Внук Никиты Хрущева Алексей Аджубей скончался в Москве в возрасте 69 лет, сообщил ТАСС со ссылкой на медиков. Заявленный соавтор Лев Петров (ставший впоследствии зятем Генсека СССР Н. Хрущева и литературным редактором его мемуаров) подарил своему армейскому сослуживцу Аркадию.
Скачать книгу
- Я был зятем Хрущева из серии Наследие кремлевских вождей - Скачать книгу
- Алексей Аджубей. Я был зятем Хрущева в кожаном переплете
- В Москве умер внук Никиты Хрущёва
- Никитичи. Как сложилась судьба детей Хрущева? | Аргументы и Факты
- Дети Кремля
- Авторизация
Отзывы и описание книги «Я был зятем Хрущева»
На сайте электронной библиотеки Litportal вы можете скачать книгу Я был зятем Хрущева в формате fb2, rtf, pdf, txt, epub. Ну, конечно, язвили, что Аджубею повезло больше других, поскольку зять Хрущева. Его старший сын, Никита Сергеевич Хрущев, внук и полный тезка Первого секретаря, журналист в «Московских новостях», жил и работал в России, умер в 2007 году.
Историк: первым торговцем «блоков на негатив» был зять Хрущева – Аджубей
Других подробностей нет. Ранее телеканал 360 сообщал, что внуку Хрущева стало плохо в Москве. Тогда ему понадобилась помощь спасателей. Сохрани номер URA.
Зять Хрущёва в разные годы был главным редактором газет "Комсомольская правда" и "Известия". Рада Аджубей тоже была журналистом и публицистом. RU в Яндекс. Новости или в Яндекс.
Скончалась 11 августа 2016 года. Внуки Хрущева предпочли тихую жизнь публичности, поэтому о них известно не так много. По данным журнала Maxim, Алексей Аджубей-младший занимался наследием своей семьи. Он вел общественную деятельность и много времени проводил в поездках. Согласно сведениям государственного реестра юридических лиц, мужчина был соучредителем «Историко-гуманитарного фонда имени Н. Организация занималась научными исследованиями и разработками в области общественных и гуманитарных наук. Телеканал «Звезда» выяснил, что Аджубей был учёным-биологом. У него есть дочь Ксения. Её бывший муж — один из авторов проекта арт-парка «Никола-Ленивец» Иван Полисский — подтвердил информацию о смерти внука Хрущева.
Он отказывался получать ее, приводя в качестве аргументов пассаж: "Я не хочу стоять в одной шеренге с командой футболистов". Количество журналистов, удостоенных этой премии равнялось 12. Надо отдать должное Аджубею, который в 1963 году добился Ленинской премии для журналиста Василия Пескова за книгу "Шаги по росе". Пескова сегодня воспринимают как журналиста, писавшего о природе и открывшего семью отшельников Лыковых в Западных Саянах. Но Песков был первым советским космическим журналистом, допущенным на Байконур. Центральными в этом сборнике новелл были статьи о космосе и Гагарине. В 1960 году Алексей Аджубей восстановил издание еженедельной газеты "За рубежом", организовал выпуск еженедельника "Неделя", который в киосках "Союзпечати" нужно было вылавливать — газета уходила нарасхват. В августе 1963 года он напечатал в "Известиях" запрещенную поэму Твардовского "Теркин на том свете". Рядом с троном всегда плаха Выражение "рядом с троном всегда плаха" приписывают Лаврентию Берии. Все это испытал на себе Алексей Аджубей. Он был человеком своего социального круга и многое из происходящего вокруг воспринимал с этих позиций. Когда, проезжая мимо магазинов вместе с Хрущевым, он видел очереди за мясом, то с абсолютной уверенностью считал, что у советских людей много денег и сбалансировать спрос можно только увеличением цен на продукты питания. Во всех командировках его встречал и провожал живой коридор чиновников. Чинопочитание он воспринимал как проявление уважения. Через 25 лет в своих мемуарах "Те десять лет", посвященных эпохе Хрущева, Аджубей написал, что после отставки Хрущева в семье переживали, как Никита Сергеевич с Ниной Петровной будут жить на пенсию в 450 рублей. К этим "переживаниям" можно добавить только то, что в то время зарплата в колхозах была 15-20 рублей в месяц, а в городах зарплата у женщин в 40 рублей и у мужчин 90 рублей считалась приличной. Не все советские граждане в то время имели такие суммы на сберкнижках. Но все вопросы к Алексею Аджубею были сняты его отставкой и тем, что произошло после нее. В самом конце Пленума по инициативе Брежнева его вывели из состава ЦК. Новое место работы он получил через несколько недель.
Стали известны подробности смерти внука Хрущева Алексея Аджубея
писал Добрынин. Запись Зять Хрущева — уроженец Самарканда впервые появилась а, последняя - й). Автором данной книги является Алексей Иванович Аджубей, зять Хрущева и главный редактор сперва газеты «Комсомольская правда», а потом и газеты «Известия».
