Вакаса и Шиничиро яой.
AngelsDevils — synopsis: in which shinichiro challenged keisuke’s...
but, if shinichiro tries to pull away before wakasa wants him to, he'll mumble weakly and pat around for shin's hand, grabbing it, and putting it back on his head. shin really thinks he can't get any cuter. Просмотрите доску «Шиничиро и Вакаса» пользователя Чел в Pinterest. у шиничиро всегда были проблемы, а вакаса всегда соглашался, приходил к разбитому сано и бережно собирал его по осколкам. "a strange sensation". Токийские мстители 2 сезон 19 серия 137 и 138 глава | Связь Шиничиро и Изаны.
Токийская свастика
But Wakasa’s words and air of finality made the gaping hole inside his heart much larger than the void of despair festering inside his soul and body. Просмотрите доску «вакаса шиничиро» пользователя saya в Pinterest. Просмотрите доску «шиничиро и вакаса» пользователя Булочка с Корицей в Pinterest.
Tag - Manjiro Sano x Takemichi Hanagaki
Рекомендуем скачать первую картинку под названием Фф про Шиничиро и Вакасу. Фф Вакаса и Шиничиро. Просмотрите доску «Шиничиро и Вакаса» пользователя Чел в Pinterest. Не знаю, как тут быть, и что же потом.
Фф шиничиро и вакаса
Ты кто вообще такой, чтоб давать совет? Делать вывод не трудись - Мозг не напрягай, раз у тебя его нет! Ах, не удивлена, Что песенки такие стрёмные ты слушаешь. Да, я не похожа на тебя совсем, но нет проблем! Раз уж я паинька в глазах людей, Махать кулаками - явно не моё, Только слова, поверь уж, бьют больней, И наповал язык разит, как ружьё. Так что, уже рискнуть готов?
Шиничиро и Вакаса яой Токийские Мстители. Вакаса и Сенджу.
Вакаса имауши рост. Вакаса имаушы. Мицуя и Юзуха. Yuzuha Токийские Мстители. Казутора Токийские Мстители. Тацуми и Вакаса 18. Вакаса Манга.
Вакаса имунаши. Вакаса Ямауши. Ивауши Вакаса. Токийские Мстители и ти. Вакаса имауши и Шиничиро рисовать. Wakasa imaushi. Такемичи Ханагаки.
Shinichiro x Takemichi. Такемичи яой. Wakasa imaushi x Shinichirou. Шиничиро Токийские Мстители Манга. Шиничиро Токийские Мстители арт. Юри Вакаса.
Такеоми Акаши [ ] Такеоми — ещё один из самых близких друзей Вакасы. Когда Такеоми находился на самом дне своей жизни после расформирования Первого Поколения, Вакаса всё равно принял его как своего настоящего друга с распростёртыми объятиями.
Такемичи Данганронпа. Юкимару Данганронпа. Такемичи Юкимару и Мондо. Хайтани Токийские. Братья Хайтани Риндо.
Риндо Токийские Мстители. РАН И Санзу фанфики. РАН И Санзу яой. Харучиё Санзу Токийские Мстители. Санзу Токийские Мстители.
Санзу и Риндо шип. Винсент Фантомхайв яой. Винсент Фантомхайв и Себастьян. Винсент и Сиэль. Сиэль взрослый яой.
Ran x Sanzu. Санзу Манга. Чифую Матсуно. Мацуно Токийские Мстители. Чифую Токийские Мстители.
Мицуя Мацуно. Самон Гокуу шипы. Нанбака яой шип. Яой шипы Намбака. Намбака яой.
Хайтани Токийские Мстители. РАН Риндо и Санзу. Токийские Мстители Санзу и братья Хайтани. Манджиро Саноэ. Токийские Мстители Маджиро.
Манджиро и Такемичи. Осаму и Ринтаро. Ринтаро суна и Осаму и Атсуму. Токийские Мстители Манга. Sanzu x Mikey.
Sanzu x Takemichi. Токийские мстителихаручиё Санзу. Братья Хайтани Рин. Вакаса имауши Токийские Мстители. Вакаса Токийские Мстители Манга.
Вакаса имауши и Шиничиро Сано. Такемичи Ханагаки. Манджиро Сано и Такемичи Ханагаки яой. Такемичи фанфики.
шинкаса [ nsfw ! rusreal au ]
Он плачет от света лампы и рези в глазных яблоках, потому что боль выжгла все изнутри — беспощадно, грубо, одним махом, широким мазком синего пламени. Он очень давно не звал Шиничиро полным именем. Пальцы Бенкея сильнее вжимаются в его плечи — синяки останутся, отстраненно думает Вакаса, как пить дать останутся, и Шиничиро опять будет расстроен, он ведь даже засосы оставлять не любил, а, точно, Шиничиро ведь умер и точно не может быть против чего бы то ни было, — за полы широкой футболки испуганно хватается Сенджу — она никогда не видела, чтобы Вакаса плакал, и ей страшно, и жутко, и больно, и она не хочет возвращаться домой и нести эту новость в семью, и так трещащую по швам. Вакаса не представляет, как эту новость переживет Такеоми — преданный дурак, без связи с Шиничиро слишком быстро усохший; новость о смерти их божественного Черного Дракона его просто добьет. Лишь бы на Харучие не сорвался. Что угодно, только пусть не трогает Харучие. Харучие и так едва держится в этом доме, в этой семье; Такеоми не переживет, если из-за него с Харучие что-то случится, даже если последние годы они готовы разорвать друг друга на куски. И малышка Сенджу будет плакать, и это тоже разобьет Такеоми сердце. О своем Вакаса старается не думать.
Его у него уже просто нет. Оно умерло где-то там, неизвестно как и где. Вакаса поднимает телефон, осторожно выпутываясь из хватки Бенкея, и прижимает к уху; минуту они с дедом молчат, слушая дыхание второго на другом конце провода, а потом дед вздыхает — тяжело, неподъемно, как-то отчаянно. Внутренности сжимает в один большой ком, когда дед говорит, что Шиничиро ударили по голове, и оружие в руках держал Казутора. Вакаса не знает, как ему вообще дышать. Огнем горит кольцо на цепочке, обжигая грудину и оставляя на бледной коже ожог. Не то чтобы они оба были шумными, совсем нет. Шиничиро сам по себе был тихим и едва присутствующим, а с появлением Манджиро и вовсе приучил себя ходить бесшумно даже там, где это физически невозможно Шиничиро всегда был заботливым старшим братом и маленького Манджиро любил до безумия, настолько, что Вакасе всегда доставалось тапком по макушке, если тот слишком громко дышал, пока Манджиро спал беспробудным сном в доме, а они были в чертовом гараже , а Вакаса со временем подстроился под партнера, не сильно любившего шум, и стал спокойнее, тише, мягче в чем-то, из дикого леопарда превращаясь в домашнего пушистого котенка.
Но даже так он сохранял где-то в глубине ту бешеную энергию, за которую его боялась половина Канто и за которую его любил спокойный добрый Шиничиро, привлеченный к Вакасе словно мотылек его безумной энергией, в которую причудливо вплеталась мягкость. В их квартире никогда не было гвалта, но всегда было тихое дыхание Шиничиро, всегда был его бубнеж о работе и байках, всегда были его дурацкие песни по радио, которым он подпевал хриплым от сигарет голосом. Сейчас тишина в квартире мертвая — слышно даже, как оседает на изголовье кровати пыль. Вакаса лежит, раскинув руки, и смотрит в потолок — на этот раз не на лампочку, потому что у него не хватило сил включить свет. Там, за окном, город живет, дышит, ни о чем не подозревает; там, за окном, что-то происходит, а здесь, в их с Шиничиро квартире на пересечении дорог от спортзала и магазина байков потому что квартира над салоном — это, конечно, хорошо, но неудобно Вакасе , время — стылая вода в озере без притоков и оттоков, вмиг всеми позабытая, брошенная медленно умирать гавань, в которую больше никогда не войдут корабли. Вранье; Вакаса знает, что Бенкей примчится по первому же его зову — верный, добрый Бенкей, который по-дружески любил его и всегда был готов сорваться в любой момент, чтобы быть рядом, несмотря на то, что когда-то в прошлом, до появления Шиничиро в их жизни, они едва не рвали друг другу глотки за главенство над Канто. Такеоми не придет — Такеоми теперь точно в депрессии и спивается, и Вакаса не удивится, если через неделю Бенкей, навестив четвертого основателя Черных Драконов, не найдет Харучие ни в одном из углов их квартиры, не превращенной в помойку только стараниями малышки Сенджу. Со звонка деда прошло несколько часов, и все эти долгие, тягучие как патока минуты Вакаса провел в каком-то мутном беспамятстве: пальцы сами собой раз за разом набирали знакомый номер, и раз за разом мозг никак не мог принять механическое «абонент недоступен» — раз за разом он не верил, что больше никто не ответит.
Вакаса — пережеванный улицами, разбитый сотнями драк, когда-то пополам сломанный собственным отцом, знавшим только язык насилия, от рождения лишенный надежды — все равно как слепой котенок продолжает надеяться, что все это — один большой отвратительный кошмар, и скоро он закончится. Но кошмар не заканчивается — тянется, как мерзкая жвачка, и проникает в вены, тромбами застревая в сосудах. Кошмар пахнет сигаретами Шиничиро, одна из которых зажата у Вакасы между пальцев, и пылью, которой покрывается его душа. В их квартире слишком тихо — тишина давит, разрушает, уничтожает, и Вакаса поступает как последний идиот, которым в их паре всегда был Шиничиро, — кидает в сумку зубную щетку, сигареты и старый плед, собирает полторы смены одежды и без единого йена срывается в дом семьи Сано, не врезаясь в любую машину только чудом. Шиничиро даже с того света убил бы его за столь халатное отношения к байку, но впервые в жизни Вакасе наплевать. Шиничиро, вероятно, было бы тоже. Шиничиро, как-никак, в первую очередь заботливый старший брат. Дед выглядит так, будто Вакаса дал ему по лицу, но в его взгляде плещется понимание — он тоже знает, почему Вакаса приехал, будучи в том состоянии, когда его рука могла почти осознанно сорваться и размазать байк вместе с его владельцем по асфальту.
Вакаса клонит голову, пряча лицо за распущенными волосами, и поджимает губы; он откровенно ужасен в общении с детьми, даже если этих детей он когда-то учил драться и вместе с ними пытался затащить в тренировочный зал Шиничиро. Он не старший брат и не нянька, он бешеное животное, но сейчас, наверное, только он может что-то сделать — и должен, потому что воля Шиничиро кольцом прожигает ему грудину, пытаясь добраться до сердца. Вакаса осторожно касается плеча деда, прося его пропустить, и со своей почти пустой сумкой тихо проходит к гаражу Шиничиро — сейчас Манджиро может быть только в месте, которое еще дышит его драгоценным братом. Эма, наверное, с ним — да и где ей еще быть, как не рядом со своим братом? Он оказывается прав: и Манджиро, и Эма в гараже Шиничиро. Манджиро сидит, обняв тонкими ручками битые коленки, и смотрит в пустоту, а Эма обнимает его, дрожа всем телом от беззвучных рыданий, раздирающих ее грудь за двоих — пухлые от количества съеденных дораяки щеки Манджиро сухи, и глаза совсем не красные, но ему больно, только боль эту он выплеснуть никак не может, и поэтому Эма, как хорошая сестра, помогает ему как может. Эме тоже больно, и плохо, и еще страшно — за Манджиро, который сидит так, наверное, с момента, как дед ему рассказал, что двое его ближайших друзей убили его брата, чтобы сделать ему подарок на день рождения. Вакаса знать не желает, что происходит в этом маленьком тельце под кожей и костями, с трудом удерживающими скорбящее даже больнее Эмы сердце.
Манджиро всегда был слишком чувствителен, даже если многим по его ровному лицу казалось иначе, а Шиничиро он любил всем своим существом. Тихо закрывается за ним дверь, и из сумки возникает плед — старый, шитый-перешитый, принадлежащий Шиничиро, привезенный им из дома и много раз отвоеванный у мусорки в неравном бою, сейчас он, наверное, мог сделать только хуже, но иных идей у Вакасы не было совершенно. Да и быть не могло, потому что плед он схватил без единой задней мысли, просто по привычке, потому что всегда брал его, куда бы ни ехал с мыслями о Шиничиро, потому что этот сентиментальный идиот мог спать только под ним. Вакаса накидывает плед на плечи Эмы и Манджиро, забираясь на кровать и присаживаясь перед ними, и рука его ложится Манджиро на макушку, притягивая к груди. Тонкие ручки вцепляются в его футболку, из которой он так и не переоделся, когда убегал из квартиры, и Манджиро горячечно рыдает в его объятиях, доверяя партнеру брата держать его. Поэтому дед и не подходил — Манджиро любил деда, но дед никогда особо не был близок к Шиничиро, как был Вакаса, и от Вакасы до сих пор пахнет братом, в прикосновениях Вакасы до сих пор чувствуется брат, в дыхании Вакасы до сих пор слышится брат, и Манджиро захлебывается в тихой истерике, понимая, что Вакаса, как бы ни хотелось, не Шиничиро. Шиничиро больше нет. Эма тоже клюет носом, но упорно не позволяет себе прикорнуть или вовсе уснуть — сторожит беспокойный сон брата, напряженным взглядом следя за тем, как он изредка дергается, и сильнее смыкает хватку на его ладони; Вакаса думает, что им обоим, наверное, больно, но ни один не собирается отпускать — не собирается оставлять второго наедине с болью и страхом.
Второй рукой Вакаса притягивает Эму к себе, устраивая и ее тоже в своих объятиях, и молчит, мечтая закурить. Он никогда не курил. Эма всхлипывает. Правда ранит, но она куда лучше сладкой лжи — особенно сейчас, когда Эма и сама понимает, что Вакаса солгал бы, ответив, что да, обязательно будет. Потому что ни черта не будет все хорошо просто так. В конце концов, это его долг. Эма благодарно прижимается к нему и после тихого «поспи», шепотом сказанного ей в растрепанную макушку, откидывается на Вакасу полностью, наконец позволяя себе отдохнуть. Вакаса осторожно пересаживается так, чтобы ему было удобно, и отворачивается к окну, за которым в удивительно чистом летнем небе встает луна.
Шиничиро умер и не оставил ни завещания, ни хоть каких-то указаний, как распределить его имущество или как хотя бы просто жить дальше без него. Но Вакаса и без несчастной бумажки знает, что байк заберет себе Майки, а все эти бедные, разбитые смертью дети отойдут на руки именно ему. Потому что больше никто не сможет за ними проследить. А это единственное, чего бы Шиничиро на самом деле действительно хотел. Где-то там, внутри, за клеткой из ребер, в этот миг что-то громко трещит, но Вакаса почему-то все еще дышит. Эма спит неспокойно, поверхностно, глаза бегают под закрытыми веками, но она не просыпается — только иногда судорожно до треска ткани сжимает в пальчиках футболку и что-то бормочет между всхлипами; Манджиро за ночь подскакивает раз пять, резко дергаясь в обвившей его плечи руке и каждый раз прицельно попадая острым локтем прямо под ребра, и смотрит пусто, загнанно, беззвучно зовет «Шини-ни-чан», как не делал с глубокого детства, как не делал при посторонних, и Вакаса не находит в себе даже намека на желание упрекнуть этого маленького ребенка в том, что на его теле цветом наливается огромный синяк — силой, в отличие от брата, Манджиро не обделили. Они просыпаются одновременно и выглядят даже хуже Вакасы, который не спал эти почти десять часов, охраняя их сон. Дети смотрят на него мутными пустыми глазами, в которых боль вытеснила что угодно остальное, и от этого внутри что-то жалобно трещит и скулит.
Вакаса никогда не любил детей и не умел с ними обращаться, но у него всегда болело сердце, когда детям было больно. Сейчас все куда хуже. Сейчас это его дети. На кухне сидит дед, ладонями обнимая чашку зеленого чая; пар не идет — дед сидит давно. Обычно он любит пить едва не кипяток. Вакаса быстро и привычно сооружает бутерброды, с давнего молчаливого разрешения воруя продукты из холодильника — в этом доме он уже несколько лет не гость, а один из хозяев, — и, уже развернувшись, чтобы уйти, натыкается на потяжелевший взгляд деда. Дед сильнее смыкает пальцы на кружке, понимая, что сделал. Вакаса сомневается тоже — еще когда Шиничиро… еще когда они только съехались, Манджиро сразу занял освободившийся гараж, чаще ночуя в нем, а не в своей постели, за что часто слышались ссоры с дедом.
Теперь этих ссор уже не будет. Чужая смерть повисает между ними как ящик с чумными крысами, к которым никто не хочет подходить, боясь заразиться. Смерть Шиничиро не была загадочной, его тело не искали — все кристально ясно, да и Кейске с Казуторой [хруст] во всем признались сразу [хруст]; неудивительно, что похороны будут так быстро. Вакаса не знает, сможет ли выдержать хонцую. Интересно, рассказал ли Бенкей Такеоми о том, что произошло? Или, как Вакаса, не нашел сил признаться в смерти Шиничиро даже себе? Взгляд деда твердеет, оседая на плечах вместе с миром. Вакаса усмехается — больно и горько, но эта усмешка будто делает ношу на его плечах чуть легче.
Дед смотрит на него с истинно семейным теплом, и впервые за долгие годы Вакасе хочется плакать. Для него ты был партнером не только по дракам на улицах. И я об этом знаю. Вакаса благодарно склоняет голову в подобии поклона и, не глядя на деда от страха все же по-детски расплакаться прямо на кухне и принести соленые бутерброды, уходит. Он сидит с детьми весь этот и следующий день, делая все, что в его силах, чтобы они не закрывались в своем горе Манджиро снова плачет ночью, уткнувшись лицом в грудь Вакасе и закутавшись в плед Шиничиро с головой, и от его рыданий сердце у Вакасы почти в действительности трещит как стеклянное , а прямо перед ночным бдением у тела Шиничиро его телефон взрывается, панически атакованный поочередно Бенкеем, Такеоми и Сенджу. Вакаса абсолютно неуважительно подрывается, вылетая с территории дома Сано будто ошпаренный, провожаемый испуганными взглядами Манджиро и Эмы и хмурым — деда. Не то чтобы его отсутствие было чем-то из ряда вон выходящим: Харучие регулярно сбегал лет с шести, когда до Такеоми окончательно дошло, что Черных Драконов распустили, и он, пользуясь остатками их наследия, начал методично просирать свою жизнь, оставляя младших брата и сестру на родителей-наркоманов. Признаться честно, Вакаса тогда за ним не следил — его главной целью было окончить среднюю школу и найти подработку, чтобы съехаться с Шиничиро, а не копаться в проблемах бывшего товарища, с которым они никогда особенно не ладили; временами он себя за это корил — ведь, поддерживай они прежнюю связь, старшие Акаши не подсадили бы семилетнего сына на наркотики.
Но Шиничиро тягал его за цветные пряди и говорил, что тогда и он тоже виноват. Говорил, что они успели хотя бы за малышкой Сенджу, а Харучие еще можно спасти — потому что Харучие любит свою милую сильную близняшку до беспамятства и за нее глотку перегрызет хоть самому Изанаги. И последует за ней хоть на край света. Сенджу правда старалась. Но этого было недостаточно. Оказалось, чтобы спасти — надо исключить корень проблемы. Такеоми признавать себя проблемой упорно отказывался. Харучие, и так далекий от стабильности, от наркотиков растерял последние способности к удержанию своего бешеного темперамента, а пьяный Такеоми никогда не был человеком спокойным и способным к конструктивному диалогу поэтому пить с ним прочие Черные Драконы отказывались, и терпеть его мог только Шиничиро, потому что Шиничиро, очевидно, был святым.
Их крикам и плачу малышки Сенджу не было ни конца, ни края, они срывались друг на друга по любому поводу, и часто их конфликты заканчивались тем, что один хлопал дверью, второй — окном, и потом обоих искали по улицам почти сутками, прежде чем одного находили вусмерть пьяным в очередном баре в компании заискивающего перед бывшим Богом Войны менеджера, а второго — в коробке в каком-нибудь скопище бездомных греющим дешевый пакетированный чай над последней спичкой со стеклянными глазами. В какой-то момент Харучие даже разодрал Шиничиро лицо в приступе бешеной ненависти к одной только мысли, что его снова вернут домой, и им с Вакасой пришлось оставить дикого щеночка у себя — не бросать же его в той самой коробке. Пусть бесится в тепле и под присмотром, а не черт знает где и под дозой. После нескольких таких случаев они даже задумались насовсем забрать близнецов к себе, но эта затея, к сожалению, провалилась еще на этапе подготовки: Сенджу слишком сильно любила обоих братьев и отказывалась оставлять хотя бы одного из них наедине с их демонами, разрываясь между баррикадами в этой семейной войне. Ей было плохо и от того, что Такеоми пьет, заливая алкоголем столь резко свалившееся на него одиночество, и от того, что Харучие сбегает из дома, не в силах выдержать эту атмосферу, и от того, что они ссорились, но сделать хоть что-то, чтобы это прекратить, она, к сожалению, не могла. Они с Харучие могли жить у Вакасы и Шиничиро, но Такеоми там не поместился бы ни физически, ни морально, и поэтому Харучие, скрипя зубами, продолжал оставаться в квартире своей семьи в ожидании, когда старший брат вернется протрезветь, и успокаивал Сенджу, когда она плакала почти сутками, потому что Такеоми, пьяный мудак, не брал трубку. Харучие был ответственным старшим братом — в отличие от Такеоми. Такеоми же, действительно чертов мудак, постоянно сравнивал близнецов и превозносил Сенджу за то, что она не доставляла ему проблем, как Харучие, и совершенно отказывался признавать, что этим делает хуже.
Ни разу он не ходил искать младшего, скидывая эту свою обязанность на сестру, вынужденную звонить его и своим друзьям — потому что в одиночку маленькая девочка ничего не могла сделать, — и тем, что вместо поисков и извинений вновь прикладывался к бутылке или очередной фривольной девице, только подливал масла в огонь, методично увеличивая раскол между собой и Харучие до непоправимых размеров. Сначала Харучие отказался называть его братом, а потом без лишних слов разбивал лицо каждому, кто называл его по родной фамилии, а не по придуманному вместе с Сенджу прозвищу. Иногда Вакасе, обрабатывающему мальчишке раны после очередного закономерного побега, хотелось оторвать Такеоми голову — потому что она ему, очевидно, была не очень нужна, — но по настоянию Шиничиро он терпел и держал этот порыв в себе, зная, что и сам Шиничиро в отношении друга ходит по тонкой грани между дипломатией и насилием. Но даже его Такеоми не слушал и после каждого разговора снова брался за старое, открывая у себя второе, и третье, и уже неизвестно какое дыхание на очередной запой. В итоге замыкался отвратительный порочный круг: Сенджу болела за Такеоми и не могла бросить его наедине с бутылкой, а Харучие не мог бросить Сенджу наедине с Такеоми. И в итоге раз за разом возвращался домой, чтобы снова поссориться с Такеоми до разбитых о его голову бутылок из-под алкоголя, снова сбежать на улицу, снова быть найденным сердобольным Шиничиро и снова оказаться на пороге ненавистной квартиры. Такеоми в упор не видел этого колеса Сансары, планомерно пропивая последние мозги от надуманной тоски по ушедшей эпохе Черных Драконов, и в конце концов за этим устали наблюдать все, и даже Шиничиро, терпение которого было достойно воспевания в легендах и балладах. Незадолго до Происшествия он подумывал все же исполнить старую задумку, пусть и в несколько ином виде — сделав еще одну копию ключей, чтобы Харучие после очередной ссоры уже напрямую шел к ним, а не огромным крюком через подворотни и мосты.
Конечно, не переезд, и они не ограждали Харучие от новых побегов, а малышку Сенджу — от новых слез, но это было хотя бы что-то. Вакаса сжимает чертов дубликат в кармане огромной толстовки и старается не думать о том, что еще в своей жизни не успел сделать Шиничиро, неожиданно покинувший этот мир в едва исполнившиеся двадцать три. Идет дождь; удивительно для лета ледяная вода стекает по волосам и за ворот толстовки, и под слоями одежды Вакаса содрогается от холода — потому что идиот и не оделся теплее, и зонтики для слабаков, а Белый Леопард не слабак, — но упорно продолжает шататься по улицам, заглядывая в каждый закуток, знакомый и нет, в надежде найти под одной из картонок знакомую светлую макушку. Его держат сила воли, восемь банок энергетиков и четыре с половиной часа сна трое суток назад, а еще грызущая внутренности ответственность и за этого ребенка тоже. Телефон пиликает; Вакаса, не сильно заботясь о его сохранности под дождем, проверяет сообщения прямо на ходу. Малышка Сенджу скромно уведомляет, что на пороге Харучие за прошедшее с ее последнего сообщения время — почти полтора часа — не появился. Из горла вырывается хриплый вздох. Кажется, он заболевает — от стресса, усталости и ледяной воды, которую щедро льет на него небо, — но Вакаса только хлопает старенькой раскладушкой и делает глоток из девятой банки.
Он не может свалиться сейчас, когда Харучие шатается неизвестно где голодный и без крыши над головой. Вакаса не боится, что на Харучие нападут и убьют — Харучие мальчик сильный и хитрый, он справится и с кем-то, по комплекции схожим с Бенкеем, — но он все еще ребенок и может заболеть. На улице о больном мальчишке заботиться никто не будет. На двенадцатой банке и двадцать девятом, почти тридцатом, часу поисков Вакаса сквозь шум чуть стихнувшего ливня и собственный кашель слышит из ближайшей подворотни звуки драки — даже, скорее, откровенного избиения — и, сердобольная душа, не может пройти мимо. Он отставляет банку в сторону, так, чтобы ее не задели, когда будут выбегать из закоулка, и несколько позабыто, но легко влетает в толпу крупных парней, отпинывая их от эпицентра. Не сильно избитые, но впечатленные его силой идиоты сбегают, оставляя ему на руки залитого кровью ребенка, и в мутном, но все равно бешеном взгляде под заляпанной красным челкой Вакаса с трудом узнает теряющего сознание Харучие. Харучие — мальчик сильный и хитрый. Но не против толпы ублюдков, которые больше него в три раза, и не после суток не евши и не спавши.
Харучие, маленький засранец, протестующе шипит на прозвище, пытаясь трясущимися пальцами ухватиться за длинные цветастые пряди, и Вакаса, борясь и с ребенком, и с дрожью — и так промерзшему, в одной мокрой насквозь футболке ему холод ощущается еще острее, — отмечает это с облегчением. Если Харучие в состоянии для попыток оторвать ему голову, значит, все не так плачевно, как кажется на первый взгляд. Вакаса подхватывает его на руки и, бережно прижав к груди, быстрее звука вылетает из подворотни, на ходу пытаясь вспомнить, в какой стороне находится больница. Банка энергетика забыта, как и то, что дождь не спешит заканчиваться, и Вакаса, в приступе паники от количества крови и дрожи маленького тельца, закономерно поскальзывается в очередной огромной луже, всем телом вытирая мокрый асфальт. Только чудом годами отточенной в драках реакции ему удается извернуться так, чтобы по асфальту не протащило еще и Харучие — на сегодня травм ему хватит. Харучие тихо стонет в его руках, все же отключившийся от слабого, но тепла от толстовки и чужого тела, и Вакаса, жмурясь от острой боли из разодранного бока, упрямо поднимается. Больница маячит перед глазами грязными сероватыми панелями за углом, а он ответственный взрослый и должен позаботиться о ребенке, должен донести его до теплого безопасного места, в котором ему помогут. Сначала медсестра, с которой Вакаса сталкивается на входе, пугается его внешнего вида, но потом быстро берет себя в руки и, сомкнув крепкую хватку на его локте, тащит в сторону травмпункта, причитая о том, что лучше бы дети сидели по домам, а не устраивали эти свои байкерские сходки, на которых и сами калечатся до жути, и других калечат, и совсем младших еще втягивают.
Вакаса честно не знает, стоит ли уточнять, что ему уже шесть лет как не семнадцать, он уже давно вполне приличный гражданин Японии и честно не ввязывался в драки долгие годы, но покорно молчит, когда медсестра кидает на него грозный взгляд. Не такой уж он и гордый, даже если раньше отчитывать его мог только Шиничиро. Сейчас куда важнее Харучие, дыхание которого слишком слабое и поверхностное, и крови у него на лице слишком, слишком много. Примерно полчаса спустя Вакаса — на котором из верха только бинты и больничный халат, потому что и толстовку, и футболку можно выкидывать на помойку, — выползает в коридор и звонит Бенкею, чтобы тот притащил ему и Харучие смену одежды. И чтобы он ни в коем случае не брал с собой Такеоми, потому что Харучие хоть и слаб, но выцарапать старшему брату глаза определенно в состоянии. Даже не локальный. Бенкей влетает в больницу спустя почти час, на ходу отпинывая Такеоми обратно на улицу и стараясь делать это так, чтобы не задеть малышку Сенджу, крутящуюся у него под ногами в обнимку с объемным пакетом. Вакаса встречает их усталым взглядом и мелкой дрожью, потому что в больнице, черт возьми, холодно, а кроме халата выдать ему ничего не смогли.
Он шипит на Такеоми, забирая вещи и натягивая их прямо там, не сильно заботясь о том, чтобы прикрыться, а потом берет Сенджу за трясущуюся ладошку и ведет к близнецу. Бенкей после молчаливого диалога глазами остается с Такеоми — заламывать ему руки и закрывать рот, чтобы Харучие не услышал извергаемый знакомым голосом мат и не подорвался бить брату лицо. Харучие выглядит так, что его хочется только пожалеть и погладить по голове: пластыри, скрывающие почти все лицо, ленты бинтов, обвившие лоб и дрожащее тельце, слишком худое даже для тонкокостного мальчишки, каким он всегда был, огромный халат, в котором он натурально утопает, — от всего этого рука сама тянется к растрепанной макушке, даже с полным осознанием, что руку эту откусят по локоть. Харучие смотрит куда-то в пол, вцепившись судорожной хваткой в свои плечи в подобии объятия, и не обращает ни на кого внимания, провалившись в кроличью нору своего сознания, — даже на Вакасу не глянул за все то время, что они ждали Бенкея с вещами. Но стоит малышке Сенджу всхлипнуть, выронив пакет из рук, вмиг ослабших от вида избитого брата, как Харучие тут же вскидывает взгляд и единым слитным движением заключает близняшку в объятия, подорвавшись с кушетки и сбросив халат на пол. Сенджу всхлипывает громче, стискивает пальцы на бинтах сильнее, почти разрывая их, тычется носом куда-то в острую ключицу — и никак не может заставить слезы перестать течь. Только небеса знают, сколько всего она успела себе напридумать, пока старшие искали Харучие и впервые не могли найти его так долго, и скольких сил ей стоило оставаться хотя бы внешне спокойной и не ударяться в панику. Малышка Сенджу удивительная.
И очень, очень сильно любит своего дурного братца. Харучие дрожит, и ему больно — Вакаса видел жуткие синяки на его ребрах. Но Сенджу к себе он прижимает крепко, позволяя ее рукам сжать себя в ответ, и ни единой мышцей не выдает то, как ему от этого плохо: малышка Сенджу сильная, очень сильная, и от волнения не контролирует себя явно, сжимая брата слишком сильно, наверняка оставляя ему новые синяки. Но Харучие наплевать — он обнимает сестру, уткнувшись носом ей в макушку, и стоит неподвижно, вдыхая с ее волос сладкий запах детского шампуня и дождя. И дрожь понемногу успокаивается, покидая его тело. Вакасе все это напоминает самые жестокие драки Черных Драконов, в которых их глупый лидер не сидел на месте и отхватывал наравне с товарищами, а потом возился с четырехлетним Манджиро, говоря, что от этого сломанные ребра болят меньше. Шиничиро был жалким врунишкой, но за это его и любили. Потом, когда уже раздадут законные подзатыльники и таки спровадят до больницы, потому что у тебя сломано гребаное ребро, Шиничиро, это не шутки и Манджиро не поблагодарит нас, если мы угробим его драгоценного старшего брата.
Вакаса устало прислоняется плечом к дверному косяку и думает, что, наверное, может позволить себе поспать пару часов, когда доползет до какой-нибудь ближайшей кровати. Только, если честно, он понятия не имеет, где это несчастная ближайшая кровать. Он должен вернуться в дом Сано, потому что Манджиро и Эма остались одни и он не может их бросить, но и оставить Харучие — преступление против законов морали. Почти тридцать часов, два шва и полотно фиолетового и красного на чудом не треснувших ребрах — и это только два дня со смерти Шиничиро. Вакаса не хочет даже представлять, до чего может дойти, если Харучие вернется к себе домой. Такеоми никогда толком не умел тормозить на поворотах, а сейчас тем более, и его беда с башкой слишком сильно прогрессирует — потому что в первую очередь он рвался не выяснить, что произошло с младшим братом, а надавать тому «воспитательных» подзатыльников. Такеоми классный парень, правда. Просто слишком радикальный и иногда совершенно безмозглый.
Звонит телефон; Вакаса передает пакет с вещами вздрогнувшим детям и под внимательным взглядом Харучие выходит из палаты, снимая трубку. Видимо, его друг взял всю вину на себя, — без приветствия начинает дед, и Вакаса спотыкается на ровном месте, едва не полетев носом в плитку больничного пола. Он вздыхает, задерживая воздух в легких на несколько секунд, выдыхает. Нет, с этим дерьмом он сейчас разбираться точно не будет. Ему нужен хотя бы час сна, иначе он просто свалится и не встанет уже вообще. Слишком много всего. Жизнь руководителя крупнейшей группировки гопников в Токио, конечно, подготовила его практически к любому дерьму, но точно так же она научила его думать хотя бы немного. Для профилактики, чтобы мозг не превращался в желе.
Кажется, его голова. Манджиро еще не знает, что Кейске отпустили. Ками-сама, дай мне сил. Я со всем разберусь завтра, — Вакаса упирается лбом в стену и снова выдыхает, поворачивая голову на движение на краю взгляда. Из дверей палаты выглядывают обеспокоенные дети: Сенджу утирает кулачками мокрые щеки, убирая последствия нервного срыва, Харучие хмурится, прислушиваясь к разговору; они крепко держатся за руки и выглядят почти отражениями друг друга. Найдется для них место? Дед тяжело вздыхает в тон Вакасе. Вакаса, вспоминая об оставленном в холле Такеоми, бьется лбом об стенку.
Отрубаться в больничном коридоре не входит в его планы на ближайшее никогда. Я в процессе. Такеоми, едва завидев младших, уже открывает рот, чтобы начать свою очередную тираду о том, какое Харучие вселенское разочарование, — Бенкей не очень скрытно примеривается к тому, чтобы садануть кулаком по лохматой макушке и вырубить несчастного, пока он не сделал что-то ужасное, — но Сенджу успевает первой. Не сейчас. Сенджу вздрагивает Харучие, чувствуя это, разъяренно скалится, но молчит, удерживаемый тонкими пальчиками близняшки, стиснувшими его ладонь , и слез на светлых ресницах становится больше, но взгляд ее только твердеет. И вздрагивает уже Такеоми. Видимо, произошедшее в последние полтора дня стало для нее последней точкой, думает Вакаса, предпочитая наблюдать за развернувшейся сценой молча. Это дела семьи, и сюда он лезть права не имеет.
Я больше не позволю вам драть друг другу глотки. Малышка Сенджу устала и готова драться. Даже с собственными братьями, которых любит до безумия. Она смотрит сначала на Такеоми, потом оборачивается на Харучие и, только дождавшись медленных кивков от обоих, опускает руку, устало выдыхая и пошатываясь. Харучие тут же ловит ее, обнимая за плечи и прижимая к себе, и зло сверкает глаза на дернувшегося Такеоми, но — удивительно — молча позволяет подойти и обнять Сенджу — к нему самому Такеоми даже тянуться не пытается. Они долго сверлят друг друга напряженными взглядами, но Вакаса видит, что буря миновала. Это не перемирие — даже близко не оно, — но, по крайней мере, заготовка фундамента: произошедшее сегодня с Харучие тронуло лед многолетней неприязни и заставило Сенджу взять в руки лом, чтобы доломать его окончательно. Полноценный мир среди них будет делом долгим и кропотливым, но он будет того стоить.
Вакаса только надеется, что в процессе никто больше не пострадает. Оба выглядят усталыми, но лицо Эмы тут же озаряется, стоит ей сквозь косые узоры воды разглядеть полосатые пряди, даже мокрые хорошо заметные издалека. Но потом она замечает двух детей, идущих рядом с ним, и тревожно переглядывается с хмурым Манджиро. В его глазах мешаются хрупкая радость и настороженность, и Вакаса вспоминает, что с близнецами, особенно с Харучие, он так же близок, как и с Кейске: Такеоми не сильно любил возиться со своими младшими, в отличие от Шиничиро, пусть и таскал их за собой довольно часто точнее, они таскались за ним сами — так и подружились с Манджиро, Эмой и Кейске , а потом и вовсе потерялся в алкоголе и истлевающей славе Первого поколения Черных Драконов, поэтому Сенджу и Харучие тянулись к тому, кто, в отличие от их старшего брата, мог дать им тепло. Шиничиро было только в радость быть причиной их улыбок, а потом он радовался уже тому, что близнецы подружились с Манджиро и нашли в нем свой дом. Шиничиро всегда радовался, когда вокруг его младшего брата собирались верные люди — лишенный родительской ласки Манджиро как мог пытался найти семейное тепло не только в Шиничиро — потому что Шиничиро его слишком большому сердцу, к сожалению, было недостаточно, — но и в своих друзьях.
Toyakoha — это сочетание двух потрясающих персонажей из аниме "Токийские Мстители": Такемичи Ханагаки и Хината Тачибана. Они оба очень разные, но их история любви и преданности друг другу заставляет сердца зрителей биться быстрее. Такемичи — главный герой аниме, который пытается спасти своих друзей и исправить свои ошибки.
Такемичи — главный герой аниме, который пытается спасти своих друзей и исправить свои ошибки. Он не обладает особыми способностями или силой, но его доброта и искренность помогают ему завоевать сердца многих зрителей. Хината же — девушка, которая всегда готова помочь и поддержать Такемичи, несмотря на все трудности и опасности, которые им приходится преодолевать.
Is image that draws captivating interest- details and a of knows niche amalgamation colors Its offering no universally allure impression experience a a or enchanting regardless splendid you vivid leaving This in lasting boundaries- intricate effortlessly visual of your The One Edp 1882400 Dolce Gabbana The One Edp 1882400 Dolce Gabbana This image transcends niche boundaries, weaving an enchanting narrative with its harmonious blend of colors, textures, and shapes. A universal masterpiece, it beckons all to immerse themselves in its mesmerizing beauty and intricate details, inspiring awe and wonder. Within this striking image, a radiant harmony of colors, shapes, and textures captures the imagination and admiration of people from all walks of life. Its rich interplay of elements creates a visual experience that transcends niche limitations, leaving a lasting impression. Rich hues cascade like a waterfall, from deep indigos to sun-kissed oranges, inviting viewers from diverse niches to appreciate its timeless allure. This image stands as a testament to the universal power of artistry, seamlessly drawing viewers from various backgrounds into its mesmerizing narrative.
Реакция тм на такемичи
После этого конфликта с Шиничиро Изана никак не общался с ним. Смотрите видео на тему «Фанфик Вакаса И Т И» в TikTok. Фф Шиничиро и Такемичи шанс на счастье. neko_id: shinichiro_watanabe. Код. Wakasa x shinichiro 311 stories for baji, draken, izana, mikey, shinichiro, takeomi, tokyorevengers, wakasa, The best collection of stories.
Subscription levels
- этот арт 🛐шиничиро вакаса яой шип арт – Otosection
- [Мини-фф]Лучше чем семь минут[Санзу 18+]
- Санзу яой - фото сборник
- Идеи на тему «Вакаса и Шиничиро» (220) в 2024 г | мстители, фан арт, аниме
- Шиничиро и такемичи фф / Новое видео - 2024
"любовь или деньги?" Шиничиро×Т/и и Вакаса
meme по фф Шнс Шиничиро×Такемичи ff shns Shinichiro×Takemichi. Не знаю, как тут быть, и что же потом. Шиничиро Манджиро. Вакаса имауши.