Фактически Казбич убивает Бэлу в отместку за похищение своего любимого коня, Карагеза.

Конечно, после такого несчастья Казбич озверел настолько, что убил отца Бэлы, а позже ее саму. О разговоре Казбича и Азамата узнал Печорин – русский военный, которому также приглянулась Бэла. Чтобы отмстить, Казбич пытается украсть Бэлу, а видя неудачу своего замысла, он убивает бедную девушку. Похитить Бэлу помогает собственный брат Азамат, которому Печорин обещает лошадь Казбича.

Краткое содержание романа «Герой нашего времени»

Вопрос по литературе: Почему влюбленный в Бэлу Казбич убил девушку? Казбич соскочил с нее, и стало видно, что он держит на руках Бэлу. Имплицитное содержание данного предложения позволяет сказать, что Казбич отправился разыскивать своего Карагеза, что он готов жестоко отомстить за нанесенную ему обиду. Почему органы в многоклеточном организме работают согласованно? Приключения, драма, мелодрама. Печорин служит в глухой крепости. Однажды в соседнем ауле на свадьбе герой встречает Бэлу, дочь местного князя. С помощью её брата Азамата Печорин увозит девушку в крепость. За это он дарит Азамату коня, которого крадёт у разбойника Казбича. — Да зачем Казбич ее хотел увезти?

Почему Казбич убил Бэллу в Герой нашего времени?

Казбич, все о персонаже \| Сайт о романе Герой нашего времени	Аудио повесть Михаила Юрьевича Лермонтова "Бэла", заключительная часть, в которой Казбич похищает и убивает Бэлу.
Об одном символе в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» - Вопросы литературы	Казбич (Сулейменов Абай): Я убил Бэлу за то, что ее брат оскорбил меня, украл мою лошадь, за то, что Печорин ее все равно не любит, незачем ей жить, позорить наш народ.
Герой нашего времени - краткое содержание	Конечно, после такого несчастья Казбич озверел настолько, что убил отца Бэлы, а позже ее саму.
Почему влюбленный в Бэлу Казбич убил девушку? - Литература	Казбич – молодой черкес, сильно влюблён в Бэлу, позднее убил свою любимую.
Еще один беспредельный мерзавец советского кино, который возможно даже хуже Паратова	Возможно читателю литературный образ Казбича в Бэле кажется созданным именно таким.

Горский Отелло

На одном из балов пьяный мужчина пытается общаться с княжной, чем ставит ее в неловкое положение, Печорин помогает урегулировать сложную ситуацию. Княжна все больше увлекается Печориным, все меньше интересуется Грушницким. Вера напоминает Печорину о своих чувствах. Вскоре Печорин ссорится с Грушницким, тот провоцирует дуэль с Печориным.

Печорин знает, что Грушницкий, и пара офицеров, планируют его разыграть, используя холостые пули. Дуэль проводят на краю скалы, чтобы проигравший упал с нее, тем самым был бы скрыт факт дуэли. Доктор Вернер должен вытащить пулю из проигравшего.

Грушницкий стреляет первым, слабо ранит Печорина, Печорин просит перезарядить оружие, теперь патрон настоящий, он попадает в Грушницкого, тот падает со скалы. Княжна Мери и ее мать княгиня Лиговская намекают Печорину на возможность взять Мери замуж, но Печорин отказывается и уезжает. Вера, влюбленная в Печорина, сообщает мужу о своих чувствах к Печорину.

Фаталист Батальон Печорина стоял в казацкой станице, офицеры регулярно играли в карты, однажды завязался диалог о предопределенности жизни. Печорин говорит, что видит в лице Вулича скорую гибель. Офицер Вулич решает проверить это, он берет пистолет и стреляет в себя, но происходит осечка.

Когда коляска с Печориным тронулась в путь, штабс-капитан вспомнил, что не успел передать другу бумаги, хранившиеся у него. Бумаги оказались личными записками Печорина. Тамань Глава посвящена опасному приключению, случившемуся с Печориным в Тамани. Однажды он остановился на ночлег у слепого парня. Парень казался странным. Было видно, что он что-то скрывает.

Григорий решил проследить за ним. Оказалось, что хозяин дома тайно встречается с девушкой. Встречи происходили на берегу. Они ждали третьего участника событий. Янко появился нагруженный мешками. Что находилось в мешках, Печорину было неизвестно.

Парень на вопросы не отвечал, делая вид, что не понимает о чем речь. Тогда Григорий решил узнать правду через девушку. Она была хитра и быстро поняла, что постоялец догадывается о том, что они занимаются контрабандой. Избавиться от свидетеля, она решила на свидании. Когда они катались на лодке, девушка попыталась скинуть его за борт, но вместо этого сама оказалась под водой. Ей удалось спастись.

Плавать она умела, и волны ей были не страшны. На берегу ее поджидал Янко. Они решили бросить слепого и уехать из города вдвоем. Когда Печорин вернулся домой, то увидел, что лишился своих вещей. Их украли. Раздосадованный происшедшим, чуть было не погибший от рук контрабандистов, Григорий в спешке покидает Тамань.

Княжна Мэри В этой главе Печорин поведает о своем пребывании в Кисловодске, где ему пришлось провести какое-то время. Встреча со старым другом юнкером Грушницким скрасила скучные будни. Они недолюбливали друг друга, но тщательно скрывали свою неприязнь. Печорин знал, что сердце юнкера разбила княжна Мэри Лиговская. Он часто подтрунивал над чувствами влюбленного, сравнивая его музу с английской лошадью. Мэри сразу невзлюбила Печорина, зато Грушницкий казался ей интересным молодым человеком, с которым приятно поговорить и неплохо провести время.

В городе происходит знакомство Григория с доктором Вернером. Он нравился Печорину. Мужчина был остр на язычок. С ним было нескучно. Когда Вернер заглянул в гости к Печорину, Григорий поделился с ним идеей, как хочет подшутить над Грушницким, переняв внимание княжны на себя. Вернер сообщает новость о том, что скоро в дом княжны прибудет гостья.

Какая-то дальняя родственница. Дама оказалась первой любовью Печорина. В свое время у них был бурный роман, но пришлось расстаться и вот сейчас спустя столько лет они понимают, что чувства не остыли. Вера сказала, где остановилась и пригласила Печорина в гости к Лисовским. Такой расклад был Григорию на руку. В гостях у Лисовских он был само совершенство.

Ухаживал за дамами, шутил, приглашал на танцы. Он не отходил от Мэри, вовремя оказываясь рядом, когда девушке была необходима помощь. К концу вечера княжна смотрела на него другими глазами. Он стал частенько бывать у них в гостях. Мэри ему нравилась, но и Веру он забыть не мог.

