В жалобе идёт речь об 11-летнем Коле, на которого Лида Мониава оформила опеку, и предлагается «проверить (неразборчиво) частных лиц, в частности, Савву, директора по. Его директор Лида Мониава рассказала Ксении Соловьёвой, каково это — руководить стартапом, которого городу действительно не хватало. После 24 февраля 2022 года Лида Мониава, учредитель благотворительного фонда помощи тяжелобольным детям и молодым взрослым «Дом с маяком», запустила второй фонд. Нельзя лезть в чужую семью: аргументы «против». Здоровье - 12 марта 2022 - Новости Москвы -
Лида Мониава: "Стоять на своем месте. Почему я не уезжаю из России"
Друзья говорят, что, если я просто сяду в самолет и сама привезу лекарства, рюкзак конфискуют на таможне, мы потеряем 7 миллионов, дети не получат лекарства, а меня наверняка посадят. Предположим, если я сама не еду в Европу. Как достать лекарства для детей? Московский эндокринный завод привезет только в конце октября, кому когда выдаст, неизвестно. Еще три месяца как минимум детям надо как-то продержаться.
Учредителю фонда «Дом с маяком» лично звонил Максим Ликсутов, глава Дептранса Москвы, — сообщить, что центр мобильности теперь будет работать с 5. Остались и нерешенные проблемы. Например, центр Москвы все также труднодоступен для людей с инвалидностью.
Мало где обеспечен беспрепятственный доступ в церковь. Архитектурно они так устроены, что на входе есть ступеньки, нет туалета. И, например, даже если ты смог попасть в храм, то после богослужения, когда все идут в приходской дом слушать лекцию и пить чай, не факт, что ты туда попадешь», — говорит Лида Мониава. История Лиды и Коли вызвала ожесточенные споры в соцсетях — о том, как могут жить дети с паллиативным статусом. На Лиду дважды жаловались в опеку: пирсинг, вертолет, общеобразовательная школа, концерты — все это, по мнению хейтеров Лиды, подвергает жизнь и здоровье Коли опасности. Две внеплановые проверки нарушений не выявили. Осенью 2020 года в соцсетях активно обсуждали решение Лиды устроить Колю в общеобразовательную школу.
Это был первый ребенок с тяжелыми множественными нарушениями развития в хосписе, который пошел в обычный класс. Решение Лиды вдохновило другие семьи отдать детей с тяжелыми заболеваниями в общеобразовательные школы. Сейчас пошел Коля, может пойти Артем, и так общество может изменить свое отношение к их пребыванию в школе», — рассказывала Наталья, няня детского хосписа, которая забрала в 2020 году Артема из интерната.
Но сейчас врачи активно включаются в судьбу своих маленьких неизлечимых пациентов. Нам теперь часто звонят медики из разных больниц и просят взять безнадежно больного ребенка в хоспис, потому что боятся, что дома у него не будет обезболивания... Большая проблема в том, что до сих пор нет детского хосписа.
Если мы говорим в контексте прав человека, то права Коли тут не учитываются от слова «совсем». Его роль инструментальна, его миссия жертвенна». Право решать Похоже, люди с ограниченными возможностями по-прежнему остаются невидимыми, и многие хотели бы, чтобы так оно и было дальше. Некоторые считают, что дети сохранные, условно нормальные, будут травмированы, если увидят «другого» ребенка. И как оказывается, не только дети. Многие взрослые не желают видеть этих «других» на улице и в местах общественного пользования. Они «мешают», пугают. А кто-то считает, что активная жизнь — это издевательство над тем, кто все 12 лет провел в палате. Что уж говорить о пирсинге и покупке модной одежды!
Хочется напомнить, что когда мы крестим младенца, или прокалываем годовалой девочке уши — мы тоже не спрашиваем их разрешения. И весьма часто родители приобретают нормотипичным детям предметы гардероба, не спрашивая их мнения и не давая им выбора. И в целом мы решаем за них очень многое. Мы только начинаем поднимать темы психоневрологических интернатов, говорить о людях с тяжелыми, множественными нарушениями развития. Раньше их как будто и не существовало. У каждого из нас в этот момент появляется множество сильных эмоций, и при этом нет опыта, как справляться с ними», — объясняет психотерапевт Вероника Шутова. Именно когда мало опыта, мало профессиональных знаний и при этом много эмоций, и возникают такой разброс мнений и такая резкая реакция на то, на что сами мы делать не решаемся», — дополняет эксперт. Дело касается человека медийного и проблемы, которую у нас привыкли замалчивать, это затронуло множество людей Дело в том, что большая часть комментаторов, критикующих поведение Лиды — родители детей с ограниченными возможностями. Реалии пока таковы, что, к сожалению, многим недоступно даже самое простое — вывести ребенка из дома на улицу, съездить с ним в кино или на отдых.
