Лев Копелев родился в 1912-м году в Киеве в еврейской семье. Фонд Льва Копелева объявил о присуждении престижной немецкой премии имени Льва Копелева за мир и права человека народу Украины в 2023 году. Герой этой книги, Лев Зиновьевич Копелев (1912—1997), — фигура выдающаяся во всех отношениях.
Минюст РФ признал немецкий «Форум имени Льва Копелева»* нежелательной организацией
| Немецкий «Форум им. Льва Копелева» признали нежелательной организацией // Новости НТВ | Организации, в которых Копелев Лев Александрович выступает директором или учредителем по данным Единого государственного реестра юридических лиц (ЕГРЮЛ). |
| Лев Копелев в Харькове | Лев Зиновьевич Копелев бесплатно и без регистрации в формате epub, fb2, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине. |
Райнхард Майер «Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира»
С 1964 года Лев Копелев активно включился в правозащитную деятельность. В мае 1968 года Копелев был исключен из партии и уволен с работы за участие в «идеологических диверсиях». С середины 1970-х он начал публиковать свои работы в немецкой печати. В ноябре 1980 года Копелев с женой приняли приглашение Генриха Бёлля приехать на год в Германию для работы в архивах. Вернуться в Москву Копелевым уже не довелось, через два месяца после отъезда они были лишены советского гражданства. С 1982 года и до конца жизни Лев Копелев возглавлял в Вуппертальском университете Германии проект по изучению русско-немецких культурных связей. Никто, пожалуй, не сделал так много для того, чтобы пробудить у немцев понимание и почтительное уважение к русской культуре. Он оставил нам книги о Бертольде Брехте, Генрихе Гейне, докторе Гаазе, научные исследования о русско-немецких культурных связях, автобиографическую трилогию «И сотворил себе кумира», «Хранить вечно» и «Утоли моя печали», книги «Мы жили в Москве. Лев Зиновьевич Копелев умер 18 июня 1997 года в Кёльне. Похоронен на Донском кладбище в Москве.
В 1998 году в Кёльне был создан фонд имени Льва Копелева, который продолжает главное дело его жизни. А в январе 2009 года на карте города появился новый топоним — тропа Льва Копелева. Она проходит в Бетховенском парке рядом с домом, в котором прошли последние годы жизни писателя, германиста, правозащитника.
Смешные видео Подписаться Марк Харитонов вспоминает: В дни августовского путча мой друг Лев Зиновьевич Копелев оказался в Москве среди участников как раз начинавшегося Конгресса соотечественников. Мы встретились с ним на конгрессе, не стали там задерживаться, сразу поехали с друзьями на Пресню, к Белому дому. Потрясающее впечатление этого дня описывать не буду. В толпе, строившей баррикады, мы с Копелевым скоро потерялись...
Подхожу, спрашиваю. Ее — двое, такое несчастье. Или вот еще: «Сзади неистовый женский вопль. В тот пакгауз, куда сгружаемся мы, вбегает девушка: большая светло-русая коса растрепана, платье разорвано на груди. Оба в ребристых черных шлемах. Один — широконосый, скуластый, губатый — злобно пьян. Хрипит руганью. Куртка распахнута, бренчат медали, звезда ордена Славы». Сегодня в честь диссидента Копелева названа улица в Кёльне, его именем козыряют германские политики. Например, несколько лет назад Йоахим Гаук, будучи Президентом ФРГ, в письме к Владимиру Путину называл Льва Копелева «глубоко убежденным гуманистом», который учил, что «взаимопонимание наводит новые мосты». То есть Запад между строк предлагает нам, потомкам героев Великой Отечественной войны, прийти к «взаимопониманию», что советские солдаты были насильниками и мародерами. Вот тогда и будут между нашими цивилизациями новые мосты. Но, может, это европейская традиция — обличать своих же ратных героев за то, что на войне чинили злодеяния над гражданским населением? Ведь свобода слова превыше всего. В его образовательном багаже: исторический факультет Варшавского университета и Институт истории Академии наук Литвы, то есть предметом нашего обсуждения владеет на сто процентов. Такая же ситуация в Польше. Создается впечатление, что свои нации, свою память они тщательно очистили от подобной скверны, вымазав ей исключительно русского солдата. Но мне сложно представить, что литовские или польские солдаты были ангелами.
