Новости россия и германия фанфики

Германия Россия, рассказы о героях известных фильмов, книг, аниме или игр, Книга Фанфиков.

Рейх и германия фанфики - 89 фото

Что это с Кику? Англия делает удивленные глаза, но врать у него получается не слишком хорошо, когда не верят заранее. Людвиг сказал ему, что он может забрать эти территории и половину твоего дома. Немного нервно, - Ты совсем не в курсе мировой политики? Германия, - тут он немного мнется, подбирая слова, - заболел и снова начинает войну.

Обиженный такой. У нас завтра собрание, я зашел тебя пригласить, ты же в Лиге. Россия не отвечает, смотрит на него долгим взглядом. Вспоминает отчего-то эти извечные ночные звонки: Иван, он ломится ко мне в дверь, Иван, защити здесь, отвлеки там, и мерзкую белую мазь.

Продолжает есть, и Артур чуть нервничает, будто не верит до конца, что у него, наконец, появились мозги. Он знает больные места России, старой, по крайней мере. Иван только пожимает плечами, всё у него уже отболело. Только одетый Иван сидит на кровати и застегивает рубашку, под ней видны синяки после вчерашнего, и он смотрит на Германию спокойно и чуть настороженно, он привык с ним воевать.

Но Иван все равно кивает утвердительно. И тот делает несколько таких же уверенных шагов к кровати, мягко давит на плечо — Иван чуть морщится, там небольшая, но рана — укладывая на простыни. Нависает сверху и смотрит с интересом, глаза у него холодные, арийские. Германия, которого он отгонял от дома Франции в Первой мировой.

Германия, которому он. С которым он подписал этот унизительный Брестский мир. Германия, который первым помог ему после войны. Германия, с которым он отказался воевать еще раз.

Иван лежит спокойно, не моргает, не боится. И тогда Людвиг наклоняется и целует его губы настойчиво и крепко — он помнит, какие они наощупь, но только сейчас узнает их вкус. И ему нравится. В постели Иван мягкий, отзывчивый, заботливый и сильный, и никто не смог бы тронуть его, будь он против.

Людвиг — резковатый, грубый, чувствительный к нежности и сильный, и он выбирает себе партнеров только по степени собственного к ним уважения. У него действительно бледная кожа, на которой почти мгновенно вспыхивают следы укусов, и волосы не такие уж жесткие наощупь, когда запускаешь в них руку, запрокидывая голову. Стоны хриплые у него, низкие. Иван вот куда тише, и ему нравится выглаживать до беспамятства, раздевать медленно и подолгу целоваться, он мягкий, а хватка — железная, когда останавливает, не давая спешить.

Нет ни одной причины, кроме той, что оба больны, лихорадочно, дико, среди разумных этих стран. У России на груди звезда красная, у Германия — черная свастика, черное и красное — омерзительное сочетание цвета, войны и крови. После — Иван лежит и гладит эти черные жесткие линии на его белой груди, и голос у него сиплый: - Ты не капиталист, - говорит он и целует плечо, - У тебя есть мораль, идея, - и пальцы обводят черные полосы, - А Европа — капиталисты. Ненавижу капиталистов.

Это, наверное, самая долгая и откровенная речь Брагинского за все время их знакомства. Людвиг хмыкает, качает головой и целует его в губы крепко. Веришь мне? Людвиг хмыкает, и горечь есть у него в голосе странная: - Врешь.

Не верь. Иван пожимает плечами. Возможно, бывают такие страны, сколько ни живут — никогда не учатся. Россия смотрит на него, плечами пожимает, он не особо понимает, чему тут радоваться.

Россия не отвечает — вместо этого кусает больно шею, хотя, в общем-то, ему все равно. Людвиг смеётся. Тебе понравятся. Иван снова пожимает плечами и на этот раз целует сам.

Россия селит их в своем доме, и его дом снова увеличивается чуть-чуть. Иван уже знает спасительную силу ласк по ночам — Беларусь говорит, что он пошел не по тому пути — и он не обманывается насчет верности прочих республик, но этот мальчик — хотелось бы, чтобы верен был. Иван прямолинеен в таких вопросах, потому он просто как-то вечером заходит в его комнату, целует крепко, а потом избивает, и говорит: «Только попробуй уйти». Возможно, он просто хочет кого-то, кто никогда не уйдет, и есть огромная трусость в том, чтобы заставлять такими методами, но они кажутся ему самыми верными теперь.

