Новости александра зиновьева

Ольга Зиновьева — вдова философа Александра Зиновьева и президентка его Биографического института. В 1946 году Александр Зиновьев демобилизовался, вернулся в Москву и решил восстановиться в университете.

Вдова философа Зиновьева назвала Институт философии РАН прибежищем русофобов и призвала к проверкам

Александр ЗИНОВЬЕВ XXI-й век. Читайте последние новости на тему в ленте новостей на сайте Радио Sputnik. В 2022 году, согласно указу Президента, празднуется вековой юбилей со дня рождения Александра Александровича Зиновьева – философа, логика, социолога, писателя. Вдова русского мыслителя Александра Зиновьева обратилась в Следственный комитет по факту публичного оскорбления памяти мужа. Выходящая в серии «ЖЗЛ» книга «Александр Зиновьев: Прометей отвергнутый» наверняка станет катализатором распространения зиновьевских идей.

А. А. Зиновьев. Пророчества гения о России

13 июня состоялось заседание Зиновьевского клуба, посвященное 20-летию возвращения философа Александра Зиновьева на Родину. «Мы обязаны переумнить Запад», — эти слова выдающегося русского мыслителя Александр Зиновьева напомнил Сергей Миронов на концерте в Колонном зале Доме союзов. А в Чухломском краеведческом музее глава поселения Алексей Зиновьев планирует создать небольшой архив знаменитого земляка Александра Зиновьева. Последние новости о персоне Александр Зиновьев новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. Философ Александр Зиновьев прожил большую, трудную и, несмотря на обретение мировой известности, очень печальную жизнь. С 1978 по июнь 1999 года Александр Зиновьев с семьёй жил в Мюнхене, занимаясь научным и литературным трудом.

Еще статьи

• Александр Зиновьев
• Ольга Зиновьева: «Такая книга появляется только раз в эпоху». — Молодая Гвардия
• В Москве отметили 100-летие со дня рождения Александра Зиновьева | ОТР
• Большой зал картинной галереи в Костроме на один час превратился в модный подиум
• Опыт сотворчества / / Независимая газета
• Закончена работа над созданием документального фильма «Z ПРАВИЛА ЖИЗНИ В ЧЕЛОВЕЙНИКЕ ЗИНОВЬЕВ»

Читать также

• Выставка «Сияющие высоты Александра Зиновьева»
• Как бомбардировщики отряда "Циклон" защитили полстраны от радиоактивного облака
• 100-летие Александра Зиновьева
• Последнее интервью Зиновьева
• День памяти Александра Зиновьева (10.05.2023)

"Сияющие высоты". К 100-летию великого русского мыслителя Александра Зиновьева

Его безусловный патриотизм неотделимый от брезгливой неприязни к «свободному миру», что виделся Зиновьеву змеиным клубком своекорыстия, насилия и лицемерия не предполагал чаяния выздоровления России тем паче — скорого. Его счеты к роду человеческому были, пожалуй, сильнее, чем неприязнь к любой из наличествующих социально-политических систем. Верность себе и убежденность в собственной правоте, в правильности однажды избранного пути, в осмысленности своей напряженной работы Александр Зиновьев сохранял до конца.

Теплоход совершил двадцать пять рейсов в сражающийся Вьетнам, доставляя хозяйственные и военные грузы.

Судно не раз подвергалось опасности как в море, так и при стоянках во вьетнамских портах. В одном из рейсов в феврале 1965 года американские истребители в течение нескольких часов кружили над «Ижмой», ложились на боевые курсы, имитируя атаки. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 мая 1973 года за успешное выполнение заданий по доставке народнохозяйственных грузов для Демократической Республики Вьетнама и проявленные при этом мужество и героизм Зиновьеву присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот». Награждён орденом Ленина, медалями; знаком «Почетному работнику морского флота».

Я это чувствовал, замыкался в себе и отдалялся ото всех. Во мне совмес- тился бунтарь, способный идти в своем бунтарстве до конца, и исследователь бунтарства такого рода, способный анализировать этот феномен со всей объективной беспощадностью. И то это был экзамен по географии. Я ответил вполне на «отлично», но экзаменаторы сказали, что это было бы «слишком жирно» для меня — получить все пятерки, и снизили оценку.

Несмотря на это, я был первым в списке по результатам, и меня зачислили на факультет. Когда я поступил, там учился «Железный Шурик» — А. Тогда он был парторгом ЦК. Говорили, будто на выпускном экзамене ему достался билет с вопросом о его поэме «Страна Муравия», ставшей знаменитой к тому времени.

А многие ли из них видят причины не- преходящих трудностей в Советском Союзе в объективных закономер- ностях самого социального строя страны?! Насколько мне известно, я был первым, кто заговорил об этом профессионально. Залетел по самое «не могу». Видать, не от нечего делать великий одиночка Зиновьев в молодо- сти тусовался с такими путальщиками, как Мамардашвили и Щедровиц- кий.

По смыслу понятия «научный закон». Но бывают факты, противоречащие закону. Закон отнюдь не отменяется, если такие факты обнаруживаются. В связи с подобными фактами осуществляются два вида действий: 1 эти факты проверяются; 2 предпринимаются попытки переформулировать закон так, чтобы он натянулся и на эти факты.

Указанные действия могут продолжаться десятилетиями и более — и это нормально. Прописали правило, указали исключения из него — и закрыли тему. Так действуют в грамматике, в регулировании дорожного движения и т. В науке же такого нету: в ней обнаружение факта, противоречащего закону, — это старт работе по разруливанию возникшей ситуации.

Случайное — это то, для чего не удаётся выявить закономер- ность, чему могут быть две причины: 1 выявлены не все факторы, влияющие на видимые результаты; 2 связь между этими факторами и результатами их действия сложная. Есть смысл обсуждать, является ли советский практический коммунизм результатом редкого стечения обстоятельств или же человечество шло к этому делу так или иначе, а Россия всего лишь первой попалась, а некоторые другие страны не попались, потому что на них сказался негативный опыт СССР. А вот об- суждать, закономерно ли было установление Советской власти — смысла нету: подкрутили законы подогнали их под факты — наука так и развивается! Коммунизм ладно, социализм в России случился, потому что мно- го кто хотел попробовать.

В результате пробования были замечены некоторые новые вещи или стали отчётливо видны давно предпола- гавшиеся , и кое-что в людях и в обществе стало понятнее. Поэто- му несколько приуменьшилось количество сторонников коммунистичес- кой модели общества но не исчезло совсем: кто-то не в курсе деталей обретённого опыта, а кто-то считает, что в СССР пробовали не совсем правильно. Люди более толковые в этих делах сказали бы, что такое впадение до того, как оно слу- чилось, было — и выглядело — довольно возможным. Вообще, ВСЁ, что случается в мире, — можно сказать, случается закономерно, только мы зачастую ещё не вывели законов, по которым оно случает- ся.

Закономерное отличается от случайного тем лишь, что закономерное уже успешно прошло обработку мышлением в направлении поиска зако- номерностей, а случайное — ещё нет. Поработайте головой над слу- чайным чуть больше — и оно, возможно, станет закономерным ещё на вашем веку. А может, не станет никогда если человечество угробит себя раньше. И вдобавок не надо путать случайное и уникальное.

Случайное слу- чается много раз, только не понятно, почему. Уникальное же проис- ходит только один раз. Правда, различие между случайным и уникаль- ным определяется лишь размахом обзора и детальностью рассмотрения: наблюдай ширше и дольше — и уникальное, скорее всего, перестанет быть таковым, перейдёт в типовое случайное или закономерное.

В молодости являлся идеалистом: верил в светлое будущее, впитав тщательно пропагандирующиеся коммунистические идеалы, мечтал построить новый, светлый и справедливый ко всем мир. В погоне за справедливостью не признавал авторитетов и мог высмеять даже самого Сталина. После окончания школы в 1939 году юноша поступил в Московский институт философии, литературы и истории имени Чернышевского. Для него началось непростое время: отец перестал присылать деньги, идеальный коммунизм расходился с происходящим вокруг, набирали обороты репрессии. На комсомольском собрании высказал все, что думал о культе личности, за что исключен из комсомола и института, направлен к психиатру. Затем его арестовали и допрашивали на Лубянке. При переводе на одну из квартир НКВД сумел сбежать и в течение года скрывался.

В 1940 году Александр вступил в Рабоче-крестьянскую Красную Армию, чтобы избежать преследований. В военкомате назвался Зеновьевым, сказав, что потерял паспорт. Большую часть войны провел в Ульяновской военная авиационной школе пилотов. Участвовал в боевых вылетах в период с марта по май 1945 года. Уволившись из вооруженных сил в 1946 году, перевез в Москву мать и младших братьев и вернулся к учебе на философском факультете Московского государственного университета. В 1951 году Александр Зиновьев с отличием окончил университет и поступил в аспирантуру, избрав темой для будущей диссертации «Капитал» Маркса в разрезе логических приемов. В 1952 году организовал «Московский логический кружок». Кандидатскую диссертацию «Метод восхождения от абстрактного к конкретному на материале «Капитала» К. Маркса » дважды «заваливали» на Ученом совете факультета, защититься удалось с третьего раза, уже на Высшей аттестационной комиссии, в сентябре 1954 года.

Ольга Зиновьева: «Спасая мужа, я сильно покалечила агента КГБ»

А. А. Зиновьев. Пророчества гения о России (Любовь Ржаная) / Проза.ру	Так обстоит дело с Александром Зиновьевым (1922–2006) – грандиозным русским философом, социологом, писателем, орденоносцем Великой Отечественной войны.
Памяти Александра Зиновьева » АПН - Агентство Политических Новостей	В числе экспонатов выставки — семейный архив Зиновьевых, документы, письма, черновики рукописей, уникальные издания, картины и стихи Александра Зиновьева.
«Александра Зиновьева оклеветали»: вдова философа об использовании его имени Академией наук	Фильм снят в год столетия философа, классика русской литературы, «рисующего писателя» Александра Зиновьева.

Почитайте Зиновьева

«Я НЕ БЛАГОПРИСТОЙНЫЙ ПРОФЕССОР». К 100-летию Александра Зиновьева /Подборка материалов	Александр Зиновьев получил всемирную известность прежде всего как логик, социолог, писатель, автор созданного им жанра социологического романа.
Александр Зиновьев - биография, новости, личная жизнь -	В 2022 году в России на государственном уровне будут отмечать 100-летие великого философа, социолога, логика и публициста Александра Зиновьева.

Закончена работа над созданием документального фильма «Z ПРАВИЛА ЖИЗНИ В ЧЕЛОВЕЙНИКЕ ЗИНОВЬЕВ»

Я счастлива, что Россия наконец открывает для себя Зиновьева — автора 70 книг с лишним книг». Юрий Башмет, дирижёр: «Насколько я понимаю, мысль, наука, культура, живопись, музыка всегда были вместе в нашей истории. И это и сделало нашу страну великой». В честь празднования учреждены юбилейные медали «100 лет со дня рождения Александра Зиновьева».

Зиновьев раскритиковал стремление Ельцина «ускорить» перестройку, заявил, что видит в нём персонажа своих книг [83] , а его обещания об отмене привилегий назвал демагогическими и невыполнимыми.

