Копелев восемь лет отбывал в Марфинской шарашке.
Райнхард Майер «Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира»
Его иногда спрашивали, почему же преследовали Войновича. Он отвечал: потому что у Войновича одиозное имя. Он утверждал, что лучшие писатели остались в России. Его спрашивали удивленно: «А как же вы? У доверчивых немцев складывалась картина, по которой уровень писателей в эмиграции невысок. Лучший из них сам Копелев, но и он не писатель, а что же говорить об остальных! Я к Копелеву относился дружелюбно, но иронично, никаких его утверждений всерьез не принимал. Писаний тоже. Но, к моему удивлению, его книга воспоминаний «Хранить вечно» оказалась очень неплохо написанной. Казак предложил мне принять участие в книге, посвященной семидесятилетию Копелева, то есть создать такой коллективный панегирик.
Видимо, это было воспринято правильным образом, и связи с троцкистами ему не аукнулись в 1937-м году. Копелев пошел в военкомат добровольцем сразу после того, как началась война. Первое время, как и все, воевал, но затем, благодаря прекрасному знанию немецкого языка, стал офицером-пропагандистом. Лежа в окопе в сотне метров от немцев, он кричал им такие слова: «Германские солдаты, сдавайтесь! Мы, верные интернациональной солидарности и рабоче-крестьянскому братству, гарантируем вам жизнь, горячую пищу и теплое жилье! Да здравствует свободная от Гитлера Германия!
Так, в 1945-м году, Копелев сумел убедить гарнизон города Грауденц в Восточной Пруссии поднять мятеж и обезоружить своих офицеров. Кроме того, он работал с немцами-антифашистами, допрашивал пленных и перебежчиков, готовил диверсантов для заброски во вражеский тыл. Хотя к границам СССР наши вышли еще восемь месяцев назад, только теперь стали занимать коренные немецкие земли.
Издательство Уральского университета Citation: Бредихина И. Бредихина, А. Abstract: The article considers the human rights activity ofLev Kopelev, his relationship with the Soviet government, it is drawn a parallel between the problem of struggling for the civil rights in the modern world, when there arevarious rights and in the USSR second half of the twentieth century.
Это означало устранение от официальной литературной жизни, журналы и издательства перестали публиковать его статьи и книги. Вера в слово прямая речь «В моей жизни с детства сменялись вероисповедания, боги, идолы, пророки, идеалы... И, наконец, я пришел к тому, что для евангелиста-поэта Иоанна было началом начал.
К слову. Кто бы ни были вожди — идеалист Бакунин или циник Нечаев, гениальный фанатик Ленин или талантливый краснобай Троцкий, беспринципный кровожадный параноик Сталин или самоотверженный революционер аскет Че Гевара... Вопреки скептикам, утверждающим, будто история учит лишь тому, что из нее никто ничему не научился, я думаю, что все же извлек из истории для себя некие существенные уроки.
Прежде всего — убеждение, что самым действенным оружием в борьбе за права человека, за справедливые законы и добрые преобразования общества может быть только слово… После всего, что я испытал, узнал и передумал в годы сталинщины… я уже не могу мириться с инерцией зла, которое отравляет и уродует жизнь многих моих соотечественников. Не могу и не хочу мириться с произволом, с тем, что людей преследуют за мысли и слова, неприятные преследователям. Но противопоставлять всему этому я полагаю возможным и допустимым только слово».
Должен отвечать «еврей» Еврейский вопрос стоял в России с тех пор, как в ней появились евреи. Перед Копелевым этот самый вопрос встал при получении паспорта. Он вспоминал: «С тех пор я неоднократно задавал его себе по разным поводам.
Потому что евреем считает меня большинство окружающих. Если бы я назвал себя русским, это было бы одними воспринято как беспочвенная навязчивость, другими — как трусливое отступничество; и теми и другими — как своекорыстное стремление приспособиться к господствующей нации». Советский Союз был в высшей степени забюрократизированным государством — в какое бы вы учреждение ни обратились, везде требовались удостоверения, справки, а при поступлении в институт или на работу требовалось заполнять подробные анкеты.