Точно, я услышал топот копыт: «Это, верно, какой-нибудь казак приехал…» — Нет! Урус яман, яман! В два прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости часовой загородил ему путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по дороге… Вдали вилась пыль — Азамат скакал на лихом Карагёзе; на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он остался неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как ребенок… Вот кругом него собрался народ из крепости — он никого не замечал; постояли, потолковали и пошли назад; я велел возле его положить деньги за баранов — он их не тронул, лежал себе ничком, как мертвый. Поверите ли, он так пролежал до поздней ночи и целую ночь?.. Только на другое утро пришел в крепость и стал просить, чтоб ему назвали похитителя. Часовой, который видел, как Азамат отвязал коня и ускакал на нем, не почел за нужное скрывать. При этом имени глаза Казбича засверкали, и он отправился в аул, где жил отец Азамата. А когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул, что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда и дорога!.. Признаюсь, и на мою долю порядочно досталось. Как я только проведал, что черкешенка у Григорья Александровича, то надел эполеты, шпагу и пошел к нему. Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа в замке не было. Я все это тотчас заметил… Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог — только он притворялся, будто не слышит. Не хотите ли трубку? Я не Максим Максимыч: я штабс-капитан. Не хотите ли чаю? Если б вы знали, какая мучит меня забота! Ведь у нас давно все пополам. Пожалуйте вашу шпагу! Митька принес шпагу. Исполнив долг свой, сел я к нему на кровать и сказал: — Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо. Ну, признайся, — сказал я ему. Ну, что прикажете отвечать на это?.. Я стал в тупик. Однако ж после некоторого молчания я ему сказал, что если отец станет ее требовать, то надо будет отдать. Я опять стал в тупик. Дело сделано, не надо только охотою портить; оставьте ее у меня, а у себя мою шпагу… — Да покажите мне ее, — сказал я. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и в этом согласился… Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться. Из крепости видны были те же горы, что из аула, — а этим дикарям больше ничего не надобно. Да притом Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь: первые дни она молча гордо отталкивала подарки, которые тогда доставались духанщице и возбуждали ее красноречие. Ах, подарки! Ну, да это в сторону… Долго бился с нею Григорий Александрович; между тем учился по-татарски, и она начинала понимать по-нашему. Мало-помалу она приучилась на него смотреть, сначала исподлобья, искоса, и все грустила, напевала свои песни вполголоса, так что, бывало, и мне становилось грустно, когда слушал ее из соседней комнаты. Никогда не забуду одной сцены, шел я мимо и заглянул в окно; Бэла сидела на лежанке, повесив голову на грудь, а Григорий Александрович стоял перед нею. Разве ты любишь какого-нибудь чеченца? Если так, я тебя сейчас отпущу домой. Что за глаза! Скажи, ты будешь веселей? Она призадумалась, не спуская с него черных глаз своих, потом улыбнулась ласково и кивнула головой в знак согласия. Он взял ее руку и стал ее уговаривать, чтоб она его поцеловала; она слабо защищалась и только повторяла: «Поджалуста, поджалуста, не нада, не нада». Он стал настаивать; она задрожала, заплакала. Григорий Александрович ударил себя в лоб кулаком и выскочил в другую комнату. Я зашел к нему; он сложа руки прохаживался угрюмый взад и вперед. Мы ударили по рукам и разошлись. На другой день он тотчас же отправил нарочного в Кизляр за разными покупками; привезено было множество разных персидских материй, всех не перечесть. У них свои правила: они иначе воспитаны. А ведь вышло, что я был прав: подарки подействовали только вполовину; она стала ласковее, доверчивее — да и только; так что он решился на последнее средство. Раз утром он велел оседлать лошадь, оделся по-черкесски, вооружился и вошел к ней. Я решился тебя увезти, думая, что ты, когда узнаешь меня, полюбишь; я ошибся: прощай! Я виноват перед тобой и должен наказать себя; прощай, я еду — куда? Авось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки; тогда вспомни обо мне и прости меня». Она не взяла руки, молчала. Только стоя за дверью, я мог в щель рассмотреть ее лицо: и мне стало жаль — такая смертельная бледность покрыла это милое личико! Не слыша ответа, Печорин сделал несколько шагов к двери; он дрожал — и сказать ли вам? Таков уж был человек, Бог его знает! Только едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею. Поверите ли? Штабс-капитан замолчал. Да, они были счастливы! В самом деле, я ожидал трагической развязки, и вдруг так неожиданно обмануть мои надежды!.. Спустя несколько дней узнали мы, что старик убит. Вот как это случилось… Внимание мое пробудилось снова. Вот он раз и дождался у дороги, версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали. Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения. Между тем чай был выпит; давно запряженные кони продрогли на снегу; месяц бледнел на западе и готов уж был погрузиться в черные свои тучи, висящие на дальних вершинах, как клочки разодранного занавеса; мы вышли из сакли. Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хороводы звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами. Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщинам соседних скал, будто чувствуя и пугаясь приближения дня. Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы; только изредка набегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять. Тот, кому случалось, как мне, бродить по горам пустынным, и долго-долго всматриваться в их причудливые образы, и жадно глотать животворящий воздух, разлитой в их ущельях, тот, конечно, поймет мое желание передать, рассказать, нарисовать эти волшебные картины. Вот наконец мы взобрались на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое облако, и его холодное дыхание грозило близкой бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли… Да, и штабс-капитан: в сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге. Посмотрите, — прибавил он, указывая на восток, — что за край! И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание. Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих на дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь, в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа. Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягши заранее уносных, — а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: «И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые», — и он был прав: мы точно могли бы не доехать, однако ж все-таки доехали, и если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтоб об ней так много заботиться… Но, может быть, вы хотите знать окончание истории Бэлы? Во-первых, я пишу не повесть, а путевые записки; следовательно, не могу заставить штабс-капитана рассказывать прежде, нежели он начал рассказывать в самом деле. Итак, погодите или, если хотите, переверните несколько страниц, только я вам этого не советую, потому что переезд через Крестовую гору или, как называет ее ученый Гамба, le Mont St-Christophe достоин вашего любопытства. Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину… Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами, — не тут-то было: название Чертовой долины происходит от слова «черта», а не «черт», ибо здесь когда-то была граница Грузии. Эта долина была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими довольно живо Саратов, Тамбов и прочие милые места нашего отечества. При повороте встретили мы человек пять осетин; они предложили нам свои услуги и, уцепясь за колеса, с криком принялись тащить и поддерживать наши тележки. И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням. В два часа едва могли мы обогнуть Крестовую гору — две версты в два часа! Между тем тучи спустились, повалил град, снег; ветер, врываясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-разбойник, и скоро каменный крест скрылся в тумане, которого волны, одна другой гуще и теснее, набегали с востока… Кстати, об этом кресте существует странное, но всеобщее предание, будто его поставил император Петр I, проезжая через Кавказ; но, во-первых, Петр был только в Дагестане, и, во-вторых, на кресте написано крупными буквами, что он поставлен по приказанию г. Ермолова, а именно в 1824 году. Но предание, несмотря на надпись, так укоренилось, что, право, не знаешь, чему верить, тем более что мы не привыкли верить надписям. Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная; только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. Там есть где развернуть холодные крылья, а здесь тебе душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки». Уж эта мне Азия! Извозчики с криком и бранью колотили лошадей, которые фыркали, упирались и не хотели ни за что в свете тронуться с места, несмотря на красноречие кнутов. Вон там что-то на косогоре чернеется — верно, сакли: там всегда-с проезжающие останавливаются в погоду; они говорят, что проведут, если дадите на водку, — прибавил он, указывая на осетина. Вот мы и свернули налево и кое-как, после многих хлопот, добрались до скудного приюта, состоящего из двух саклей, сложенных из плит и булыжника и обведенных такою же стеною; оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что правительство им платит и кормит их с условием, чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею. Славная была девочка эта Бэла! Я к ней наконец так привык, как к дочери, и она меня любила. Надо вам сказать, что у меня нет семейства: об отце и матери я лет двенадцать уж не имею известия, а запастись женой не догадался раньше, — так теперь уж, знаете, и не к лицу; я и рад был, что нашел кого баловать.

