Читайте краткое изложение повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие», подробный разбор данного произведения, его стилистических особенностей и характеристик, основные сведения об авторе. А зори здесь тихие слушать на видеосервисе Wink. Ария Женьки из оперы "А зори здесь тихие" в исполнении концертного камерного оркестра ДШИ им. Е. А. Мравинского. Название повести «А зори здесь тихие» появилось уже после того, как работа над книгой была окончена.
"А зори здесь тихие" анализ произведения (3 варианта)
| Краткая история создания повести «А зори здесь тихие» Васильева | А зори здесь тихие Серия «100 главных книг». В оформлении переплета использованы фотографии: Анатолий Гаранин, Олег Кнорринг, С. Альперин, Ярославцев / РИА Новости; Архив РИА Новости. |
| Борис Васильев: А зори здесь тихие... | Читайте краткое изложение повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие», подробный разбор данного произведения, его стилистических особенностей и характеристик, основные сведения об авторе. |
| А зори здесь тихие… (сборник) | Читать онлайн «А зори здесь тихие» Автор Борис Васильев. |
| ►▒"А зори здесь тихие..." Борис Васильев - Listen online. Music | В 1969 году Борис Васильев опубликовал пьесу «А зори здесь тихие» в журнале «Юность». |
Подвиги героев Великой Отечественной увековечены в кино. Фильм «А зори здесь тихие...»
В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки. Шел май 1942 года. На западе в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград. А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах осталось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.
Комендант разъезда хмурый старшина Васков писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод.
Шукшина, «святыми» чудаками, гибнущий в борьбе с браконьерами, покушающимися в корыстных целях на жизнь природы в той или иной мере и зачастую в повторяющейся художественной манере проводят принципиальную для Васильева мысль о ложности и опасности для человека насильственных вторжений в естественный и прекрасный ход бытия. Психология во многом типичного для поколения Васильева соотечественника — сына бурной и неоднозначной эпохи — раскрывается в автобиографической повести писателя Летят мои кони 1982. Искания и пути российской интеллигенции в контексте отечественной истории 19—20 вв. Проблемы «смутного времени» исторического «тупика» и поиски выхода из него — центральные в исторических романах Васильева Вещий Олег 1996 и Князь Ярослав и его сыновья 1997. Сходные вопросы поднимает писатель и в своих... Из энциклопедии "Кругосвет".
Сроду он так быстро деревьев не валивал — и откуда сила взялась. Нажал плечом, положил на сухой ельник, чтоб шуму больше было. Задыхаясь, метнулся назад, на то место, откуда наблюдал.
Выглянул осторожно. Женька уже на берегу стояла — боком к нему и к немцам. Спокойно натягивала на себя легкую рубашку, и шелк лип, впечатывался в тело и намокал, становясь почти прозрачным под косыми лучами бьющего из-под леса солнца.
Она, конечно, знала об этом, знала и потому неторопливо, плавно изгибалась, разбрасывая по плечам волосы. И опять Васкова до черного ужаса обожгло ожидание очереди, что брызнет сейчас из-за кустов, ударит, изуродует, сломает это буйно-молодое тело. Сверкнув запретно белым, Женька стащила из-под рубашки мокрые трусики, отжала их и аккуратно разложила на камнях.
Села рядом, вытянув ноги, подставив солнцу до земли распущенные волосы. А тот берег молчал. Молчал, и кусты нигде не шевелились, и Васков, как ни всматривался, не мог понять, там ли еще немцы или уже отошли.
Гадать было некогда, и комендант, наскоро скинув гимнастерку, сунул в карман галифе наган и, громко ломая валежник, пошел на берег. Хотел весело крикнуть — не вышло, горло сдавило. Вылез из кустов на открытое место — сердце чуть ребра не выламывало от страха.
Подошел к Комельковой. Так что одевайся. Хватит загорать.
Поорал для той стороны, а что Комелькова ответила — не расслышал. Он весь туда был сейчас нацелен, на немцев, в кусты. Так был нацелен, что казалось ему — шевельнись листок, и он услышит, уловит, успеет вот за этот валун упасть и наган выдернуть.
Но пока вроде ничего там не шевелилось. Женька потянула его за руку, он сел рядом и вдруг увидел, что она улыбается, а глаза, настежь распахнутые, ужасом полны, как слезами, и ужас этот живой и тяжелый, как ртуть. Она что-то еще говорила, даже смеялась, но Федот Евграфыч ничего уже не мог слышать.
Увести ее, увести за кусты надо было немедля, потому что не мог он больше каждое мгновение считать, когда ее убьют. Но чтоб легко все было, чтоб фрицы проклятые не доперли, что игра все это, что морочат им головы их немецкие, надо было что-то придумать. Женька завизжала, как положено, вскочила, за ним бросилась.
Васков сперва по бережку побегал, от нее уворачиваясь, а потом за кусты скользнул и остановился, только когда в лес углубился достаточно. И хватит с огнем играться. Сунул, отвернувшись, юбку, а она не взяла, и рука висела в воздухе.
Ругнуться хотел, оглянулся — а боец Комелькова, закрывши лицо, скорчившись, сидела на земле, и круглые плечи ее ходуном ходили под узкими ленточками рубашки… Это потом они хохотали. Потом, когда узнали, что немцы ушли. Хохотали над охрипшей Осяниной, над Гурвич, что юбку прожгла, над чумазой Четвертак, над Женькой, как она фрицев обманывала, над ним, старшиной Васковым.
До слез, до изнеможения хохотали, и он смеялся, забыв вдруг, что старшина по званию, а помня только, что провели немцев за нос, лихо провели, озорно, и что теперь немцам этим в страхе и тревоге вокруг Легонтова озера сутки топать. Тут все захлопотали, полотенце на камнях расстелили, стали резать хлеб, сало, рыбу разделывать. И пока они занимались этими бабскими делами, старшина, как положено, сидел в отдалении, курил, ждал, когда к столу покличут, и устало думал, что самое страшное — позади… 7 Лиза Бричкина все девятнадцать лет прожила в ощущении завтрашнего дня.
Каждое утро ее обжигало нетерпеливое предчувствие ослепительного счастья, и тотчас же выматывающий кашель матери отодвигал это свидание с праздником на завтрашний день. Не убивал, не перечеркивал — отодвигал. Пять лет изо дня в день он приветствовал ее этими словами.
Лиза шла во двор задавать корм поросенку, овцам, старому казенному мерину. Умывала, переодевала и кормила с ложечки мать. Готовила обед, прибиралась в доме, обходила отцовские квадраты и бегала в ближнее сельпо за хлебом.
