Форум назван в честь писателя и диссидента Льва Копелева. С 2001 года он присуждает премию имени писателя за мир и права человека. Лев Копелев родился в 1912-м году в Киеве в еврейской семье. Израильский пловец Йонатан Копелев сообщил о завершении карьеры. ЛЕВ КОПЕЛЕВ ГЛАВА 11 К вечеру въехали в Найденбург. В городе было светло от пожаров: горели целые кварталы.
Лев Зиновьевич Копелев. Уточнения к "википедической" биографии.
| Перипетии судьбы Льва Копелева - ET | The Epoch Times | Министерство юстиции добавило немецкий «Форум имени Льва Копелева» в перечень иностранных и международных неправительственных организаций. |
| Премию Льва Копелева вручили украинскому народу | Лев Копелев, из книги «Великий библиотекарь». |
Лев Зиновьевич Копелев
Лев Копелев — на странице писателя вы найдёте биографию, список книг и экранизаций, интересные факты из жизни, рецензии читателей и цитаты из книг. Имя Льва Копелева связано с литературой, гуманизмом, борьбой за свободу и особенно с русско-немецкой дружбой. Новости. Знакомства. Institutional repository of Federal State Autonomous Educational Institution of Higher Professional Education Ural. Минюст РФ внес «Форум имени Льва Копелева*» (Lew Kopelew Forum) (*внесен Минюстом РФ в список иностранных агентов и список нежелательных организаций).
Перипетии судьбы Льва Копелева
Родственник дал ему на хранение письма и литературу троцкистской оппозиции, и по этому делу семнадцатилетний парень даже на десять дней угодил в тюрьму. Но после горячей беседы с «товарищем майором» был отпущен из-за раннего возраста и небольшой вины. Он хотел получить образование, но из-за темных пятен в биографии опасался за свою дальнейшую жизнь. А потому решил доказать партии свою преданность и полезность и участвовал в 1932-м году в реквизиции продовольствия у украинских крестьян. Видимо, это было воспринято правильным образом, и связи с троцкистами ему не аукнулись в 1937-м году. Копелев пошел в военкомат добровольцем сразу после того, как началась война. Первое время, как и все, воевал, но затем, благодаря прекрасному знанию немецкого языка, стал офицером-пропагандистом. Лежа в окопе в сотне метров от немцев, он кричал им такие слова: «Германские солдаты, сдавайтесь! Мы, верные интернациональной солидарности и рабоче-крестьянскому братству, гарантируем вам жизнь, горячую пищу и теплое жилье!
Рыльский напевно продекламировал куплет в честь юбилея газеты. А затем прочитал экспромт, встреченный хмельным одобрением: Хай плаче Анна Ахматова, А нас поведуть Ахматови За гранi. Прокурор Ахматов исчез в тридцать седьмом году. Анна Ахматова для меня еще долго оставалась «плачущей и блуждающей в тумане». В «Правде» стихи: Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет. Негромкое стихотворение прозвучало внятней всех — барабанных, фанфарных, огнестрельных… В моем планшете оно лежало вместе со «Жди меня» и «Землянкой»; позднее всех оттеснил «Теркин». Тогда казалось, что ахматовские строки волнуют и радуют лишь как подтверждение великой объединяющей правды нашей войны. И она, чужая Прекрасная Дама, с нами заодно — так же, как старые георгиевские кавалеры, как патриарх Сергий, как Деникин и Керенский, призывающие помогать Красной Армии. Но стихи жили в памяти. Речь Жданова и постановление ЦК 1946 года я прочел в лагере. Неприятны были брань, хамский тон. Не мог понять, зачем это нужно именно сейчас, после таких побед. Почему именно Ахматова, Зощенко, Хазин и уж вовсе непричастный Гофман — опасны, требуют вмешательства ЦК, разгромных проработок?.. Но тогда у меня были другие мучительные заботы и тревоги. И личные — второй год заключения, дело «за Особым Совещанием» — и общие: послевоенная разруха в стране, начало холодной войны. Прошло еще десять лет, прежде чем я начал постепенно, спотыкаясь, запинаясь, открывать поэзию Ахматовой. Впервые я услышала имя и стихи Ахматовой в 1935 году от кого-то из подруг на первом курсе института. С тех пор остались — забылись, потом всплыли — отдельные строки. Строки жили, как фольклор, с голоса. Книги Ахматовой я впервые увидела лет двадцать спустя. В мое разгороженное на строгие рубрики сознание Ахматова вошла в клеточку «любовные стихи». И я решила: «Об этом мне уже все сказал Блок». Гумилев, который никогда не был моим поэтом, все же чаще присутствовал в моей юности, чем Ахматова. И сейчас не могу объяснить, почему в моей комсомольской душе так гулко отзывалось Или, бунт на борту обнаружив, Из-за пояса рвет пистолет, Так, что сыплется золото с кружев Розоватых брабантских манжет… Гумилевские стихи были одним из источников песни «Бригантина», написанной Павлом Коганом. Она стала нашим ифлийским гимном. Многие современницы Ахматовой воспринимали ее стихи как страницы дневников влюбленной, ревнующей, покинутой и бросающей, оскорбленной женщины. Почти всегда несчастной. Тогда многие любили «по Ахматовой». Осознавали или придумывали свою любовь, свои страсти и беды по ее стихам. Со мною не было ничего подобного. Ахматова была женой Гумилева. Но долго я даже не знала, жива ли она еще. Постановление ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» застало меня в поездке. У них был переводчик, плохо владевший русским, чуть получше — английским. Мы и переводили вдвоем: разговоры на бытовые темы, вопросы о фабриках Тбилиси и Еревана и туристские выжимки из древней истории. Но в день публикации постановления Ли Ги Ен, глава делегации, спросил меня об Ахматовой. Ответить я не могла. Меня это постановление ЦК не возмутило, не испугало, просто не задело. В моем тогдашнем мире Ахматовой не было. Зощенко я знала гораздо лучше. Читала рассказы, «Голубую книгу» и «Возвращенную молодость». Не очень его любила. Не полюбила и потом. Покоробило в тексте постановления ЦК слово «подонок». Ругань всегда неприятна. Но раз сказала партия!.. Ахматова пришла ко мне в середине пятидесятых годов. Тогда же я впервые испытала ожог Цветаевой. Эти имена — Ахматова и Цветаева — часто называли рядом. Для меня сначала Цветаева была важнее. А потом стихи и судьба Ахматовой медленно, но неотвратимо прорастали, заполняя все большую часть моей души. Анну Андреевну Ахматову я увидел впервые в мае 62-года. Меня привела к ней Надежда Яковлевна Мандельштам. Большой дом на Ордынке, прямо напротив того, где я прожил шесть довоенных московских лет. Грязная лестница. Именно прекрасна. Подумать «старуха» было бы дико. Рядом с ней — медлительной, медленно взглядывавшей, медленно говорившей, — сидела Фаина Раневская. Она острила, зычно рассказывала что-то веселое, называла Анну Андреевну «рэбе», и показалась шумной, громоздкой старухой. Анна Андреевна и Раневская — на тахте. Мы с Надеждой Яковлевной — на стульях, почти вплотную напротив. Никто больше уже не мог бы войти. От смущения и страха я онемел. Что говорить? Куда девать руки и ноги?.. Очень хотел все запомнить. Смотрел, но заставлял себя отводить взгляд, не таращиться. При этом, кажется, глупо ухмылялся. Бормотал какую-то чушь. Раневская вскоре ушла. И Ахматова внезапно спросила, как бы между прочим: — Хотите, я почитаю стихи? Но