Возвращаясь, они услышали выстрел и увидели всадника, в котором узнали Казбича. Тот летел на коне стремглав и держал в руках белый сверток. Печорин кинулся в погоню и заставил соскочить Казбича с коня, перебив пулей ногу его лошади. Тогда все увидели, что на руках у бандита Бэла. Закричав, он занес над нею кинжал и ударил. Раненую девушку привезли в крепость, где она прожила еще два дня.

Краткое содержание по главам романа «Герой нашего времени» Михаила Юрьевича Лермонтова

А, право, не знаю… Слышал я, что на правом фланге у шапсугов есть какой-то Казбич, удалец, который в красном бешмете разъезжает шажком под нашими выстрелами и превежливо раскланивается, когда пуля прожужжит близко; да вряд ли это тот самый!.. Ему, кстати, памятник в Адыгее стоит. И портрет его имеется. Так что, не знаю, была ли реальной драматическая история любви Бэлы и Печорина, но насчёт Казбича Лермонтов всё же не смог остаться несправедливым, вернул его в ряды героев со всем почестями.

И вот интересно, кто же у читателя в итоге вызывает больше отвращения: Казбич "рука судьбы" или Печорин "холодный эгоист"? Опять-таки на мой взгляд, они стоят друг друга. Один дал Бэле потрясающе яркую,хоть и недолгую, любовь, высшего а может, просто иного порядка, не знаю.

Другой принял на себя ответственность высшего судии, который вынес приговор в этой грустной истории цепи предательств, и роль палача, который исполнил его. При всём при этом волшебство романтизации даже отрицательных героев у Лермонтова всё равно происходит.

Максим Максимыч привязывается к девушке, а Печорин охладевает. Главный герой отправляется на охоту, и штабс-капитан, пытаясь развлечь Бэлу, ведет ее гулять на крепостной вал. Здесь они видят всадника, в котором узнают Казбича. Бандит скачет на коне отца Бэлы. Постепенно Печорин окончательно теряет интерес к княжне. Максим Максимыч снова вызывает главного героя на разговор.

Печорин говорит, что его удел — причинять другим горе. И сам он не может найти своего счастья. С юных лет он пытался обрести свое предназначение, найти место в обществе, но терпел неудачи. Именно здесь возникает одна из ключевых проблем романа «Герой нашего времени». Глава «Бэла» иллюстрирует неприкаянность целого поколения, для которого не нашлось достойного занятия в России времен Лермонтова. Для Печорина Бэла стала надеждой на счастье и любовь, но ожидания не оправдались. Его вновь одолели скука и безразличие. Как-то раз Максим Максимыч и Печорин уезжают на охоту.

На обратном пути они слышат выстрел и видят Казбича. Бандит скакал во весь опор, а через седло его коня был переброшен белый сверток. Печорин бросился в погоню и подстрелил коня Казбича. Тогда стало ясно, что разбойник похитил Бэлу. И не желая с ней расставаться, Казбич ударил ее кинжалом. Печорин привез Бэлу в крепость, где она промучилась еще два дня, а потом умерла.

Там он общается с приятелем юнкером Грушницким и бывшей возлюбленной - Верой, в Пятигорске также находится княгиня Лиговская с дочерью. Сначала Печорин осознано пытается злить княгиню и княжну, его это забавляет. Грушницкий же пытается ухаживать за княжной. На одном из балов пьяный мужчина пытается общаться с княжной, чем ставит ее в неловкое положение, Печорин помогает урегулировать сложную ситуацию. Княжна все больше увлекается Печориным, все меньше интересуется Грушницким. Вера напоминает Печорину о своих чувствах. Вскоре Печорин ссорится с Грушницким, тот провоцирует дуэль с Печориным. Печорин знает, что Грушницкий, и пара офицеров, планируют его разыграть, используя холостые пули. Дуэль проводят на краю скалы, чтобы проигравший упал с нее, тем самым был бы скрыт факт дуэли. Доктор Вернер должен вытащить пулю из проигравшего. Грушницкий стреляет первым, слабо ранит Печорина, Печорин просит перезарядить оружие, теперь патрон настоящий, он попадает в Грушницкого, тот падает со скалы. Княжна Мери и ее мать княгиня Лиговская намекают Печорину на возможность взять Мери замуж, но Печорин отказывается и уезжает. Вера, влюбленная в Печорина, сообщает мужу о своих чувствах к Печорину.

Это приводит к драматическим событиям: влюблённый в Бэлу горец Казбич пытается выкрасть девушку, но потерпев неудачу, убивает её. В ней описывается встреча Печорина и Максима Максимыча, причём первый показывает холодность и стремится встречу поскорее закончить. В сюжетном плане глава не представляет особого интереса, она важна для лучшего понимания характера Печорина. Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошёл ко дну! Герой прибывает в Пятигорск, где встречает княжну Мери, отдыхающую здесь с матерью. Также Печорин встречает старого приятеля Грушницкого.

Почему влюбленный в Бэлу Казбич убил даму?

Грушницкий, которого произвели в офицеры, в свою очередь, обнаруживает, что Мери охладела к нему, и страшно ревнует. Он мстит, распуская слухи о якобы предстоящей женитьбе Печорина и Мери. Печорин проводит немало времени с княжной. На прогулке верхом они говорят о любви, Печорин целует Мери, и она фактически признается в своих чувствах. Вечером Григорий становится невольным свидетелем разговора о себе пьяных военных во главе с Грушницким, они подстрекают Грушницкого к дуэли. У Печорина рождается ответный план.

На следующий день он встречается с Мери. Убежденная во взаимности девушка вымаливает у него признание в чувствах, однако Печорин открыто заявляет, что не любит ее. У Григория развивается роман с Верой. Вечером, связав две простыни, он тайно покидает комнату Веры, которая живет в том же доме, где и Лиговские, и мимоходом наблюдает за Мери сквозь ее окна. На земле Печорина ловят драгунский капитан и другие приятели Грушницкого, завязывается драка, которую впоследствии представят как нападение черкесов.

Грушницкий публично обвиняет в ночном вторжении Печорина, и тот вызывает его на дуэль. В секунданты Григорий выбирает доктора Вернера, который рассказывает, что знает о заговоре шайки Грушницкого: они хотят зарядить только один пистолет. Условия дуэли смертельные — стреляться на шести шагах шесть шагов между шпагами. Дуэль происходит утром. Печорин предлагает расположиться на обрыве скалы, чтобы исход дуэли действительно был смертельным и чтобы впоследствии поединок можно было скрыть от властей, списав труп на черкесов.