Иногда он дарит Литве подарки и водит погулять под луной, только вот все время молчит, и того немного трясет от холода и страха, а когда Россия обнимает — трясет еще сильней. И это слабо похоже на верность. Это злит еще сильней. Четвертый мальчик очень упирался и не хотел идти в его дом, и Россия плюнул на него, в итоге, он уже выбрал.

Как-то вечером ему приходит письмо из Лиги Наций с тем, что он слишком жестоко обращается со своими домашними, и пришлось его исключить. Иван методично рвет письмо и сжигает его. Танк начисто вышиб входную дверь — в щепки. Сестренки до ужаса перепугались.

Россия был готов только почти, и, пока он доставал их шкафа заготовленные припасенные винтовки и авиацию, пока отводил республики в дальние комнаты, прикрывая, гусеницы танка разнесли в щепки коридор и половину кухни так заботливо отстроенного дома. А потом крышка танка поднимается, и Людвиг вылезает наружу, только лицом к лицу страны могут воевать, и спрыгивает на потрескавшийся, провалившийся в нескольких местах пол. Новая форма ему очень идет. Он идет к Ивану тем же стремительным быстрым шагом, как и до этого, совсем недавно.

И Россия хочет было ответить, что и не верил, да только не успевает — железный, с кастетом, кулак впечатывается ему в челюсть. Губы у него куда мягче. Иван пошатывается, заносит руку для ответного удара — и получает под дых. Ему кажется, раз Людвиг не такой плохой, то это почти игра.

Тот бьёт размеренно, расчетливо и сильно, раскрывая старые раны, и красные пятна одно за другим вспыхивают на одежде Ивана. Наконец, он перехватывает руку Германии, но тот ударяет его коленом и снова — по лицу, и Россия сгибается пополам, падая на колени, кровью кашляя. Кто-то из девочек испуганно кричит. Он не виноват, вот в чем дело.

Россия знает: когда болеешь — ты не совсем виноват в том, что делаешь. Это как сойти с ума ненадолго, он болен сам — Литва знает лучше прочих. И он ударят его по коленям, опрокидывая к себе на потрескавшийся пол, и они мутузят друг друга, катаясь по полу, у Людвига кастет, но Иван куда крупнее, и сначала это просто схватка — злая, да, ожесточенная, но просто война, а потом. Словно лопается что-то, когда они оба скатываются прямо под колеса замеревшему танку — пол прогнулся под тяжестью, косит.

И Россия чувствует, как снова охватывает его лихорадка, как трясет его крупно, горячо, и как растекается жаром по коже, по венам, из груди его та самая красная звезда, заставляя гореть глаза неестественно, как самый сильный допинг, наркотик, заставляющий забывать боль, просто берсеркерское бешенство, и он вцепляется пальцами в горло Людвига, и душит, душит, и видит, как и у того глаза медленно заволакивает черная плотная дымка, как расплываются в усмешке губы. Так вот как это выглядит со стороны. Людвиг вырывается из-под него рывком, вцепляется в губы — не одним из их поцелуев, укусом, отрывая чуть ли ни половину щеки, и они снова катаются по полу, только теперь это меньше всего похоже на пьяную драку или даже обычную войну — рычат, как звери, и не на жизнь, а на смерть, ало-черный разъяренный клубок, и по полу за ними стекает по наклонной к гусеницам танка широкая струя ало-черной крови. Наконец, Россия снова прижимает его к полу, вырывающегося, как дикое животное, душит шарфом окровавленным до состояния полуобморока, рывком разрывает форму на груди, и царапает, царапает слева.

Отрывая черную свастику прямо к кусками кожи, но знак — теперь видно — въелся и куда глубже, в саму плоть, и он отрывает и куски плоти, расшвыривая их стороны, звери так не поступают. Кому лечить душевно больного, как не еще одному такому же. Звезда красная горит ярко, как никогда. Их отпускает почти одновременно.

Чернота уходит из глаз Людвига, и он кашляет кровью, только-только начиная чувствовать боль. Алая сыпь сходит с тела Ивана, и он отстраняется, глядя пораженно на сделанное — только руки все еще красные. А потом дергает Германию к себе, целует, и тот отвечает — благодарно, да, прежде чем оттолкнуть и доковылять до своего танка, оставляя за собой след яркой, красной — не черной фашистской — крови. У России нет сил его останавливать.

Людвиг хмыкает, прислонившись лбом к боку танка, на левую сторону его тела страшно смотреть, шепчет одними губами, и, может, Ивану показалось, но ему кажется это: «Спасибо.

