Как живет сегодня героиня «Таежного тупика» отшельница-староверка Агафья Лыкова. Фото: Илья Питалев /РИА Новости.
Агафья Лыкова отшельница семья староверов видео биография история
Агафья Карповна Лыкова — сибирская отшельница из семьи старообрядцев-беспоповцев Лыковых, проживающая на заимке в лесном массиве Абаканского хребта Западного Саяна (Хакасия). Чем знаменита отшельница из Хакасии Агафья Лыкова и почему она одна живёт в глухой тайге. В результате этого глава семьи Лыковых, вместе со своей женой Акулиной и двумя маленькими детьми, решили уйти в глушь тайги.
Агафья Лыкова
- Часть ракетоносителя нашли на заимке Агафьи Лыковой
- Агафья Лыкова: от чего на самом деле умерла вся семья знаменитой отшельницы
- – Здравствуйте, Агафья Карповна! — Газета "Советская Россия"
- Телефонный звонок
- Лыкова Агафья Карповна.
Агафья Лыкова отшельница семья староверов видео биография история
В эти дни делали то лишь, что было необходимо, — печь истопить, воды принести, снег у двери почистить. Ранее мать, а после Наталья в праздничный день к монотонной картофельной пище добавляли что нибудь из лабазных припасов — шматок мяса или ржаную кашу. Досуг по праздникам заполнялся молитвами с возвращением к читаным перечитаным книгам, воспоминаниями о различных событиях, реденьких в этой жизни, как чахлые сосенки на болоте. Развлечением было рассказывать, что каждый видел во сне. Но она серьезно подумала и сказала: — Зимой раз цё мне приснилось — чудо! Кедровая шишка с нашу храмину размером… — Агафья сделала паузу, ожидая моего запоздавшего удивления.
И каждый — вот с чугунок. Это была, как видно, классика сновидений, потому что и Карп в другом разговоре сказал: «Агафье однажды приснилась кедровая шишка, поверите ль — с нашу хибарку! Лишь Дмитрий однажды, догоняя марала, шел двое суток. Марал утомился, упал, а Дмитрий ничего». В этот раз ради маральего мяса вся семья совершила путешествие с двумя ночевками у костра.
И этот поход вошел в ряд событий, которые вспоминали, когда, находясь в хорошем расположении, разматывали клубочек прожитой жизни. Узелками в этом клубочке были: эпопея с медведем; падение без серьезных последствий Карпа Осиповича с «кедры»; голод 61 го года; смерть матери; строительство хижины возле речки; год, когда обулись в кожаные сапоги, и день паники, когда вдруг потеряли счет времени… Вот и все, что вспомнили вместе отец и дочь. Великим событием было появление тут людей. Для младших Лыковых оно было примерно тем же, чем стало бы для нас появленье пресловутых «летающих тарелок», реально приземлись они где нибудь возле Загорска или тут вот, в местечке Планерная, где я сижу сейчас над бумагой. Агафья сказала: «Я помню тот день.
То было 2 июня 7486 года 15 июня 1978 ». События, которые мир волновали, тут известными не были. Не знают Лыковы никаких знаменитых имен, смутно слышали о минувшей войне. Когда с Карпом Осиповичем, помнившим «первую мировую», геологи завели разговор о недавней войне, он покачал головой: «Это цё же такое, второй раз, и все немцы. Петру — проклятье.
Он с ними шашни водил. Едак…» Заметили Лыковы сразу, как только были запущены, первые спутники: «Звезды стали скоро по небу ходить». Честь открытия этого записана в хронике Лыковых за Агафьей. По мере того как «скорых» звезд становилось все больше и больше, Карп Осипович высказал гипотезу, смелость которой Савином была осмеяна сразу: «Из ума выжил. Мыслимое ли говоришь?
Что «огни» не просто пускаются в небо людьми, а сами люди кружатся в них по небу, узнали Лыковы от геологов, но снисходительно засмеялись: «Это неправда…» Между тем самолеты, высоко и даже сравнительно низко над тайгой пролетавшие, они видели. Но в «старых книгах» было сему объяснение. Время текло тут медленно. Показывая часы, я спросил у Агафьи и Карпа Осиповича, как измеряют время они. А месяц — по месяцу видно.
Вон, погляди, уже ущербился. День же — просто совсем: утро, полдник и вечер. Летом как тень от кедры упадет на лабаз — то полдник». Счет времени по числам, неделям, месяцам и годам имел, однако, для Лыковых значение наиважнейшее! Потеряться во времени — они отчетливо сознавали — значит разрушить строй жизни с праздниками, молитвами, постами, мясоедами, днями рождения святых, со счетом своих тут прожитых лет.
Счет времени самым тщательным образом берегли. Каждый день начинался с определения дня недели, числа, месяца, года по допетровскому счислению. И вел это дело он безупречно, не ошибаясь. Никаких зарубок, как это было у Робинзона, Савин не делал. Феноменальная память, какая то старая книга; проверка счета по рождению Луны и непременные коллективные определения утром «в какой день живем» были частями этого житейского календаря.
Не отстали, не забежали Лыковы в хронике жизни ни на один день! Это поразило геологов, когда они спросили при первой встрече: «А какое сегодня число? Это был день большой паники. Все вместе стали считать, сличать, вспоминать, проверять. Агафья, с ее молодой памятью, сумела схватить за хвостик чуть было не ускользнувшее Время.
С нескрываемым удовольствием Агафья объяснила нам всю систему учета бегущих дней. Но люди, привыкшие к справочной службе, часам, отрывным и табельным календарям, ничего, разумеется, не поняли, чем доставили милой Агафье вполне законное удовольствие. О людях младшие Лыковы знали по рассказам воспоминаниям старших. Вся жизнь, в которой они не участвовали, именовалась «миром». Людей надо таиться и бояться».
Так их учили. Можно понять потрясение младших в семье, людей темных, но не лишенных способности размышлять, когда они увидели: люди, хоть и не молятся, а хорошие люди. Надо отметить, геологи отнеслись к Лыковым не просто внимательно, но в высшей степени бережно. Никакого оскорбленья религиозного чувства, полное уважение человеческого достоинства, помощь, какая только возможна, участие в их заботах. Не стану перечислять всего, что было подарено Лыковым для отощавшего их хозяйства.
Даже кошек и прялку из Абазы привезли сюда вертолетом. У Лыковых появились искренние друзья. Я попросил Агафью и старика их назвать. Назвали: «Единцев Евгений Семенович — золотой человек… Ломов Александр Иванович — помоги ему бог, тоже хорошее сердце имеет». Сердечным другом Лыковых был наш проводник Седов Ерофей Сазонтьевич.
С ним старик и Агафья советовались, просили о чем то, уговаривали взять орешков. В числе друзей значится тут повариха геологов Надежда Егоровна Мартасова, которой Агафья исповедовалась во всем после смерти сестры, геолог Волков Григорий. Но очень скоро из молодых кто то робко предположил, что они «богом посланы». Савину и Карпу Осиповичу такое толкование событий понравиться не могло. На приглашение посетить лагерь не сказали ни «да», ни «нет».
Однако скоро пришли. Сначала, правда, вдвоем: отец и Савин — разведать. А позже и все заявились. И стали являться часто. С каждой встречей отношения все теплели.
Было обоюдное жгучее любопытство. Геологи показывали «найденным людям» все, что могло их интересовать. Савин долго стучал по фанере ногтем, разглядывал ее с торца, даже понюхал: «Цё такое, доска не доска — вельми легкая и прочна». Бензопила, понятное дело, повергла всех в изумление. Лодку с мотором оглядели, ощупали, проплыть не решились, но с интересом смотрели, как лихо летела лодка против течения Абакана.
Хозяйственный Карп Осипович, все оглядев, оценив по достоинству, счел нужным дать начальнику экспедиции тайный совет: «Повара прогони. Картошку чистит, не сберегая добра. И много харчей собакам бросает». С собаками дружба не вышла у Лыковых. Добродушные, разноплеменные, готовые всякого обласкать, облизать, Ветка, Туман, Нюрка и Охламон никак не хотели признавать Лыковых, поднимали при их появлении лай несусветный.