Зачастую такие семьи годами не могут добиться даже установки пандуса в подъезде. Из-за множества проблем копятся усталость, боль, злость. Эмоции требуют выхода — так работает человеческая психика.
Зачем детям с инвалидностью ходить в школу
- Лида Мониава — о хосписе «Дом с маяком», паллиативной помощи, обвинениях в обороте наркотиков
- Telegram: Contact @lidamoniava
- Коля и полоса препятствий: Лида Мониава о жизни с ребёнком в инвалидной коляске
- Недоступный город
- На Лиду Мониаву пожаловались в СК после смерти ее подопечного Коли
- Задайте вопрос
Лида Мониава: "Стоять на своем месте. Почему я не уезжаю из России"
Последние новости о персоне Лидия Мониава новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. Сама Лида Мониава в недавнем посте в социальной сети обратила внимание. Неизлечимо больной мальчик Коля, который последние полтора года своей жизни провел в домашних условиях, в квартире Лиды Мониавы, найдет свой последний приют в родственной. Директор фонда «Дом с маяком» Лида Мониава — официальный опекун 12-летнего Коли, ребенка со множественными врожденными нарушениями. Лида Мониава оформила попечительство над мальчиком, который может передвигаться только в инвалидной коляске, и столкнулась с множеством непреодолимых трудностей. Лида Мониава, директор благотворительного фонда «Дом с маяком»: «Еще одна мама больного ребенка задержана на почте с посылкой фризиума.
Про пирсинг, инвалидов и срач в соцсети
| Лида Мониава о личном опыте работы с неизлечимыми детьми и их семьями | Совсем недавно новость была о том, что в Бельгии провели эвтаназию ребенку, 17-летней девушке. |
| «Я знаю, кто написал на меня донос» — Лида Мониава // «Скажи Гордеевой» - YouTube | Директор благотворительного фонда «Дом с маяком» Лида Мониава, которая является опекуном 12-летнего ребенка с тяжелой инвалидностью, стала объектом жесткой критики в Сети. |
| Какие же они всё таки твари | По мнению Мониавы, распространение новостей, подобных той, что в Подмосковье закрылись все детские дома, — это пример государственной пропаганды. |
В Москве мать неизлечимо больного мальчика задержали за покупку препарата от судорог
| Сага о Мониаве и Коле | Лида Мониава рассказала, почему хоспис – это не так страшно, как кажется. |
| Мальчик Коля. Смертельное новогоднее шоу Лиды Мониавы | Ее служение умирающим детям началось, когда старшеклассница Лида Мониава пришла в онкоотделение Российской детской клинической больницы в качестве волонтера и увидела. |
Обсуждение (9)
- Хорошая девочка Лида
- Доктор Лиза, дубль 2 - Лидия Мониава, бизнес на боли и смерти. По рецептам из США...
- На Лиду Мониаву пожаловались в СК после смерти ее подопечного Коли
- Что важно знать:
- Лида Мониава: «Колю похоронят в семейной могиле»
Лида Мониава: «Колю похоронят в семейной могиле»
К вечеру Лида разродилась гневным постом с фотографией Коли в зеоеной пижамке. это директор детского хосписа, которая берет под опеку тяжелобольных лежачих детей, ищет их родственников, а потом из них выбивает алименты или. Лида Мониава. Вот уже 10 месяцев большинство моих очных разговоров с друзьями сводятся к обсуждению выбора оставаться или уезжать. Лидия Мониава. — Лида, я правильно понимаю, что менеджменту вы специально не обучались?
Лида Мониава: «Коля умер тихо и спокойно, дома…»
Главная» Новости» Лида сулейманова последние новости. Но в первую очередь Лида Мониава должна просить прощения у биологической матери Коли, которую она нашла спустя 12 лет после родов. 12 лет он был заперт в четырех стенах и в себе, не рос и не развивался, пока однажды его не забрала к себе Лида Мониава, директор «Дома с маяком». Главная» Новости» Лида сулейманова последние новости.