Подружки ее давно кончили школу: кто уехал учиться, кто уже вышел замуж, а Лиза кормила, мыла, скребла и опять кормила. И ждала завтрашнего дня. Завтрашний день никогда не связывался в ее сознании со смертью матери.
Она уже с трудом помнила ее здоровой, но в саму Лизу было вложено столько человеческих жизней, что представлению о смерти просто не хватало места. В отличие от смерти, о которой с такой нудной строгостью напоминал отец, жизнь была понятием реальным и ощутимым. Она скрывалась где-то в сияющем завтра, она пока обходила стороной этот затерянный в лесах кордон, но Лиза знала твердо, что жизнь эта существует, что она предназначена для нее и что миновать ее невозможно, как невозможно не дождаться завтрашнего дня.
А ждать Лиза умела. С четырнадцати лет она начала учиться этому великому женскому искусству. Вырванная из школы болезнью матери, ждала сначала возвращения в класс, потом — свидания с подружками, потом — редких свободных вечеров на пятачке возле клуба, потом… Потом случилось так, что ей вдруг нечего оказалось ждать.
Подружки ее либо еще учились, либо уже работали и жили вдали от нее, в своих интересах, которые со временем она перестала ощущать. Парни, с которыми когда-то так легко и просто можно было потолкаться и посмеяться в клубе перед сеансом, теперь стали чужими и насмешливыми. Лиза начала дичиться, отмалчиваться, обходить сторонкой веселые компании, а потом и вовсе перестала ходить в клуб.
Так уходило ее детство, а вместе с ним и старые друзья. А новых не было, потому что никто, кроме дремучих лесников, не заворачивал на керосиновые отсветы их окошек. И Лизе было горько и страшно, ибо она не знала, что приходит на смену детству.
В смятении и тоске прошла глухая зима, а весной отец привез на подводе охотника. У нас мать помирает. Отец с гостем долго пили на кухне водку.
За дощатой стеной надсадно бухала мать. Лиза бегала в погреб за капустой, жарила яичницу и слушала. Говорил больше отец.
Стаканами вливал в себя водку, пальцами хватал из миски капусту, пихал ее в волосатый рот и, давясь, говорил и говорил. Жизнь, как лес, прореживать надо, чистить, так выходит? Сухостой там, больные стволы, подлесок.
Дурную траву с поля вон. Ежели лес, то мы, лесники, понимаем. Тут мы понимаем, ежели это лес.
А ежели это жизнь? Ежели теплое, бегает да пишшит? А почему мешает?
Не-ет, мил человек, это мы его обвиноватили. Сами обвиноватили, а его не спросили. По совести это?
Ну, а волк и заяц — совместимые? Погоди ржать, погоди, мил человек!.. Ладно, приказано считать волков врагами населения.
Взялись мы за это всенародно и всенародно же перестреляли всех волков по всей России! Что будет? Бегать им надо, зверью-то, чтоб в здоровье существовать.
Бегать, мил человек, понятно? А чтоб бегать, страх нужен, страх, что тебя сожрать могут. Конечно, можно жизнь в один цвет пустить.
Это можно, только зачем? Для спокойствия? Так ведь зайцы зажиреют, обленятся, работать перестанут без волков-то.
Что тогда? Своих волков выращивать начнем или из-за границы покупать для страху? Невыгодно им меня кулачить.
В дверях остановился. А тебя дочка проводит. Укажет там.
Лиза тихо сидела в углу. Охотник был городским, белозубым, еще молодым, и это смущало. Неотрывно рассматривая его, она вовремя отводила глаза, страшась столкнуться с ним взглядом, боясь, что он заговорит, а она не сможет ответить или ответит глупо.
На сеновале было темно, как в погребе. Лиза остановилась у входа, подумала, забрала у гостя тяжелый казенный тулуп и комковатую подушку. По шаткой лестнице поднялась наверх, ощупью разворошила сено, бросила в изголовье подушку.
Можно было спускаться, звать гостя, но она, настороженно прислушиваясь, все еще ползала в темноте по мягкому прошлогоднему сену, взбивая его и раскладывая поудобнее. В жизни она бы никогда не призналась себе, что ждет скрипа ступенек под его ногами, хочет суетливой и бестолковой встречи в темноте, его дыхания, шепота, даже грубости. Нет, никаких грешных мыслей не приходило ей в голову: просто хотелось, чтобы вдруг в полную мощь забилось сердце, чтобы пообещалось что-то туманное, жаркое, помаячило бы и — исчезло.
Но никто не скрипел лестницей, и Лиза спустилась. Гость курил у входа, и она сердито сказала, чтобы он не вздумал курить на сеновале. И ушел спать.
А Лиза побежала в дом убирать посуду. И пока убирала ее, тщательно, куда медленнее обычного вытирая каждую тарелку, опять со страхом и надеждой ожидала стука в окошко. И опять никто не постучал.
Лиза задула лампу и пошла к себе, слушая привычный кашель матери и тяжелый храп выпившего отца. Каждое утро гость исчезал из дома и появлялся только поздним вечером, голодный и усталый. Лиза кормила его; он ел торопливо, но без жадности, и это нравилось ей.
Поев, он сразу же шел на сеновал, а Лиза оставалась, потому что стелить постель больше не требовалось. Так ничего и не подстрелил. Смешно, правда?
Больше они не говорили, но, как только он ушел, Лиза кое-как убралась на кухне и юркнула во двор. Долго бродила вокруг сарая, слушала, как вздыхает и покашливает гость, грызла пальцы. А потом тихо отворила дверь и быстро, боясь передумать, полезла на сеновал.
Лиза молчала, сидя где-то совсем рядом с ним в душной темноте сеновала. Он слышал ее изо всех сил сдерживаемое дыхание. Лизе казалось, что он улыбается.
Злилась, ненавидела его и себя и сидела. Она не знала, зачем сидит, как не знала и того, зачем шла сюда. Она почти никогда не плакала, потому что была одинока и привыкла к этому, и теперь ей больше всего на свете хотелось, чтобы ее пожалели.
Чтобы говорили ласковые слова, гладили по голове, утешали и — в этом она себе не признавалась, — может быть, даже поцеловали. Но не могла же она признаться, что последний раз ее целовала мама пять лет назад и что поцелуй нужен ей сейчас как залог того прекрасного завтрашнего дня, ради которого она жила на земле. И зевнул.
Длинно, равнодушно, с завыванием. Лиза, кусая губы, метнулась вниз, больно ударилась коленкой о лестницу и вылетела во двор, с силой хлопнув дверью. Утром она слышала, как отец запрягал казенного Дымка, как гость прощался с матерью, как скрипели ворота.