По этому лаю даже стали определять: не гости ли с гор? Бежали за мостик глянуть. В самом деле, гуськом, босые, в занятных своих одеждах, с длинными посошками шли Лыковы. Необычный вид этих людей и запах, очень далекий, конечно, от ароматов «Шанели», собак возбуждали, и стихали они «вельми неохотно». В поселке есть хорошая баня.
Топят ее почти ежедневно. Лыковым предложили попариться. Все наотрез отказались: «Нам это не можно». В беседах, проходивших обычно живо и даже весело, однажды дело дошло до момента неизбежно естественного. Все примолкли и повернулись к Савину.
Даже дед поднял брови. Более к разговору на эту тему не возвращались. Но визиты взаимные не прекратились. Отношения становились теснее и дружелюбней. Возле реки у нижней избушки Ерофей показал мне «пункт связи» — берестяной шалашик под кедром.
В нем когда то геологи оставили глыбку соли с надеждой: возьмут. С тех пор шалашик служит для всяких случайных посылок. Вверх по реке поднимается кто нибудь — в шалашик кладет гостинец. И в нем, в свою очередь, всегда находит берестяную упаковку орехов или картошки. Оставшись вдвоем, Карп Осипович и Агафья, по словам Ерофея, «совсем обрусели».
Откровенно говорить стали: «Без вас скучаем». А когда дошел до них разговор, что участок геологов могут закрыть, погрустнели: «А как же мы? И далеко углубились, чтобы вернуться. Тут умирать будем». Наши с Агафьей и стариком разговоры были обстоятельно долгими и для обеих сторон интересными.
Вот любопытная часть разговора. В день, когда плотничали, старик спросил: — А как там в «миру»? Большие, я слышал, хоромины ставят… Я нарисовал в блокноте многоэтажный московский дом. Как же кормиться при такой жизни?! Были в общении и маленькие проблемы… Об отношении Лыковых к бане, к мылу и к теплой воде я уже говорил.
В хижине возле дверей и на дереве, возле которого мы разложили костер, висят берестяные рукомойники. Общаясь с нами, старик и Агафья время от времени спешили к этой посуде с водой и омывали ладони. Не от грязи, а потому, что случайно коснулись человека из «мира». Причем я заметил: мытья ладоней даже и не было, был только символ мытья, после чего Карп Осипович тер руки о портки чуть повыше колен, Агафья же — о черное после пожара платье. Были у нас с Николаем Устиновичем некоторые трудности с фотографией.
Ерофей предупредил: «Сниматься не любят. Считают — грех. Да и наши их одолели сниманьем». Все дни мы крепились — фотокамеры из рюкзаков не доставали. Но в последний день все же решились заснять избушку, посуду, животных, какие ютились возле жилья.
Старик с Агафьей, наблюдая за нашей суетливо вдохновенной работой в окошко из хижины, говорили сидевшему возле них Ерофею: «Баловство это…» Раза четыре «щелчки» случились в момент, когда старик и Агафья попадали в поле зрения объектива. И мы почувствовали: не понравилось старику. И действительно, он сказал Ерофею: «Хорошие, добрые люди, но цё же машинками то обвешались…» Когда мы взялись укладывать рюкзаки, Карп Осипович и Агафья опять появились с орехами — «возьмите хоть на дорогу». Агафья хватала за край кармана и сыпала угощение со словами: «Тайга еще народит. Тайга народит…» Перед уходом, как водится, мы присели.
Карп Осипович выбрал каждому посошок — «в горах без опоры не можно». Вместе с Агафьей он пошел проводить нас до места, где был потушен пожар. Мы попрощались и пошли по тропе. Глядим, старик и Агафья семенят сзади — «еще проводим». Проводили еще порядочно в гору — опять прощание.
И опять, глядим, семенят. Четыре раза так повторялось. И только уже на гребне горы двое нас провожавших остановились. Агафья теребила кончик дареного ей платка, хотела что то сказать, но махнула рукой, невесело улыбнувшись. Мы задержались на гребне, ожидая, когда две фигурки, минуя таежную часть дорожки, появятся на поляне.
Они появились. И, обернувшись в нашу сторону, оперлись на посошки. Нас видеть они уже не могли. Но, конечно, разговор был о нас. Тропинка довольно круто повела нас вниз, к Абакану.
Год спустя И вот опять Абакан. Лечу, подмываемый собственным любопытством с наказом читателей, близко к сердцу принявших все, что было рассказано в прошлом году о семье Лыковых, с наказом: «Непременно там побывайте, мы ждем». Погода неважная. Вертолет скользит по каньону, повторяя изгибы своенравной реки. Вот уже «щеки» — две высоченные каменные стенки, между которых упруго льется вода.
Поворот от реки в гору, и мы уже над знакомым болотцем. Так же, как в прошлом году, кидаем из зависшего вертолета мешки, следом прыгаем сами. Знак рукой летчику — и привычный мир жизни вместе с утихающим грохотом исчезает.
Дети тоже быстро пристрастились подсаливать еду. На базе геологов сыновья жадно рассматривали железный лом, сваленный в дальнем углу: изделия из металла на заимке были наперечет. Два топора, сделанных ещё в 1920-х годах, сточились почти до обухов. Поразила отшельников электрическая лампочка.
Они тыкали в её стекло пальцами и ойкали, обжигаясь. Знакомство с людьми дорого обошлось Лыковым. Не имевшие никакого иммунитета Савин и Дмитрий заразились пневмонией и в конце 1981 года умерли. Вскоре скончалась обессилевшая от болезни и горя Наталья. Карп Осипович с Агафьей остались вдвоем. Карп и Агафья Лыковы с Василием Песковым. Источник: peoples.
Он написал об отшельниках серию очерков, вызвавших огромный интерес. Лыковы прославились на весь мир, и гости на заимке стали появляться гораздо чаще. Привозили вещи, помогали на огороде… Среди подарков были куры, козы, кошки и собака. Отшельники с интересом разглядывали журналы с фотографиями современных городов, не понимая, как можно жить в таких муравейниках. Телевизор на базе у геологов произвел на Лыковых меньшее впечатление. Агафью на экране поразили лишь лошади и коровы — таких диковин зверей она никогда не видела. Сперва староверы объявили телевидение греховным, но очень быстро к нему пристрастились.
Агафья Лыкова. Полет на вертолете она перенесла на удивление легко, а вот «дом, движущийся на колесах», то есть поезд, её напугал. В поселке староверов Агафью приняли как дорогую гостью, но остаться там она не пожелала — «только в пустыне спасение для истинных христиан». Вернувшись домой, она всё же затеяла переезд поближе к базе геологов, примерно на то место, где Лыковы жили до 1945-го года. Сперва 40-летняя отшельница перенесла на новое место инструменты и припасы. Срубила маленький лабаз на сваях, чтобы звери не достали. Выкопала погреб, вырубила делянку.
За зиму Агафья совершила 33 челночных ходки между старым и новым жильем. Перенесла почти всё своё нехитрое имущество. Весной повела через тайгу отца. Карпу Осиповичу уже стукнуло 80, ноги его ослабели, поэтому шли они четверо суток. Летом пожарные помогли строить Лыковым новую избу, но переселиться в неё Карп не успел — он умер 16 февраля 1988 года. Дочь заперла дверь и на лыжах пошла к геологам. Шла восемь часов, и, добравшись до базы, свалилась с температурой.
Её едва спасли. На похороны Карпа Лыкова съехалось много народу — друзья и родственники. Агафью снова звали в мир, но она отказалась.
Отшельницу не оставляют без помощи. К ней наведываются представители хакасского заповедника, доставляя ей продукты и медикаменты.