Грушницкий отказывается убивать Печорина, но капитан обвиняет его в трусости и тот все же стреляет, легко задевая колено Печорина. Печорин раскрывает обман с незаряженным пистолетом, и убивает Грушницкого. Он падает с обрыва, разбиваясь о камни. Доктор Вернер, как было условлено заранее, вынимает пулю, и убийство списывают на черкесов. Вера, узнав о дуэли, признается мужу, что любит Печорина, и тот увозит ее.

Печорин мчится верхом в Пятигорск, надеясь перехватить Веру до отъезда, но загоняет коня. Единственная дорогая ему женщина потеряна безвозвратно. Изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал. И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие — исчезли как дым. Начальство, подозревающее Печорина в дуэльной истории, переводит его в одну из кавказских крепостей.

Он наносит визит в дом Лиговских и признается княжне Мери, что насмехался над ней и ее чувствами. Фаталист Последняя повесть «Журнала Печорина». Во время игры в карты завязывается спор о существовании некоего предопределения, ответственного за то, когда человеку придет час умереть. Поручик Вулич, известный карточный игрок, вызывается проверить существование «списка смерти» на практике. Печорин предлагает пари, Вулич соглашается: если его час умереть настал, это случится, если нет — он выживет.

При этом Печорин замечает, что на лице Вулича словно присутствует тень чего-то неизбежного, рокового. Он предупреждает Вулича о скорой смерти, но тот не воспринимает его всерьез. Находят пистолет, Вулич стреляет себе в лоб, случается осечка, но когда он следом стреляет в фуражку на другой стороне комнаты, раздается выстрел. Вулич выигрывает спор.

Раненую девушку привезли в крепость, где она прожила еще два дня. Она хорошо сделала, что умерла", - замечает рассказчик, сознавая, что рано или поздно Печорин бросил бы наскучившую ему дикарку. Печорин ничего не меняет в своих поступках ради того, чтобы перестать доставлять страдания другим. Он - губительная, разрушающая сила по отношению к судьбам других людей. Увидев Бэлу на свадьбе её сестры, Печорин решается на похищение девушки.

Ему помогает Азамат в обмен на лошадь Казбича - Карагёза.

Вдали вилась пыль — Азамат скакал на лихом Карагезе; на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он остался неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как ребенок... Вот кругом него собрался народ из крепости — он никого не замечал; постояли, потолковали и пошли назад; я велел возле его положить деньги за баранов — он их не тронул, лежал себе ничком, как мертвый. Поверите ли, он так пролежал до поздней ночи и целую ночь?.. Только на другое утро пришел в крепость и стал просить, чтоб ему назвали похитителя. Часовой, который видел, как Азамат отвязал коня и ускакал на нем, не почел за нужное скрывать. При этом имени глаза Казбича засверкали, и он отправился в аул, где жил отец Азамата. А когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было.

Такой хитрец: ведь смекнул, что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда и дорога!.. Признаюсь, и на мою долю порядочно досталось. Как я только проведал, что черкешенка у Григорья Александровича, то надел эполеты, шпагу и пошел к нему. Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа в замке не было. Я все это тотчас заметил... Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог, — только он притворялся, будто не слышит. Не хотите ли трубку?

Я не Максим Максимыч: я штабс-капитан. Не хотите ли чаю? Если б вы знали, какая мучит меня забота! Ведь у нас давно все пополам. Пожалуйте вашу шпагу! Митька принес шпагу. Исполнив долг свой, сел я к нему на кровать и сказал: — Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо. Уж эта мне бестия Азамат!..

Ну, признайся, — сказал я ему. Ну, что прикажете отвечать на это?.. Я стал в тупик. Однако ж после некоторого молчания я ему сказал, что если отец станет ее требовать, то надо будет отдать. Я опять стал в тупик. Дело сделано, не надо только охотою портить; оставьте ее у меня, а у себя мою шпагу... Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и в этом согласился...

Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно согласиться. Из крепости видны были те же горы, что из аула, — а этим дикарям больше ничего не надобно. Да притом Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь: первые дни она молча гордо отталкивала подарки, которые тогда доставались духанщице и возбуждали ее красноречие. Ах, подарки! Ну, да это в сторону... Долго бился с нею Григорий Александрович; между тем учился по-татарски, и она начинала понимать по-нашему. Мало-помалу она приучилась на него смотреть, сначала исподлобья, искоса, и все грустила, напевала свои песни вполголоса, так что, бывало, и мне становилось грустно, когда слушал ее из соседней комнаты.

Никогда не забуду одной сцены, шел я мимо и заглянул в окно; Бэла сидела на лежанке, повесив голову на грудь, а Григорий Александрович стоял перед нею. Разве ты любишь какого-нибудь чеченца? Если так, то я тебя сейчас отпущу домой. Что за глаза! Скажи, ты будешь веселей? Она призадумалась, не спуская с него черных глаз своих, потом улыбнулась ласково и кивнула головой в знак согласия. Он взял ее руку и стал ее уговаривать, чтоб она его целовала; она слабо защищалась и только повторяла: «Поджалуста, поджалуйста, не нада, не нада». Он стал настаивать; она задрожала, заплакала.

Григорий Александрович ударил себя в лоб кулаком и выскочил в другую комнату. Я зашел к нему; он сложа руки прохаживался угрюмый взад и вперед. Я покачал головою. Мы ударили по рукам и разошлись. На другой день он тотчас же отправил нарочного в Кизляр за разными покупками; привезено было множество разных персидских материй, всех не перечесть. У них свои правила: они иначе воспитаны. А ведь вышло, что я был прав: подарки подействовали только вполовину; она стала ласковее, доверчивее — да и только; так что он решился на последнее средство. Раз утром он велел оседлать лошадь, оделся по-черкесски, вооружился и вошел к ней.

Я решился тебя увезти, думая, что ты, когда узнаешь меня, полюбишь; я ошибся: прощай! Я виноват перед тобой и должен наказать себя; прощай, я еду — куда? Авось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки; тогда вспомни обо мне и прости меня». Она не взяла руки, молчала. Только стоя за дверью, я мог в щель рассмотреть ее лицо: и мне стало жаль — такая смертельная бледность покрыла это милое личико! Не слыша ответа, Печорин сделал несколько шагов к двери; он дрожал — и сказать ли вам? Таков уж был человек, бог его знает! Только едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею.

Поверите ли? Штабс-капитан замолчал. Да, они были счастливы! В самом деле, я ожидал трагической развязки, и вдруг так неожиданно обмануть мои надежды!.. Спустя несколько дней узнали мы, что старик убит. Вот как это случилось... Внимание мое пробудилось снова. Вот он раз и дождался у дороги версты три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.

Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения. Между тем чай был выпит; давно запряженные кони продрогли на снегу; месяц бледнел на западе и готов уж был погрузиться в черные свои тучи, висящие на дальних вершинах, как клочки разодранного занавеса; мы вышли из сакли. Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хороводы звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне и одна за другою гасли по мере того, как бледноватый отблеск востока разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами. Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщинам соседних скал, будто чувствуя и пугаясь приближения дня. Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы; только изредка набегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространялось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда, и, верно, будет когда-нибудь опять. Тот, кому случалось, как мне, бродить по горам пустынным, и долго-долго всматриваться в их причудливые образы, и жадно глотать животворящий воздух, разлитый в их ущельях, тот, конечно, поймет мое желание передать, рассказать, нарисовать эти волшебные картины. Вот наконец мы взобрались на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое облако, и его холодное дыхание грозило близкой бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли...