После дебатов интерес к Зиновьеву возник у насыщенной политическими событиями Москвы, в советской прессе начали появляться его статьи и интервью. В 1990 году в СССР тиражом 250 тыс. В статье «Я хочу рассказать вам о Западе», опубликованной в « Комсомольской правде » 1990 , Зиновьев «с презрением» отозвался о «храбрецах», которые «оплёвывают всё советское», но дистанцировался и от защитников советской истории; подверг критике идеализацию образа Запада, утверждая, что западные понятия рынка, демократии, многопартийности неадекватны советским условиям и даже разрушительны. В ответной полемической статье Марка Захарова под названием «Возвращайся, браток!

Статья наметила темы многочисленных выступлений Зиновьева в 1990-е годы, преимущественно в оппозиционной по отношению к ельцинскому режиму российской прессе, а также его критического анализа современного Запада и процессов глобализации в книгах «Запад», « Глобальный человейник » и «На пути к сверхобществу» [86]. В конфликте «демократов» с «красно-коричневыми» он занял позицию защитника советского коммунизма, охарактеризовав советский период как вершину российской истории. Поражение ГКЧП Зиновьев назвал исторической трагедией и негативно оценил распад СССР ; о Ельцине и российских реформаторах неоднократно отзывался уничижительно, использовал крайне резкие выражения «идиоты», «подонки», «кретины», «ельциноиды» и т. На вручении в Риме итальянской литературной премии «Тевере» [К 5] в 1992 году отрицал возможность успеха российских реформ , считая, что они приведут только к катастрофе.

Тогда же назвал Сталина единственным великим политиком в истории России, что, по замечанию К. Крылова, вовсе не было похвалой, но шокировало публику [88]. В ряде выступлений утверждал, что Россия никогда не станет западной страной; называл российский режим «колониальной демократией», а западнизацию — особой формой колонизации, нацеленной на разгром и распад России в интересах Запада. После очередного интервью 1994 в газете « Завтра », где Зиновьев открыто призывал к свержению антинародного режима «предателей и коллаборационистов», против его интервьюера Владимира Бондаренко было возбуждено уголовное дело.

Зиновьеву пришлось давать разъяснения, что его слова выражали позицию учёного, а не политика [89]. Возвращение в Россию и последние годы[ править править код ] С середины 1990-х годов Зиновьев стал чаще бывать на родине, у него появились сторонники и последователи, с которыми он охотно общался. В 1996 году признавался, что во «враждебную» к нему Россию возвращаться не собирается, несмотря на издание его книг «Смута», «Русский эксперимент» и др. Считал, что его «бойкотируют» в России, как, впрочем, и на Западе, где публиковаться удавалось с трудом.

Тем не менее во Франции в издательстве «Plon» в 1996 году вышел «Запад», два года спустя в Италии стал бестселлером «Глобальный человейник». Фокин, переломным моментом стала осень 1997 года, когда он несколько раз посетил Россию. За лидера коммунистов Зиновьев призывал голосовать на президентских выборах 1996 года , считая КПРФ одной из немногих позитивных политических сил в стране [91] , хотя его позиции были более радикальными, чем у парламентской коммунистической оппозиции. Через несколько дней его приняли на должность профессора МГУ кафедра этики на философском факультете и Литературного института им.

В конце года по предложению Бабурина согласился участвовать в думских выборах по списку Российского общенародного союза , но не был зарегистрирован [92]. На решение вернуться повлияли и бомбардировки Югославии , которые Зиновьев неоднократно осуждал. Считал, что война на Балканах ведётся против Европы, означает её деградацию и знаменует приход нового, постдемократического и посткоммунистического тоталитаризма. В последнем западном интервью «Почему я возвращаюсь в Россию», опубликованном в « Le Monde », Зиновьев констатировал катастрофические изменения на Западе и в России, капитуляцию Европы перед американизацией и глобализацией, её предательство своих идеалов демократия, свобода слова, нравственные ценности и т.

Заявил, что, возвращаясь в Россию, остаётся приверженцем подлинных европейских ценностей [93]. Слободан Милошевич с ним философ познакомился в 1999 году , как и Муаммар Каддафи , символизировал для Зиновьева вызов и сопротивление глобализации, неподчинение Америке, вызывал его восхищение и уважение [94]. Автограф А. Зиновьева 1995 Положительно Зиновьев отзывался и о Владимире Путине , связывал с ним большие надежды, считая его приход к власти первым шансом страны после 1985 года выйти из тупика и оказать сопротивление западнизации и колонизации.

Впрочем, довольно быстро пересмотрел оптимистические оценки, в конце 2000 года отмечая, что Россия продолжает сдавать позиции, хотя и не причислял Путина к «предателям». В 2002 году писал, что Путин, имея народную поддержку, не воспользовался историческим шансом, отказавшись от пересмотра результатов приватизации и от национализации финансов и энергетики; Зиновьев заключал, что историческая роль Путина состояла в легитимизации последствий ельцинского переворота. В 2006 году незадолго до смерти констатировал, что России как суверенного государства и единого целого больше нет, страна представляет имитацию «кажущность» , искусственное непрочное образование, связываемое топливно-энергетическим комплексом : «Россия как могучая энергетическая держава — это идеологический миф российской бесперспективности. По возвращении продолжал активную писательскую работу и публичную деятельность: редактировал издания своих книг, комментировал политические события, выступал на круглых столах, конференциях, давал интервью [К 6] в различных изданиях, от «Завтра» до «Комсомольской правды».

В 2000 году в издательстве « Центрполиграф » вышло 5 томов собрания сочинений; режиссёр Виктор Васильев снял документальный фильм «Я — суверенное государство», не вышедший на экраны. Последним его романом стала «Русская трагедия» 2002 [96]. Вокруг Зиновьева начали собираться ученики, возник семинар. По предложению ректора Московского гуманитарного университета Игоря Ильинского была организована «Школа А.

Зиновьева», где тот читал курс «логической социологии», обнародованный в интернете и опубликованный как пособие. Учениками был создан сайт о философе [97]. В последние годы Зиновьев был убеждён, что защищает сторону проигравших, что Россия обречена. Он так и не присоединился ни к какому движению, хотя его пытались вовлечь в свои ряды националисты [98] [99].

Сохранял радикальную риторику, отдавая отчёт в безразличии и оппортунизме большинства населения; придавал значение любому протесту и сопротивлению, выступая, например, в поддержку Э. Увлёкся антинаучной теорией Анатолия Фоменко , написал предисловие к его книге. Новая хронология была созвучна мыслям Зиновьева о современной фальсификации советской истории, ему импонировала её дерзновенность и неординарность [100] [101]. По мнению Максима Кантора , своеобразное пророческое тщеславие привело Зиновьева к крайней неразборчивости.

Он хотел быть услышанным, стремился использовать любую трибуну и аудиторию, любые средства и союзников, включая «безумную теорию» Фоменко. Кантор так описывает противоречивость Зиновьева [102] : Он боролся до конца за самое главное, что делает жизнь достойной, — за свободу. И если он выбрал такое средство — вероятно, здесь тоже была странная логика. Он знал: никого рядом нет, он не надеялся ни на что.

Вот есть хитрющий патриот, расплывается в масляной улыбке, мелькают какие-то деятели из администрации президента, какие-то парламентарии жмут руки. Других нет, надеяться не на что. Но драться надо. Вот это ворьё?

Александр Зиновьев скончался 10 мая 2006 года от опухоли мозга. По словам М. Кантора, в последнем разговоре он обсуждал дегуманизацию европейской культуры, утверждая, что только возрождение гуманизма может спасти Россию [103]. Гражданская панихида прошла в МГУ [104] [105].

Согласно завещанию, был кремирован , пепел был развеян с вертолёта над исчезнувшей деревней, где родился и вырос Зиновьев, там же был установлен валун [106] [107]. Кенотаф Зиновьева на Новодевичьем кладбище Москвы. После кончины[ править править код ] В память о заслугах перед российской культурой на Новодевичьем кладбище в Москве была сооружена символическая могила- кенотаф [106]. Посмертно Зиновьеву было присвоено звание «Почётный гражданин Костромской области».

В 2009 году памятник Зиновьеву был установлен в Костроме, на территории Костромского государственного университета имени Н. Некрасова скульптор А. Ковальчук [108]. В 2016 году накануне 95-летия Зиновьева в его честь был назван новый вид бабочек — «Веерокрылка Зиновьева» Alucita zinovievi [109].

По информации на сайте, клуб является экспертной исследовательской площадкой, проводит круглые столы и ежегодные Зиновьевские чтения [112] , заявленная цель — «сформировать справедливый образ России в мире» [111] ; по мнению М. Кантора, подобные площадки ведут от имени Зиновьева геополитическую пропаганду имперства [113]. В 2022 году к 100-летию со дня рождения философа вышел документальный фильм режиссёра М. Катушкина [114] , в том же году О.

Наука и творчество[ править править код ] «Новейший философский словарь» выделяет три периода в творчестве Зиновьева [116]. Первый, «академический», период 1957—1977 — от первых публикаций научных работ до издания «Зияющих высот» и высылки из СССР: работы по логике и методологии науки. Второй период 1978—1985 — исследование, описание и критика «реального коммунизма» в различных жанрах: публицистике, социальной сатире и социологическом эссе. Третий период, после начала перестройки — критика распада советской системы и критика современного западного общества.

Британский исследователь Майкл Кирквуд отмечал первый период 1960—1972 ; антикоммунистический период «социологических романов» 1976—1986 , «горбачёвско-ельцинский» постепенный переход от антикоммунизма к критике Запада 1986—1991 , постсоветский период анализа современной России, критики Запада и глобализации 1991—2006 [117]. Логика[ править править код ] В 1950-е годы Зиновьев наметил общие принципы программы «содержательной логики». Формально находясь в рамках советской «диалектической логики», он ограничил применимость анализа марксового «Капитала» особым видом объектов исторических или социальных , являющихся «органическим целым», обладающим комплексной функциональной структурой. В его версии диалектика оказалась «методом изучения сложных систем эмпирических связей».

Содержательная логика претендовала на выражение как языкового аспекта формальная логика , так и логико-онтологического, а также процедурного; рассматривала мышление как историческую деятельность; утверждала статус логики как эмпирической науки, материалом которой являются научные тексты, а предметом — приёмы мышления; рассматривала инструментальную функцию логики для научного мышления. В 1959 году Зиновьев посчитал свою концепцию противоречивой, сделав выбор в пользу математической логики [118] [116] [39]. В монографии «Философские проблемы многозначной логики» 1960 Зиновьев осуществил обзор почти всех многозначных логических систем , анализировал место, основные результаты и применимость многозначной логики в логике и методологии науки [119]. В последующих работах он разработал собственную концепцию логики, названную им «комплексной логикой».

Задача логики, по Зиновьеву, состояла не в формальных математических исчислениях, а в разработке «способов рассуждения, доказательства, приёмов научного познания» [120]. Зиновьев пытался, во-первых, преодолеть классическую и интуиционистскую версии логики и, во-вторых, расширить область исследований логики на основе методологии эмпирических наук. Предметом логики является язык, она не открывает, а изобретает специфические правила языка — логические правила — и вводит их в языковые практики как искусственные средства систематизации [121]. Этот прескриптивистский подход близок позднему Витгенштейну [122].

Зиновьев настаивал на универсальности логики, утверждая независимость логических правил от эмпирических областей их применения [123]. Он отказывал в онтологическом статусе таким понятиям, как точка или ноль, считая их инструментами познания; его подход в западной литературе характеризовался как логический номинализм. Как отмечал ученик Зиновьева немецкий логик Хорст Вессель, его логика была основана на синтаксисе , а не на семантике [124]. Зиновьев исследовал ряд вопросов неклассической логики — от общей теории знаков до логического анализа движения, причинности, пространства и времени.

