Думается мне, что книга стихов Ольги Чегодаевой-Капабланки-Кларк – первая и, наверное, последняя на русском языке среди книг таких почтенных по возрасту авторов. Русская княгиня и кубинский шахматный король, Ольга Чегодаева и Хосе Рауль Капабланка, были самой эффектной парой на бесчисленных дипломатических приемах и балах, которые Ольга называла партиями. Это была русская княгиня Ольга Чегодаева из семьи эмигрантов первой волны. Уникальные мемуары русской княжны Ольги Чегодаевой, жены величайшего шахматного гения – кубинца Хосе Рауля Капабланки, – пролежали в моем архиве много лет. Документальная, познавательное. Режиссер: Игорь Волосецкий.
Чемпион мира по шахматам
- Актуальное
- Мои Великие Старухи Феликс Медведев слушать аудиокнигу онлайн
- Гала, Джульетта Мазина, Клементина Черчилль — каково быть женой гения
- Княгиня из Тифлиса, ставшая королевой - 22.04.2016, Sputnik Грузия
- В тренде на этой неделе
Хосе Рауль и княгиня Ольга (воспоминания Ольги Капабланка - Чагодаевой)
Это был Капабланка. Капабланка умер от инсульта в 54 года. Через некоторое время Ольга вышла замуж за всеобщего американского любимца — адмирала Ж. Русская княгиня пережила шахматного короля более чем на полвека.
В память о своих любимых мужчинах написала книгу «Памяти любимых неживых»Т.
А Капабланка был не только шахматным королем, но и дипломатом. Перед ним преклонялись все, вплоть до коронованных особ. Его русская жена Ольга в славе своей и красоте не отставала от именитого мужа.
Капабланка был потрясен. Его любимая, оказывается, лелеяла честолюбивые планы. Но как же ему это было все близко и понятно! И Хосе Рауль приступил к выполнению своего обещания.
Первым делом он купил шахматную доску, которой у него дома никогда не было, поскольку он не проводил никаких домашних анализов. Он обложился справочниками по дебютам и принялся изучать партии, сыгранные за последние три года сильнейшими гроссмейстерами мира. На первом турнире, в котором он сыграл после долгого перерыва, он занял всего лишь четвертое место. Такой же результат был и на московском турнире через два месяца. Однако специалисты отмечали, что его игра изменилась к лучшему, стала более активной и смелой. Все меньше он делал коротких ничьих, все более опасным становился для соперников. Шахматный титан постепенно пробуждался к жизни. Ольга почти на всех турнирах находилась рядом с ним.
Сосредоточенная и безмолвная, она изучала ход партии не по демонстрационной доске с магнитными фигурками, а по малейшим изменениям в выражении лица мужа. Нахмурился ли он, прищурился и откинулся, улыбнулся или наморщил лоб — она почти безошибочно определяла, как идут его дела. Она быстро поняла, насколько жестоки на самом деле эти безмолвные сражения, какие нешуточные страсти кипят внутри этих воспитанных и вежливых людей. Противник Капабланки во время игры становился ее личным врагом.
Михалковым, С. Образцовым, И. Глазуновым, Е. Евтушенко, Э. Климовым ; объемные исторические экскурсы, подобные сенсационному "бухаринскому" шестиполосному! На этот раз его любимчиком стал журналист Ф. Медведев, оказавшийся в нужный момент в нужном месте. Да, в общем хоре голосов времени звучала, как туго взведенная струна, интонация журналиста, вызывавшего своих героев на откровенный разговор и добивавшегося предельной искренности. Как явствовало из "огоньковской" хроники, неуемный Ф.
Канал Россия-Культура (+0): телепрограмма на сегодня
Лазарь Борисович всю жизнь никому не рассказывал о близости с «опальными» литераторами 20-х годов. Считал: меньше болтаешь — крепче спишь… Времена были «скользкие». Но мне удалось его разговорить. Показал он и свои сокровища, разложив передо мной, точно алмазные россыпи, прижизненные сборники Есенина и его соратников, на некоторых из них стояли дарственные надписи.
Об этих редкостях я написал заметку и принес ее заведующему отделом литературы журнала «Огонек» Владимиру Петровичу Енишерлову. Материал опубликовали, и я стал постоянным автором популярного издания, а вскоре и его штатным сотрудником. Однажды мой тогдашний начальник по работе в издательстве «Советский писатель» Борис Яковлевич Шиперович он был завотделом библиографии и пропаганды книги, а я редактором этого отдела на каком-то книжном вечере в Центральном доме работников искусств познакомил меня с легендарной тогда персоной в столичных литературных кругах — Ильей Ильичом Шнейдером.
Судьба Шнейдера яркая и трагическая. В 20-е годы по направлению Луначарского он работал секретарем у Айседоры Дункан, сопровождал ее в гастрольных поездках. Целых три года волей-неволей был свидетелем горького романа Дункан и Есенина.
С 1922 по 1946 руководил школой, студией, а потом и Московским театром имени А. Валил лес, грузил щебень, чистил общежития. В лагере начал записывать свои воспоминания и после реабилитации в 56-м, закончив их, издал знаменитую книгу «Встречи с Есениным».
Воспоминания имели колоссальный успех. По слухам, Шнейдер, живший после возвращения из лагеря на Пушечной улице, спал на развалюхе-диване, замечательном тем, что его хозяин якобы много лет назад предоставлял его для свиданий поэта и танцовщицы. Если это не плоды его старческой фантазии, то я, бывая в гостях у Ильи Ильича и расспрашивая его о былом, сам сиживал на этом «раритете».
Так вот, однажды он назвал имя Матвея Ройзмана, которое мне было знакомо по книге воспоминаний «Все, что помню о Есенине». Илья Ильич добавил, что Матвей Давыдович умер несколько лет назад, но жива его вдова — Татьяна Лазаревна. Рукописный первоисточник рассказов о мятежной молодости …Дверь квартиры на третьем этаже дома 1а по Козицкому переулку открыла довольно приятная большеглазая дама.
Я сразу понял, что еще в недалеком прошлом, скажем, лет двадцать назад, она была весьма и весьма привлекательна. И не ошибся: когда мы подружились, она подарила свою фотографию — на ней красивая, чувственная женщина, по которой наверняка воздыхали мужчины. Темные густые волосы, едва заметная еврейская горбоносость, пронизывающий, но теплый взгляд выдавали неравнодушную к мужскому вниманию особу, мягкий приветливый голос волей-неволей звал к ответным, естественным знакам внимания собеседника противоположного пола.
Очень рада. Проходите вначале сюда, на кухню. Я угощу вас чаем с малиновым вареньем.
Так началось мое общение, переросшее в теплую, искреннюю дружбу с вдовой близкого Есенину человека, его литературного соратника. Когда Татьяна Лазаревна повела меня по квартире и я еще в коридоре увидел полки, уставленные книгами с пола до потолка — собраниями сочинений в твердых кожаных переплетах конца XIX века; изданиями, вышедшими до революции и ставшими раритетами, ибо почти все были уничтожены как не вписавшиеся в советскую идеологию; прижизненными томами Толстого, Чехова, Амфитеатрова, Бунина, Мережковского, Андреева, Достоевского; книгами по пресловутому еврейскому вопросу, специально переплетенными, видимо, с целью спрятать корешки с названиями, и многими-многими другими, привлекшими мой библиоманский взгляд, — я задрожал, как осиновый лист в бурю. Но это было только начало — другая сторона коридора о боже!
Думаю, что их было не меньше тридцати-сорока. Но самое главное, самое потрясающее ждало меня впереди! В дальней комнате я не мог не обратить внимания на старинный резной шкаф, заполненный тоненькими, изящными книжечками я мгновенно понял, что здесь хранится самое сокровенное — прижизненными изданиями Есенина, а также альманахами символистов, имажинистов и акмеистов, мемуарами первых послереволюционных лет, папками с какими-то документами… Но до поры до времени я сдерживался, как мог.
