26 апреля 2024, 12:08 — Общественная служба новостей — ОСН. Телеведущая Эльвира Фазлиева, похоронившая четыре года назад дочь Аиду, сообщила, что потеряла еще одного ребенка. Существует еще одна проблема — в обсуждениях перинатальной потери боль отца практически всегда невидима. Это общение мне тоже очень помогло. За это я им благодарна! На бебиблоге есть сообщество "наши потери", возможно, Вы сможете найти подруг и там. "Меня спасли, но ребенок умер": истории мам, потерявших детей в роддоме. Читайте о материнстве без цензуры на сайте для мам.
Потеря малыша
Осторожно, новости. МЧС сообщает, что на месте работают порядка 50 пожарных и 17 единиц техники. Это общение мне тоже очень помогло. За это я им благодарна! На бебиблоге есть сообщество "наши потери", возможно, Вы сможете найти подруг и там. Существует еще одна проблема — в обсуждениях перинатальной потери боль отца практически всегда невидима.
Медиапартнеры #надопоговорить
- Київська єврейська месіанська громада
- Статьи, Схемы, Справочники
- Форум сайта Memoriam.ru
- Предпринимателям компенсируют потери от паводков: утверждены правила
«Прощай, мой маленький»
Она единственная врач, кто отнесся к нам по человечески, наверно она понимала, что Максимке не долго осталось, она нас жалела. Звонки разрешены до 22:00 - Спасибо, а можно я буду звонить несколько раз? Я понимаю, что я не могу Вас тревожить часто, но я должна знать, что с ним, как он…Пожалуйста! Идем с мужем к машине, не чувствую ничего. Брат пытается накинуть на меня куртку, говорит, что холодно, что я замерзну, а я должна быть сильной и держаться - Максиму нужна моя сила. Едем в Академ, не могу ничего делать, голова пустая только одна мысль - он должен жить! Рядом муж, примерно в таком же состоянии, но он пока еще не осознал, до конца не осознал, что произошло.
Потому что сегодня в Интернете опубликована следующая новость: Которая после болезненной потери ребенка все же решилась рассказать о ней миру. Более того, все эти пять лет после трагедии Дарья борется с системой здравоохранения за допуск к детям в реанимацию и за то, чтобы малышам своевременно оказывали адекватную помощь, которая бы соответсввовала мировым стандартам медицины. Сегодня умер мой сын, ему было 8,5 месяцев. Это случилось ровно 5 лет назад. И сегодня я хотела бы рассказать, насколько мы больны. После смерти Максима я потеряла смысл жизни.
Я не понимала, что происходит, не знала какое время суток, мое тело существовало, но меня в нем не было. Так продолжалось несколько дней, пока я не выплеснула часть своей боли на бумагу - пока не написала свой рассказ, который не смогла дописать до конца. Рассказ я прочитала на похоронах - 16 ноября, и мои родственники попросили его опубликовать. С тех пор вы меня знаете. Случилась огромная история, много дел сделано, но не сделано главное - я не смогла сломать черствость и безразличие в тех, кто сообщает родителям о смерти детей. За пол года до смерти Максюши, моя сводная сестра потеряла сына внутриутробная смерть за день до родов , и она мне рассказала КАК в Европе обращаются в таком случае с родителями.
Я была поражена чуткости, такту и бережному отношению медработников. Но это у них... Как было со мной: Утром 12 ноября нас с мужем пригласили к 12:00 на консилиум, с нами говорили и вешали лапшу на уши... Меня буквально под руки выводили из отделения. Выставив нас за дверь, нам сказали, что часы приема как обычно, уходите.... Мы стояли перед дверью, выслушивая ворчание медперсонала о том, что мы мешаем всем.
Я помню то ощущение вакуума - ни боли, ни страдания, просто вакуум. Прошло 2 часа, к нам вышел зав. И всё. И точка. Я вышла из оцепенения и услышала издалека свой голос: - но как...?... Попрощаться хотя бы?!
И закрыл дверь на замок. И тут первый провал в памяти - не помню, что именно произошло, но, говорят, я пинала дверь реанимации ногами и кричала, чтобы меня пустили к сыну, что я не уйду, пока не увижу его. Дверь открылась и мне сделали строгий выговор, пообещали вызвать охрану и вывести меня из больницы насильно. Не знаю как, но я уговорила врача отвести нас к Максюше. Реанимационный зал. Старый советский кафель, облезлая дермантиновая кушетка, на ней лежит сверток.
Подхожу на ватных ногах и боюсь заглянуть свертку в лицо. Муж обнимает меня... Мы просто не верим. Большего ощущения сюрреализма в моей жизни не было. Возле нас стоит кто-то из сотрудников реанимации и строгим голосом выдает команды: - руками не трогать! Близко не подходить!
Этот голос возвращает меня в реальность и в голове проскальзывает мысль: "я никогда этого не забуду. Это же кошмар какой-то". Поворачиваюсь на голос и спрашиваю: - а можно его поцеловать? Нельзя и все тут. Не положено. В их БОЛЬНОЙ системе коррдинат, где все с ног на голову, где человеческая жизнь не значит ничего, где нет ничего человечного, нет добра и сострадания, в их мире матери запрещено целовать ребенка, а тем более - взять на руки.
Это наше общество... Это электорат. Это народ.... Много чего нельзя. В ретроспективе последних 55 часов жизни моего Максима, могу сказать, что отношение к нам - скотское. И страшно, что люди, работающие внутри системы, не родились такими, а стали, благодаря системе.
Правила и регламенты написаны какими-то роботами-фашистами. И, я точно знаю, что если бы тогда с нами поступили по-человечески, если бы к нашей потере и нашему горю отнеслись бережно, если бы позволили проститься с сыном и отпустить его, то я не стала бы эти пять лет заниматься благотворительностью, политикой и изменением системы здравоохранения. Пять лет я работала бесплатно, помогая родителям маленьких пациентов, заставляя систему работать. Исправляя ошибки чиновников... И каждый день я заставляла себя вставать и идти, это было смыслом моей жизни... Лэйсэн Муртазина Уфа : Мамы, потерявшие детей… Я не знаю, как помочь людям, пережившим, переживающим подобную трагедию.
Возможно, истории, рассказанные здесь, дадут им хоть какой-то ориентир. Это хороший и светлый праздник, когда отмечается день самого важного и невероятно любимого человека. Но в жизни случаются непомерно кощунственные вещи, противоестественные и противоречащие самой природе — когда родители теряют своего ребенка. Весь ужас случившегося заключается в том, что женщина остается матерью, но ребенка уже рядом нет. Эти женщины выжили. Выжили, после своей смерти.
Там оставалось много Данькиных друзей, женщины, с которыми мы там познакомились и с которыми мы общались на протяжении нескольких лет. Кроме того, когда мы с Даней еще была в Москве, и я видела, как там для детей были организованы различные праздники, обучение, приходили клоуны, знаменитости какие-то. У нас же дети были предоставлены сами себе, развлекали друг друга как могли. В первое время я не понимала, что я сама себя спасаю. Помню, Даньке было 40 дней, я купила 3 или 4 трехколесных велосипеда, большие машинки, на которые можно сесть и кататься. Я это везла как подарок от Дани.
Я тогда просто вспоминала, как было в Москве, и я хотела, чтобы и у наших детей это было. Проводила праздник, привозила бытовую химию, воду, приезжала с волонтерами. Мне всегда казалось, что если Данька меня видит, то он мной гордится. У меня и сейчас такое ощущение. Я воспринимаю свой фонд «Потерь нет» , который родился из этой деятельность, как своего ребенка. Когда-то в 2011 году я его родила, а сейчас ему уже 5 лет.
И с каждым годом он становится взрослее, сильнее, умнее, профессиональнее. Мне очень нравится, когда люди вспоминают что-то, какие-то интересные моменты из его жизни. У моего Даньки был друг Рома. Он сейчас взрослый, 21 год. Прошло уже 8 лет, но он каждый год приходит на поминки. И мне так приятно, когда он вспоминает какие-то вещи, которые были связаны с их дружбой.
И я по сей день узнаю какие-то фишечки, которые они творили, а я о них знать не знала! И мне приятно, что этот маленький тогда мальчик, до сих пор помнит моего сына, ценит эту дружбу. Когда я смотрю в соцсетях его фотографии, я думаю, надо же, уже какой большой. И у меня мог бы быть того же возраста ребенок. Мне конечно радостно, что у Ромы жизнь сложилась, и он такой красивый, умный парень. Наверное, лучше откровенно с ребенком поговорить, о том, что с ним происходит.
В этих случаях с мамами не случается необратимых трагедий. Мамы не принимают решения тоже уйти вслед за ребенком. Ребенок же оставляет какой-то наказ. Мы даем ему возможность принять эту ситуацию, имеем возможность попрощаться — и это бесценно! В погоне за спасением родители забывают о самом умирающем ребенке. Эти паллиативные дети уже настолько замученные лечением, они просто хотят, чтобы их оставили в покое.
В этот момент, может быть, лучшим будет осуществить его детскую мечту. Свозить в «Дисней ленд», познакомиться с какой-то личностью, может он просто хочет остаться дома в кругу семьи. Я наделала много ошибок. Я сейчас вспоминаю, и думаю, может быть, он меня простит. Потому что я, конечно же, хотела как лучше. У меня тогда не было этих знаний.
Я вспоминаю, что он даже пытался об это поговорить, а я не услышала. Сейчас я бы обязательно поговорила с ним, объяснила, что в жизни так бывает… нашла бы подходящие слова. Я мечтаю организовать день памяти для таких мам. Чтобы они имели возможность встречаться, говорить об этом, вспоминать. И не только плакать, но и посмеяться. Потому что у каждой мамы есть какое-то счастливое воспоминание, связанное со своим ребенком.
Я стараюсь именно такое вспоминать. Конечно, ребенок, умирающий у тебя на руках — это отпечаток на всю жизнь. Но когда особенно тяжело, я стараюсь вспоминать что-то хорошее. О том, как он обо мне заботился, как он смеялся, как мы куда-то ездили, как он любил свой велосипед, как он любил собирать свои лего-конструкторы. Его дни рождения, как мы отмечали новый год. Мы все объединялись ради него всей родней.