только прошу ничего не записывать. И стала читать из » Реквиема». Я глядел на нее, уже не стесняясь, неотрывно. Должно быть, очень явственным было изумленное восхищение. Она, конечно, все понимала — привыкла. Но любой новый слушатель был ей нужен. Она читала удивительно спокойным, ровным — трагически спокойным голосом. Ушла и Надежда Яковлевна. Она продолжала читать. И если когда-нибудь в этой стране Воздвигнуть задумают памятник мне… Глаза у меня были мокрые. Она, вероятно, и это заметила. Сдавленным голосом я попросил: — Пожалуйста, можно это еще раз? В те минуты я думал только: «Запомнить побольше». Она прочла еще раз Эпилог. Музыка стихов рождалась где-то в груди и в глубине гортани. Я уже не слышал шепелявости, не видел ни морщин, ни болезненной грузности. Я видел и слышал царицу, первосвященницу поэзии. Законная государыня — потому так безыскусственно проста, ей не нужно заботиться о самоутверждении. Ее власть неоспорима. Естественным было бы опуститься на колени. Но у меня достало отваги лишь на несколько беспомощных слов, когда она, помолчав, спросила: — Вам нравится? Она даже не улыбнулась. А я понял, что ей — поэту и женщине — никакие похвалы, ни поклонение не могут быть избыточны. Десятилетиями ее жестоко обделяли признанием, постыдно хулили и травили. Я старался запомнить и, едва выйдя за двери, повторял: Для них соткала я широкий покров Из бедных, у них же подслушанных слов, … Затверженные отрывки «Реквиема» я в тот же день прочитал Рае. И она тоже запомнила. Потом, нарушив обещание, все, что вспомнилось, записали — каждый своей «тайнописью». Мы с Лидией Корнеевной Чуковской сидели в садике нашего двора на улице Горького. Я стала вспоминать «Реквием». Лидия Корнеевна оглянулась по сторонам и сурово прервала: — Мы — нас, кажется, десять — молчим об этом уже больше двадцати лет. Мне почудился в ее голосе даже некий гнев «посвященного» на вторжение чужака в сокровенное святилище. Но через несколько минут она смягчилась и вполголоса прочитала целиком Эпилог. Потом я несколько раз слышала чтение самой Ахматовой. Однако «Реквием» и сегодня звучит во мне голосом Лидии Корнеевны. Она же 20 мая 62-го года привела меня к Ахматовой по делу. Анна Андреевна дружила с Эммой Герштейн и высоко ценила ее работы. Она пригласила меня как секретаря секции критики — Союз писателей должен вступиться за грубо, незаслуженно оскорбленную исследовательницу. Я внимательно выслушала все, что сказала Ахматова, записала, обещала сделать все, что в моих силах. Глаза поднять боялась. Надо протестовать. Но плохо, что Бонди в чем-то несогласен с Эммой. И не промолчит. Всегда-то мы меж собой не согласны. Лидия Корнеевна рассказала, что мой муж недавно побывал у Ахматовой, влюбился, а я пришла посмотреть на соперницу. Она, без тени улыбки, величаво: — Понимаю, мы, женщины, всегда так поступаем. Немного погодя: — В тысяча девятьсот тринадцатом вернулся Николай Степанович из Африки, — это она о Гумилеве, — приехал в Царское, а меня нет, я ночевала у знакомых. Я рассказала об этом отцу: «Папа, ведь я за все шесть месяцев только один раз ночевала не дома». А он мне: «Так вы, женщины, всегда попадаетесь». Это из романа Бондарева «Тишина». И вспоминает: — Я ходила туда десять лет. Переступаешь через порог, а чин тебе: «Ваш паспорт». Это чтобы к ним поменьше ходили. Советские граждане знают, что нельзя расставаться с паспортами… B Ленинграде я бывала и трехсотою.
Почему деятельность зарубежных исследовательских компаний в РФ требуют максимально ограничить Ранее, 8 февраля, в Госдуме предложили включать в перечень нежелательных организаций на территории РФ государственные иностранные и международные организации. Председатель комиссии ГД по расследованию фактов вмешательства иностранных государств во внутренние дела России Василий Пискарев отметил, что законопроект не будет распространяться на международные межправительственные организации, членом которых является Россия, а также на организации, которые входят в структуру органов госвласти иностранного государства.
Предлагаемое читателю повествование является частью автобиографической трилогии. Книга «Хранить вечно» впервые издана за рубежом в 1976 и 1978 гг.
КОПЕЛЕВ Лев Зиновьевич (1912 – 1997)
Генпрокуратура признала основанный в Германии «Форум имени Льва Копелева» (Lew Kopelew Forum) нежелательной в России 19 февраля. Последние новости 2023 о Лев Копелев в Швейцарии. Последние новости 2023 о Лев Копелев в Швейцарии. Перевод на русский: Т. Датченко (Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира); 2021 г. — 1 изд.
Lev Kopelev
| Бурная и парадоксальная жизнь Льва Копелева (Михаил Самуилович Качан) / Проза.ру | Общественная организация Форум Льва Копелева была основана в Кельне после его смерти в 1998 году. |
| Премия имени Льва Копелева за мир и права человека присуждена народу Украины - | Предлагаем вашему вниманию фрагмент воспоминаний известных литераторов Раисы Орловой и Льва Копелева, охватывающий период их жизни в СССР. |
| Минюст РФ внес «Форум имени Льва Копелева» в реестр нежелательных организаций | Видео. Похожие. Следующий слайд. Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира Издательство Молодая гвардия. |
| «Форум имени Льва Копелева»* признали нежелательным в России | 26 мая в нашем музее состоялся вечер "Друзья Булата Окуджавы: Лев Копелев и Генрих Бёлль". |
Минюст признал «Форум имени Льва Копелева»* нежелательной организацией
Льва Копелева. Но когда были массированные атаки зимой 2022 года, и когда Киев был на грани остаться без света и тепла, и эти обстрелы еще в мае 2022 года… Было все очень серьезно, и работа местной власти была не среди последних для того, чтобы мы пережили тот период», — считает Владимир Яворский. Премия — признание заслуг украинцев Политолог, эксперт Агентства политического консалтинга «Фабрика медиа» Алексей Курпас отмечает, что премия имени Льва Копелева — это признание реальных заслуг украинцев с начала российской агрессии. Они выполняли даже больше, чем от них ожидали. Они сделали все для того, чтобы защитить страну и помочь тем, кто оказался, как многие украинцы, в ситуации непонятно, что делать, как жить дальше», — говорит Алексей Курпас корреспонденту Русской службы «Голоса Америки». Он подчеркивает, что сейчас, когда некоторые чиновники играют в политику, позабыв, что в стране идет большая война, люди на местах продолжают делать свое дело.
Политолог и историк Александр Палий считает, что кандидатура мэра Киева Виталия Кличко среди тех, кто получит премию для украинского народа выбрана заслуженно. А может быть, даже и никто. Поэтому мы видим, что он и в боксе, и в политике, и в нынешних экстремальных условиях ответственно делает свое дело», — говорит Александр Палий корреспонденту Русской службы «Голоса Америки». Он отмечает, что Кличко находится в первом эшелоне украинской политики, и предъявить ему какие-либо большие ошибки невозможно.
Общественная организация Форум Льва Копелева была основана в Кельне после его смерти в 1998 году. Вручение премии имени Льва Копелева состоится 22 октября в Кельне.