В «Философских проблемах многозначной логики» многозначная логика рассматривалась как обобщение, а не упразднение классической двузначной логики, хотя Зиновьев заключал, что возникновение многозначной логики «нанесло удар» по априоризму классической логики. В дальнейшем Зиновьев развил общую теорию следования теорию вывода , существенно отличавшуюся от классической и интуиционистской математической логики. По мнению Весселя, её оригинальность заключалась во введении в формулу логического следования двуместного предиката «из… логически следует…», фактически метатермина. На основе теории были выстроены теория логических исчислений и остальные разделы логики теория кванторов и предикации, логика классов, нормативная и эпистемическая логика.

Работа «Комплексная логика» 1970 представляла систематическое рассмотрение формального аппарата для анализа понятий, высказываний и доказательств, в монографии была сформулирована строгая теория кванторов, которая соответствовала интуитивным посылкам; были исследованы свойства кванторов [125] [126] [127] [128]. В более популярной форме его концепция, включая обсуждение методологии физики, была изложена в работах «Логика науки» и «Логическая физика». Зиновьев, исходя из тезиса об универсальности логики, критиковал точку зрения, согласно которой для микромира необходима специальная или квантовая логика , отличная от методологического формализма макромира. По его мнению, многие проблемы в философии физики или онтологии являлись терминологическими и не были связаны собственно с физикой, как, например, проблема обратимости времени.

В анализе Зиновьева многие утверждения, традиционно понимаемые как физические и эмпирические гипотезы, рассматривались как имплицитные следствия определений терминов; по меньшей мере эти утверждения можно представить без противоречия или эмпирического опровержения. Примером является высказывание «физическое тело не может находиться в разных местах одновременно» [123] [124] [129]. В поздней работе «Фактор понимания» 2003 Зиновьев ввёл понятие интеллектологии, которая представляет собой органическое единство логики, онтологии и эпистемологии , то есть включает языковой, бытийный и познавательный аспекты [130] [131]. Зиновьев затрагивал такие темы, как пьянство, секс, жизнь людей с ограниченными возможностями; идеологизированный язык советского человека; дегероизированная история СССР с точки зрения опыта обывателя.

Книги Зиновьева показывали абсурд мира «реального социализма», описывали состояние умов советской интеллигенции периода позднего «застоя»: герои постоянно теоретизируют, сравнивают советские идеологические мифы и реальность, пытаются дойти до сути дела и разобраться в природе советского общества. Персонажи критикуют государственную политику и высмеивают советских руководителей, обсуждают экономические проблемы, сочувствуют диссидентам и антисоветским террористам, интересуются самиздатом и западными радиостанциями, состоят в тех или иных отношениях с КГБ. Тюрьмы, лагеря и репрессии помещены на периферию социальной жизни [132] [133]. В отличие от антисоветской диссидентской литературы, разоблачающей деяния отдельных лиц Ленин, Сталин и т.

Существует точка зрения, что писатель создал особый жанр: «социологический роман». Его книги соединяли науку и литературу: методы, понятия, научные утверждения являлись художественными приёмами, а литературные образы использовались как научные средства [133]. Различные персонажи выражали авторские идеи, что позволяло рассматривать общество с разных точек зрения и выявлять его сложность и парадоксальность. Зиновьев называл своё творчество «синтетической литературой» и «симфонией» [135] [136].

Жанр Зиновьева понимали как мениппею в терминах Михаила Бахтина Пётр Вайль и Александр Генис , социологический трактат, даже учебник, аналог средневековой «Суммы знаний» М. Кантор , пародию на научный трактат Дмитрий Быков. Как полагает П. Фокин, социологический роман ближе к литературе, чем к науке, поскольку использует образность [137].

Кирквуд относит творчество Зиновьева к литературной критике , модному в 1970-е годы направлению «письма» Мишель Фуко , Ролан Барт , как нескончаемого процесса, производимого, по Барту, «скриптором», а не «автором». Книги Зиновьева не ограничивались конвенциональной парадигмой, а затрагивали широкий спектр литературных, исторических, политических, социологических, эстетических , моральных и религиозных вопросов [138] [139]. Многочисленные произведения Зиновьева представляют целостную художественную вселенную со своими законами, идеологией и поэтикой, образуют один гигантский текст или сборник текстов с единой атомарной структурой, не имеющей начала и конца и повторяющейся до бесконечности, поэтому его можно читать с любого места. Эта структура соответствует авторскому видению социальной реальности [140] [141] [142].

Идея сложного, многообразного и изменчивого социального мира, но подчинённого объективным закономерностям, воплощается в композиционной структуре, «социологическом треугольнике» из трёх элементов: личность, учреждение, город. Вершины треугольника бесконечно раздваиваются, объединяются, пересекаются, раскрывая всевозможные виды социальных отношений. Фрагменты абзацы или фразы содержат завершённое высказывание, абстрагирующее часть социального мира. Тексты, как правило, состоят из диалогов и размышлений представителей разных профессий и социальных слоёв, зачастую приводятся случаи из жизни, анекдоты, стихотворения и т.

Место композиции и сюжета занимает калейдоскоп различных ситуаций, в которых неразличимы добро и зло, возвышенное и низкое, героизм и подлость. Отсутствуют описания природы, обстановки, повествование сосредоточено вокруг человеческих отношений и действий. Антропоморфные образы персонажей служат для описания социальных типов, функций или моделей поведения; социальных объектов, связей и структур. У героев отсутствуют характеры и внешность, имена и фамилии заменяются кличками, обозначающими социальные роли Мыслитель, Социолог, Болтун, Клеветник, Крикун, Претендент, Брат, Заибан и т.

Частым «персонажем» является теоретический текст, как правило, в форме рукописи, обсуждаемой героями [143] [144] [145] [133]. Тексты Зиновьева, с одной стороны, характеризуются краткостью, ясностью, логикой, завершённостью, юмором, ограниченностью лексических средств, наличием заголовков [136] а, с другой стороны, представляют довольно трудное [135] и скучное чтение [99]. Зиновьев не придавал большого значения художественной утончённости, его главные книги, в особенности «Зияющие высоты» по выражению П. Вайля и А.

Гениса, «аморфная груда страниц» , предназначались советским читателям и неизбежно теряли часть смысла при переводе [146]. Фрагментарная манера письма, разбивание повествования на лаконичные фразы и короткие абзацы сближают Зиновьева с Василием Розановым , однако у Зиновьева язык намного более безыскусный, он лишён изощрённости Свифта или Салтыкова-Щедрина [147] [148]. Писатель разоблачал и деконструировал официальный язык советских лозунгов, грамотный и нормативно унифицированный язык, но наполненный идеологемами и абстракциями, создававший иллюзорное равенство, лишавший индивида свободы выбора.

Появились наброски — но дальше них текст не пошел. Книги, они ведь обладают весьма своенравным характером! Зиновьев был уже всемирно известен, входил в тройку ведущих логиков мира, все его книги сразу переводились на английский и немецкий языки. В философской и логической среде сложились конклавы; на Зиновьева обрушилась чудовищная атака со стороны профессионалов. Незамедлительно последовали письма в ЦК и КГБ — это не голословное заявление, за всем этим я наблюдала сама. Добавлю, что с должности заведующего кафедрой логики Александра Александровича уволили еще раньше, в 1968 году, когда два его сотрудника — Юрий Гастев и Виктор Финн — подписали письма протеста против ввода советских войск в Чехословакию. Сам Зиновьев был не из тех, кто подписывает коллективные письма, но к волеизъявлению индивидуума он всегда относился с огромным уважением. Когда его вызвал ректор университета с требованием уволить этих сотрудников, профессор Зиновьев был непреклонен. Он отказался их увольнять, сказав, что Гастев и Финн хорошо работают у него на кафедре, что претензий к ним нет. На самом деле претензии были — Гастев и Финн охотно «гоняли слонов», но это не повод увольнять людей, тем более что руководство МГУ хотело избавиться от них именно из-за их демарша — подписи под протестом против ввода советских войск для подавления чешских событий… Как вы видите, Зиновьев был предельно независимым человеком — таким он всю жизнь и прожил, никогда ни перед кем не склоняясь, не идя на поводу у установок, всегда отстаивая свою позицию и, как неизбежное следствие, пребывая в сильном одиночестве. Но Зиновьеву стало тесно в этой узколобой, завистливой, серой среде, которая ревниво и довольно успешно ему сопротивлялась. В результате стали сокращать его уникальные курсы по логике, стали чинить препятствия его студентам и аспирантам, желавшим опубликовать статьи в «Вопросах философии», — Зиновьев не мог относиться к этому спокойно и накидывался на недругов, как рычащий лев! Так и создалась атмосфера, в которой он не мог не начать писать «Зияющие высоты». Какой след в вашей жизни оставила вынужденная эмиграция, длившаяся больше двадцати лет — с 1978 по 1999 год? В Вену ведь поедете, в Мюнхен — не на Колыму! Выбор нам предоставили такой: либо мы добровольно летим в Германию, либо нас — так же добровольно — отправляют в разные лагеря, разбросанные на просторах нашей родины. Кроме того, нас обещали лишить родительских прав, а ребенка грозились запихнуть в какой-нибудь самый страшный детский дом. На сборы нам дали пять дней. В Германию мы летели со смешанными чувствами. Решение о том, что Александр Александрович приглашен на должность профессора в Мюнхенский университет, было принято, когда мы находились в самолете. Ректором университета в Мюнхене был тогда Николаус Лобковиц, написавший свою первую студенческую работу по книгам Зиновьева. Этот факт был приятен. Неприятным было только то, как нас выпроводили, лишив Александра Александровича всех степеней, всех званий, военных наград. С Зиновьевым расправились так, как ни с кем из диссидентов сам он диссидентом не был : например, Солженицына не лишили воинских званий, орденов. Виной всему, что Зиновьев находился в центре тогдашнего идеологического дракона — в Институте философии… Мюнхен был городом Старой и Новой пинакотеки, музеев, оперы тогда было только две оперные сцены — теперь их четыре … Мюнхен — это город, о котором можно было только мечтать. Каждый немец, которого мы встречали в наших многочисленных поездках по всему миру, после одного только упоминания о Мюнхене восторженно и мечтательно вздыхал. Нас ждали работа, издатели, огромное внимание со стороны прессы, бесчисленное количество приглашений на пресс-конференции, съезды, встречи с политическим бомондом и ведущими деятелями науки и искусства. И всё же там нужно было жить — вгрызаться в новую жизнь. Где-то на десятом году нашей жизни в Германии, возвращаясь из очередной поездки, я внезапно произнесла: «Наконец-то мы летим домой! В недавней своей статье «Париж, Анкара, Ницца, Мюнхен… — далее везде? Оказавшись на чужбине, я поняла, что моя главная задача — укорениться в западной жизни. Я знала, что назад нас никто не позовет, ибо выставили нас со свистом — со страшным свистом! Александр Александрович всё время творил, ведь он писатель, мыслитель, ученый… Мне же необходимо было заниматься всем остальным: печатать и редактировать его произведения, контактировать с издателями, переводчиками и журналистами, общаться с банками, продавать и покупать дом и квартиры, отводить дочь Полину в школу и участвовать в собраниях родительского комитета, устраивать выставки картин мужа и презентации… А потом издатели и медийное пространство стали бояться Зиновьева, который не делал секрета из своей критической позиции.