Лежала, прикидываясь спящей, а из-под закрытых век ползли слезы. В обед вернулся подвыпивший отец. Со стуком высыпал на стол колючие куски синеватого колотого сахара, сказал с удивлением: — А он птица, гость-то наш!
Сахару велел нам отпустить, во как. А мы его в сельпе-то своем уж год не видали. Целых три кило сахару!
Потом он замолчал, долго хлопал себя по карманам и из кисета достал смятый клочок бумаги. В лесу совсем одичаешь. В августе приезжай, устрою в техникум с общежитием».
Подпись и адрес. И больше ничего — даже привета. Через месяц умерла мать.
Всегда угрюмый, отец теперь совсем озверел, пил втемную, а Лиза по-прежнему ждала завтрашнего дня, покрепче запирала на ночь двери от отцовских дружков. Но отныне этот завтрашний день прочно был связан с августом, и, слушая пьяные крики за стеной, Лиза в тысячный раз перечитывала затертую до дыр записку. Но началась война, и вместо города Лиза попала на оборонные работы.
Все лето рыла окопы и противотанковые укрепления, которые немцы аккуратно обходили, попадала в окружения, выбиралась из них и снова рыла, с каждым разом все дальше и дальше откатываясь на восток. Поздней осенью она оказалась где-то за Валдаем, прилепилась к зенитной части и поэтому бежала сейчас на 171-й разъезд… Васков понравился Лизе сразу: когда стоял перед их строем, растерянно моргая еще сонными глазами. Понравилось его твердое немногословие, крестьянская неторопливость и та особая, мужская основательность, которая воспринимается всеми женщинами как гарантия незыблемости семейного очага.
А случилось так, что вышучивать коменданта стали все: это считалось хорошим тоном. Лиза не участвовала в подобных разговорах, но когда всезнающая Кирьянова со смехом объявила, что старшина не устоял перед прелестями квартирной хозяйки, Лиза вдруг вспыхнула: — Неправда это! В душку военного втюрилась!
Тут все загалдели, захохотали, а Лиза разревелась и убежала в лес. Плакала на пеньке, пока ее не отыскала Рита Осянина. Проще жить надо.
Проще, понимаешь? Но Лиза жила, задыхаясь от застенчивости, а старшина — от службы, и никогда бы им и глазами-то не столкнуться, если бы не этот случай. И поэтому Лиза летела через лес как на крыльях.
И, думая о нем, она проскочила мимо приметной сосны, а когда у болота вспомнила о слегах, возвращаться уже не хотелось. Все кругом было в буреломе, сухостоях и валежнике, и Лиза быстро подобрала подходящую жердь. Перед тем как лезть в дряблую жижу, она затаенно прислушалась, а потом деловито сняла с себя юбку.
Привязав ее к вершине жерди, заботливо подоткнула гимнастерку под ремень и, подтянув голубые казенные рейтузы, шагнула в болото. На этот раз никто не шел впереди, расталкивая грязь. Жидкое месиво цеплялось за бедра, волоклось за ней, и Лиза с трудом, задыхаясь и раскачиваясь, продвигалась вперед.
Шаг за шагом, цепенея от ледяной воды и не спуская глаз с двух сосенок на островке. Но не грязь, не холод, не живая, дышащая под ногами почва были ей страшны. Страшным было полное одиночество, мертвая загробная тишина, повисшая над бурым болотом.
Лиза ощущала почти животный ужас, и ужас этот не только не исчезал, а с каждым шагом все больше и больше накапливался в ней, и она дрожала беспомощно и жалко, боясь оглянуться, сделать лишнее движение или хотя бы громко вздохнуть. Она плохо помнила, как выбралась на островок. Вползла на коленях, ткнулась ничком в прелую траву и заплакала.
Всхлипывала, размазывая слезы по толстым щекам, дрожа от холода, одиночества и омерзительного липучего страха. Вскочила вдруг — и слезы уже не текли. Шмыгая носом, прошла островок, прицелилась, как двигаться дальше, и, не отдохнув, не успокоившись, не собравшись с духом и силами, полезла в топь.
Поначалу было неглубоко, и Лиза успела отдышаться и даже повеселела. Последний кусок оставался, и каким бы трудным он ни был, дальше шла суша, твердая, родная земля с травой и деревьями. И Лиза уже думала, где бы ей помыться, вспоминала все лужи да бочажки по дороге и прикидывала, стоит ли полоскать одежду или уж дотерпеть до разъезда.
Там ведь совсем пустяк оставался, дорогу она хорошо запомнила со всеми ее поворотами и смело рассчитывала за час-полтора добежать до своих. Идти труднее стало, топь до колен добралась, но теперь с каждым рывком приближался берег, и Лиза уже отчетливо, до трещинок видела пень, с которого старшина тогда в болото сиганул. Смешно сиганул, неуклюже: чуть на ногах устоял.
И Лиза опять начала думать о Васкове и даже заулыбалась. Споют они, обязательно даже споют, когда выполнит комендант боевой приказ и вернется на разъезд. Только схитрить придется, схитрить и выманить его вечером в лес.
А там… Там поглядим, кто сильнее: она или квартирная хозяйка, у которой всего-то достоинств, что под одной крышей со старшиной… Огромный бурый пузырь гулко вспучился перед нею. Это было так неожиданно, что Лиза, не успев вскрикнуть, инстинктивно шарахнулась в сторону. Всего на шаг в сторону, а ноги сразу потеряли опору, повиснув где-то в холодной зыбкой пустоте, и топь мягкими тисками сдавила бедра.
Давно копившийся ужас вдруг разом выплеснулся наружу, острой болью отдавшись в сердце. Пытаясь во что бы то ни стало удержаться, выкарабкаться на тропу, Лиза всей тяжестью навалилась на шест. Сухая жердина звонко хрустнула, и Лиза лицом вниз упала в холодную жидкую грязь.
Земли не было. Ноги медленно, страшно медленно тащило вниз, руки без толку гребли топь, и Лиза, задыхаясь, извивалась в жидком месиве. А тропа была где-то совсем рядом: шаг, полшага до нее, но эти полшага уже невозможно было сделать.
На помощь!.. Жуткий одинокий крик долго звенел над равнодушным ржавым болотом. Взлетал к вершинам сосен, путался в молодой листве ольшаника, падал до хрипа и снова из последних сил взлетал к безоблачному небу.
Лиза долго видела это синее прекрасное небо. Хрипя, выплевывала грязь и тянулась, тянулась к нему, тянулась и верила. Над деревьями медленно всплыло солнце, лучи упали на болото, и Лиза в последний раз увидела его свет — теплый, нестерпимо яркий, как обещание завтрашнего дня.