Артур: Я готов. В это время группа "Смерч" подъезжала к колонии. Из главного здания вышел подполковник Малинкин. На глазах бойцов к колонии прибыла машина Федеральной Экспертной службы и микроавтобус с Литейного. Малинкина увезли с ними.

Через час. Кабинет Пригова. Это дело касается также и нас. Значит, вы подключаете нас к следствию. Литейный проспект, 4. Пригов: Здравствуйте, Евгений Андреевич.

Шаламов: Здравствуйте, Владимир Викторович. Пригов: Товарищ генерал-лейтенант, нами задержан хакер, который по приказу Малинкина взломал наш сервер и сервер СВР. Вероятно, за подполковником стоит кто-нибудь из-за рубежа. Шаламов: Мы тоже так думаем. Мы даже вычислили вероятного куратора этого "вертухая" от разведки. Пригов: А какой толк резиденту иностранной разведки от обычного сотрудника колонии?

Шаламов: Не обычного, Владимир Викторович, а начальника оперативной части колонии, где отбывают наказание люди, совершившие преступления особой тяжести в области информационных технологий. А они представляют ценность для разведчиков, так как обладают властью над теми, кто может навредить государству взломать сервер органа госвласти и т. Пригов: Евгений Андреевич, насчёт Майтиса понятно. А какое отношение к этому всему имеет ФЭС и полковник Рогозина? Шаламов: Они заинтересовались Малинкиным после того, как он совершил убийство своего подчинённого. ФЭС внедрило в колонию своего человека, капитана Жилина.

Когда им были собраны все доказательства, ФЭС совместно с нами задержала подполковника. Пригов: Понятно. Спасибо, товарищ генерал-лейтенант. Дальше уже наша юрисдикция. Через полтора часа. Пригов: Что делать будем?

Как выманить этого Раймонда Майтиса? Как его прижать? Предлагайте варианты. Багира: Может быть, выманить его? Пригов: Я знаю, что выманить надо. К тому же проверку он прошёл.

Теперь испытаем его в деле. Батя: Так... Какой такой Артур? Мура: Потом объясню. Через два часа капитан Артур Эверс сидел в кабинете Пригова. Пригов: Артур, вам нужно встретиться с Раймондом Майтисом и любым законным способом привести его к нам.

Хеталия третий. Hetalia Russia x China. Кантрихуманс Рейх. Рейх и Россия фанфики. Countryhumans шутки. Countryhumans мемы. Совораш кантрихьюманс. Фанфик кантрихуманс Россия и Америка. Россия и США фанфики. Кантрихуманс Россия и Америка 18 фанфики.

Хеталия Российская Империя и японская Империя. Китай Америка Россия Хеталия. Хеталия Кохэку. Хеталия Квебек. Ри и Россия фанфики. Хеталия Россия и Америка. Третий Рейх кантрихуманс комиксы. Американцы арты. Россия и Америка арт. Русский и американец арт.

Немец и русский арт. Российская Империя Countryhumans. Кантрихуманс Российская Империя и Россия. Кантрихуманс Российская Империя девушка. Хеталия фанфики. Хеталия Россия приколы. Комиксы по Хеталии. Хеталия и страны оси Россия и Америка. Пруссия и Китай Хеталия. Хеталия Германская Империя и Российская Империя.

Хеталия Англия и Америка. Хеталия Англия и Америка шип. Хеталия Британия и Америка. Хеталия Англия и Россия шип. Кантрихьюманс шипы 18 соворейх. Фанфики соворейх. Фанфики соворейх Countryhumans. Кантрихуманс соворейх 18 жесткий. Хеталия Россия и Пруссия. Hetalia Axis Powers Пруссия.

Хеталия Россия и Пруссия 18. Россия и Пруссия Хеталия шип. Хеталия Польша и Россия. Россия фанфики. Countryhumans соворейх. Контрухуманс Америка и Россия. Россия и Америка шип 18. Россия и США шип. Каунтрихьюманс Россия и США шип.

Обожает водку, подсолнухи и балет. Он очень обижен на Генерала Мороза, потому что тот не только использовал холод для получения преимущества в войнах, но и атакует его каждый год. Россия выглядит очень милым и добрым, но у него психическое расстройство, полученное из-за беспокойной и кровавой истории. Другие страны боятся его, особенно Прибалты Латвия, Литва и Эстония , а он искренне недоумевает, почему. У России есть две сестры — старшая — Украина, и младшая — Беларусь. Он становится мрачным и подавленным, когда вспоминает кого-нибудь из них, потому что Украина оставила его ради друзей в Евросоюзе, а маниакальная Беларусь хочет женить его на себе. Похоже, она — единственная страна, которую боится Россия.