Юрий Башмет, дирижёр: «Насколько я понимаю, мысль, наука, культура, живопись, музыка всегда были вместе в нашей истории. И это и сделало нашу страну великой». В честь празднования учреждены юбилейные медали «100 лет со дня рождения Александра Зиновьева». Средство массовой информации, Сетевое издание - Интернет-портал "Общественное телевидение России".

ПРЕДМЕТОМ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ФОНДА ЯВЛЯЕТСЯ:

Жизнь и судьба Александра Зиновьева, тесно связанная с Костромой, стала предметом обсуждения в Костромском госуниверситете. Александр Зиновьев получил всемирную известность прежде всего как логик, социолог, писатель, автор созданного им жанра социологического романа. Александр Зиновьев — все последние новости на сегодня, фото и видео на Рамблер/новости. В 1976 году за «антипатриотичность» Александра Зиновьева исключили из Коммунистической партии, лишили научных званий и уволили из института философии. Мне довелось многократно общаться с Александром Александровичем Зиновьевым практически с момента его возвращения в Россию и до его смерти в 2006 году.

Последнее интервью Зиновьева

Создаваемый Международный центр науки и культуры «ЗИНОВЬЕВ-ЦЕНТР» ставит своей целью не только восстановить приоритет Российской Федерации в открытии миру интеллектуального наследия Александра Зиновьева, но и возглавить реализацию крупных международных проектов, направленных, в том числе, на борьбу с глобализацией «по западнизму» и попытками установления единого мирового порядка. Создание такого интеллектуального и методологического центра взаимодействия гражданского общества, объединяющего общественных деятелей, экономистов, политологов, деятелей науки и культуры многих стран особенно необходимо в условиях беспрецедентного давления со стороны США и их сателлитов на страны, выбравшие самобытный путь развития и не подчиняющихся власти мировой закулисы.

Оказавшись на чужбине, я поняла, что моя главная задача — укорениться в западной жизни. Я знала, что назад нас никто не позовет, ибо выставили нас со свистом — со страшным свистом! Александр Александрович всё время творил, ведь он писатель, мыслитель, ученый… Мне же необходимо было заниматься всем остальным: печатать и редактировать его произведения, контактировать с издателями, переводчиками и журналистами, общаться с банками, продавать и покупать дом и квартиры, отводить дочь Полину в школу и участвовать в собраниях родительского комитета, устраивать выставки картин мужа и презентации… А потом издатели и медийное пространство стали бояться Зиновьева, который не делал секрета из своей критической позиции. Он был беспристрастным исследователем, ему было всё равно, какой феноменологией заниматься — советской или западной. О западном мире он стал высказываться нелицеприятно — не оставляя никаких иллюзий.

В результате нам сократили заказы, некоторые книги срывались в последний момент, как, например, «Катастройка» издательство «Ульштайн» , которую в преддверии визита в ФРГ Горбачева изъяли из продажи. Нам, правда, выплатили тройной гонорар — лишь бы эта книга не попалась на глаза главному прорабу перестройки в СССР. Но в целом наше положение пошатнулось, и я пошла на работу: преподавала, вела свои курсы… Позже я оказалась в мюнхенском отделении радио «Свобода». Звали меня туда и раньше, но поначалу я категорически отказывалась — из этических соображений. Но в конце концов там создали маленькую группу специально для меня, и я не смогла устоять. В исследовательском отделе «Самиздат» я работала с Марио Корти.

На тот момент я стала главной финансовой опорой нашей семьи. Насколько тяжело было вписаться в новую российскую — постсоветскую — жизнь? В России нас никто не ждал. Вообще-то Александр Александрович собирался уехать один. Уезжать из Германии мне было сложно — нужно было проститься с профессиональными связями, договорами, за которые я отвечала. В принципе мы могли бы жить в Мюнхене и дальше, но Александр Александрович принял решение, и я ответила: «Мы были вместе всегда.

Неужели я оставлю тебя! Но он оказался прав — тысячу раз прав! Ведь если бы мы остались в Мюнхене, вряд ли бы нам удалось сделать так много за эти десять лет после смерти Александра Александровича. Как возник замысел этой книги и каково ваше мнение о ней? Он смотрел там передачу, где я парировала Геннадию Зюганову. Мы могли бы встретиться, чтобы поговорить на эту тему?

Валентин Федорович предложил мне написать книгу самой, на что я ответила: «Я не писатель. Я — жена писателя». При этом у меня были два кандидата на роль автора этой книги… Выбор я сделала в пользу Павла Евгеньевича Фокина — автора серии «Классики без глянца», тогда же он был еще и заместителем директора Литературного музея. Фокин страстно помогал нам в проведении первой выставки, посвященной жизненному и творческому пути Александра Зиновьева, — она состоялась в Трубниковском переулке в 2007 году. Мое предложение стало для Павла Евгеньевича абсолютной неожиданностью. Он боялся, что не справится.

Когда он приезжал ко мне в гости выпить чаю, я начинала что-то рассказывать, с моего естественного согласия он неизменно включал диктофон. В какой-то момент у меня возникло острое желание посмотреть, что он уже написал, но я сдерживалась — и четыре года не видела ни строчки из его текста. А потом он позвонил мне однажды вечером — на часах было за девять часов — и произнес: «А ведь я могу вам ее отправить…» Я сразу поняла, о чем речь. Читалось, как детектив!

Кроме того, сам западно-европейский мир сейчас находится в состоянии, далеком от того, чтобы жить спокойно и не опасаться за ее будущее. Это время спокойствия уже ушло. При рассмотрении событий русской сегодняшней истории надо четко разделять два следующих аспекта: аспект, который часто называют виртуальным, и аспект, который я называю субстанциальным. Под виртуальным часто имеют в виду нечто лишь воображаемое, а не существующее реально.

Кажущность в России, приобрела настолько доминирующее значение, что стала фактически главным компонентом ее социального бытия. В реальности имеет место такая мешанина событий, что люди просто утратили способность различения субстанциального и имитационного, показного бутафорского бытия. Можно с полным правом констатировать без всяких преувеличений почти тотальное умопомешательство больших масс активно действующих изображающих действия россиян. Одним из показателей этого является такой фактор, как элементарный подсчет действий людей на уровне системы власти, которым действиям можно хоть в какой-то мере доверять. Я думаю, что процент таких действий не превышает единицы. Само понятие доверия потеряло всякий разумный смысл. Когда иногда приходится слышать о каком-то надежном деловом партнерстве, то на самом деле имеет место нечто качественно иное, лишь внешне похожее не деловое партнерство. Это явление в сфере иного бытия.

Например, вся российская энергетика, ставшая фактически одной из опор российского бытия вообще, есть явление изобретенное, можно сказать, как «соломинка», за которую хватаются интеллектуально беспомощные «реформаторы». Даже в этих их действиях ощущается скрытая неуверенность, которая может легко перейти в панику. Само сужение экономического прогресса до «трубы» есть показатель исторической обреченности.

Ковальчук [108]. В 2016 году накануне 95-летия Зиновьева в его честь был назван новый вид бабочек — «Веерокрылка Зиновьева» Alucita zinovievi [109].

По информации на сайте, клуб является экспертной исследовательской площадкой, проводит круглые столы и ежегодные Зиновьевские чтения [112] , заявленная цель — «сформировать справедливый образ России в мире» [111] ; по мнению М. Кантора, подобные площадки ведут от имени Зиновьева геополитическую пропаганду имперства [113]. В 2022 году к 100-летию со дня рождения философа вышел документальный фильм режиссёра М. Катушкина [114] , в том же году О. Наука и творчество[ править править код ] «Новейший философский словарь» выделяет три периода в творчестве Зиновьева [116].

Первый, «академический», период 1957—1977 — от первых публикаций научных работ до издания «Зияющих высот» и высылки из СССР: работы по логике и методологии науки. Второй период 1978—1985 — исследование, описание и критика «реального коммунизма» в различных жанрах: публицистике, социальной сатире и социологическом эссе. Третий период, после начала перестройки — критика распада советской системы и критика современного западного общества. Британский исследователь Майкл Кирквуд отмечал первый период 1960—1972 ; антикоммунистический период «социологических романов» 1976—1986 , «горбачёвско-ельцинский» постепенный переход от антикоммунизма к критике Запада 1986—1991 , постсоветский период анализа современной России, критики Запада и глобализации 1991—2006 [117]. Логика[ править править код ] В 1950-е годы Зиновьев наметил общие принципы программы «содержательной логики».

Формально находясь в рамках советской «диалектической логики», он ограничил применимость анализа марксового «Капитала» особым видом объектов исторических или социальных , являющихся «органическим целым», обладающим комплексной функциональной структурой. В его версии диалектика оказалась «методом изучения сложных систем эмпирических связей». Содержательная логика претендовала на выражение как языкового аспекта формальная логика , так и логико-онтологического, а также процедурного; рассматривала мышление как историческую деятельность; утверждала статус логики как эмпирической науки, материалом которой являются научные тексты, а предметом — приёмы мышления; рассматривала инструментальную функцию логики для научного мышления. В 1959 году Зиновьев посчитал свою концепцию противоречивой, сделав выбор в пользу математической логики [118] [116] [39]. В монографии «Философские проблемы многозначной логики» 1960 Зиновьев осуществил обзор почти всех многозначных логических систем , анализировал место, основные результаты и применимость многозначной логики в логике и методологии науки [119].

В последующих работах он разработал собственную концепцию логики, названную им «комплексной логикой». Задача логики, по Зиновьеву, состояла не в формальных математических исчислениях, а в разработке «способов рассуждения, доказательства, приёмов научного познания» [120]. Зиновьев пытался, во-первых, преодолеть классическую и интуиционистскую версии логики и, во-вторых, расширить область исследований логики на основе методологии эмпирических наук. Предметом логики является язык, она не открывает, а изобретает специфические правила языка — логические правила — и вводит их в языковые практики как искусственные средства систематизации [121]. Этот прескриптивистский подход близок позднему Витгенштейну [122].

Зиновьев настаивал на универсальности логики, утверждая независимость логических правил от эмпирических областей их применения [123]. Он отказывал в онтологическом статусе таким понятиям, как точка или ноль, считая их инструментами познания; его подход в западной литературе характеризовался как логический номинализм. Как отмечал ученик Зиновьева немецкий логик Хорст Вессель, его логика была основана на синтаксисе , а не на семантике [124]. Зиновьев исследовал ряд вопросов неклассической логики — от общей теории знаков до логического анализа движения, причинности, пространства и времени. В «Философских проблемах многозначной логики» многозначная логика рассматривалась как обобщение, а не упразднение классической двузначной логики, хотя Зиновьев заключал, что возникновение многозначной логики «нанесло удар» по априоризму классической логики.

В дальнейшем Зиновьев развил общую теорию следования теорию вывода , существенно отличавшуюся от классической и интуиционистской математической логики. По мнению Весселя, её оригинальность заключалась во введении в формулу логического следования двуместного предиката «из… логически следует…», фактически метатермина. На основе теории были выстроены теория логических исчислений и остальные разделы логики теория кванторов и предикации, логика классов, нормативная и эпистемическая логика. Работа «Комплексная логика» 1970 представляла систематическое рассмотрение формального аппарата для анализа понятий, высказываний и доказательств, в монографии была сформулирована строгая теория кванторов, которая соответствовала интуитивным посылкам; были исследованы свойства кванторов [125] [126] [127] [128]. В более популярной форме его концепция, включая обсуждение методологии физики, была изложена в работах «Логика науки» и «Логическая физика».