И до последнего мгновения верила, что это завтра будет и для нее… 8 Пока хохотали да закусывали понятное дело, сухим пайком , противник далеко оторвался. Драпанул, проще говоря, от шумного берега, от звонких баб да невидимых мужиков, укрылся в лесах, затаился и — как не было. Это Васкову не нравилось.
Опыт он имел не только боевой, а еще и охотничий и отлично понимал, что врага да медведя с глазу спускать не годится. Леший его ведает, что он там еще напридумал, куда рванется, где оставит секреты. Тут же выходило прямо как на плохой облоге, когда не поймешь, кто за кем охотится: ты за медведем или медведь за тобой.
И чтобы такого не случилось, старшина девчат на берегу оставил, а сам с Осяниной произвел поиск. Я стал — ты стала, я лег — ты легла. С немцем в хованки играть — почти как со смертью, так что в ухи вся влезь.
В ухи да в глаза. Сам он впереди держался. От куста к кусту, от скалы к скале.
До боли в заросли всматривался, ухом к земле приникал, воздух нюхал — весь взведенный был, как граната. Высмотрев все и до звона наслушавшись, чуть рукой шевелил — и Осянина тут же к нему подбиралась. Молча вдвоем слушали, не хрустнет ли где валежник, не заблажит ли дура сорока, и опять старшина, пригнувшись, тенью скользил вперед, в следующее укрытие, а Рита оставалась на месте, слушая за двоих.
Так прошли они гряду, выбрались на основную позицию, а потом — в соснячок, по которому Бричкина утром, немцев обойдя, к лесу вышла.
Благодаря увлекательной сюжетной линии игроки отправляются в межгалактическое приключение, чтобы помочь очаровательному инопланетному персонажу по имени Коди найти дорогу домой. В игре есть сетка, заполненная буквами, и игроки должны использовать свои знания и словарный запас, чтобы составлять слова, которые вписываются в сетку. На каждом уровне представлена уникальная тема, например, история, наука или поп-культура, и игроки должны найти скрытые слова, связанные с этой темой.
Борис Васильев - А зори здесь тихие… (сборник)
| Читаем вслух: Борис Васильев «А зори здесь тихие» | СКУНБ им. Лермонтова | Кем были прототипы героев повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие»? |
| Васильев Борис Львович — биография сценариста, личная жизнь, фото, фильмы | Кем были прототипы героев повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие»? |
Читаем вслух: Борис Васильев «А зори здесь тихие»
Требовательный и строгий начальник. Чтит устав и старается действовать, сообразуясь с ним, чтобы компенсировать недостаток образования. Рита Осянина Маргарита Степановна Осянина урождённая Муштакова — младший сержант, командир отделения. У неё в подчинении находится несколько девушек-зенитчиц. Возраст — 20 лет. Молодая неулыбчивая вдова , её муж- старший лейтенант , заместитель начальника погранзаставы , погиб во второй день войны. Маргарита считает своим долгом отомстить фашистам за смерть мужа. Она отправляется на фронт санинструктором, позднее оканчивает зенитную школу и становится зенитчицей. Ранее, ещё до событий повести, она расстреливает из зенитного пулемета немецкого корректировщика, выбросившегося с парашютом из сбитого аэростата. У неё есть маленький сын Альберт Алик и больная мама. После гибели Маргариты Васков забирает её сына к себе на воспитание.
Женька Комелькова Евгения Комелькова — рядовой боец. Возраст — 19 лет. Из семьи военного. Любовница «штабного командира». Девушка с малых лет привыкла ничего не бояться: вместе с отцом охотилась на кабанов, ездила верхом, стреляла в тире. Женя — девушка с красивой внешностью « русалка » : точёная фигура, зелёные глаза, «высокая, рыжая, белокожая». Вся семья Евгении погибла в первые дни войны, когда захватившие город немцы устраивают расстрел членов семей комсостава, самой ей удалось спастись благодаря эстонке, которая спрятала её у себя дома. Надёжный и храбрый боец. Героически погибает в перестрелке с немцами, уводя их от раненой Риты Осяниной. Елизавета Бричкина Елизавета Ивановна Бричкина — рядовой боец, девушка из простой семьи.
Роман «А зори здесь тихие…» стал для россиян самой важной книгой о Великой Отечественной войне 9 мая 2021 10:12 Интернет-журнал "Лицей" Книжный сервис по подписке MyBook провел опрос среди пользователей и узнал, стоит ли изучать литературу о Великой Отечественной войне в школе и какую книгу должен прочесть каждый. По итогам исследования с участием более двух тысяч россиян, на первом месте оказался роман Бориса Васильева «А зори здесь тихие…».
На рассвете, выбравшись из болота на землю, увидел старшина чернеющую на поверхности топи армейскую юбку Бричкиной, привязанную к шесту, и понял, что Лиза погибла в трясине. Надежды на помощь теперь не было… Глава 12 С тяжелыми мыслями о том, что «проиграл он вчера всю свою войну» , но с надеждой, что живы Рита и Женька, Васков отправляется на поиски диверсантов.
Набредает на заброшенную избу, оказавшуюся убежищем немцев. Наблюдает, как прячут они взрывчатку и уходят на разведку. Одного из оставшихся в ските врагов Васков убивает и забирает оружие. На берегу речки, где вчера «спектакль фрицам устраивали» , старшина и девушки встречаются — с радостью, как родные.
Старшина говорит о том, что Галя и Лиза погибли смертью храбрых, и о том, что всем им предстоит принять последний, по всей видимости, бой. Глава 13 Немцы вышли на берег, и бой начался. Не отдавать немцу ни клочка на этом берегу. Как ни тяжело, как ни безнадежно — держать».
Казалось Федоту Васкову, что он последний сын своей Родины и последний ее защитник. Отряд не давал немцам перейти на другой берег. Риту тяжело ранило в живот осколком гранаты. Отстреливаясь, Комелькова старалась увести за собой немцев.
Веселая, улыбчивая и неунывающая Женька даже не сразу поняла, что ее ранили — ведь глупо и невозможно было погибнуть в девятнадцать лет! Она стреляла, пока были патроны и силы. Старшина делится с Осяниной своим впервые появившимся сомнением: стоило ли беречь канал и дорогу ценой гибели девочек, впереди у которых была вся жизнь? Но Рита считает, что «Родина не с каналов начинается.
Совсем не оттуда. А мы ее защищали. Сначала ее, а уж потом канал». Васков направился навстречу врагам.