Фанфики россия male

Ааа, я бы могла помочь, ведь я многие фанфики по Хеталии прочла, но не очень люблю пейринг Россия/Германия и пропускаю его) Уж очень я люблю и Россию и Германию). Смотрите онлайн самые последние и важные новости канала ОТР на официальном сайте. Просмотрите доску «Шипы Германия и Россия» пользователя Мария Крис в Pinterest.

Countryhumans фанфики - фотоподборка

Смотрите онлайн самые последние и важные новости канала ОТР на официальном сайте. Смотрите 61 фото онлайн по теме рейх и ссср шип фанфики. Он высказал свои опасения касательно «Фикбука», самого популярного сервиса фанфиков в русскоязычном пространстве: На базе «Фикбука» существует целое сообщество педофилов, представителей ЛГБТ*, которые поощряют написание детьми подобного творчества.

Jaguar Land Rover

• Get notified when your favorite stories are updated
• Германия фанфик
• Курсы НБРБ
• Курсы НБРБ
• Volkswagen Group

Популярное

• Russia x germany
• Германия фанфики - 90 фото
• Уведомления
• Немцы - фанфики и романы читать онлайн бесплатно без регистрации | Взахлёб

Рейх Stories

Хеталия Россия и Германия вторая мировая. Россия ненавидела войны, предпочитая им тихую и спокойную жизнь. Смотри продолжение сериала Папины дочки. Новые 2023 года бесплатно и по подписке. Премьера на Wink: возвращение папиных дочек на экраны в новом сезоне! Все серии подряд в хорошем HD качестве.

Jaguar Land Rover

• countryhumans Германия и Россия
• Tausendjähriges. Начало / Аниме и Манга
• Смотрите также
• Россия фанфики
• Третий рейх россия фанфики

Третий рейх россия фанфики

Артур смотрит на него долго, холодно, и это самый выразительный из ответов. Но себя жальче. Фрэнсис кивает, соглашаясь, и Англия уходит. В их отношениях есть один огромный плюс — полная прозрачность. Каждый из них знает, что другой тут же вцепится ему в глотку, стоит хоть немного ослабнуть. Они занимались этим сто с лишним лет. Потом всё реже.

Когда Беларуси нет дома, приходят Англия и Франция, и лечат Россию сами. Очень добрые старые друзья. Обычно один стоит у двери на стреме, чтобы никто не мешал. А второй одевает перчатки, закатывает рукава, расстегивает России одежду и быстрым движением вспарывает живот. Крови на нём почти не заметно — когда его лихорадит, он красный с головы до ног. Вынимает кишки — они шмякаются на пол с неприятным влажным звуком, скользят в руках — и наскоро мажет вязкой белой мазью.

У мази простой рецепт — тертое золото и немного монархии, этого добра у Англии навалом, белая до слепоты. От неё у России кое-где начинают сходить красные пятна, сменяясь мертвенно-белыми, но они-то оба знают, что это не самое страшное, что мазь убьет его куда быстрей. Однажды Ваня перехватывает поднесенную к его кишкам руку. Он редко приходит в себя, но больной непредсказуем, и больше со своим лечением в его дом не приходят. Такие вещи — они обязательно должны происходить весной. Он переживает пик лихорадки один в опустевшем доме — сестры сами еле выживают, да и не много от них толку, потому Россия их не винит.

Он отталкивается от кресла и на слабых ногах доходит до окна, раскрывает пыльные шторы, впуская солнечный свет. Ощущает приступ резкой слабости и вцепляется в подоконник, чтобы не упасть. От солнца тепло, на ветке дерева совсем рядом, за слоем пыли на стекле, набухают почки. Он раскрывает окна, свежий воздух заполняет затхлое помещение. Пошатываясь, Россия доходит до большого зеркала в ванной, сбрасывает шинель и рубашку. Бесследно такое не проходит, а он еще не переболел.