Лида Мониава: «Колю похоронят в семейной могиле»
| Умер Коля, подопечный Лидии Мониавы | Его директор Лида Мониава рассказала Ксении Соловьёвой, каково это — руководить стартапом, которого городу действительно не хватало. |
| Лида Мониава: Две тысячи детей, которым нужен «Фризиум», остались без лекарства до октября | По национальности Лида на четверть грузинка Мониава со своими коллегами перенимают опыт у европейских волонтеров. |
«Этой смертью упивались тысячи читателей его приемной матери Лидии Мониавы»
Надрыв, катарсис. Тысячи лайков. Сотни комментариев: «Вы герой, Лида — и в том, что вы делаете и это главное , и в том, что решились написать такое непростое послание! Замечательное есть описание смерти — умереть на руках. Как Коля». Каждый раз поражаюсь, какая Вы сильная. Спасибо вам за Колю». Дело в том, что Коля не был обреченным. Когда Коля жил в бездушном холодном интернате, его регулярно клали в больницу.
Так он прожил тринадцать лет. Когда его взяла невероятная, героическая, теплая Лида Мониава, он прожил меньше двух лет и умер у Лиды на руках. Вы понимаете, что значит взять на руки пациента, подключенного к аппарату? Да, именно то, что вы подумали. Решение о моменте смерти больного, причем больного, который хоть и страдает неизлечимым, но не смертельным заболеванием — это эвтаназия», — пишет адвокат Сталина Гуревич, которая подала заявление в Следственный комитет с требованием проверить действия Мониавы.
Потому что кажется, что жизнь с таким ребенком — это ад какой-то.
А когда видишь, что люди ходят в кинотеатры, ездят на море, отправляют детей в школу, то это уже не что-то настолько страшное. Поэтому это моя цель — рассказывать больше подробностей. А Коле это полезно? Я предполагаю, что надо с ним общаться так же, как с любым человеком его возраста, то есть как с 12-летним. Я не ставлю ему детские мультики, если он смотрит фильмы — то со мной, то, что мне интересно. В основном это документальное кино о жизни инвалидов в Америке и Европе.
Но при этом я не думаю, что его интеллектуальное развитие позволяет переживать из-за постов в интернете. Я думаю, он вообще не понимает, что такое интернет, что такое компьютер. Если его вовремя не поменять, то Коля будет весь мокрый. Быть мокрым не очень приятно, к тому же потом еще на улицу идти. А доступные туалеты в заведениях — редкость. Обычно или узкие двери, или ступеньки.
Я поворачиваю Колю к стенке так, чтобы его меньше было видно, и меняю подгузник. Обычно мы сидим где-то в углу зала, то есть это не происходит так, что в метре от меня толпа народа и все Колю видят. Но все равно это супернеприятно и мне, и, я думаю, всем остальным. Потому что ладно, если он пописал, а если он покакал? Это будет пахнуть на весь зал. Но что делать, если нет доступного туалета?
Лучше б туалет сделали доступный. Даже если он в деменции, его не станут переодевать прилюдно. Менять подгузник в ресторане, даже отвернув человека к стенке, — это не очень про достоинство… — Вообще не про достоинство. Только я считаю, в этом не я виновата. Достоинство нарушаю не я, меняя Коле подгузник, — я не могу его не поменять. А наше общество, люди, которые открывают кафе без доступных туалетов.
Все, значит, себе позволяют сделать место недоступным, а потом на меня накидываются: я Колину приватность нарушила. А у меня выбора просто нет. Или ты дома сидишь и тебя никто не видит, или выходишь — и разделяешь ответственность за Колино достоинство со всеми людьми, с которыми пересекаешься. И Коле не хочу менять. Но если выбор не создан — ты делаешь то, что тебе не очень хочется. Это значит отказываться от жизни.
Я считаю, что правильно подстраивать жизнь под нужды инвалидов. Всякий раз, когда сталкиваюсь с недоступной средой, я потом пишу в это место с просьбой что-то исправить. Раньше в офисе "Дома с маяком" на одном из этажей сидели только административные работники. А потом мы сделали там дневной центр для пациентов. И в результате сами оказались местом, где человеку в коляске негде сходить в туалет. Мы закрыли дневной центр на две недели, потратили 300 тысяч, зато сделали на этаже большой туалет, в котором можно и лечь, чтобы поменять подгузник.
Я никогда не буду менять Коле подгузник посреди зала, если есть где это сделать. Если нет — да, приходится Колю унижать. Но это делаю, на мой взгляд, не я, а мы все Мне с Колей гораздо проще, чем многим нашим пациентам, потому что у него коляска лежачая. Я могу переодеть его прямо там. А обычно коляски сидячие, и чтобы это сделать, человека надо куда-то положить. Один рассказывал, что ходил в пиццерию, с ним был ассистент.