Копелев во всех анкетах в графе «национальность» писал «еврей», а в графе «родной язык» — «русский» и «украинский». Потому что различия между этими определениями не делал — не считал, что одно противоречит другому. Он учился в обычной школе, в которой за одними и теми же партами сидели украинцы, русские, евреи, поляки, армяне, грузины и немцы, но даже через целую жизнь не мог вспомнить, кто из друзей был какой национальности — в те времена это друзей не интересовало.
Но не раз и не два в Харькове, куда семья переехала, на улице его называли «жидом». И тогда он лез в драку. Бывало, доставалась обидчикам, бывало — ему: дрались до крови, до разбитых глаз и разбитых носов, дети порой бывают более жестокими, чем взрослые.
И, может быть, потому с юности запало пронес через всю жизнь : никогда никого нельзя ругать за национальность, нельзя высмеивать иную религию и передразнивать чужую речь. В эти же годы в самиздате публицисты, философы самых разных направлений — от шовинистических до демократических — «еврейский вопрос» обсуждали в самых разных аспектах. После появления небольшой книжицы придерживавшегося левых убеждений историка Роя Медведева «Ближневосточный конфликт и еврейский вопрос в СССР» 1970 , в которой автор осудил антисемитизм, но выразил поддержку добровольной ассимиляции своих соотечественников-евреев, Копелев пишет ему открытое письмо.
Эта нация имела свой фольклор, музыку, обычаи, литературу М. Сфорим, Шолом-Алейхем. После революции выдвинулись такие поэты и писатели, как Маркиш, Фефер, Квитко, Бергельсон, возник замечательный театр Михоэлса и Зускина.
Принадлежность к этой нации — как и к любой другой — определялась реальными внешними связями между людьми, а также внутренним культурно-языковым сознанием каждого человека; национальное самоопределение личности было в значительной степени делом свободного выбора… Значительная часть еврейской нации в нашей стране была истреблена.
Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира
* Естественно, что германист Лев Копелев просто не мог разминуться с романистом Генрихом Бёллем. Раиса Орлова, Лев Копелев "Мы жили в Москве 1956-1980" Москва. Предлагаем вашему вниманию фрагмент воспоминаний известных литераторов Раисы Орловой и Льва Копелева, охватывающий период их жизни в СССР. Майор Копелев Лев Залманович, обладая литературным талантом, выдумкой и исключительной инициативой, является автором большей части оперативных листовок. Немецкий писатель Зигфрид Ленц удостоен международной премии имени Льва Копелева "За мир и права человека".
«Будущее начинается сегодня»
| Русские архивы. Стихи и письма Льва Копелева - Год Литературы | Форум назван в честь писателя и диссидента Льва Копелева. С 2001 года он присуждает премию имени писателя за мир и права человека. |
| Адвокат из Чечни становится лауреатом Премии Льва Копелева | / Фотография Лев Копелев (photo Lev Kopelev). |
| Лев Копелев | Ахилла | Генпрокуратура объявила «нежелательной» организацией зарегистрированный в Германии «Форум имени Льва Копелева» (Lew Kopelew Forum). |
| КОПЕЛЕВ Лев Зиновьевич (1912 – 1997) | Сам Солженицын, который поддерживал в Марфино дружеские отношения с Копелевым, признавался, что Лев Зиновьевич стал в его романе прототипом Рубина. |
| Сердце всегда слева Статьи и заметки о соврем. зарубежной литературе | Новости истории События Из Союза писателей СССР исключён Лев Копелев. |
"За мир и права человека": Украинский народ получил немецкую премию имени Льва Копелева
Церемония вручения премии Льва Копелева состоится 22 октября в городе Кельн, Германия. Это будет важное событие, которое привлечет внимание международного сообщества к усилиям украинского народа в борьбе за мир и защиту прав человека. Присуждение этой премии подчеркивает важность борьбы за гуманность и свободу, а также призывает к поддержке и солидарности со всеми теми, кто отстаивает Поделиться ссылкой:.
Согласно информации с официального сайта, форум занимается исследованием тем, связанных с политическими, социальными и культурными изменения в странах Восточной Европы Ежегодно организация вручает правозащитную премию, лауреатами которой в последние годы становились «ОВД-Инфо», глава карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев, а также беларуские оппозиционерки Светлана Тихановская, Мария Колесникова и Вероника Цепкало.
Может быть, это ей и не понравилось — привыкла к лести, к восторгам. Но она — великий поэт. И тема величайшая.