Красноты на теле нет, одно только пятно на груди слева, напоминающее звезду, и руки. Как в собственной крови, и шрамы — повсюду, но самый большой — на животе, до пупка и ниже, как у не сумевшей самостоятельно родить женщины. Он моет руки, долго, остервенело, но алый впитался в кожу, не смывается. И он решает и не смывать. Он и таким может жить, - вот что он думает, и есть в таких мыслях какая-то ужасная детская обида — это вы меня таким сделали, вот и получайте. Он и таким может жить, он может быть еще сильнее, обязательно станет — так решает Россия и падает прямо на кафельный пол.

На следующий день он может пройти больше. На еще следующий — забраться в ванну и, наконец, помыться. День за днем он приходит в себя, как оживший труп в давно заброшенной квартире. Он убирает её, вычищает от пыли и грязи сапог. Он любит свой дом. Он налаживает производство продовольствия и оружия — это самое главное, он уже понял, и когда из трубы его стоящего на отшибе дома начинает идти дым — сестры возвращаются к нему, слабые и оголодавшие.

Россия усаживает их за стол и позволяет есть столько, сколько смогут, и они приходят и потом, и снова он позволяет, заново приручая их. Вслед за сестрами приходят и другие, и их Иван тоже кормит досыта. Он научился кое-чем важному, пока болел, он не хочет быть один на войне. И они соглашаются. Им не особо есть что терять, а красный на теле — даже красиво. Денег на дом побольше ему не хватает, а этот уже трещит по швам, и, проведя не одну бессонную ночь и выпив ни одну стопку, Иван все же назначает встречу Европе.

Довольно наивно в его стороны, но выбора у него нет. Сказать, что это было неожиданно для всех — это выразиться очень мягко. Перед заседанием другие страны косятся на него и обходят стороной, как прокаженного. Хотя так, впрочем, и есть. Они уже знают о его новых жильцах, и Франция смотрит на Россию с упреком и грустью — не добил, упустил чуму. Глупо просить у них на её распространение, но идти больше не к кому, а Ваня свято верит, что они ему должны.

Над столом повисает долго, тяжелое молчание, почти шокированное от его то ли наивности, то ли наглости, то ли отчаянья. И Иван понимает — нечего ждать, но ждет все равно. Смотрит поочередно на каждого, и страны, одна за другой, отводят глаза. Особо совестливые оправдываются, что, мол, у самих нет, еле сводим концы с концами. Особо совестливые помнят его, глупого, защиту. Наконец, взгляд доходит до Англии, в итоге, это они с Францией сейчас решают.

Артур даже не вздрагивает. У него было достаточно времени, чтобы подготовить ответ, и голос его спокоен и холоден. Страны вздыхают облегченно и благодарно, «ай да умница Англия» - слышится в этом выдохе. Нашел хорошую причину, чтобы отказать. Пока они совсем не боятся России, но у этой страны по-детски обиженные глаза. Это еще кто кому должен.

Артур вздыхает, отодвигает чашку. А пока — увы. Иван сидит, смотрит, смотрит на них на всех, моргает, не то чтобы не знал, что откажут, но есть у него глупая склонность верить в справедливость. Звонкий, низкий. Россия смотрит и глазам своим не верит — у Людвига после проигрыша в войне у самого должно быть ни копейки. Иван его у дверей дома Франции так избил, что вон, видно — до сих пор руку придерживает.

Никто не верит. Как его только сюда — проигравшего — пустили. Германия с улыбкой подходит к столу, снимает кепку и кидает ей на середину. Может, им становится стыдно за себя — если даже бывший противник согласился помочь Ивану. Может, это состояния аффекта и они не особо соображают, что делают. Но, в итоге, у него набирается достаточно денег на новый дом и даже остается отпраздновать.

Людвиг явно что-то задумал. Стол заставлен всевозможными салатиками и колбасами, куранты вот-вот забьют. Белоруссия повыше поднимает свой бокал, её очень идет чисто-белое платье вместо извечного темного. Искренне, надо же. Спасибо тебе, брат. Все нестройным гулом соглашаются, им нравится их новый просторный дом, чокаются, бьют куранты, взлетает за окном фейерверк.

Беларусь, краснея, чмокает брата в щечку. Иван подливает девочкам шампанского, а себе и парням с Кавказа — водки. Сидящие за столом настораживаются, у Украины возмущенное, с претензией такое лицо — не то чтобы они не догадывались, что всё не так замечательно, как Брагинский хочет показать — сложно не заметить, что, кормя их деликатесами и даря дорогие подарки, он сам практически не ест и в одном и том же старом пальто ходит. Но хотелось бы, чтобы все было так же сыто — иначе зачем же они сюда пришли. Иван одним махом выпивает свой небольшой стаканчик, морщится, продолжает: - Я уже сдал на переплав все свои ценности — мы в несколько раз увеличиваем военные расходы. Я прошу того же и от вас, - он вздыхает, встает и вынимает большой лист, кладет на середину стола, прямо между закусок, - А это план снабжения продовольствием всех на следующие пять лет.