Там был недоступный туалет и пустой зал. Они попросили: можно выложить его на стол, мы подложим пеленку, все потом вытрем, вокруг все равно никого нет… Им не разрешили. Пришлось из кафе идти домой. Но у меня такой характер: мне все равно, кто что говорит. Я буду делать то, что мне надо, и мне все равно, криво на это смотрят или не криво. Как вам кажется, нормально при ребенке говорить, что он скоро умрет?
Так принято в хосписе? А родители много месяцев говорили, что он не понимает, что умрет, что нужно от него все скрывать… Мы пытались убедить их с ним поговорить, но не смогли. Потом он умер — мама открывает письмо и узнает, что он все прекрасно понимал. И что ему было очень тяжело, что он не может обсудить это с родителями. А другому нашему пациенту мама много раз говорила, что он может умереть от своего заболевания. Они уже тысячу раз обсудили, где его похоронить, и могут даже шутить в семье на эту тему.
У нас умирают где-то 120 детей в год, а хоспис работает уже семь лет. И мы видим, что, когда родители не говорят с ребенком об этом честно, им потом тяжелее. Они мучаются, что что-то не сказали, что-то самое главное не сделали, не спросили, прощения не попросили… Часто бывает, что подросток не говорит о смерти с мамой, потому что думает, что она до конца все не осознает. И она думает так же о нем. Они так друг друга берегут — и между ними встает стена молчания, и это плохо… Короче, я за то, чтобы говорить об этом. И сама тоже так делаю.
Объясняют, что "Вася уехал". И он будет своей маме меньше доверять. Скажет она потом: "Я тебя люблю", а он: "Ага! Не факт". Любое вранье разрушает отношения. Лучше, когда случается само собой.
Мама приходит с онкобольным ребенком на обследование, и на МРТ видно, что опухоль растет. Обычно детям об этом не говорят — мама заходит к врачу одна, потом вытирает слезы, сжав губы, выходит к ребенку, говорит, что все хорошо… А можно было бы зайти в кабинет вместе, и вместе услышать от врача: "Не очень хорошо, опухоль выросла". И тогда ребенок сам спросит: а что это значит, а что будет дальше. У нас в хосписе нет цели сказать ребенку: "Ты умрешь". Есть цель — чтобы у него не было "неотвеченных" вопросов То есть мы стараемся идти от того, о чем он сам спрашивает. У нас были пациенты — молодые взрослые, — которых мы спрашивали: "Вы хотели ли бы поговорить о том, как будет развиваться болезнь?
Это их право. Но в основном вопросы есть, и хорошо бы на них отвечать. Бывает, ребенка выписывают из больницы, потому что уже ничего не могут сделать, и родители выкручиваются — говорят, что позже его будут лечить. И вот он лежит дома, ему все хуже и хуже, и он не понимает, почему его не лечат. А лучше было бы сразу сказать: "Лечение сейчас не могут подобрать, будем надеяться, что что-то новое изобретут, а пока будем с тобой дома". То есть надо просто на каждом этапе не врать.
Приходишь к девочке, она тебе говорит: "Привет, а я сегодня ночью пыталась себя убить, потому что у меня так болит, что я жить не хочу". У тебя простая задача — слушать и задавать наводящие вопросы. А недавно мама одного пациента ложилась на операцию. Ничего суперсерьезного, но когда тебе дают наркоз, ты не уверен, что завтра проснешься. Она мне писала, чтобы, если что, я ее ребенка в интернат не отдавала, мы это обсудили. Можно было, конечно, сказать: "Все будет хорошо, не бойтесь…" — Почему вы говорили, что, если Коле станет плохо, вы не будете вызывать скорую?
Есть решение консилиума врачей, которые признали, что ему не показана реанимация. И у нас в хосписе было несколько случаев: скорая приехала, откачала ребенка, и ему приходится второй раз, бедному, умирать через какое-то время. Его же могут в реанимацию повезти, к ИВЛ подключить… — Но разве плохо, что он еще поживет? Потому что он еще 60 лет потом проживет полноценной жизнью. Но вот Коля. Он кривой-косой, у него сколиоз, рука и нога не разгибаются, суставы вывихнуты, при каждом перемещении больно… У него череп меньше нормы, а из-за этого — давление, а от давления — тошнит, часто болит голова.
У него постоянные судороги. Когда ногу сводит — это больно? А представьте, что так все тело, регулярно, много раз на дню. Когда видишь человека не здорового, бегающего, самостоятельного, — а обездвиженного, лежачего, полностью зависимого от других, — кажется довольно естественным, что он умирает. Мы все от чего-нибудь умрем — а куда хуже-то? И я вижу, что происходит с семьями, где очень активно тормозят смерть.