Исчерпав темы наших разговоров, касающиеся моего интереса к Матвею Ройзману как близкому Есенину человеку, я почувствовал, что меня тянет в этот дом уже другое — охотничий инстинкт библиофила. И в одну из встреч я решил раскрыться… — Не хотели бы вы, дорогая Татьяна Лазаревна, расстаться с какой-нибудь из книг? Но этой книги у нее нет.
Неожиданно Татьяна Лазаревна произнесла: — Ну, покопайтесь в этом шкафу, может быть, найдете… Несмотря на свою занятость в журнале «Огонек», регулярные командировки, я старался при любой возможности попасть в дом, примыкающий к знаменитому дворцу княгини Волконской на улице Горького, давно уже занимаемый легендарным Елисеевским магазином. Что греха таить, приходил я сюда не только из-за приглашений гостеприимной хозяйки квартиры попить чайку с малиновым вареньем, но и по библиофильскому влечению. Иногда я, ориентированный в книжном рынке намного лучше, чем она, поправлял ее и, не жадничая, давал истинную цену редкого издания.
Но бывало и такое: «Я дарю вам эту книгу, — радушно-искренне восклицала Татьяна Лазаревна, — вижу, как вы в нее вцепились…» Приходил я в дом на Козицком с цветами или с бутылкой шампанского, и мы подолгу, иногда часами, вели светские беседы. Хозяйка с удовольствием рассказывала о своем муже, о его дружбе с Сергеем Есениным и другими литераторами 20—30-х годов. Я расспрашивал вдову писателя и о ее судьбе, о том, что помнит она о литературно-театрально-элитной Москве прошлых десятилетий.
Она называла имена московских красавиц, подруг, любовниц писателей и актеров, вспоминала громкие вечера в Центральном доме актера, по соседству с которым жила. Я расспрашивал ее о трагической судьбе Зинаиды Райх, одной из жен Есенина, о возлюбленной Колчака Анне Тимиревой, о Лиле Брик, о Зое Федоровой… Меня интересовала реакция ее мужа, видного московского культурного деятеля, на партийные решения по Ахматовой и Зощенко, на письмо Булгакова Сталину и, конечно же, то, как он выжил в страшные сталинские годы. Одним словом, я все чаще рвался в квартиру, где витал в самом прямом смысле книжный дух прежних легендарных эпох, дух Есенина, имажинистских скандалов, любовных историй и драм.
Ведь о многом я узнавал прямо из первоисточника — из толстенного, специально переплетенного фолианта, заполненного записями Матвея Давыдовича о давних временах, о друзьях-товарищах, о своей мятежной литературной молодости. Записи, казавшиеся мне особенно любопытными, я наговаривал на диктофон. Иногда Татьяна Лазаревна меняла тему и рассказывала о своем сыне Вениамине, который занимался наукой и, что ей было очень приятно, с большим уважением относился к отцу, его творчеству.
Сейчас мне трудно сказать, кто первым из нас звонил друг другу: я — Татьяне Лазаревне или она — мне. Но помню, мне начинало казаться, что Татьяна Лазаревна, встречаясь со мной, приглашая меня в свой дом и заводя беседы на отвлеченные от книг и литературы темы, скажем, о том, что женщина должна как можно дольше сохранять свою женскую сущность и притягательную силу, пыталась, возможно, хоть на самую малость вернуть себя в былые романтические года. Недаром она оглядывалась на примеры Любови Орловой или Татьяны Окуневской, которые как будто совсем не старели… В один из вечеров после нашей долгой беседы на разные темы она протянула мне нашумевшую книгу Матвея Давыдовича «Все, что помню о Есенине», вышедшую в 1973 году, за несколько месяцев до его смерти, и произнесла: «Это вам на память о нашем знакомстве».
Дома, перелистывая книгу, я обнаружил небольшой листок бумаги, на котором рукой Татьяны Лазаревны были написаны четыре стихотворные строчки. Прочитав их, я смутился: это было почти признание в любви. Оно привело меня в замешательство.
Как теперь вести себя с Татьяной Лазаревной? Говорить ли ей о своей находке или промолчать? Я решил промолчать.
Вскоре я узнал о ее смерти. Ко мне в гости пришли известный литератор, написавший исследование о гибели поэта в гостинице «Англетер», актриса, декламировавшая «Персидские мотивы», журналист, раскопавший неизвестные данные об Айседоре Дункан. Могла бы участвовать в передаче и Татьяна Лазаревна, но, увы… Однажды раздался телефонный звонок.
Звонил Вениамин Матвеевич Ройзман. Он попросил меня прийти к нему поговорить по важному делу. Может, наследник библиотеки хочет расстаться с какими-то книгами?
Время-то на дворе голодное. Я знал, что он работал в техническом институте научным сотрудником, а наука в нашем государстве особо не кормит. Вениамин Матвеевич принял меня на кухне.
По его настроению я сразу почувствовал: что-то случилось. Моя жизнь резко меняется. Я уезжаю в Америку.
Вы же видите, что здесь происходит… Он тяжело вздохнул и решительно проговорил: — Вы не могли бы купить эту квартиру? Несмотря на то что Ройзман увидел в моих глазах легкую растерянность и ощутил, что я без особого энтузиазма реагирую на его предложение, он добавил: — Моя ситуация требует срочного разрешения. Так вышло.
Выездные документы уже готовы. Надо сказать, что наш семейный бюджет испытывал явный недостаток, и, если честно, я должен был сразу отвергнуть эту абсолютно нереальную для меня сделку. Но некий азарт обуял меня в те минуты.
Часть архива, правда, сдана мною в литературный музей. Этот, выражаясь современным языком, бонус, предложенный хозяином квартиры, меня добил. Я окаменел.
Мне показалось, что я схожу с ума. На мгновение я представил себе содержимое старинных шкафов, стоящие на полках книжные раритеты, автографы знаменитых писателей и поэтов, украшавшие длинный просторный коридор. Но в те же секунды я понял, что эти сокровища никогда не станут моими.
Названная Ройзманом сумма была по тем временам начало 90-х огромной и для меня неподъемной. Наверное, в тот вечер я постарел на несколько лет. Эта драматическая история кончилась банально: для приличия взяв на раздумье какое-то время, через пару дней я позвонил и отказался от волшебного предложения сына незабвенной Татьяны Лазаревны.
Что стало с квартирой в Козицком переулке, кому достались библиофильские сокровища друга Есенина, не знаю. Но сегодня, спустя много лет после тех событий, я решил рассказать о семье, пережившей многое из того, чем был богат и беден XX век. О дружбе с прекрасной большеглазой женщиной, загадочно не чувствовавшей своего возраста.
Глава 11. Но раз просят — напишу. И сейчас, чтобы получить полагающиеся мне деньги в размере двухмесячного оклада отца, я почему-то должна доказывать, что я дочь своих родителей.
А поскольку не сохранилась ни у меня, ни в архивах загса моя метрика, я должна привести в суд двух свидетелей, которые сказали бы, что я это я, а не Иисус Христос. До бумаг ли мне было там? Поэтому мне остается признаться, что я самозванка, из чисто познавательных побуждений отправилась в восемнадцатилетнем возрасте в ссылку, где и пробыла 13 лет, а в промежутке между ссылками отхватила еще десять лет лагерей».
Завязан круто, жестко, своенравно. Такого в жизни навидалась, вытерпела, что на мякине ее не проведешь. В первый наш разговор весной 1988 года она и по перестройке «пальнула».
Правда, к тому времени еще не был реабилитирован ее отец Карл Радек, и она имела к перестройке личные претензии. А после сообщения о реабилитации сказала: «Да, конечно, это радостное событие, но ведь это надо было сделать тридцать лет назад». А тут еще эта история с компенсацией.
Положено так положено. Зачем унижать уже униженных и оскорбленных? От политических речей ей скучно.
Предпочитает лирику. Много стихов знает наизусть. Запомнила еще с лагеря.
Переписанная ее рукой книжечка стихов Агнивцева навечно пригвоздила эпоху к позорному столбу штампом: «Проверено цензурой». А иначе отобрали бы при освобождении. Показывает сочинения отца, его фотографии, газетные вырезки, еще не так давно этого ничего не было.