Так соблюдалась секретность. И в то же время наши сообщения не отставали от событий больше чем на два-три часа. Редактором «Удара» с начала 32-го года назначили меня. Заодно поручили редактировать еще и многотиражку «Будивнык ХПЗ», которую мы выпускали трижды в неделю для рабочих, строивших новые секретные цеха» «И сотворил себе кумира». В это время он вместе с другими бывшими участниками «Юни» и «Порыва» входил в заводской литературный кружок, который примыкал к Пролитфронту: «…нашим постоянным руководителем был Григорий Эпик, приходили на собрания Микола Кулиш и Юрий Яновский», — а в 1931-м влился в ВУСПП Всеукраинский союз пролетарских писателей. Но не только писательство Копелева родом из Харькова, диссидентство — тоже. В «Хранить вечно» говорится: «В 1927-м, вскоре после окончания школы-семилетки, меня исключили из пионеров «за бытовое разложение» — за то, что я был застигнут курящим, изобличен в том, что пил водку и «гулял с буржуазными мещанскими девицами», которые красили губы, носили туфли «на рюмочках» и тоже курили. Незадолго до этого меня было перевели в кандидаты комсомола, но вскоре ячейка электротехнической профшколы, куда я поступил, отвергла меня как уже исключенного из пионеров за достаточно серьезные грехи и к тому же отягчившего их новыми проступками — участием в массовой драке и тем, что на собрании ячейки после доклада о международном положении выступил против линии Коминтерна в Китае — осуждал союз с Гоминьданом. После Октябрьских праздников меня исключили из профшколы за повторение все той же злополучной драки». В шестнадцать лет Копелев пережил первый в жизни настоящий арест — «за политику». Его двоюродный брат состоял в троцкистском подполье, и Копелев хранил и перепрятывал у друзей нелегальную литературу, документы, разобранную на части ручную печатную машину, распространял листовки с протестом против «самоуправства сталинских жандармов», ходил на «явки». Копелева арестовали в марте 1929-го, квартиру родителей обыскали. Так Копелев влился в число литературных персонажей — арестантов Холодной Горы: «Тут дядя обвел взглядом всех присутствующих и спросил, не сидел ли кто-нибудь в прежние или хотя бы в теперешние времена в центральной харьковской тюрьме… «Ну, тогда вы не знаете, что такое харьковская тюрьма, — начал свой рассказ дядя. На горе — тюрьма. В тюрьме — мы… Холодная гора уже имеет свою черную славу, тут один из крупнейших фашистских концлагерей на Украине…» Олесь Гончар, «Циклон», перевод Ивана Карабутенко и Изиды Новосельцевой , «Рассказать об избиении студентов Харьковского университета, о насилии над арестантами в Харьковской тюрьме. Мир содрогнется! На Холодной Горе Копелев провел десять дней, из них сутки в карцере за участие в тюремном бунте — «волынке»; даже объявлял голодовку — и был выдан на поруки отцу, подключившему все свои связи, чтобы вытащить его из тюрьмы. В 1931-м, работая на заводе, Копелев поступил в вечерний техникум восточных языков на отделение фарси, а в 1933-м, уйдя с завода, — на философский факультет Харьковского университета, на котором проучился, будучи секретарем университетской многотиражки, до 1935-го — пока его не отчислили и не исключили из комсомола: всплыло старое дело — «за связь с троцкистами». Но в этот раз он чудом избежал ареста, его друзья из редакции газеты «Харьковский тепловозник» получили сроки и были сосланы в исправительно-трудовые лагеря. Копелева в университете восстановили, но в том же 1935 году он навсегда уезжает из Харькова: отца переводят на службу в Москву, и Копелев с женой переезжают вместе с ним. Копелев учится в Московском институте иностранных языков, затем в знаменитом ИФЛИ — Институте философии и литературы; защищает диссертацию по драмам Шиллера и Французской революции. В свой харьковский период Копелев был свидетелем голодомора: «Миргородский район в декабре 1932 года все еще не выполнил плана хлебозаготовок. Обком направил туда выездную редакцию двух газет «Социалистическая Харьковщина» и нашего «Паровозника», чтобы издавать газеты-листовки в отстающих селах». О голодоморе подробно рассказано в «И сотворил себе кумира», которая не просто книга воспоминаний, а более редкий жанр в литературе и жизни: книга-покаяние. Но подытожит и вынесет себе приговор Копелев в «Хранить вечно»: «Теперь я понимаю, что моя судьба, казавшаяся мне тогда нелепо несчастной, незаслуженно жестокой, в действительности была и справедливой и счастливой. Справедливой потому, что я действительно заслуживал кары, ведь я много лет не только послушно, но и ревностно участвовал в преступлениях — грабил крестьян, раболепно славил Сталина, сознательно лгал, обманывал во имя исторической необходимости, учил верить лжи и поклоняться злодеям. А счастьем было то, что годы заключения избавили меня от неизбежного участия в новых злодеяниях и обманах. И счастливым был живой опыт арестантского бытия, ибо то, что я узнал, передумал, перечувствовал в тюрьмах и лагерях, помогло мне потом». В 1941-м Копелев добровольцем ушел в армию и, поскольку отлично владел немецким, служил в отделе пропаганды и дослужился до майора, «старшего инструктора по работе среди войск и населения противника» в политуправлении 2-го Белорусского фронта.
Перипетии судьбы Льва Копелева
Той весной 45-го года он лишь догадывался, что почти вся его родня не успела уйти с Красной Армией и расстреляна оккупантами. Но, мне кажется, если бы Копелев и знал об этом, он бы все равно спасал мирных граждан. В ту пору даже лучшие люди, не оправившись от ужаса войны, еще призывали к ненависти, повторяли лозунги типа: «Дрожи, страна-душегубка! Копелев в одиночку сумел среди бесчинств и мрака прозреть будущее «когда народы, распри позабыв, в единую семью объединятся...
И вот, поплатившись за защиту безоружного населения собственной свободой и очутившись в лагере, Копелев не пал духом. Думаю, он не пал бы духом даже в пустыне Сахаре или на Марсе. Фантастическая восторженность и удивительное жизнелюбие отлично уживались в нем с потрясающей практичностью.
Германист, он устроился медбратом, — причем и тут не сплоховал, а наловчился так, что, когда я десятилетия спустя заболевал, он предлагал делать уколы или ставить банки. И в лагере, и в тюрьме, и на «шарашке» он вел себя как свободный человек. Широкая еврейская душа — он в неволе ухитрился не съежиться, а развернуться.