У нас была девочка с раком мозга. Родители все никак не давали ей умереть, и у нее выросла огромная опухоль. Это выглядело как две головы: голова девочки, и рядом — шар опухоли лежит.
Все всё время боялись, что он загорится. На Чистопрудном бульваре бегали на каток, просто гуляли с друзьями во дворах. Со школы ходила в литературное кабаре Алексея Дидурова — место, где собирались барды и поэты, читали стихи и пели песни: с Дидуровым мы просто дружили и много гуляли на «Тушинской» — он очень любил шлюз, мы встречались обсуждать там разные вопросы. Районы Москвы… Мне интересно все, что связано с социальной темой и фондами. И Москва моя тоже связана с адресами разных фондов: район «Спортивной» — место, откуда начались хосписы в Москве — Первый московский хоспис находится около метро. Когда я была маленькой, то боялась этой станции, поскольку там находится такое «страшное место», а когда я выросла и попала внутрь хосписа, оказалось, что это одно из лучших мест в Москве. Чудесный сад, очень хорошее здание, прекрасные люди — мне стало очень нравиться проводить время на «Спортивной».
Оттуда началась и история детского хосписа. Первое время мы снимали там квартиру, чтобы быть рядом со взрослым хосписом. Сам детский хоспис «Дом с маяком» связан с районом «Новослободской», где нам выделили здание на улице Долгоруковской, некогда — Каляевской. Все начали удивляться, почему стало ходить так много инвалидов от метро «Новослободская». Потому что там хоспис. Когда местные жители узнали, то протестовали, что хоспис появится у них под окнами, даже блокировали проезд машин на стройку. А теперь все хорошо относятся: при хосписе красивый сад и место для входа — всегда открыты двери.
У ребенка задержанной женщины диагноз — эпилепсия. Ребенку нужен препарат «Фризиум». Мать заказала лекарство через Интернет. При получении посылки на почте к ней подошли двое сотрудников отдела по борьбе с контрабандой наркотиков Таможенной службы. Женщину допрашивали 5 часов, а посылку с необходимым ребенку лекарством забрали. Дома у задержанной провели обыск, изъяли системный блок компьютера и возбудили уголовное дело. Председатель Совета при президенте РФ по правам человека Михаил Федотов заявил, что совет будет разбираться в этой истории.
Директор фонда «Дом с маяком» отдала ребенка-инвалида в обычную школу
В России он не зарегистрирован, она заказала его через Интернет за границей. Позже в Минздраве сообщили, что врачи не назначали сыну Богомоловой препарат «Фризиум», и что она не обращалась за разрешением на ввоз этого препарата в страну. В ведомстве пояснили, что «Фризиум» входит в список психотропных веществ, оборот которых в нашей стране ограничен: для ввоза требуются специальные документы. Еще один похожий случай произошел в 2018 году. Мать ребенка-инвалида Екатерину Коннову едва не осудили за наркоторговлю из-за продажи запрещенного препарата от эпилепсии. Дорогой препарат не подошел и женщина решила его продать. Конновой также предъявили обвинение в незаконном хранении и сбыте наркотических и психотропных веществ.
У Коли были множественные нарушения развития — он не говорил, не ел самостоятельно, не мог сидеть и ходить, так как из неправильного позиционирования в детстве его ноги навсегда застыли в «позе лягушки». За полтора года жизни с Лидой Коля пережил множество событий — они вместе ходили в рестораны и на выставки, Коля летал на вертолете, обзавелся серьгой в ухе, а минувшей осенью даже пошел в школу.
Кроме того, нашлась мама мальчика, которая 12 лет назад отказалась от Коли в роддоме.
Тебя изнутри просто убивает. Женщина, с которой все это случилось, чувствует себя ничтожеством. Маленьким муравьем в большом мире. Ты не можешь помочь своему ребенку, не можешь ничего сделать, за тебя уже все решили, ты ничтожество. Нельзя советовать родителям отказаться от ребенка. Мы старались ни с кем не говорить на эту тему. Тем кто спрашивал — говорили что нет больше нашего Кольки. Это было самое неправильное решение.
Очень плохо так делать. Если ты однажды соврал, ты не можешь на завтра сказать, что у тебя уже не двое, а трое детей. Иногда назад дороги нет. Этого изначально нельзя допускать. Элемент неправды очень тяжелый. Даже если ты оставляешь ребенка в интернате, лучше говорить правду. Нельзя говорить, что ребенка нет. С этим грузом потом жить очень тяжело. Маме не надо туда ходить Я чувствовала себя прокаженной.