Я паковала полночи эти подарки, мы придумывали следы, как дед мороз зашел из окна и оставил подарки. И это очень ценные и приятные воспоминания. Я помню, как он родился, как мне дали его на руки. На утро мне его принесли, я подумала: «Боже, какой он красивый! Другие как-то не очень… но мой! Я гордилась, что в годик он говорил три слова: киса, мама и муха.
Когда он пошел, еще не было года, я думала — это только мой! Больше никто! Это уникальный случай! Когда только умирает ребенок, нельзя звонить и спрашивать «как у тебя дела».
И нужно обязательно говорить о случившемся. Если пытаться закрыть эту тему, то родители будут ее переживать внутри себя. Важно вспоминать, дать возможность родителям самим рассказать об этом. Если ребенок только-только ушел, конечно же, мама каждый день ездит на кладбище. Может, попробовать вместе с ней совершить этот ритуал, помочь ей добраться, если нет автомобиля. Быть помощником. Не нужно отговаривать ездить туда! Мама интуитивно начинает делать какие-то вещи, которые ей помогают. Просто нужно прислушаться и не идти наперекор. Для меня первые три года — это было самое сложное время. Все вокруг напоминает о присутствии. Я знаю, многие мамы увешивают фотографиями квартиру. Какие-то вещи любимые берегут. Например, у меня уже девятый год пошел, но до сих пор стоит собранным его конструктор лего. Я люблю говорить: это он собрал! Представляете, в свои годы! Там такая сложная конструкция, автомобиль на моторчике. И я так гордилась тем, что он это собрал. Конечно же, нельзя оставлять маму надолго наедине с этим горем. Дать ей выговориться, поплакать. Многие говорят: ну не надо, не плачь… пусть она плачет! Это нужно, это очень важно — оплакать свою потерю Эта боль всегда будет со мной. Это никуда не денется. И ни у одной матери, потерявшей своего ребенка, это не уйдет. Мне кажется, родители этих детей на всю жизнь становятся паллиативными. Этим родителям на протяжении всей жизни нужна помощь. У нас две дочери — Мария, 32 года, и Светлана, 30 лет. Маша замужем, живет в Новом Уренгое. Ее дочке 6 лет, сынишке 2 года. Работает тоже, как и я, в художественной школе. Светлана всю жизнь занимается танцами, работает хореографом. Еще учась в педколледже, каждый год работала в пионерском лагере хореографом, вожатой. Там она и увидела детей из детдома, которые проводили в лагере все лето. Она меня несколько лет уговаривала взять девочку — Верочку, очень уж она ей понравилась — тоже любительница танцевать. Но я долго не могла решиться, и только осенью 2007 г. Заявление приняли, сказали ждать звонка — пригласят для прохождения Школы приемных родителей. Звонка не было долго, я уж решила, что не подходим. Позвонили в апреле. Мне сказали, что Верочку нам не дадут, так как у нее есть брат, детей разлучать нельзя. А нам дадут другую девочку — Алину. Ее отдали в семью в прошлом году, но хотят вернуть. Родилась она в многодетной семье — четвертый или пятый ребенок. По детдомовским документам — все побывали в местах заключения. Мать лишили родительских прав, когда ей было 3 года. С тех пор она находилась в приюте, с семи лет в детдоме. Дом, где она жила с родителями, сгорел. Помнит она только бабушку, которая приходила к ней, пока ее не забрали в семью. Не знаю почему, но мне стало страшно. Тогда я не могла себе объяснить этот страх, сейчас думаю, это — было предчувствие будущих наших событий, знак того, что если боишься — не берись! Помню ту минуту, когда мы ее увидели в первый раз. Алину должны были привезти и сразу отдать нам в семью, чтоб дети ее не травмировали расспросами. Мы пришли за ней с дочерью Светланой. Нас подвели к Алине. Она сидела за столом, безучастная, с опущенными плечами, вся вжалась в стул, как будто хотела, чтоб ее никто не замечал. Взгляд ее был устремлен в никуда. Когда ее спросили, пойдет ли она жить к нам в семью, она глянула на нас мельком и кивнула, как будто ей было все равно. Так 31 мая 2008 года она стала нашей. На тот момент ей было 10 лет. По документам она Алина. Но дома мы зовем ее Полиной. Мы решили поменять ее имя, после того, как она прочла где-то, что Алина означает «чужая». Долго выбирали. А еще Полина означает — маленькая. А ей так хотелось побыть маленькой, любимой, ведь она этого была лишена. Полина кроме школы посещала еще художку и музыкалку. У нее было много друзей. Она оказалась веселым, жизнерадостным ребенком. И в родне все приняли ее, как свою, родную. Началась наша больничная эпопея в конце августа 2010 года. Полина обнаружила у себя какую- то шишечку. С 17 ноября 2010 года отделение онкогематологии стало нашим вторым домом. Мы там жили: лечились, учились, ходили, когда было можно, в магазины, кафешки, кино. Знакомились с новыми людьми. Дружили, ссорились, мирились. В общем, жили почти как раньше, за исключением одного: учились жить с каждодневной болью. У детей боль — физическая, у родителей — моральная, душевная. А еще мы учились переживать потери. Наверное, в нашем случае, это слово надо писать его с большой буквы, ведь это не просто Потери, это Камилочка, Игорь, Сашенька, Илюса, Егорка, Владик… А в душе жила надежда, что нас это минует. Мы вылечимся, забудем об этом времени, как о страшном сне. Полинка мне здесь стала по-настоящему родной. Мне хотелось взять ее на руки, прижать к груди, закрыть собой от этой болезни. Я ее не родила, но выносила, выстрадала. Как мы радовались, когда нас выписали домой в июле. И как недолгой оказалась наша радость… В ноябре мы вновь оказались в нашем 6 отделении. Весь год домой мы приезжали только для того, что бы собрать вещи в очередную поездку. Мы надеялись! Мы жили этой надеждой! Но в декабре и здесь нам вынесли страшный вердикт. До последнего дня Полинка радовалась жизни, радовалась, что скоро наступит весна. Она успела поздравить всех с первым днем весны и прожить в своей последней весне три дня… Как я прожила эти два с половиной года? Первые полгода я просто разучилась разговаривать. Не хотелось ни с кем говорить, никуда ходить, никого видеть. Не отвечала на телефонные звонки. Я уволилась из художки, где проработала 25 лет, была завучем. Я каждый день смотрела фотографии, заходила на ее страничку вКонтакте — перелистывала ее записи и по-новому их осмысливала. В магазине я в первую очередь шла к тем товарам, которые покупала, когда мы лежали в больнице, к тому, что можно купить Польке. На улице видела девочек, похожих на нее. Дома все ее вещи, каждую бумажечку сложила в ее шкаф. Выбросить или отдать что-то я даже не помышляла. Мне кажется, что тогда слезы у меня из глаз просто лились постоянно. В апреле на мое попечение старшая дочь оставила внучку. Сейчас я понимаю, как им трудно было на это решиться, но этим они, наверное, спасли меня, вытянули из депрессии. С внучкой я опять научилась смеяться и радоваться. В сентябре устроилась на работу в Детско-юношеский центр руководителем изостудии. Новая работа, новые люди, новые требования. Куча бумажной работы. Приходилось учиться, не только работать, но и жить в новой для меня действительности. Время на воспоминания были только ночью. Я училась жить, не думая о прошедшем. Это не значит, что я забыла — это было в сердце каждую минуту, просто я старалась не думать об Этом. Я благодарна людям, которые были со мной, что они не тормошили меня расспросами. Иногда было страшно общаться с людьми, боялась, что затронут больную тему. Я знала, что ничего не смогу сказать, вообще ничего — у меня просто перехватывало дыхание, сжималось горло. Но в основном рядом были понимающие и принимающие мою боль люди. Мне и сейчас тяжело говорить на эту тему. С другой стороны, я с благодарностью вспоминаю, как настойчиво звонила мне, если я не отвечала — моим детям, одна из мамочек, ставшая мне просто подругой. Она писала мне в интернете, требовала ответов. Я просто вынуждена была с ней общаться. Она ругала меня, за то, что я не отвечаю другим, ведь они переживают за нас, обижаются моим невниманием, тем,что я их попросту игнорирую. Сейчас я понимаю, насколько она была права. После пройденных вместе испытаний, они не заслужили такого отношения. Это был полнейший эгоизм с моей стороны — думать только о своем горе, заставлять их чувствовать вину за то, что их дети живы, а не радоваться этому вместе с ними. Я благодарна тем, кто помнит Полину. Мне радостно, когда ее подружки пишут что-то о ней в интернете, выкладывают ее фото, вспоминают о ней в дни памяти. Сейчас я понимаю, как была не права, даже эгоистична, когда обижалась на тех, кто мне говорил, что не надо больше ее тормошить, что надо дать ей прожить последние дни спокойно, дома, в окружении близких, не нужно ее больше колоть, принимать лекарства. Я считала, что нужно бороться до конца, тем более что и Полина так хотела. Просто ей никто не говорил, что ей уже нельзя помочь. Но я-то это знала! А продолжала биться в каменную стену. Вспоминаю другую девочку, мама которой приняла неизбежное, и спокойно давала и делала для дочери все, что та хотела. А я Полине не давала покоя. Начинаю прощать тех, на кого обижалась во время лечения. С обидой ушли мы из больницы. Вернее, я ушла с обидой. Полина, мне кажется, вообще не умела обижаться. Или жизнь научила ее это не показывать. Прощаю, потому что они просто люди, просто делают свою работу. А паллиатив не входит в их компетенцию. Оказывается, их этому и не учили. Сейчас я знаю, что паллиативной помощи, как таковой в России нет, за исключением Москвы и Питера, да и там все очень сложно. Однажды меня спросили — хотела бы я забыть об этом периоде своей жизни? Забывать не хочу. Как можно забыть о своем ребенке, о других детях, о том, как жили, что переживали вместе. Болезнь научила нас многому. Это часть моей жизни, и я не хочу ее лишаться. Наша потеря ужасна, и действительно несправедлива. Прошло 10 месяцев, а я до сих пор смотрю на могилу своей доченьки — и не верю. Посещать собственного ребенка на кладбище — в этом есть что-то нереальное. Словно я покинула собственное тело и смотрю на кого-то чужого, незнакомого, который стоит там и кладет на землю цветы и игрушки. Неужели это — моя жизнь? Расхожая фраза о том, что мать готова отдать жизнь за своего ребенка, становится до конца — на уровне эмоций — понятной лишь тогда, когда сама становишься матерью. Быть родителем — значит, носить свое сердце не внутри, а снаружи. Как бы вы ни представляли себе, что чувствует человек, потерявший ребенка, умножьте это в триллион раз — и этого все равно будет мало. Мой опыт таков: искреннее человеческое участие и доброта удивляли меня столько же раз, сколько их отсутствие. На самом деле, не так важно, что говорить человеку. Сказать «я тебя понимаю» мы, на самом деле, тут не можем. Потому что не понимаем. Понимаем, что плохо и страшно, но не знаем глубины этого ада, в котором сейчас человек находится. А вот мать, похоронившая ребенка, испытывает к другой матери, похоронившей ребенка эмпатию, сострадание, подкрепленное опытом. Вот тут каждое слово может быть хотя бы как-то воспринято и услышано. А главное — вот живой человек, который тоже такое пережил. Поэтому первое время я находилась в окружении таких матерей. Осиротевшим родителям очень важно говорить о своем горе, говорить открыто, без оглядки. Я обнаружила, что это — единственное, что хоть как-то облегчает боль. А так же много, спокойно и долго слушать. Не утешая, не приободряя, не прося радоваться. Родитель будет плакать, будет винить себя, будет пересказывать по миллиону раз одни и те же мелочи. Просто быть рядом. Очень важно найти хотя бы одну-две причины продолжать жить. Если заложить в голове такую прочную основу, она будет служить буфером в те моменты, когда возникнет желание «сдаться».