Даже в тюрьме он умудрялся крутить романы. Давид Самойлов, прочитав копелевские тюремные воспоминания, сказал, что их следовало бы озаглавить не «Хранить вечно», а «Ни дня без бабы... Одна из сотрудниц библиотеки вспоминала: — Позвонив Копелеву домой, я услышала, что его можно найти по телефону такой-то дамы.
Через некоторое время мне снова нужен был Лев Зиновьевич, но по новому телефону мне ответили, что его нужно искать уже по номеру другой дамы. Примерно за полгода телефоны несколько раз переменились. И, наконец, мне дали номер Раи Орловой, и тут я поняла, что других телефонов уже не будет.
С Раисой Давыдовной Орловой Копелев прожил больше тридцати лет. Они, дополняя друг друга, оказались на редкость дружной парой. Их объединяли и родственность профессии: оба занимались зарубежной литературой, Лев — немецкой, Рая — американской; и невероятное жизнелюбие; и никогда не утоляемый интерес к людям; и комсомольские идеалы их юности, и одновременно нелегкое с ними расставание...
Казалось, Копелев был рожден для оттепели. Он тотчас ей поверил, восстановился в партии, стал членом бюро московского отделения союза писателей и закоперщиком всех антисталинских акций; работал старшим научным сотрудником в Институте истории искусств, писал книги и статьи о Гете, Томасе Манне, Брехте, Леонгарде Франке, Вайнерте, Штритматтере. Купил квартиру в кооперативном писательском доме, и двадцать с лишним лет мы с ним соседствовали и приятельствовали.
После ареста Синявского и Даниэля для московской, в основном литературной, интеллигенции наступила эпоха подписантства. Копелев вновь не остался в стороне. Он не только подписывал коллективные письма протеста против преследования инакомыслящих, он и в одиночку выступал в немецкой печати со статьями, предупреждая западную общественность о возрождении сталинизма.
Расставаться с прошлым всегда трудно, но Копелев расставался с ним достойно: он преодолел не только партийные догмы, но еще и боязнь иностранца. Это был первый шаг к открытому обществу, и сделал его именно Копелев. Его широкая, неуемная натура реализовалась в самых разных областях жизни, но есть область, в которой ему принадлежит безусловное первенство и в которой никто не сделал столько, сколько он и Константин Богатырев.
За это Копелева исключили из партии, а Константина Богатырева убили — проломили в подъезде голову, и через полтора месяца он умер. Советский интеллигент 60—70-х годов, любя западную литературу, увлекаясь западным кино, восхищаясь западной демократией, живого иностранца, тем не менее, побаивался, поскольку понимал, что даже за знакомство с ним, просто за его визит к вам домой, вас ждут нешуточные неприятности, вплоть до вызова на Лубянку. И советский интеллигент, немало от властей претерпевший, нередко думал, а стоит ли того беседа с западным человеком?
Лев Копелев так же, как Богатырев, пробивал эту стену страха и отчуждения, которая была, на мой взгляд, не менее прочной, чем Берлинская. Он знакомил западных общественных деятелей и писателей, журналистов и телевизионщиков с русскими диссидентами и писателями, и, благодаря этим связям, на Запад уходили рукописи, правозащитные письма, а с Запада приходила помощь арестованным диссидентам. Копелев дружил с половиной Москвы, и в его доме Восток и Запад, может быть, впервые в России учились понимать друг друга в живом общении.
Особое внимание уделяется деятельности писателя в период 1941—1945 гг. Наряду с вышеперечисленными темами важным является вклад германиста в развитие российско-немецких отношений после войны, исследуется взаимодействие с его ближайшим окружением, а также последствия борьбы писателя против существующего режима для всей его семьи.
Оба в ребристых черных шлемах. Один — широконосый, скуластый, губатый — злобно пьян. Хрипит руганью. Куртка распахнута, бренчат медали, звезда ордена Славы». Сегодня в честь диссидента Копелева названа улица в Кёльне, его именем козыряют германские политики. Например, несколько лет назад Йоахим Гаук, будучи Президентом ФРГ, в письме к Владимиру Путину называл Льва Копелева «глубоко убежденным гуманистом», который учил, что «взаимопонимание наводит новые мосты». То есть Запад между строк предлагает нам, потомкам героев Великой Отечественной войны, прийти к «взаимопониманию», что советские солдаты были насильниками и мародерами.
Вот тогда и будут между нашими цивилизациями новые мосты. Но, может, это европейская традиция — обличать своих же ратных героев за то, что на войне чинили злодеяния над гражданским населением? Ведь свобода слова превыше всего. В его образовательном багаже: исторический факультет Варшавского университета и Институт истории Академии наук Литвы, то есть предметом нашего обсуждения владеет на сто процентов. Такая же ситуация в Польше. Создается впечатление, что свои нации, свою память они тщательно очистили от подобной скверны, вымазав ей исключительно русского солдата. Но мне сложно представить, что литовские или польские солдаты были ангелами. По мнению Валерия Иванова, возводя миф о красноармейцах-насильниках, Запад мерит своим аршином. Ну не был советский солдат-освободитель насильником немецких женщин! Неужели этот матерый антисоветчик не знал, что тогда, при освобождении европейских стран и Германии, в частности, на месте политработниками пресекались и жестко карались любые попытки такого рода преступлений?
История воспоминаний солдат, испытавших горесть потерь родных, близких и друзей, свидетельством тому.