Я во всем виновата, это я плохо родила. Психика так устроена, что ты либо сходишь с ума, либо обрубаешь внутри себя, закрываешь эту тему и зацикливаешься на чем-то другом. Для меня таким зацикливанием была идея родить еще ребенка. Я чувствовала, что если не забеременею в ближайшее время, не выживу. Через полгода я забеременела, родился сын. Когда сыну исполнился год, потихоньку начала приходить в себя. Я поняла, что нам надо найти Кольку. Надо узнать, что с ним произошло. Мы позвонили в роддом.
Там сказали, что направили его в дом малютки. Было невероятно тяжело позвонить туда, всю трясло. Я позвонила. Женщина ответила ледяным голосом: «Сначала идите в опеку». Я спросила, у них ли Колька. Она ответила: «Да, есть такой ребенок. Он самый тяжелый». Я спросила, как он там? Женщина ответила: «Ничего не буду рассказывать.
Если вы хотите посещение, идите в опеку». Мы с мужем поехали в опеку. Нам выдали кучу бумаг — оказалось, чтобы посетить ребенка, нужно пройти медицинскую комиссию, стоматолога, невролога, терапевта, сдать кучу анализов, сделать флюрографию, прививки. Когда женщина в опеке открыла дело, я случайно увидела там Колину фотографию… Он был такой маленький и такой хорошенький. У меня началась истерика, рыдала и не могла остановиться. Женщина из опеки посмотрела на меня и говорит: «Вы сходите прямо сейчас туда, может вас и пустят». Дом ребенка был недалеко от опеки. Мы пришли туда вместе с мужем. Я была вся заплаканная.
К нам вышла женщина в белом халате и сказала: «Маме не надо туда ходить. Только папе покажем. Мама пусть здесь постоит, а Вас, мужчина, мы проводим». Они проводили мужа к Кольке на 3 минуты. Сказали: «Вот ваш Коля». Он постоял рядом с кроваткой, потом его вывели. Возможно, тогда психологически действительно не была готова увидеть Кольку, мне было очень страшно. Я думала, что как увижу его, упаду, не выдержу, не знаю, как объяснить. Очень боялась.
Я подумала, если они, доктора, считают, что лучше не видеть, наверное они лучше знают, что я этого не выдержу. Я спросила у врача в доме малютки, что если бы мы забрали Кольку домой? Они сказали: «Что вы, какой домой. Такие детки не для семьи. Каждые 3 месяца он уезжает в больницу, ему делают уколы от судорог. Даже если бы вы захотели, его бы вам не отдали, это ребенок не для дома. Вы успокойтесь, ему у нас хорошо». В Доме ребенка сказали, что мы можем больше не приезжать. Что мы так только душу себе бередим.
Коля все равно ничего не видит, не слышит, не понимает. Что он самый тяжелый в их учреждении и очень сильно болен. Сказали, что запишут наши контакты, и если что-то случится, то они нам позвонят. Я спросила, что мы можем сделать, может быть, надо что-то привезти? Женщина-врач ответила, что у них будет к нам единственная просьба — похоронить, когда Коля умрет. Не помню, как именно она объяснила, кажется, что детям-сиротам государство не выделяет индивидуальные могилы, и их хоронят в общих могилах. Врач сказала, что это не по-христиански, и хорошо, если мы похороним Колю сами. Мы сказали да, конечно, может быть, что-то еще мы можем сделать? Она сказала, что больше ничего.
Мне стало как-то легче, когда услышала от врача, что Колька хотя бы не понимает, что с ним происходит. Я создала себе такую картинку с ее слов — Коля не видит, не слышит, ничего не осознает, а значит и не чувствует себя несчастным. Несчастная больше я — из меня вырвали как будто кусок. Муж увидел, как мне тяжело и сказал, что берет все это на себя. Сам будет общаться с детским домом и мне рассказывать. Он хотел меня отгородить от всего этого. Он потом еще несколько раз ездил в дом ребенка. В интернатах та еще обстановочка… Для человека, не привыкшего, далекого от этой темы, действительно это все страшно, точнее жутковато. Муж говорил, что пока дойдешь до Кольки, столько детей-инвалидов увидишь, все больные, до Колькиной палаты дойти еще нужно.
Суд Когда мы первый раз позвонили, а потом приехали в дом ребенка, нам стало чуточку легче.
О том, как для ребёнка устраивают Новый год в начале декабря — потому что иначе он не успеет его отметить. О том, как Лида ищет спонсоров для фонда, даёт по нескольку интервью в день, идёт в суд, где слушается дело о незаконном обороте наркотических средств в хосписе. Этот фильм о Лиде и о Коле - паллиативном мальчике 12-ти лет, которого Лида взяла на попечение.