Можете ознакомиться.

Однако ГДР взглянул на стену, которая находилась напротив и вскрикнул. Боже мой?! Что это, черт возьми?! Чему мальчики так испугались? На стене были распяты несколько еврейских трупов. Тела были в синяках, жестоких шрамах. П-пойдем отсюда... Братья немедленно покинули подвал и убежали в комнату, при этом закрыв за собой все двери и положив ключи на место.

Во время войны Герману самому пришлось узреть по случайности, как отец пытает людей, не только евреев, но еще и коммунистов, живших в то время в Германии. А также подвал заполоняли трупы советских солдат. Из-за таких картин Гера плохо спал, ему снились кошмары и часто он видел галлюцинации. Ночью порой слышал крики из подвала, как и его брат. Но тут наступил конец войне. И в один из дней Герман услышал выстрел из комнаты отца, он сразу рванул к нему. Однако он увидел вместо отца только его труп, брызги и лужу крови. В руках Рейх держал пистолет. Ты всё же проиграл, но утверждал, что захватишь весь мир!

А выходом ты нашел только смерть! Жалкий, жалкий, жалкий! И тут в дом зашел кто-то. Мальчик испугался и спрятался в шкаф. Шаги начали приближаться, но вдруг остановились. Не удивительно. Выхода он более не нашел. А Гера сидел не подвижно, но в щель увидел, кто был обладателем этого голоса. Высокой мужчина с крепким телосложением, кожа была его окрашена в красный цвет.

На голове красовалась шапка-ушанка, а сверху бурное длинное пальто. Это СССР. Теперь ясно. Но мальчик все же не решался выходить. Было страшно. В комнату забежал ГДР, видимо он искал брата, но увидел коммуниста. Что вы здесь делаете?

Ивана дома ждут, волновались, и именно в такие моменты он понимает, что все сделал правильно — хорошо, что он не один. Пока он отмывается, и Беларусь перевязывает его раны, Украина накрывает на стол — она отличная хозяйка, он очень любит её борщ.

Вот только когда он выходит из ванной на кухне его ждет не только горячий ужин и сестры, но и еще один нежданный гость. Англия сидит за столом, читает книгу, но стоит России войти — закрывает её и встает вежливо. Он стал куда обходительней с их последней встречи — подмечает Иван, и, значит, им всем что-то от меня надо. Кивнув, он садится за стол, принимается есть. Приносим свои соболезнования, - Артур снова садится напротив. Россия поднимает взгляд, кивает. Что это с Кику? Англия делает удивленные глаза, но врать у него получается не слишком хорошо, когда не верят заранее. Людвиг сказал ему, что он может забрать эти территории и половину твоего дома.

Немного нервно, - Ты совсем не в курсе мировой политики? Германия, - тут он немного мнется, подбирая слова, - заболел и снова начинает войну. Обиженный такой. У нас завтра собрание, я зашел тебя пригласить, ты же в Лиге. Россия не отвечает, смотрит на него долгим взглядом. Вспоминает отчего-то эти извечные ночные звонки: Иван, он ломится ко мне в дверь, Иван, защити здесь, отвлеки там, и мерзкую белую мазь. Продолжает есть, и Артур чуть нервничает, будто не верит до конца, что у него, наконец, появились мозги. Он знает больные места России, старой, по крайней мере. Иван только пожимает плечами, всё у него уже отболело.

Только одетый Иван сидит на кровати и застегивает рубашку, под ней видны синяки после вчерашнего, и он смотрит на Германию спокойно и чуть настороженно, он привык с ним воевать. Но Иван все равно кивает утвердительно. И тот делает несколько таких же уверенных шагов к кровати, мягко давит на плечо — Иван чуть морщится, там небольшая, но рана — укладывая на простыни. Нависает сверху и смотрит с интересом, глаза у него холодные, арийские. Германия, которого он отгонял от дома Франции в Первой мировой. Германия, которому он. С которым он подписал этот унизительный Брестский мир. Германия, который первым помог ему после войны. Германия, с которым он отказался воевать еще раз.