Зиновьев, исходя из тезиса об универсальности логики, критиковал точку зрения, согласно которой для микромира необходима специальная или квантовая логика , отличная от методологического формализма макромира. По его мнению, многие проблемы в философии физики или онтологии являлись терминологическими и не были связаны собственно с физикой, как, например, проблема обратимости времени. В анализе Зиновьева многие утверждения, традиционно понимаемые как физические и эмпирические гипотезы, рассматривались как имплицитные следствия определений терминов; по меньшей мере эти утверждения можно представить без противоречия или эмпирического опровержения. Примером является высказывание «физическое тело не может находиться в разных местах одновременно» [123] [124] [129]. В поздней работе «Фактор понимания» 2003 Зиновьев ввёл понятие интеллектологии, которая представляет собой органическое единство логики, онтологии и эпистемологии , то есть включает языковой, бытийный и познавательный аспекты [130] [131].

Зиновьев затрагивал такие темы, как пьянство, секс, жизнь людей с ограниченными возможностями; идеологизированный язык советского человека; дегероизированная история СССР с точки зрения опыта обывателя. Книги Зиновьева показывали абсурд мира «реального социализма», описывали состояние умов советской интеллигенции периода позднего «застоя»: герои постоянно теоретизируют, сравнивают советские идеологические мифы и реальность, пытаются дойти до сути дела и разобраться в природе советского общества. Персонажи критикуют государственную политику и высмеивают советских руководителей, обсуждают экономические проблемы, сочувствуют диссидентам и антисоветским террористам, интересуются самиздатом и западными радиостанциями, состоят в тех или иных отношениях с КГБ. Тюрьмы, лагеря и репрессии помещены на периферию социальной жизни [132] [133]. В отличие от антисоветской диссидентской литературы, разоблачающей деяния отдельных лиц Ленин, Сталин и т.

Существует точка зрения, что писатель создал особый жанр: «социологический роман». Его книги соединяли науку и литературу: методы, понятия, научные утверждения являлись художественными приёмами, а литературные образы использовались как научные средства [133]. Различные персонажи выражали авторские идеи, что позволяло рассматривать общество с разных точек зрения и выявлять его сложность и парадоксальность. Зиновьев называл своё творчество «синтетической литературой» и «симфонией» [135] [136]. Жанр Зиновьева понимали как мениппею в терминах Михаила Бахтина Пётр Вайль и Александр Генис , социологический трактат, даже учебник, аналог средневековой «Суммы знаний» М.

Кантор , пародию на научный трактат Дмитрий Быков. Как полагает П. Фокин, социологический роман ближе к литературе, чем к науке, поскольку использует образность [137]. Кирквуд относит творчество Зиновьева к литературной критике , модному в 1970-е годы направлению «письма» Мишель Фуко , Ролан Барт , как нескончаемого процесса, производимого, по Барту, «скриптором», а не «автором». Книги Зиновьева не ограничивались конвенциональной парадигмой, а затрагивали широкий спектр литературных, исторических, политических, социологических, эстетических , моральных и религиозных вопросов [138] [139].

Многочисленные произведения Зиновьева представляют целостную художественную вселенную со своими законами, идеологией и поэтикой, образуют один гигантский текст или сборник текстов с единой атомарной структурой, не имеющей начала и конца и повторяющейся до бесконечности, поэтому его можно читать с любого места. Эта структура соответствует авторскому видению социальной реальности [140] [141] [142]. Идея сложного, многообразного и изменчивого социального мира, но подчинённого объективным закономерностям, воплощается в композиционной структуре, «социологическом треугольнике» из трёх элементов: личность, учреждение, город. Вершины треугольника бесконечно раздваиваются, объединяются, пересекаются, раскрывая всевозможные виды социальных отношений. Фрагменты абзацы или фразы содержат завершённое высказывание, абстрагирующее часть социального мира.

Тексты, как правило, состоят из диалогов и размышлений представителей разных профессий и социальных слоёв, зачастую приводятся случаи из жизни, анекдоты, стихотворения и т. Место композиции и сюжета занимает калейдоскоп различных ситуаций, в которых неразличимы добро и зло, возвышенное и низкое, героизм и подлость. Отсутствуют описания природы, обстановки, повествование сосредоточено вокруг человеческих отношений и действий. Антропоморфные образы персонажей служат для описания социальных типов, функций или моделей поведения; социальных объектов, связей и структур. У героев отсутствуют характеры и внешность, имена и фамилии заменяются кличками, обозначающими социальные роли Мыслитель, Социолог, Болтун, Клеветник, Крикун, Претендент, Брат, Заибан и т.

Частым «персонажем» является теоретический текст, как правило, в форме рукописи, обсуждаемой героями [143] [144] [145] [133]. Тексты Зиновьева, с одной стороны, характеризуются краткостью, ясностью, логикой, завершённостью, юмором, ограниченностью лексических средств, наличием заголовков [136] а, с другой стороны, представляют довольно трудное [135] и скучное чтение [99]. Зиновьев не придавал большого значения художественной утончённости, его главные книги, в особенности «Зияющие высоты» по выражению П. Вайля и А. Гениса, «аморфная груда страниц» , предназначались советским читателям и неизбежно теряли часть смысла при переводе [146].

Фрагментарная манера письма, разбивание повествования на лаконичные фразы и короткие абзацы сближают Зиновьева с Василием Розановым , однако у Зиновьева язык намного более безыскусный, он лишён изощрённости Свифта или Салтыкова-Щедрина [147] [148]. Писатель разоблачал и деконструировал официальный язык советских лозунгов, грамотный и нормативно унифицированный язык, но наполненный идеологемами и абстракциями, создававший иллюзорное равенство, лишавший индивида свободы выбора. Его деконструкция является предпосылкой для воссоздания подлинного человеческого языка Клод Шваб. Протестный «антиязык» Зиновьева напоминает русский фольклор , отражает язык различных социальных групп, прежде всего интеллигенции, а также военных, студентов, членов партии, участников неформальных сообществ. Зиновьев применял плеоназмы , каламбур, жаргонизмы и обсценную лексику , вводил неологизмы: наукообразные слова, слова-бумажники , аббревиатуры [149] [150] [151].

Кантор полагает, что в основе стиля Зиновьева лежал язык народных сказок, необычная смесь Михаила Зощенко и Александра Герцена. Ярость зиновьевского языка нацелена на прорыв к правде сквозь ложь и лицемерие установленных правил по аналогии с чудом «избавления от морока» в народной сказке [152]. В городе царят абсурд, лицемерие, жестокость, властный произвол, ощущение тупика и безысходности. В бесконечных сократовских диалогах герои однообразно высмеивают советское общество и сочиняют различные социологические теории, которые ни к чему не приводят. Большинство персонажей представляют интеллигенцию «либеральных» взглядов, но не диссидентов, а не способных к сопротивлению конформистов.

На многих страницах разоблачается советская официальная риторика, но почти не описываются власти или репрессивные органы [153] [133]. По одной из точек зрения, «Зияющие высоты» показывают науку и научную деятельность, которая превратилась в имитацию, видимость, лицемерие и тавтологию. Наука больше не способна к изучению, а лишь описывает саму себя. Учёные делают вид, что мыслят, но ничего не производят, люди изображают процесс работы, диссиденты имитируют сопротивление. Интеллигенция обслуживает режим либо изображает протест «театр на Ибанке» [99] [154].

Роман «В преддверии рая» посвящён различным проявлениям диссидентства, порождённого советским обществом и являющегося его частью. Главный герой, младший научный сотрудник, пытается сохранить индивидуальность в коллективе, но становится отщепенцем [155] [133]. Как резюмировал К. Шваб, интеллигенция предала подлинную духовность: в научных учреждениях не ищут истину, ложь уже даже не ложь, а «псевдоложь» [156]. Крылов приводил характерную цитату из автобиографии Зиновьева [157] : …с моральной точки зрения советская интеллигенция есть наиболее циничная и подлая часть населения.

Она лучше образована. Её менталитет исключительно гибок, изворотлив, приспособителен. Она умеет скрывать свою натуру, представлять своё поведение в наилучшем свете и находить оправдания. Власти хоть в какой-то мере вынуждены думать об интересах страны. Интеллигенция думает только о себе.

Она не есть жертва режима. Она носитель режима. В романе определяется советский человек — « гомо советикус » или «гомосос» [133] : «Гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать трудности, постоянно ожидает ещё худшего, покорен распоряжениям властей… Гомосос есть продукт приспособления к определённым социальным условиям». Социология[ править править код ] Зиновьев разработал учение об обществе на основе собственных исследований в области логики и методологии науки, позднее назвав свою теорию «логической социологией». Зиновьев часто утверждал, что логика интересовала его как инструмент для изучения общества [122].

Социологическую теорию Зиновьева можно разделить на общую и частную. Первая относится ко всему миру, вторая — к советскому коммунизму [158]. Главным методом познания общества является наблюдение. С методологической точки зрения, логическая социология как строгая научная теория основывалась на двух правилах: во-первых, отказ от рассмотрения любых положений как априорно истинных; во-вторых, необходимость точного определения смысла любого термина, что устраняло бы многозначность и расплывчатость. Из второго правила, подчёркивал Зиновьев, следовала значимость конструирования непротиворечивого языка, свободного от идеологических заимствований.

В экспликации терминов из множества объектов выделяются те, которые интересуют исследователя, и вводится новое понимание объекта; хотя могут использоваться традиционные названия общество, власть, государство и т. Классическим примером является термин «коммунизм», который Зиновьев использовал исключительно для описания советского социального строя [159] [160]. Ключевой философский приём или метод Зиновьева заключался в детальном логическом анализе конкретного содержания, вычленяемого из исходной абстрактной посылки. Абстракции, например, коммунизм или демократия, являются не обобщённым представлением, а неполным, односторонним знанием предмета. Неполное знание, как правило, идеологическое, возникает через хаотическое усвоение представлений или образов, в которых человек принимает за свойства предмета связь между собой и предметом свои ощущения или переживания.

Метод Зиновьева позволял деконструировать практически любые общие утверждения и применялся в им первую очередь для деструкции идеологии, первоначально в анализе советского общества, затем — постсоветского и западного [161]. Предметом социального познания являются люди в качестве социальных индивидов и их объединения — «человейники». По Зиновьеву, любые большие массы людей функционируют согласно естественным закономерностям — «законам социальности» социальным законам. Эти законы экзистенциального эгоизма заставляют индивида действовать, чтобы сохранить свою социальную позицию, по возможности укрепить её и занять более высокую позицию, получив максимум преимуществ с минимальными затратами. В соответствии с социальными законами, любое социальное объединение разделяется на управляющих и подчиняющихся, а социальные блага распределяются соответственно месту субъекта во властной иерархии.

В отличие от законов биологического индивидуализма законы социальности действуют с большей изощрённостью и необратимостью, поскольку люди способны познавать мир и рационально организовывать свою деятельность: экзистенциальные законы превращаются в законы рационального расчёта. Мораль или право возникают как ограничители социальных законов [162] [163] [164]. В антропологии Зиновьева человек есть «общественное животное», разум вторичен по отношению к социальному. Зиновьев считал наивным и устаревшим вопрос о первичности общества или личности, в современном мире человек есть производное от социальной позиции, совокупность социальных функций [165]. Человек не обязательно по природе зол, но связан со злом [166] , ему свойственны как социальные, так и антисоциальные черты.