Мальчик Коля. Смертельное новогоднее шоу Лиды Мониавы
Последние новости о персоне Лидия Мониава новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. Сама Лида Мониава в недавнем посте в социальной сети обратила внимание. Директор благотворительного фонда «Дом с маяком» Лида Мониава, которая является опекуном 12-летнего ребенка с тяжелой инвалидностью, стала объектом жесткой критики в Сети. Каждый, кто хоть раз сталкивался с помощью больным детям, знает, кто такая Лида Мониава. Директор по развитию благотворительного фонда «Дом с маяком» Лидия Мониава взяла интервью у биологической матери своего подопечного Коли, не видевшей сына 12 лет. Директор благотворительного фонда «Дом с маяком» Лида Мониава, которая является опекуном 12-летнего ребенка с тяжелой инвалидностью, стала объектом жесткой критики в Сети.
Что еще почитать
- Лида Мониава: со мной говорили о своей смерти даже семилетние дети - Интервью ТАСС
- Лида Мониава и её новая борьба — за возможность сокрытия улик.: old_venefica — LiveJournal
- Про последний пост Лиды Мониавы: sovenok101 — LiveJournal
- В Москве мать неизлечимо больного мальчика задержали за покупку препарата от судорог
Лида Мониава: «Коля умер тихо и спокойно, дома…»
Это комплекс социальных и психологических услуг и духовной поддержки. Только врач и медсестра — это не хоспис. Хоспис — это врач, медсестра, игровой терапевт, психолог, социальный работник, юрист, священник. Вот такая команда должна поддерживать детей. Конечно, государственное медицинское учреждение не может себе позволить так расширить штат, поэтому мы считаем, что в Москве вряд ли получится сделать полноценный государственный детский хоспис. Мы попросили у государства землю, и Правительство Москвы выделило нам здание в центре Москвы, на Новослободской, с безвозмездной арендой. Это значит, мы можем пользоваться им совершенно бесплатно! Так бы мы никогда в жизни, конечно, не смогли бы его купить или арендовать. Там мы сейчас строим стационар детского хосписа.
Строительство и оборудование стационара детского хосписа, кстати, целиком и полностью взяла на себя компания «Crocus Group». Надеемся, что работы будут закончены через полтора года, и мы получим уже целиком готовое здание. Другая история, что мне очень жалко, что нашему хоспису приходится не только оказывать паллиативную помощь, но и обеспечивать детей всем необходимым медоборудованием и расходными материалами. У нас получается, что если ребенок лежит в больнице, ему государство предоставляет, предположим, отсос, кислородный концентратор, аппарат ИВЛ, специальное питание, трахеостомы, гастростомы, все расходные материалы для этих трубок. И тот же самый ребенок после выписки из больницы вообще ничего не получает. А без этого он жить не может. И родители вынуждены или сами все это покупать, или обращаться к нам в хоспис. Мы возим детям домой медоборудование грузовиками, потому что этого не делает государство.
И именно эту проблему очень хотелось бы исправить. Перечень предоставляемого государством оборудования чудовищно устарел, в него не входят многие вещи, которые нужны практически всем нашим подопечным детям, например, отсосы, откашливатели. Нужно, чтобы все это включили в перечень. Такое оборудование, как аппарат ИВЛ — это же дико дорого в рамках одной отдельно взятой семьи… Ну да. Детский хоспис тратит примерно полтора миллиона рублей на то, чтобы выписать одного ребенка на аппарате ИВЛ домой. Я не раз замечала, что такие сборы достаточно быстро закрываются у вас на « Фейсбуке ». Да, действительно, когда мы пишем на «Фейсбуке», что один конкретный ребенок может прожить всю жизнь в реанимации, а может жить полноценной жизнью дома, и для этого нужно полтора миллиона рублей, эту сумму нам удается собрать за один день. На сегодня мы таким образом забрали из реанимаций уже около 60 детей на аппаратах ИВЛ домой.
Но каждый месяц им нужно покупать памперсы, пеленки, трубки для этих аппаратов, лекарства… Получается всего около 50 000 рублей на одного ребенка. Я сейчас точную сумму не помню, но примерно около 4 миллионов рублей нам нужно каждый месяц на такие вот ежедневные «скучные» расходы, и на это собирать уже гораздо сложнее. Хоспис фото 5. Да, я когда начинала работать с хосписом, люди, у которых мы просили деньги, говорили мне: «Зачем помогать, если ребенок все равно не поправится? За последние года три я ни разу не слышала такого вопроса. Мне кажется, это заслуга СМИ, которые рассказывают про сам хоспис, про смысл хосписа. И у людей, к счастью, все реже возникает вопрос, зачем помогать умирающим. А еще, если раньше нам, в основном, помогали очень богатые люди крупными суммами и хоспис существовал на пожертвования 10-15 человек, то сейчас крупных пожертвований вообще практически нет.