Да, и штабс-капитан: в сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге. Посмотрите, — прибавил он, указывая на восток, — что за край! И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание. Подложили цепи по колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих на дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь, в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа. Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягши заранее уносных, — а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: «И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые», — и он был прав: мы точно могли бы не доехать, однако ж все-таки доехали, и если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтоб об ней так много заботиться... Но, может быть, вы хотите знать окончание истории Бэлы?

Во-первых, я пишу не повесть, а путевые записки; следовательно, не могу заставить штабс-капитана рассказывать прежде, нежели он начал рассказывать в самом деле. Итак, погодите или, если хотите, переверните несколько страниц, только я вам этого не советую, потому что переезд через Крестовую гору или, как называет ее ученый Гамба, le mont St. Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину... Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами, — не тут-то было: название Чертовой долины происходит от слова «черта», а не «черт», ибо здесь когда-то была граница Грузии. Эта долина была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими довольно живо Саратов, Тамбов и прочие милые места нашего отечества. При повороте встретили мы человек пять осетин; они предложили нам свои услуги и, уцепясь за колеса, с криком принялись тащить и поддерживать наши тележки. И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяной корою, то с пеною прыгая по черным камням.

В два часа едва могли мы обогнуть Крестовую гору — две версты в два часа! Между тем тучи спустились, повалил град, снег; ветер, врываясь в ущелья, ревел, свистал, как Соловей-разбойник, и скоро каменный крест скрылся в тумане, которого волны, одна другой гуще и теснее, набегали с востока... Кстати, об этом кресте существует странное, но всеобщее предание, будто его поставил Император Петр I, проезжая через Кавказ; но, во-первых, Петр был только в Дагестане, и, во-вторых, на кресте написано крупными буквами, что он поставлен по приказанию г. Ермолова, а именно в 1824 году. Но предание, несмотря на надпись, так укоренилось, что, право, не знаешь, чему верить, тем более что мы не привыкли верить надписям. Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная; только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. Там есть где развернуть холодные крылья, а здесь тебе душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки».

Уж эта мне Азия! Извозчики с криком и бранью колотили лошадей, которые фыркали, упирались и не хотели ни за что в свете тронуться с места, несмотря на красноречие кнутов. Вон там что-то на косогоре чернеется — верно, сакли: там всегда-с проезжающие останавливаются в погоду; они говорят, что проведут, если дадите на водку, — прибавил он, указывая на осетина. Вот мы и свернули налево и кое-как, после многих хлопот, добрались до скудного приюта, состоящего из двух саклей, сложенных из плит и булыжника и обведенных такою же стеною; оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что правительство им платит и кормит их с условием, чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею. Славная была девочка, эта Бэла! Я к ней наконец так привык, как к дочери, и она меня любила. Надо вам сказать, что у меня нет семейства: об отце и матери я лет двенадцать уж не имею известия, а запастись женой не догадался раньше, — так теперь уж, знаете, и не к лицу; я и рад был, что нашел кого баловать.

Она, бывало, нам поет песни иль пляшет лезгинку... А уж как плясала! Григорий Александрович наряжал ее, как куколку, холил и лелеял; и она у нас так похорошела, что чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках... Уж какая, бывало, веселая, и все надо мной, проказница, подшучивала...

Написан он в период с 1838 по 1840 год. Впервые был издан тиражом 1000 экземпляров. Произведение состоит из нескольких частей, расположенных в нарушенном хронологическом порядке. Первые части описывают главного героя Печорина с точки зрения другого персонажа, штабс-капитана Максим Максимыча, тогда как позже мы знакомимся с Печориным через его дневниковые записи.

Кто виноват в смерти Беллы?

почему?. Ответы на часто задаваемые вопросы при подготовке домашнего задания по всем школьным предметам. Казбич соскочил с нее, и стало видно, что он держит на руках Бэлу. Казбич (Сулейменов Абай): Я убил Бэлу за то, что ее брат оскорбил меня, украл мою лошадь, за то, что Печорин ее все равно не любит, незачем ей жить, позорить наш народ.

Герой нашего времени - краткое содержание

Закричав, он занес над нею кинжал и ударил. Раненую девушку привезли в крепость, где она прожила еще два дня.

Он такой, типа одинокий мститель, злой такой, трусливый гурон, а не благородный могиканин. Возможно читателю литературный образ Казбича в Бэле кажется созданным именно таким. Однако это довольно поверхностный взгляд.

И Лермонтов, как очевидец событий кавказской войны, видел Казбича и иным, и вот вам доказательство: «— А не слыхали ли вы, что сделалось с Казбичем? А, право, не знаю… Слышал я, что на правом фланге у шапсугов есть какой-то Казбич, удалец, который в красном бешмете разъезжает шажком под нашими выстрелами и превежливо раскланивается, когда пуля прожужжит близко; да вряд ли это тот самый!.. Ему, кстати, памятник в Адыгее стоит. И портрет его имеется. Так что, не знаю, была ли реальной драматическая история любви Бэлы и Печорина, но насчёт Казбича Лермонтов всё же не смог остаться несправедливым, вернул его в ряды героев со всем почестями.

И вот интересно, кто же у читателя в итоге вызывает больше отвращения: Казбич "рука судьбы" или Печорин "холодный эгоист"?

Только не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные. Я стал вглядываться и узнал моего старого знакомца Казбича.

Он, знаете, был не то, чтоб мирной, не то, чтоб немирной. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не был замечен. Бывало, он приводил к нам в крепость баранов и продавал дешево, только никогда не торговался: что запросит, давай, — хоть зарежь, не уступит.

Говорили про него, что он любит таскаться на Кубань с абреками, и, правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой, широкоплечий... А уж ловок-то, ловок-то был, как бес! Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре.

А лошадь его славилась в целой Кабарде, — и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром ему завидовали все наездники и не раз пытались ее украсть, только не удавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как смоль, ноги — струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила!

Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбойничья лошадь!.. В этот вечер Казбич был угрюмее, чем когда-нибудь, и я заметил, что у него под бешметом надета кольчуга.

Душно стало в сакле, и я вышел на воздух освежиться. Ночь уж ложилась на горы, и туман начинал бродить по ущельям. Мне вздумалось завернуть под навес, где стояли наши лошади, посмотреть, есть ли у них корм, и притом осторожность никогда не мешает: у меня же была лошадь славная, и уж не один кабардинец на нее умильно поглядывал, приговаривая: «Якши тхе, чек якши!

Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор. Раз, — это было за Тереком, — я ездил с абреками отбивать русские табуны; нам не посчастливилось, и мы рассыпались кто куда. За мной неслись четыре казака; уж я слышал за собою крики гяуров, и передо мною был густой лес.

Прилег я на седло, поручил себе аллаху и в первый раз в жизни оскорбил коня ударом плети. Как птица нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу. Конь мой прыгал через пни, разрывал кусты грудью.