Мне его даже не показали. Просто отдали его вещи и все. А дальше как в тумане: организация похорон, выбор креста и гробика. Ему в этот день исполнилось всего 2 месяца. Мой малыш даже не знал, что такое дом. Я себе простить не могу, что когда мой малыш умирал, меня не было рядом. После 9-ти дней, мы с мужем уехали в так называемый отпуск на две недели. Думали, что как-то станет легче. Но легче не стало. Подскажите, как нам это пережить. Я не могу так. Это очень больно. Мы нашего маленького ждали 4 года, а за 2 месяца он от нас ушёл... Марина, Северодонецк, Украина, 26 лет Липкина Арина Юрьевна Психолог-консультант Ответ : Это очень большое горе, и я искренне сопереживаю Вам и всем Вашим близким, и конечно, Вашему малышу, который так рано покинул свою семью. Когда ребенок умирает, боль и опустошение являются абсолютно подавляющими, разрывающими соединение с жизнью во всех аспектах и смыслах. Горе это и шок, и онемение, и отрицание, может быть даже спутанность сознания и неверие, - все эти эмоциональные состояния помогают выжить сейчас Вашей психике, чтобы Вы не были в тотальном соединении с потерей. Со временем некоторые из этих первых эмоций может начать снижаться, уходить и появляться другие - чувство вины, гнева, одиночества, отчаяния, печали и сожаления. Из-за интенсивности всех эмоций Вы можете чувствовать, что не в состоянии понять все, что испытываете.
Ремонт здесь не делали уже лет 20. Дикий холод. Следующая дверь - реанимация, всем вход запрещен. Врачи подхватили малыша, унесли за эту дверь, со мной осталась только медсестра скорой заполнять карточку. Не помню вопросов, не помню, как подписывала бумаги. Через 40-50 минут выходят врачи скорой - стабилизировали, есть шанс. Хватаю за рукав - Живой? Можно к нему? Он будет жить? Качают головой - спрашивайте у местных врачей, да - жив, как и что дальше - все вопросы не к нам, нам надо ехать, у нас другие пациенты. Снова жду, кусаю губы, молюсь. Врачи скорой уехали - они сделали все, что смогли в тех нечеловеческих условиях. Спасибо им, они дали нам шанс, дали надежду. Нам повезло, что единственная свободная бригада скорой были профессионалы - врачи-кардиологи. Отправлено: 18. Реанимация Прошел еще час или два - ощущение времени нет, мечусь по лестничной клетке, полное бессилие. Рассказываю ей все, показываю все наши карточки, обследования. В душе надежда - все это им поможет, они обязательно разберутся, найдут причину, как его спасти. Вы мама? Рассказываю всю историю снова, смотрю на нее - что с ним? Он выживет? Выходит угрюмый небритый мужик - это главный реаниматолог Владимир Аркадьевич: - Ваш ребенок в очень тяжелом состоянии, сколько времени он был в коме? Рассказываю снова все с самого утра, прошу его помочь, умоляю пустить к сыну - нет, нельзя, сейчас нельзя. Две минуты. Уходит за дверь. Меряю шагами лестничный пролет, считаю кафельную плитку - 33 желтых, еще сколько-то красных. Через некоторое время выходит медсестра, кидаюсь к ней - можно к сыну? Пожалуйста, умоляю… - Нет, только после получения разрешения у врача - обращайтесь к нему. Мужчина в очках? Уже вечер, за окном валит мокрый снег. Постоянно снуют люди, никакой стерильности. Вот проходит огромная тетка с двумя сумками, вся как снеговик, с сапог отваливаются куски мокрой грязи. Идет прямиком в реанимацию - она одна из медсестер, пришла на смену. Снова выходит реаниматолог - можно к сыну? Иду на ватных ногах по старому грязному линолеуму, захожу в палату - просторное помещение не знавшее ремонта с советских времен, большие окна законопачены одеялами и затянуты серыми простынями. На полу поломанная кафельная плитка, две кровати, на правой лежит мой малыш. Тихонечко касаюсь маленькой пухлой ручки. Маленькие пальчики чуть теплые, изрезаны и в крови - ему брали много анализов, нужно было много крови. В горле комок.. Ты только приходи в себя, мы тебя сразу перевезем в хорошую больницу, там тебя вылечат и мы поедем домой к твоему Мишеньке и Карасику, они по тебе очень скучают. Меня душат слезы, не могу говорить…Медсестра требует, чтобы я ушла. Наклоняюсь к малышу и целую его в горячий лобик, шепчу ему - я с тобой, я всегда с тобой, очень тебя люблю. Выхожу в коридор, перед глазами жуткая картина - мой славный малыш, моя маленькая теплая булочка в трубках - в носике две трубки, во рту еще одна, кожа вокруг стянута сермяжным лейкопластырем. В подключичной вене - катетер, его не смогли вставить сразу - вокруг расплылся синяк, большое фиолетовое пятно. На левой ножке на пальчик закреплен какой-то датчик, еще один на левой ручке. На груди прилеплены какие-то датчики. Рядом с кроватью стоит аппарат ИВЛ единственный в больнице передвижной аппарат, который пролезает в дверь реанимации , кардиодатчик, капельницы…Не могу поверить - все это страшный сон, это кошмар, я сейчас проснусь, а Максимка рядом со мной, весь славный розовощекий карапуз. Приехал мой брат и дядя поддержать меня, побыть со мной. Увидев эту лестницу, общее состояние больницы, послушав, как гавкают на меня врачи, некоторые просто проходят мимо с невидящими глазами - были в шоке. Вот-вот должен прилететь муж, они поехали за ним, снова меряю шагами лестничный пролет. Сменился дежурный реаниматолог, вместо угрюмого небритого мужика пришла замученная жизнью женщина средних лет - Наталья Анатольевна. Она единственная врач , кто отнесся к нам по человечески, наверно она понимала, что Максимке не долго осталось, она нас жалела. Звонки разрешены до 22:00 - Спасибо, а можно я буду звонить несколько раз? Я понимаю, что я не могу Вас тревожить часто, но я должна знать, что с ним, как он…Пожалуйста! Идем с мужем к машине, не чувствую ничего. Брат пытается накинуть на меня куртку, говорит, что холодно, что я замерзну, а я должна быть сильной и держаться - Максиму нужна моя сила. Едем в Академ, не могу ничего делать, голова пустая только одна мысль - он должен жить! Рядом муж, примерно в таком же состоянии, но он пока еще не осознал, до конца не осознал, что произошло. Потому что сегодня в Интернете опубликована следующая новость: На что это было похоже и как это было. Чем дальше, чем больше проходит времени, тем больше постепенно все забывается, теряется в новых заботах, поэтому решила записать впечатления, пока они еще достаточно свежи. Процесс этот не безболезненный, но вполне терпимый. Боль и прочие неприятны ощущения очень быстро забываются. Сейчас мне даже кажется, что я родила - как в туалет сходила - хотя тогда мне, конечно же, так не казалось. А после родов ощущения как при потере невинности - лежишь, истекая кровью, все болит, и довольная как сто китайцев. Началось это 12 июня, в субботу. Поскольку рожать я собиралась не раньше июля, где-то ближе к 10 числу, то накануне в пятницу 11 июня ходила на работу, там в этот день очень вовремя давали зарплату. А в субботу, на день независимости, планировали пойти на Красную площадь, там должны были летать самолеты, потом на работу, вечером наконец-то собрались в Консерваторию... Я проснулась утром, чтобы сходить в туалет. Уже когда сидела на унитазе, мне показалось, что из меня вытекает что-то еще, но решила, что мне это только показалось. Вернулась, легла. Вскоре протечка повторилась - несильная, правда. Текло что-то прозрачно-белое. Я посмотрела на часы - 8:46. Было понятно, что, скорее всего, отходят воды, но я решила подождать еще немного - может, обойдется. К тому же, я не планировала, что это начнется так рано. Вскоре стало понятно, что процесс не останавливается. Я позвонила маме домой, где она подтвердила, что это именно отходят воды, и закричала: Я разбудила мужа, объяснила в чем дело и сказала что надо собираться ехать в Обнинск - рожать я собиралась там, прикинула, что за 3 часа успеем доехать. Позвонила домой, сказала, что выезжаем. Пока собирались, из дома позвонили еще раз, сказали, что никакого дома, немедленно скорая и ближайший роддом - то бишь, королевский. И еще подумалось, что если такой ранний срок 2-го я была на УЗИ, мне поставили срок 34-35 недель , ребенок может роится недоношенным. Муж пошел к соседям вызывать скорую. Из меня вытекало - время от времени, порциями, с каждым разом все больше и больше. Но очень хотелось домой. Я надеялась, что приедет скорая, осмотрит меня, и, может, скажет, что часа три у меня еще есть и до дома я все-таки доеду. Через какое-то время приехала скорая, сказали, что осматривать меня они не могут, погрузили и повезли в роддом. Приемное отделение роддома: дверь с окошком. Появившаяся в окошке женщина, выслушав рассказ скорой а у меня с собой не было ни страхового полиса, ни обменной карты - правда, родители уже выехали и должны были через 3 часа все это привести , приоткрыла дверь и запустила меня во внутрь. Посторонних туда не пускают, все остаются в приемном отделении. Выходной день. На весь роддом один дежурный врач обычно по 2 врача на каждое отделение. И вообще я хотела домой. Думала - может, врач меня осмотрит и отпустит, я и успею доехать до дома. Меня