Это обязывает. Я пытался с ним спорить, злился. Сказал, что его суждения точь-в-точь совпадают с любой идеологической критикой, осуждающей «мелкотемье»… Он тоже злился. И раньше не любил, когда ему перечили. А тогда уж вовсе не хотел слушать несогласных. Больше мы к этой теме не возвращались. С Анной Андреевной он больше не встречался, и мы с ней о нем уже не говорили.
К нам ее привел Григорий Поженян. Он зычно восхищался открытием «новой, шестнадцатилетней, Ахматовой». Толстушка в очках увлеченно играла с двенадцатилетней сестрой и со всеми переделкинскими собаками и менее всего напоминала Ахматову. Но стихи нам понравились, поразили неожиданной зрелостью. Надя стала бывать у нас. Я рассказала о ней Анне Андреевне, попросила разрешения представить. В столовой у Ардовых шел общий разговор.
Надя молчала, нахохлившись, смотрела только на Анну Андреевну, а та говорила мало, иногда замолкая на несколько минут и словно бы не видя никого вокруг. Но внезапно, после такой паузы, спросила Надю: — Может быть, вы почитаете стихи? Хотите здесь читать или только мне? И Анна Андреевна увела ее в свою маленькую комнату. Из-за двери доносилась несколько монотонная скороговорка Нади. Она читала долго. Потом послышался голос Анны Андреевны.
Она читала стихи. И тоже лишь для одной слушательницы. И тоже долго. Настолько, что я ушел, не дождавшись конца, — было уже очень поздно. Анна Андреевна потом говорила: — Очень способная девочка. Много от литературы. Много книжных, не своих стихов.
Но есть и свое, живое. Она может стать поэтом. Но может и не стать. И тогда это несчастье. Надя рассказывала: — Ну я ей читала. Всю тетрадку почти прочла. Прочту стихотворение и спрашиваю: «Еще?
А говорила мало. Спрашивала, кого люблю? Знаю ли Блока, Пастернака, Мандельштама? Сказала, что надо читать побольше хороших стихов. Нет, не хвалила, но и не ругала. Но говорила о моих стихах так, что мне теперь хочется писать. А потом сама спросила: «Хотите, я вам почитаю?
Она за полночь читала. И ведь мне одной. И сказала, чтоб я еще приходила. Ну, это из вежливости. Второй раз Надя не пошла. Говорила, что стесняется, робеет. А много лет спустя призналась — не пошла, потому что боялась попасть под влияние, стать «послушницей» — до потери собственного голоса.
В мае 1963 года мы были в Ленинграде и на «авось» пошли к Ахматовой. Она была в просторном кимоно, расшитом золотом по черному. По-молодому захлопала в ладоши. Эта встреча и смутила, и осчастливила. Разговор сразу пошел непринужденный. Она расспрашивала о московских новостях. Ее интересовало все — приятное, и неприятное: как вели себя Эренбург и Вознесенский, почему начальство набросилось на Евтушенко, что представляют собой работы Эрнста Неизвестного, кто и как ругал Л.
Потом вспоминала о своем: — Все знают про сорок шестой год. А ведь это было во второй раз. Обо мне уже в двадцать пятом году было постановление. И потом долго ничего не печатали. В эмиграции пишут, что я «молчала». Замолчишь, когда за горло держат. Постановление сорок шестого года я увидела в газете на стене.
Днем вышла, иду по улице, вижу — газета и там что-то про меня. Ну, думаю, ругают, конечно. Но всего не успела прочесть. Потом мне не верили: «Неужели вы даже не прочли?.. Одни осторожно заговаривают, другие обходят. Я не сразу сообразила, что произошло. А на следующий день примчалась из Москвы Нина Антоновна.
Показала недавно полученный первый том сочинений Гумилева, изданный в США. В предисловии строки из «Ямбов», посвященные разрыву с молодой женой, комментируются так: «Об этой личной драме Гумилева еще не пришло время говорить иначе, как словами его собственных стихов: мы не знаем всех ее перипетий, и еще жива А. Ахматова, не сказавшая о ней в печати ничего». И гневно: — Видите ли, этому господину жаль, что я еще не умерла. Мы пытались возражать, — это просто неуклюжий оборот. Ему это просто мешает. Написать ему, что ли?