Услышав слабый звук выстрела, вернулся.
Чтобы знали и помнили потомки о героях, заплативших высокую цену за Великую Победу. Представляем вашему вниманию аудиофрагмент из книги Бориса Васильева «А зори здесь тихие... Данная книга имеется в печатном формате в секторе абонемента, где вы можете взять её для домашнего чтения.
Васильев, Б. А зори здесь тихие...
Борис Васильев - А зори здесь тихие…
Туда, значит… Может, боишься одна-то? Понимать должна. Не мешкайте там, переживать опосля будем. Федот Евграфыч вслед ей глядел, пока не скрылась: плохо шла.
Себя слушала, не противника. Эх, вояки… Соня тускло глядела в небо полузакрытыми глазами. Старшина опять попытался прикрыть их, и опять у него ничего не вышло.
Тогда он расстегнул кармашки на ее гимнастерке и достал оттуда комсомольский билет, справку о курсах переводчиков, два письма и фотографию. На фотографии той множество гражданских было, а кто в центре — не разобрал Васков: здесь аккурат нож ударил. А Соню нашел: сбоку стояла в платьишке с длинными рукавами и широким воротом: тонкая шея торчала из того ворота, как из хомута.
Он припомнил вчерашний разговор, печаль Сонину и с горечью подумал, что даже написать некуда о геройской смерти рядового бойца Софьи Соломоновны Гурвич. Потом послюнил ее платочек, стер с мертвых век кровь и накрыл тем платочком лицо. А документы к себе в карман положил.
В левый — рядом с партбилетом. Сел подле и закурил из трижды памятного кисета. Ярость его прошла, да и боль приутихла: только печалью был полон, по самое горло полон, аж першило там.
Теперь подумать можно было, взвесить все, по полочкам разложить и понять, как действовать дальше. Он не жалел, что прищучил дозорных и тем открыл себя. Сейчас время на него работало, сейчас по всем линиям о них и диверсантах доклады шли, и бойцы, поди, уж инструктаж получали, как с фрицами этими проще покончить.
Три, ну, пусть пять даже часов оставалось драться вчетвером против четырнадцати, а это выдержать можно было. Тем более что сбили они немцев с прямого курса и вокруг Легонтова озера наладили. А вокруг озера — сутки топать.
Команда его подошла со всеми пожитками: двое ушло — в разные, правда, концы, — а барахлишко их осталось, и отряд уж обрастать вещичками начал, как та запасливая семья. Галя Четвертак закричала было, затряслась, Соню увидев, но Осянина крикнула зло: — Без истерик тут! Стала на колени возле Сониной головы, тихо плакала.
А Рита только дышала тяжело, а глаза сухие были, как уголья. Взял топорик эх, лопатки не захватил на случай такой! Поискал, потыкался — скалы одни, не подступишься.
Правда, яму нашел. Веток нарубил, устелил дно, вернулся. А про себя подумал: не это главное.
А главное, что могла нарожать Соня детишек, а те бы — внуков и правнуков, а теперь не будет этой ниточки. Маленькой ниточки в бесконечной пряже человечества, перерезанной ножом… — Берите, — сказал. Комелькова с Осяниной за плечи взяли, а Четвертак — за ноги.
Понесли, оступаясь и раскачиваясь, и Четвертак все ногой загребала. Неуклюжей ногой, обутой в заново сотворенную чуню. А Федот Евграфыч с Сониной шинелью шел следом.
Положили у края: голова плохо легла, все набок заваливалась, и Комелькова подсунула сбоку пилотку. А Федот Евграфыч, подумав и похмурившись ох, не хотел он делать этого, не хотел! Да не здесь — за коленки!
Держи, Осянина. Приказываю, держи. Сдернул второй сапог, кинул Гале Четвертак: — Обувайся.
И без переживаний давай: немцы ждать не будут. Спустился в яму, принял Соню, в шинель обернул, уложил. Стал камнями закладывать, что девчата подавали.
Работали молча, споро. Вырос бугорок: поверх старшина пилотку положил, камнем ее придавив. А Комелькова — веточку зеленую.
Сориентировал карту, крестик нанес. Глянул: а Четвертак по-прежнему в чуне стоит. Почему не обута?
Затряслась Четвертак: — Нет! Нельзя так! У меня мама — медицинский работник… — Хватит врать!
Нет у тебя мамы! И не было! Подкидыш ты, и нечего тут выдумывать!
Горько, обиженно — словно игрушку у ребенка сломали… 10 — Ну зачем же так, ну зачем? Как немцы, остервенеем… Смолчала Осянина… А Галя действительно была подкидышем, и даже фамилию ей в детском доме дали: Четвертак. Потому что меньше всех ростом вышла, в четверть меньше.
Детдом размещался в бывшем монастыре; с гулких сводов сыпались жирные пепельные мокрицы. Плохо замазанные бородатые лица глядели со стен многочисленных церквей, спешно переделанных под бытовые помещения, а в братских кельях было холодно, как в погребах. В десять лет Галя стала знаменитой, устроив скандал, которого монастырь не знал со дня основания.
Отправившись ночью по своим детским делам, она подняла весь дом отчаянным визгом. Выдернутые из постелей воспитатели нашли ее на полу в полутемном коридоре, и Галя очень толково объяснила, что бородатый старик хотел утащить ее в подземелье. Создалось «Дело о нападении…», осложненное тем, что в округе не было ни одного бородача.
Галю терпеливо расспрашивали приезжие следователи и доморощенные Шерлоки Холмсы, и случай от разговора к разговору обрастал все новыми подробностями. И только старый завхоз, с которым Галя очень дружила, потому что именно он придумал ей такую звучную фамилию, сумел докопаться, что все это выдумка. Галю долго дразнили и презирали, а она взяла и сочиняла сказку.
Правда, сказка была очень похожа на мальчика с пальчика, но, во-первых, вместо мальчика оказалась девочка, а во-вторых, там участвовали бородатые старики и мрачные подземелья. Слава прошла, как только сказка всем надоела. Галя не стала сочинять новую, но по детдому поползли слухи о зарытых монахами сокровищах.
Кладоискательство с эпидемической силой охватило воспитанников, и в короткий срок монастырский двор превратился в песчаный карьер. Не успело руководство справиться с этой напастью, как из подвалов стали появляться призраки в развевающихся белых одеждах. Призраков видели многие, и малыши категорически отказались выходить по ночам со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Дело приняло размеры бедствия, и воспитатели вынуждены были объявить тайную охоту за ведьмами. И первой же ведьмой, схваченной с поличным в казенной простыне, оказалась Галя Четвертак. После этого Галя примолкла.