Дети и зять Хрущева
А еще через год началась Великая Отечественная война. В следующие несколько лет сын Хрущева совершил множество боевых вылетов, был представлен к ордену Красного Знамени. На фронте он проявлял смелость и мужество, но за пределами поля боя оставался все тем же гулякой. Осенью 1942 года на одной из пьянок Леонид с товарищами решили посоревноваться в меткости. Военные по очереди ставили себе на голову бутылки и другие мишени и стреляли по ним. Все кончилось тем, что пьяный Хрущев-младший по неосторожности застрелил моряка. Но время военное — дальше фронта не сошлют. Поэтому Леонид после этого просто вновь оказался на поле боя. Товарищи видели, что его самолет был подбит и рухнул на землю. Но местность в районе крушения была покрыта лесами и болотами, поэтому ни рухнувший самолет, ни тело сына Хрущева так и не нашли. Из-за этого появилось множество слухов о том, что на самом деле Леонид не погиб, а сбежал к немцам.
По одной из таких конспирологических теорий, сына Хрущева вернули из плена и расстреляли по личному приказу Сталина. Но все эти теории появились только после отставки самого Никиты Сергеевича и поэтому едва ли имеют какое-либо отношение к действительности. Юлию Хрущеву дед удочерил, так как мать девочки обвинили в шпионаже и сослали. Юлия впоследствии окончила факультет журналистики МГУ. Трагически погибла в 2017 году. До нее Нина родила Хрущева дочку, но та умерла в младенчестве. Практически всю свою жизнь Рада провела в тени сначала отца, а затем еще и мужа — Алексея Аджубея. Рада Аджубей. Родителям она Алексея представила только после скромной студенческой свадьбы. Знакомые семьи говорили, что Никита Сергеевич и Нина были не в восторге от зятя.
Алексей в свою очередь не стремился войти в круг Хрущевых, настоял, чтобы Рада взяла его фамилию и старался всего добиваться как Аджубей, а не как зять Хрущева.
Мужик он был крепкий, лизоблюдство по отношению к себе не одобрял и к вышестоящим не проявлял. Я лично слышал, как он по вертушке буквально отчитывал за что-то министра культуры Фурцеву. Он, кстати, единственный, кто осмелился взять на работу опального — после снятия Хрущёва — Аджубея, которого ненавидел Суслов. Алексей Иванович рассказывал мне про Грибачёва смешное: в 1962-м они вместе, в составе первой журналистской делегации ездили в США, и вечером, когда поддавали в номере роскошного отеля, Грибачёв то и дело на минуту отлучался в туалет.
Аджубей спросил: ты чего? Николай Матвеевич ответил: я всё время спускаю воду, хоть какой-то вред этим сволочам нанесу. В журнальной повседневности Грибачёв и Аджубей были начальником и подчинённым. Но в бане, завернувшись в простыни, они превращались в яростных оппонентов. Алексей Иванович, вполне понятно, был стойким антисталинистом, а Николай Матвеевич, наоборот, активно ратовал за Сталина.
Их разногласия на этот счёт вспыхивали чуть ли не каждый раз. Но, помнится, когда речь зашла о маршальских мемуарах, в которых подспудные, негласные споры о Сталине вышли в публичную плоскость, разговор стал совсем уж крутой. Грибачёв был кандидатом в члены ЦК КПСС, имел доступ к грифу «секретно», хорошо ориентировался в том, куда дуют цековские ветры. Аджубей тоже не утерял связи на Старой площади, хотя их не афишировал.
Хрущев одобрял отнюдь не все новации своего зятя. Родственные отношения с Хрущевым не спасали Аджубея от всех неприятностей. Некоторые члены президиума ЦК, возмутившись очередным номером «Комсомолки», снимали трубку «вертушки» и звонили главному редактору: — Товарищ Аджубей, в чьих интересах вы напечатали статью в сегодняшнем номере? И Алексей Иванович не знал, что последует за этим выговором: не позвонит ли разгневанный член президиума ЦК самому Хрущеву? И не разозлится ли Никита Сергеевич на своенравного зятя, который создает ему лишние проблемы, и не скажет ли: подберите-ка ему другую должность, менее заметную?