попросили показать выделения, убедились, что это действительно воды. Взвесили на весах пока взвешивали, я залила весы. Потом дали стерильную рубашку с желтыми пятнами , простыню, сказали отдать всю одежду, все вещи и мобильный телефон. В общем, абсолютно все мое, на мне остались только казенные вещи. И вот тут мне стало страшно. Поэтому мобильник я все-таки протащила под мышкой, как средство связи с внешним миром. Так я оказалась в смотровой. Я все еще надеялась, что доктор осмотрит меня и отпустит домой... Сначала я попала в уки акушерки. Стандартная процедура - побрили лобок, сделали клизму так я узнала, как делают клизму, а также то, что это, оказывается, сосем не больно. Потом повели на кресло, где меня посмотрела врач, пошарила во мне ручкой больно, черт подери, как же головка вылезать будет! Так я поняла, что домой уже не попаду... Кровати с панцирными сетками, покрытые жесткими матрасами. Подушек в роддоме не предусмотрено вообще! В вену вставили катетер - здоровенную иголку с двумя краниками, при помощи которой можно и кровь из вены брать, и лекарство водить. Дали какое-то средство для стимулирования схваток воды у меня отходили, а схваток не было, роды начались с патологии. Сначала на мгновение стало жарко. Потом ненадолго затошнило до искр из глаз - это началось раскрытие шейки матки. Медсестра сказала, что я должна радоваться каждой схватке сомнительное удовольствие. Простыня между ног, конечно, спасает от вытекающих вод, но не сильно. Очень холодно потом мне принесли одеяльце, но помогало оно немного. Лежу в какой-то луже, и мне, в общем-то, все равно. Действительно, роды - не самый процесс, наверное, правы были древние, сказавшие, что человек появляется из праха и грязи... Но все это уже не имеет никакого значения. Схватки идут с периодичностью в 2 минуты по 45 секунд. Лежу в комнате большую часть времени одна - делать со мной на данном этапе нечего, а медсестра одна на все отделение как я потом узнала, они еще и полы моют - санитарок нет! Время от времени ко мне походят, кладут руку на живут - меряют интенсивность и продолжительность схватки. Тянущие боли внизу живота, как при расстройстве желудка или при менструации, болит поясница. Очень хочется сесть, спрятав руки под живот, или дрыгать ногами, на худой конец - сжимать и разжимать кулаки. Всего этого делать нельзя: в вене катетер, а внизу живота головка ребенка. Сесть нельзя категорически , ногами дрыгать тоже. Если честно, чувствую себя так, что мне явно не до переживаний выходящего наружу ребенка. Только массировать поясницу и переждать хватку. Кричать не разрешают тоже - на самом деле, нужно беречь силы, они еще понадобятся, чтоб они не уходили в крик. Время от времени подкатывает тошнота - это раскрывается шейка матки. И главное - это гнетущее сознание того, что это только начало, и данный этап может продлиться долго, очень долго. Капельница с глюкозой. Рядом на тумбочке стоят часы, мне надо мерить продолжительность схваток и время между ними. Очень не хватает мужа - просто нужен близкий человек, который утешал бы и держал за руку. И еще - все время хочется в туалет то ли я на клизме посидела плохо, то ли расстройство желудка, которое мучило меня предыдущие пару дней - хотя, может, это было не расстройство желудка, а схватки? Акушерка, которая вследствие недостатка персонала выполняет еще и обязанности санитарки, ругаясь, выносит за мной судно. Вскоре ей это надоело, и кончилось это тем, что я была отправлена с капельницей в туалет однако! Потом подошла врач, сказала, что когда шейка матки раскроется на 5 сантиметров, дадут обезболивающее,. Cия новость сильно меня воодушевила, и я стала просить обезболивающее, как наркоманы просят дозу. В 3 часа действительно ввели обезболивающее. Жить стало легче. Врач сказала, что сейчас начнет опускаться головка, будет давить на прямую кишку это называется потуги - ощущения как ОЧЕНЬ сильно хочется в туалет но тужится НЕЛЬЗЯ, так как шейка матки еще не раскрылась. Сказала, что если будет очень больно, кричать хоть кричать разрешили. Следующий час прошел действительно относительно спокойно. Боль была не очень сильной, я приняла боле или менее удобную позу насколько это вообще было возможно с катетером в вене и задремала. Временами меня настигали схватки, переходящие в потуги, но сопротивляться им не было никаких сил, да и больно было не очень: они приходили и уходили, а я никак на это не реагировала. В 15:44 зазвонил телефон - звонили с работы - но я была сонной и решила не брать трубку. Тем временем вскоре стала заканчиваться: то ли действие обезбаливающего проходило, то ли боли стали сильнее. Тут я ощутила, насколько неотвратимы по своей силе потуги - чтобы ты не делала, даже будучи полностью расслабленной, начинаешь тужится против своей воли. Вот здесь нужно на потугах медленно и глубоко дышать, вдох через нос, выдох через рот - помогает тужишься не так сильно. Движение вокруг меня усилилось, рядом со мной уже сидели врач, медсестра и акушерка. Я все время когда думала о родовом процессе, не могла себе представить, что же это я буду чувствовать, когда шейка матки раскроется достаточно широко: как же это будет ощущаться, ведь там все раздвигается, и кости таза тоже, наверное, больно... Так вот. Я не чувствовала НИЧЕГО кроме того, что очень хочется в туалет , и только по тому, как врач свободно запускала в меня ручку и шарила там, я понимала, что вообще-то уже все раздвинулось. Тужится до сих пор нельзя. Было очень стыдно, если я вообще в состоянии была испытывать хоть какие-то эмоции. При очередной потуге, как мн показалось, стало выходить буквально все и изо всех дырок. Говорила она со мной очень добро и ласково. Это, когда рожаешь, самое главное. Вскоре мне разрешили тужится и показали, как это надо делать на каждой схватке. Наступал самый ответственный момент, когда, собственно, надо прилагать усилия, чтобы родить ребенка.
«С уходом малыша я исчезла». Пять потерь и новая история мамы
И вот 19. Тесты делала,но они всегда были отрицательны или с очень бледной 2 полоской. Поэтому описать все те чувства,что захватили меня в то утро я просто не могу!!!! Это и радость и срах,и умиление и как же все будет,что делать,а буду ли я хорошей мамой........ Приходу в комнату ,муж уже проснулся и спрашивает :"Ну,чего там у нас? Потом племяшке писать,но только чтоб она никому больше не говорила пока..... Сразу мысли а как назвать если мальчик!!!! А как назвать если девочка!!!! Днем поехали с мужем гулять,попутно завернули в мебельный,присматривались,думали ремонт делать,для пополнения семьи!!! Я была самой счастливой тогда!!! Вечером покушав около 18.
И вот после 18 у меня начало потягивать с лева в низу.... Ну думаю как раз во вторник и скажу об этом Г. Легли спать,но к одинацати вечера боль стала нарастать и усиливаться. Муж полусонный спрашивает:"Что с тобой,может скорую вызовем? НО боль не проходила. Почемуто не стала пить обезбаливающее.... Сильно заболело и я решила встать походить,но смогла дойти только до окна комната 10 км. Мой вскочил,успел меня поймать и положить на кровать и тут я сдалась и сказала вызывай скорую. Пока она ехала около 40-50 минут муж дважды набирал номер скорой и спрашивал где она? Хотя понятия не имела как и что это такое,и какие признаки.
Приехал врач скорой,я ему все расказываю про узи,про кисту,про дюф,он в это время меряет мне давление и я выжу как у него глаза на лоб лезу!!! Вобщем положили меня на плед и понесли,сама встать не смогла,в лифте не грузовом спустили с 5 этажа,и вперед ногами стали выносить из подезда. Когда уже в машину грузили меня,врач сказал:"Не переживай,кого случайно вперед ногами выносят,тот живет долго!
Потом стала зашивать разрезы. Неприятно, но терпимо. Прикольное ощущение - чувствуешь, как на тебе ШЬЮТ. Сказала, что швы снимут на 6-й день, а сидеть нельзя будет еще 3 недели. Потом врач ушла. Акушерка убрала родовой зал и принесла мне телефон. Сказала, что лежать мне так еще 2 часа.
В общем я, вполне счастливая, стала названивать всем кому не лень в основном родственникам и знакомым кролика и сообщать о своем подвиге. Вот я и лежала в луже крови, довольная, как 100 китайцев а кровь потихоньку капала из меня еще 2 часа - довольно интенсивно, еще неделю - не так интенсивно, но что-то капает и до сих пор - это сокращается матка. Акушерка сказала, что я наконец-то улыбаюсь, потому что доставили меня с глазами испуганного кролика. А мне было так хорошо, так легко, как, наверное, не было все предыдущие 9 месяцев. Чувствовала я себя так, что едва сдержалась, чтобы не предложить помочь акушерке убирать родовой зал. Два часа я пролежала никому не нужная и всеми забытая. Впрочем, как оказалось, издевательства надо мной еще не закончились. Через 2 часа пришла акушерка, забрала катетером мочу в общем, я думала, будет страшнее , вытерла меня и отвезла на каталке в палату, где мне предстояло лежать. Я наконец-то могла лежать на животе!!! Зато на спине не могла: очень болела задница.