Вручение пройдет 22 октября. В разные годы были награждены: Международная организация HALO Trust за деятельность в сфере запрета производства и использования сухопутных мин 2001 Российская общественная правозащитная организация Мемориал 2002 Израильский публицист Ури Авнери вместе с палестинским политологом и философом Сари Нуссайбей, основатели движения за мир Gush Shalom 2003. В 2015 году ее получили представители украинского и российского гражданского общества — украинский правозащитник Евгений Захаров, украинская певица Руслана Лыжичко, российский детский писатель Эдуард Успенский и российский музыкант Андрей Макаревич. Высокий символизм награждения Эксперт Центра гражданских свобод Владимир Яворский указывает на символизм того, что премию украинскому народу вручат военному парамедику, мэру Киева и известной правозащитной организации. Они скрупулезно собирают факты, свидетельства, сохраняют данные, чтобы в международных судах виновные были наказаны», — говорит Владимир Яворский корреспонденту Русской службы «Голоса Америки». Он считает, что сегодня сложно объяснить, почему именно на этих представителей украинского народа пал выбор представителей Форума им.
Льва Копелева. Но когда были массированные атаки зимой 2022 года, и когда Киев был на грани остаться без света и тепла, и эти обстрелы еще в мае 2022 года… Было все очень серьезно, и работа местной власти была не среди последних для того, чтобы мы пережили тот период», — считает Владимир Яворский. Премия — признание заслуг украинцев Политолог, эксперт Агентства политического консалтинга «Фабрика медиа» Алексей Курпас отмечает, что премия имени Льва Копелева — это признание реальных заслуг украинцев с начала российской агрессии. Они выполняли даже больше, чем от них ожидали.
Минюст внес «Форум имени Льва Копелева» в реестр нежелательных организаций.
| «Форум имени Льва Копелева»* признали нежелательным в России | Правозащитник и литератор Лев Копелев познакомился, а затем и подружился с писателем Александром Солженицыным в «шарашке» ГУЛАГа. |
| Lev Kopelev*-+Author and dissident, Soviet Union / RussiaPortrait News Photo - Getty Images | Общественная организация Форум Льва Копелева была основана в Кельне после его смерти в 1998 году. |
| Минюст внес «Форум имени Льва Копелева» в реестр нежелательных организаций | Аргументы и Факты | Последние новости о персоне Лев Копелев новости личной жизни, карьеры, биография и многое другое. |
Лев Зиновьевич (Залманович) Копелев. Сердце всегда слева (2017)
26 мая в нашем музее состоялся вечер "Друзья Булата Окуджавы: Лев Копелев и Генрих Бёлль". Адвокат из Чечни Зайнап Гашаева в воскресенье, 20 ноября, в Кёльне получила премию Льва Копелева. * Естественно, что германист Лев Копелев просто не мог разминуться с романистом Генрихом Бёллем. С предложением о присвоении Владимиру Копелеву столь высокой награды города выступил Мэр Москвы Юрий Лужков. Новости, аналитика, прогнозы и другие материалы, представленные на данном сайте, не являются офертой или рекомендацией к покупке или продаже каких-либо активов.
Лев Копелев. Встреча с дочерью литературоведа, правозащитника и героя войны
Церемония вручения премии Льва Копелева состоится 22 октября в городе Кельн, Германия. Это будет важное событие, которое привлечет внимание международного сообщества к усилиям украинского народа в борьбе за мир и защиту прав человека. Присуждение этой премии подчеркивает важность борьбы за гуманность и свободу, а также призывает к поддержке и солидарности со всеми теми, кто отстаивает Поделиться ссылкой:.
Это произошло, по его собственным словам, вследствие конфликта с начальником 7-го отделения Политотдела 50-й армии М. Забаштанским, который обвинил его в «пропаганде буржуазного гуманизма», критике командования и тому подобных правонарушениях. Сам Копелев все обвинения отрицал [21]. Его дело было рассмотрено в декабре 1946 года военным трибуналом МВО, и он был признан виновным по статье 58-10.
Но 4 января 1947 года приговор был отменен, и он был освобожден из заключения [22]. Однако он снова был арестован 17 марта 1947 года по той же статье. Он был приговорен сначала к 3 годам ИТЛ, но потом приговор был увеличен до десяти лет заключения по статье 58 , п. Сначала попал в Унжлаг , где был бригадиром, а позднее — медбратом в лагерной больнице [21]. Затем в «шарашке» Марфино встретился с Александром Солженицыным , став прототипом Рубина [23] [24] [25] в его романе « В круге первом ». Освобождён в 1954 году, реабилитирован в 1956 году.
Восстановился в КПСС. В 1959 году принят в члены Союза писателей [26]. В 1957—1960 годах преподавал историю зарубежной печати в Московском полиграфическом институте , в 1960—1968 годах работал научным сотрудником во ВНИИ искусствознания.
Распространял листовки с протестом против арестов «большевиков-ленинцев» самоназвание троцкистов. Позднее работал редактором радионовостей на Харьковском паровозостроительном заводе имени Коминтерна. В 1932 году принимал участие в изъятии у крестьян имущества, в рамках работы чрезвычайных комиссий НКВД по ликвидации кулачества — эти наблюдения легли в основу книги его мемуаров «И сотворил себе кумира» [2]. В 1933 году поступил на философский факультет Харьковского университета , а в 1935 году перевёлся в Московский институт иностранных языков факультет немецкого языка и литературы. Обучаясь в Харьковском университете, написал свои первые статьи на русском и украинском языках, некоторые из них были опубликованы в газете « Комсомольская правда ».