Ведь все, что связано с именем Карла Радека, «заговорщика, шпиона всех разведок, наймита всех империалистов» и прочая, и прочая, и прочая, уничтожалось, преследовалось. Добрые и, надо сказать, смелые люди что-то сумели уберечь. Низко кланяюсь ей, что сохранила такую «крамолу», — говорит моя собеседница.
А вот книги о Радеке и издания его трудов в разных странах, вышедшие в последние годы. Да, было так: у нас полный мрак и запрет, в других странах — человек-легенда. В книге, изданной в ФРГ, говорится, что за голову Радека в свое время в Германии обещали огромную сумму.
Значит, стоил того, просто так вознаграждения не выплачивают. В Англии вышла книга под названием «Последний интернационалист». У Межирова в стихах сказано: «В крупноблочных и панельных разместили вас домах».
Но она не жалуется: «Рядом электрички? Ну и фиг с ними. Зато малина прямо перед окном».
Диван, стол, стул, кухня-пятиметровка заставлена вареньями, соленьями. Несколько полочек с книгами, журналы «Новый мир», «Знамя». В комнате ничего лишнего, тем более дорогого, почти нищета.
Невесть какими путями оказалось, подарок залетела сюда толстенная в кожаном переплете с тиснением на корешке знаменитая старинная поваренная книга Елены Молоховец. Впрочем, потеряла много. Но имущество наше мне ведь не вернут.
Все развеяно по свету. Управляющий домом оказался мародером, конфискованное он присваивал себе. Приговорили его к высшей мере за это, но началась война, и он попал в штрафбат.
Может, и сейчас жив. А обеспеченность, богатство меня не волнуют. Я привыкла к нищете и прекрасно с ней обхожусь.
К роскоши не приучили. Единственное огорчение — не хватает денег на книги, люблю читать. С сыном его Васькой училась в школе.
Однажды даже тумаков ему надавала, девчонка я была драчливая. Отец мне говорил: «Сонька, не давай спуску никому, бей первая. Не жди, когда тебя ударят».
Как-то позже Василий напомнил мне об этом, смеясь. Но ничего, обошлось. Звоню ему: «Что случилось, что-то с мамой?
Но срочно приезжай». В момент ареста отца меня не было дома. И он заявил, что не уйдет из квартиры, пока не простится с дочерью.
Хоть стреляйте. И они ждали моего возвращения. Вернулась я поздно ночью, терпение непрошеных гостей уже, по-видимому, иссякало, и отца выводили.
На прощание он успел мне сказать: «Что бы ты ни узнала, что бы ты ни услышала обо мне, знай, я ни в чем не виноват». Перед своим арестом отец собрал для меня деньги, пять тысяч, старыми, естественно, отдал моей тетке по матери, а она тут же отдала НКВД. Отца арестовали, жить не на что.
Я говорю матери: «Давай продадим часть книг отца». А мать в ответ: «Ни в коем случае. Я не позволю, ведь библиотека уже конфискована, нельзя нарушать законы».
И ничего не продала. А сейчас хоть одну бы книжечку с экслибрисом, с пометой отца. Где они все?
Вот в какие игры играли с товарищем Сталиным. Господи, как много было тогда наивных людей! И как удалось этому тирану надуть миллионы и миллионы, не могу понять?!
И товарищи его. Ведь они считали, что если при Ленине можно было открыто дискутировать, убеждать друг друга в чем-то, то так будет всегда. А так потом никогда уже не было.
Конечно, отец был наивным человеком. И он наивно надеялся, оговаривая себя, что спасает меня и маму. Отца обвиняли чуть ли не в попытке реставрации капитализма.
Отцу моему была нужна реставрация капитализма, члену партии с 1903 года, выходцу из нищей семьи? Мать была народной учительницей, но все равно беднота. Такой бред собачий я прочитала в этой стенограмме, такие неслыханные обвинения, в которых отец признал себя виновным, что, если думать об этом, кажется, можно сойти с ума.
Кроме физических воздействий, на осужденных действовали методом запугивания. Мы, члены семей, были как бы заложниками у палачей. Вспоминаю такой эпизод.
Отец совершенно не пил. Один-единственный раз в жизни видела я его нетрезвым. Он пытался открыть свою комнату и никак не мог попасть ключом в замочную скважину.
Возился и приговаривал: «Хозяину никого не жаль, а вот мне дочку жаль». Сами понимаете, что «хозяин» — это Сталин. Тот эпизод я запомнила на всю жизнь.
Да, все мы, члены семей, были заложниками, ибо то, что арестованные наговаривали на себя или на кого-то, было результатом угроз расправиться с близкими. Мать была человеком замкнутым и, придя с Лубянки, только сообщила: Я ему сказала: «Как ты мог наговорить о себе такой ужас? Вот и все.
Еще он спросил: «А Сонька не хотела прийти? Тогда я не могла ему этого простить. Только став взрослым человеком, сама пройдя все круги ада, могу понять, что можно сделать с человеком в заключении.
После ссылки я, нарушив подписку о неприезде в Москву, приехала на несколько дней домой. Тут-то по доносу соседки меня и взяли. Моего наказания палачам показалось недостаточно, они меня упекли еще раз, и я отсидела семь лет из десяти.
Мне на роду написано сидеть по тюрьмам да лагерям, потому что я родилась 15 февраля 1919 года, а в этот день моего отца арестовали в Германии. Так что мне надо сетовать только на свою судьбу. Но как я могла отомстить за родителей?
Сейчас я думаю, что эту бешеную собаку, тирана усатого, нужно было кому-то пристрелить. Ведь все равно каждому, кто был с ним близок, грозила смерть. Какие мужественные люди были, решительные.
Ходили с оружием. Хотя бы Тухачевский. И никто не решился порешить эту гадину.
Даже Орджоникидзе, с его горячей кровью. Вот как Сталин сумел всех околдовать. А вообще, я считаю, что умными и решительными были только Томский и Гамарник.
Они покончили с собой, потому что их тоже заставляли обливать себя и других помоями. Многие из окружения Сталина понимали, что их ждет. Помню, когда в газетах сообщили об убийстве Кирова, отец был невменяем, я его в таком состоянии никогда не видела, а мать произнесла вещие слова: «А вот теперь они расправятся со всеми, кто им не угоден».
Так и случилось. Говорят иные: не Сталин виноват, а Берия, Ежов… Так не бывает, чтобы царь-батюшка был хорошим, а министры плохие. О книге К.
Радека «Портреты и памфлеты» — Что вы скажете о книге Радека «Портреты и памфлеты»? Она произвела на меня тягостное впечатление. Читать ее сегодня горько и обидно.
Талантливейший человек, публицист, умница Карл Радек, извините меня, талантливо воспевал сталинский режим… Эту книгу я в 1972 году с огромным для себя риском приобрел у одной женщины, дочери расстрелянного ГПУ «оппортуниста». Это не значит, что при Советской власти не существует много злого и тяжелого. Не исчезла еще нищета, а то, что мы имеем, мы не всегда умеем правильно разделить.
Приходится расстреливать людей, а это не может считать благом не только расстреливаемый, но и расстреливающие, которые считают это не благом, а только неизбежностью. Начнет исчезать разница между умственным и физическим трудом. Новое крепкое поколение рабочих овладеет техникой, овладеет наукой.
Оно, может быть, не так хорошо будет знать, как объяснился в любви Катулл коварной Лесбии, но зато оно будет хорошо знать, как бороться с природой, как строить человеческую жизнь. Он вышел из деревни, потерял с ней связь, но не пустил никаких корней в городе. Нельзя пускать корни в асфальт.
А он в городе не знал ничего другого, кроме асфальта и кабака. Он пел, как поет птица. Связи с обществом у него не было, он пел не для него.
Он пел потому, что ему хотелось радовать себя, ловить самок. И когда, наконец, это ему надоело, он перестал петь. Среди детей, которых я знаю, помилование вредителей вызывало целую бурю негодования.
Как же это: предали страну, хотели обречь на голод рабочих и крестьян и не были расстреляны? В какие времена, в какую эпоху, в какой стране детей призывали к жестокости и поощряли вызывать бурю негодования из-за того, что человека не лишают жизни? Как все это объяснить?