Больше ничего не болело. Как будто я не рожала, а с запором боролась. Главное впечатление от всего послеродового периода - как у ослика Феди. В 10 вечера опять пришла акушерка, сводила меня в туалет, сказала, что в связи со швами на унитазе мне сидеть нельзя. Спросила, как я себя чувствую, не кружится ли голова. Я сказала, что замечательно, только очень болит попа. Я как ни старалась уснуть после родов а предыдущую ночь я тоже почти не спала , несмотря на всю усталость, всю ночь почти ворочалась, счастливая и умиротворенная. А на утреннее кормление в 6 утра мне уже принесли моего мышонка. Так началась моя новая жизнь, в которой было много трудного и интересного например, осваивать кормление грудью и э... Однако, это уже совсем другая история.
Вместо резюме. Если честно, в связи с родами я больше всего боялась двух вещей: 1. Будет больно вообще 2. Будут резать это тоже больно Могу сказать вот что. Боль вполне терпимая. Чем дальше, тем больше мне кажется, что боли не было вообще. Главное - это очень, естественная боль, не так, как, например, когда болит зуб, или поясница. В общем, это скорее не боль, а просто неприятные ощущения. Самый противный период, конечно, схватки, главным образом потому, что нечего делать, только терпеть. А дальше интереснее.
Когда уже непосредственно рожаешь, боли как таковой нет - просто надо очень сильно потужиться. ПП резать. Как я и писала выше, это не больно вообще. Главная мысль такая. Это не столько больно, сколько просто труд - такой же, как, например, заниматься бегом, копать на раскопе, писать аналитичку и пр. Это не просто, но это не есть, например, какая-то болезнь, или что-то неприятное и противоестественное. Просто еще один процесс в жизни, требующий внимания и усилий, как, например, написание диплома. И результат, и сам процесс. Даже как-то стало жалко, что мужчинам это испытать не суждено. Это письмо я пишу спустя 1 год, 7 месяцев и с тех пор, как моя жизнь разделилась на «до» и «после».
К письму прилагается «Постановление о закрытие уголовного дела». Но, к сожалению, скупые строки следователя никогда не смогут передать чувства матери, потерявшей ребенка. Мой семилетний сын Игорек очень жизнерадостный, веселый и подвижный мальчик. Редко болеющий ребенок, любящий подвижные игры и постоянно задающий массу вопросов. Так было когда-то. Впервые «мы» переболели ветрянкой в 1,5 годика об этом имеется запись в амбулаторной карточке,10. Все как у всех, вылечили и побежали познавать мир дальше. Но в 7 лет диагноз повторился на пасхальные праздники , врач у которого мы были на приёме Стрельченко Тамара Викторовна , участковый педиатр Корсунь-шевченковской ЦРБ удивила ответом, что переболеть подобной болезнью два раза невозможно, и объяснила это тем, что первичный диагноз тогда был поставлен неверно. После болезни сын был 10 дней дома, хотя больничный при таком диагнозе не менее 21 дня врач поинтересовалась состоянием здоровья, но не предложила сделать анализы, чтобы проверить все ли в норме. На этом наше лечение от повторного заболевания ветрянкой закончилось.
Все было замечательно, ребенок играл, отдыхал и был под постоянным наблюдением. Но уже 15 числа утром у Игоря поднялась температура, о чем сообщил мне папа, позвонив по телефону. Папа предложил лечить внука самостоятельно, но я настояла на том, чтобы ребенка привезли ко мне. Дело в том, что мы редко расставались, он всегда был со мной рядом. И, конечно же, я не могла допустить, чтобы мой больной ребенок находился вдали от меня, хотя его дедушка очень ответственный человек. В тот же день, в 11 утра, когда сын приехал, после дороги он был очень уставшим, жаловался на боли в животике, я подумала, что это от жары и долгой утомительной дороги. Я обратилась с 11 до 12 утра с сыном в нашу больницу. На приеме был врач Конельский В. Осмотрев сына, ощупав живот, послушав сердце, врач предположил, что это может быть отравление. Доктор дал направление на анализ мочи и посоветовал сделать клизму, прописал лекарства, результат со сделанными анализами доктор вклеил в карточку.
Лимфоузлы не осматривались! На анализ крови нас не направляли. Придя домой, мы сделали клизму, и Игорю стало легче, температура стабилизировалась. Я облегченно вздохнула. На второй день с утра Игорек играл на свежем воздухе, ездил на велосипеде, вел себя как здоровый ребенок. Ближе к вечеру, когда мы были на улице вместе, Игорек резко повернул голову, и я увидела напухшие лимфоузлы на его шейке. Так как бабушка у меня врач-стоматолог со стажем, я спросила ее, может ли это быть то, о чем я думаю… Онко-заболевание. Бабушка подтвердила мои догадки, но старалась успокоить, говорила, что такое может быть даже от сквозняка в дороге. На следующий день, а это было воскресенье 17 июля 2011года, я помчала с ребенком в больницу, хотела опровергнуть свою страшную догадку. Моему мальчику опять стало хуже, температура 38.
Очередной врач -дежурный врач Гомелюк В. Услышав ответ, что клизму делали только раз, ответил — надо делать еще. Я попросила посмотреть на увеличенные лимфатические узлы у сыночка, они меня беспокоили, но ответ был не внятным. Я взяла инициативу в свои руки и начала просить направление на анализ крови, на что врач, нехотя его выписал, и сказал, что можно будет осуществить это завтра. Так как это был выходной. Я настойчиво просила анализ именно сегодня и именно сейчас. Мои худшие догадки оправдались, дождавшись результатов, я узнала, что лейкоцитов в крови 223. Врач не предложил госпитализацию. Потому, мы повезли Игорька с его дедушкой в детское отделение Черкасской онкологической больницы, без направления, самостоятельно. В приемной нас встретила медсестра, которая, посмотрев на ребенка, сказала, что ребенок не кровит, пришел своими ножками и не выглядит как больной, направления нет, а значит, врача она вызывать не будет.
С утра следующего дня мы направились к Несмияновой Н. Это был понедельник. В больнице были громадные очереди, ясно, что с такими анализами мы не хотели терять ни минуты, и я отправилась в детское отделение, где от врача Тараненко Ольги Федоровны получила, наконец, консультацию, внимание, а главное направление на повторный анализ крови с формулой, рентген грудной клетки и УЗД селезенки и печенки, увидев результаты она сразу же дала направление в Черкасскую онкологическую больницу. В этот же день Черкасское гематологическое отделение приняло нас. Повторный анализ крови показал, что лейкоциты увеличились вдвое. Поставив диагноз — «острый лимфобластный лейкоз Т-клеточный» нас начали лечить, но тщетно. Моему мальчику становилось хуже. На 5-й день лечения нам была назначена химиотерапия. Но в 4 часа утра 22 июля 2011 года Игорька не стало. Мой ребенок сгорел за 5 дней… Лэйсэн Муртазина Уфа : Мамы, потерявшие детей… Я не знаю, как помочь людям, пережившим, переживающим подобную трагедию.
Возможно, истории, рассказанные здесь, дадут им хоть какой-то ориентир. Это хороший и светлый праздник, когда отмечается день самого важного и невероятно любимого человека. Но в жизни случаются непомерно кощунственные вещи, противоестественные и противоречащие самой природе — когда родители теряют своего ребенка. Весь ужас случившегося заключается в том, что женщина остается матерью, но ребенка уже рядом нет. Эти женщины выжили. Выжили, после своей смерти. Там оставалось много Данькиных друзей, женщины, с которыми мы там познакомились и с которыми мы общались на протяжении нескольких лет. Кроме того, когда мы с Даней еще была в Москве, и я видела, как там для детей были организованы различные праздники, обучение, приходили клоуны, знаменитости какие-то. У нас же дети были предоставлены сами себе, развлекали друг друга как могли. В первое время я не понимала, что я сама себя спасаю.
Помню, Даньке было 40 дней, я купила 3 или 4 трехколесных велосипеда, большие машинки, на которые можно сесть и кататься. Я это везла как подарок от Дани. Я тогда просто вспоминала, как было в Москве, и я хотела, чтобы и у наших детей это было. Проводила праздник, привозила бытовую химию, воду, приезжала с волонтерами. Мне всегда казалось, что если Данька меня видит, то он мной гордится. У меня и сейчас такое ощущение. Я воспринимаю свой фонд «Потерь нет» , который родился из этой деятельность, как своего ребенка. Когда-то в 2011 году я его родила, а сейчас ему уже 5 лет. И с каждым годом он становится взрослее, сильнее, умнее, профессиональнее. Мне очень нравится, когда люди вспоминают что-то, какие-то интересные моменты из его жизни.
У моего Даньки был друг Рома. Он сейчас взрослый, 21 год. Прошло уже 8 лет, но он каждый год приходит на поминки. И мне так приятно, когда он вспоминает какие-то вещи, которые были связаны с их дружбой. И я по сей день узнаю какие-то фишечки, которые они творили, а я о них знать не знала! И мне приятно, что этот маленький тогда мальчик, до сих пор помнит моего сына, ценит эту дружбу. Когда я смотрю в соцсетях его фотографии, я думаю, надо же, уже какой большой. И у меня мог бы быть того же возраста ребенок. Мне конечно радостно, что у Ромы жизнь сложилась, и он такой красивый, умный парень. Наверное, лучше откровенно с ребенком поговорить, о том, что с ним происходит.
В этих случаях с мамами не случается необратимых трагедий. Мамы не принимают решения тоже уйти вслед за ребенком. Ребенок же оставляет какой-то наказ. Мы даем ему возможность принять эту ситуацию, имеем возможность попрощаться — и это бесценно! В погоне за спасением родители забывают о самом умирающем ребенке. Эти паллиативные дети уже настолько замученные лечением, они просто хотят, чтобы их оставили в покое. В этот момент, может быть, лучшим будет осуществить его детскую мечту. Свозить в «Дисней ленд», познакомиться с какой-то личностью, может он просто хочет остаться дома в кругу семьи. Я наделала много ошибок. Я сейчас вспоминаю, и думаю, может быть, он меня простит.
Потому что я, конечно же, хотела как лучше. У меня тогда не было этих знаний. Я вспоминаю, что он даже пытался об это поговорить, а я не услышала. Сейчас я бы обязательно поговорила с ним, объяснила, что в жизни так бывает… нашла бы подходящие слова. Я мечтаю организовать день памяти для таких мам. Чтобы они имели возможность встречаться, говорить об этом, вспоминать. И не только плакать, но и посмеяться. Потому что у каждой мамы есть какое-то счастливое воспоминание, связанное со своим ребенком. Я стараюсь именно такое вспоминать. Конечно, ребенок, умирающий у тебя на руках — это отпечаток на всю жизнь.