Прилежно занималась, возилась с октябрятами и даже согласилась петь в хоре, хотя всю жизнь мечтала о сольных партиях, длинных платьях и всеобщем поклонении. Тут ее настигла первая любовь, а так как она привыкла все окружать таинственностью, то вскоре весь дом был наводнен записками, письмами, слезами и свиданиями. Зачинщице опять дали нагоняй и постарались тут же от нее избавиться, спровадив в библиотечный техникум на повышенную стипендию.
Война застала Галю на третьем курсе, и в первый же понедельник вся их группа в полном составе явилась в военкомат. Группу взяли, а Галю нет, потому что она не подходила под армейские стандарты ни ростом, ни возрастом. Но Галя, не сдаваясь, упорно штурмовала военкома и так беззастенчиво врала, что ошалевший от бессонницы подполковник окончательно запутался и в порядке исключения направил Галю в зенитчицы.
Осуществленная мечта всегда лишена романтики. Реальный мир оказался суровым и жестоким и требовал не героического порыва, а неукоснительного исполнения воинских уставов. Праздничная новизна улетучилась быстро, а будни были совсем непохожи на Галины представления о фронте.
Галя растерялась, скисла и тайком плакала по ночам. Но тут появилась Женька, и мир снова завертелся быстро и радостно. А не врать Галя просто не могла.
Собственно, это была не ложь, а желания, выдаваемые за действительность И появилась на свет мама — медицинский работник, в существование которой Галя почти поверила сама. Времени потеряли много, и Васков сильно нервничал. Важно было поскорее уйти отсюда, нащупать немцев, сесть им на хвост, а потом пусть дозорных находят.
Тогда уже старшина над ними висеть будет, а не наоборот. Висеть, дергать, направлять, куда надо, и… ждать. Ждать, когда наши подойдут, когда облава начнется.
Но… провозились: Соню хоронили, Четвертак уговаривали, — время шло. Федот Евграфыч пока автоматы проверил, винтовки лишние — Бричкиной и Гурвич — в укромное место упрятал, патроны поровну поделил. Спросил у Осяниной: — Из автомата стреляла когда?
Освоишь, мыслю я. Коротко жаль. Тронулись, слава тебе… Он впереди шел, Четвертак с Комельковой — основным ядром, а Осянина замыкала.
Сторожко шли, без шума, да опять, видно, к себе больше прислушивались, потому что чудом на немцев не нарвались. Чудом, как в сказке. Счастье, что старшина первым их увидел.
Как из-за валуна сунулся, так и увидел: двое в упор на него, а следом остальные. И опоздай Федот Евграфыч ровно на семь шагов — кончилась бы на этом вся их служба. В две бы хороших очереди кончилась.
Но семь этих шагов были с его стороны, сделаны, и потому все наоборот получилось. И отпрянуть успел, и девчатам махнуть, чтоб рассыпались, и гранату из кармана выхватить. Хорошо, с запалом граната была: шарахнул ею из-за валуна, а когда рвануло, ударил из автомата.
В уставе бой такой встречным называется. А характерно для него то, что противник сил твоих не знает: разведка ты или головной дозор — им это непонятно. И поэтому главное тут — не дать ему опомниться.
Федот Евграфыч, понятное дело, об этом не думал. Это врублено в него было, на всю жизнь врублено, и думал он только, что надо стрелять. А еще думал, где бойцы его: попрятались, залегли или разбежались?
Треск стоял оглушительный, потому что били фрицы в его валун из всех активных автоматов. Лицо ему крошкой каменной иссекло, глаза пылью запорошило, и он почти что не видел ничего: слезы ручьем текли. И утереться времени не было.
Лязгнул затвор его автомата, назад отскочив: патроны кончились. Боялся Васков этого мгновения: на перезарядку секунды шли, а сейчас секунды эти жизнью измерялись. Рванутся немцы на замолчавший автомат, проскочат десяток метров, что разделяли их, и — все тогда.
Но не сунулись диверсанты. Голов даже не подняли, потому что прижал их второй автомат — Осяниной. Коротко била, прицельно, в упор и дала секундочку старшине.
Ту секундочку, за которую потом до гробовой доски положено водкой поить. Сколько тот бой продолжался, никто не помнил. Если обычным временем считать, — скоротечный был бой, как и положено встречному бою по уставу.
А если прожитым мерить — силой затраченной, напряжением, — на добрый пласт жизни тянуло, а кому и на всю жизнь. Галя Четвертак настолько испугалась, что и выстрелить-то ни разу не смогла. Лежала, спрятав лицо за камнем и уши руками зажав; винтовка в стороне валялась.
А Женька быстро опомнилась: била в белый свет, как в копейку. Попала — не попала: это ведь не на стрельбище, целиться некогда. Два автомата да одна трехлинеечка — всего-то огня было, а немцы не выдержали.
Не потому, конечно, что испугались, — неясность была. И, постреляв маленько, откатились. Без огневого прикрытия, без заслона, просто откатились.
В леса, как потом выяснилось. Враз смолк огонь, только Комелвкова еще стреляла, телом вздрагивая при отдаче. Добила обойму, остановилась.
Глянула на Васкова, будто вынырнув. Тишина могильная стояла, аж звон в ушах. Порохом воняло, пылью каменной, гарью.
Старшина лицо отер — ладони в крови стали: посекло осколками. Сунулся из-за камня: не стреляли. Вгляделся: в дальнем березняке, что с лесом смыкался, верхушки подрагивали.
Осторожно скользнул вперед, наган в руке зажав. Перебежал, за другим валуном укрылся, снова выглянул: на разбросанном взрывом мху кровь темнела. Много крови, а тел не было: унесли.
Полазав по камням да кусточкам и убедившись, что диверсанты никого в заслоне не оставили, Федот Евграфыч уже спокойно, в рост вернулся к своим. Лицо саднило, а усталость была, будто чугуном прижали. Даже курить не хотелось.
Полежать бы, хоть бы десять минут полежать, а подойти не успел — Осянина с вопросом: — Вы коммунист, товарищ старшина? Обалдел Васков: Увидел: Четвертак ревет в три ручья. А Комелькова — в копоти пороховой, что цыган, — глазищами сверкает: — Трусость!
Мероприятие, значит, проведем, осудим товарища Четвертак за проявленную растерянность, протокол напишем. Даже Галя реветь перестала: слушала, носом шмыгая. Поэтому как старшина и как коммунист тоже отменяю на данное время все собрания.
И докладываю обстановку: немцы в леса ушли. В месте взрыва гранаты крови много: значит, кого-то мы прищучили. Значит, тринадцать их, так надо считать.