Эта диалектика порождает потребность во властной иерархии, в господстве и подчинении, в отношениях доминирования и унижения. Общество без иерархии и власти невозможно. При гипотетическом исчезновении государства многие люди лишились бы их главной потребности — получения удовольствия от причинения насилия другим — и вновь бы выстроили систему власти: общество является машиной по максимизации господства. Зиновьев придерживался в сущности традиционной модели власти как необходимого зла, но, отмечал К. Крылов, оригинально сводил два элемента этого определения, подчёркивая их различие.

Власть возникает из потребности людей в единстве и порождает социальную самоорганизацию, которую впоследствии присваивает. Власть ничего не упорядочивает и ничем не управляет, а, напротив, порядок возникает как её ограничение. Власть не эффективна, избегает ответственности, стремится к насилию и разрушению, к причинению зла нижестоящим [167]. Коммунальность и коммунизм[ править править код ] В ранних книгах «Зияющие высоты» и «Коммунизм как реальность» Зиновьев анализировал советский социальный строй — «реальный коммунизм»; никакой другой коммунизм невозможен. Главная особенность коммунистического общества заключалась в том, что социальные законы превратились в специфические закономерности его жизнедеятельности.

Зиновьев назвал их «коммунальными отношениями» или «коммунальностью» [168]. Сфера коммунальности представляет социальное в чистом, рафинированном виде, в ней социальные действия нацелены не на максимизацию господства, а на минимизацию унижения [169] [162] : Суть коммунальности состоит в борьбе людей за существование и за улучшение своих позиций в социальной среде, которая воспринимается ими как нечто данное от природы, во многом чуждое и враждебное им, во всяком случае — как нечто такое, что не отдаёт свои блага человеку без усилий и борьбы. Борьба всех против всех образует основу жизни людей в этом аспекте истории. Коммунизм рассматривался Зиновьевым как стабильное и долговечное образование. В «Коммунизме как реальности» движение истории определялось как борьба между коммунизмом коммунальностью и цивилизацией [170] , которая в «Светлом будущем» связывалась с принципом индивидуального сопротивления.

Прогнозы Александра Зиновьева о будущем России и мира

Учитель говорил — «в Москву бы мальца», «у парня есть искра Божья». Толку от того, правда, было немного. Жили Зиновьевы хреново даже по тогдашним деревенским меркам. К тому же годы шли известно какие, так что смышлёному пареньку светила обычная участь головастого человека в ситуации блокированных социальных лифтов: либо соседский донос, либо раннее пьянство и смерть под забором. Отец, однако, вовремя почуял, чем пахнет, и приложил усилия к тому, чтобы перебраться в Москву, выгрыз себе местечко. Это было дальновидно. Примерно так же поступил мой собственный дед, воспитанник колонии Шацкого, впоследствии инженер-конструктор. Собственно, весь немногочисленный класс нынешних русских интеллектуалов примерно так и образовался: кого ни возьми, дед откуда-нибудь вовремя смылся.

Саша перебрался к отцу поперёк мамы и других детей, сразу вслед за братом Михаилом. Ему надо было поступать в московскую школу. Москва ему не понравилась: серый, грязный, мокрый, обманный город. Потом, в 1971 году, он напишет о Москве одно из своих самых злобных и блестящих эссе — о советской Москве как о социальном явлении. Жили опять плохо: уплотнёнка-коммуналка, сырая клетушка два с половиной на четыре. Ели дрянь, нищенствовали. Отец Саши был абсолютно непрактичным человеком — не умел рассчитать средств, не умел готовить однажды разжился курицей и сварил её с потрохами и перьями, на потеху соседям.

Саша взял на себя хозяйственную часть. Математические способности пригодились: это помогало экономить деньги. Так или иначе, Саша устроился в хорошую московскую школу лучшую в районе , которую и закончил с отличием, нахватав по дороге призов с математических олимпиад. Белобрысый деревенский паренёк с девичьим лицом и неприятным взглядом хорошо решал задачки. Жаль, бумажки с олимпиадными решениями не сохранились. Будущий биограф дорого бы дал за пару таких листочков: это позволило бы определить тип математического мышления Зиновьева, что имеет к его творчеству самое прямое отношение. Могу только предположить, что он неплохо чувствовал способ построения задач, а из технических навыков — умел видеть экстремальные точки сложных функций, почти интуитивно: «та-ак, функция гладкая, а вот что там в нуле, надо глянуть».

Подобный способ восприятия математических объектов очень не любят профессиональные репетиторы, натаскивающие учеников на «думанье руками». Но Зиновьев, я думаю, был именно этой породы — что объясняет, в частности, нелюбовь к нему учителей математики. То же самое хорошо объясняет и ранние литературные амбиции, и специфическое умение рисовать Зиновьев был прирождённым карикатуристом, что только добавляло ему неприятностей , а также и то, что за чистую математику он всё-таки не взялся, предпочтя ей не очень чистую логику. Ещё Саша хорошо дрался — в самом прямом смысле, кулаками. Нет, никакими «приёмами» он не владел. Зато он быстро схватил главное уличное умение, блатной кураж: как раскручивать адреналин, не теряя сообразиловки. Более того, именно потому, что он не был гопником, он мог позволить докручивать себя до того состояния, когда тебе становится всё равно, что с тобой будет — лишь бы убить или искалечить того, кто перед тобой.

В таком состоянии даже хиляк может уделать качка — хотя бы потому, что отключаются все и всяческие ограничения на причинение вреда, которые на инстинктивном уровне есть даже у последнего подонка. Например, трудно выдавить живому человеку пальцем глаз — даже у записной мрази на этом месте стоит барьер. Но когда местная гопота попыталась Сашу стопануть, он сказал, что вынет глаз первому, кто сунется. Гопа услышала верхним чутьём, чем пахнет от безобидного с виду парнишки, и быренько сдулась. Потом долго ходили слухи, что «Санёк при делах»: в нём почуяли начинающего бандюка. Ошибка, в общем, простительная. Забегая вперёд: примерно тогда же Зиновьев начал осознанно строить свои отношения с коллективностью — не с тем или иным «коллективом», а с коллективностью вообще.

В принципе, его позицию можно было бы назвать крайним индивидуализмом. Сам Зиновьев, однако, это категорически отрицал: он называл себя «идеальным коллективистом», а позицию определял примерно так: «я признаю достоинства и правду коллектива, но не дам ему меня съесть, лишить индивидуальности, — для его же, в конечном итоге, блага». Позиция, надо сказать, вполне диалектическая. В этом смысле его позднейшие занятия диалектической логикой были абсолютно закономерны и внутренне оправданы: он так жил. В типовой биографии властителя дум советского разлива на таком месте обычно бывает какой-нибудь затык или помарка: «поступил с трудом, мешало происхождение, как-то выкрутились». Такой эпизод имеется, например, даже в биографии Станислава Лема, всего-то пару лет как побывшего советским человеком, но таки успевшего вкусить прелестей. В зиновьевском случае всё было иначе.

Сам он происходил из настоящей деревенской бедноты, зато этого нельзя было сказать о большинстве его соучеников: заведение было элитное, «для своих». Оно, собственно, было создано в тридцать первом именно как загончик для отпрысков советской элиты, желающих получить хорошее гуманитарное образование преподавали в институте уцелевшие университетские профессора. Конкурс — двадцать человек на место. К тому же Зиновьеву ещё не было семнадцати, требовалась райкомовская характеристика, которую ему не дали. Прорывался Зиновьев на общих основаниях, блестяще сдав экзамены. Ещё один живучий мемуарный сентимент: воспоминания о каком-нибудь мамином крестике на шее, который пришлось снять. Здесь у Зиновьева тоже не было особых беспокойств: он с детства был атеистом, убеждённым и последовательным.

Здесь он следовал семейной традиции: отец его оставил веру в Бога ещё в юные годы. Мать была формально верующей, но к обрядности относилась равнодушно, считая, что «Бог в душе». Саша снял с себя крестик в четвёртом классе, на медосмотре что, если вдуматься, очень символично — и больше не надевал его никогда. Разумеется, как всякий убеждённый и последовательный атеист с сильным умом, он размышлял над теологическими вопросами. И, естественно, пробовал сочинить точнее, построить, как строят базис логической системы «новую религию» — без Бога, зато с предположением о существовании души и своего рода «духовной дисциплиной». Он сам определял это так: «Отказавшись от исторически данной религии, я был вынужден встать на путь изобретения новой. Я совместил в себе веру и неверие, сделав из себя верующего безбожника».

Это всё, впрочем, было позже, во времена «Евангелия для Ивана» и «Жёлтого дома» которые когда-нибудь будут прочитаны именно как теологические трактаты; вообще, наследие «умного» атеизма XX века может оказаться востребованным именно для нужд теологии — в качестве строительного материала. Но к православию, церкви и «попам» иначе он их не называл Зиновьев всю жизнь будет относиться с нескрываемым отвращением. Слово «духовность» для него было накрепко связано с образованностью, воспитанностью, бытовой гигиеной и отсутствием вредных привычек — то есть со всем тем, что ассоциируется со светским обществом. Советский атеизм он считал чуть ли не единственной «подлинно научной» частью марксистского учения. Впрочем, отношения с марксизмом у Саши складывались ещё хуже, чем с церковью. Если религиозной проблематики он до поры до времени просто не замечал, то «красная вера» выпила у него изрядно душевных сил. В детстве и юности он был, в общем, настроен прокоммунистически, особенно в части всеобъемлющего эгалитаризма и ограничения личных потребностей.

Это хорошо соотносилось с его личным опытом. Впрочем, к тому же всегда и сводилась вся «русская духовность» — к попытке голых ограбленных людей как-нибудь согреться друг о друга в страшной, непрекращающейся нужде, в которой веками держат русских. Но тогда Зиновьев практически не осознавал значимости национального вопроса. Он, конечно, замечал — глаз у него был точный — что его жиркующие одногруппники, живущие при Советах как баре, носят, как правило, какие-то странные фамилии, но особого значения этому не придавал. Нет, его бесконечно возмущал сам факт неравенства кого-то с кем-то, — в стране, в которой всё было принесено в жертву именно идеалам равенства и справедливости. Идеалы эти он принимал всерьёз. Сейчас это звучит странно.

В конце концов, многие другие, разочаровавшись в коммунизме, переживали это как освобождение от иллюзий: болезненное, но необходимое. В случае Зиновьева всё было иначе. Перед ним было два пути. Отказаться от коммунистических идеалов и поискать другие идеалы. Или признать советский марксизм негодным средством для их достижения и поискать другие средства. Он не сделал ни того, ни другого: первое было для него невозможным, что касается второго, то он довольно рано пришел к выводу, что последствия реализации любого идеала сводят на нет все достижения. Социальный мир неисправим: он всегда будет оставаться носителем более того — квинтэссенцией зла.

Сказать это — значит, сказать нечто совершенно бессмысленное и пустое. Суть моей жизненной драмы состояла в том, что я необычайно рано понял: следующее воплощение в жизнь самых лучших идеалов имеет неотвратимым следствием самую мрачную реальность. Дело не в том, что идеалы плохие или что воплощают их в жизнь плохо. Дело в том, что есть какие-то объективные социальные законы, порождающие не предусмотренные в идеалах явления, которые становятся главной реальностью и которые вызывали мой протест». Это тотальное разочарование в социуме как таковом впоследствии дало Зиновьеву очень сильные позиции для его исследования. Но в тот момент оно подтолкнуло его к действиям далеко не академического свойства. АПН, 12 мая 2006 г.