В мае 1941 года защитил кандидатскую диссертацию на тему «Драматургия Шиллера и проблемы революции». В Москве установил дружеские отношения с немецкими эмигрантами-коммунистами. В 1941 году записался добровольцем в Красную армию. Благодаря своему знанию немецкого языка служил пропагандистом и переводчиком. Когда в 1945 году Советская армия вошла в Восточную Пруссию , Копелев был арестован. Это произошло, по его собственным словам, вследствие конфликта с начальником 7-го отделения Политотдела 50-й армии М. Забаштанским, который обвинил его в «пропаганде буржуазного гуманизма», критике командования и тому подобных правонарушениях.
От института Копелев совершает ряд дружественных поездок, в рамках обмена опытом и знаниями в ГДР. Он открыт в общении, честен и прямолинеен. В совершенстве владея несколькими языками, в том числе и немецким, Лев Зиновьевич быстро подружился с восточногерманскими писателями Бертольд Брехтом, Анной Зегерс, Кристой Вольф, Генрихом Бёлль. Всегда есть темы для диалога: Лев Копелев и Генрих Бёлль. Он настойчиво предлагает свои варианты, основанные на пропаганде лучших произведений русских писателей. В 1968 году подписывает протестное письмо, против преследования диссидентов. Выступая на лекциях, Копелев критикует советское вторжение в Чехословакию. Представители власти делают ему предупреждение, налаживают запрет на любые публикации и издания. Выручает самиздат. Несколько работ друзья перевозят и публикуют за границей. В 1977 ему запрещают преподавать, исключают из Союза писателей. Дома начинается тихий террор КГБ. Семья Копелевых перед отъездом. Несколько лет они жили только на деньги, заработанные супругой. Выше постоянного страха ареста был только страх, что их разлучат. В какой — то момент все же было принято решение уехать на год, но получить визу также оказалось не просто. Кто же он: новый Лев Толстой или просто исследователь жизни? Получить выездную визу в ФРГ помогли зарубежные коллеги, среди которых был немецкий писатель Генрих Бёлль. За границей Лев Зиновьевич занимается преподаванием, продолжает исторические исследования по российско — германским культурным связям, получает статус профессора. Позже становится почетным доктором Кёльнского университета. Копелев был встречен как настоящий борец за права человека. Он отрастил бороду как у Л. Толстого, ходил с суковатой палкой, пламенно произносил речи - производил впечатление библейского пророка. Романтически восторженные немцы сравнивали его с еврейским философом Мартином Бубером.
Лев Копелев
Министерство юстиции России включило немецкий Форум имени Льва Копелева в реестр иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых. Лев Копелев снискал славу человека большого гражданского мужества — он, отсидевший после войны почти десять лет в сталинских лагерях. Немецкий писатель Зигфрид Ленц удостоен международной премии имени Льва Копелева "За мир и права человека". Пройдя через войну, репрессии, вынужденную эмиграцию, Лев Зиновьевич сохранил и дружбу с «Иностранкой», и свое искреннее восхищение фигурами ее основателей.
Минюст РФ признал немецкий «Форум имени Льва Копелева»* нежелательной организацией
Таксист-немец, узнав, что мы держим путь к Льву Копелеву, долго справлялся о здоровье знаменитого и уважаемого горожанина, сделавшего так много. Правозащитник и литератор Лев Копелев познакомился, а затем и подружился с писателем Александром Солженицыным в «шарашке» ГУЛАГа. Министерство юстиции России включило немецкий Форум имени Льва Копелева в реестр иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых. Израильский пловец Йонатан Копелев сообщил о завершении карьеры.
День Победы фейками пропах
В тот же вечер я все это записала в дневник. Несколько месяцев спустя я слышала от Ахматовой, чем отличается поэзия от музыки и живописи: немногим дано сочинять или воспроизводить музыку, немногие способны творить красками на холсте; к обыденной жизни эти занятия не имеют отношения. А поэзия создается из слов, которыми все люди пользуются ежедневно, из слов, доступных всем, — «пойдем пить чай». И первый, и последующие наши разговоры были обыденны: что опубликовано, что запрещено, кому нужна помощь, кто как себя вел, нравится или не нравится чей-то роман, стихи. Но за этим проступало иное.
И чем больше времени проходило, тем сильнее ощущалось то иное измерение, мне недоступное, не поддающееся ни записи, ни рассказу. Не только ее поэзия, но и она сама. Мы стали встречаться. Она дарила нам свои книги.
Подарила и рукописный экземпляр «Поэмы без героя». Иногда звонила. Летом 1962 года к нам на дачу в Жуковку приехал Александр Солженицын. Как обычно, прежде всего сказал, сколько часов и минут может пробыть, начал задавать заранее приготовленные вопросы — и спросил об Ахматовой.
Узнав, что у нас есть рукопись «Поэмы без героя», сразу же стал читать. Мы все ушли на реку купаться, он остался, переписал всю «Поэму» микроскопическим почерком, уместив по две колонки на странице блокнотика. Анна Андреевна прочитала рукопись. Всем друзьям и знакомым она повторяла: «Это должны прочесть двести миллионов человек».
Встретился он с Ахматовой осенью того же года. Анна Андреевна рассказывала: — Вошел викинг. И что вовсе неожиданно, и молод, и хорош собой. Поразительные глаза.