Лучше было бы мне его бросить у опушки и скрыться в лесу пешком, да жаль было с ним расстаться, — и пророк вознаградил меня. Несколько пуль провизжало над моей головою; я уж слышал, как спешившиеся казаки бежали по следам... Вдруг передо мною рытвина глубокая; скакун мой призадумался — и прыгнул.

Задние его копыта оборвались с противного берега, и он повис на передних ногах; я бросил поводья и полетел в овраг; это спасло моего коня: он выскочил. Казаки все это видели, только ни один не спустился меня искать: они, верно, думали, что я убился до смерти, и я слышал, как они бросились ловить моего коня. Сердце мое облилось кровью; пополз я по густой траве вдоль по оврагу, — смотрю: лес кончился, несколько казаков выезжают из него на поляну, и вот выскакивает прямо к ним мой Карагез; все кинулись за ним с криком; долго, долго они за ним гонялись, особенно один раза два чуть-чуть не накинул ему на шею аркана; я задрожал, опустил глаза и начал молиться.

Через несколько мгновений поднимаю их — и вижу: мой Карагез летит, развевая хвост, вольный как ветер, а гяуры далеко один за другим тянутся по степи на измученных конях. До поздней ночи я сидел в своем овраге. Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат?

С тех пор мы не разлучались. И слышно было, как он трепал рукою по гладкой шее своего скакуна, давая ему разные нежные названия. Казбич молчал.

Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! Мне послышалось, что он заплакал: а надо вам сказать, что Азамат был преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слез не выбьешь, даже когда он был помоложе. В ответ на его слезы послышалось что-то вроде смеха.

Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! Не бывало такой жены и у турецкого падишаха...

Хочешь, дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул, — и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна? Долго, долго молчал Казбич; наконец вместо ответа он затянул старинную песню вполголоса: Много красавиц в аулах у нас, Звезды сияют во мраке их глаз.

Сладко любить их, завидная доля; Но веселей молодецкая воля. Конь же лихой не имеет цены: Он и от вихря в степи не отстанет, Он не изменит, он не обманет. Напрасно упрашивал его Азамат согласиться, и плакал, и льстил ему, и клялся; наконец Казбич нетерпеливо прервал его: — Поди прочь, безумный мальчишка!

Где тебе ездить на моем коне? На первых трех шагах он тебя сбросит, и ты разобьешь себе затылок об камни. Сильная рука оттолкнула его прочь, и он ударился об плетень так, что плетень зашатался.

Через две минуты уж в сакле был ужасный гвалт. Вот что случилось: Азамат вбежал туда в разорванном бешмете, говоря, что Казбич хотел его зарезать. Все выскочили, схватились за ружья — и пошла потеха!

Крик, шум, выстрелы; только Казбич уж был верхом и вертелся среди толпы по улице, как бес, отмахиваясь шашкой. Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой.

Расскажите, пожалуйста. Дня через четыре приезжает Азамат в крепость. По обыкновению, он зашел к Григорью Александровичу, который его всегда кормил лакомствами.

Я был тут. Зашел разговор о лошадях, и Печорин начал расхваливать лошадь Казбича: уж такая-то она резвая, красивая, словно серна, — ну, просто, по его словам, этакой и в целом мире нет. Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я заговорю о другом, а он, смотришь, тотчас собьет разговор на лошадь Казбича.

Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от любви в романах-с. Что за диво?..

Вот видите, я уж после узнал всю эту штуку: Григорий Александрович до того его задразнил, что хоть в воду. Раз он ему и скажи: — Вижу, Азамат, что тебе больно понравилась эта лошадь; а не видать тебе ее как своего затылка! Ну, скажи, что бы ты дал тому, кто тебе ее подарил бы?..

Поклянись, что ты его исполнишь... Клянись и ты! Клянусь, ты будешь владеть конем; только за него ты должен отдать мне сестру Бэлу: Карагез будет тебе калымом.

Надеюсь, что торг для тебя выгоден. Азамат молчал. Ну, как хочешь!

Я думал, что ты мужчина, а ты еще ребенок: рано тебе ездить верхом... Азамат вспыхнул. Смотри же, Азамат!

Вот они и сладили это дело... Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что — Казбич разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?..

Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день. Вечером Григорий Александрович вооружился и выехал из крепости: как они сладили это дело, не знаю, — только ночью они оба возвратились, и часовой видел, что поперек седла Азамата лежала женщина, у которой руки и ноги были связаны, а голова окутана чадрой.

На другой день утром рано приехал Казбич и пригнал десяток баранов на продажу. Привязав лошадь у забора, он вошел ко мне; я попотчевал его чаем, потому что хотя разбойник он, а все-таки был моим кунаком. Стали мы болтать о том, о сем: вдруг, смотрю, Казбич вздрогнул, переменился в лице — и к окну; но окно, к несчастию, выходило на задворье.

Точно, я услышал топот копыт: «Это, верно, какой-нибудь казак приехал... Урус яман, яман! В два прыжка он был уж на дворе; у ворот крепости часовой загородил ему путь ружьем; он перескочил через ружье и кинулся бежать по дороге...

Только на другое утро пришел в крепость и стал просить, чтоб ему назвали похитителя. Часовой, который видел, как Азамат отвязал коня и ускакал на нем, не почел за нужное скрывать. При этом имени глаза Казбича засверкали, и он отправился в аул, где жил отец Азамата.

А когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было. Такой хитрец: ведь смекнул, что не сносить ему головы, если б он попался. Так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову за Тереком или за Кубанью: туда и дорога!..

Признаюсь, и на мою долю порядочно досталось. Как я только проведал, что черкешенка у Григорья Александровича, то надел эполеты, шпагу и пошел к нему. Он лежал в первой комнате на постели, подложив одну руку под затылок, а другой держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта на замок, и ключа в замке не было.

Я все это тотчас заметил... Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог, — только он притворялся, будто не слышит. Не хотите ли трубку?

Я не Максим Максимыч: я штабс-капитан. Не хотите ли чаю? Если б вы знали, какая мучит меня забота!

Ведь у нас давно все пополам. Пожалуйте вашу шпагу! Митька принес шпагу.

Исполнив долг свой, сел я к нему на кровать и сказал: — Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо. Уж эта мне бестия Азамат!.. Ну, признайся, — сказал я ему.

Ну, что прикажете отвечать на это?.. Я стал в тупик.

Но постепенно девушка привыкла к своему положению, хотя стать возлюбленной Григория Александровича упорно отказывалась.

Однажды он пришел к Бале в дорожной одежде и сказал, что, если она не любит его, он уедет отсюда навсегда и будет искать смерти, а она вольна делать, что хочет. Бэла зарыдала и бросилась ему на шею. Любовь Печорина и Бэлы Какое-то время молодые люди были счастливы.

Печорин баловал девушку, наряжал, как куколку. Максим Максимыч тоже полюбил ее как родную дочь. Они долго скрывали от Бэлы, что Казбич, подкараулив ее отца при возвращении домой, зарезал его кинжалом.

Узнав все же о кончине отца, девушка дня два поплакала, а потом забыла. Месяца четыре все было хорошо, а потом Печорин стал опять надолго уходить на охоту; когда же оставался дома, был мрачен и задумчив. Максим Максимыч корил офицера за его переменчивость, и тот ответил, что таков его характер — ему быстро все надоедает.