III ЧАСТЬ Двигаясь дальше по биографии Зиновьева, мы натыкаемся на эпизод, к которому можно относиться по-разному — в том числе и без всякого доверия, равно и без особой симпатии. Ну это уж кто как. Я имею в виду «подготовку покушения на Сталина», разрешившегося в результате в пламенную антисоветскую речь среди соучеников, арест, сидение в лубянской тюрьме и совершенно не укладывающееся ни в какие рамки идиотское бегство прямо от тюремных ворот. Сам Зиновьев возвращался к той истории неоднократно — пытаясь, похоже, понять, «как это всё могло с ним случиться». Последний по времени рассказ — в мемуарной «Исповеди отщепенца». Судя по негероичности тона и фона, а также и той интонации честного недоумения, которую трудно подделать, на сей раз, Зиновьев был максимально точен, насколько это возможно для человека: фантазии о покушении, разговоры в кругу «юношей бледных» тогда эта порода ещё не была выведена под корень , план, обретающий черты, решимость — и в последний момент срыв. Убийство Сталина в те годы было довольно-таки распространённой мечтой.

Как правило, она приходила в голову совершенно определённым людям — русским «из простых», тем или иным способом, выбившимся из нищеты и получившим советское образование. Некоторые из них были убеждёнными коммунистами, некоторые — наоборот. Сталина они ненавидели за много чего, прежде всего за коллективизацию, ну и за всю советскую мерзость в целом. В большинстве случаев потенциальные истребители тирана понимали, что это чистой воды самоубийство, причём мучительное: что делают чекистские следователи с человеческим мясом, заговорщики знали или догадывались. Поэтому в большинстве случаев мечты и разговоры не доходили даже до первых прикидок. Но настроение было если не массовым, то распространённым. Чтобы не ходить далеко за примерами: судя по семейным преданиям, мой собственный дед одно время строил подобные планы.

О том же рассказывал мне брат моей бабушки я его помню, как «дядю Колю». Дед мой подошёл к делу с технической стороны и в результате решил, что вероятность удачи слишком мала, и не стал браться. Дядя Коля по жизни был побаранистее, но ему повезло: его взяли раньше, за еврейский анекдот. В результате оба выжили — разной ценой — и продолжились в поколениях. От тех, у кого дело дошло до попыток реализации, не осталось ни рода, ни памяти — даже на мушиный след чьей-нибудь мемуарной сноски. План Саши и его друзей был, в общем, не хуже прочих. Предполагалось выстрелить в Сталина во время первомайской демонстрации на Красной площади, из колонны.

Пронести оружие было можно, попытаться выстрелить до того, как схватят и скрутят — некоторых шанс был. Попасть — маловероятно, но не совсем. Убить — при исключительно благоприятном стечении обстоятельств подобным, скажем, тому, которое сопутствовало Гавриле Принципу и его дружкам из «Чёрной руки». В общем, понятно. Характерно, однако, что Зиновьев, планируя вместе с друзьями по институту своё покушение, рассчитывал ещё на какой-то суд, на котором он сможет «высказаться перед смертью». Похоже, мечта об этом самом суде, на котором можно высказаться, и передавила: вместо того, чтобы скрываться и таиться, Зиновьев на курсовом комсобрании бухнул речь по поводу положения в колхозах. Бухнул просто потому, что «дали вдруг слово» — то есть, попросту говоря, сорвался.

В тот же день мелкий институтский стукач, почуяв готовую жертву, позвал Сашу «на поговорить», отписался по начальству. Вместо великого дела получилось дело «обычное по тому времени». Правда, пареньку повезло: сразу «в работу» его не отдали — судя по всему, решили взять «весь куст», чтобы не возиться. У тюремных ворот он удрал, воспользовавшись временным отсутствием сопровождающих. Опять же, судя по описанию — не от большого ума, а просто со страху. Дальше мыкался между Москвой и родной деревней, ища прокорма и бегая от арестовщиков. Это мыканье он потом вспоминал как «главный ужас» — и даже подумывал сдаться чекистам.

Опять же, оценить это могут именно современные русские люди, пережившие девяностые, особенно со специфическим опытом прятанья по Москве и области от каких-нибудь бандюков. Правда, в постсоветской Москве прятаться было проще, но сочетание страха, безденежья и неустройства и в самом деле выматывает — на почти физическом уровне. Правда, Зиновьев, судя по интонациям в тексте, не боялся за семью — похоже, ему не приходило в голову, что его несчастного растрёпу-отца и бедолаг-братьёв могут «взять и примучить» из-за него. Тем не менее, податься было некуда. Без документов, в насквозь продуваемом мире, Александр кое-как успевал отогреваться по щелям только за счёт безалаберности и скверной работы системы. Рано или поздно он поскользнулся бы на какой-нибудь корке. Выход нашёлся, причём традиционный, известный ещё со времён средневековья: забриться в армию.

Зиновьев пошёл в военкомат соседнего района, наврал что-то насчёт потерянных документов. Провожал его брат, купивший ему на дорогу колбасы и буханку черняшки. Это был сороковой. До начала войны осталось меньше года. Обычно его употребляют по отношению к ветеранам, передовикам производства, опытным мастерам и прочим таким людям. Очень, кстати, интересное слово: не «заслуживший» что-то — награду, льготу, почесть — таких не любят , а вот именно что «заслуженный». То есть это он сам в каком-то смысле является наградой, которую мы заслужили.

Ветеран, как уже было сказано — «заслуженный человек». Поэтому в разные времена общество заслуживает разных ветеранов. У нас, в конце концов, в «ветераны» сел лично дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев, что тогда казалось пределом падения. Ага, как же: в девяностые на «ветеранство» Чубайс короновал Окуджаву. То-то стало весело, то-то хорошо. А вот в пятидесятых-шестидесятых самого слова «ветеран» не было. И «ветеранов» не было.

Были фронтовики — люди в линялых гимнастёрках, с характерными морщинами у глаз, аккуратные, хозяйственные, молчаливые. То, о чём надо было молчать, у каждого было своё: война была долгая и хватило её на всех. Но молчать было надо: это они понимали. И даже промежду своих не поднимали неудобных тем — кто же всё-таки пристрелил того политрука, кто подал идею раскатать гусеницами тот немецкий хутор, и прочие детали. Что касается общей части, то ветеранские рассказы больше всего напоминают — если с чем-то сравнивать — байки медиков, но рассказанные с позиции пациента. Не буду, впрочем, развивать эту тему, весёлого здесь мало. Возвращаясь к Зиновьеву.

Ему, можно сказать, повезло: после солдатчины которую он вспоминал с омерзением ему выпало сомнительное счастье оказаться в лётной школе, а потом — за штурвалом «Ил-2». Средняя продолжительность жизни пилота штурмового самолёта была десять боевых вылетов. Шансов на плен не было: немцы не брали в плен пилотов штурмовиков, расправлялись на месте. Зато пилоты пользовались известными привилегиями, которые на фронте ценились больше, чем шанс уцелеть: относительно приличная еда, водка, нормальная форма, а главное — отсутствие грязной и изматывающей физической работы. Лётчики были расходным материалом, но элитным расходным материалом. Это самоощущение осталось у Зиновьева навсегда. После победы в армии стали закручивать гайки.

Писаные и неписанные льготы, привилегии и вольности, полагающиеся смертникам, пошли коту под хвост. Зиновьев понимает, что в послевоенную армию он не вписывается и подаёт рапорт об увольнении. Впрочем, он успел пожить в Германии и в Австрии, под Веной. Вена ему понравилась. Ему вообще нравилось всё немецкое — пожалуй, кроме немок: осталась устойчивая ассоциация с триппером, этим бичом армий победителей. На вольных хлебах пришлось туго. Семья, как обычно, бедствовала, — как и вся страна.

Жизнь была не просто тяжёлой, даже не нищей, а хуже чем в войну. В этих условиях Александр Зиновьев, в недавнем прошлом геройский лётчик-истребитель, занимался банальным выживанием, сводящимся в большинстве случаев к подхалтуриванию за гроши. Слово «халтура» здесь появляется не случайно: речь идёт именно о плохой работе, даже об имитации работы — и, с другой стороны, о хорошей имитации. Однажды Зиновьев нанялся на кирпичный завод лаборантом, записывать показания приборов. На самом деле никто — ни он сам, ни прочие лаборанты — и не думали снимать настоящие показания. Они фиксировали среднее значение, около которого колебалась стрелка прибора, а мелкие отклонения вписывали в журнал от балды. Думаю, не нужно объяснять, как это повлияло на его отношение к «строгой научной истине», — и почему уже на излёте жизни он так легко принял исторические теории Фоменко.

Он же промышлял подделкой документов, штампов и печатей — традиционное, надо признать, ремесло философов, равно как и фальшивомонетчество. Относился он к этому «просто» — то есть примерно так же, как и к прочим босяцким ухищрениям, нацеленным на выживание. Надеть носки наоборот, чтобы переместить дырку с пальца на пятку, выменять дрова на картошку, подделать хлебную карточку — всё это входило в общий фон придонного нищего быта, в котором барахтались практически все. Сунув кому надо пару взяток, Александр Зиновьев делает себе правильные документы и поступает в МГУ на философский факультет — по сути дела, всё в тот же МИФЛИ, только «рождённый обратно». Обстановка, правда, изменилась МИФЛИ, как уже было сказано, задумывался как отстойник для потомства ранней большевистской элиты, потихоньку оттесняемой от реальной власти, но тем крепче вцепившейся в остатки кровью добытого статуса. Кое-кто из этой породы пошёл под нож в конце тридцатых или в начале пятидесятых, но в основном они выжили, — все эти гражданские жёны грузинских наркомов, белоглазые племяши латышских стрелков, курчавое семя чекистских живорезов, — да, выжили, сохранили часть добычи, да ещё настругали деток и внучат, которые таки сыграли свою роль и в хрущёвщине, и в диссидентщине, и в горбачёвщине… но это всё было потом. Что касается послевоенных лет, то были кондовые и суровые времена, элитки временно оттеснили в сторону, чтобы не мешались.

Надо признать, большой пользы делу коммунизма это не принесло — о чём ниже. Зиновьев вписывался в атмосферу послевоенного МГУ если не идеально, то, во всяком случае, вполне органично. Он пил, валял дурака, сочинял сходу на экзаменах «марксистские тексты» что, если освоить стилистику, совсем несложно — как и в случае с любым хорошо выраженным стилем: в наши дни умные студенты тем же макаром сочиняют «за Хайдеггера» , тишком трепался о политике с друзьями. Учился легко: выручала память. В свободное время подрабатывал преподаванием, в результате чего получил возможность, наконец, выехать из жуткого подвала и снять комнату. Жизнь налаживалась — пусть даже как у того бомжа из анекдота. Дальше произошло вполне ожидаемое.

Немножко оклемавшись и слегка откормившись, Зиновьев занялся созданием новой философской дисциплины, которая, по его словам, «охватила бы все проблемы логики, теории познания, онтологии, методологии науки, диалектики и ряда других наук». V ЧАСТЬ В горбачёвские времена почуявшие волюшку гуманитарии взяли моду публично ныть на тему «засилья материализма» и «марксистской схоластики». Это всё неправда. Не в том смысле, что засилья не было — а в том, что материализм, марксизм и схоластика здесь были решительно ни при чём. Впрочем, специфику советской гуманитарной науки лучше всего демонстрировать именно на примере схоластики. Крайне жёсткая интеллектуальная система, стиснутая, как тисками, христианским богословием и аристотелевской философией, породила в высшей степени полноценную философскую традицию. Советский марксизм не породил ничего даже отдалённо сравнимого.