Иван лежит спокойно, не моргает, не боится. И тогда Людвиг наклоняется и целует его губы настойчиво и крепко — он помнит, какие они наощупь, но только сейчас узнает их вкус. И ему нравится. В постели Иван мягкий, отзывчивый, заботливый и сильный, и никто не смог бы тронуть его, будь он против. Людвиг — резковатый, грубый, чувствительный к нежности и сильный, и он выбирает себе партнеров только по степени собственного к ним уважения. У него действительно бледная кожа, на которой почти мгновенно вспыхивают следы укусов, и волосы не такие уж жесткие наощупь, когда запускаешь в них руку, запрокидывая голову. Стоны хриплые у него, низкие. Иван вот куда тише, и ему нравится выглаживать до беспамятства, раздевать медленно и подолгу целоваться, он мягкий, а хватка — железная, когда останавливает, не давая спешить. Нет ни одной причины, кроме той, что оба больны, лихорадочно, дико, среди разумных этих стран.

У России на груди звезда красная, у Германия — черная свастика, черное и красное — омерзительное сочетание цвета, войны и крови. После — Иван лежит и гладит эти черные жесткие линии на его белой груди, и голос у него сиплый: - Ты не капиталист, - говорит он и целует плечо, - У тебя есть мораль, идея, - и пальцы обводят черные полосы, - А Европа — капиталисты. Ненавижу капиталистов. Это, наверное, самая долгая и откровенная речь Брагинского за все время их знакомства. Людвиг хмыкает, качает головой и целует его в губы крепко. Веришь мне? Людвиг хмыкает, и горечь есть у него в голосе странная: - Врешь. Не верь. Иван пожимает плечами.

Возможно, бывают такие страны, сколько ни живут — никогда не учатся. Россия смотрит на него, плечами пожимает, он не особо понимает, чему тут радоваться. Россия не отвечает — вместо этого кусает больно шею, хотя, в общем-то, ему все равно. Людвиг смеётся. Тебе понравятся. Иван снова пожимает плечами и на этот раз целует сам. Россия селит их в своем доме, и его дом снова увеличивается чуть-чуть. Иван уже знает спасительную силу ласк по ночам — Беларусь говорит, что он пошел не по тому пути — и он не обманывается насчет верности прочих республик, но этот мальчик — хотелось бы, чтобы верен был. Иван прямолинеен в таких вопросах, потому он просто как-то вечером заходит в его комнату, целует крепко, а потом избивает, и говорит: «Только попробуй уйти».

Возможно, он просто хочет кого-то, кто никогда не уйдет, и есть огромная трусость в том, чтобы заставлять такими методами, но они кажутся ему самыми верными теперь. Иногда он дарит Литве подарки и водит погулять под луной, только вот все время молчит, и того немного трясет от холода и страха, а когда Россия обнимает — трясет еще сильней. И это слабо похоже на верность. Это злит еще сильней. Четвертый мальчик очень упирался и не хотел идти в его дом, и Россия плюнул на него, в итоге, он уже выбрал. Как-то вечером ему приходит письмо из Лиги Наций с тем, что он слишком жестоко обращается со своими домашними, и пришлось его исключить. Иван методично рвет письмо и сжигает его. Танк начисто вышиб входную дверь — в щепки. Сестренки до ужаса перепугались.

Россия был готов только почти, и, пока он доставал их шкафа заготовленные припасенные винтовки и авиацию, пока отводил республики в дальние комнаты, прикрывая, гусеницы танка разнесли в щепки коридор и половину кухни так заботливо отстроенного дома. А потом крышка танка поднимается, и Людвиг вылезает наружу, только лицом к лицу страны могут воевать, и спрыгивает на потрескавшийся, провалившийся в нескольких местах пол. Новая форма ему очень идет. Он идет к Ивану тем же стремительным быстрым шагом, как и до этого, совсем недавно. И Россия хочет было ответить, что и не верил, да только не успевает — железный, с кастетом, кулак впечатывается ему в челюсть. Губы у него куда мягче. Иван пошатывается, заносит руку для ответного удара — и получает под дых. Ему кажется, раз Людвиг не такой плохой, то это почти игра. Тот бьёт размеренно, расчетливо и сильно, раскрывая старые раны, и красные пятна одно за другим вспыхивают на одежде Ивана.