Но когда особенно тяжело, я стараюсь вспоминать что-то хорошее. О том, как он обо мне заботился, как он смеялся, как мы куда-то ездили, как он любил свой велосипед, как он любил собирать свои лего-конструкторы. Его дни рождения, как мы отмечали новый год. Мы все объединялись ради него всей родней. Я паковала полночи эти подарки, мы придумывали следы, как дед мороз зашел из окна и оставил подарки. И это очень ценные и приятные воспоминания. Я помню, как он родился, как мне дали его на руки. На утро мне его принесли, я подумала: «Боже, какой он красивый! Другие как-то не очень… но мой! Я гордилась, что в годик он говорил три слова: киса, мама и муха.
Но дома мы зовем ее Полиной. Мы решили поменять ее имя, после того, как она прочла где-то, что Алина означает «чужая». Долго выбирали. А еще Полина означает — маленькая.
А ей так хотелось побыть маленькой, любимой, ведь она этого была лишена. Полина кроме школы посещала еще художку и музыкалку. У нее было много друзей. Она оказалась веселым, жизнерадостным ребенком.
И в родне все приняли ее, как свою, родную. Началась наша больничная эпопея в конце августа 2010 года. Полина обнаружила у себя какую- то шишечку. С 17 ноября 2010 года отделение онкогематологии стало нашим вторым домом.
Мы там жили: лечились, учились, ходили, когда было можно, в магазины, кафешки, кино. Знакомились с новыми людьми. Дружили, ссорились, мирились. В общем, жили почти как раньше, за исключением одного: учились жить с каждодневной болью.
У детей боль — физическая, у родителей — моральная, душевная. А еще мы учились переживать потери. Наверное, в нашем случае, это слово надо писать его с большой буквы, ведь это не просто Потери, это Камилочка, Игорь, Сашенька, Илюса, Егорка, Владик… А в душе жила надежда, что нас это минует. Мы вылечимся, забудем об этом времени, как о страшном сне.
Полинка мне здесь стала по-настоящему родной. Мне хотелось взять ее на руки, прижать к груди, закрыть собой от этой болезни. Я ее не родила, но выносила, выстрадала. Как мы радовались, когда нас выписали домой в июле.
И как недолгой оказалась наша радость… В ноябре мы вновь оказались в нашем 6 отделении. Весь год домой мы приезжали только для того, что бы собрать вещи в очередную поездку. Мы надеялись! Мы жили этой надеждой!
Но в декабре и здесь нам вынесли страшный вердикт. До последнего дня Полинка радовалась жизни, радовалась, что скоро наступит весна. Она успела поздравить всех с первым днем весны и прожить в своей последней весне три дня… Как я прожила эти два с половиной года? Первые полгода я просто разучилась разговаривать.
Не хотелось ни с кем говорить, никуда ходить, никого видеть. Не отвечала на телефонные звонки. Я уволилась из художки, где проработала 25 лет, была завучем. Я каждый день смотрела фотографии, заходила на ее страничку вКонтакте — перелистывала ее записи и по-новому их осмысливала.
В магазине я в первую очередь шла к тем товарам, которые покупала, когда мы лежали в больнице, к тому, что можно купить Польке. На улице видела девочек, похожих на нее. Дома все ее вещи, каждую бумажечку сложила в ее шкаф. Выбросить или отдать что-то я даже не помышляла.
Мне кажется, что тогда слезы у меня из глаз просто лились постоянно. В апреле на мое попечение старшая дочь оставила внучку. Сейчас я понимаю, как им трудно было на это решиться, но этим они, наверное, спасли меня, вытянули из депрессии. С внучкой я опять научилась смеяться и радоваться.
В сентябре устроилась на работу в Детско-юношеский центр руководителем изостудии. Новая работа, новые люди, новые требования. Куча бумажной работы. Приходилось учиться, не только работать, но и жить в новой для меня действительности.
Время на воспоминания были только ночью. Я училась жить, не думая о прошедшем. Это не значит, что я забыла — это было в сердце каждую минуту, просто я старалась не думать об Этом. Я благодарна людям, которые были со мной, что они не тормошили меня расспросами.
Иногда было страшно общаться с людьми, боялась, что затронут больную тему. Я знала, что ничего не смогу сказать, вообще ничего — у меня просто перехватывало дыхание, сжималось горло. Но в основном рядом были понимающие и принимающие мою боль люди. Мне и сейчас тяжело говорить на эту тему.
С другой стороны, я с благодарностью вспоминаю, как настойчиво звонила мне, если я не отвечала — моим детям, одна из мамочек, ставшая мне просто подругой. Она писала мне в интернете, требовала ответов. Я просто вынуждена была с ней общаться. Она ругала меня, за то, что я не отвечаю другим, ведь они переживают за нас, обижаются моим невниманием, тем,что я их попросту игнорирую.
Сейчас я понимаю, насколько она была права. После пройденных вместе испытаний, они не заслужили такого отношения. Это был полнейший эгоизм с моей стороны — думать только о своем горе, заставлять их чувствовать вину за то, что их дети живы, а не радоваться этому вместе с ними. Я благодарна тем, кто помнит Полину.
Мне радостно, когда ее подружки пишут что-то о ней в интернете, выкладывают ее фото, вспоминают о ней в дни памяти. Сейчас я понимаю, как была не права, даже эгоистична, когда обижалась на тех, кто мне говорил, что не надо больше ее тормошить, что надо дать ей прожить последние дни спокойно, дома, в окружении близких, не нужно ее больше колоть, принимать лекарства. Я считала, что нужно бороться до конца, тем более что и Полина так хотела. Просто ей никто не говорил, что ей уже нельзя помочь.
Но я-то это знала! А продолжала биться в каменную стену. Вспоминаю другую девочку, мама которой приняла неизбежное, и спокойно давала и делала для дочери все, что та хотела. А я Полине не давала покоя.
Начинаю прощать тех, на кого обижалась во время лечения. С обидой ушли мы из больницы. Вернее, я ушла с обидой. Полина, мне кажется, вообще не умела обижаться.
Или жизнь научила ее это не показывать. Прощаю, потому что они просто люди, просто делают свою работу. А паллиатив не входит в их компетенцию. Оказывается, их этому и не учили.
Сейчас я знаю, что паллиативной помощи, как таковой в России нет, за исключением Москвы и Питера, да и там все очень сложно. Однажды меня спросили — хотела бы я забыть об этом периоде своей жизни? Забывать не хочу. Как можно забыть о своем ребенке, о других детях, о том, как жили, что переживали вместе.
Болезнь научила нас многому. Это часть моей жизни, и я не хочу ее лишаться. Наша потеря ужасна, и действительно несправедлива. Прошло 10 месяцев, а я до сих пор смотрю на могилу своей доченьки — и не верю.
Посещать собственного ребенка на кладбище — в этом есть что-то нереальное. Словно я покинула собственное тело и смотрю на кого-то чужого, незнакомого, который стоит там и кладет на землю цветы и игрушки. Неужели это — моя жизнь? Расхожая фраза о том, что мать готова отдать жизнь за своего ребенка, становится до конца — на уровне эмоций — понятной лишь тогда, когда сама становишься матерью.
Быть родителем — значит, носить свое сердце не внутри, а снаружи. Как бы вы ни представляли себе, что чувствует человек, потерявший ребенка, умножьте это в триллион раз — и этого все равно будет мало. Мой опыт таков: искреннее человеческое участие и доброта удивляли меня столько же раз, сколько их отсутствие. На самом деле, не так важно, что говорить человеку.
Сказать «я тебя понимаю» мы, на самом деле, тут не можем. Потому что не понимаем. Понимаем, что плохо и страшно, но не знаем глубины этого ада, в котором сейчас человек находится. А вот мать, похоронившая ребенка, испытывает к другой матери, похоронившей ребенка эмпатию, сострадание, подкрепленное опытом.
Вот тут каждое слово может быть хотя бы как-то воспринято и услышано. А главное — вот живой человек, который тоже такое пережил. Поэтому первое время я находилась в окружении таких матерей. Осиротевшим родителям очень важно говорить о своем горе, говорить открыто, без оглядки.
Я обнаружила, что это — единственное, что хоть как-то облегчает боль. А так же много, спокойно и долго слушать. Не утешая, не приободряя, не прося радоваться. Родитель будет плакать, будет винить себя, будет пересказывать по миллиону раз одни и те же мелочи.
Просто быть рядом. Очень важно найти хотя бы одну-две причины продолжать жить. Если заложить в голове такую прочную основу, она будет служить буфером в те моменты, когда возникнет желание «сдаться». А еще, боль — это тренажер.
Тренажер всех других чувств. Боль безжалостно, не жалея слёз, тренирует желание жить, разрабатывает мышцу любви. Поэтому, ради всех родителей, которые испытывают горе, я напишу 10 пунктов. Возможно, они изменят к лучшему жизнь хотя бы одного осиротевшего родителя.
Прошло 10 месяцев, а я просыпаюсь, каждое утро с тем же ощущением горя, какое испытывала в день смерти Ариши. Разница заключается лишь в том, что теперь я гораздо лучше научилась скрывать боль своего разодранного в клочья сердца. Шок потихоньку улегся, но я до сих пор не могу поверить в то, что это случилось. Мне всегда казалось, что такие вещи происходят с другими людьми — но только не со мной.
Вы спрашивали меня, как я, а потом прекратили. Откуда у вас информация, что на такой-то неделе, в такой-то месяц после потери ребенка мать больше не нуждается в подобных вопросах и участии? Пожалуйста, не говорите мне, будто все, о чем вы мечтаете, — это чтобы я снова стала счастливой. Поверьте, никто на свете не желает этого так же сильно, как я.
Но достичь этого в настоящее время я никак не могу. Самое сложное во всей этой истории, что я обязана найти какое-то другое счастье. То, которое я однажды испытала — чувство, что ты заботишься о любимом существе, — никогда больше не придет ко мне во всей полноте. И в этой ситуации понимание и терпение со стороны близких людей может стать поистине спасительным.