Я ему говорю: «Я хочу, чтобы вашу повесть прочитали двести миллионов человек». Кажется, он с этим согласился. Я ему сказала: «Вы выдержали такие испытания, но на вас обрушится слава. Это тоже очень трудно.
Готовы ли вы к этому? Дай Бог, чтобы так… Вскоре после встречи с Ахматовой он пришел к нам, спросил: — Кого ты считаешь самым крупным из современных русских поэтов? Я ответил, что особенно мне дороги Ахматова, Цветаева, Пастернак, из других поколений — Твардовский, Самойлов… Одного-единственного выделить не могу. Она одна — великая.
У Пастернака есть хорошие стихи; из последних, евангельских… А вообще он — искусственный. Что ты думаешь о Мандельштаме? Его некоторые очень хвалят. Не потому ли, что он погиб в лагере?
Он — великий поэт. Я убежден, что она самая великая… Солженицын передал Ахматовой пачку своих стихов: автобиографическую поэму, описание путешествия вдвоем с другом на лодке вниз по Волге, как они встретили баржу с заключенными, а на ночном привале были разбужены отрядом лагерной охраны, преследовавшей беглецов. Много стихов — любовь, разлука, тоска по свободе. Грамотные, гладкие, по стилю и лексике ближе всего Надсону или Апухтину.
Когда-то на шарашке они мне нравились. Ахматова рассказала: — Возможно, я субъективна. Но для меня это не поэзия. Не хотелось его огорчать, и я только сказала: «По-моему, ваша сила в прозе.
Вы пишете замечательную прозу. Не надо отвлекаться». Он, разумеется, понял, и, кажется, обиделся. Об этой второй и последней их встрече нам она больше ничего не говорила.
Но от него мы узнали, что она прочитала ему «Реквием». Очень внимательно. Некоторые стихи просил прочесть еще раз. Стихи, конечно, хорошие.
Но ведь страдал народ, десятки миллионов, а тут — стихи об одном частном случае, об одной матери и сыне… Я ей сказал, что долг русского поэта — писать о страданиях России, возвыситься над личным горем и поведать о горе народном… Она задумалась. Может быть, это ей и не понравилось — привыкла к лести, к восторгам. Но она — великий поэт. И тема величайшая.
Это обязывает. Я пытался с ним спорить, злился. Сказал, что его суждения точь-в-точь совпадают с любой идеологической критикой, осуждающей «мелкотемье»… Он тоже злился. И раньше не любил, когда ему перечили.
А тогда уж вовсе не хотел слушать несогласных. Больше мы к этой теме не возвращались. С Анной Андреевной он больше не встречался, и мы с ней о нем уже не говорили. К нам ее привел Григорий Поженян.
Он зычно восхищался открытием «новой, шестнадцатилетней, Ахматовой». Толстушка в очках увлеченно играла с двенадцатилетней сестрой и со всеми переделкинскими собаками и менее всего напоминала Ахматову. Но стихи нам понравились, поразили неожиданной зрелостью. Надя стала бывать у нас.
Я рассказала о ней Анне Андреевне, попросила разрешения представить. В столовой у Ардовых шел общий разговор. Надя молчала, нахохлившись, смотрела только на Анну Андреевну, а та говорила мало, иногда замолкая на несколько минут и словно бы не видя никого вокруг. Но внезапно, после такой паузы, спросила Надю: — Может быть, вы почитаете стихи?
Хотите здесь читать или только мне? И Анна Андреевна увела ее в свою маленькую комнату. Из-за двери доносилась несколько монотонная скороговорка Нади. Она читала долго.
Потом послышался голос Анны Андреевны. Она читала стихи. И тоже лишь для одной слушательницы. И тоже долго.
Настолько, что я ушел, не дождавшись конца, — было уже очень поздно. Анна Андреевна потом говорила: — Очень способная девочка. Много от литературы. Много книжных, не своих стихов.
Но есть и свое, живое. Она может стать поэтом. Но может и не стать. И тогда это несчастье.
Надя рассказывала: — Ну я ей читала. Всю тетрадку почти прочла. Прочту стихотворение и спрашиваю: «Еще? А говорила мало.
Спрашивала, кого люблю? Знаю ли Блока, Пастернака, Мандельштама? Сказала, что надо читать побольше хороших стихов. Нет, не хвалила, но и не ругала.
Но говорила о моих стихах так, что мне теперь хочется писать. А потом сама спросила: «Хотите, я вам почитаю? Она за полночь читала. И ведь мне одной.
И сказала, чтоб я еще приходила. Ну, это из вежливости. Второй раз Надя не пошла. Говорила, что стесняется, робеет.
А много лет спустя призналась — не пошла, потому что боялась попасть под влияние, стать «послушницей» — до потери собственного голоса. В мае 1963 года мы были в Ленинграде и на «авось» пошли к Ахматовой. Она была в просторном кимоно, расшитом золотом по черному. По-молодому захлопала в ладоши.
Эта встреча и смутила, и осчастливила. Разговор сразу пошел непринужденный. Она расспрашивала о московских новостях. Ее интересовало все — приятное, и неприятное: как вели себя Эренбург и Вознесенский, почему начальство набросилось на Евтушенко, что представляют собой работы Эрнста Неизвестного, кто и как ругал Л.
Потом вспоминала о своем: — Все знают про сорок шестой год. А ведь это было во второй раз. Обо мне уже в двадцать пятом году было постановление. И потом долго ничего не печатали.
В эмиграции пишут, что я «молчала». Замолчишь, когда за горло держат. Постановление сорок шестого года я увидела в газете на стене. Днем вышла, иду по улице, вижу — газета и там что-то про меня.
Ну, думаю, ругают, конечно. Но всего не успела прочесть. Потом мне не верили: «Неужели вы даже не прочли?.. Одни осторожно заговаривают, другие обходят.
Я не сразу сообразила, что произошло. А на следующий день примчалась из Москвы Нина Антоновна. Показала недавно полученный первый том сочинений Гумилева, изданный в США.
Автобиографическая повесть «Утоли мои печали» - особое проникновение в мир беззащитности осужденных. Он искренне верит в Ленина и Маркса. Он преподает историю зарубежной печати в Московском полиграфическом институте, работает научным сотрудником во ВНИИ искусствознания.
Копелев женится второй раз, на соратнице, Раисе Давыдовне Орловой. За плечами каждого супруга тяжелые годы сложной борьбы за свободу. Внешне такие разные они вдруг становятся единым целым, маленьким семейным оазисом. Лев Зиновьевич окружает свою Раечку теплом и заботой. Она называет его Левушкой, дает ему советы в литературной деятельности, с радостью встречает дома всех его знакомых. Копылевы в Коктебеле.
Здесь звучат стихи и отрывки прозы, которых никогда не пропустят в печать, разыгрываются фрагменты спектаклей, отсюда товарищи собирают посылку ссыльному И. Семья Копелевых воспитывает дочерей Светлану и Марию. От института Копелев совершает ряд дружественных поездок, в рамках обмена опытом и знаниями в ГДР. Он открыт в общении, честен и прямолинеен. В совершенстве владея несколькими языками, в том числе и немецким, Лев Зиновьевич быстро подружился с восточногерманскими писателями Бертольд Брехтом, Анной Зегерс, Кристой Вольф, Генрихом Бёлль. Всегда есть темы для диалога: Лев Копелев и Генрих Бёлль.
Он настойчиво предлагает свои варианты, основанные на пропаганде лучших произведений русских писателей. В 1968 году подписывает протестное письмо, против преследования диссидентов. Выступая на лекциях, Копелев критикует советское вторжение в Чехословакию. Представители власти делают ему предупреждение, налаживают запрет на любые публикации и издания. Выручает самиздат. Несколько работ друзья перевозят и публикуют за границей.
В 1977 ему запрещают преподавать, исключают из Союза писателей. Дома начинается тихий террор КГБ. Семья Копелевых перед отъездом.
Общественная организация Форум Льва Копелева была основана в Кельне после его смерти в 1998 году.
Для России Генрих Бёлль — фигура, как сейчас говорят, знаковая не меньше, чем для Германии. Долгое время в открытой печати русские авторы не могли высказать своего отношения к тоталитаризму, и романы Бёлля нам много чего сказали о возможности противостояния государственному насилию.
В повести «Бильярд в половине десятого» Бёлль определил нормы нравственного поведения, разделив людей на принявших причастие агнца и причастие буйвола. Принявшие причастие буйвола — вовсе не обязательно члены нацистской или коммунистической партии, но всегда люди, которым близок культ силы, жестокости и презрения к достоинству человека. Бёлля и Копелева, несмотря на всю несхожесть их биографий, характеров и воспитания, роднила, прежде всего, ненависть к причастию буйвола, то есть к бесчеловечности во всех ее проявлениях. И Бёллю и Копелеву выпало жить примерно в одно и то же время, и время это было, очевидно, самым страшным как для Германии, так и для России. И, тем не менее, когда, кажется, все толкало человека принять причастие буйвола, они оба нашли в себе силы этому противостоять. Генрих Бёлль глубоко, как, собственно, и положено писателю, всматривался в людей. Копелев перевел мне его слова, и я спьяну бухнул: — А еще и на осла...
Когда Копелев перевел Бёллю мои слова, оба дружно расхохотались, согласившись, что и в этом есть своя правда. Так, буквально накануне своего исключения из партии, он сказал своему приятелю, поэту Давиду Самойлову: — Понимаешь, сегодня всю ночь не спал, писал письмо в Центральный комитет. Хочу объяснить этим идиотам, как плохо они работают с западной левой интеллигенцией. Лев рассмеялся и порвал свое послание. И вот у него отняли партбилет, уволили со службы, в Союзе писателей, правда, оставили, но лишили возможности печататься. Я, оказавшийся в схожем положении, не нашел ничего лучшего, чем стать литературным негром. Причем, негром своеобразным, так как эксплуатировали не меня, а я эксплуатировал доброту друзей.
Они доставали мне работу в основном внутрижурнальные рецензии и, подписывая их своим именем, наживали себе врагов среди литераторов, чьи стихи, романы или повести я отвергал. А Копелев стал писать кандидатские диссертации за кавказских начинающих литературоведов и отнюдь не бедствовал. И в это же самое время — чем не парадокс? И сотворил себе кумира... В этих книгах Копелев, передав страшный опыт лагеря, тюрьмы и «шарашки», с любовью и юмором описал своих товарищей по заключению. Себя же в этой трилогии он отнюдь не приукрасил, не скрыл своих грехов и промахов, а вывел таким, каким видел. Видел же он себя, несмотря на всю присущую ему восторженность, достаточно трезво.
При этом толстовская энергия заблуждения у него была равна стихии. Удивительным было его языковое буйство: несколькими фразами прямой речи он создавал живой характер и даже психологический портрет с остриями и безднами. В его трилогии несколько сотен таких портретов-монологов, и ни одного персонажа не спутаешь с другим. Эта трилогия, по сути дела, — энциклопедия речевых говоров Гулага. Однако все монологи и диалоги, все характеры, все зримые детали быта перекрывает мощный, неповторимый голос автора. Мне, пишущему стихи, эта лиричность копелевской прозы особенно дорога. Он — самый яркий образ этих книг, личность колоритная, удивительная, ни на кого не похожая.
Недаром он запечатлел и себя, и свое время талантливым, сочным, самоигральным языком. И все равно этот еврейский Гаргантюа не уместился в своих собственных книгах. Все-таки, как сказала Марина Цветаева по другому случаю, копелевской профессией, прежде всего, была жизнь. В копелевские окна он жил в первом этаже стали бросать камни, и он переехал из моего дома в соседний, в квартиру поменьше, зато расположенную повыше.
«Хранить вечно». Парадокс Льва Копелева
После Сталинградской битвы Копелев некоторое время работал в организованной для пленённых офицеров вермахта школе немецкого антифашиста, где вёл курс немецкой культуры — он стремился напомнить бывшему врагу, что есть Германия и без Гитлера. Впоследствии некоторые из его «учеников» заняли высокие посты в Германской Демократической Республике. В 1945 году, рискуя быть убитым на месте, Лев Копелев в составе группы из пяти советских парламентёров убедил сдаться без боя немецкий гарнизон в Грауденце ныне — Грудзёндз, Польша. Вместе с ним тогда была Галина Хромушина — известная участница спецопераций во вражеском тылу в Белоруссии и корреспондент ТАСС на Нюрнбергском трибунале. Несмотря на то, что огромное количество документов из личного архива Льва Копелева, относящихся к его литературной и правозащитной деятельности, уже давно распределено между архивами России и Германии, Мария Николаевна смогла поделиться с Романом Жигуном интереснейшими артефактами — относящимися именно к периоду войны.
В 1957—1960 годах преподавал историю зарубежной печати в Московском полиграфическом институте , в 1960—1968 годах работал научным сотрудником во ВНИИ искусствознания. В 1964 и 1965 годах совершил поездки в ГДР. С 1966 года активно участвовал в правозащитном движении. В 1968 году исключён из КПСС и уволен с работы за подписание протестных писем против преследования диссидентов , а также за критику советского вторжения в Чехословакию. Начал распространять свои книги через самиздат.
В 1977 году был исключён из Союза писателей с наложением запрета преподавать и публиковаться. Занимаясь историческими исследованиями по российско-германским культурным связям, поддерживал контакты с рядом немецких вузов. В течение многих лет дружил с немецким писателем Генрихом Бёллем [8]. С 1981 года — профессор Вуппертальского университета. Позднее — почётный доктор философии Кёльнского университета. В 1990 году гражданство СССР ему было восстановлено. Умер в Кёльне в 1997 году.
Например, несколько лет назад Йоахим Гаук, будучи Президентом ФРГ, в письме к Владимиру Путину называл Льва Копелева «глубоко убежденным гуманистом», который учил, что «взаимопонимание наводит новые мосты». То есть Запад между строк предлагает нам, потомкам героев Великой Отечественной войны, прийти к «взаимопониманию», что советские солдаты были насильниками и мародерами. Вот тогда и будут между нашими цивилизациями новые мосты.
Но, может, это европейская традиция — обличать своих же ратных героев за то, что на войне чинили злодеяния над гражданским населением? Ведь свобода слова превыше всего. В его образовательном багаже: исторический факультет Варшавского университета и Институт истории Академии наук Литвы, то есть предметом нашего обсуждения владеет на сто процентов. Такая же ситуация в Польше. Создается впечатление, что свои нации, свою память они тщательно очистили от подобной скверны, вымазав ей исключительно русского солдата. Но мне сложно представить, что литовские или польские солдаты были ангелами. По мнению Валерия Иванова, возводя миф о красноармейцах-насильниках, Запад мерит своим аршином. Ну не был советский солдат-освободитель насильником немецких женщин! Неужели этот матерый антисоветчик не знал, что тогда, при освобождении европейских стран и Германии, в частности, на месте политработниками пресекались и жестко карались любые попытки такого рода преступлений? История воспоминаний солдат, испытавших горесть потерь родных, близких и друзей, свидетельством тому.
RU Необходимо отметить, что в западных зонах оккупации порядка не было вообще. Например, согласно докладу сенатора Джеймса Эстланда, сделанному в Сенате США в июле 1945 года, «за первый день пребывания французских войск в Штутгарте было зарегистрировано 1198 случаев изнасилований немецких женщин». Известны воспоминания немецкого коммуниста Ганса Ендрецкого, освобожденного из тюрьмы американскими союзниками. В Бамберге перед зданием школы, где были расквартированы эти негры, лежали три расстрелянных негра, которые несколько времени тому назад были расстреляны военно-полицейским патрулем за то, что напали на детей. Мы позволяем переписывать историю, искажать ее, врать.
Большое внимание уделено в книге взаимоотношениям Копелева и Солженицына — сначала близких друзей, соузников по знаменитой «марфинской шарашке», а затем непримиримых идейных противников.