Поэтому Аджубею приходилось ладить и с большим начальством, и с аппаратом ЦК, который тоже способен был нагадить главному редактору газеты. Но у него было еще одно преимущество: он знал, как Хрущев относится к тому или иному чиновнику, поэтому на злой вопрос мог уверенно и даже с вызовом ответить: — Эта статья опубликована в интересах советской власти. И собеседнику оставалось только в сердцах бросить трубку «вертушки». Хрущев и Аджубей были в чем-то похожи: тот же взрывной темперамент, та же склонность к новым, революционным идеям и готовность немедленно, ни с чем не считаясь, воплощать их в жизнь. Став главным редактором «Известий», Алексей Иванович изменил не только газету, но образ и темп жизни газетчиков. В «Известиях» поставили телетайпы, которые были абсолютной новинкой, завели электронную рекламу — вечером бегущая строка на здании газеты на Пушкинской площади сообщала о содержании свежего номера. Он требовал от подчиненных сенсаций, материалов, о которых говорила бы вся страна. На летучке недовольно говорил: — Что это за номер? Я в обществе показаться не могу!
Он принадлежал к редкой породе газетных редакторов, которые работают азартно, фонтанируют идеями и умеют воодушевлять своих коллег. Тираж газеты достиг фантастической цифры в восемь миллионов экземпляров при том, что подписка была лимитирована, то есть не все желающие могли подписаться на любимую газету. Ходили слухи, что зять первого секретаря ЦК метил на место министра иностранных дел, поскольку «Аджубей для Никиты Сергеевича — первый авторитет». Хрущеву нравилось назначать на высокие посты молодых людей. На Смоленской площади ждали перемен. Может быть, Аджубей, очень одаренный человек, и стал бы министром, но Хрущева раньше отправили на пенсию. Алексей Иванович Аджубей в сорок лет остался без работы. Его убрали из «Известий», вывели из состава ЦК партии. Месяц он сидел дома, ожидая решения своей судьбы.
Он прославился тем, что с гордостью называл себя и своих однокорытников «автоматчиками партии». Это позволяло Грибачеву в кадровых делах держаться самостоятельно. Но место — незавидное. Журнал был рекламно-экспортным, тексты требовались соответствующие. Здесь Аджубей прозябал до самой перестройки.
Когда думал над тем, как выстраивать повествование о теперь уже далеких годах, мне показалось важным не столько следовать хронологическими ступенями или пытаться чертить точную схему событий, во всем их объеме и разнообразии,- да мне и не под силу такая работа,- сколько составить картину из штрихов и фактических зарисовок о людях, событиях, о радостном и горестном, не только о Хрущеве…» Алексей Аджубей, муж Рады Никитичны Хрущевой, главный редактор газет «Комсомольская правда» и «Известия». Мемуары о своем тесте и его нелегком времени Аджубей решился опубликовать только в разгар перестройки.
Мертвого внука Никиты Хрущева обнаружили в его квартире в центре Москвы
Говорил в основном он. Рассказывал случаи из той жизни, с которой, видимо, не хотел расставаться в мыслях и чувствах. Вспоминал курьезы из журналистской жизни своего времени. Заговорил о Лондоне, где мой Олег тогда был собственным корреспондентом «Известий», вспомнили бедный лондонский район Уайтчепель, откуда родом Чарли Чаплин.
Аджубей рассказал известинскую историю, связанную с великим актером. Однажды он позвонил Чаплину в Лондон, попросил дать для «Известий» главы из его «Автобиографии». Через неделю отрывки из «Автобиографии» должны выйти в воскресном номере газеты «Таймс».
Потом будет прием. Чаплин пошутил, конечно. Но знаменитый журналист Мэлор Стуруа получил задание: купить четыре килограмма черной икры и любыми путями доставить их Чаплину.
Мэлор, талантливый не только в журналистике, кинулся в Елисеевский гастроном. Взял икру, поехал в Шереметьево, уговорил летчиков компании «Бритиш Эйрвейс» взять посылку и передать ее по адресу. Летчики, узнав, кому предназначается посылка, сказали, что сами отнесут ее — им хотелось посмотреть на живую легенду.
Летчики чуть было не отказались. Осипов отвез икру по назначению. Я только вчера разговаривал по телефону с вашим главным редактором.
Вчера вечером, а сегодня днем икра здесь. И отдал главы из книги, и «Известия» вышли с этими главами прежде, чем воскресная «Таймс». Так вот ему!
А сколько мог бы сделать! Уроженка Владикавказа, она в детстве, в 1906 году, была выслана вместе со всей семьей в Самарканд за то, что ее отец сочувствовал социал-демократам. Отец его, Иван Аджубей, был певцом и учителем пения, он расстался с матерью, когда мальчику было два года.
Хотя в актерской среде эксцентричное поведение было, в принципе, нормой, Конюхова даже там рвала все шаблоны. Всегда отстаивавшая собственное мнение, Татьяна и актрисой-то стала вопреки сомнениям родителей: мать считала, что в актрисы берут только красивых, а не таких, как ее дочь. И куда же ты в калашный ряд?
А то будешь, как и я, рабыня! Фильм «Майская ночь, или Утопленница» сделал из студентки Тани звезду советского кино. Режиссеры засыпали ее предложениями на кино-пробы, Татьяну узнавали на улице, появились поклонники.