Они долго искали зверя, но им не повезло, и кабан ушел в камыши. Возвращаясь домой, приятели услышали выстрел.

Герой нашего времени

Тот летел на коне стремглав и держал в руках белый сверток. Печорин кинулся в погоню и заставил соскочить Казбича с коня, перебив пулей ногу его лошади. Тогда все увидели, что на руках у бандита Бэла. Закричав, он занес над нею кинжал и ударил.

Печорин же наслаждается своей победой — он влюбил в себя Мэри из чистого самолюбия. В это время город стремительно заполняется слухами о том, что Печорин собирается жениться на княжне Лиговской. Григорий сразу понимает, кто их распускает. В свое время доктор Вернер его предупредил о том, что княгиня будет ждать свадьбы. Впрочем, Печорин недвусмысленно опровергает такие разговоры, ведь свою свободу он ценит превыше всего остального. Печорин и Вера продолжают периодически видеться.

В один из вечеров, когда город заинтересован приездом фокусника, она приглашает мужчину к себе на тайное свидание. Уходя от нее через балкон, Печорин видит в окне ниже Мэри, которая тоже не пошла на представление. Он спрыгивает на землю и оказывается в толпе мужчин, среди которых узнает юнкера. Однако те делают вид, что приняли его за вора и начинается потасовка. Печорину удается сбежать. На следующий день Грушницкий громко заявляет о том, что ночью видел у Мэри любовника и им является Печорин. Григорий оскорбляется и вызывает Грушницкого на дуэль. Он предлагает Вернеру стать его секундантом, рассказав о подлом плане юнкера.

Тот соглашается. Участники дуэли собираются в условленное время в условленном месте. Грушницкий, согласно придуманному им плану розыгрыша, предлагает стреляться с шести шагов. Печорин же хочет устроить дуэль на краю скалы, чтобы даже минимальная рана стала смертельной. Труп же будет списан на работу черкесов. Первым по жребию выпадает стрелять Грушницкому. Перед юнкером становится сложнейший выбор: признаться в задуманном им розыгрыше или стать убийцей. Однако отступать офицеру нельзя, поэтому он стреляет и ранит Григория в ногу.

Теперь наступает очередь Печорина, который велит Грушницкому прислушаться к голосу совести. Однако на лице бывшего друга нет даже тени раскаяния, он настаивает на продолжении дуэли. Тогда Печорин сообщает секунданту, что его пистолет забыли зарядить. Второй секундант возмущается таким предположением и отказывается менять пистолеты. Однако Грушницкий неожиданно признает правоту Печорина и, пребывая в смятении, продолжает настаивать на продолжении дуэли. Григорию приходится стрелять. Труп Юнкера ложится на совесть черкесов, как все и надеялись изначально. Вера быстро узнает о дуэли и рассказывает мужу о своей большой любви к Григорию Печорину.

Муж, конечно же, недоволен таким поворотом, поэтому сразу же забирает ее из Пятигорска. Женщина только успевает оставить записку, которую находит Печорин. Он пытается догнать возлюбленную из Петербурга, но терпит неудачу. Именно в это время Григорий осознает, что единственной подходящей ему девушкой все это время была Вера. В отличие от остальных, она принимала его таким, какой он есть. Несмотря на все предосторожности, подозрения об участии Печорина в дуэли все же достигают вышестоящего руководства. В связи с этим его ссылают на Кавказ. Перед отъездом он посещает Лиговских, где выслушивает причитания и удивления княгини.

Та не понимает, почему он не хочет свадьбы с ее дочерью. Печорин же просит беседы с Мэри наедине. Он сообщает девушке, что все это время просто так играл с нею. Княжна лишь говорит, что ненавидит его. Фаталист Последняя часть истории начинается с того, что батальон Печорина стоит в одной из казачьих станиц. Вечерами офицеры развлекаются игрой в карты и однажды у них зашел разговор о судьбе. Суть беседы была в следующем: предопределена ли судьба человека на небесах, а также его рождение и смерть. Беседа быстро переросла в спор, и офицеры разделились на две группы — за и против.

Один из офицеров, серьезный фаталист, решил устроить пари. Печорин его принял. Смысл пари заключался в том, что если ему сегодня суждено умереть — он умрет, а если нет, то нет. Вулич хватает пистолет и стреляет. Остальные смотрят в ожидании, однако случается осечка. Перед тем, как офицер совершил выстрел, Печорин внимательно разглядывал фаталиста и отметил на нем лик смерти. Он сообщил Вуличу о том, что мужчине предстоит умереть. Когда же этого не случилось, Печорин не успокоился.

А тем временем читатель понимает, что офицер отвел руку, а пуля пробила шляпу на стене. Это значило, что оружие было заряжено. Утром после пробуждения Печорин узнает последние новости. Был найден офицер, которого ночью зарубили. Им оказался Вулич. Пьяный казак ночью убил мужчину. Убийцу быстро находят, однако он запирается в доме не собирается выходить и сдаваться. У него пистолет, поэтому никто не решается войти в дом, боясь получить пулю.

Однако в этот момент у Печорина мелькает странная мысль. Печорину внезапно хочется поиграть с судьбой, как и Вуличу. Поэтому он без страха залазит в окно, а казак, естественно, стреляет, но промахивается. Убийцу арестовывают и уводят, а Печорина начинают считать настоящим героем. После этого случая Григорий долго сомневается, стоит ли ему стать фаталистом. Он возвращается на Кавказ и делится историей и своими мыслями с Максимом Максимычем. Он спрашивает у начальника, верит ли тот в судьбу. Максим Максимыч только качает головой.

Мужчина говорит, что оружие иногда дает осечки, а зарубленного Вулича конечно жалко, но ничего не поделать. На этом беседа заканчивается. Как и весь роман. Тест по краткому содержанию «Героя нашего времени» Вот и подошло к концу наше краткое содержание произведения «Герой нашего времени». Очень надеемся, что вы читали его внимательно, запоминали детали и время не было потрачено впустую. Чтоб понять насколько хорошо вы поняли суть произведения — мы сделали небольшой тест на семь вопросов. Небольшой, но весьма каверзный. Пройти его сможет только тот, кто внимательно читал краткое содержание.

Айда отвечать на вопросы и делиться результатами с друзьями в комментариях и социальных сетях. Видеообзор романа «Герой нашего времени» Очень краткое содержание романа «Герой нашего времени» ровно за 1 минуту 14 секунд, а потом разбор по косточкам: персонажи и основные главы. Самое главное — это подписаться и нажать на колокольчик :.

Я не перебивал его и не слушал. Просим извинения за множество выписок и у автора, и у тех из читателей, которые прочтут нашу статью прежде романа: заманчивость первого чтения, сила и прелесть первого впечатления будут для них навсегда потеряны. Впрочем, едва ли кто и не читал «Бэлы»; она напечатана в «Отечественных записках» еще в прошедшем году, да и самый роман давно уже вышел в свет. Что же касается до тех, которые прочтут нашу статью уже после романа, у них через это почти ничего не отнимается; напротив, если мы только хорошо сделали наше дело, они вновь перечувствуют уже испытанное наслаждение, и еще с большею силою.