Задачами «момента», ослеплением, трусостью или, как вы выразились, тем, что Сталин всех околдовал? И цитаты из отцовской книги весьма характерны не только, по-видимому, для его пера, его взглядов и позиций, но и для многих литераторов того времени. Не читала тогда, не буду читать и сейчас.
Из-за этих статей я и с отцом ругалась. Я ведь говорила ему в глаза все, что думаю. Это не случайно?
Может быть, между ними было большое чувство. У меня до сих пор такая тоска по Ларисе Михайловне… Красивая она была женщина. Отец даже меня брал на свои свидания с Ларисой.
Уезжая в ссылку, я хотела взять с собой портрет Рейснер, висевший над столом отца, но мать твердо сказала: «Это оставь». Только недавно и написала. Году в 57-м, когда реабилитировали меня и мать, я была на приеме у Микояна.
Мне запомнилась сказанная им фраза: «Напрасно Карл не захотел жить». На это я ему ответила: «Анастас Иванович, а какой ценой? Я, кстати, несколько раз обращалась с просьбой сообщить об обстоятельствах смерти отца.
Мне ни разу не ответили. Во всех биографиях, опубликованных, к примеру, в Польше, говорится, что он умер в 1939 году, но не сообщается, при каких обстоятельствах. А теперь я знаю, что моего отца убил в лагере наемный убийца.
Тихо, но отчетливо он произнес: «Когда-нибудь мы с вами поженимся». Когда я засобиралась домой, он подошел и сказал: «Пожалуйста, дайте мне ваш телефонный номер и позвольте вам позвонить. Меня зовут Капабланка». На следующее утро раздался телефонный звонок.
Это был Капабланка. Капабланка умер от инсульта в 54 года.
Полная версия Капабланка: Любовь и ненависть Название: Капабланка. Любовь и ненавистьСтрана: РоссияРежиссер: Александр ГоршановЖанр: документальныйПродолжительность: 00:39:02Год: 2012Перевод: не требуетсяОписание: В 30-е годы двадцатого столетия шахматы и шахматисты были в большом почете. А Капабланка был не только шахматным королем, но и дипломатом.
Оливы и луна. Елена старше Сальвадора на 11 лет. И её слова: «Мой малыш, я никогда тебя не брошу». С тех пор даже самые отъявленные анархисты и борцы с искусством заявляют: «Дали и Гала — не муж и жена.
И уж тем более не художник и его муза. Они — два полушария одного мозга». Отныне два полушария действовали синхронно. И сообща. Настолько синхронно, что впору поверить в метафизическое родство русской и испанской душ. Нет, в самом деле — и мы и они в своё время противостояли натиску чуждого мира — Орды и Халифата. И мы, и они состоялись как нации в этой чудовищной, жестокой борьбе. И вот результат. Пока ещё мало кому известный Сальвадор Дали вместе с режиссёром Луисом Бунюэлем в 1929 г.
Апофеоз жестокости — в этом кино глаз спящей девушки разрезается бритвой. И мы видим, как он вытекает. А многие годы спустя, когда Гала и Сальвадор уже были и женаты, и богаты, в их доме завели добрых пушистых кроликов, в которых Дали души не чаял. Но гениальный муж нечаянно обронил в адрес супруги дерзкое слово. И тогда по настоянию русской жены этих кроликов убили, освежевали, зажарили и подали к семейному столу. По сравнению с этим все их многочисленные скандальные оргии, все их смены любовников и любовниц кажутся чем-то незначительным. А ведь таких случаев было много. Недаром Сальвадор сказал: «Я разрешаю своей Гала иметь столько любовников, сколько ей хочется». Замок Пуболь, подаренный Дали своей жене.
Klubkova Леденец за щёку Скандальные лежания в постели Джона Леннона и Йоко Оно в голом виде на этом фоне кажутся детскими играми в песочнице.
Авторизация
- Алчная валькирия. Жена Дали была ещё более странной, чем её муж
- Музы гениев: как женам Чаплина, Дали и других великих мужчин жилось в браке
- Культура (МСК): программа передач на сегодня (и на другие дни)
- Сегодня, 31 декабря в истории:
Кто из шахматных королей женился на русской княгине?
Ольга Чегодаева Капабланка. Анастасия Вертинская в детстве. Хосе Рауль Капабланка Нью-Йорк 1927ШахматыПодробнее. Талисманом Капабланки была хрустальная роза-подарок его матери, которую выкрал Алехин однажды, строя козни Раулю через О. Чегодаеву, чтобы психически вывести его преред игрой, потому что Капабланка всегда носил свою розу с собой, а потеряв ее он лишился уверннности. Хосе Рауль Капабланка и Ольга Чегодаева. Княгиня Ольга Чегодаева, урожденная Чубарова, слышала и читала о Капабланке с раннего детства, его имя уже тогда поражало ее воображение тем, какой возвышенный тон принимали газеты, едва лишь заходила речь о кубинском гроссмейстере. Вскоре после того, как Капабланка оставил свою первую жену-кубинку, он встретил красавицу Ольгу Чегодаеву, русскую княгиню, молодую вдову эмигранта.
Замуж за гения. Реальность и фантазии княгини Чегодаевой- Капабланки - 10 марта 2024 года в 22:00
Перед ним преклонялись все, вплоть до коронованных особ. Его русская жена Ольга в славе своей и красоте не отставала от именитого мужа. Русская княгиня и кубинский шахматный король, Ольга Чегодаева и Хосе Рауль Капабланка были самой эффектной парой на бесчисленных дипломатических приемах и балах, которые Ольга называла партиями.
В 13 лет он уже стал чемпионом Кубы, легко разделавшись с многократным кубинским шахматным королем, а в 15 лет поступил в университет Нью-Йорка. Себе на жизнь Хосе зарабатывал тем, что играл на деньги в знаменитом шахматном клубе на Манхэттене, где ему удавалось обыгрывать самых опытных шахматистов.
Княгиня Чегодаева Фото: chesshistory. На протяжении шести лет Капабланка удерживал титул чемпиона мира по шахматам, обыграв самого Ласкера, который сказал о своем сопернике: «Я знал многих шахматистов и только одного гения — Капабланку! С 1913 г. Капабланка был не только шахматистом, но и дипломатом, и первым местом его службы стало консульство в Санкт-Петербурге.
Знаменитый шахматист Хосе Рауль Капабланка Фото: gettyimages. Он был красив и элегантен, богат и знаменит, и первые красавицы Америки сами добивались его внимания. Когда он приезжал на турниры, женщины поджидали его у входа. Он был очень влюбчивым, и связывать себя узами брака известный шахматист и дипломат не спешил.
Во время его визита в Петербург у него было несколько романов с балеринами Большого театра. А женился Хосе все-таки на кубинке, Глории Бетанкур, и, как он и мечтал, его двое детей родились на Кубе. Правда, этот брак продлился недолго — до того момента, пока он не встретил русскую княгиню Ольгу Чегодаеву. Гроссмейстер Хосе Капабланка с супругой Ольгой Фото: chesshistory.
Но Уна всегда проявляла себя как любящая и преданная женщина. Она вывезла практически все их сбережения и имущество и отказалась от американского гражданства ради супруга. Их брак продлился 34 счастливых года, на протяжении которых они расставались лишь однажды. Уна умерла в 66 лет от рака поджелудочной железы, спустя 14 лет после смерти мужа. Когда его не стало, она жила затворницей в их семейном особняке. Прекрасно образованная и при этом страстная, гордая и деятельная, она фактически околдовывала мужчин одним своим присутствием.
Так случилось и с Сальвадором Дали. Их познакомил Поль Элюар — тогдашний муж Галы он же и подарил ей этот псевдоним. Ей было 35, Дали — на 10 лет меньше. Между ними сразу же возникла непреодолимая тяга друг другу, вылившаяся потом во взаимное обожание. И это неудивительно: он искал опытную и умную женщину, которой смог бы преклоняться, а она хотела вечного праздника и феерии. Эти двое нашли свое друг в друге.