Конюхова могла стать дивой советского кино вместо гурченко, по воле случая, не срослось. Татьяне прислали сценарии «Летят журавли» и «Карнавальная ночь», приглашали на пробы, но она отказала из-за занятости в другом проекте. Так культовые роли уплыли к другим артисткам.
А затем, как гром с ясного неба обрушилась на Конюхову новость о том, что ее роль в фильме «Хождение по мукам» режиссер Рошаль отдал другой актрисе. Ходили слухи, что якобы он сделал это из-за ревности собственной супруги к Тане. Родные сильно переживали за Татьяну, за ее здоровье и даже жизнь.
Актриса замкнулась и не хотела ни с кем идти на контакт. Ей вообще ничего не хотелось — ни есть, ни спать, ничего!
Аджубей клялся, что предупреждал тестя о кремлевской интриге. Да и тот уже слышал о ней от сына Сергея, которому верные люди доверили поведать папе о замысле Брежнева и Подгорного. Но Никита Сергеевич почему-то известие и о заседании Политбюро, и о возможном созыве пленума ЦК воспринял внешне спокойно. Некоторые делегаты, особенно из мест, недалеких от Киева, звонили ему, торопя с возвращением из отпуска. Алексей Иванович так и не понял, почему цепкий, колючий, всегда за власть бившийся Хрущев ничего, ну ничегошеньки не предпринимал, чтобы нейтрализовать медлительного Подгорного и велеречивого Брежнева.
И годы спустя объяснение находил одно: Хрущев не верил. Видимо, первый человек в партии и в Совмине настолько вошел в роль единственно возможного лидера, что не мог допустить ослушания? Или готов был укротить взбунтовавшихся грозным своим окриком? Почему-то раз бросил Алексею Ивановичу: "Народ не позволит". Какой народ? Где его Никита Сергеевич в Кремле видел? Все Аджубеем и придуманные лозунги типа "Догоним и перегоним Америку!
Начались перебои с хлебом - Аджубей считал, создаваемые искусственно. Но могло ли быть иначе? Экс-соратники по сталинской гвардии трудились в основном на инженерных должностях, найденных специально для них Никитой Сергеевичем подальше от Москвы. А его выдвиженцев меньше всего трогали хрущевские мечты о коммунизме, о безоблачном мире и о кукурузе. Я напрямик спросил Алексея Ивановича, а не он ли невольно ускорил смещение тестя? Сколько тогда разговоров шло об уходе мистера "нет" - министра иностранных дел Громыко. Место его предназначалось Аджубею.
Когда самолет пошел на посадку, подумалось, что летчики решили приземлить сухопутный лайнер в океане. Водяной вал захлестывал иллюминаторы. Хайяннис-порт в получасе езды от Бостона. Вокруг — совсем прибалтийский пейзаж.
Белые песчаные дюны у кромки блеклой светло-зеленой океанской черты. Океан накатывал на берег тяжелые, упругие валы. Дождь ушел к горизонту. Небольшие сосенки причудливо изгибали свои ветви и кроны.
Видно, ветры тут дули постоянно. Белые дома загородного гнезда семейства Кеннеди построены в стиле викторианской эпохи. Большакова в гостиной. Ситцевые занавеси, такая же обивка кресел, диванов делали широко застекленную комнату светлой и нарядной.
Президент сидел в высоком кресле-качалке, опираясь на деревянную спинку. Перебитый во время войны позвоночник нуждался в опоре… Главное, что определяло все его ответы на заданные вопросы, можно охарактеризовать одним словом: беспокойство. Беседу президента нельзя было назвать холодной. В конце концов в ней содержались те конструктивные начала, которые Кеннеди, увы, не успел реализовать полностью.
Наши страны — большие страны, с энергичными народами, и мы неуклонно обеспечиваем повышение жизненного уровня населения.
Непонятки в биографиях- безродные твари
В этой связи вспомним зятя Хрущёва Аджубея, который после отставки тестя пытался примкнуть к группировке Шелепина. Даже отставной Хрущев, сломленный угрозами, оставался опасным, нежелательным свидетелем минувших и текущих дней. Умерший внук первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева Алексей Аджубей, страдал от системной красной волчанки, сообщил телеканал РЕН ТВ. Вот ответ на: Советский журналист, зять Н. С. Хрущева. Его смерть подтвердил РИА Новости бывший зять Иван Полисский. По информации SHOT, незадолго до смерти внук Хрущёва позвонил другу и сообщил, что ему стало плохо. При Хрущеве даже унылая государственная газета «Известия» под руководством его зятя Алексея Аджубея стала самым увлекательным чтением в стране.