И вся наша работа строится на маленьких суммах, по 300-500 рублей, которые жертвуют тысячи людей. Очень много людей переводят нам смсками по 50, по 100 рублей, и мы таким образом, представьте себе, собираем по 3 миллиона в месяц! А расскажите, как проходит ваш день? Чаще всего я целыми днями сижу за компьютером: нам приходит очень много обращений от новых семей, примерно 40 штук в месяц, и это только от московских. Их нужно ставить на учет. С каждой семьей нужно поговорить, узнать, какая у них ситуация, что для них сейчас нужно из самого срочного. Мне довольно много пишут родители детей из регионов, которым детский хоспис не может помочь, но я просто сама стараюсь хотя бы ответить на их вопросы или перевести немного денег — на это тоже уходит много времени. Что еще… Решаем проблемы, возникающие внутри самого детского хосписа — кто-то с кем-то о чем-то не договорился, надо встречаться и обсуждать.
Еще у нас очень много переписки: каждый аппарат, который мы покупаем, стоит огромных денег, так что нам надо согласовать все сначала с врачом, потом с закупками, потом с отделом фандрайзинга — и вот таких мелочей набирается очень много. У каждого сотрудника детского хосписа в среднем в почту приходит по 300 писем в день. Ну и есть у нас в хосписе совсем «тяжелые» дети, чьи родители могут звонить мне по экстренным вопросам в любое время, например, те, кто в реанимации, на ИВЛ или дети с СМА спинально-мышечной атрофией — прим. Столько лет вы этим занимаетесь! Как выдерживаете эмоционально?
А еще — сделали свой город доступнее. С начала января лежал в коме и не мог сам дышать без кислородного аппарата. Но умер Коля тихо и спокойно, дома, сидя у меня на коленках», — написала на Facebook Лида Мониава, учредитель «Дома с маяком». Коля попал к Лиде из Кунцевского интерната. У него паллиативный статус и множественные нарушения развития. Большую часть своей жизни он провел в постели. В разгар пандемии коронавируса вместе с другими детьми Колю забрали сотрудники хосписа «Дом с маяком». С Лидой Мониавой они провели почти два года. В Facebook Лида рассказывала об их совместной жизни: как она училась ухаживать за Колей, как они гуляли, путешествовали, с какими проблемами сталкивались и как их решали. Как менялась жизнь Лиды и Коли Они старались как можно больше успеть, ничего не откладывали на потом. Первые полтора месяца Коля и Лида не могли гулять — две бесплатные коляски, которые выдало государство, не подходили. До того, как у Коли появилось собственное специальное средство передвижения, хоспис передал им временную коляску. Эта коляска подарила нам двоим свободу, мы перестали сидеть дома и стали везде ходить и даже съездили в Питер, на море и в деревню», — рассказывала Мониава.
Ему было отмерено 13 лет. Много это или мало — не нам судить. В роддоме его кровной маме прямо сказали, что Колю ждет очень низкое качество жизни, он будет очень слабеньким, больным, проживет недолго, год или два. Фото: facebook. Лида забирала Колю в самый разгар пандемии, чтобы он не заразился ковидом. Думала, что на время, но, как это часто бывает, привязалась к ребенку и уже не могла себе представить, как его теперь отдать в интернат обратно. Поняла, что до совершеннолетия он точно будет с ней. Коля не дожил до 18 лет. Она не из сентиментальных приемных мам, у которых глаза всегда на мокром месте. Лида так и говорит: «Я не знаю про чувства. Я больше про дела». Сделала она очень много. Коля действительно сильно изменился — поправился, вырос, стал выглядеть ухоженным.
Позже в Минздраве сообщили, что врачи не назначали сыну Богомоловой препарат «Фризиум», и что она не обращалась за разрешением на ввоз этого препарата в страну. В ведомстве пояснили, что «Фризиум» входит в список психотропных веществ, оборот которых в нашей стране ограничен: для ввоза требуются специальные документы. Еще один похожий случай произошел в 2018 году. Мать ребенка-инвалида Екатерину Коннову едва не осудили за наркоторговлю из-за продажи запрещенного препарата от эпилепсии. Дорогой препарат не подошел и женщина решила его продать. Конновой также предъявили обвинение в незаконном хранении и сбыте наркотических и психотропных веществ. На историю матери больного ребенка тогда обратили внимание даже в Кремле.