Да, я никогда уже больше и не стану прежней. Я теперь такая, какая есть. Но поверьте, никто не скучает по той мне больше, чем я! И я оплакиваю две потери: смерть моей дочери и смерть меня — такой, какой я была когда-то.
Если бы вы только знали, через какой ужас мне пришлось пройти, то поняли бы, что оставаться прежней — это выше человеческих сил. Потеря ребенка меняет вас как личность. Мои взгляды на мир изменились, то, что было когда-то важным, больше таковым не является — и наоборот. Если вы решили позвонить мне на первый день рождения моей доченьки и первую годовщину ее смерти, почему вы не делаете это на вторую, на третью?
Неужели вы думаете, что каждая новая годовщина становится для меня менее важной? Прекратите постоянно рассказывать мне о том, как мне повезло, что у меня есть свой ангел хранитель и еще ребенок. Я говорила вам об этом? Тогда зачем вы рассказываете это мне?
Я похоронила собственную дочь, и вы всерьез считаете, будто я — везунчик? Неполезно плакать при детях? Для них как раз очень полезно видеть, как мама оплакивает смерть их сестры или брата. Когда кто-то умирает, плакать — это нормально.
Ненормально, если дети вырастут и подумают: «Странно, а ведь я никогда не видел, как мама плачет из-за сестренки или братишки». Они могут научиться прятать эмоции, посчитав, что раз так поступала мама, значит это правильно — а это неправильно. Мы должны горевать. Как говорит об этом Меган Дивайн: «Кое-что в жизни нельзя исправить.
Это можно только пережить». Не говорите, что у меня один ребенок. У меня их двое. Если вы не считаете Аришу моим ребенком только потому, что она умерла, — дело ваше.
Но только не при мне. Двое, а не один! Случаются дни, когда мне хочется спрятаться от всего мира и отдохнуть от постоянного притворства. В такие дни я не хочу делать вид, будто все у меня замечательно и чувствую я себя на все сто.
Не думайте, что я дала горю сломить себя или что у меня не в порядке с головой. Не говорите затертые фразы как: «Все, что ни случается, - к лучшему», «Это сделает тебя лучше и сильнее», «Это было предопределено», «Ничего не случается просто так», «Надо взять на себя ответственность за свою жизнь», «Все будет хорошо» и т. Эти слова ранят и ранят жестоко. Говорить так - означает топтать память любимых людей.
Скажите буквально следующее: «Я знаю, что тебе больно. Я здесь, я с тобой, я рядом». Просто будьте рядом, даже когда вам неуютно или кажется, что вы ничего полезного не делаете. Поверьте, именно там, где вам не уютно, находятся корни нашего исцеления.
Оно начинается, когда есть люди, готовые идти туда вместе с нами. Скорбь по ребенку прекратится лишь тогда, когда вы увидите его снова. Это — пожизненно. Если вы задаете себе вопрос, как долго ваш знакомый или член семьи будет тосковать, вот ответ: всегда.
Не подгоняйте их, не принижайте чувств, которые они испытывают, не заставляйте их чувствовать себя виноватыми за них. Откройте уши — и слушайте, слушайте то, что они рассказывают вам.
Инфографика потерь во второй мировой войне. Украина во второй мировой войне.
Инфографика вторая мировая война. Инфографика война. Российские акции. Плакаты война Россия Украина.
Тысячи российских солдат погибли. Потери в Великой Отечественной войне. Общие людские потери СССР. Нищие украинские военные.
Украинская армия оборванцы. Значимая работа незначимая работа потери. Незначимая работа это. Значимая работа.
Статусы про войну. Стихи о детях войны до слез. Красивые статусы про войну. Стихи про время.
Стихи о времени и жизни. Высказывания о быстротечности жизни. Цитаты о быстротечности жизни. Годы войны в Афганистане потери.
Потери в Афгане по годам. Гражданская война число погибших. Потери в гражданской войне. Гражданская война в цифрах.
Количество погибших в гражданской войне. Соотношение сил в советско финской войне 1939. Советско-финская война соотношение сил. Русско-финская война потери.
Советско-финская война силы сторон. Хронология войны на Донбассе. Котлы украинских войск на Донбассе. Потери во второй мировой войне.
Количество погибших во второй мировой войне. Количество погибших во второй мировой войне по странам. Потери стран во второй мировой войне. Потери украинских войск на Украине 2022 таблица.
Таблица потерь России и Украины. Потери ДНР таблица. Потери Украины в цифрах таблица. Потери украинских солдат.
Читайте также:
- Исповедь мамы, потерявшей младенца, или чем грозит "слепое" доверие к нашей медицине
- Все наши новости. Потери и приобретения.
- А вдруг он не умер? - Маленькие ангелы с неба на нас смотрят. - Страна Мам
- Наши потери...
«Меня спасли, но ребенок умер»: истории мам из роддома
На вопросы учащихся школы отвечает кандидат исторических наук, автор книг по истории Второй мировой войны Алексей Исаев. Я ссылку выше дала на местные новости: врач решил что ребенок нежизнеспособен будет, решил не оказывать ему помощь. Потеря ребенка – страшное горе, которое очень тяжело пережить, особенно в одиночку.
Навигация по миру дневников
- Китай призвал к международному расследованию по "Северным потокам"
- - все мамы Рунета |
- Смотрите также
- Рассказы матерей, потерявших своих детей | Форум для родителей сайта «Азбука воспитания»
- Популярные статьи и новости
- Проблема со входом в WhatsApp: варианты решений - HUAWEI Community
Откройте свой Мир!
Не запрещайте себе чувствовать Стереотип «мужчины не плачут» укоренился в культуре, однако выражение своей скорби — не признак слабости, а нормальная реакция на горе. Не игнорируйте свои потребности Тратить время только на работу или бытовые вопросы — ошибка. Важно слушать себя и подумать, чего бы хотелось прямо сейчас, и делать это. Поговорите с кем-то о том, что случилось, и своих чувствах Важно обсуждать проблему с кем-то и не держать все в себе. Сеанс с психологом или поход на групповую терапию Не игнорируйте профессиональную помощь и обратитесь к специалисту, который поможет пережить горе.
Просто чаще с мужем обнимались, целовались у него на глазах. Он смотрел очень внимательно.
Недели через три он наконец спросил, зачем мы обнимаемся. Это приятно и тепло. Давай обнимемся? Через пару дней он зашёл к нам в комнату, когда мы уже ложились спать. Смотрели телевизор, я положилв голову на плечо мужа. Я снова предложила сын обнять, ведь мы все семья.
Заяц сел на колени на краю кровати, нагнулся, уткнулся лицом в одеяло и пополз в нашу сторону. Это выглядело жутковато, до сих пор помню это движение вперёд лицом по одеялу. Колени так и остались на краю. То есть я могла достать до его макушки только кончиками пальцев. Пришлось нам с мужем спуститься вниз самим и осторожно обнять его за плечи. Это стал прорыв.
На следующий день сын просто не слезал с меня.
В общем, абсолютно все мое, на мне остались только казенные вещи. И вот тут мне стало страшно. Поэтому мобильник я все-таки протащила под мышкой, как средство связи с внешним миром.
Так я оказалась в смотровой. Я все еще надеялась, что доктор осмотрит меня и отпустит домой... Сначала я попала в уки акушерки. Стандартная процедура - побрили лобок, сделали клизму так я узнала, как делают клизму, а также то, что это, оказывается, сосем не больно.
Потом повели на кресло, где меня посмотрела врач, пошарила во мне ручкой больно, черт подери, как же головка вылезать будет! Так я поняла, что домой уже не попаду... Кровати с панцирными сетками, покрытые жесткими матрасами. Подушек в роддоме не предусмотрено вообще!
В вену вставили катетер - здоровенную иголку с двумя краниками, при помощи которой можно и кровь из вены брать, и лекарство водить. Дали какое-то средство для стимулирования схваток воды у меня отходили, а схваток не было, роды начались с патологии. Сначала на мгновение стало жарко. Потом ненадолго затошнило до искр из глаз - это началось раскрытие шейки матки.
Медсестра сказала, что я должна радоваться каждой схватке сомнительное удовольствие. Простыня между ног, конечно, спасает от вытекающих вод, но не сильно. Очень холодно потом мне принесли одеяльце, но помогало оно немного. Лежу в какой-то луже, и мне, в общем-то, все равно.
Действительно, роды - не самый процесс, наверное, правы были древние, сказавшие, что человек появляется из праха и грязи... Но все это уже не имеет никакого значения. Схватки идут с периодичностью в 2 минуты по 45 секунд. Лежу в комнате большую часть времени одна - делать со мной на данном этапе нечего, а медсестра одна на все отделение как я потом узнала, они еще и полы моют - санитарок нет!
Время от времени ко мне походят, кладут руку на живут - меряют интенсивность и продолжительность схватки. Тянущие боли внизу живота, как при расстройстве желудка или при менструации, болит поясница. Очень хочется сесть, спрятав руки под живот, или дрыгать ногами, на худой конец - сжимать и разжимать кулаки. Всего этого делать нельзя: в вене катетер, а внизу живота головка ребенка.
Сесть нельзя категорически , ногами дрыгать тоже. Если честно, чувствую себя так, что мне явно не до переживаний выходящего наружу ребенка. Только массировать поясницу и переждать хватку. Кричать не разрешают тоже - на самом деле, нужно беречь силы, они еще понадобятся, чтоб они не уходили в крик.
Время от времени подкатывает тошнота - это раскрывается шейка матки. И главное - это гнетущее сознание того, что это только начало, и данный этап может продлиться долго, очень долго. Капельница с глюкозой. Рядом на тумбочке стоят часы, мне надо мерить продолжительность схваток и время между ними.
Очень не хватает мужа - просто нужен близкий человек, который утешал бы и держал за руку. И еще - все время хочется в туалет то ли я на клизме посидела плохо, то ли расстройство желудка, которое мучило меня предыдущие пару дней - хотя, может, это было не расстройство желудка, а схватки? Акушерка, которая вследствие недостатка персонала выполняет еще и обязанности санитарки, ругаясь, выносит за мной судно. Вскоре ей это надоело, и кончилось это тем, что я была отправлена с капельницей в туалет однако!
Потом подошла врач, сказала, что когда шейка матки раскроется на 5 сантиметров, дадут обезболивающее,. Cия новость сильно меня воодушевила, и я стала просить обезболивающее, как наркоманы просят дозу. В 3 часа действительно ввели обезболивающее. Жить стало легче.