Как-то во время прогулки, в самом начале знакомства, Гала сказала Дали: «Мой мальчик, мы теперь никогда не расстанемся». Она была не только музой: эта женщина взяла на себя решение всех бытовых и практических вопросов, занималась продажей картин, а если они не продавались, заставляла Дали разрабатывать модели шляпок, пепельниц, оформлять витрины магазинов, заниматься рекламой. Ее деловое чутье подсказало отправиться с мужем в США — там его ждал оглушительный успех. Гала служила своеобразным катализатором творчества и карьеры Дали — не зря черты ее лица проступают практически на всех его портретах. Однако позже супруги начали отдаляться друг от друга, даже территориально: Гала всё больше времени проводила в подаренном мужем замке Пуболь, где принимала многочисленных любовников. Ей вторил Дали: «Я разрешаю Гале иметь столько любовников, сколько ей хочется.
Я даже поощряю ее, потому что меня это возбуждает». При этом сам художник в отношения с другими женщинами не вступал. Гала умерла в клинике после перелома шейки бедра в 1982-м. Дали, похоронив ее в Пуболе, как она просила, прожил еще семь лет. Она познакомилась с Оззи, когда тот был в первом браке. После того как рокера выгнали из группы, он ушел в полугодовой запой — именно тогда Шэрон взяла его жизнь и карьеру в свои руки.
Унаследовав от отца железную деловую хватку и не менее стойкий характер, она забрала у него контракт Оззи и сама стала сперва продюсером, а в 1982 году и женой Осборна.
Через некоторое время Ольга вышла замуж за всеобщего американского любимца — адмирала Ж. Русская княгиня пережила шахматного короля более чем на полвека. В память о своих любимых мужчинах написала книгу «Памяти любимых неживых»Т. Произведение относится к жанру Документальная литература.
На нашем сайте можно скачать бесплатно книгу "Хосе Рауль и княгиня Ольга" в формате pdf или читать онлайн. Здесь так же можно перед прочтением обратиться к отзывам читателей, уже знакомых с книгой, и узнать их мнение.
Лидия Циргвава - биография, личная жизнь (фото)
Княгиня ольга чегодаева и шахматный король хосе рауль капабланка, в акте «Berenice» (Береника) приверженец-шипун Эгей проникся ироничной моделью, что он должен обладать полными ограничениями своей умирающей обезьяны Береники, и выламывает их, совершая. Новости. Контакты. Московский Дом Ахматовой. Уникальное собрание обширной информации по всем отраслям знания. Содержит сведения по всем областям науки, техники, литературе и искусству; всю важнейшую историческую, социально-экономическую, географическую информацию по всем странам мира; все.
Ольга Чегодаева «Хосе Рауль Капабланка - молодые годы»
Уникальное собрание обширной информации по всем отраслям знания. Содержит сведения по всем областям науки, техники, литературе и искусству; всю важнейшую историческую, социально-экономическую, географическую информацию по всем странам мира; все. Ольга Чегодаева-Капабланка-Кларк: русская княгиня, "солнечная девочка" 39. О своем втором муже, легендарном шахматисте Капабланке, Ольга написала мемуары и вырученные за них средства перечислила его бывшей жене и детям, с которыми ей удалось сохранить хорошие отношения. Ольга Чегодаева-Капабланка-Кларк: русская княгиня, "солнечная девочка" 39. Хосе Рауль Капабланка и Ольга Чегодаева встретились когда ему было 46, а ей 35. Русская княгиня и кубинский шахматный король, Ольга Чегодаева и Хосе Рауль Капабланка, были самой эффектной парой на бесчисленных дипломатических приемах и балах, которые Ольга называла партиями.
5 шахматистов, которые пользовались у женщин феноменальной популярностью
Они — два полушария одного мозга». Отныне два полушария действовали синхронно. И сообща. Настолько синхронно, что впору поверить в метафизическое родство русской и испанской душ.
Нет, в самом деле — и мы и они в своё время противостояли натиску чуждого мира — Орды и Халифата. И мы, и они состоялись как нации в этой чудовищной, жестокой борьбе. И вот результат.
Пока ещё мало кому известный Сальвадор Дали вместе с режиссёром Луисом Бунюэлем в 1929 г. Апофеоз жестокости — в этом кино глаз спящей девушки разрезается бритвой. И мы видим, как он вытекает.
А многие годы спустя, когда Гала и Сальвадор уже были и женаты, и богаты, в их доме завели добрых пушистых кроликов, в которых Дали души не чаял. Но гениальный муж нечаянно обронил в адрес супруги дерзкое слово. И тогда по настоянию русской жены этих кроликов убили, освежевали, зажарили и подали к семейному столу.
По сравнению с этим все их многочисленные скандальные оргии, все их смены любовников и любовниц кажутся чем-то незначительным. А ведь таких случаев было много. Недаром Сальвадор сказал: «Я разрешаю своей Гала иметь столько любовников, сколько ей хочется».
Замок Пуболь, подаренный Дали своей жене. Klubkova Леденец за щёку Скандальные лежания в постели Джона Леннона и Йоко Оно в голом виде на этом фоне кажутся детскими играми в песочнице. Равно как и провозглашённая поколением хиппи «свободная любовь».
Уже устав от многочисленных оргий втроём с Дали и первым мужем, поэтом Полем Элюаром, а также вчетвером, с приглашённым в тёплую компанию художником Максом Эрнстом, Гала заявила: «Жаль, что моя анатомия не позволяет мне заниматься любовью сразу с пятью мужчинами! Картина Сальвадора Дали «Великий Мастурбатор», 1929 год. Гала Дали называли «алчной валькирией», «жадной русской потаскухой».
А она, когда живопись Дали падала в цене, лично бегала по лавочкам и галереям: «Купите наши изобретения!
Он активно участвовал в соревнованиях: в 1928-1931 годах сыграл в 10 турнирах, в семи из них заняв первое место. Последние годы жизни. Нового, и последнего, взлета достиг в 1936 году, победив вместе с Михаилом Ботвинником на третьем Московском и знаменитом Ноттингемском международных турнирах; создал классический "Учебник шахматной игры" 1936. Много сделал для популяризации и развития шахмат в СССР, благодаря своим гастролям в 1925, 1935, 1936 годах и многочисленным выступлениям в советской шахматной периодике. Его второй женой была русская княгиня Ольга Чегодаева, родственница поэта Сергея Городецкого, впоследствии ставшая женой героя Америки, адмирала Ж.
Кларка и выпустившая книгу "Памяти любимых неживых" 1992, Буэнос-Айрес. В 1939 году впервые выступил на Всемирной шахматной олимпиаде за сборную команду Кубы и занял первое место на первой доске, опередив Алехина. Готовясь к матчу-реваншу с русским шахматистом, написал "Шахматные лекции".
Но Бальмонт и Городецкий накинулись на не из-за того, что в одной строчке было три "у" подряд. Уроки Бальмонта и Городецкого прояснили ей главное: поэзия - это внутренняя музыка слова, это ритм. Стихи она писала всю жизнь, но поэтессой себя не считала.
Ольга бежала из революционной России с семьей через Константинополь. Отец, воевавший в Белой армии, к тому времени был убит. В дни революционных боев погибли почти все ее родственники - честные, благородные люди, служившие Отечеству. В Константинополе девушка познакомилась и вышла замуж за офицера Белой гвардии Чегодаева, который вскоре погиб. Уезжая из России, она забыла свои бриллианты в коробке из-под конфет. Когда она прибыла в Америку, в ее кармане было почти пусто.
Девушка оказалась в чужой стране без средств. Но не погибла. Красивая, восхитительная, манкая, она первые свои деньги она заработала в качестве модели. Потом Ольга снималась в кино. Ольга Чегодаева Ольга Чегодаева Капабланка был сражен ослепительной красотой русской княгини и добился того, что она стала его женой. И вот теперь Капа уставился на русский самовар, подарок друга.
Он подошел полюбоваться и отразился в тусклом , желтоватом искажающем блеске: сплющенный, неимоверно толстый человечек с носом-клювом, похожий на птицу... Глаза у птицы были какие-то ошалелые, чужие. Ольга потянула его за рукав: принесли торт, который она заранее заказала. Неисправимый сладкоежка, он даже не почувствовал его вкуса. А торт был отменный - в виде черно-бело шахматной доски с двумя одинокими фигурками короля и королевы. Это он и она.