Во всяком случае, нам не было никакой возможности избежать этих выписок. Мы хотели, чтобы в нашем изложении содержания романа видны были и характеры действующих лиц, и сохранена была внутренняя жизненность рассказа, равно как и его колорит; а этого невозможно было сделать, показав один скелет содержания, или его отвлеченную мысль. Да и в чем содержание повести? Русский офицер похитил черкешенку, сперва сильно любил ее, но скоро охладел к ней; потом черкес увез было ее, но видя себя почти пойманным, бросил ее, нанесши ей рану, от которой она умерла: вот и всё тут. Не говоря о том, что тут очень немного, тут еще нет и ничего ни поэтического, ни особенного, ни занимательного, а всё обыкновенно, до пошлости, истерто. Но что же необыкновенного, или поэтического, например, и в содержании Шекспирова «Отелло»? Мавр убил страстно любимую им жену из ревности, которую с умыслом возбудил в нем хитрый злодей: разве и это тоже не истерто и не обыкновенно до пошлости?

Разве не было написано тысячи повестей, романов, драм, содержание которых — муж или любовник, убивающий из ревности невинную жену или любовницу? Но из всей этой тысячи, только одного «Отелло» знает мир и одному ему удивляется. Значит: содержание не во внешней форме, не в сцеплении случайностей, а в замысле художника, в тех образах, в тех тенях и переливах красот, которые представлялись ему еще прежде, нежели он взялся за перо, словом — в творческой концепции. Художественное создание должно быть вполне готово в душе художника прежде, нежели он возьмется за перо: написать, для него уже — второстепенный труд. Он должен сперва видеть перед собою лица, из взаимных отношений которых образуется его драма или повесть. Он не обдумывает, не расчисляет, не теряется в соображениях: всё выходит у него само собою, и выходит так, как должно. Событие развертывается из идеи, как растение из зерна.

Потому-то и читатели видят в его лицах живые образы, а не призраки, радуются их радостями, страдают их страданиями, думают, рассуждают и спорят между собою о их значении, их судьбе, как будто дело идет о людях, действительно существовавших и знакомых им. Этого нельзя сделать, сперва придумавши отвлеченное содержание, то есть какую-нибудь завязку и развязку, а потом уже придумавши лица и волею или неволею заставивши их играть сообразные с сочиненною целию роли. Вот почему изложение содержания так затруднительно для критика, и без выписок нельзя ему обойтись: надо сделать его кратко и заставить говорить само за себя разбираемое творение. Глубокое впечатление оставляет после себя «Бэла»: вам грустно, но грусть ваша легка, светла и сладостна; вы летите мечтою на могилу прекрасной, но эта могила не страшна: ее освещает солнце, омывает быстрый ручей, которого ропот, вместе с шелестом ветра в листах бузины и белой акации, говорит вам о чем-то таинственном и бесконечном, и над нею, в светлой вышине, летает и носится какое-то прекрасное видение, с бледными ланитами, с выражением укора и прощения в черных очах, с грустной улыбкой... Смерть черкешенки не возмущает вас безотрадным и тяжелым чувством, ибо она явилась не страшным скелетом, по произволу автора, но вследствие разумной необходимости, которую вы предчувствовали уже, и явилась светлым ангелом примирения. Диссонанс разрешился в гармонический аккорд, и вы с умилением повторяете простые и трогательные слова доброго Максима Максимыча: «Нет, она хорошо сделала, что умерла! А это бы случилось рано или поздно!..

Она говорит и действует так мало, а вы живо видите ее перед глазами во всей определенности живого существа, читаете в ее сердце, проникаете все изгибы его... А Максим Максимыч, этот добрый простак, который и не подозревает, как глубока и богата его натура, как высок и благороден он? Он, грубый солдат, любуется Бэлою, как прекрасным дитятею, любит ее, как милую дочь — и за что? Останавливаться ли на этих чертах, столь полных бесконечностью? Нет, они говорят сами за себя; а те, для кого они немы, те не стоят, чтоб тратить с ними слова и время. Простая красота, которая есть одна истинная красота, не для всех доступна: у большей части людей глаза так грубы, что на них действует только пестрота, узорочность и красная краска, густо и ярко намазанная... Характеры Азамата и Казбича — это такие типы, которые будут равно понятны и англичанину, и немцу, и французу, как понятны они русскому.

Вот что называется рисовать фигуры во весь рост, с национальною физиономиею и в национальном костюме!.. Обратите еще внимание на эту естественность рассказа, так свободно развивающегося, без всяких натяжек, так плавно текущего собственною силою, без помощи автора. Офицер, возвращающийся из Тифлиса в Россию, встречается в горах с другим офицером; одинокость дорожного положения дает одному право начать разговор с другим и так естественно доводит их до знакомства. Один предлагает чай с ромом — тот отказывается, говоря, что по одному случаю он зарекся пить. Очень естественно, что, сидя в дымной и гадкой сакле, путешественник заводит с товарищем разговор об обитателях сакли: товарищ этот — пожилой офицер, много лет проведший на Кавказе, естественно, очень охотно разговорился об этом предмете. Вопрос молодого офицера: «А что, много с вами бывало приключений? Он предлагает Максиму Максимычу чай с ромом: тот отказывается от рома, говоря, что зарекся пить.

Вопрос: «почему? Ответ Максима Максимыча, в котором он говорит о случае, заставившем его заречься пить вино, уже ожидается самим читателем. Случай этот чисто-кавказский: офицеры пировали, как вдруг сделалась тревога.

Дурылина 2014. Текст PDF Цитировать Любовная интрига в повести «Бэла» отнюдь не исчерпывается историей взаимоотношений Печорина и черкешенки: есть и другая, менее очевидная, но не менее сильная страсть: брат Бэлы Азамат неистово влюбляется в лошадь Казбича по имени Карагёз. Напомним обстоятельства, тому предшествующие. Максим Максимыч подслушивает разговор Казбича и Азамата: с нежностью рассказывает Казбич о своем скакуне, однажды спасшем его от русской пули.

Четыре казака догоняли Казбича, и он «первый раз в жизни оскорбил коня ударом плети. Как птица нырнул он между ветвями; острые колючки рвали мою одежду, сухие сучья карагача били меня по лицу». Казбич, оценивая случившееся, будто бы руководствуется известным законом чести, своего рода мужским кодексом, когда ударить коня — значит оскорбить его, надругаться над самым святым и чистым. Он говорит об этом так, точно ударил женщину. Желание Азамата во что бы то ни стало завладеть конем подогревается рассказом Казбича: начав с малого «… если б я был хозяин в доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич! Казбичу нравилась Бэла, но он отказался от такого обмена, пропев песню: Много красавиц в аулах у нас. Звезды сияют во мраке их глаз.

Казбич убивает Бэлу - почему?

У нас есть ответ: Почему влюбленный в Бэлу Казбич убил девушку? Уроки французского ответе на вопрос: расскажите о герое по следующему примерному плану: мальчик оказался в райцентре? Это приводит к драматическим событиям: влюблённый в Бэлу горец Казбич пытается выкрасть девушку, но потерпев неудачу, убивает её.

Новости почему казбич убил бэлу