Это первый вопрос. А второй вопрос — у меня при автомате одна обойма осталась непочатая. А у тебя, Осянина?
А что до трусости, так ее не было. Трусость, девчата, во втором бою только видно. А это растерянность просто.
От неопытности. Верно, боец Четвертак? Осяниной — вперед выдвинуться и за лесом следить.
Остальным бойцам — принимать пищу и отдыхать по мере возможности. Нет вопросов? Молча поели.
Федот Евграфыч совсем есть не хотел, а только сидел, ноги вытянув, но жевал усердно: силы были нужны. Бойцы его, друг на друга не глядя, ели по-молодому — аж хруст стоял. И то ладно: не раскисли, держатся пока.
Солнце уж низко было, край леса темнеть стал, и старшина беспокоился. Подмога что-то запаздывала, а немцы тем сумерком белесым могли либо опять на него выскочить, либо с боков просочиться в горловине между озерами, либо в леса утечь: ищи их тогда. Следовало опять поиск начинать, опять на хвост им садиться, чтобы знать положение.
Следовало, а сил не было. Да, неладно все пока складывалось, очень неладно. И бойца загубил, и себя обнаружил, и отдых требовался.
А подмога все не шла и не шла… Однако отдыху Васков себе отпустил, пока Осянина не поела. Потом встал, засупонился потуже, сказал хмуро: — В поиск со мной идет боец Четвертак. Здесь — Осянина старшая.
Задача: следом двигаться на большой дистанции. Ежели выстрелы услышите — затаиться приказываю. Затаиться и ждать, покуда мы не подойдем.
Ну, а коли не подойдем — отходите. Скрытно отходите через наши прежние позиции на запад. До первых людей; там доложите.
Конечно, шевельнулась мысль, что не надо бы с Четвертак в такое дело идти, не надо. Тут с Комельковой в самый раз: товарищ проверенный, дважды за один день проверенный — редкий мужик этим похвастать может. Но командир — он ведь не просто военачальник, он еще и воспитателем подчиненных быть обязан.
Так в уставе сказано. А устав старшина Васков уважал. Уважал, знал назубок и выполнял неукоснительно.
И поэтому сказал Гале: — Вещмешок и шинельку здесь оставишь. За мной идти след в след и глядеть, что делаю. И, что б ни случилось, молчать.
Молчать и про слезы забыть. Слушая его, Четвертак кивала поспешно и испуганно… 11 Почему немцы уклонились от боя? Уклонились, опытным ухом наверняка оценив огневую мощь точнее сказать, немощь противника?
Непраздные это были вопросы, и не из любопытства Васков голову над ними ломал. Врага понимать надо. Всякое действие его, всякое передвижение для тебя яснее ясного быть должно.
Только тогда ты за него думать начнешь, когда сообразишь, как сам он думает. Война — это ведь не просто кто кого перестреляет. Война — это кто кого передумает.
Устав для этого и создан, чтобы голову тебе освободить, чтоб ты вдаль думать мог, на ту сторону, за противника. Но как ни вертел события Федот Евграфыч, как ни перекладывал, одно выходило: немцы о них ничего не знали. Не знали: значит, те двое, которых порешил он, не дозором были, а разведкой, и фрицы, не ведая о судьбе их, спокойно подтягивались следом.
Так выходило, а какую выгоду он из всего этого извлечь мог, пока было непонятно. Думал старшина, ворочал мозгами, тасовал факты, как карточную колоду, а от дела не отвлекался. Чутко скользил, беззвучно и только что ушами не прядал по неспособности к этому.
Но ни звука, ни запаха не дарил ему ветерок, и Васков шел пока что без задержек. И девка эта непутевая сзади плелась. Федот Евграфыч часто поглядывал на нее, но замечаний делать не приходилось.
Нормально шла, как приказано. Только без легкости, вяло — так это от пережитого, от свинца над головой. А Галя уж и не помнила об этом свинце.
Другое стояло перед глазами: серое, заострившееся лицо Сони, полузакрытые, мертвые глаза ее и затвердевшая от крови гимнастерка. И… две дырочки на груди. Узкие, как лезвие.
Она не думала ни о Соне, ни о смерти — она физически, до дурноты ощущала проникающий в ткани нож, слышала хруст разорванной плоти, чувствовала тяжелый запах крови. Она всегда жила в воображаемом мире активнее, чем в действительном, и сейчас хотела бы забыть это, вычеркнуть — и не могла. И это рождало тупой, чугунный ужас, и она шла под гнетом этого ужаса, ничего уже не соображая.
Федот Евграфыч об этом, конечно, не знал. Не знал, что боец его, с кем он жизнь и смерть одинаковыми гирями сейчас взвешивал, уже был убит. Убит, до немцев не дойдя, ни разу по врагу не выстрелив… Васков поднял руку: вправо уходил след.
Легкий, чуть заметный на каменных осыпях, тут, на мшанике, он чернел затянутыми водой провалами. Словно оступились вдруг фрицы, тяжесть неся, и расписались перед ним всей разлапистой ступней. Прошел вправо, след в стороне оставляя.
Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача. Комендант разъезда хмурый старшина Васков писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорта, меняя в них лишь числа да фамилии. Не комендант, а писатель какой-то! И насчет женщин будет как положено.
Повесть написана в память тех, кто отдал свою жизнь, защищая Родину. Чтобы знали и помнили потомки о героях, заплативших высокую цену за Великую Победу. Представляем вашему вниманию аудиофрагмент из книги Бориса Васильева «А зори здесь тихие... Данная книга имеется в печатном формате в секторе абонемента, где вы можете взять её для домашнего чтения. Васильев, Б.