Отныне вместе и навсегда. Ольга постаралась. Еще шампанского? Да, пожалуй, надо расслабиться. На пароходе, везущем молодоженов в Голландию, Капа сидел на палубе закутанный в клетчатый плед. Ему на какой-то момент показалось, что ровные клетки черные и белые.
Это все нервы. Надо смотреть на водную гладь - свинцово-серую, мрачную и угрожающе застывшую. Ольга сидела в шезлонге рядом, делая вид, что читает, а на самом деле то и дело бросала на мужа озабоченные взгляды. Он сделан из другого теста. Никто не верил, что он не терзает себя ежедневными шахматными задачами, как все остальные, не выписывает шахматных журналов, не анализирует чужие партии. Для него шахматная партия - это танец, красивый, изящный, а главное - легкий, именно легкий.
Бог дал ему особый талант: взглянув на первые два хода противника, до мелочей предугадывать тот причудливый танец черных и белых фигур, который развернется на шахматном поле. Капа заранее знал все "па" этого танца и практически никогда не ошибался. Но потом интуиция предала его, он стал совершать один неверный шаг за другим. Появились его постоянные спутницы - депрессия и головные боли. Перед турниром АВРО он был в хорошем настроении. С гордостью он представлял свою красавицу Ольгу , раздавал налево-направо интервью.
Перед ним преклонялись все, вплоть до коронованных особ. Его русская жена Ольга в славе своей и красоте не отставала от именитого мужа. Русская княгиня и кубинский шахматный король, Ольга Чегодаева и Хосе Рауль Капабланка, были самой эффектной парой на бесчисленных дипломатических приемах и балах, которые Ольга называла партиями.
Алчная валькирия. Жена Дали была ещё более странной, чем её муж
Не пройдёт года, и вы подниметесь благодаря этому гению! А ведь изобретения были неплохими. Прозрачные манекены на витринах. Накладные ногти. Искусственные груди. Обтекаемые формы кузова автомобилей... В те же самые годы нечто подобное предлагал и жупел нынешней цивилизации — Адольф Шикльгрубер, известный впоследствии как Гитлер. Дали и Гитлера. Только вот Сальвадору повезло — ему досталась такая же, как и он, сумасшедшая русская жена. А другому — нет.
Дали, в отличие от Адольфа, была уготована иная судьба. Детей он не убивал. Зато подарил им знаменитый логотип карамельки на палочке, который был за несколько секунд разработан автором «Атомного распятия». Да-да, обёртку леденца «чупа-чупс» придумал Сальвадор Дали. Кстати, получил он за это весьма любопытное вознаграждение. Каждый день ему с фабрики присылали ведёрко сластей. Гений шёл на детскую площадку, разворачивал карамельку, облизывал её и бросал в песок. На глазах у истекающих слюною детей. И так — пока не кончится запас.
Сальвадор Дали в 1959 году. А что же его Гала? Она умерла. Но за год до её смерти произошла душераздирающая семейная сцена.
Россия, 39 мин Вся информация В 30-е годы двадцатого столетия шахматы и шахматисты были в большом почете. А Капабланка был не только шахматным королем, но и дипломатом.
Перед ним преклонялись все, вплоть до коронованных особ.
Им предначертано было стать любовниками, а затем супругами. Княгиня вручила ему свои неопубликованные мемуары, чтобы издать в России книгу о Капабланке. Изучив эти уникальные материалы, исследователь поразился. Писатель Феликс Медведев: «Эта встреча в моей журналистской судьбе оказалась одной из самых знаковых... Мне показалось, что ее жизнь — это сладковатые «брызги шампанского», которое подносилось и подносилось к столу. Но мне это только казалось. Ее жизнь была не такой уж сладкой». Ольга была из очень элитной, как бы сейчас сказали, семьи.
Получила прекрасное образование. Писала стихи.
Главное отличие людей — хороший ты человек или дрянь. Отец был веселым, жизнерадостным. Работая в «Известиях», печатаясь чуть ли не в каждом номере, он зарабатывал немало. Но в доме никогда не водилось лишних денег. Потому что всегда находились товарищи, которым надо было помочь. Особенно по линии Коминтерна.
Вообще он никому не отказывал, если был нужен. В школе, где я училась, несмотря на занятость, выступал с докладами о международном положении. С каким приподнятым настроением он шел на эти встречи! Отец выходил во двор, и его окружали ребятишки. Мы жили в Доме на набережной. Стоило только отцу выйти во двор, как он забывал про свои доклады и забавлялся с детьми. Очень любил животных. У нас в доме всегда водилась какая-то живность.
Когда отца забрали, наша собачка Чертик долго не ела, и мы думали, что она сдохнет. Вот это протест так протест! Я бы сказала, что чрезмерная любовь отца портила меня. Но именно память об этой любви поддерживала меня всю жизнь. Это был человек, которому ничего не надо было для себя, кроме, пожалуй, одного: книг. Он очень много читал, библиотека его была огромна, тысяч двенадцать томов. Он читал на многих языках мира. Родным языком его был польский.
Доклады свои и статьи он не писал, а диктовал стенографистке, ее звали Тося. Мне кажется, что так, как работал отец, мало кто из журналистов сегодня умеет работать. Много общался с людьми. Часто работал ночами. Из-за этого я виделась с ним мало. Я уходила в школу, а он спал. Жили мы скромно, хотя вроде бы все было. Одевали нас всех одинаково.
Пионерская форма состояла из сатиновой юбочки и ситцевой белой кофты. В школе я была хулиганка. В связи с этим помню один разговор с отцом. Прихожу как-то раз из школы, а он меня встречает и с порога: «Сонька, ты должна быть честной». И я пошла. Пришла в одну школу, директор спрашивает, почему я именно в эту школу хочу устроиться. И выпроводил меня. Побрела я в другую школу, у Никитских ворот.
Директор, помню его имя, Иван Кузьмич Новиков он преподавал необязательный предмет «Газета» спрашивает: «Читаешь ты статьи Карла Радека? Отец мне никогда ничего не запрещал, и я читала все, что вздумается. Воспитывали меня по так называемому саксонскому методу. В тринадцать лет вручили ключи от квартиры и сказали, что я могу уходить, приходить, когда вздумается, и никто не имеет права спрашивать, куда я иду. И в мою комнату никто не имел права заходить без стука. Считаю, что система правильная. Своим долгом отец считал таскать меня на всевозможные заседания. Так и «заседала» я с трехлетнего возраста то в Коминтерне, то на съездах разных.
Помню, вышел Алексей Максимович [13] , открыл съезд, и говорил, между прочим, на мой взгляд, плохо. Я запомнила, что он почему-то расплакался. По заданию Ленина отец бывал в Германии, там его «засекли» и посадили в тюрьму Моабит. Смешно, но он потом вспоминал об этом периоде по-доброму. Говорил, что мог изучать в тюрьме русский язык. Ведь по-русски он говорил очень смешно, с акцентом, коверкая фразы. Например: «За ничто на свете я этого не сделаю». Я говорю: «Папа, по-русски говорят: ни за что на свете».
Его часто приглашали на приемы, и надо было ходить в смокинге. А смокинга у отца не было. Даже черного костюма не имелось. Ему прощали как чудаку «неполноту» гардероба. В жизни, в быту у него были три слабости: книги, трубки и хороший табак. Из множества его трубок сохранилась только одна. Передала мне ее Мария Малиновская. Трубка побывала с новыми хозяевами в лагерях, но друзья отца, которые выклянчили эту трубку у него незадолго до ареста на память, сумели ее сохранить.
На валюту, которую выдавали ему при поездках за границу, он позволял себе покупать только трубки. Больше ничего. Остальное привозил и сдавал государству. Помню, как-то собирался в Женеву, и я попросила привезти мне рихтеровскую готовальню. Отец отрезал: «Обойдешься, буду я валюту тратить на твою готовальню, сходи в комиссионку и купи». Время, проведенное за любой игрой, считал потраченным даром. Мы с мамой играли в карты, а отец все возмущался, он не знал даже названия карт. Мама имела разряд по шахматам, и ей надо было поддерживать форму, играть, так отец в такие минуты иронизировал: «Сонька, мать-то опять в шахматы играет».
И кто такая Таша Смилга? Как-то вышло, что многие мои подруги, с которыми я была в местах не столь отдаленных, с ним дружны. Вот он и решил посвятить всем нам, а в особенности Галине Шапошниковой кстати, невестке маршала Шапошникова стихотворение. Таша Смилга — дочь одного из соратников Ленина Смилги. Что касается эпизода, описанного в стихотворении, то история такова. Когда я вернулась окончательно в Москву в 1961 году, жить мне было негде. Ждала, пока дадут вот эту квартиру, жила в комнатке. Соседка попалась сволочь, пьяница.
Однажды говорит мне: «Ты одна, вражина, и я одна, буду хулиганить как мне вздумается, и ничего не докажешь». А я в ответ ее же оружием, меня голыми руками не возьмешь. Однажды, когда после очередного перепоя она стала выяснять со мной отношения, я надавала ей по морде. Она одна, и я одна. Вот так. И каких людей! Если уж жертвами оказались Тухачевский, Бухарин, Рыков, Радек, если они дали себя растоптать, то что взять с нас, бедных и сирых? Так вот, мы сами позволили Сталину распоряжаться нашими судьбами, сами отдали себя на его произвол.
Вот почему я и считаю, что пенять-то нечего. Жаль только, что слишком поздно это поняли. Жизнь прошла. Несмотря на напряженное международное положение, я ставлю перед Вами вопрос о посмертной партийной реабилитации моего мужа и отца моего сына — Бухарина Николая Ивановича… С настоящим заявлением я обращаюсь не только от себя, но и по поручению самого Бухарина. Уходя в последний раз на февральско-мартовский Пленум в 1937 году Пленум заседал не один день , Николай Иванович, предчувствуя, что он уже больше не вернется, и учитывая мою тогдашнюю молодость, просил меня бороться за его посмертное оправдание. Этот невыносимо тяжкий момент никогда не умрет в моей памяти. Измученный страшными, необъяснимыми для него подозрениями, ослабевший от голодовки в знак протеста против чудовищных обвинений, Бухарин пал передо мной на колени и со слезами на глазах просил, чтобы я не забыла ни единого слова его письма, адресованного «Будущему поколению руководителей партии», просил бороться за его оправдание: «Клянись, что ты это сделаешь. Нарушение этой клятвы противоречило бы моей совести… Такое письмо отправила вдова Н.
Бухарин находился в Берлине. Его командировали для подготовки документов, связанных с мирным Брестским договором. Однажды услышал об удивительной гадалке, предсказывающей судьбу. Любопытства ради решил посетить обитавшую на окраине города предсказательницу. То, что наворожила ему хиромантка, было поразительно: — Вы будете казнены в своей стране. Бухарин оторопел, ему показалось, что он ослышался, переспросил: — Вы считаете, что Советская власть погибнет? Ларина росла в семье профессиональных революционеров, после Октября ставших у руля государства. Поэтому вся ее жизнь проходила в сложной общественной атмосфере той поры: политические дискуссии, споры, распри и, наконец, террор.
Имя отца Анны Михайловны сегодня забыто, хотя похоронен он у Кремлевской стены. Анна Михайловна помнит себя очень рано. На четвертом году жизни она стала настойчиво интересоваться, где ее родители, — она видела их крайне редко. Ей запомнился ворчливый ответ деда: «Твои родители — социал-демократы, они предпочитают сидеть по тюрьмам, бегать от ареста за границу, а не сидеть возле тебя и варить тебе кашу». Девочка не поняла, что такое социал-демократы, но тюрьма была невдалеке от дома, и дед говорил ей, что там сидят воры и бандиты. Подавленная, Аня больше не решалась спрашивать о родителях, которых увидела после Февральской революции, когда они вернулись из эмиграции. И я решила, что социал-демократы вовсе не так уж плохи. В тот день мать повела меня в Художественный театр смотреть «Синюю птицу» Метерлинка.
Весь день я находилась под впечатлением от увиденного, а когда легла спать, сновидение повторяло спектакль. И вдруг кто-то дернул меня за нос. Я испугалась, ведь Кот на сцене был большой, в человеческий рост, и крикнула: «Уходи, Кот! В тот момент я и поймала свою синюю птицу, символизирующую стремление к счастью и радости, не сказочно-фантастическую, а земную, за которую заплатила высокую цену. В детстве меня привлекали в нем неуемная жизнерадостность, озорство, страстная любовь к природе и знание ее он был неплохим ботаником, великолепным орнитологом , а также его увлечение живописью. Это может показаться смешным и нелепым, тем не менее это так… Если всех близких товарищей отца я называла по имени и отчеству и обращалась к ним на «вы», то Николай Иванович такой чести удостоен не был. Я называла его Николаша и обращалась только на «ты», чем смешила и его самого, и своих родителей, тщетно пытавшихся исправить мое фамильярное отношение к Бухарину, пока они к этому не привыкли. Однажды в кабинет отца, где, как обычно, было полно народу, пришел Ленин.
Для меня в ту пору он был равным среди равных. Помню его смутно. Но один забавный эпизод запал в память на всю жизнь. Когда я вошла в кабинет отца, только-только ушел Бухарин. Речь, по-видимому, шла о нем, я не могла понять всего, что говорилось Лениным, но запомнила одну фразу: «Бухарин — золотое дитя революции». Это высказывание Ленина о Бухарине стало потом хорошо известно в партийных кругах и воспринималось как образное выражение. Я же пришла от сказанного в полное замешательство, так как все поняла буквально, и заявила Ленину протест. Я еще не спала и видела, как две слезы, только две, катились из скорбных глаз отца по его мертвенно-бледным щекам.
День похорон — 27 января — совпал с моим днем рождения. Отец сказал: теперь твой день рождения 27 января отменяется, этот день — день траура навечно. Твой день рождения мы будем отмечать 27 мая, когда пробуждается природа и все цветет. Самое примечательное заключается в том, что отец поехал со мной в загс на Петровку, чтобы заменить метрическое свидетельство. Изумленный его просьбой, сотрудник загса долго упирался, советуя день рождения отмечать 27 мая, но документы не менять. Наконец сдался. И я была зарегистрирована вторично спустя десять лет после моего рождения. По этому метрическому свидетельству мне выдали паспорт, в котором и по сей день значится датой моего рождения 27 мая.
Много раз я заставала Сталина у Николая Ивановича. Однажды, это было году в двадцать пятом, я написала стихотворное послание, которое заканчивалось словами: «Видеть я тебя хочу. Без тебя всегда грущу». Показала стихи отцу, он сказал: «Прекрасно! Раз написала, пойди и отнеси их своему Николаше». Но пойти к нему с такими стихами я постеснялась. Отец предложил отнести стихи в конверте, на котором написал «От Ларина». Я приняла решение: пойти, позвонить в дверь, отдать конверт и тотчас же убежать.
Но получилось не так. Только я спустилась по лестнице с третьего этажа на второй, как неожиданно встретила Сталина. Для меня было ясно, что он идет к Бухарину. Недолго думая, я попросила его передать письмо, и Сталин согласился. Так, через Сталина какая же зловещая ирония судьбы , я передала Бухарину свое первое детское объяснение в любви. По настоянию Сталина Бухарин переехал в Кремль. Пройти туда без пропуска было нельзя. Хотя впоследствии Николай Иванович оформил для меня постоянный пропуск, застать его в ту пору дома было почти невозможно.
Я специально изменила свой маршрут в школу, шла более длинным путем, лишь бы пройти мимо здания Коминтерна — оно находилось против Манежа, возле Троицких ворот, — в надежде встретить Николая Ивановича. Не раз мне везло, и я, радостная, устремлялась к нему. Мать немного посмеивалась над нашим увлечением, не принимая его всерьез: отец молчал и в наши отношения не вмешивался. Осенью и зимой 30-го и в начале 31-го года свободное время мы старались проводить вместе. Бывали в театрах, на художественных выставках. Я любила часы общения с ним в его кремлевском кабинете. Николай Иванович любил читать вслух… «Платить за квартиру не имею возможности…» …Весь день 2 ноября 1987 года Анна Михайловна провела у телевизора. Она ловила каждое слово в докладе Генерального секретаря ЦК КПСС, произнесенном им на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октябрьской революции.