Начиная с августа 2020 года массовые протесты против фальсификации последних выборов подавляются авторитарным президентом Лукашенко с крайней жестокостью, - заявляют представители премии. Фото: соцсети В письме говорится, что экс-кандидат в президенты вместе со своими соратницами продолжает бороться за новые и честные выборы в своей стране.
Церемонию награждения проведут в онлайн-режиме из-за коронавирусных ограничений.
Долгое время лучший друг и прототип одного из центральных персонажей романа Солженицына «В круге первом», — с 1980 года, лишенный советского гражданства, Лев Копелев жил в Германии, где и умер. Предлагаемое читателю повествование является частью автобиографической трилогии.
Минюст признал «Форум имени Льва Копелева»* нежелательной организацией
Герой этой книги, Лев Зиновьевич Копелев (1912—1997), — фигура выдающаяся во всех отношениях. Следующим «разоблачителем» стал бывший политработник майор Лев Копелев, задержанный Смершем также в Восточной Пруссии зимой 1945 года. Последствия событий после смерти Вождя СССР, Лев Копелёв и Раиса Орлова, Что стало с солдатами, которые казнили главу НКВД. Лев Зиновьевич Копелев — писатель, советский и российский критик, литературовед (германист), диссидент и правозащитник, патриарх русской культуры XX века. Германский "Форум имени Льва Копелева" (Lew Kopelew Forum) Минюст включил в перечень нежелательных организаций.
Минюст признал «Форум имени Льва Копелева»* нежелательной организацией
Ну, да тебе видней, нужно ли? Когда уже в 1962 году пошли слухи, что якобы именно мы распространяем рукопись и тем самым «ставим под угрозу публикацию», ты пришел к нам с претензиями, я был неприятно поражен. Я предположил, что ты поверил слухам потому, что мы раньше говорили о необходимости «самиздата», но оскорбляло недоверие: ведь мы же сказали тебе, что отдали единственный экземпляр. Тогда казалось, что ты, ошеломленный неожиданным успехом, испытал влияние подозрений Твардовского и работников редакции. В апреле 1964 года у нас с тобой возникла весьма сердитая размолвка по поводу нового варианта «Круга». Я высказал тебе некоторые критические суждения.
Ты возразил сердитым письмом, в котором впервые заодно упрекнул меня за недооценку «Ивана Денисовича». Но неужели ты забыл, что для меня в те годы понятие «соцреализм» было весьма одобрительным? В 1960 году вышла моя первая книга «Сердце всегда слева», где я искренней глупой уверенностью излагал свою теорию соцреализма. И в этом я не был ни одинок, ни оригинален. Днепров и Г.
Лукач хвалили «Ивана Денисовича» именно как образец социалистического реализма. А Генрих Белль в 1968 году писал о тебе с любовью и как о художнике-обновителе социалистического реализма. Социалистический реализм — это стремление отражать реальную действительность в свете определенной идеологии. Сейчас я думаю: не существенно, какая именно идеология владеет автором. Между социалистическим, антисоциалистическим или национал-социалистическим реализмами разницы нет.
Вот уже и сейчас, два-три десятилетия спустя, явственно, что книги Кочетова и генерала Краснова стоят на одной полке. Непомерное усиление идеологической сосредоточенности автора может стать и разрушительным, когда художник превращается в пропагандиста, в иллюстратора. По этому пути двинулся ты от «Ивана Денисовича» и «Кречетовки» к многотомным сплавам из думских протоколов, царских дневников, штабных сводок и политической риторики. В твоих «Узлах» история пишется точно по Покровскому, как «политика, опрокинутая в прошлое», и в ней теряются, тонут страницы все еще художественной прозы. Этих талантливых писателей обрек на печальные неудачи их идеологический peaлизм, определявшийся искренней преданностью внехудожественным идеологическим сверхзадачам.
И совсем напротив, в творчестве Ахматовой и Пастернака поэтическое, художественное начало в конечном счете всегда преодолевало любую идеологию. Платонов, страстно веривший в правду советской революции, и Булгаков, никогда ни на миг ее не признававший, остаются замечательными художниками потому, что каждый творил независимо от своих же политических взглядов. Но если в вопросе о соцреализме в «Иване Денисовиче» ты просто по-иному оцениваешь мое тогдашнее отношение к этому понятию, то о конкретных фактах ты пишешь, сознательно искажая правду. Последнее письмо к тебе я писал с единственной целью объяснить, почему мне мало сказанного тобой по роману, почему я хотел бы более веских доводов в пользу переделки, а вовсе не затем, чтобы тебя обидеть, я цели такой не мог иметь, я чувства в себе такого не содержу, борода ты моя злополучная». И, как это бывало не раз и до и после этого, я не стал настаивать на точном, недвусмысленном выяснении вопроса.
И во все последующие годы в Москве, каждый раз, когда я замечал, что ты хитришь, что говоришь неправду, что лицемеришь или, напротив, хамишь, я не мог порвать с тобой и потому что слишком прочно укоренены были во мне давние дружеские связи, но прежде всего потому, что ты всегда был под угрозой. Важнее всех выяснений было для нас помогать тебе. Так было после обыска у Теуша ведь главной причиной того, что я ввязался в дело Синявского-Даниэля, была именно тревога за тебя. Так было, когда стали появляться «лжесолженицыны», и когда лекторы ЦК доверительно рассказывали то о «власовце», то о «Солженицере», и в страшный день 15 октября 1970 года, и во все последующие трудные для тебя месяцы и годы опасностей, угроз, болезней. Тогда не было ни времени, ни охоты заниматься отдельными и тем более только личными противоречиями и разногласиями.
Весной 1975 года мы прочитали «Бодался теленок с дубом». И там уже обстоятельно, словно бы строго исторично, ты писал заведомую неправду.. То, что и как ты там написал, включая стыдливую оговорку, будто тебе «это не в тот год было рассказано», не соответствовало действительности. И тогда я понял, что А. Это сочинил именно ты.
В 1975 году некоторые друзья, знавшие правду, уговаривали меня не возражать: «ведь он это делает, чтобы поддержать А. Добрые люди хотели видеть в этом только добрую сказку. А я не собирался опровергать тебя публично, потому что нам обоим казалось ненужным и недостойным заниматься «разбираловкой» по личному вопросу. Рая тогда сказала: «Наше дело помогать, а не спорить, кто первый, кто второй». Но эта твоя «малая неправда» была лишь одной из многих.
Не доверяя своим современным и будущим биографам, ты решил сам сотворить свой миф, по-своему написать свое житие. И тебе мешали свидетели. Именно поэтому ты по-ленински отталкивал всех бывших друзей. Именно поэтому так опасался мемуаров Натальи Алексеевны. Вот и я мешаю тебе.
Но больше всего мешаешь себе ты сам. Из-за своей беспредельной самоуверенности, ты часто совершенно неправильно оцениваешь людей. Ты как художник создаешь иногда прекрасные, пластические образы, живописуешь отдельные, характерные черты. Но даже о самых близких тебе людях ты знаешь только то, что хочешь знать, то, что тебе полезно. Так и во мне ты продолжал видеть сочиненного тобою Рубина.
Ты справедливо ощущал душевную теплоту моей привязанности к тебе. Но ты не знал и не хотел знать, чем, как я живу, о чем думаю, что пишу, как менялись мои взгляды за двадцать лет после освобождения. И ты не представлял себе, насколько основательно я узнавал тебя. Поэтому, видимо, и сейчас не понимаешь, что мой плюрализм означает терпимость к любым взглядам, мнениям, суждениям, противоречащим моим, но вовсе не позволяет мне соглашаться с ложью. Прочитав «Теленка», я записал в дневнике: «читал сперва с невольным умилением — от воспоминаний, от тогдашних его рассказов, азарта свар, игры с Твардовским, прочих игр в конспирацию и всяческий Томсойеризм.
А потом все больше и больше раздражался. Только глава о 12—13 февраля опять захватила, взяла за сердце и даже восхитила точностью взгляда и воспроизведения. Его сила — художественный репортаж. Чем отстраненнее автор, тем сильнее правда. Но еще мучительнее было читать в «Архипелаге» заведомо неправдивые страницы в главах о блатных, о коммунистах в лагерях, о лагерной медицине, о Горьком, о Френкеле очередной образ сатанинского иудея, главного виновника всех бед, который в иных воплощениях повторяется в Израиле Парвусе и в Багрове.
Острую боль причиняли такие вскользь оброненные замечания, как «расстреливали главным образом грузины», «в лагерях ни одного грузина не встретил», или «комически погиб».
Ниже следует очередной доклад-отчет о нашем здешнем житье-бытье. А надо бы побольше. Видели мы, правда, только три-четыре города: три дня в Цюрихе, полдня в Берне, три дня в Женеве и по несколько часов в Лозанне и Монтре у В. И за это же время съездили во Францию в Саваю к Жоржу Нива с ним же. Во всех швейцарских городах и селениях — от Лозанны до Женевы — вдоль дивной дороги по берегу озера непрерывно поселки, городки Веве , имения, фермы. Нашего брата поражает внятное ощущение и сознание: здесь не было ни войн, ни революций с незапамятных времен, здесь не рвались бомбы и снаряды, не расстреливали, не вешали, не жгли домов… Эти чистенькие, нарядные дома, разноцветные вывески, витрины, переполненные снедью, барахлом, драгоценностями и безделушками, неисчислимыми пестрыми обложками… В иные мгновения, и почему-то именно в Цюрихе и в Женеве, я, казалось, понимал — отнюдь не одобрял, но понимал — тех молодых ребят, которые, наглядевшись на неказистый быт иностранных рабочих, на фильмы и снимки, изображающие страшную нищету распухших или ссохшихся в скелеты от голода сомалийцев, камбоджийцев, никарагуанцев, — швыряют кирпичи в эти витрины, пишут яростные лозунги на стенах, проклинают свое сытое благополучие.
В Цюрихе на площади Бельвю возле бетонного павильона на трамвайной остановке вечером зажжены несколько свечей. Он куда меньше кельнского и вообще рейнских и даже базельского там карнавал особенный, серьезно языческий со страхолюдными масками, ритуалами изгнания злых духов и т. Просто шла толпа ряженых с оркестром… В швейцарских газетах рассуждения литераторов, ученых, священников и др. Ведь настоящие причины этого кроются в неблагополучии общественного бытия. А сейчас да и в 1968 году при первых же признаках любого кризиса — будь то экономического, будь то политического — в силу постоянно тлеющего недовольства своим положением, когда материальное благополучие, какое у нас и не снилось, сочетается с тревожной неуверенностью, вызывает такую общественную чуткость и стремление вмешиваться, которых нам еще менее хватает. Но то уже скорее мои комментарии к мыслям Белля. Сейчас газет еще не читал, только просмотрел письма, большинство — приглашения на лекции, чтения, дискуссии, опять и опять добрые, ласковые приветы от читателей.
Два приглашения из Франции, с полдюжины немецких. Кроме того непрерывно звонил телефон — снова приглашения из Швейцарии, из ближних и дальних немецких городов. Вот это тоже наш быт. Рая поехала с Лоис Руге — женой журналиста, который написал книгу о Пастернаке, они бывали у нас в Москве — за разными покупками. А с утра у нас уже побывали Джеффри, который все же поедет в ваши края, и Виктор Белль, чудесный парень, племянник, архивариус и помощник Генриха, который помогает нам в самых разных делах. Сейчас он разыскал мою статью в кельнском журнале 1974 г. Однако назад, к повествованию.
Вернулись мы из Швейцарии в среду 11 марта спешно, ехали из Женевы ночью с двумя пересадками — Лозанна, Базель — а все потому, что срочно был назначен прием у министра внутренних дел земли Северный Рейн—Вестфалия в Дюссельдорфе столица земли, куда входит и Кёльн по вопросу о нашем гражданском состоянии. Та-акое впечатление, та-ак все того-этого-разэтого!!! Сейчас вас принимают восторженно, вы встречаете дружелюбный интерес, внимание… Но так будет не всегда. Пройдет первая волна известности, общественного интереса, и тогда вы почувствуете, что здесь материалистическая страна, и т. А потом он повел нас на пресс-конференцию. Министр тщательно позировал рядом. Он же открыл конференцию речью, в которой повторил все то же, но более казенно и многословно.
Рая произнесла первой вступительное слово. Она его написала — по-немецки!!! И затем с часок нас допрашивали и так и сяк и отдельно для телевидения — передавали в тот же вечер по первой программе, но, разумеется, вырезали все имена, кроме А. Это произошло 11-го, а уже 12-го утром за нами приехал любезнейший чиновник магистрата и отвез нас в наш районный ратхауз, где мы заполнили длинные анкеты, включая девичьи фамилии мам, и писали наши куррикулюмы витэ. Вернее, анкеты заполнял еще более любезный чиновник магистрата, и он же вручил нам справку о прописке и местожительстве. Министр особенно упирал на это перед журналистами, мол, чтоб никто не счел за прецедент, а то ведь жаждущих федерального гражданства тьмы и тьмы, а тут, как на грех, кризис, инфляция, растут цены и налогоплательщики все более косо глядят на иностранцев. Всяческим — и американцам, которые вообще во всем виноваты, и к туркам и хорватам, которые плодятся на немецкой земле, их детей учат, их семьи лечат за счет немецких налогоплательщиков и т.
Таковы странные изгибы общественного мнения, насколько можно судить по некоторым газетам и пока все же довольно беглым впечатлениям… Но тут я опять отвлекся от конкретного повествования в пикейно-жилетные рассуждения. Докладываю по порядку: чтение в четверг 13-го в местном клубе. Неужели так и не замечаете? Почему вы не протестуете против размещения американских ракет на нашей земле? Почему вы решили стать немцем, это для вас деловая выгода выгодно для ваших гешефтов? Всех обнимаю и целую. Итак, еще две недели — и мы отбудем в Европу — все поближе к вам.
Сегодня уже знаем, когда прибывает Лиза19. Слава Богу, хоть эта страшная главка в нашей странной истории закрыта. Хотя выкладывались изо всех сил и еще сверх того. Сейчас, когда это уже позади, могу отчитаться перед вами. В октябре, когда только возникла уже отчетливая угроза голодовки — мы были как раз в Германии на ярмарке. Я помчался в Бонн к Геншеру20, тот отсутствовал в стране, говорил с его замом и с одним из его ближайших друзей — долго, подробно, объяснял, убеждал, вроде проняло. Брандт тоже был в отъезде.
Говорил с его доверенным секретарем, написал ему длинное письмо, получил подтверждение. Потом из Америки напоминал еще и еще раз, и сам, и через Генриха Белля, которого тоже надо было убеждать он был из тех, кто вначале злился на Люсю. Шмидт болел, но он прислал мне очень милое поздравление я отправил вам страницы журнала, где есть и оно , и я воспользовался поводом, благодарил, но главное, писал подробно об А. Кроме того, Рая и я говорили непосредственно с президентом Карстенсом во Франкфурте и публично и с газетчиками несчетно. Рая имела беседу с подругой семейства Рейганов — зав. Через эту же Нэнси позднее Рая передала письмо Руфь Григорьевны президентше и ейному мужику. Когда голодовка уже шла, мы шалели от ужаса, от мучительной тревоги — звонили, писали еще и еще.
В Калифорнии очень здорово действовали тамошние ученые. При этом досталось Басову нобелевскому лауреату , который, на свою беду, оказался на конференции в Сан-Франциско. Вот такие пироги. Но я опять стал писать. Сообщите, как и когда получите и стоит ли использовать эту голубятню. Обнимаю получателей. Сегодня еще не знаю, кто будет таковым.
Вырезки из одного номера сан-франц. В частности, и стиль, и язык. Будьте все здоровы. Не забывайте нас. Ваш Лев. Кёльн 24 мая 1982 года Дорогая Марусенька, дружок наш милый! От того письма копии не осталось, и возможно, я здесь что-то повторю, но хочу все же отчитываться перед вами с предельной для меня тщательностью, почти дневниково.
Приехал поездом утром. С вокзала прямо в аэропорт встречать Беллей. Там же первая пресс-конференция, оттуда в гостиницу. Кратчайший отдых в гостинице. Там в огромном темном зале вроде зимнего стадиона 5000 человек и на освещенной сцене председатель клуба им. Карла Реннера: основное культ-просветучреждение австрийской соц. Генрих Белль и я, не знающие, куда девать отяжелевшие и как-то неуместные руки и ноги.
В стороне, за другим столиком двое замов Крайского, он сам с женой внизу, в первом ряду. Говорит председатель, потом докладывает заместитель по партии Крайского Блеха, примерно сорокалетний, сын крестьянина, толковый, хитроватый, спокойный, он говорит о движении за мир, а больше всего о Белле и обо мне. Хвалит долго и чрезвычайно преувеличенно меня , от этого безнадежное чувство стыда, неловкости и …нудности. Безнадежность оттого, что не опровергать же его сейчас, здесь, от этого только хуже получится. После него моя очередь Генрих настоял, чтоб начинал я. Ты лжец! Ты ведешь к третьей мировой войне!
Вел дискуссию редактор лево-соц. Участвовал тот же Блеха — социалист, бывший консервативный министр иностранных дел Грубер, новый ген. И опять-таки Генрих и я. Дискуссия продолжалась три часа. Наибольшего труда мне стоило, огрызаясь на два фронта, от идиотического и примитивнейшего антикоммунизма Графа и Кредлера и от почти столь же идиотически наивного, хотя и менее злобного все же антиамериканизма нашей дамы, которая трещала в пулеметном темпе, сыпала статистическими данными, где сколько ракет, подводных лодок, какие доходы получают американские капиталисты в Чили, Сан-Сальвадоре, сколько погублено лесов и вод, детская смертность в Европе, Азии, Африке и т. Ну, вот видишь, хотел сделать краткую опись дней, а полез опять в подробности. Тпрру, перехожу на телеграфный лаконизм.
А венские трактиры и кафе — это особая и совершеннейшая прелесть. Никакой роскоши, напротив, даже некая почти нарочитая запущенность, заурядность меблировки и украшений, но зато общий дух — атмосфера полнейшей непринужденности, веселое равенство. Хозяева одинаково приветливы и к тому, кто весь вечер сидит за одной кружкой пива, и к тем, кто пирует с шампанским и дорогим коньяком. Фамилия хозяина мне так понравилась, что я на следующий день повел туда друзей и должен был прочесть-проглядеть два толстенных тома вырезок и снимков, посвященных этому традиционно-венскому кафе литераторов и художников. Он и хозяйка сами обслуживают вместе с двумя официантами, так же расторопно, запросто-приветливо… Стоп! Опять залез в подробности. Предоставлен для этого отдельный номер.
Сначала пугаюсь, уж слишком необычная компания: историк-философ Фр. Хеер, очень известный, пришел еле-еле, на бледно-желтом лице явственная тень скорой смерти. Потом были богослов, доминиканский монах, профессор-биолог, Генрих и я. И получилось все, не в пример телеспектаклю, очень интересно. Тон задал Хеер, ему вторила Бауэр; говорили уже не вообще о борьбе за мир, Польше, ракетах и т. Если получу стенограмму, пошлю вам. Все вокруг меня говорили так серьезно и умно, что и я почувствовал, что становлюсь умней.
А теперь надо кончать. Уходит почта. На этом — продолжение следует. Обнимаю крепко-нежно и целую моих родных и любимых. Пишите, пишите, пишите и будьте здоровы, здоровы, здоровы это и призывы и заклинания. Ваш Лев Лев. По уставу общества оно содействует только изданиям тех авторов, которые живут или умерли в странах к востоку от Одера и которых там не издают.
Авторы, живущие на Западе, должны сами беспокоиться о своих публикациях. Сейчас главное — раздобыть деньги, так как издательства из-за кризиса стали весьма робки. Поэтому мы и придумали это общество, чтобы финансировать переводы, частично и производство книг. А изд-ва будут возвращать наши субсидии по мере того, как разойдутся книги. В президиуме общества всего пять человек: Г. Белль, Павел Когоут замечательный чешский драматург и прозаик , проф. Все эти месяцы я кроме своих основных дел был занят собиранием доброхотных даяний.
Четыре дня были дома, разбирали ворох почты, писали наиболее срочные ответы, в частности, подробное письмо я написал Бундеспрезиденту Вайцзеккеру, с которым во Франкфурте мне удалось поговорить лишь недолго и все на людях, я ему обещал написать и сразу сел. После издания книг украинских поэтов, В. Гроссмана и Семена Израилевича Липкина. Вот и приходится, как некогда, рифмовать финансы и романсы. Вчера я получил уже обнадеживающий, но пока неконкретный ответ. А с Вупперталем наконец утряслось. Помогли два частных фонда, в том числе Крупповский, не к ночи будь помянут.
Так вот, он приглашал меня еще в марте обедать — в том самом доме и за тем самым столом, за которым обедали или ужинали Вильгельм II , Гитлер, Черчилль, Аденауэр и несколько советских министров поочередно. После этого понадобилось все же более шести месяцев всяческих хлопот, писаний, звонков, заходов с флангов и тылов в различные фонды, но с ноября с. За предшествующие два с половиной года мы израсходовали более 350 000 марок. Теперь придется экономить. На себя я не ассигную ни гроша из этого, в общем-то ограниченного по нашим замыслам фонда. И еще мне нужны некие толики на издание наших трудов. Это будет не всеохватное научное исследование, а нечто вроде тематической хрестоматии с большим предисловием и билингвальными текстами хороших стихов Анненского, Блока, Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Маяковского, Есенина?
Тексты только до 1939 года, а то можно увязнуть в неимоверных количествах всяческой рифмованной риторики, требующей дополнительных объяснений. Для этого тома я выпросил гонорар переводчикам. Из всех авторов нашего первого тома гонорар получит только одна безработная славистка-германистка. Вот с этим-то я и писал Президенту, а в Гамбурге о том же говорил с Г. У меня теперь такое расписание: один понедельник — моя лекция, а следующий — коллоквиум. Дал список обязательных текстов только в немецких переводах: среди моих примерно полуста слушателей только два—три знают русский. Посмотрим, сколько их придет на обсуждение 29-го.
Однако вернусь к отчету в хронологической последовательности. В пятницу 12-го мы выехали в Тюбинген, в дороге я прочитал интервью С. Читал с волнением истинно радостным: жива Россия, жива русская интеллигенция. Хотя и страшны были потери, хотя погибали, разлагались, вымирали целые поколения, увечились и судьбы и души, и опять увечат, и душат, и коверкают, и все же, вопреки всему — в иных случаях, может быть, даже благодаря натиску зла, рождающему, вызывающему и доблестное противодействие, и мудро изощренное тихое сопротивление.
В частности, речь идет о выходцах из Таджикистана, Туркменистана и Киргизии. Первый мэр Флориан Шнайдер также приветствовал около 150 гостей в празднично украшенном общественном зале: «Желаю вам счас 26. Представитель семьи Дорис Граф во второй раз пригласила людей поприветствовать новорожденных Бургхаузена. Около 25 родителей с 15 детьми приняли приглашение и встретились в семейном доме утром 12 апреля 2024 года. Дети родились в период с 1 сентября 2023 года по 29 февраля 2024 года. Некоторые родители брали с собой не только новорожденных, но и детей постарше, которые отлично развлекались на предоставленных гимнастических ковриках.
Согласно информации с официального сайта, форум занимается исследованием тем, связанных с политическими, социальными и культурными изменения в странах Восточной Европы Ежегодно организация вручает правозащитную премию, лауреатами которой в последние годы становились «ОВД-Инфо», глава карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев, а также беларуские оппозиционерки Светлана Тихановская, Мария Колесникова и Вероника Цепкало.
Лев Зиновьевич (Залманович) Копелев. Сердце всегда слева (2017)
Однако Олег Лекманов — автор монографии об Ирине Одоевцевой и известный исследователь литературы русской эмиграции выступает «адвокатом» Копелева. Героем войны, героем, спасавшим немецких женщин от насилия озверевшей офицерни, а потом героем сопротивления советскому маразму. Его книгу «Хранить вечно» я жадно прочел в конце 80-х и ее для меня не заслонили другие прекрасные воспоминания об эпохе, например, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург. Солженицын, конечно, окарикатурил Копелева, когда вывел его в образе Рубина в романе «В круге первом», но... И еще: Копелев для меня неотделим от своей жены, умнейшей Раисы Орловой». Войнович Правда, знаменитый писатель Владимир Войнович, получивший в свое время премию Копелева, отзывался о нем, как о человеке постоянно меняющихся взглядов и даже изобразил его в образе одного из своих героев — Шубкина — во второй книге о солдате Иване Чонкине. Солженицын В то время как Александр Солженицын и вовсе не мог простить своему некогда другу, а потом и противнику, его коммунистических идеалов. Оба властителя дум поссорились окончательно в 1985-ом году, после письма Копелева Солженицыну, в котором Лев Зиновьвич небезосновательно обвинил последнего в антисемитизме и черносотенстве. Н-да, споры, ссоры и даже вражда в кругу русской эмиграции к тому времени стали делом более чем обыкновенным.
А ведь, оба были в фаворе, оба — в зените славы… Оба дружили с Генрихом Беллем. И оба были... Солженицын, правда, позже. Мы жили вместе или Дар Копелева «Кто, по-вашему, этот мощный старик? Доживи «великий комбинатор» до конца 20-го века, он непременно обратил бы эти слова к Льву Копелеву.
Ни у кого. И ничем не искупить», — вспоминал он, раскаиваясь до конца жизни. Лев Копелев.
Перебравшись вскоре в Москву, Копелев поступил в Институт иностранных языков, закончив который, преподавал в Институте философии и литературы. А лишь только защитив диссертацию о творчестве Шиллера, несмотря на ученую бронь, ушел добровольцем на фронт. В совершенстве владея немецким языком, в затишье между боями через громкоговоритель он призывал немецких солдат и офицеров сдаваться в плен. Однако после войны в конце 45-го он вместо очередного ордена получил срок по 58-й статье. В поступившем на него доносе говорилось: «... Вот так, проявляя милосердие к безоружным и гражданским, Копелев был признан изменником Родины. При пересмотре дела его оправдали, и из Бутырской тюрьмы он вскоре вышел на свободу. Казалось, все страшное уже позади — власти признали ошибку.
И вдруг по протесту Главного военного прокурора оправдательный приговор трибунала был отменен. Вскоре в дверь позвонили, пригласили проехать — и вновь «санаторий Бутюр», как называли Бутырскую тюрьму заключенные. Вновь допросы и приговор: «Три года заключения в исправительно-трудовых лагерях, два года поражения в правах». Уже в лагере следует новый удар — приговор вновь пересмотрен: «Десять лет заключения в исправительно-трудовых лагерях, пять лет поражения в правах». Пережить заключение помогло владение немецким, которое и привело Копелева в «арестантский рай» —Марфинскую шарашку под куполом церкви «Утоли моя печали» с довольно сносными условиями жизни. Лев Копелев справа и Генрих Белль Шарашкинскими умельцами еще в 1949 году был собран телевизор, а затем и целый комбайн, совмещавший телевизор, магнитофон и радиолу. Копелев же переводил огромное количество немецкой документации с описанием еще неизвестных приборов. А связанный с его тамошней работой случай и вошел самым интригующим эпизодом в роман «В круге первом» Солженицына, заведовавшего там же технической библиотекой.
Однажды Льва Копелева вызвали к начальству и дали прослушать разговор, записанный на магнитофоне. Вы слышите? Вылетает сегодня, а в четверг должен встретиться в каком-то радиомагазине с американским профессором, который даст ему новые данные об атомной бомбе. Коваль вылетает сегодня.
От имени Колесниковой с благодарственной речью выступила ее проживающая в изгнании сестра Татьяна Хомич. Основатели «ОВД-Инфо» журналист Григорий Охотин и программист Даниил Бейлинсон в заранее записанном видеопослании сообщили, что они воспринимают себя мостиком между активистами и СМИ и своей работой желают дать толчок развитию гражданского общества. Они назвали присуждение премии имени Льва Копелева большой честью для всей их команды, тысяч волонтеров и десятков тысяч сторонников и спонсоров. За историка Юрия Дмитриева, находящегося в настоящее время в тюрьме, благодарственное слово произнесла на видеозаписи его дочь Катарина Клодт. Премия имени Льва Копелева Все лауреаты премии им.
В Республике Чечня, которая является субъектом Российской Федерации, на протяжении десяти лет идет борьба между вооруженными силами и боевиками. За время военных действий в период с 1994 по 1996 гг. Не имеющая денежного эквивалента Премия Льва Копелева за мир и права человека присуждается с 2001 г.
Аудиокниги слушать онлайн
Лев Копелев, из книги «Великий библиотекарь». Раиса Орлова, Лев Копелев "Мы жили в Москве 1956-1980" Москва. Премия Копелева вручается Форумом Льва Копелева в Кельне, начиная с 2001 года, и не предусматривает денежного вознаграждения.
Минюст РФ внес «Форум имени Льва Копелева» в реестр нежелательных организаций
| Лев Копелев: диссидент мирового масштаба | homsk | Лев Копелев. Киноиндустрия20 июля 2018. 12 неизвестных фактов об Алексее Германе. |
| Лев Зиновьевич (Залманович) Копелев. Сердце всегда слева (2017) | Правозащитник и литератор Лев Копелев познакомился, а затем и подружился с писателем Александром Солженицыным в «шарашке» ГУЛАГа. |
Минюст РФ признал немецкий «Форум имени Льва Копелева»* нежелательной организацией
Церемонию награждения проведут в онлайн-режиме из-за коронавирусных ограничений. Дата ее проведения станет известна позже. Автор: Евгения Браун Редактор интернет-ресурса Новости по теме:.
В диссидентство тоже вступил, критикуя власть слева, обвиняя ее в том, что она наносит вред делу коммунизма. Он хорошо говорил по-немецки и неплохо еще на многих языках , был очень общителен. Со всеми доступными ему видными немцами бежал немедленно знакомиться, брататься, братание переводил в дружбу. Сначала, когда он был коммунистом, его друзьями были восточногерманские писатели: Бертольт Брехт, Анна Зегерс, Криста Вольф. Их сочинения он противопоставлял западной литературе. Он появился в Германии как один из самых главных борцов за права человека кем он на самом деле не был и как самый крупный русский писатель и властитель дум кем он не был тем более.
Он отрастил бороду под Толстого, ходил с большой суковатой палкой и, по мнению многих, производил впечатление библейского пророка. Его сравнивали с еврейским философом Мартином Бубером. С апломбом произносил он речи, состоявшие из одних общих мест, повторения несобственных мыслей и тем самым производил впечатление на романтически восторженных немцев. Будучи неумным человеком, он не мог реалистично оценивать факты советской истории и, утверждая, что культура в СССР всегда высоко уважалась, приводил в пример 1937 год, когда, по его словам, несмотря на сталинские репрессии, страна широко отмечала столетие со дня смерти Пушкина.
Однако с описанием города ничего не получается. И не только потому, что все время отвлекаюсь. Видимо, нет у меня способности описывать, закреплять даже самые сильные впечатления от местностей, от городов, зданий, улиц. Не хватает слов. Недостаточно работает правое образотворческое полушарие...
В последние два дня в Гамбурге шел сильный густой снег, вечером 5-го даже вьюжило. И стал этот чужеземный город неожиданно по-родственному похож на наши — правда, больше на Питер, чем на Москву цвет Медного Всадника обилен и част, особенно в центре. Перехожу к людям — случайные встречи мне были очень интересны, авось и вам тоже. Появляется мама — молодая, миловидная, в хорошей шубке. Она с сыном едет из Бельгии в Вупперталь к родителям, помочь матери подготовиться к Рождеству, но на Рождество вернется к мужу и старшим детям. Муж — бельгиец, каменщик, уже три года безработный. Живут на пособие, у них трое детей, свой дом, сад, огород. Живут, в общем, сносно. Она довольна жизнью.
Дети говорят и по-немецки и по-французски. И к моим родным ездим часто в гости... Нужно, чтобы не было вообще никаких границ в Европе, чтобы все жили, где хотят... Нет, в Вуппертале я не хочу жить. Конечно, это моя родина, я там родилась, в школу ходила... Но сейчас там хуже стало. Полно иностранцев. Больше всего — турок. Скоро мы — немцы — будем у них ботинки чистить.
Шофер такси в Гамбурге — едем долго, успеваем поговорить — моложав, темно-рус, кудряв, с бачками, пригож, с холодноватым синим взглядом... Югослав из Загреба, в Гамбурге уже четырнадцать лет. Да, католик. Но вражду с сербами придумывают политики-эмигранты. Мы все — югославы. Здесь жить лучше, заработок лучше, в отпуск езжу домой. Там братья, сестры. Братья — инженеры. Как живут?
Да после смерти Тито ничего не изменилось. Трудно там жить. Здесь легче. Я работаю часов по 12 в день, иногда меньше. Но я сам себе хозяин. А если я самостоятельно работаю, я это все оплачиваю сам. Если надо, работаю и в воскресенье. Мне нужно платить бывшей жене на двух детей. За квартиру плачу мало, всего 200 марок в месяц за две комнаты, живу с одной знакомой...
Плачу мало потому, что живу уже давно и дом принадлежит городу. Расспрашивает о том, как работают шоферы такси в Москве. Хорошо, что они имеют свободные дни, хорошо, что квартиры дешевле, но сколько он должен работать, чтобы купить собственную машину?.. Да, социализм — это хорошо только по идее. А наши молодые хозяйки здесь — невестка Белля, Тереса, ее сестры: Эухениа и Марианна, и подруга негритянка Марта — все за социализм. Приятель Марион Денхофф — Клаус Гросснер — лет тридцати с небольшим, юрист, теологосоциолог, математик, экономист. Долговязый, приветливый без амикошонства, на вид интеллигентный студент или аспирант. Он глава двух фирм, одна обеспечивает оптимальным прогнозированием заказчиков со всех континентов, другая консультирует непосредственно центр управления европейского сообщества в Брюсселе. Сейчас он занят проектами атомных электростанций в ФРГ расчеты с учетом политических противоречий, экономических условий, природных и т.
Просто ему все это очень интересно и с премьер-министрами, и с учеными — нобелевскими лауреатами — он встречается, как с партнерами в увлекательной и полезной не только — и, пожалуй, даже менее всего — ему лично полезной игре. Их в этом году вышибли из многих рынков японцы и тайваньцы и филиппинцы, которые производят дешевле радиоприемники, магнитофоны, измерительные приборы и т. Им грозило банкротство. Уже уволили тысячи рабочих и служащих. Но сейчас мы им помогли, главное, удалось объединить несколько банков — много малых банков подключились. Нужно помочь АЕГ удержаться на плаву... Нет, рабочие не пострадают, если фирма даже обанкротится. Вернее, не очень пострадают. Есть правительственные фонды на пособия.
Это большое достижение нашего социально-либерального правительства. Пожалуй, для первого такого письма хватит. И я устал, и вам, наверное, уже наскучило. Здесь мне все очень любопытно. Уверен, и у нас там есть силы, чтобы работать и жить не хуже или хотя бы не настолько хуже. Нет, не подражать надо, не обезьянничать, не копировать... Это всегда муть. Ведь и японцы никому не подражали, хотя у всех учились. Надо бы по-своему, совсем по-своему, но зная, понимая их преимущества, их силы, используя их опыт...
Начать бы опять с того места, до которого дошли было Рябушинский, и Щукин, и Манташев, и Столыпин с Кривошеиным. Ну да хватит. Пустился, старый дурак, в мечтания. Целую всех моих родных и милых, Лев. Дорогие и родные! Очень трудно писать много, даже только несколько писем, так как все время что-то срочно пишу, читаю корректуру, готовился к лекции, отвечаю на телефонные звонки а мы-то отвыкли было от телефона7 , куда -то нужно идти и т. В общем, стресс, иногда уже и раздражающий. И все нарастающая страшная тревога за Польшу, ежедневно смотрим здесь телевизор. И тревога острее, злее.
Неужели повторят август 1968 года?! Ох, и тошнехонько!!! А тут вокруг пресыщенно-благополучная пестрая комфортабельная жизнь, такая чужая, такая далекая всему нашему, что не вызывает ни зависти, ни восхищения, ни гнева, а только некое отчужденное любопытство и печальные сравнения... А людей хороших вокруг нас много. И на лекции моей первой позавчера в здешнем университете было ощущение неподдельной доброжелательности, приветливости, которую излучала огромная аудитория говорят, что было больше 200 слушателей. Главное, что пропал первоначальный тупой страх — каково перед незнакомыми, на чужом языке, да еще в последние полчаса узнал, что времени у меня не два часа, а один как уложусь? Когда успокоился — заставил себя сначала примерно так, как некогда, когда шел на передовую. Мол, двум смертям не бывать, если бояться, только хуже будет, забудь все, думай лишь о том, что нужно делать сейчас, — возникло и уже до конца не остывало чувство радости от этого множества молодых глаз, лиц... Слушали они хорошо, это ведь ощущаешь сразу — видишь глаза и наклоненные головы записывающих, слышишь тишину, живую добрую тишину внимания...
И потом было и странно и приятно, когда оглушительно стучали по пюпитрам и хлопали и когда спрашивали и смеялись моим нехитрым остротам... В общем, так было хорошо, что уже повториться такое не может никогда. Потом профессора и наш старый по Москве приятель Джефри пошли с нами три профессора с женами в диковинный ресторанчик, называемый Ватиканчик Ватиканхен , расположенный против церкви, сильно модерновой, с необычайно уродливой крышей в виде серо-бетонного угловатого коленчатого вала. И вся она стекло-темно-кирпичная, на фоне таких же плоских модерновых огромных зданий: бурые стены с узкими редкими окнами — первое ощущение тюремности — холодная бездушная архитектура, и это в городе поразительно красивых старых церквей. А в ресторане, раньше принадлежавшем иезуитам, сейчас хозяйничают китайцы. Внутри китайский уют — лампы в виде круглых соломенных фонарей, на темно-красных стенах — очень изящные продолговатые китайские гравюры, кабинки со столами, отделанными красным деревом и золочеными шнурами. Кормили нас пресным рисом, знаменитой пекинской уткой, пресными помпушками, поили зеленым чаем, и на закуску десерт были сладкие, запеченные в приторное тесто бананы. С официантом-китайцем я пытался говорить на китайском, но мы установили, что его гонконгский говор сильно отличается от северного, которому учили меня. Вчера меня оторвали от письма, и к лучшему: расписался, остолоп, о китайском ресторане.
Вчера вечером мы поехали к Кади и Райни Майерам они за нами приехали в Бад-Годесберг чаевничать с отбывающими в Швейцарию родителями Кади. Это тот самый доктор Руст, который присылает лекарства. Там познакомились с землячкой, зовут Муза. Родом из Киева, замужем за швейцарцем, живет здесь уже несколько лет, преподает в Боннском университете украинский язык и литературу 15 слушателей. Оказалось, что она училась в школе с Галей, женой Раппопорта8. И еще о тесноте мира. Ее квартира увешана картинами и рисунками Биргера, Вайсберга, Сидура и др. Она уехала в 1918 г. У нее необычайно разнообразная родня.
Сын с 1967 г. Любимый племянник в Англии — православный протоиерей московской патриархии , автор книги о матери Марии — Сергей Гакель или Гекель. И космополитические переплеты здесь встречаем постоянно. Уже в доме Беллей, удивительно теплом, пронизанном душевным теплом, безалаберном почти по-нашенски, радушном ко всем, постоянно живут три эквадорианки: Тереза, жена Винсента Белля, с дочкой, маленькой индианкой Сарой — Саритой, — и ее сестры: Марьяна и Эухения. Марьяна с немецким другом Диттером, Эухения, самая молодая, учится в педагогическом институте, пишет работу о Ферейро, работает секретаршей-переводчицей в кубинском посольстве. Но никакой латиноамериканец, никакой кубинец не может быть пунктуальным... В посольстве — школа для кубинских детей, привезли учительницу с Кубы, и у нее порядок, как в казарме. Детей водят в столовую обедать строем. Командует самая старшая девочка.
Руки назад! За три марки нам поставили фломастером число на руке, и мы могли сесть на любое место в небольшом зале, посмотреть три фильма и участвовать в дискуссии. Там я сидел рядом с турками. Первый очень наивный, напоминающий наши двадцатые годы, с лозунгами, разумеется, сильно революционными, но есть потрясающие кадры, явно неподдельные, страшного быта индейских деревень и работы батраков на гасиендах... Мы посмотрели только два из трех возможных — устали, в тот день я как раз читал первую лекцию. Сегодня смотрели квартиру, которую нам предоставляет ВДР это ихнее телерадио в очень хорошем районе. Комнаты хорошие, в окно смотрит большая по-нашему белая береза. Немецкие, как правило, потемнее корой. Но нужно кое-что оборудовать, обставить и т.
Так что переедем после отъезда наших Павла—Майки12 в начале января. К тому времени и телефон проведут. Главное, эта квартира будет ничтожно мало стоить. А здесь это важно, цены кусачие. Например, очень дорого стоит городской транспорт. Автобус от университета до центра 1,5 марки по курсу 50 коп. А если ехать отсюда до конца линии в Бонн и в Бад-Годесберг, то билет стоит только туда 3,50. В то же время за полный пластмешок фруктов виноград, бананы, помидоры — всего по 1 кг заплатили 7 марок. Но чего я опять полез в рыночные справки...
Посреди роскошной улицы магазинов, забегаловок, ослепительных витрин, разноцветных реклам и т. Молодой очень лохматый парень в джинсах и деревянных башмаках на босу ногу играет на гармони, чуть подальше стоит флейтист, и перед каждым мисочка или шапка для монет... А в нескольких шагах стойки, переполненные великолепными фруктовыми натюрмортами, — Раю они впечатляют больше всех супер-сверх-ультра-роскошных витрин... Интересно, как будет сегодня вечером, — обязательно потом напишу вам. Вчера слышали голоса Светы и Комы13 — если бы вы, черти, могли хоть как-то представить себе, что это для нас значит. Ведь мы таки и не уехали, и наверное, никогда не уедем от вас. Это и очень радостно — сознание глубочайшей неразрывной связанности — и временами очень больно, что нельзя сесть на такси или в метро и приехать. Однако хватит. Целую крепко.
Дорогие все! Скоро напишу подробно. Сейчас мы стараемся так настроить себя, чтобы оставаться всегда такими, как были до сих пор.
Копелев был исключен из Союза писателей с полным запретом публиковаться, а ранее его исключили из КПСС. В 1980 году он выехал в Германию.
Таким образом, жизнь Льва Зиновьевича словно бы раскололась пополам. Он описал это вместе со своей женой, писательницей Раисой Орловой, в двух книгах — «Мы жили в Москве» и «Мы живем в Кельне». В Германии Копелев писал по-русски и по немецки этот язык он в совершенстве знал с детства. В своих книгах писатель все больше внимания уделял историческим связям между Россией и Германией. Он близко сдружился с Генрихом Беллем.
Оба выдающихся писателя участвовали в войне по разные стороны линии фронта. Таким образом возникла совместная книга «Почему мы стреляли друг в друга». Копелев и Белль дают в ней детальное описание своих биографий и эволюции жизненных взглядов на фоне военных действий. К повествованию примыкают статьи, написанные членами комитета "Антифа", выдержки из фронтовых писем простых военнослужащих, советские и немецкие пропагандистские листовки. Это было первое в науке подобное исследование русско-немецких взаимоотражений.
По мнению Копелева, каждый представитель таких народов должен иметь возможность встречаться с людьми других национальностей, культурное многообразие Европейского Дома должно быть открыто для каждого.