Врач сказала, что сейчас начнет опускаться головка, будет давить на прямую кишку это называется потуги - ощущения как ОЧЕНЬ сильно хочется в туалет но тужится НЕЛЬЗЯ, так как шейка матки еще не раскрылась. Сказала, что если будет очень больно, кричать хоть кричать разрешили. Следующий час прошел действительно относительно спокойно. Боль была не очень сильной, я приняла боле или менее удобную позу насколько это вообще было возможно с катетером в вене и задремала.
Временами меня настигали схватки, переходящие в потуги, но сопротивляться им не было никаких сил, да и больно было не очень: они приходили и уходили, а я никак на это не реагировала. В 15:44 зазвонил телефон - звонили с работы - но я была сонной и решила не брать трубку. Тем временем вскоре стала заканчиваться: то ли действие обезбаливающего проходило, то ли боли стали сильнее. Тут я ощутила, насколько неотвратимы по своей силе потуги - чтобы ты не делала, даже будучи полностью расслабленной, начинаешь тужится против своей воли.
Вот здесь нужно на потугах медленно и глубоко дышать, вдох через нос, выдох через рот - помогает тужишься не так сильно. Движение вокруг меня усилилось, рядом со мной уже сидели врач, медсестра и акушерка. Я все время когда думала о родовом процессе, не могла себе представить, что же это я буду чувствовать, когда шейка матки раскроется достаточно широко: как же это будет ощущаться, ведь там все раздвигается, и кости таза тоже, наверное, больно... Так вот.
Я не чувствовала НИЧЕГО кроме того, что очень хочется в туалет , и только по тому, как врач свободно запускала в меня ручку и шарила там, я понимала, что вообще-то уже все раздвинулось. Тужится до сих пор нельзя. Было очень стыдно, если я вообще в состоянии была испытывать хоть какие-то эмоции. При очередной потуге, как мн показалось, стало выходить буквально все и изо всех дырок.
Говорила она со мной очень добро и ласково. Это, когда рожаешь, самое главное. Вскоре мне разрешили тужится и показали, как это надо делать на каждой схватке. Наступал самый ответственный момент, когда, собственно, надо прилагать усилия, чтобы родить ребенка.
Именно на этот период надо беречь силы с самого начала, поэтому важно, чтобы вся энергия не ушла в крик на первом этапе. И вообще нужно, чтобы были силы - они понадобится, и немало. Вскоре меня повели в родовой зал ура, конец близок. С капельницей и пешком - между схватками это было сделать совсем просто.
Помогли мне залезть на кресло, где специально был сделан упор для ног и ручки, за которые держаться. Вот я так лежала, а надо мной, как хищные коршуны, склонились 4 женщины 2 врача и 2 медсестры , проникая в самую мою сердцевину.... Мне говорили: тужься, тужься, рассердись на себя, ты не для нас ребенка рожаешь, для себя... Я тужилась, тужилась...
Казалось, весь мир на этом клином сошелся... Краем сознания я заметила, как сверкнули скальпель-ножницы. Этого я боялась больше всего. Это же больно!!!
Примерно, как легкий щипок за запястье. После следующей хватки я увидела головку. Нельзя сказать, чтобы я почувствовала какой-то восторг или умиление. Скорее, облегчение от того, что конец близок.
На следующей схватке мой ребенок появился на свет. Перерезали пуповину. А потом я услышала его голос. Было 5 часов вечера.
Я почему-то считала, что родившийся ребенок кричит сердито, его только что вытащили из чудесного места, где было тепло и яблоки. Но он запел так сладко - ему явно нравилось в этом мире. Рождающийся ребенок покрыт слизким веществом фиолетово-белого цвета, как колбасные изделия. Мне показали, что родился мальчик, и дальше ребенком занялась медсестра - с ребенка снимают эту.
А со мной еще ничего не закончилось. Как отошел послед так называемое , я не почувствовала. Просто когда спросила, почему он не выходит остальное, мне сказали, что уже... И потом я видела, как слили в раковину что-то красное.
Затем хорошенько надавили на живот - он так сдулся, стал мягким и маленьким. Положили на живот ледяной пузырь - чтоб матка сокращалась. Я с удовлетворением заметила, что уровень живота ниже уровня ребер и радостно трогала ямку ладошкой. Ребеночка очистили, показали мне уже - вполне красивое зрелище - даже дали потрогать.
Потом долго не могли взвесить - были сломаны детские весы качество обеспечения отечественной медицины, бля. Наконец, выяснили, что вес 3,050, размер 50 см. После чего ребенка куда-то унесли. Тем временем врач осмотрела меня - сначала внутри, треугольной лопаточкой, загнутой буквой - нет ли разрывов шейки матки.
К счастью, их не было. Потом стала зашивать разрезы. Неприятно, но терпимо. Прикольное ощущение - чувствуешь, как на тебе ШЬЮТ.
Сказала, что швы снимут на 6-й день, а сидеть нельзя будет еще 3 недели. Потом врач ушла. Акушерка убрала родовой зал и принесла мне телефон. Сказала, что лежать мне так еще 2 часа.
В общем я, вполне счастливая, стала названивать всем кому не лень в основном родственникам и знакомым кролика и сообщать о своем подвиге. Вот я и лежала в луже крови, довольная, как 100 китайцев а кровь потихоньку капала из меня еще 2 часа - довольно интенсивно, еще неделю - не так интенсивно, но что-то капает и до сих пор - это сокращается матка. Акушерка сказала, что я наконец-то улыбаюсь, потому что доставили меня с глазами испуганного кролика. А мне было так хорошо, так легко, как, наверное, не было все предыдущие 9 месяцев.
Чувствовала я себя так, что едва сдержалась, чтобы не предложить помочь акушерке убирать родовой зал. Два часа я пролежала никому не нужная и всеми забытая. Впрочем, как оказалось, издевательства надо мной еще не закончились. Через 2 часа пришла акушерка, забрала катетером мочу в общем, я думала, будет страшнее , вытерла меня и отвезла на каталке в палату, где мне предстояло лежать.
Я наконец-то могла лежать на животе!!! Зато на спине не могла: очень болела задница. Больше ничего не болело. Как будто я не рожала, а с запором боролась.
Главное впечатление от всего послеродового периода - как у ослика Феди. В 10 вечера опять пришла акушерка, сводила меня в туалет, сказала, что в связи со швами на унитазе мне сидеть нельзя. Спросила, как я себя чувствую, не кружится ли голова. Я сказала, что замечательно, только очень болит попа.
Я как ни старалась уснуть после родов а предыдущую ночь я тоже почти не спала , несмотря на всю усталость, всю ночь почти ворочалась, счастливая и умиротворенная. А на утреннее кормление в 6 утра мне уже принесли моего мышонка. Так началась моя новая жизнь, в которой было много трудного и интересного например, осваивать кормление грудью и э... Однако, это уже совсем другая история.
Вместо резюме. Если честно, в связи с родами я больше всего боялась двух вещей: 1. Будет больно вообще 2. Будут резать это тоже больно Могу сказать вот что.
Боль вполне терпимая. Чем дальше, тем больше мне кажется, что боли не было вообще. Главное - это очень, естественная боль, не так, как, например, когда болит зуб, или поясница. В общем, это скорее не боль, а просто неприятные ощущения.
Самый противный период, конечно, схватки, главным образом потому, что нечего делать, только терпеть. А дальше интереснее. Когда уже непосредственно рожаешь, боли как таковой нет - просто надо очень сильно потужиться. ПП резать.
Как я и писала выше, это не больно вообще. Главная мысль такая. Это не столько больно, сколько просто труд - такой же, как, например, заниматься бегом, копать на раскопе, писать аналитичку и пр. Это не просто, но это не есть, например, какая-то болезнь, или что-то неприятное и противоестественное.
Просто еще один процесс в жизни, требующий внимания и усилий, как, например, написание диплома. И результат, и сам процесс. Даже как-то стало жалко, что мужчинам это испытать не суждено. Это письмо я пишу спустя 1 год, 7 месяцев и с тех пор, как моя жизнь разделилась на «до» и «после».
К письму прилагается «Постановление о закрытие уголовного дела». Но, к сожалению, скупые строки следователя никогда не смогут передать чувства матери, потерявшей ребенка. Мой семилетний сын Игорек очень жизнерадостный, веселый и подвижный мальчик. Редко болеющий ребенок, любящий подвижные игры и постоянно задающий массу вопросов.
Так было когда-то. Впервые «мы» переболели ветрянкой в 1,5 годика об этом имеется запись в амбулаторной карточке,10. Все как у всех, вылечили и побежали познавать мир дальше. Но в 7 лет диагноз повторился на пасхальные праздники , врач у которого мы были на приёме Стрельченко Тамара Викторовна , участковый педиатр Корсунь-шевченковской ЦРБ удивила ответом, что переболеть подобной болезнью два раза невозможно, и объяснила это тем, что первичный диагноз тогда был поставлен неверно.
После болезни сын был 10 дней дома, хотя больничный при таком диагнозе не менее 21 дня врач поинтересовалась состоянием здоровья, но не предложила сделать анализы, чтобы проверить все ли в норме. На этом наше лечение от повторного заболевания ветрянкой закончилось.
Дмитрий писал стихи. По рейтингу «стихиры» он был из лучших авторов. Основная часть произведений была выставлены в 2013-14 годах, последнее в 2016 году, но его до сих пор читают, видно по датам рецензий. Тематика — лирика, гражданская лирика, философская лирика и даже стихотворная пьеса на тему гражданской войны.
Небо покрыли от края до края Вихри «шимозы» - я их не боюсь!
Наши потери, наши приобретения- во всем возраст виноват
Уважаемый Борис, и Вам я выражаю мои глубокие соболезнования, скорблю о Вашей безвозвратной потере. Новости сегодня: самые актуальные новости России и мира. После такой потери выраженность токсикоза уменьшается, а беременная женщина говорит, что у нее пропал токсикоз на 8 неделе беременности. Наши новости Храм святого благоверного. Там есть сообщество "наши потери", прочтите истории, которые девчонки там пишут, прочтите что у очень многих получается после многочисленных ЗБ и преждевременных родов родить здорового малыша.