На брезентовом поле советской философии не взошло ни одного алюминиевого цветка. Всё, написанное в рамках официоза, было идиотично или просто скучно. Связано это было с одной маленькой разницей, разделяющей схоластику и советский марксизм. Схоластика была жёсткой системой. Занимающийся богословием всегда ходил по краю, с риском быть в любой момент обвинённым в ереси. Тем не менее, система была ориентирована позитивно: предполагалось, что схоласт ищет истину, уточняет и развивает её, а опровержение лжи является подчинённым моментом. Советский марксизм имел иную природу: он был ориентирован на разоблачение немарксизма или недостаточного, ложного марксизма — и весь целиком сводился к этому разоблачению.

К собственному своему содержанию советский марксизм старался без надобности не обращаться, чтобы не провоцировать возникновение новых ересей. Всё сколько-нибудь интересное сразу записывалось в идеологически невыдержанное — просто потому, что оно интересно. В этом, наверное, можно усмотреть некое интеллектуальное подобие «народно-православного» представления о грехе: всё приятное грешно и недозволительно уже в силу того, что оно приятно. Кстати сказать, марксизм — очень интересная, хотя и стрёмная, система воззрений, уж никак не хуже какого-нибудь «ницшеанства». На Западе марксизм был и остаётся старой надёжной кувалдой для «радикальной критики». Зиновьев тогда всего этого не то чтобы не понимал — но понимать не хотел. Он переживал нормальный этап становления интеллектуала: сочинение «общей теории всего».

Это такая умственная хворь типа кори, поражающая личинок интеллектуалов. Настигает она не каждого, но большинство. Потом это проходит. В зиновьевском случае стадия сочинения «теории всего» названной им «многозначной логикой» — из конспиративных соображений оказалась неожиданно продуктивной. Нет, «теорию» он не создал, зато нашёл интересные подходы к тому, что впоследствии стало его знаменитой диссертацией — «Метод восхождения от абстрактного к конкретному на материале «Капитала» К. Текст диссертации потом ходил в многочисленных копиях в качестве интеллектуального самиздата, наподобие гумилевского «Этногенеза». Впоследствии текст книги пополнил корпус сакральной литературы так называемых «методологов» — философской школы если хотите, секты , созданной соучеником Зиновьева Г.

Как-никак, это был создатель единственной за всю советскую историю философской школы «методологии» , которая пережила рубеж девяностых. Правда, пережила как тот попугай из еврейского анекдота про репатриацию — то есть «тушкой». Зато эта тушка и сейчас неплохо смотрится. Знакомство Зиновьева с Щедровицким началось со скандала. Щедровицкий покритиковал на комсобрании недостаточную подготовку студентов по Гегелю, на изучение которого, дескать, отводилось две недели, так что приходилось готовиться по учебнику. И, прочитав Георгия Федоровича, мы потом весело и вольно рассказываем о Георге Вильгельмовиче». Начальству шутка не понравилась, и Щедровицкого решили ущучить.

Не по административной линии — не за что было. Но как-нибудь. Тут вспомнили о силе печатного слова: на факультете издавалась своя газетка с макабрическим названием «За ленинский стиль». Сейчас на такое название может, наверное, посягнуть только какой-нибудь бесконечно отвязное андеграундное издание, но тогда это было в порядке вещей. В газете имелся штатный карикатурист. Нетрудно догадаться, что это был Зиновьев. Опять же нужно учесть контекст эпохи.

В те суровые времена «общественная нагрузка» на студента была, во-первых, значительной — то есть забирала время и силы — и, во-вторых, реальной.

На этот раз действующие лица - подростки. И последствия уже начали появляться. Так для чего же криминализуют теперь подростков с таким остервенением, вкладывая огромные деньги в опасный для подростков сериал?

Я думаю, что процент таких действий не превышает единицы. Само понятие доверия потеряло всякий разумный смысл. Когда иногда приходится слышать о каком-то надежном деловом партнерстве, то на самом деле имеет место нечто качественно иное, лишь внешне похожее не деловое партнерство. Это явление в сфере иного бытия. Например, вся российская энергетика, ставшая фактически одной из опор российского бытия вообще, есть явление изобретенное, можно сказать, как «соломинка», за которую хватаются интеллектуально беспомощные «реформаторы». Даже в этих их действиях ощущается скрытая неуверенность, которая может легко перейти в панику.

Само сужение экономического прогресса до «трубы» есть показатель исторической обреченности. Пир во время чумы, одним словом. Раскапывают и раздувают некие якобы яркие народные обычаи, что потом навязывается околпаченному обывателю в виде назойливой российской рекламы. Без конца показывают советские фильмы, заполняя тоскующее и ностальгирующее сознание тех, кто уже не в силах что-либо изменить в ставшей им чужой реальности. А того, советского, мира уже нет, да и в советские годы в этих фильмах не всегда правдиво отражалась та же советская реальность. Двойной садизм тех, кто определяет, что показывать и как показывать идеологизированную советскую реальность сегодняшнему беспомощному зрителю, убивает изуверским сознанием палачей, знающих наверняка, что страдания жертвы обездоленного и обворованного населения России усиливаются еще и тем, что видимое на экране уже не воротишь….. Если Россия обретает некое кажущееся единство, из этого не следует, будто появились силы, сплачивающие ее в целое. Таких сил просто-напросто нет. Действуют силы иного рода: не объединяющие, а лишь вынуждающие людей, как жителей Кале, на какую-то совместность.

Уникальным назвал его вклад в развитие отечественной философии и общественной мысли Владимир Путин. Об этом говорится в приветственной телеграмме президента гостям и организаторам концерта в честь Зиновьева, который состоялся этим вечером в Колонном зале Дома союзов. Последние новости России и мира, политика, экономика, бизнес, курсы валют, культура, технологии, спорт, интервью, специальные репортажи, происшествия и многое другое. Россия 24 — это единственный российский информационный канал, вещающий 24 часа в сутки. Мировые новости и новости регионов России.

Александра Зиновьева «подвинули»

Вдова известного советского и российского философа Александра Зиновьева Ольга, руководитель Международного научно-образовательного центра имени Зиновьева. В Москве состоялся торжественный вечер, посвященный 100-летию со дня рождения выдающегося ученого Александра Александровича Зиновьева. Александр Зиновьев: Необходимость самозащиты людей от мертвящих тенденций эволюции является общей для Востока и для Запада (1985). Москва, 3 мая 2006 г, Александр Зиновьев.

Что за философ Александр Зиновьев, которого цитировал Путин на «Валдае»?

Как минимум - потому что в свое время, в начале 2000-х годов, нам посчастливилось стать небольшой площадкой, на которой он как автор вел свою рубрику. Поэтому скажу просто: откройте и почитайте Зиновьева. Есть мало авторов, которые используют простой язык, сатиру на бытовые или общественные отношения и - одновременно - логические инструменты мышления. Собственно, его стилистика и аналитический подход до сих пор остаются ориентирами для моих литературных попыток. Второй удачей стало личное кратковременное знакомство. Ну, как? Вот ты, к примеру, живешь в XIX веке, пишешь стихи разного, скорее невысокого, качества. И ориентируешься на Пушкина.

А потом знакомишься с Пушкиным и можешь его о чем-то спросить. Это же счастье и удача! А если Пушкин в твою газету напишет несколько стихотворений - так это словами не передать.

Михаил Фридман: Выбор имени должен быть связан не с популярностью личности, а с исторической потребностью. Сравнивать Горького, Чкалова, Серафима Саровского - это как сопоставлять квадратное с красным. У Зиновьева в книге "Русская трагедия" патриотизм определяется наличием врага... Ольга Зиновьева: Это естественно. Только перед лицом опасности либо трагедии, которая грозит стране, возникает эта защитная реакция - патриотизм. Он - оберег нашей страны, явление российской культуры, самобытности. С таким понятием в Германии, Франции, Италии мы не сталкивались. Когда нас выставили из СССР, мы летали по всему миру, и нас везде воспринимали как посланников Советского Союза, в высоком звании посла - посла культуры, науки. Никогда нам в голову не приходило сказать что-то плохое в адрес Родины. Не страна к нам повернулась спиной, а люди, принявшие высокое решение от ее имени. В Германии этого не понимали. Немцы говорили: "Мы не можем быть патриотами, гордиться Германией. Называя себя немцем, ты в глазах обывателей превращаешься в фашиста". Александр Александрович делился своими мыслями о будущем России? Ольга Зиновьева: В 1999 году, когда он принял решение вернуться на Родину, она была уже сильно другой: нас выставили из СССР, а возвращались мы в Россию. Но муж сказал: "Моя страна в опасности". Бомбардировки Югославии он назвал сюжетом, который разрабатывается для будущего нашей страны: вначале будут Сирия, страны Ближнего Востока, а потом - Россия. В этой ситуации, говорит, я не могу оставаться безучастным. Зияющая пустота одиночества Решение о публикации "Зияющих высот" вы принимали вместе? Сомнения возникали? Ольга Зиновьева: Нет. Сразу было понятно, что речь идет о грандиозном произведении. Книгу мы кусками отправляли на Запад, понимая: ей не уцелеть, останься она в Москве. И когда поставили последнюю точку, получили предложение от швейцарского издателя Владимира Дмитриевича опубликовать книгу. Сан Саныч сказал: "Решение должна принимать ты. Мы вместе работали над книгой. А ты молодая.

Перестройку он не принял категорически, и Западу оказался не нужен. Летом 1999 Александр Александрович вернулся в Россию, которая, кажется, его уже не ждала. Оказалось, что и для Запада, и для России неудобность, нонконформизм Зиновьева были неподъёмным и лишним грузом. Эта формула Зиновьева стала лозунгом всей его жизни. Зиновьев — вечно сопротивляющаяся личность.

Белая ярость. Что послужило причиной? Автор седьмой и восьмой глав некий Смирнов в непостижимо разнузданной форме нанёс публичные оскорбления памяти моего покойного мужа. Оклеветал его. Приведу лишь пару высказываний. Вот, например, о его военных буднях: «То, что надо убивать врага, — это одно. Но это ведь не означает, что такое занятие должно доставлять удовольствие и приятность. Это уже пахнет садизмом…» Или: «А были они у него, эти реальные военные будни? Где его окопная правда? И вообще — где и как он конкретно воевал? Это именно куча. Возникает ощущение, будто лопнула фановая труба, простите мне непоэтичный слог. Напомню, что Александр Александрович здесь и далее речь о Зиновьеве. Служил в штурмовой авиации, где цикл жизни измерялся полётами. На его счету 31 боевой вылет. Он в том числе совершал бреющие, то есть очень низкие полёты, крайне опасные для лётчика, — фотографировал вражеские объекты. На борту вместо пулемётов размещали фотокамеры, и самолёт становился для врага главной мишенью, по нему строчили со всех сторон. Когда Александр Александрович вернулся после очередного такого вылета, механики, осмотрев изрешечённый корпус, сказали: «Это невозможно, самолёт не должен был долететь». Сам он не слишком любил вспоминать о таких вещах — настоящие фронтовики, как известно, не рассказывают длинно и красочно о войне. Как заметил поэт Михаил Кульчицкий, «война — совсем не фейерверк, а просто — трудная работа». Я испытываю белую ярость. Любящая женщина всячески оберегает избранника своей жизни.

Похожие новости: