Очень долго я тоже понимала все именно так: концовка у «Пикника на обочине» открытая, но открытая на оптимистичной ноте.
"Пикник на обочине": анализ и краткое содержание. "Пикник на обочине": авторы
Вместе с собой он тянет в бездну и свое окружение. В погоне за счастьем Шухарт совершенно забывает, что "если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя". Это книга о бесконечной проблеме нравственного выбора, фантастических приключениях и непростых судьбах. Время идёт… Но история загадочной Зоны и лучшего из её сталкеров — Рэда Шухарта — по-прежнему тревожит и будоражит читателя.
Генерируемая им энергия при взаимодействии с окружающей средой вынуждала её мутировать. Так родилась Зона с непонятными существами, которых прятали от всего мира. К появлению территории отчуждения в «Пикнике на обочине» привела иная причина: посещение Земли инопланетянами. И в этом смысл названия книги.
Некая северная страна, в которой по сюжету разворачиваются события, оказалась обочиной на пути внеземной цивилизации. Пришельцы «наследили» здесь подобно тому, как человек оставляет мусор после пикника на природе. Зона: сталкеры и мутанты Мрачное место, живущее по своим законам, полно хлама в виде отходов жизнедеятельности представителей «высшего разума». Помимо диковинных биологических форм здесь есть технологические штуки, которые могут быть полезны людям. Хармонтцы пытаются изучать и использовать добытые артефакты хабары. Но Зона встречает их враждебно. Любая железяка может быть опасной.
Смерть прячется даже в лучике света. Проникающая внутрь человека субстанция «ведьмин студень» превращает тело в «мешок с костями».
Издатели подчёркивают, что роман издаётся в полном виде, без цензурных сокращений, допущенных в советских изданиях «Пикника на обочине». На специальной выставке представят картины художника, вдохновлённые произведением классиков российской и советской фантастики. Гости фестиваля смогут увидеть оригиналы картин в экспозиции и приобрести открытки с изображением героев Стругацких.
Ничего я не понимал. Он расхохотался, похлопал меня по руке и говорит: — Давай-ка лучше выпьем, простая ты душа! Куда ни пойдёшь, с кем ни заговоришь — Зона, Зона, Зона… Хорошо, конечно, Кириллу рассуждать, что из Зоны проистечёт вечный мир и благорастворение воздухов. Он же представить себе не может, сколько всякой сволочи крутится вокруг Зоны. Рэдрик Шухарт, 28 лет[ править ] Мясник денег не жалел. Он был очень опытным и очень модным хирургом, светилом медицины не только города, но и штата, и со сталкерами он связался, конечно, не из-за денег. Он тоже брал свою долю с Зоны: брал натурой, разным хабаром, который применял в своей медицине; брал знаниями, изучая на покалеченных сталкерах неизвестные ранее болезни, уродства и повреждения человеческого организма; брал славой, славой первого на планете врача специалиста по нечеловеческим заболеваниям человека. Деньгами он впрочем тоже брал с охотой. Рэдрика затиснули в угол. Он закрыл глаза, чтобы не видеть мальчика, у которого по подбородку текли шоколадные слюни, но личико было свежее, чистое, без единого волоска… не видеть его мамашу, скудный бюст которой украшало ожерелье из крупных «чёрных брызг», оправленных в серебро… и не видеть выкаченных склеротических белков толстяка и устрашающих бородавок на вздутом рыле старухи. Толстяк попытался закурить, но старуха его осадила и продолжала осаживать до пятого этажа, где она выкатилась, а как только она выкатилась, толстяк всё-таки закурил с таким видом, словно отстоял свои гражданские свободы, и тут же принялся кашлять и задыхаться, сипя и хрипя, по-верблюжьи вытягивая губы и толкая Рэдрика в бок мучительно оттопыренным локтем… На восьмом этаже Рэдрик вышел и, чтобы хоть немного разрядиться, громко, старательно произнёс: — В душу твою небритую, карга, старая ты лягва, кашлюном вонючим, полудохлым в бога трахнутая, пополам с сопляком слюнявым, шоколадным… 3. Ричард Г. Нунан, 51 год[ править ] Между прочим, десять лет назад я совершенно точно знал, чем все это должно кончиться. Непреодолимые кордоны. Пояс пустоты шириной в пятьдесят километров. Учёные и солдаты, больше никого. Страшная язва на теле моей планеты заблокирована намертво… И ведь надо же, вроде бы и все так считали, не только я. Какие произносились речи, какие вносились законопроекты!.. А теперь вот уже даже и не вспомнишь, каким образом эта всеобщая стальная решимость расплылась вдруг киселем. А началось это, кажется, когда сталкеры вынесли из Зоны первые «этаки». Батарейки… Да, кажется, с этого и началось. Особенно когда открылось, что «этаки» размножаются. Язва оказалась не такой уж и язвой, и даже не язвой вовсе, а, напротив, сокровищницей… А теперь уже никто и не знает, что она такое — язва ли, сокровищница, адский соблазн, шкатулка Пандоры, черт, дьявол… Пользуются помаленьку. Двадцать лет корячатся, миллиарды ухлопали, а организованного грабежа наладить так и не смогли. Каждый делает свой маленький бизнес, а учёные лбы с важным видом вещают: с одной стороны — нельзя не признать, а с другой стороны — нельзя не согласиться, поскольку объект такой-то, будучи облучен рентгеном под углом восемнадцать градусов, испускает квазитепловые электроны под углом двадцать два градуса… К дьяволу! Всё равно до самого конца мне не дожить… Мы теперь знаем, что для человечества в целом Посещение прошло, в общем, бесследно. Для человечества все проходит бесследно. Конечно, не исключено, что, таская наугад каштаны из этого огня, мы в конце концов вытащим что-нибудь такое, из-за чего жизнь на планете станет просто невозможной. Это будет невезенье. Однако согласитесь, что такое всегда грозило человечеству. Человечество в целом — слишком стационарная система, её ничем не проймёшь. Что привёл в движение силы почти космические? Что в ничтожные сроки завладел планетой и прорубил окно во Вселенную? Тем, что, несмотря на всё это, уцелел и намерен уцелеть и далее. Этакая, знаете ли, попытка отграничить хозяина от пса, который якобы всё понимает, только сказать не может. Например: разум есть способность живого существа совершать нецелесообразные или неестественные поступки.
Оглавление:
говорят издатели. Почему в повести «Пикник на обочине» Братьев Стругацких Зона не позволила Шухарту попросить здоровье для Мартышки? слушать на сайте бесплатно в отличном качестве. "Пикник на обочине" — экранизация по одноименной фантастической повести Аркадия и Бориса Стругацких (1971). Сюжет сериала разворачивается в недалеком будущем, когда Землю посетили пришельцы, оставив после себя различные артефакты. Ошибка выдает тех, кто не читал «Пикник на обочине». Братья Стругацкие — легенды советской фантастики. Читать онлайн книгу «Пикник на обочине» автора Стругацких полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай.
Лучшие цитаты братьев Стругацких, которые научат вас мыслить шире (24 фото)
Киностудия WGN America адаптирует для телевидения роман братьев Стругацких «Пикник на обочине», сообщает The Hollywood Reporter. В 1974 году режиссёр прочитал повесть братьев Стругацких «Пикник на обочине» и предложил фантастам написать сценарий для экранизации. "Пикник на обочине" – одно из самых прославленных произведений братьев Стругацких, увлекательная история сталкеров – отчаянно смелых людей, на свой страх и риск снова и снова отправляющихся в место высадки пришельцев – аномальную Зону. после выпуска «Пикника на обочине» в США братья Стругацкие стали почетными членами «Общества Марка Твена» за «выдающийся вклад в жанр фантастики».
Романы > Пикник на обочине > страница 35
Как ни странно, она не выглядит написанной сорок лет назад, читается легко, текст наполнен внутренней энергией, герои узнаваемы по двум-трём репликам: их характер, жизненные взгляды, вообще всё. А уж для молодых писателей это одна из обязательных для прочтения книг. Стилистика, композиция повести, то, как постепенно выстраивается перед читателем мир, особенности последней главы, где вперехлёст идут две линии: похода к Шару и воспоминаний Шухарта... По существу, финальная часть — это типичный сказочный квест, вывернутый наизнанку. Но если Элли в Изумрудном городе получила желаемое, если Одиссей, оказавшись наконец дома, обрёл жену и сына, то Шухарт, уплативший такую цену, — что получает он?
Меня всегда изумляло, что кому-то финал «Пикника» кажется оптимистичным. На мой взгляд, он не более оптимистичен, чем ставшее притчей во языцех «небо в алмазах» из «Дяди Вани». Стругацкие довели до высшей точки обе линии развития: внешнюю, событийную, и внутреннюю — душевных изменений в герое. Это момент просветления, момент осознания, тот самый пресловутый катарсис.
Истинное очищение души. Итог: книга на все времена.
Так же и со сценарием для фильма — он написан просто по мотивам, идея позаимствована, но переработана и получилось другое произведение другого типа. Но глупо. Спор это состязание, а мы не состязаемся, просто обмениваемся мнениями.
Смерть прячется даже в лучике света. Проникающая внутрь человека субстанция «ведьмин студень» превращает тело в «мешок с костями». Другой ужас: на останки давно умерших людей Зона лепит плоть и отправляет «воскресшего мертвеца» домой. Страшная расплата за контакт с Зоной — рождение особенных детей, мутации которых по мере взросления лишь усиливаются. Власти контролируют страну: возможности эмигрировать нет, полиция, за мутантами следят лаборанты.
Людям остается лишь существовать и пытаться выжить. Главный герой повести — сталкер Рэдрик Шухарт. Он снова и снова уходит в Зону, чтобы потом повыгоднее продать свою находку учёным и обеспечить семью. Крепкие, осторожные и внимательные люди научились старательно и незаметно ползать по Зоне. Но у них много проблем: риск оттуда не вернуться, быть пристреленным патрулём, сесть в тюрьму, либо самому превратиться в мутанта. Рэдриком движет не только жажда наживы и стремление остаться в живых.
Он отчаянно хочет сделать счастливыми своих родных и понимает, что для этого нужны не только деньги. У дочки из-за необратимой мутации нет шансов на выживание.
Вот тут-то я и напортачил. Мне бы Кирилла рядом с собой поставить, подождать, пока и у него глаза к полутьме привыкнут, и показать ему эту паутину, пальцем в нее ткнуть. А я привык один работать — у самого глаза пригляделись, а про Кирилла я и не подумал. Шагнул это я внутрь, и прямо к канистрам. Присел над «пустышкой» на корточки, к ней паутина вроде бы не пристала. Взялся я за один конец и говорю Кириллу: — Ну, берись, да не урони — тяжелая… Поднял я на него глаза, и горло у меня перехватило: ни слова не могу сказать. Хочу крикнуть: стой, мол, замри!
Да и не успел бы, наверное, — слишком уж быстро все получилось. Кирилл шагает через «пустышку», поворачивается задом к канистрам и всей спиной — в это серебрение. Я только глаза закрыл. Все во мне обмерло, ничего не слышу — слышу только, как эта паутина рвется. Со слабым таким сухим треском, словно обыкновенная паутина лопается, но, конечно, погромче. Сижу я с закрытыми глазами, ни рук, ни ног не чувствую, а Кирилл говорит: — Ну, что? Подняли мы «пустышку» и понесли к выходу, боком идем. Тяжеленная, стерва, даже вдвоем ее тащить нелегко. Вышли мы на солнышко, остановились у «галоши», Тендер к нам уже лапы протянул.
Поставим сначала. Он без единого слова повернулся. Смотрю я — ничего у него на спине нет. Я и так и этак — нет ничего. Тогда я поворачиваюсь и смотрю на канистры. И там ничего нет. Взвалили мы «пустышку» на «галошу» и поставили ее на попа, чтобы не каталась. Стоит она, голубушка, — новенькая, чистенькая, на меди солнышко играет, и синяя начинка между медными дисками туманно так переливается, струйчато. И видно теперь, что не «пустышка» это, а именно вроде сосуда, вроде стеклянной банки с синим сиропом.
Полюбовались мы на нее, вскарабкались на «галошу» сами и без лишних слов — в обратный путь. Лафа этим ученым! Во-первых, днем работают. А во-вторых, ходить им тяжело только в Зону, а из Зоны «галоша» сама везет — есть у нее такое устройство, курсограф, что ли, которое ведет «галошу» точно по тому же курсу, по какому она сюда шла. Плывем мы обратно, все маневры повторяем, останавливаемся, повисим немного — и дальше, и над всеми моими гайками проходим, хоть собирай их обратно в мешок. Новички мои, конечно, сразу воспрянули духом. Головами вертят вовсю, страха у них почти не осталось — одно любопытство да радость, что все благополучно обошлось. Принялись болтать. Тендер руками замахал и грозится, что вот сейчас пообедает — и сразу обратно в Зону, дорогу к гаражу провешивать, а Кирилл взял меня за рукав и принялся мне объяснять про этот свой гравиконцентрат, про «комариную плешь» то есть.
Ну, я их не сразу, правда, но укоротил. Спокойненько так рассказал им, сколько дураков гробанулись на радостях на обратном пути. Молчите, говорю, и глядите как следует по сторонам, а то будет с вами как с Линдоном-Коротышкой. Даже не спросили, что случилось с Линдоном-Коротышкой. И хорошо. В Зоне по знакомой дороге сто раз благополучно пройдешь, а на сто первый гробанешься. Плывем в тишине, а я об одном думаю: как буду свинчивать крышечку. Так и этак представляю себе, как первый глоток сделаю, а перед глазами нет-нет да паутинка и блеснет. Короче говоря, выбрались мы из Зоны, загнали нас с «галошей» вместе в «вошебойку», или, говоря по-научному, в санитарный ангар.
Мыли нас там в трех кипятках и трех щелочах, облучали какой-то сволочью, обсыпали чем-то и снова мыли, потом высушили и сказали: «Валяйте, ребята, свободны! Народу набежало смотреть — не протолкнешься, и ведь что характерно: все только смотрят и издают приветственные возгласы, а взяться и помочь усталым людям тащить — ни одного смельчака не нашлось… Ладно, меня это все не касается. Меня теперь ничто не касается… Стянул я с себя спецкостюм, бросил его прямо на пол — холуи-сержанты подберут, — а сам двинул в душевую, потому что мокрый я был весь с головы до ног. Заперся в кабинке, вытащил флягу, отвинтил крышечку и присосался к ней, как клоп. Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе пусто, знай себе глотаю крепкое, как воду. Отпустила Зона. Отпустила, поганка. Стерва родимая. Ни хрена новичкам этого не понять.
Никому, кроме сталкера, этого не понять. И текут у меня по щекам слезы — то ли от крепкого, то ли сам не знаю отчего. Высосал флягу досуха — сам мокрый, фляга сухая. Одного последнего глотка, конечно, не хватило. Ну ладно, это поправимо. Теперь все поправимо. Закурил сигарету, сижу. Чувствую — отходить начал. Премиальные в голову пришли.
Это у нас в Институте поставлено отчетливо. Прямо хоть сейчас иди и получай конвертик. А может, и сюда принесут, прямо в душевую. Стал я потихоньку раздеваться. Снял часы, смотрю — а в Зоне-то мы пробыли пять часов с минутами, господа мои! Пять часов. Меня аж передернуло. Да, господа мои, в Зоне времени нет. Пять часов… А если разобраться, что такое для сталкера пять часов?
Да плюнуть и растереть. А двенадцать часов не хочешь? А двое суток не хочешь? Когда за ночь не успел, целый день в Зоне лежишь рылом в землю и уже не молишься даже, а вроде бы бредишь, и сам не знаешь, живой ты или мертвый… А во вторую ночь дело сделал, подобрался с хабаром к кордону, а там патрули-пулеметчики, жабы, они же тебя ненавидят, им же тебя арестовывать никакого удовольствия нет, они тебя боятся до смерти, что ты заразный, они тебя шлепнуть стремятся, и все козыри у них на руках; иди потом доказывай, что шлепнули тебя незаконно… И значит, снова рылом в землю — молиться до рассвета и опять до темноты, а хабар рядом лежит, и ты даже не знаешь, то ли он просто лежит, то ли он тебя тихонько убивает. Или как Мослатый Исхак — застрял на рассвете на открытом месте, сбился с дороги и застрял между двумя канавами — ни вправо, ни влево. Два часа по нему стреляли, попасть не могли. Два часа он мертвым притворялся. Слава богу, надоело им, поверили, ушли наконец. Я его потом увидел — не узнал, сломали его, как не было человека… Отер я слезы и включил воду.
Долго мылся. Горячей мылся, холодной мылся, снова горячей. Мыла целый кусок извел. Потом надоело. Выключил душ и слышу — барабанят в дверь, и Кирилл весело орет: — Эй, сталкер, вылезай! Зелененькими пахнет! Зелененькие — это хорошо. Открыл я дверь, стоит Кирилл голый, в одних трусах, веселый, без никакой меланхолии, и конверт мне протягивает. Сколько здесь?
Так жить можно. Если бы мне здесь за каждую «пустышку» по два оклада платили, я бы Эрнеста давным-давно подальше послал. Он ничего не сказал. Обхватил меня за шею, прижал к потной своей груди, притиснул, оттолкнул и скрылся в соседней кабине. Подштанники небось стирает? Тендера там корреспонденты окружили, ты бы на него посмотрел, какой он важный… Он им так все компетентно излагает… — Как, — говорю, — излагает? В следующий раз захвачу словарь, сэр. Ну, он вышел. Взял я его за плечи, повернул спиной.
Нет, показалось. Чистая спина. Струйки пота засохли. Отвесил я ему пинка под голую задницу, нырнул к себе в душевую и заперся. Нервы, черт бы их подрал. Там мерещилось, здесь мерещится… К дьяволу все это! Напьюсь сегодня как зюзя. Ричарда бы ободрать, вот что! Надо же, стервец, как играет… Ну ни с какой картой его не возьмешь.
Я уж и передергивать пробовал, и карты под столом крестил, и по-всякому… — Кирилл! Написано — «Боржч». Ты к нам со своими порядками не суйся. Так придешь или нет? Ричарда бы ободрать… — Ох, не знаю, Рэд. Ты ведь, простая твоя душа, и не понимаешь, какую мы штуку притащили… — А ты-то понимаешь? Это верно. Но теперь, во-первых, понятно, для чего эти «пустышки» служили, а во-вторых, если одна моя идейка пройдет… Напишу статью и тебе ее персонально посвящу: Рэдрику Шухарту, почетному сталкеру, с благоговением и благодарностью посвящаю. Так эту штуку и будут называть — «банка Шухарта».
Пока мы так трепались, я оделся. Сунул пустую флягу в карман, пересчитал зелененькие и пошел себе. Смотрю — в коридоре господин Тендер собственной персоной, красный весь и надутый, что твой индюк. Вокруг него толпа — тут и сотрудники, и корреспонденты, и пара сержантов затесалась только что с обеда, в зубах ковыряют , а он знай себе болбочет: «Та техника, которой мы располагаем, — болбочет, — дает почти стопроцентную гарантию успеха и безопасности…» Тут он меня увидал и сразу же несколько усох — улыбается, ручкой делает. Ну, думаю, надо удирать. Рванул я когти, однако не успел. Слышу — топочут позади. Господин Шухарт! Два слова о гараже!
Но черта с два от них оторвешься: один, с микрофоном, — справа, другой, с фотоаппаратом, — слева. Буквально два слова! Какого вы мнения о турбоплатформах? И раз — за дверь. Слышу — скребутся. Тогда я им через дверь говорю: — Настоятельно рекомендую, — говорю, — расспросите господина Тендера, почему у него нос как свекла. Он по скромности умалчивает, а это было наше самое увлекательное приключение. Как они вдарят по коридору! Как лошади, ей-богу.
Я выждал минуту — тихо. Высунулся — никого. И пошел себе, посвистывая. Спустился в проходную, предъявил дылде пропуск, смотрю — он мне честь отдает. Герою дня, значит. Он осклабился, как будто я ему бог весть как польстил. Нет, ничего он парень. Я, если честно, таких рослых и румяных не люблю. Девки от них без памяти, а чего, спрашивается?
Не в росте ведь дело… Иду это я по улице и размышляю, в чем же тут дело. Солнышко светит, безлюдно вокруг. И захотелось мне вдруг прямо сейчас же Гуту увидеть. Просто так. Посмотреть на нее, за руку подержать. После Зоны человеку только одно и остается — за руку девочку подержать. Особенно когда вспомнишь все эти разговоры про детей сталкеров — какие они получаются… Да уж какая сейчас Гута, мне сейчас для начала бутылку крепкого, не меньше. Миновал я автомобильную стоянку, а там и кордон. Стоят две патрульные машины во всей своей красе, широкие, желтые, прожекторами и пулеметами, жабы, ощетинились, ну и, конечно, голубые каски — всю улицу загородили, не протолкнешься.
Я иду, глаза опустил, лучше мне сейчас на них не смотреть, днем на них мне лучше не смотреть совсем: есть там два-три рыла, так я боюсь их узнать, скандал большой получится, если я их узнаю. Повезло им, ей-богу, что Кирилл меня в Институт сманил, я их, гадов, искал тогда, пришил бы и не дрогнул… Прохожу я через эту толпу плечом вперед, совсем прошел уже, и тут слышу: «Эй, сталкер! Догоняет сзади кто-то, берет за рукав. Я эту руку с себя стряхнул и вполоборота вежливенько так спрашиваю: — Какого дьявола цепляешься, мистер? Поднял я на него глаза — капитан Квотерблад. Старый знакомый. Совсем ссохся, желтый стал какой-то. Как ваша печень? И уже тут как тут две голубые каски у него за спиной — лапы на кобурах, глаз не видно, только челюсти под касками шевелятся.
И где у них в Канаде таких набирают? На племя их нам прислали, что ли?.. Днем я патрулей вообще-то не боюсь, но вот обыскать, жабы, могут, а это мне в данный момент ни к чему. Спасибо вам, капитан, глаза у меня тогда открылись. Если бы не вы… — Что в предзоннике делал? Я там работаю. Два года уже. И, чтобы закончить этот неприятный разговор, вынимаю я свое удостоверение и предъявляю его капитану Квотербладу. Он взял мою книжечку, перелистал, каждую страничку, каждую печать просто-таки обнюхал, чуть ли не облизал.
Возвращает мне книжечку, а сам доволен, глаза разгорелись, и даже зарумянился. Не ожидал. Значит, — говорит, — не прошли для тебя мои советы даром. Что ж, это прекрасно. Хочешь — верь, хочешь — не верь, а я еще тогда предполагал, что из тебя толк должен получиться. Не допускал я, чтобы такой парень… И пошел, и пошел. Ну, думаю, вылечил я еще одного меланхолика себе на голову, а сам, конечно, слушаю, глаза смущенно опускаю, поддакиваю, руками развожу и даже, помнится, ножкой застенчиво этак панель ковыряю. Эти громилы у капитана за спиной послушали-послушали, замутило их, видно, гляжу — потопали прочь, где веселее. А капитан знай мне о перспективах излагает: ученье, мол, свет, неученье — тьма кромешная, Господь, мол, честный труд любит и ценит, — в общем, несет он эту разнузданную тягомотину, которой нас священник в тюрьме каждое воскресенье травил.
А мне выпить хочется — никакого терпежу нет. Ничего, думаю, Рэд, это ты, браток, тоже выдержишь. Надо, Рэд, терпи! Не сможет он долго в таком же темпе, вот уже и задыхаться начал… Тут, на мое счастье, одна из патрульных машин принялась сигналить. Капитан Квотерблад оглянулся, крякнул с досадой и протягивает мне руку. С удовольствием бы опрокинул с тобой стаканчик в честь такого знакомства. Крепкого, правда, мне нельзя, доктора не велят, но пивка бы я с тобой выпил. Да вот видишь — служба! Ну, еще встретимся, — говорит.
Не приведи господь, думаю. Но ручку ему пожимаю и продолжаю краснеть и делать ножкой — все, как ему хочется. Потом он ушел наконец, а я чуть ли не стрелой — в «Боржч». В «Боржче» в это время пусто. Эрнест стоит за стойкой, бокалы протирает и смотрит их на свет. Удивительная, между прочим, вещь: как ни придешь — вечно эти бармены бокалы протирают, словно у них от этого зависит спасение души. Вот так и будет стоять хоть целый день — возьмет бокал, прищурится, посмотрит на свет, подышит на него и давай тереть: потрет-потрет, опять посмотрит, теперь уже через донышко, и опять тереть… — Здорово, Эрни! Поглядел он на меня через бокал, пробурчал что-то, будто животом, и, не говоря лишнего слова, наливает мне на четыре пальца крепкого. Я взгромоздился на табурет, глотнул, зажмурился, головой помотал и опять глотнул.
Холодильник пощелкивает, из музыкального автомата доносится какое-то тихое пиликанье, Эрнест сопит в очередной бокал — хорошо, спокойно… Я допил, поставил бокал на стойку, и Эрнест без задержки наливает мне еще на четыре пальца прозрачного. Жил потом в свое удовольствие. Ты думаешь, почему Посещение было? Тёр он, тёр… Ты думаешь, кто нас посетил, а? Вышел он на кухню и вернулся с тарелкой — жареных сосисок принес. Тарелку поставил передо мной, пододвинул кетчуп, а сам — снова за бокалы. Эрнест свое дело знает. Глаз у него наметанный, сразу видит, что сталкер из Зоны, что хабар будет, и знает Эрни, чего сталкеру после Зоны надо. Свой человек — Эрни.
Доевши сосиски, я закурил и стал прикидывать, сколько же Эрнест на нашем брате зарабатывает. Какие цены на хабар в Европе — я не знаю, но краем уха слышал, что «пустышка», например, идет там чуть ли не за две с половиной тысячи, а Эрни дает нам всего четыреста. Наверное, и все прочее в том же духе. Правда, переправить хабар в Европу тоже, конечно, денег стоит. Тому на лапу, этому на лапу, начальник станции наверняка у них на содержании… В общем, если подумать, не так уж много Эрнест и заколачивает — процентов пятнадцать-двадцать, не больше, а если попадется — десять лет каторги ему обеспечено… Тут мои благочестивые размышления прерывает какой-то вежливый тип. Я даже не слыхал, как он вошел. Объявляется он возле моего правого локтя и спрашивает: — Разрешите? Маленький такой, худенький, с востреньким носиком и при галстуке бабочкой. Фотокарточка его вроде мне знакома, где-то я его уже видел, но где — не помню.
Залез он на табурет рядом и говорит Эрнесту: — Бурбон, пожалуйста! Вы в Международном Институте работаете, так? Он ловко выхватывает из кармашка визитку и кладет передо мной. Читаю: «Алоиз Макно, полномочный агент Бюро эмиграции». Ну, конечно, знаю я его. Пристает к людям, чтобы они из города уехали. Кому-то очень надо, чтобы мы все из города уехали. Нас, понимаешь, в Хармонте и так едва половина осталась от прежнего, так им нужно совсем место от нас очистить. Отодвинул я карточку ногтем и говорю ему: — Нет, — говорю, — спасибо.
Не интересуюсь. Мечтаю, знаете ли, умереть на родине. Так ему прямо и скажи, что меня здесь держит. Первый поцелуй в городском саду. Маменька, папенька. Как в первый раз пьян надрался в этом вот баре. Милый сердцу полицейский участок… — Тут я достаю из кармана свой засморканный носовой платок и прикладываю к глазам. Он посмеялся, лизнул своего бурбону и задумчиво так говорит: — Никак я вас, хармонтцев, не могу понять. Жизнь в городе тяжелая.
Власть принадлежит военным организациям. Снабжение неважное. Под боком — Зона, живете как на вулкане. В любой момент может либо эпидемия какая-нибудь разразиться, либо что-нибудь похуже… Я понимаю — старики. Им трудно сняться с насиженного места. Но вот вы… Сколько вам лет? Года двадцать два, двадцать три, не больше… Вы поймите, наше Бюро — организация благотворительная, никакой корысти мы не извлекаем. Просто хочется, чтобы люди ушли с этого дьявольского места и включились бы в настоящую жизнь. Ведь мы обеспечиваем подъемные, трудоустройство на новом месте… молодым — таким, как вы, — обеспечиваем возможность учиться… Нет, не понимаю!
Но вот молодежь, старики… Ну что вам в этом городе? Это же дыра, провинция… И тут я ему выдал. Городишко наш — дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра. Только сейчас, — говорю, — это дыра в будущее. Через эту дыру мы такое в ваш паршивый мир накачаем, что все переменится. Жизнь будет другая, правильная, у каждого будет все, что надо. Вот вам и дыра. Через эту дыру знания идут.
А когда знание будет, мы и богатыми всех сделаем, и к звездам полетим, и куда хочешь доберемся.
По «Пикнику на обочине» братьев Стругацких снимут сериал
| Пикник на обочине / Братья Стругацкие | «Пикник на обочине» – фантастическая повесть Аркадия и Бориса Стругацких, впервые изданная в 1972 году. |
| Пикник на обочине. О повести братьев Стругацких (сталкеры, эссе Станислава Лема) [RocketMan] | 010. «Пикник на обочине». Братья Стругацкие Культовые книги с Евгением Кайдаловым и Игорем Поповым. |
Краткое содержание «Пикник на обочине», сталкеры и Зона
Идея фильма по повести братьев Стругацких «Пикник на обочине» возникла у Тарковского в конце января 1973 года. Поэтому у Стругацких возникла якобы идея описать пикник на обочине, как посещение туристами тихого леса, когда пожгли муравьев, разорили муравейник, нагадили в центре поляны и были таковы. Пикник на обочине — повесть братьев Стругацких, написанная в 1971 году. Одним из самых пронзительных и совершенных произведений Стругацких стала повесть «Пикник на обочине».
Брюсов. «Творчество»
- «Пикник на обочине» - Православный журнал «Фома»
- Навигация по записям
- Пикник на обочине / Братья Стругацкие
- Пикник на обочине
Аудиокниги слушать онлайн
Истинное лицо повести - это история одной человеческой жизни, одержимой идеей. Рэдрик Шухарт из поборника идеи превращается в ее послушного раба, забывшего нормальную жизнь, ведомого вперед силой инерции. Его личная битва за счастье оказывается проигранной из-за внутреннего опустошения. Жизнь и смерть для бывалого сталкера становятся просто элементами на пути к цели.
По мотивам повести режиссёр Андрей Тарковский в 1979 году снял фильм «Сталкер», братья Стругацкие выступили авторами сценария. Термин «сталкер» от англ. В контексте книги сталкер — это человек, который, нарушая запреты, проникает в Зону и выносит из неё различные артефакты, которые впоследствии обычно продаёт и тем самым зарабатывает на жизнь. В русском языке после фильма Тарковского этот термин приобрёл смысл проводника, ориентирующегося в различных запретных и малоизвестных другим местах и территориях, позднее сталкерами также стали называть любителей индустриального туризма, особенно посещающих заброшенные объекты и города-призраки. Произведение было написано братьями Стругацкими в 1971 году первые наброски сделаны с 18 по 27 января в Ленинграде, чистовой вариант закончен с 28 октября по 3 ноября в Комарове.
Из воспоминаний Бориса Натановича Стругацкого: «История написания этой повести в отличие, между прочим, от истории ее опубликования не содержит ничего занимательного или, скажем, поучительного. Задумана повесть была в феврале 1970 года, когда мы съехались в ДТ Комарове, чтобы писать «Град обреченный», и между делом, во время вечерних прогулок по пустынным заснеженным улочкам дачного поселка, придумали там несколько новых сюжетов, в том числе сюжеты будущего «Малыша» и будущего «Пикника... Обезьяна и консервная банка.
Эта фраза из книги Стругацких быстро обретает популярность у читателей и вскоре входит почти в каждую аннотацию. Рэдрик Шухарт попытался вспомнить, было ли в его жизни что-то хорошее, но лишь повторяет слова своей жертвы. Финал книги остался открытым, исполнил ли Золотой шар желание героя, неизвестно. Неизведанное, невероятное, запретное всегда манит к себе. Исследуя Зону, Рэд изучает бездну, куда сталкивает тех, кто его окружает. Верный друг стал жертвой, враг — мешком с костями, супруга и ребёнок — отражение, тени себя прежних. История героя — путь одержимого идеей, поборника, превратившегося в раба.
Хотел счастья, но проиграл, получив опустошение, жизнь и смерть теперь ничего не значат, лишь элементы для достижения поставленной цели. Похоже, что про предупреждение Ницше Шухарт попросту забыл или проигнорировал его. Если долго смотреть в бездну, однажды бездна тоже посмотрит в тебя. По повести множество других авторов написали продолжения, среди них Александр Лукьянов, Сергей Тармашев и прочие. Создана серия компьютерных игр и книг. Имеется манга, в которой сюжет очень похож. Оцените материал.
Когда Редрик через три года освобождается из тюрьмы, у него и его семьи наконец-то появляется достаточно денег от продажи адской слизи, чтобы Редрик больше никогда не попал в Зону. Однако психологическое состояние его дочери ухудшилось до такой степени, что она существует в полу-животном состоянии. В результате Редрик соглашается участвовать в схеме по доставке Золотого шара из Зоны по воздуху в надежде, что с помощью Шара он сможет пожелать вернуть человечность своей дочери. Чтобы добраться до Золотого шара, необходимо пройти «мясорубку», которая убивает всех, кто приближается к ней, прежде чем отключиться. Для успешного прохождения «мясорубки» необходимо человеческое жертвоприношение, поэтому Редрик планирует использовать взрослого сына Стервятника Артура. Столько счастья, сколько вы захотите! Затем Редрик подходит к Золотому шару, чтобы пожелать Обезьянке снова стать человеком. Однако он не может придумать, что сказать, кроме как повторить желание Артура.