Бывший зять внука Хрущева Алексея Аджубея подтвердил его смерть
Наследница Хрущева в 1949 году вышла замуж за однокурсника по факультету журналистики. Показательным примером для Альбайрата мог стать Алексей Аджубей, ставший при покровительстве тестя, Никиты Хрущева, главным редактором «Известий». Уход из жизни внука первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева подтвердил его бывший зять Иван Полисский в комментарии РИА «Новости». Россия, 1989; Я был зятем Хрущева. Зять Хрущева, главный редактор «Известий» Аджубей просто позже оправдывал не самый умный ход Никиты Сергеевича. Хрущев, вероятно, для укрепления советско-ватиканских отношений и демонстрации доброй воли поручил своему зятю встретиться в Риме со Слипым.
6 тайн Эльдара Рязанова, о которых молчали годами
Мера порядочности и ответственности тоже сугубо индивидуальна. Когда думал над тем, как выстраивать повествование о теперь уже далеких годах, мне показалось важным не столько следовать хронологическими ступенями или пытаться чертить точную схему событий, во всем их объеме и разнообразии,- да мне и не под силу такая работа,- сколько составить картину из штрихов и фактических зарисовок о людях, событиях, о радостном и горестном, не только о Хрущеве... Мемуары о своем тесте и его нелегком времени Аджубей решился опубликовать только в разгар перестройки.
Видимо, верх взяли иные соображения. Во всяком случае, чем дальше отодвигался визит Хрущева в ЦК — а в октябре он тяжело заболел гриппом и не смог явиться по вызову, — тем все сильнее и резче обозначалось раздражение против Хрущева, урезались его пенсионные блага, забывались данные обещания о сохранении квартиры, дачи и т. Когда Никита Сергеевич после болезни получил аудиенцию, на него уже кричали. И, как ни странно, даже Косыгин. Он заявил примерно следующее: «Если бы вы появились сейчас на улице, вас бы растерзали». Хрущев с горечью вспоминал эту фразу.
Он относился к Алексею Николаевичу с уважением. Именно его считал самым подготовленным и опытным человеком в том руководстве, которое сложилось после октябрьского Пленума ЦК. Кстати, очень скоро стало видно, как не «вписывается» Косыгин, его жизненные установки в брежневский стиль. Хрущев не мог уже защищать свое достоинство. В эти первые недели отставки он очень сдал. Нина Петровна с болью говорила, что никогда не видела Никиту Сергеевича таким раздавленным и приниженным. Случалось, он плакал. Как знать, может быть, боялся за себя, за семью.
Его беспокоило и то, как сумеет Нина Петровна распорядиться теми четырьмястами рублями пенсии, которые ему положили. Она его успокаивала. Этих денег хватало с избытком, так как потребности Никиты Сергеевича и Нины Петровны всегда были очень скромными. Нину Петровну попросили освободить дачу. Хрущевым отвели деревянный дом в Петрово-Дальнем — поселке в 30 километрах от Москвы. Предложили переехать из правительственного особняка на Ленинских горах, предоставив квартиру в Староконюшенном переулке. Новая охрана, приставленная к Хрущеву, подчеркивала иные, чем прежде, обязанности, главной из которых становилось стеречь. Нет, конечно, это не был домашний арест, однако изоляция Никиты Сергеевича выстраивалась довольно плотно.
Только спустя какое-то время он, придя в себя, стал более активно противостоять напористым требованиям своих охранников сообщать заранее, куда и по какому поводу он хочет поехать. Все было в порядке вещей. В нашей истории борьба за власть, как известно, принимала куда более жесткие варианты. Вполне возможно, что Хрущев в ту пору вспомнил телефонный звонок к нему Кагановича в июне 1957-го, разделившего участь разбитых на Пленуме фракционеров — Молотова, Маленкова, Ворошилова и других. Он просил не поступить с ним так, как поступал в подобных ситуациях Сталин. Проще говоря, не уничтожать. После нескольких недель неопределенности наконец-то нашелся редактор, который соглашался взять меня на работу. Под разными предлогами отказывались многие.
Главный редактор журнала «Советский Союз» Н. Грибачев, побеседовав с членами редколлегии, сказал: «Пусть приходит». Так я стал заведовать отделом публицистики данного издания, выходящего на 20 языках в ста странах мира. Весь штат отдела состоял… из меня одного. Впрочем, такой вариант в ту пору меня вполне устраивал. Очень скоро Грибачев предложил взять псевдоним. Так я стал А. Однако «распознали» и Родионова.
Пришлось уйти в «подполье». Договоры на те или иные журналистские работы заключали мои друзья, я выполнял заказ, они получали деньги и отдавали мне. Непростое занятие помогать таким способом своему собрату, и я очень ценю тех, кто шел на подобный риск. В это время я написал сценарии к нескольким документальным фильмам — об академиках Ландау, Прохорове, Несмеянове. Союз журналистов, к созданию которого я имел некоторое отношение в 1958 году, не выступил в защиту моих профессиональных прав, впрочем, как и других журналистов. Однажды я чуть было не провалил «секретную операцию». Картина об академике Ландау «Штрихи к портрету» была смонтирована, но актер, который должен был читать дикторский текст, на запись не явился. Поздно ночью я решил сам озвучить фильм.
Редактор Галина Кемарская согласилась: «горел» план. Картина вышла, но нашлись доносчики, узнавшие мой голос, и факт этот стал предметом строгого разбирательства. Работать в документальном кинематографе стало невозможно. Постепенно я отучился писать от своего имени. Не заготавливал записок в «стол», про запас, в надежде, что наступит время, когда они смогут понадобиться. Завидовал тем, кто способен на такой гражданский подвиг. Знал, как тяжки их судьбы, как жестко обходились с неугодными литераторами, отправляя их по диссидентским маршрутам. И червь сомнения — да нужно ли кому-нибудь мое писание?
Если бы не апрель 1985 года, этой книги не существовало бы. Когда мое имя появилось в журнале «Знамя», читательские письма показали, что из людской памяти ничто не уходит и при всей разноречивости оценок тех или иных лет они займут в нашей истории определенное место. Я не писал политическую биографию Хрущева — это занятие для историков. Хорошо, что такая биография при жизни Никиты Сергеевича у нас в стране не появилась: вряд ли она была бы правдивой. За рубежом интерес к фигуре Хрущева восполнялся немалым количеством разных исследований — от серьезных до спекулятивных. Наконец-то имя Хрущева замелькало и на страницах наших газет и журналов. Я не вступаю в спор ни с кем, ибо каждый имеет право на собственную точку зрения. Мера порядочности и ответственности тоже сугубо индивидуальна.
Когда думал над тем, как выстраивать повествование о теперь уже далеких годах, мне показалось важным не столько следовать хронологическими ступенями или пытаться чертить точную схему событий во всем их объеме и разнообразии — да мне и не под силу такая работа, — сколько составить картину из штрихов и фактических зарисовок о людях, событиях, о радостном и горестном, не только о Хрущеве, в семье которого прошла вся моя сознательная жизнь, но и о наших с женой друзьях, товарищах по работе, людях, близких нам по духу и убеждениям. Мы с Радой никогда не отмечали юбилеев по случаю «летия» совместной жизни. Если доживем, может быть, отметим золотую свадьбу, до нее — всего ничего, какой-нибудь десяток лет. Но не в юбилейных торжествах крепость и смысл верности.
Хорошо, что такая биография при жизни Никиты Сергеевича у нас в стране не появилась — вряд ли она была бы правдивой. Я не вступаю в спор ни с кем, ибо каждый имеет право на собственную точку зрения.
Алексея Гребнева я знал больше четырех лет, только по «Известиям»: он работал заместителем у прежнего главного редактора, Губина, и остался на этом посту, когда я пришел в газету. Мизансцена, возникшая после моего сообщения о визите в ЦК, отчетлива в моей памяти. Постепенно, даже не осознав этого, замы отвели от меня глаза, потом перестали смотреть друг на друга, как бы боясь выдать нечто, таившееся в их душах и, возможно, видимое со стороны. Я понял, что им тяжело, что они растеряны и обескуражены, и, не испытывая моих коллег дольше, попрощался. Попросил своего помощника Артура Поднека оформить приказ о моем уходе в очередной отпуск и получить отпускные. Пятьсот рублей, за вычетом подоходного налога и прочих удержаний. Поднеку я сказал, что все вопросы — завтра. Остался в кабинете один. Вот и пришел момент прощания. В этой большой комнате на пятом этаже известинского здания я проводил времени куда больше, чем дома. До мелочей был знаком пейзаж, видный сквозь круглые окна, расположенные почти под потолком, — крыши домов на площади Пушкина. Кабинет был просторен. Никакой пышной мебели, книжных шкафов с декоративным рядом книг классиков марксизма-ленинизма, которых в подобных кабинетах никто не читает. Не было в нем и портретов руководителей. Большой рабочий стол без ящиков, еще больший — для заседаний редакционной коллегии. На одной из стен — монтаж из нескольких фотографий: Маяковский, Горький, Барбюс, Шолохов и кто-то еще — теперь не помню. Такой интерьер мне нравился. Почему-то вспомнилось, как в конце 1959 года сюда ворвался сухонький, небольшого роста человек и стал взволнованно говорить, горячась и размахивая руками. Это был один из архитекторов здания «Известий», Михаил Григорьевич Бархин. Он проектировал здание вместе с отцом — известным советским зодчим Григорием Борисовичем Бархиным — и был очень обеспокоен, как бы во время капитального ремонта мы не нарушили стилистику и облик их детища, ведь это — образец конструктивизма конца 20-х годов. Я успокоил его. Никаких наружных работ проводить не предполагалось, крушили и перестраивали только «начинку» здания. К этому времени я дважды побывал в Соединенных Штатах Америки, видел, как организован труд журналистов в тамошних газетах, и пытался воспользоваться их опытом. Вместо крошечных кабинетов, в которых, как в норах, прятались репортеры, сделали несколько общих залов, где каждый сотрудник был на виду, запаслись новой оргтехникой, поощряли тех, кто сам пользуется пишущей машинкой, даже ввели курсы машинописи. По моде тех лет окрасили стены в разные цвета, чтобы веселее работалось. И вот теперь все, что связывало меня с этим домом, с коллегами, пришло к финалу. Я понимал, конечно, что найдется немало людей, которые расценят мое спешное увольнение по-своему: Аджубей занимал свой пост по протекции, его карьера зависела от родственных связей. Честно сказать, сам я так не думал: кое-что смог и успел сделать в журналистике. На следующий день, 14 октября, на Пленуме ЦК, освободившем Хрущева, Брежнев удостоил меня короткой реплики. Суть ее сводилась к тому, что мне будет предоставлена возможность работать по специальности… Правда, очень скоро я понял и это подтвердили последующие десятилетия , как легко и эффектно бросает Брежнев подобные фразы, как старается выглядеть гуманным и внимательным. Сидевшие на просцениуме Свердловского зала Кремля члены Президиума ЦК, поддержавшие Брежнева в его заговоре против Хрущева, не знали, конечно, что в эти же минуты решается их собственная судьба и очень скоро один за другим они, как и Хрущев, будут отправлены на пенсию, посланы за границу, а то и вовсе займут второстепенные должности на дальних заводах и фабриках. Сделает это Брежнев тихо, без скандалов, по-семейному, как бы любя. Всему этому еще предстояло быть. Как выразился известный журналист Александр Бовин, советник Брежнева и составитель его речей, сам испытавший на себе капризную перемену брежневской любви: Леонид Ильич обладал «чувством власти». Я бы уточнил: властолюбием. Интрига составляла самую сильную, хоть и не очень видимую часть натуры этого человека, ставшего в октябре 1964 года главой партии. Позже станет ясно, что Брежнев старался уходить от решения острых вопросов, откладывая «на потом». Через месяц, в ноябре, состоялся еще один Пленум ЦК. Брежнев был объявлен Генеральным секретарем Хрущев назывался Первым. Так был заложен кирпичик в фундамент того здания, которое выстраивалось Брежневым и для Брежнева. На этом Пленуме в спешном порядке отменили многие хрущевские новации. Ликвидировали совнархозы, возродили министерства в их прежнем «классическом» виде, отменили разделение обкомов на сельский и промышленный. Все эти вопросы никак не обсуждались, никто не выступал в прениях. Вел себя Брежнев на заседании пленума легко, весело, подчеркивая всем своим видом: ну вот, друзья, мы возвращаемся к стабильному упорядоченному образу жизни, работы; все хорошо, давайте жить дружно! Пленум уже закончился, все встали, и тут к Брежневу обратился Суслов. Сказал ему несколько фраз вполголоса. Все последующее заняло не более получаса. Перед голосованием я попросил слова. После маленькой заминки Брежнев сказал: «Кстати, Аджубей проявил недисциплинированность, опоздал на заседание». Не знаю, зачем ему понадобилась неправда. Просто поначалу меня и не собирались приглашать в этот зал, потом передумали. Я извинился перед членами ЦК за поздний приход, сказал, отчего так получилось, коротко доложил о своем пути в журналистике, о том, что смог и чего не смог сделать в газете. Обернулся к Суслову: «По-видимому, вы лучше знаете, кто и в какой мере повинен в раздувании культа личности Хрущева. Газету «Известия» вряд ли можно упрекнуть в некритичности, беззубости, и я не могу принять подобные утверждения только на свой счет. Тут каждый должен отвечать за себя». В зале была абсолютная тишина. Я разглядывал лица. Жесткие, смущенные, испуганные, безразличные… Пока готовили бюллетени для голосования, я стоял на маленькой площадке лестницы. Подошел министр тяжелого и транспортного машиностроения Кожевников. Мы жили с ним в одном доме. Спросил, сколько мне лет. Выйдя из Кремля, я прежде всего подумал, что теперь мне необходимо искать работу… В конце ноября позвонили Хрущеву, приглашали явиться в ЦК, чтобы оговорить его новый статус. Как рассказывал Анастас Иванович Микоян, он до последней минуты боролся за то, чтобы смещение Хрущева выглядело хотя бы «цивилизованно». Микоян говорил, что партии целесообразно по достоинству оценить то положительное, что сумел сделать Никита Сергеевич, и отметить это в соответствующем сообщении наряду с недостатками. Видимо, верх взяли иные соображения. Во всяком случае, чем дальше отодвигался визит Хрущева в ЦК — а в октябре он тяжело заболел гриппом и не смог явиться по вызову, — тем все сильнее и резче обозначалось раздражение против Хрущева, урезались его пенсионные блага, забывались данные обещания о сохранении квартиры, дачи и т.
Дети «отца оттепели». Какой оказалась судьба наследников Хрущева
Американские журналисты разнюхали, что он зять Хрущева. писал Добрынин. Ученый-биолог Алексей Аджубей, внук советского лидера Никиты Хрущева, скончался 6 января. Кризис, самый серьезный в отношениях между Финляндией и Советским Союзом со времен Второй мировой войны, начался в октябре 1961 года, когда Хрущев вручил президенту.
СПРАВКА «КП»
- Telegram: Contact @rtvinews
- Дети «отца оттепели». Какой оказалась судьба наследников Хрущева
- Как живут потомки вождей и генсеков. Хрущев Н.С.
- «Вернуть народу имя Сталина»
- Плата за родство с Хрущевым: к столетию со дня рождения Алексея Аджубея
Алексей Аджубей. Я был зятем Хрущева в кожаном переплете
Или готов был укротить взбунтовавшихся грозным своим окриком? Почему-то раз бросил Алексею Ивановичу: "Народ не позволит". Какой народ? Где его Никита Сергеевич в Кремле видел? Все Аджубеем и придуманные лозунги типа "Догоним и перегоним Америку! Начались перебои с хлебом - Аджубей считал, создаваемые искусственно. Но могло ли быть иначе? Экс-соратники по сталинской гвардии трудились в основном на инженерных должностях, найденных специально для них Никитой Сергеевичем подальше от Москвы.
А его выдвиженцев меньше всего трогали хрущевские мечты о коммунизме, о безоблачном мире и о кукурузе. Я напрямик спросил Алексея Ивановича, а не он ли невольно ускорил смещение тестя? Сколько тогда разговоров шло об уходе мистера "нет" - министра иностранных дел Громыко. Место его предназначалось Аджубею. И здесь он согласился. Именно так и предполагалось, и уже в 1964г. Внешнюю политику, это Хрущев понял после Карибского кризиса, надо было менять.
Требовался новый человек. Но в чем здесь его, Аджубея, вина? А уж вины Хрущева нету и близко. Но есть ли вина в устранении Хрущева тов.
Рассмотрим внимательно зерна в журналистике прошлого и настоящего. Мы обнаружим наличие аджубеевского наследия в том лучшем, что было тогда и есть сейчас». Анатолий Друзенко, в 1990-е годы первый заместитель главного редактора «Известий»: «Среди символических примет 1950—1960-х годов прошлого века — спутник, «оттепель», Гагарин, Окуджава, «Летят журавли» — полноправно располагается и Аджубей.
Сколько времени прошло, а фамилия не исчезает из народной памяти. Кому-то запала простенькая и не вполне справедливая поговорка «Не имей сто рублей, а женись как Аджубей», кто-то отдает должное его делам, означавшим в свое время если не революцию, то значительный прорыв в отечественной журналистике — от полнейшей придавленности до преодолевавшей цензурные барьеры раскрепощенности. Ольга Кучкина, обозреватель «Комсомольской правды»: «Веселый, остроумный, жизнелюб, радикал и подрыватель устоев. Это определение принадлежит Раде Хрущевой, знавшей родного мужа ближе прочих. Ну, конечно, язвили, что Аджубею повезло больше других, поскольку зять Хрущева. Хотя русская пословица говорит: зять — чего с него взять. Взять с этого — можно было с горы.
Многое повернулось бы иначе, не будь Аджубей мотором, заводилой, человеком порыва, ума и воли». Вот что, кстати, сам Алексей Иванович косвенно заметил по поводу своего родства, отвечая в одном интервью уже после «реабилитации» — в 1988 году на вопрос о месте и роли главного редактора: «Надо, чтобы сошлись в редакторе ощущение времени и способность его выражать.
Обычно они начинались с писем обеспокоенных граждан, на которые оперативно реагировали журналисты. Поэтому «герои» таких репортажей сразу же бежали к зятю Хрущёва и были готовы отдать любые деньги за прекращение травли, — пишет историк.
Когда думал над тем, как выстраивать повествование о теперь уже далеких годах, мне показалось важным не столько следовать хронологическими ступенями или пытаться чертить точную схему событий, во всем их объеме и разнообразии, — да мне и не под силу такая работа, — сколько составить картину из штрихов и фактических зарисовок о людях, событиях, о радостном и горестном, не только о Хрущеве… Алексей Аджубей, муж Рады Никитичны Хрущевой, главный редактор газет «Комсомольская правда» и «Известия». Мемуары о своем тесте и его нелегком времени Аджубей решился опубликовать только в разгар перестройки.