Театральные пьесы и киносценарии В конце апреля 1953 года Борис Васильев получил ответ от Театра Советской армии. Заведующий литературной частью Антон Сегеди просил его приехать в театр. На майские праздники автор отправился в Москву. На репетиции, на спектакли, на читки, просто так. Глядишь, тогда и пьеса получится». Борис Васильев решил посвятить себя литературе и уволился с завода. В 1955 году постановка была готова. Незадолго до премьеры Политуправление Советской Армии без объяснения причин запретило спектакль — он так и не увидел свет. С печати сняли и тираж журнала «Театр», в котором должны были опубликовать пьесу под новым названием — «Офицеры». Если бы надавали замечаний, я бы растратил уйму времени, пьесу все равно бы угробили в этом ведомстве своих мнений не меняют , а я бы привык доделывать да переделывать по указаниям, слухам, мнениям… Я слушаю только редакторов, устраняю их замечания или принимаю к сведению, но никогда ничего не переделываю во имя, так сказать, сиюминутного момента». В этом ему помог главный редактор издания «Театр» Николай Погодин — он работал там преподавателем и как раз набирал себе курс. Свой первый киносценарий Васильев написал за три дня. В 1958 году по нему сняли фильм «Очередной рейс» про двух враждующих шоферов. В мемуарах «Век необычайный» Васильев писал: «В кино я работал с огромным удовольствием не только потому, что с детства любил его, но и понимая, что это — моя единственная литературная школа, в которой я приобрету навыки литературной работы». Драматург написал пьесы-сценарии «Стучите — и откроется», «Веселый тракт», «Начало», «Отчизна моя, Россия» и «Длинный день». В 1960 году он стал членом Союза кинематографистов. Однако за произведения платили мало. Чтобы заработать на жизнь Борис Васильев вместе с женой писали закадровые тексты для киножурналов «Новости дня», «Ровесник», «Пионерия», «Иностранная хроника», для телепередач КВН. Он отправил рукопись в журнал «Волга», и через две недели получил отказ: «Повесть — сплошное очернительство славных тружеников речного флота». Не согласились печатать произведение и в издании «Знамя». Там «Иванов катер» к публикации приняли, однако печать затянулась до 1970 года. С июня 1968 года Борис Васильев работал над повестью «Весною, которой не было» о девушках-зенитчицах, которые вступили в неравный бой с немцами и погибли. В основу повести легла реальная история: в начале войны семь раненых солдат помешали немецким диверсантам взорвать железную дорогу Петрозаводск-Мурманск.
Краткая история создания повести «А зори здесь тихие» Васильева
Кратко пересказываем «А зори здесь тихие» – историю о старшине и пяти храбрых зенитчицах, которые вступили в неравный бой с врагом. Действие самого знаменитого произведения Васильева – повести «А зори здесь тихие». Повесть «А зори здесь тихие» Бориса Васильева – одно из самых проникновенных и трагических произведений о Великой Отечественной войне. А зори здесь тихие автор Борис Васильев читает Алена Сидорова. «А зори здесь тихие» — художественное произведение, написанное Борисом Васильевым, повествующее о судьбах пяти самоотверженных девушек-зенитчиц и их командира во время.
Место и время действия
- А зори здесь тихие… Повесть: краткое содержание, описание и аннотация
- Очень краткий пересказ повести «А зори здесь тихие»
- А зори здесь тихие… (сборник) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
- ►▒"А зори здесь тихие..." Борис Васильев - Listen online. Music
- Аудиокнига А зори здесь тихие… слухай онлайн бесплатно - автор Борис Васильев
- Бумажные издания
Выходные с книгой. "А зори здесь тихие..."
«А зори здесь тихие» переиздавались стотысячными тиражами, журнал «Юность» каждую новую вещь Васильева встречал аплодисмантом. Краткое содержание книги «А зори здесь тихие» (Б.Л. Васильев) по главам: основные события и важные цитаты из повести для качественной подготовки. По книге «А зори здесь тихие» в 1972 году снят одноимённый фильм, признанный шедевром отечественного кинематографа. «Женский след» в предыстории создания картины «А зори здесь тихие» был и у ее режиссера-фронтовика Станислава Ростоцкого, посвятившего фильм медсестре Анне Бекетовой, благодаря которой он после ранения остался жить. И мы хотим, чтобы в честь юбилея автора, и в преддверии Дня Великой Победы, его самая пронзительная повесть «А зори здесь тихие» зазвучала разными голосами.
«А зори здесь тихие…»: какая история была в реальной жизни
Повесть «А зори здесь тихие» была опубликована в 1968 году в популярном журнале «Юность». До сих пор это произведение возглавляет список лучших книг о Великой Отечественной войне. Проходит время, сменяются события, но остается память о человеке, о подвиге, о судьбе.
Там же она и получила свое прозвище за низкий рост. Во время боя с немцами Васков взял Галю с собой, но та не выдержав нервного напряжения от ожидания немцев, выбежала из укрытия и была застрелена нацистами. Несмотря на такую «нелепую» смерть, старшина сказал девушкам, что та погибла «в перестрелке».
Соня Гурвич Соня Гурвич — девушка, выросшая в большой еврейской семье. Она знала немецкий язык и могла бы быть хорошей переводчицей , однако переводчиков было много, поэтому ее направили в зенитчицы которых, в свою очередь, было мало. Соня вторая жертва немцев во взводе Васкова. Она отбегает от остальных, чтобы найти и вернуть кисет Васкова, и натыкается на патрульных диверсантов , убивших Соню ударом ножа в грудь.
Выберите язык игры: CodyCross Автор повести А зори здесь тихие ответ Спасибо, что посетили нашу страницу, чтобы найти ответ на кодикросс Автор повести А зори здесь тихие. Эта игра представляет собой увлекательную и захватывающую словесную головоломку, которая предлагает игрокам исследовать различные тематические миры. Благодаря увлекательной сюжетной линии игроки отправляются в межгалактическое приключение, чтобы помочь очаровательному инопланетному персонажу по имени Коди найти дорогу домой.
Она мечтает отомстить врагам за смерть мужа-пограничника. Гурвич Соня — бывшая студентка университета из интеллигентной семьи. Благодаря хорошему немецкому первое время на фронте Соня была переводчицей.
Бричкина Лиза — трудолюбивая и терпеливая дочь лесника. Когда началась война, она собиралась поступать в техникум. Комелькова Женя — весёлая красавица, потерявшая родных в первые дни войны — их расстреляли немцы. Четвертак Галя — самая младшая среди зенитчиц, сирота из детдома. Она пошла на войну ради романтики, однако её истинный вид оказался для девушки непосильным испытанием. Галя боится стрелять.
Борис Васильев: А зори здесь тихие...
повесть, которую Борис Васильев опубликовал еще в 1969 году. Повесть «А зори здесь тихие» Бориса Васильева – одно из самых проникновенных и трагических произведений о Великой Отечественной войне. А зори здесь тихие слушать на видеосервисе Wink. 3 А зори здесь были тихими-тихими. Рита шлепала босиком: сапоги раскачивались за спиной. Успех пришел к автору в 1969 году после публикации в журнале «Юность» повести «А зори здесь тихие».
Акции сегодня
- Автор повести «А зори здесь тихие…» Борис Васильев умер в Москве
- Литература. 9 класс
- О повести "А зори здесь тихие"
- «А зори здесь тихие...»: краткое содержание повести Бориса Васильева - ReadRate
- Борис Васильев - А зори здесь тихие…