Агафья всем очень благодарна и пишет письма на старославянском языке. К Лыковой приходят те, кто считает себя староверами, однако не выдерживают тяжкого труда на заимке, поэтому исчезают внезапно, как и появляются. Кроме заготовок запасов на зиму, у отшельницы много забот с кормом для коз. В тайге очень мало травы, да и та находится в низинах реки. Скошенное сено практически не сохнет, но Агафья не сдается.
Ведь козы для нее — это общение и молоко, которое используется в качестве еды и лекарства.
Но что было делать, «молоко» мы выпили и, доставляя Агафье явное удовольствие, искренне похвалили питье. После ужина как-то сами собой возникли вопросы о бане. Бани у Лыковых не было. Они не мылись. Агафья поправила деда, сказав, что с сестрой они изредка мылись в долбленом корыте, когда летом можно было согревать воду. Одежду они тоже изредка мыли в такой же воде, добавляя в нее золы. Пола в хижине ни метла, ни веник, по всему судя, никогда не касались. Пол под ногами пружинил.
И когда мы с Николаем Устиновичем расстилали на нем армейскую плащ-палатку, я взял щепотку «культурного слоя» — рассмотреть за дверью при свете фонарика, из чего же он состоит. На этом мягком полу, не раздеваясь, мы улеглись, положив под голову рюкзаки. Ерофей, растянувшись во весь богатырский свой рост на лавке, сравнительно скоро возвестил храпом, что спит. Карп Осипович, не расставаясь с валенками, улегся, слегка разбив руками травяную перину, на печке. Агафья загасила лучину и свернулась, не раздеваясь, между столом и печкой. Вопреки ожиданию по босым ногам нашим никто не бегал и не пытался напиться крови. Удаляясь сюда от людей, Лыковы ухитрились, наверное, улизнуть незаметно от вечных спутников человека, для которых отсутствие бани, мыла и теплой воды было бы благоденствием. А может, сыграла роль конопля. У нас в деревне, я помню, коноплю применяли против блох и клопов… Уже начало бледно светиться окошко июльским утренним светом, а я все не спал.
Кроме людей, в жилье обретались две кошки с семью котятами, для которых ночь — лучшее время для совершения прогулок по всем закоулкам. Букет запахов и спертость воздуха были так высоки, что, казалось, сверкни случайно тут искра, и все взорвется, разлетятся в стороны бревна и береста. Я не выдержал, выполз из хижины подышать. Над тайгой стояла большая луна... И тишина была абсолютной. Прислонившись щекою к холодной поленнице, я думал: наяву ли все это? Да, все было явью. Помочиться вышел Карп Осипович. И мы постояли с ним четверть часа за разговором на тему о космических путешествиях.
Я спросил: знает ли Карп Осипович, что на Луне были люди, ходили там и ездили в колесницах? Старик сказал, что много раз уже слышал об этом, но он не верит. Месяц — светило божественное. Кто же, кроме богов и ангелов, может туда долететь? Да и как можно ходить и ездить вниз головой? Глотнув немного воздуха, я уснул часа на два. И явственно помню тяжелый путаный сон. В хижине Лыковых стоит огромный цветной телевизор. И на экране его Сергей Бондарчук в образе Пьера Безухова ведет дискуссию с Карпом Осиповичем насчет возможности посещения человеком Луны… Проснулся я от непривычного звука.
За дверью Ерофей и старик точили на камне топор. Еще с вечера мы обещали Лыковым помочь в делах с избенкой, сооружение которой они начали, когда их было еще пятеро. Разговор у свечи В этот день мы помогали Лыковым на «запасном» огороде строить новую хижину — затащили на сруб матицы, плахи для потолка, укосы для кровли. Карп Осипович, как деловитый прораб, сновал туда и сюда. После обеда работу прервал неожиданный дождь, и мы укрылись в старой избушке. Видя мои мучения с записью в темноте, Карп Осипович расщедрился на «праздничный свет»: зажег свечу из запаса, пополненного вчера Ерофеем. Агафья при этом сиянии не преминула показать свое уменье читать. Спросив почтительно: «Тятенька, можно ль? Показала Агафья нам и иконы.
Но многолетняя копоть на них была так густа, что решительно ничего не было видно — черные доски. Говорили в тот вечер о боге, о вере, о том, почему и как Лыковы тут оказались. В начале беседы Карп Осипович учинил своему московскому собеседнику ненавязчивый осторожный экзамен. Что мне известно о сотворении мира? Когда это было? Что я ведаю о всемирном потопе? Спокойная академичность в беседе окончилась сразу, как только она коснулась событий реальных. Царь Алексей Михайлович, сын его Петр, патриарх Никон с его «дьявольской щепотью — троеперстием» были для Карпа Осиповича непримиримыми кровными и личными недругами. Он говорил о них так, как будто не триста лет прошло с тех пор, когда жили и правили эти люди, а всего лишь, ну, лет с полсотни.
О Петре I «рубил бороды христианам и табачищем пропах» слова у Карпа Осиповича были особенно крепкими. При этом слове многие сразу же вспомнят живописное полотно в Третьяковке «Боярыня Морозова». Но это не единственный яркий персонаж раскола. Многолика и очень пестра была сцена у этой великой драмы. Царь вынужден был слушать укоры и причитания «божьих людей» — юродивых; бояре выступали в союзе с нищими; высокого ранга церковники, истощив терпение в спорах, таскали друг друга за бороды; волновались стрельцы, крестьяне, ремесленный люд. Обе стороны в расколе обличали друг друга в ереси, проклинали и отлучали от «истинной веры». Самых строптивых раскольников власти гноили в глубоких ямах, вырывали им языки, сжигали в срубах. Граница раскола прохладной тенью пролегла даже в царской семье. Жена царя Мария Ильинична, а потом и сестра Ирина Михайловна не единожды хлопотали за опальных вождей раскола.
Из-за чего же страсти? Внешне как будто по пустякам. Укрепляя православную веру и государство, царь Алексей Михайлович и патриарх Никон обдумали и провели реформу церкви 1653 г. Переведенные с греческого еще во времена крещения языческой Руси киевским князем Владимиром 988 г. Переводчик изначально дал маху, писец схалтурил, чужое слово истолковали неверно — за шесть с половиной веков накопилось всяких неточностей, несообразностей много. Решено было обратиться к первоисточникам и все исправить. И тут началось! К несообразностям-то привыкли уже. Исправления резали ухо и, казалось, подрывали самое веру.
Возникла серьезная оппозиция исправлениям. И во всех слоях верующих — от церковных иерархов, бояр и князей до попов, стрельцов, крестьян и юродивых. Таким был глас оппозиции. Особый протест вызвали смешные с нашей нынешней точки зрения расхождения. Никон по новым книгам утверждал, что крестные ходы у церкви надо вести против солнца, а не по солнцу; слово «аллилуйя» следует петь не два, а три раза; поклоны класть не земные, а поясные; креститься не двумя, а тремя перстами, как крестятся греки. Как видим, не о вере шел спор, а лишь об обрядах богослужения, отдельных и в общем-то мелких деталях обряда. Но фанатизм религиозный, приверженность догматам границ не имеют — заволновалась вся Русь. Было ли что еще, усугублявшее фанатизм оппозиции? Реформа Никона совпадала с окончательным закрепощением крестьян, и нововведения в сознании народа соединялись с лишением его последних вольностей и «святой старины».
Боярско-феодальная Русь в это же время страшилась из Европы идущих новин, которым царь Алексей, видевший, как Русь путается ногами в длиннополом кафтане, особых преград не ставил. Церковникам «никонианство» тоже было сильно не по душе. В реформе они почувствовали твердую руку царя, хотевшего сделать церковь послушной слугой его воли. Словом, многие были против того, чтобы «креститься тремя перстами». И смута под названием «раскол» началась. Русь не была первой в религиозных распрях. Вспомним европейские религиозные войны, вспомним ставшую символом фанатизма и нетерпимости Варфоломеевскую ночь в Париже ночь на 24 августа 1572 года, когда католики перебили три тысячи гугенотов. Во всех случаях так же, как это было и в русском расколе, религия тесно сплеталась с противоречиями социальными, национальными, иерархическими. Но знамена были религиозные.
С именем бога люди убивали друг друга. И у всех этих распрей, вовлекавших в свою орбиту массы людей, были свои вожди. В русском расколе особо возвышаются две фигуры. По одну сторону — патриарх Никон, по другую — протопоп Аввакум. Любопытно, что оба они простолюдины. Никон — сын мужика. Аввакум — сын простого попа. И оба поразительное совпадение! Никон в «миру» Никита родился в селе Вельдеманове, близ Нижнего Новгорода, Аввакум — в селе Григорове, лежащем в нескольких километрах от Вельдеманова… Нельзя исключить, что в детстве и юности эти люди встречались, не чая потом оказаться врагами.
И по какому высокому счету! И Никон, и Аввакум были людьми редко талантливыми. Царь Алексей Михайлович, смолоду искавший опору в талантах, заметил обоих и приблизил к себе. Никона сделал — страшно подумать о высоте! Но воздержимся от соблазна подробнее говорить об интереснейших людях — Аввакуме и Никоне, это задержало бы нас на пути к Абакану. Вернемся лишь на минуту к боярыне, едущей на санях по Москве. Карп Осипович не знает, кто такая была боярыня Морозова. Но она, несомненно, родная сестра ему по фанатизму, по готовности все превозмочь, лишь бы «не осеняться тремя перстами». Подруга первой жены царя Алексея Михайловича, молодая вдова Феодосья Прокофьевна Морозова, была человеком очень богатым восемь тысяч душ крепостных, горы добра, золоченая карета, лошади, слуги.
Дом ее был московским центром раскола. Долго это терпевший царь сказал наконец: «Одному из нас придется уступить». На картине мы видим Феодосью Прокофьевну в момент, когда в крестьянских санях везут ее по Москве в ссылку. Облик всего раскола мы видим на замечательном полотне. Похихикивающие попы, озабоченные лица простых и знатных людей, явно сочувствующих мученице, суровые лица ревнителей старины, юродивый. И в центре — сама Феодосья Прокофьевна с символом своих убеждений — «двуперстием»… И вернемся теперь на тропку, ведущую к хижине над рекой Абакан. Вы почувствовали уже, как далеко во времени она начиналась. И нам исток этот, хотя бы бегло, следует проследить до конца. Раскол не был преодолен и после смерти царя Алексея 1676 год.
Наоборот, уход Никона, моровые болезни, косившие в те годы народ многими сотнями тысяч, и неожиданная смерть самого царя лишь убедили раскольников: «бог на их стороне». Царю и церкви пришлось принимать строгие меры. Но они лишь усугубили положение. Темная масса людей заговорила о конце света. Убеждение в этом было так велико, что появились в расколе течения, проповедовавшие «во спасение от антихриста» добровольный уход из жизни. Начались массовые самоубийства. Люди умирали десятками от голодовок, запираясь в домах и скитах. Но особо большое распространение получило самосожжение — «огонь очищает». Горели семьями и деревнями.
По мнению историков, сгорело около двадцати тысяч фанатичных сторонников «старой веры». Воцарение Петра, с его особо крутыми нововведениями, староверами было принято как давно уже предсказанный приход антихриста. Равнодушный к религии, Петр, однако, разумным счел раскольников «не гонить», а взять на учет, обложить двойным казенным налогом. Одних староверов устроила эта «легальность», другие «потекли» от антихриста «в леса и дали». Петр учредил специальную Раскольничью контору для розыска укрывавшихся от оплаты. Но велика земля русская! Много нашлось в ней укромных углов, куда ни царский глаз, ни рука царя не могли дотянуться. Глухими по тем временам были места в Заволжье, на Севере, в Придонье, в Сибири — в этих местах и оседали раскольники староверы, старообрядцы , «истинные христиане», как они себя называли. Но жизнь настигала, теснила, расслаивала религиозных, бытовых, а отчасти и социальных протестантов.
В самом начале образовались две ветви раскола: «поповцы» и «безпоповцы». Лишенное церквей течение «беспоповцев» довольно скоро «на горах и в лесах» распалось на множество сект — «согласий» и «толков», обусловленных социальной неоднородностью, образом жизни, средой обитания, а часто и прихотью проповедников. В прошлом веке старообрядцы оказались в поле зрения литераторов, историков, бытописателей. Интерес этот очень понятен. В доме, где многие поколения делают всякие перестройки и обновления: меняют мебель, посуду, платье, привычки, вдруг обнаруженный старый чулан с прадедовской утварью неизменно вызовет любопытство. Россия, со времен Петра изменившаяся неузнаваемо, вдруг открыла этот «чулан» «в лесах и на горах». Быт, одежда, еда, привычки, язык, иконы, обряды, старинные рукописные книги, предания старины — все сохранилось прекрасно в этом живом музее минувшего. Того более, многие толки в старообрядстве были противниками крепостного режима и самой царской власти. Эта сторона дела побудила изгнанника Герцена прощупать возможность союза со староверами.
Но скоро он убедился: союз невозможен. С одной стороны, в общинах старообрядства вырос вполне согласный с царизмом класс на пороге революции его представляли миллионеры Гучковы, Морозовы, Рябушинские — выходцы из крестьян , с другой — во многих толках царили косная темнота, изуверство и мракобесие, противные естеству человеческой жизни. Таким именно был толк под названием «бегунский». Спасение от антихриста в царском облике, от барщины, от притеснения властей люди видели только в том, чтобы «бегати и таиться». Старообрядцы этого толка отвергали не только петровские брадобритие, табак и вино. Все мирское не принималось — государственные законы, служба в армии, паспорта, деньги, любая власть, «игрища», песнопение и все, что люди, «не убоявшись бога, могли измыслить». Надо бегати и таиться! Этот исключительный аскетизм был по плечу лишь небольшому числу людей — либо убогих, либо, напротив, сильных, способных снести отшельничество. Судьба сводила вместе и тех и других.
И нам теперь ясен исторический в триста лет путь к лесной избушке над Абаканом. Мать и отец Карпа Лыкова пришли с тюменской земли и тут в глуши поселились. До 20-х годов в ста пятидесяти километрах от Абазы жила небольшая староверческая община. Люди имели тут огороды, скотину, кое-что сеяли, ловили рыбу и били зверя. Назывался этот малодоступный в тайге жилой очажок Лыковская заимка. Тут и родился Карп Осипович. Сообщалась с «миром» заимка, как можно было понять, через посредников, увозивших в лодках с шестами меха и рыбу и привозивших «соль и железо». В 23-м году добралась до заимки какая-то таежная банда, оправдавшая представление общины о греховности «мира», — кого-то убили, кого-то прогнали. Заимка перестала существовать.
Проплывая по Абакану, мы видели пустошь, поросшую иван-чаем, бурьяном и крапивой. Семь или восемь семей подались глубже по Абакану в горы, еще на полтораста верст дальше от Абазы, и стали жить на Каире — небольшом притоке реки Абакан. Подсекли лес, построили хижины, завели огороды и стали жить. Драматические события 30-х годов, ломавшие судьбы людей на всем громадном пространстве страны, докатились, конечно, и в потайные места. Староверами были они восприняты как продолжение прежних гонений на «истинных христиан». Карп Осипович говорил о тех годах глухо, невнятно, с опаской. Давал понять: не обошлось и без крови. В этих условиях Лыковы — Карп Осипович и жена его Акулина Карповна решают удалиться от «мира» возможно дальше. Забрав в опустевшем поселке «все железное», кое-какой хозяйственный инвентарь, иконы, богослужебные книги, с двумя детьми Савину было одиннадцать, Наталье — год семья приискала место «поглуше, понедоступней» и стала его обживать.
Сами Лыковы «бегунами» себя не называют. Возможно, слово это у самих «бегунов» в ходу и не было, либо со временем улетучилось. Но весь жизненный статус семьи — «бегунский»: «с миром нам жить не можно», неприятие власти, «мирских» законов, бумаг, «мирской» еды и обычаев. Остаток ее расплылся стеариновой лужицей, и от этого пламя то вдруг вырастало, то часто-часто начинало мигать — Агафья то и дело поправляла фитилек щепкой. Карп Осипович сидел на лежанке, обхватив колени узловатыми пальцами. Мои книжные словеса о расколе он слушал внимательно, с нескрываемым любопытством: «Едак-едак…» Под конец он вздохнул, зажимая поочередно пальцами ноздри, высморкался на пол и опять прошелся по Никону — «от него, блудника, все началось». Дверь в хижине, чтобы можно было хоть как-то дышать, и чтобы кошки ночью могли сходить на охоту, оставили чуть приоткрытой. В щелку опять было видно спелую, желтого цвета луну. Новое слово «дыня» заинтересовало Агафью.
Ерофей стал объяснять, что это такое. Разговор о религии закончился географией — экскурсом в Среднюю Азию. По просьбе Агафьи я нарисовал на листке дыню, верблюда, человека в халате и тюбетейке. Прежде чем лечь калачиком рядом с котятами, пищавшими в темноте, она горячо и долго молилась. Огород и тайга В Москву от Лыковых я привез кусок хлеба. Показывая друзьям — что это такое? Да, это лыковский хлеб. Пекут они его из сушеной, толченкой в ступе картошки с добавлением двух-трех горстей ржи, измельченной пестом, и пригоршни толченых семян конопли. Эта смесь, замешенная на воде, без дрожжей и какой-либо закваски, выпекается на сковородке и представляет собою толстый черного цвета блин.
Едят и теперь — настоящего хлеба ни разу даже не ущипнули». Кормильцем семьи все годы был огород — пологий участок горы, раскорчеванный в тайге. Для страховки от превратностей горного лета раскорчеван был также участок ниже под гору и еще у самой реки: «Вверху учинился неурожай — внизу что-нибудь собираем». Вызревали на огороде картошка, лук, репа, горох, конопля, рожь. Семена, как драгоценность, наравне с железом и богослужебными книгами, сорок шесть лет назад были принесены из поглощенного теперь тайгой поселения. И ни разу никакая культура осечки за эти полвека не сделала — не выродилась, давала еду и семенной материал, берегли который, надо ли объяснять, пуще глаза. Картошка — «бесовское многоплодное, блудное растение», Петром завезенная из Европы и не принятая староверами наравне с «чаем и табачищем», по иронии судьбы для многих стала потом основною кормилицей. И у Лыковых тоже основой питания была картошка. Она хорошо тут родилась.
Хранили ее в погребе, обложенном бревнами и берестой. Но запасы «от урожая до урожая», как показала жизнь, недостаточны. Июньские снегопады в горах могли сильно и даже катастрофически сказаться на огороде. Обязательно нужен был «стратегический» двухгодичный запас. Однако два года даже в хорошем погребе картошка не сохранялась. Приспособились делать запас из сушеной. Ее резали на пластинки и сушили в жаркие дни на больших листах бересты или прямо на плахах крыши. Досушивали, если надо было, еще у огня и на печке. Берестяными коробами с сушеной картошкой и теперь заставлено было все свободное пространство хижины.
Короба с картошкой помещали также в лабазы — в срубы на высоких столбах. Все, разумеется, тщательно укрывалось и пеленалось в берестяные лоскуты. Картошку все годы Лыковы ели обязательно с кожурой, объясняя это экономией пищи. Но кажется мне, каким-то чутьем они угадали: с кожурою картошка полезней. Репа, горох и рожь служили подспорьем в еде, но основой питания не были. Зерна собиралось так мало, что о хлебе как таковом младшие Лыковы не имели и представления. Подсушенное зерно дробилось в ступе, и из него «по святым праздникам» варили ржаную кашу. Росла когда-то в огороде морковка, но от мышиной напасти были однажды утрачены семена. И люди лишились, как видно, очень необходимого в пище продукта.
Болезненно бледный цвет кожи у Лыковых, возможно, следует объяснить не столько сидением в темноте, сколько нехваткою в пище вещества под названием «каротин», которого много в моркови, апельсинах, томатах… В этом году геологи снабдили Лыковых семенами моркови, и Агафья принесла к костру нам как лакомство по два еще бледно-оранжевых корешка, с улыбкой сказала: «Морко-овка…» Вторым огородом была тут тайга. Без ее даров вряд ли долгая жизнь человека в глухой изоляции была бы возможной. В апреле тайга уже угощала березовым соком. Его собирали в берестяные туеса. И, будь в достатке посуды, Лыковы, наверное, догадались бы сок выпаривать, добиваясь концентрации сладости. Но берестяной туес на огонь не поставишь. Ставили туеса в естественный холодильник — в ручей, где сок долгое время не портился. Вслед за березовым соком шли собирать дикий лук и крапиву. Из крапивы варили похлебку и сушили пучками на зиму для «крепости тела».
Ну а летом тайга — это уже грибы их ели печеными и вареными , малина, черника, брусника, смородина. Но летом надлежало и о зиме помнить. Лето короткое. Зима — длинна и сурова. Запаслив, как бурундук, должен быть житель тайги. И опять шли в ход берестяные туеса. Грибы и чернику сушили, бруснику заливали в берестяной посуде водой. Но все это в меньших количествах, чем можно было предположить, — «некогда было». В конце августа приспевала страда, когда все дела и заботы отодвигались, надо было идти «орешить».
Орехи для Лыковых были «таежной картошкой». Шишки с кедра Лыковы говорят не «кедр», а «кедра» , те, что пониже, сбивались длинным еловым шестом. Но обязательно надо было лезть и на дерево — отрясать шишки. Все Лыковы — молодые, старые, мужчины и женщины — привыкли легко забираться на кедры. Шишки ссыпали в долбленые кадки, шелушили их позже на деревянных терках. Затем орех провевался. Чистым, отборным, в берестяной посуде хранили его в избе и в лабазах, оберегая от сырости, от медведей и грызунов. В наши дни химики-медики, разложив содержимое плода кедровой сосны, нашли в нем множество компонентов — от жиров и белков до каких-то не поддающихся удержанию в памяти мелких, исключительной пользы веществ. На московском базаре этой веской я видел среди сидельцев-южан с гранатами и урюком ухватистого сибиряка с баулом кедровых шишек.
Чтобы не было лишних вопросов, на шишке спичкой был приколот кусочек картона с содержательной информацией: «От давления. Рубль штука». Лыковы денег не знают, но ценность всего, что содержит орех кедровой сосны, ведома им на практике. И во все урожайные годы они запасали орехов столько, сколько могли запасти. Орехи хорошо сохраняются — «четыре года не прогоркают». Потребляют их Лыковы натурально — «грызем, подобно бурундукам», толчеными подсыпают иногда в хлеб и делают из орехов свое знаменитое «молоко», до которого даже кошки охочи. Животную пищу малой толикой поставляла тоже тайга. Скота и каких-либо домашних животных тут не было. Не успел я выяснить: почему?
Как живет сейчас единственная из семьи староверов отшельница Агафья Лыкова
Самые свежие новости связанные с тематикой Агафья Лыкова со всего Мира и России на сегодня. Там Карп Лыков познакомился со своей будущей супругой Акулиной. Жена Лыкова Акулина Карповна очень хотела переехать на кордон, ближе к людям. Агафья Лыкова родилась в тайге и до поры до времени знала о большом мире только по рассказам родителей. А ведь Карп Осипович и Акулина Карповна, и сами не знали, что творится "за тайгой".
Семья Лыковых: первые старообрядцы в верховьях Абакана
| Агафья Лыкова: живучая отшельница из таежного тупика | Агафья карповна лыкова последние новости. |
| Как живет в сибирской тайге самая известная отшельница России - Российская газета | Молодому Карпу Лыкову они не понравились, и он с женой Акулиной и маленьким сыном Савином подался вверх по Абакану. |
Отшельница Агафья опять осталась совсем одна в хакасской тайге
Мать – Акулина Карповна Лыкова (в девичестве Дайбова), родом из села Дайбово Республики Алтай (умерла от голода 16 февраля 1961 года). «Одна осталась сердешная»: отшельница Агафья Лыкова в свои 79 лет снова лишилась помощника, ждет поддержки с большой земли, пишет Агафья. Главная» Новости» Агафья карповна лыкова последние новости.
Телефонный звонок
- Как живет в сибирской тайге самая известная отшельница России - Российская газета
- Агафья Лыкова. Новости последних лет о жизни отшельницы | Пикабу
- Детство Агафьи и история семьи Лыковых
- Староверы Лыковы: вековой опыт выживания в экстремальных условиях тайги
- Агафья Лыкова
- Мифы и правда об отшельнице Агафье Лыковой из Хакасии
Агафья Лыкова: живучая отшельница из таежного тупика
В 2015 году красноярские тележурналисты передали Агафье мобильный телефон. Просили не звонить по пустякам. Однако отшельница без конца набирала тревожную линию МЧС, и спасатели просто были вынуждены от нее отключиться. В 2016 году Агафья Лыкова лечилась в Таштаголе, потом вернулась к себе на заимку. В декабре 2018 года Агафья Лыкова сигнализировала о своем бедственном положении: она осталась без припасов на зиму. Женщина позвонила кинодокументалисту из Красноярска Андрею Гришакову, успела сказать успела лишь несколько слов о том, что у нее кончаются продукты, потом связь оборвалась. Детей не имеет. Всю жизнь прожила девственницей. Лыкова Агафья доверчивая как маленький ребёнок, гостеприимная, открыта для общения.
Она практически всегда по доброму улыбается людям. Своему внешнему виду она никогда не уделяла внимания, так как больше заботится о духовном развитии. Её руки потемнели и сильно загрубели от постоянной и тяжелой работы с подсобным хозяйством. Держит Лыкова несколько коз и курочек. Отшельница занимается выращиванием овощей: картофель, морковь, репа, свёкла. Одежду Агафья раньше вязала себе сама из конопляного волокна. Также в ходу были шкуры умерших или убитых животных.
Не потому, что очень сильная, отнюдь - лично мне она представляется маленькой и хрупкой. Но, сильная духом.
Агафья говорит, что она могла все: помогала мужу ставить сруб, тянула скарб вверх по реке на манер бурлаков, лазала по кедрам и копала картошку. А еще на ее плечах была готовка еды, изготовление одежды и, конечно, воспитание детей. В этих невероятно тяжелых условиях, Акулина Карповна смогла научить всех четверых своих детей читать и писать. Я нашла ответ на еще один вопрос читателей: как и на чем писали. Вместо бумаги была береста, а писали заостренными палочками, обмакивая их в сок жимолости. Сейчас, когда Агафья берет в руки карандаш или начинает читать, она всегда говорит, что это "мамина память".
Вызревала еще репа, лук, конопля, рожь и горох. Правда, было всего этого так мало, что, например, из зерен ржи не делали хлеба — лишь по святым праздникам ее дробили в ступе и делали кашу. Были у Лыковых и семена моркови. Но их однажды съели мыши, поэтому на долгие годы семья осталась без этого ценного продукта. Возможно, именно недостатком каротина оранжевый пигмент объясняется бледный цвет кожи этих отшельников. Позднее геологи все же снабдили Карпа и его семью семенами моркови, и те стали ее выращивать. Многие помогали семье Лыковых семенами, которые те могли выращивать на огороде Еще одним кормильцем была и сама тайга — ягоды, грибы, орехи, крапива, дикий лук. Все это собирали Лыковы. Мясо тоже ели, но крайне редко. Во-первых — вера запрещала им употреблять в пищу животных, имеющих лапы, а не копыта. А во-вторых — семья Лыковых всегда обходилась без оружия. Конечно, со временем они научились пользоваться ружьем, которое приносили любопытные охотники, но все же предпочитали заманить дичь в ловушки. В общем, жили Лыковы почти впроголодь. Именно голод и убил мать Агафьи и жену Карпа. Правда, подробно они об этом старались не распространяться. Выживание этих людей в диких условиях еще тогда, в 1980-х, казалось всем чудом. Да еще и с учетом сибирского климата, который запросто может сгубить абсолютно любой урожай — не говоря о самых физически крепких людях. Еще одним внезапным удивлением для исследователей стал тот факт, что Осип хоть и знал о спичках, но пользоваться ими отказывался, считая огонь, добытый таким образом, греховным. Пользовались Лыковы трутовиком гриб, который после тщательной процедуры высушивания может воспламениться от искры и кремнем, добытым на горе. Жилище свое освещали лучиной. Осталась одна В 1981 году друг за другом стали умирать члены семьи Лыковых. Первым скончался Дмитрий — он умер от воспаления легких, поскольку его отец запретил брать лекарства, которые предложил врач. Спустя два месяца после него ушел из жизни брат Агафьи Савин, а через 10 дней не стало и Натальи. Таким образом до 1988 года Агафья жила вдвоем со своим отцом Карпом. Конечно, с момента встречи с людьми из большого мира им стало немного попроще, но они по-прежнему отказывались питаться чужой едой и проводили все свое время в трудах. В середине февраля 1988-го ушел из жизни и Карп Лыков, оставив Агафью наедине с дикой природой. Агафья Лыкова Два года женщину уговаривали переехать в одно из сел, но она наотрез отказалась, а в 1990-м приняла постриг и на время уехала в женский старообрядческий монастырь. Правда, долго жить там Агафья не смогла. Через несколько месяцев она вернулась в свою хижину, объяснив это идейным расхождением с монахинями.
Как: ни старались родители — не смогли заронить ей в сердце искры усердия, которые были в Степане и в младших. А обучение в христианской семье начиналось с младенчества. С грудничком на руках становилась мама на утренние и вечерние молитвы. Первым делом складывала в двуперстие маленькие пальчики и ограждала малютку крестным знамением — держа его ручку в своей руке, накладывала последовательно на лоб, живот, правое и левое плечи. Одновременно читала Исусову молитву. Когда малыш начинал говорить, учили Богородичную и молитву мытаря. На пятом-шестом году приступали к азбуке и грамматике. Затем начальные утренние молитвы, полунощница и большой начал. После этого наступала очередь Нового Завета и Псалтыри. Так закладывались в маленькую голову основы христианской веры. К шести-семи годам ребёнок уже мог читать и писать. Понятно, что не в каждой семье придерживались этого правила. Где-то к учёбе приступали позже или с меньшей нагрузкой, в зависимости от способностей обучаемого. По ягоду Хоть и не было в Дарье Лыковой тяги к учёбе, зато в работе огонь-девка была, нарадоваться на неё не могли — во всём помощница надёжная. И даже, когда новую баньку со Степаном в два топора рубили — в семье-то прибыло, да и старая обветшала, — не уступала брату и в этом, сугубо мужском, деле. Одна печаль была у родителей — как только солнышко за горизонт скроется, девка не к налою, а на вечёрки рвётся, где можно вволю с парнями побалагурить. А братья Чепкасовы и Ермила Золотаев глазами её уже до дыр протёрли. Молодость — она и в глухой тайге — молодость, и ничего с этим не поделаешь. А посему — пора девку к замужеству готовить, — решили Иосиф с Раисой. И Василий Золотаев вовремя пришёл. Посидели, повспоминали, как сами на вечёрки ходили, на одной из которых оболтус Васька чуть избу у сродной сестры не спалил — куделю лучиной поджёг, а Раиса шалуна за чуб оттаскала. Потом, уже в дверях, как бы невзначай, Золотарёв-старший намекнул: — У Ермилы мол, только и разговоров, что про вашу Дашутку. Не породниться ли? Переглянулись Лыковы, усадили обратно гостя, и давай вести обстоятельный разговор. Мы тебя давненько знаем и ты нас, и родители наши в один собор ходили. Отчего же не породниться? Вот только Дарье шестнадцатый пошёл, а Ермиле — семнадцатый. Не рановато? Да я не про завтра разговор веду. Дело несрочное. Давай, годок выждем. Вот, после Рожества и засылай сватов. Читатель уже, наверное, задался вопросом: что за вечёрки такие? Обычно, выбиралась самая просторная изба, где несколько семей, после управы по хозяйству, собирались зимними вечерами. Бабы и девки занимались прядением, вышиванием, пряли холстину. А где девки, там и парни. При тусклом свете лучины или свечи происходили первые притирки и приглядки между молодыми… Керосиновые лампы у староверов были не в чести. Помнили они древнее предание: «Будет буйный, адский огонь. Если кто занесёт его в дом — святость из икон выйдет. И если случится мертвец в доме том — изнести его, яко пса смердящего». Вот такие строгости. Но тот, кто бывал в других деревнях и видел, насколько ярче и удобней с лампой — начинал измышлять что-то подобное и для себя. На Зайцевой заимке, что на Алтае, один умелец сколотил ящик с дверкой, без верхней и боковой стенок, и пристроил к окну с улицы. Так и освещался, снаружи. В Тишах на такое «святотатство» не пошли. Экспериментировали с лучиной: методом тыка пытались добиться более яркого горения. Оказалось, если сырое берёзовое полено положить на ночь в уже протопленную русскую печь, а затем наколоть лучинок и досушивать уже традиционным способом — такая, предварительно запаренная лучина, горит ярче. Второе по значимости детское воспоминание Карпа Лыкова — похороны дедушки Афанасия. Этой же зимой провожали почтенного старца. Как жил, так и умер на восьмидесятом году — светло и спокойно, заранее приготовив себе кедровую домовину. И попросил Иосифа Лыкова, чтобы тот позаботился в дальнейшем о бабушке Елене. Отношение к смерти у людей прошлого было диаметрально противоположным нынешнему пониманию этого венчающего земную жизнь события. Для христианина это был не конец существования, а переход в иное состояние, к другой форме жизни. Трагедия заключалась вовсе не в самом факте смерти как завершении плотского бытия, а в том, что человек мог преставиться без покаяния… Вот ещё одна картинка из детства. Десять лет было Карпу, когда однажды, зимним вечером старший брат Степан спросил его: — Ну, что Карпа? Пойдёшь со мной на Бедуйское озеро за тайменями? Очень обрадовался Карп этому приглашению. Хоть и вырос среди леса, но так, чтобы на несколько дней, с ночёвками у костра, тем более зимой — такого ещё не было! Пусть день немного прибудет, — ответил Степан. Через день после праздника, на лыжах с нартами, с утра пораньше, отмолившись, тронулись в путь. Три дня ходьбы до тайменьего озера. Сначала вверх по Абакану километров пятнадцать. Затем по Бедую ещё километров двадцать пять. На этом притоке Абакана нет водопадов, как на большинстве горных речек. Поэтому рыба беспрепятственно поднимается вверх до самых истоков и зимует в высокогорном озере. Облюбовал этот водоём и таймень. Из местных рыб он считается самым вкусным. И заезжие купцы в Таштыпе и Абазе отдавали ему предпочтение. Вес отдельных особей иногда доходил до ста килограммов. Если кому-то удавалось изловить такого гиганта — вот где была удача так удача, — никакого мяса не надо. К тому же, из кожи этих великанов шили обувь… До озера добрались без приключений. Конечно, зашли на Горячий Ключ. Отогрелись в единственной на маршруте избушке и поплескались в целебных водах. Остальные ночёвки были у костра. Степан не раз уже ходил за тайменями, поэтому знал лучшие места для стоянок. Главное, чтобы рядом было побольше сухостойника. Сначала разгребали снег и разводили костёр на месте будущей «постели». Затем ужинали и готовили двухметровые сутунки для надьи. На это уходило два-три часа. В сумерках отгребали не прогоревшие угли в сторону, а прокалённую землю застилали пихтовыми и кедровыми вепсами. Натягивали холстину, которая служила одновременно и навесом и экраном, отражающим огонь и тем самым усиливающим теплоотдачу. После этого «заводили надью»: укладывали рядом два кедровых бревна, а сверху клали берёзовое сырое. От этого огонь не был таким буйным и горел дольше и ровным пламенем. Еловые и пихтовые дрова не брали — уж очень сильно «стреляют», можно пропалить одежду. Прогретая земля до утра отдавала тепло через ароматную «перину». На снегу На озере место для ночлега было оборудовано более основательно и со всей таёжной предусмотрительностью. На солнцепёчном южном склоне горы, под надёжной защитой мощного предгольцевого кедрача, был построен небольшой сруб. Четыре ряда брёвен возвышались над землёй — человеку по грудь. Эту конструкцию венчала крыша из колотых плах, поставленных шалашом. В центре сруба находилась железная печурка, труба которой, для экономии места и дров, коленом выходила на тыльную стену. А по бокам от печи располагались нары. Построили эту заежку Степан с отцом лет восемь назад на месте старого тувинского становища. С тех пор почти каждую зиму, на недельку, вырывались Лыковы ловить тайменей. Вот только на этот раз вместо себя Иосиф отправил меньшого — пусть привыкает, пора смену готовить. Кому хоть раз довелось приобщиться к сидению зимой над лункой, тот на всю жизнь становится приверженцем этого вида рыбной ловли. Особенно, если это не праздная забава, а жизненная необходимость. Вот так же крепко, как первый аршинный таймешёнок, вытащенный Карпом на лёд, зацепился он за крючок, именуемый зимней рыбалкой. Гигантов в этот раз поймать не посчастливилось, но одного пудового и парочку поменьше удалось выдернуть. Остальной посильный вес добрали мелочью, как говорится, «от двух до пяти». Обратный путь, хоть и с грузом, но по пробитой лыжне и вниз под горку, дался легче и быстрее. Уже на Абакане, когда до Тишей оставалось меньше десяти километров, произошло непредвиденное. За время пребывания братьев в верховьях случилась оттепель, а потом снова всё замело. Это самое неприятное для путешествующих по реке. Сначала лёд снизу проедается, а затем переметается свежим снегом. Подобных ловушек на Абакане, особенно в конце зимы, предостаточно. В одну из таких промоин и влетел с ходу, шедший впереди Степан. Хорошо, что успел перехватить посох поперёк. Поэтому не ушёл под воду с головой, а повис на нём. Кинувшемуся на помощь Карпу заорал: — Назад! Я сам! Благо, промоина была небольшая, а течение несильное и лёд не стал ломаться дальше. В противном случае лыжи затянули бы под него. Потихоньку, отжавшись на руках, Степан осторожно перевалил тело на ледяную поверхность. Настоящий страх испытал тогда Карп. Страх за Степана и собственную беспомощность. На берегу развели костёр. Пока Степан стягивал мокрую одежду, Карп быстро нарубил сучьев. Пока сушились — наступил вечер, и поэтому решили заночевать на месте. Идти в потёмках по такому льду, конечно же, не отважились. Ноша На следующий день, к обеду, рыболовы прибыли домой. Вот и пришлось сушиться и ночевать. То ли горячий ключ так влияет, то ли ещё что, но такого рыхлого льда нет нигде по Абакану. А Карп как? Даже нарты на льду остались. Слава Богу, легко отделались. Впредь наука будет. Идите в баню, грейтесь. Мама ещё вчера топила — вас ждала. Бегом, подбрось дровишек, поди совсем-то ещё не простыла. Немногие прислушиваются к советам старших. Пока сами шишек не набьют — опыта не наберутся. Степан и Карп на всю жизнь запомнили коварство замёрзшей реки. В мире уже отгремела Русско-японская война — предвестница грядущей беды. Весть о ней дошла и до заимки, став для староверов ещё одним свидетельством приближения конца света. А вышедший в 1905 году царский указ «Об укреплении начал веротерпимости», открывавший перед старообрядчеством новые возможности, всё же не добавлял оптимизма наставникам, говорившим своей пастве: «Это послаба ненадолго, грядут ещё лютейшие времена». После кончины дедушки Афанасия наставником в Тишах, при всеобщем одобрении, стал Иосиф Ефимович Лыков, а поселение на Абакане стали называть Лыковской заимкой. В промежуток между войнами, японской и германской, в Тиши переехали ещё несколько семей: Самойловы, Ярославцевы, Русаковы и Гребенщиковы. Иван Васильевич Самойлов был приёмным сыном Скороходова-старшего, и поэтому заселился в пустовавший всё это время дом Василия Степановича. А заселяться было кому. Семейство Самойловых состояло из двоих мужчин — самого Ивана Васильевича и его старшего сына, наследника Фёдора и женской его части — жены Марфы Власиевны и трёх малявок-красотулек: Пелагеи, Евдокии и Харитины. Супруга Ивана была из зырян. Взял он её за Пермской землёй. Как говаривал Карп Осипович: «Шибко красивая была, и девчонки в неё пошли». Фёдор был двумя годами младше Карпа Лыкова. Мальчишки сразу сдружились. Правда, это не помешало им сначала, как водится, пободаться за лидерство. Анютку же самойловские девчонки приняли в свою компанию. Остальные вновь прибывшие выбирали участок, корчевали тайгу под огороды, ставили избы, чистили заросшие поляны под покосы. Короче, занимались привычным для староверов делом… Много народа ушло в таёжную глушь за первую четверть двадцатого века. Не только в Тиши шли люди. На Малом Абакане тоже обосновалось несколько семей. О Зайцевой заимке я уже упоминал. А с заимкой Дайбовых познакомимся поближе. В будущем судьба Карпа Лыкова будет теснейшим образом связана с этим местом, вернее с девочкой Акулиной Дайбовой, но это произойдет только через пятнадцать лет… На левом берегу Бии, одной из двух главных рек Алтая, находится хуторок Дайбово. От основателей его осталось только название, да несколько уцелевших, почерневших от времени изб. Но, даже по прошествии стольких лет, эти безмолвные свидетели дают нам понять, как бережно относились люди к своему жилью и земле, которая их кормила. Через горы, напрямую, между заимками километров сто пятьдесят, но климат на Бие значительно мягче. От заимки Дайбовых остались пара изб да название, а от Тишей не осталось ничего… 1913 год. Империя празднует трёхсотлетие Дома Романовых под всеобщее ликование, за год до мировой мясорубки. На Абакане тоже свой праздник. Жизнь, благодаря Галактиону Саночкину, стала слаще в самом прямом смысле. Собрал Галактион от своих пчёлок первый взяток. Ещё по приезде задумал он устроить на заимке пасеку. В первую весну, когда сошёл снег и полезли первоцветы, Галактион всё ходил-высматривал медоносы. Оценил по достоинству это место. Всё тут было: и раннелетний взяток с жёлтой акации, и вербы, и основной — с кипрея иван-чая. Понял мужик, что тут можно поставить с десяток-другой уликов. И после того, как обустроился на новом месте, стал думать, как доступить пчёл. Было несколько возможных вариантов. Первый — через перевал на конях, завезти с Алтая; второй — по реке с Таштыпа летом, на лодке, где бечевою, где на шестах, поднять. Или зимой, по санному пути. С Алтая ближе всего, но и тяжелее. Летом на лодке — слишком долго и тряско, пчёлы могут не перенести дороги. Остановился на зимнем варианте. Заранее договорился с таштыпским пасечником. Выбрал две сильные семьи. Сошлись в цене. И весной следующего года, с Божьей помощью, пчёлы начали облёт незнакомых мест. За пять лет довёл количество семей до десяти. Мёда хватало не только своим, но и с соседями делился. Мёд — это, конечно, очень хорошо, вкусно и полезно, тем более, что староверы сахар не брали. Но, для верующего человека воск, производимый пчёлами не менее важен. Раньше его доставали из жилых мест с большим трудом. А тут свой. Конечно, в будни на освещение не держали. А вот все праздничные службы проходили в дальнейшем при восковых свечах. И ещё один, как бы вторичный продукт получался при варке вощины. В сладкую медовую воду добавляли пергу и через пару месяцев получали медовуху. Так что жизнь стала не только слаще, но и веселее. Кержаки в пьянстве особо не отмечены. А сорокоградусную и подобные ей напитки не употребляли вовсе. Но вино своего производства, а в данном случае — медовуху, в престольный праздник даже монастырский устав позволяет выпить. И повод, очень даже существенный, нашёлся. Решили земляки, два Ефимовича: Иосиф и Галактион, породниться. Наверное, и нам пора внуков нянчить, — решили за молодых родители. Степан не Дарья, перечить не стал. Зиновия тем более, даже рада-радёшенька. Глянулся ей Стёпка больше всех заимковских парней своей огненной бородой и покладистым характером. Не стали откладывать это дело надолго. После Покрова Пресвятой Госпожи Богородицы и отгуляли свадьбу. Зиму молодые прожили в родительском доме, а по весне Степан начал возводить собственный. Карп, входивший в подростковый возраст, вовсю помогал старшему брату. Карп Осипович Лыков. Первая мировая война мало затронула глухой угол империи. Василий Золотаев нашёл-таки своему Ермиле невесту на стороне, и чепкасовские Кирил и Ефим обзавелись семьями. Когда же Иван Новиков, живший на Лебяде, пришёл осенью на заимку с новостью о том, что в Петрограде произошёл переворот и к власти пришли какие-то большевики, то расслабленные двумя десятилетиями спокойной жизни кержаки не восприняли это известие всерьёз: «Мы живём далеко от ихнего Питенбурга, в мирские дела не касаемся, а то, что они там из-за власти друг дружку за бороды таскают, так нам какое дело. Одного царя скинули — другого поставят, чай не впервой». Но, когда началась гражданская война, и на заимку потянулся народ в надежде пересидеть в безопасности смутное время, до них наконец-то дошло, что это не просто дворцовый переворот, а нечто большее. Вспомнили пророчество Исайи о конце света, и что пойдёт брат на брата, а сын на отца… Случай на Малом Абакане с Осипом-подголёшником произошёл в конце тридцатых, в самом разгаре массовых репрессий, чинимых богопротивной властью. Вот что говорит Агафья об этом: «Власть от Ленина такая богопротивная вышла, какой ещё не было». Не сразу докатилось кроваво-красное колесо до верховий Абакана. До середины двадцатых годов Тиши соответствовали своему названию. Среди бушующего океана страстей людских и событий, вздыбивших страну, на заимке, прикрытой с запада отрогами Абаканского хребта, сохранялось относительное спокойствие. Один лишь раз, летом 1918 г. Искали большевики сбежавших колчаковцев. Где-то вниз по реке, в районе Таштыпа был бой, и красные захватили в плен 60 человек противника. Разули, раздели, поставили над обрывом и расстреляли. Потом, когда пересчитали трупы — получилась недостача. Вот в поисках беглецов отряд и вышел на заимку. Естественно, устроили обыск. Узнав, что Осип Ефимович старший — начали с избы Лыковых. Найдя в доме колчаковские деньги, командир отряда поднял крик: — Ага, Колчака ждёте!
Отшельница Агафья опять осталась совсем одна в хакасской тайге
В семье сохранялось главенство отца, тогда как домашнее хозяйство вела мать — Акулина Карповна. единственная осталась в живых из большой семьи отшельников-староверов, найденных геологами в 1978 году в Западных Саянах. Карп Осипович и Акулина Карповна Лыковы происходили из общины староверов из окрестностей города Абазы.