И посмотрите, как гадко он пишет о Леве: «Позднее, при обстоятельствах, до сих пор до конца не выясненных, он был арестован и сослан». Невыясненные обстоятельства! Что ж они там предполагают, что он банк ограбил? У кого из миллионов арестованных тогда обстоятельства были ясными… Не понимают. И не хотят понять. Ничего они не знают. Да, да, они предпочли бы, чтобы мы все умерли, чтобы нас всех арестовали.
Им мало двух раз. Посмотрите, вот тут же: «Но в 1961 году за границу дошли слухи быть может, и неверные о новом аресте Л. И вот теперь сочиняют невесть что. Одоевцева уверяет, что Гумилев мне изменял. Да я ему еще раньше изменяла! Для нее оставались злободневными соперничества, измены, споры, которые волновали ее и ее друзей полвека тому назад. В тот день она читала стихи из цикла «Шиповник цветет», из «Реквиема».
Ее комната в дальнем конце коридора была узкая, длинная, небрежно обставленная старой случайной мебелью. Диван, круглый стол, секретер, ширма, туалет, этажерка. Книги и неизменный портфельчик с рукописями лежали на круглом столе. Потом повела нас в столовую — показать картину Шагала. Здесь она была так же, как во всех московских пристанищах, «не у себя дома», а словно проездом, в гостях… Вышла на кухню, вернулась огорченная. Мы рассказали, как Панова благоговейно говорила о ней и читала ее стихи. Она слушала отстраненно, мы не сразу поняли, что она не хочет говорить о Пановой.
Едва услышав, что та собирается писать книгу о Магомете, взметнулась, глаза потемнели от гнева, голос задрожал: — Магомета ненавижу. Половину человечества посадил в тюрьму. Мои прабабки, монгольские царевны, диких жеребцов объезжали, мужей нагайками учили. А пришел ислам, их заперли в гаремы, под паранджу, под чадру. Мы услышали лекцию по истории ислама, о первых халифатах, настоящую лекцию серьезного, разносторонне образованного историка. О Магомете она говорила с такой ненавистью, как говорят лишь о личном враге, еще живом. В сентябре 1963 года американский поэт Роберт Фрост впервые приехал в Россию.
В детстве он мечтал о таинственной стране белых медведей. Юношей и зрелым поэтом он жил в магнитном поле русской литературы. В Москву он приехал как посланец президента Кеннеди. У нас его принимали необычайно почетно. Когда он заболел в Пицунде, Хрущев навещал его в номере гостиницы, сидел у постели, развлекал анекдотами. Приехав в Ленинград, Фрост попросил, чтобы его познакомили с Анной Ахматовой. Мы несколько раз слышали, как она рассказывала об их встрече.
Потемкинскую деревню заменила дача академика Алексеева. Не знаю уж, где достали такую скатерть, хрусталь. Меня причесали парадно, нарядили, все мои старались. Потом приехал за мной красавец Рив, молодой американский славист. Привез меня заблаговременно. Там уже все волнуются, суетятся. И я жду, какое это диво прибудет — национальный поэт.
И вот приходит старичок. Американский дедушка, но уже такой, знаете, когда дедушка постепенно становится бабушкой.
И другие места бывают тоже. Глава 2. Статья 29 Пункт 4: Права и свободы человека и гражданина. Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом.
"За мир и права человека": Украинский народ получил немецкую премию имени Льва Копелева
9 апреля 1912 года родился Лев Копелев, литератор, правозащитник и диссидент Личное дело Юрий Павлович Герман (1912 — 1997) родился в Киеве в семье а. Но для Льва Копелева, чей единственный брат погиб на войне, чьи дедушка, бабушка, дядя и тетя были расстреляны в Бабьем Яру, такая логика была неприемлема. Эта книга патриарха русской культуры XX века — замечательного писателя, общественного деятеля и правозащитника, литературоведа и германиста Льва Копелева (1912 — 1997). Таксист-немец, узнав, что мы держим путь к Льву Копелеву, долго справлялся о здоровье знаменитого и уважаемого горожанина, сделавшего так много. Они назвали присуждение премии имени Льва Копелева большой честью для всей их команды, тысяч волонтеров и десятков тысяч сторонников и спонсоров.