Волновалась, нервничала, ожидая чего-то очень для нее важного. Важного, как она понимала, для многих, но для нее — как ни для кого. Когда до нее донеслись слова, сказанные когда-то Лениным, о том, что «… Бухарин… законно считается любимцем всей партии…», она удовлетворенно вздохнула. Несколькими днями позже она с радостью прочитала в газете «Известия», что имя Бухарина восстановлено в советской истории. Бухарчик был удивительно цельной натурой, он хотел переделать жизнь, потому что ее любил», — писал о Бухарине Илья Эренбург. Николай Иванович попросил сшить костюм без мерки и пытался объяснить портному, как сильно занят. Но он забыл, что такой выход из положения был неосуществим прежде всего потому, что единственный старый костюм был на нем. Отдав костюм портному, главный редактор газеты мог явиться на работу только в нижнем белье.
Минуту для посещения портняжной Бухарин нашел. Новый костюм ему сшили, он съездил в нем в Париж, в нем же впоследствии был арестован. Через два месяца после ареста мужа Анна Михайловна с сыном, отцом Николая Ивановича и его первой прикованной к постели женой Надеждой Михайловной, его другом, также позднее репрессированной она написала письмо Сталину, что не желает быть членом партии в то время, когда Бухарину предъявляют чудовищные необоснованные обвинения, и лично ему отослала свой партийный билет , были переселены из Кремля в Дом правительства у Каменного моста Дом на набережной , к тому времени уже наполовину опустошенный. Прислали счет за квартиру. Калинину маленькую записочку: «Михаил Иванович! Фашистская разведка не обеспечила материально своего наймита Николая Ивановича Бухарина — платить за квартиру не имею возможности, посылаю Вам неоплаченный счет». Последние месяцы перед арестом …Коснулись темы «Бухарин и Пастернак». Говорили о прекрасной оценке творчества Бориса Леонидовича, данной Бухариным в докладе на Первом съезде советских писателей.
Вспомнили стихотворение поэта «Волны», посвященное Николаю Ивановичу: Он сам повествовал о плене Вещей, вводимых не на час, Он плыл отчетом поколений, Служивших за сто лет до нас. Анна Михайловна отметила, что в дни тягостных предарестных событий, когда однажды в газетах сообщили это была очередная уловка Сталина , что дело Бухарина прекращено, Николай Иванович получил телеграмму от Ромена Роллана и поздравительное письмо от Пастернака, чем он был глубоко взволнован. А позже, когда во второй половине января 1937 года была снята подпись Бухарина как ответственного редактора газеты «Известия» и стало яснее ясного, что дела Николая Ивановича совсем плохи, Борис Пастернак вновь прислал Бухарину коротенькое письмо, как ни странно, не задержанное. В письме он писал, что никакие силы не заставят его поверить в предательство Бухарина. Он также выражал недоумение по поводу происходящих в стране событий. Получив такое письмо, Николай Иванович был потрясен мужеством поэта. Бухариным, когда Сталин во всей полноте показал деспотическую сущность своего характера. События развивались следующим образом.
Как считает Анна Михайловна, последние месяцы жизни Бухарина до ареста — это время, когда подготовка его физического уничтожения стала явной, и отсчет тем дням начался с процесса Зиновьева и Каменева, то есть с августа 1936 года. Родился сын, и сорокасемилетний отец пребывал в радостном возбуждении. Он был счастлив. Через месяц после рождения семья уехала на Сходню, где находились дачи «Известий». В начале августа Николай Иванович получил отпуск и отправился на Памир осуществить свою давнюю мечту — поохотиться в горах. Сопровождал его в поездке секретарь Семен Ляндрес кстати, отец писателя Юлиана Семенова. На Памире Бухарин забрался в такие дебри, где не было ни почтовой, ни телеграфной связи. Две недели Анна Михайловна с нетерпением ждала вестей.
И вести, неожиданные, страшные, появились 19 августа. Она прочитала в газетах о начале процесса так называемого троцкистского объединенного центра, о том, что многие его участники дали показания против Бухарина. Вскоре появилось заявление Прокуратуры о начале следствия по делу упомянутых на процессе лиц, в том числе и ее мужа. На собраниях выносились гневные резолюции: «Посадить на скамью подсудимых…» Опубликовали извещение о самоубийстве Томского. Волновался, что арест произойдет прямо в аэропорту. Увидев меня, воскликнул: «Если бы я мог предвидеть подобное, убежал бы от тебя на пушечный выстрел». Бухарин лихорадочно соображал, откуда ему позвонить Сталину. Дежурный охраны как ни в чем не бывало отдал честь члену ЦИКа.
Лихорадочный звонок, уже из своего кабинета, Сталину. Незнакомый голос ответил: «Иосиф Виссарионович в Сочи». Сидел целыми днями в своем рабочем кабинете, ожидая звонка. В начале сентября пригласили в ЦК для разговора с Кагановичем. Вновь решил позвонить Сталину, последовал тот же ответ: «Иосиф Виссарионович в Сочи». Вернувшись из ЦК, рассказал невообразимое: ему устроили очную ставку с Сокольниковым, другом его юности, и тот показывал против него. Николай Иванович пытался не бездействовать: читал, делал выписки из немецких книг, работал над большой статьей об идеологии фашизма. К концу ноября нервное напряжение стало столь велико, что работать больше он не мог.
Метался по квартире, как загнанный зверь. Заглядывал в «Известия» — не подписывают ли газету фамилией другого редактора. Но подпись была та же: «Ответственный редактор Н. Он недоуменно пожимал плечами. В первых числах декабря по телефону оповестили о созыве Пленума ЦК. О повестке дня сказано ничего не было. Придя с Пленума домой, Бухарин закричал: — Познакомься! Твой покорный слуга — предатель, террорист-заговорщик.
Сталин сказал, что не надо, дескать, торопиться с решением, а следствие — продолжить. Бухарин подошел к Сталину и сказал, что надо бы проверить работу НКВД, разве можно верить клеветническим показаниям. Сталин ответил, что прошлые заслуги Бухарина никто не отнимает, затем отошел в сторону, не желая продолжать разговор. Три последующих мучительных месяца Николай Иванович провел главным образом в небольшой комнатке своей квартиры, в бывшей спальне Сталина по его просьбе Бухарин поменялся квартирой со Сталиным после того, как трагически погибла Надежда Аллилуева. Анна Михайловна почти постоянно находилась возле мужа, за исключением тех минут, когда выходила к ребенку. Однажды она увидела пистолет в руке Николая Ивановича, закричала. Снова бесполезное объяснение со Сталиным. Все шло к развязке давно уже продуманного приговора, хотя в мгновения относительного просветления Николай Иванович надеялся на жизнь.
Тот остановился. Слов Анна Михайловна найти не могла. Серго смотрел на нее такими скорбными глазами, что и по сей день она не может забыть его взгляда. Затем он пожал ей руку и сказал два слова: «Крепиться надо! Орджоникидзе оставалось жить считанные дни. Это уже «февральско-мартовского». Повестка дня: вопрос о Бухарине и Рыкове. Бухарин решает не идти на Пленум и объявляет голодовку.
Письмо в Политбюро: «В протест против неслыханных обвинений объявляю смертельную голодовку…» Звонок в дверь, трое мужчин, приказ о выселении из Кремля. Звонок от Сталина. Пришедшие слышат разговор и разбегаются к «чертовой матери». Побледнел, осунулся, синяки под глазами. Попросил глоток воды. Анна Михайловна выжимает апельсин, всего каплю. Стакан летит в угол: «Ты вынуждаешь меня обманывать Пленум, я партию обманывать не стану». Из-за похорон Орджоникидзе Пленум откладывается.
Потом новая повестка дня с вопросом об антипартийном поведении Н. Бухарина в связи с объявленной голодовкой. Принимает решение: на Пленум идти, голодовку не прекращать.