Наконец, он перехватывает руку Германии, но тот ударяет его коленом и снова — по лицу, и Россия сгибается пополам, падая на колени, кровью кашляя. Кто-то из девочек испуганно кричит. Он не виноват, вот в чем дело. Россия знает: когда болеешь — ты не совсем виноват в том, что делаешь. Это как сойти с ума ненадолго, он болен сам — Литва знает лучше прочих. И он ударят его по коленям, опрокидывая к себе на потрескавшийся пол, и они мутузят друг друга, катаясь по полу, у Людвига кастет, но Иван куда крупнее, и сначала это просто схватка — злая, да, ожесточенная, но просто война, а потом. Словно лопается что-то, когда они оба скатываются прямо под колеса замеревшему танку — пол прогнулся под тяжестью, косит. И Россия чувствует, как снова охватывает его лихорадка, как трясет его крупно, горячо, и как растекается жаром по коже, по венам, из груди его та самая красная звезда, заставляя гореть глаза неестественно, как самый сильный допинг, наркотик, заставляющий забывать боль, просто берсеркерское бешенство, и он вцепляется пальцами в горло Людвига, и душит, душит, и видит, как и у того глаза медленно заволакивает черная плотная дымка, как расплываются в усмешке губы. Так вот как это выглядит со стороны.

Людвиг вырывается из-под него рывком, вцепляется в губы — не одним из их поцелуев, укусом, отрывая чуть ли ни половину щеки, и они снова катаются по полу, только теперь это меньше всего похоже на пьяную драку или даже обычную войну — рычат, как звери, и не на жизнь, а на смерть, ало-черный разъяренный клубок, и по полу за ними стекает по наклонной к гусеницам танка широкая струя ало-черной крови. Наконец, Россия снова прижимает его к полу, вырывающегося, как дикое животное, душит шарфом окровавленным до состояния полуобморока, рывком разрывает форму на груди, и царапает, царапает слева. Отрывая черную свастику прямо к кусками кожи, но знак — теперь видно — въелся и куда глубже, в саму плоть, и он отрывает и куски плоти, расшвыривая их стороны, звери так не поступают.

Я прошу того же и от вас, - он вздыхает, встает и вынимает большой лист, кладет на середину стола, прямо между закусок, - А это план снабжения продовольствием всех на следующие пять лет. Можете ознакомиться. Россия садится на место, он заметно нервничает, да и нелегко это — что-то отбирать у своих же, как дети, не готовы жертвовать ничем для общего блага. Он наливает себе еще водки, снова выпивает.

Он ждет бурю — в том, как медленно вытягиваются их лица, пораженно округляются глаза — и она приходит. Он к ней готов. Мы же все с голоду подохнем, - фыркает Украина. Она женщина, а у Закавказья куда более взрывной характер: Грузия вскакивает, опрокидывая стул и разразившись отборными ругательствами, Азербайджан соглашается с ним. Россия сидит, смотрит в стол перед собой, держа руки на коленях, молчит. Ему всё-таки стыдно. Они идут к двери, разъяренные, злые — праздник испортил — намереваясь навсегда оставить его некогда гостеприимный дом.

Но Россия уже давно не так наивен, и на дверях его дома — тяжелые замки. Немедленно открывай, мы не собираемся жить с тобой и по твоему садистскому плану. Россия все еще не смотрит на них, Россия все еще молчит. Есть в нем что-то мягкое, податливое, от чего тяжело решится, но он выпивает еще стопочку и решается. Встает со своего места одним стремительным плавным движением, забрасывая на плечо заранее спрятанное под скатертью стола ружье и стреляет. На плече Грузии расплывается ярко-алая рана — как всеобщая их сыпь. Ругань и мат прекращаются, повисают в воздухе шоком.

От улыбчивого Ивана никто такого не ждал, и он снова улыбается — печально. Больше на только верность и честность он не рассчитывает. Они с неохотой, но идут и рассаживаются. Ему не очень-то нравится этот наглый мальчишка, но со страной с таким большим домом знакомиться надо, потому Россия соглашается пригласить его в гости. Снимает куртку, стряхивает снег с ботинок. Вот так вот фамильярно — сразу, Россию он тоже видит едва ли ни в первый раз. Иван тоже не особо вежливый, говорят, может, из-за схожести и не взлюбливает его.

Может потому, что улыбка у него солнечная, а России холодно почти всегда. Ивана достали уже эти глупые шутки про водку. Но он старается быть вежливым, кивает и ведет гостя на кухню, усаживает за стол, наливает. Альфред нюхает, пробует, выдает уважительное «у-ух» и: - Да уж, это вам не чай, которым Англия пичкает. Иван не особо любит Англию и не особо любит чай, потому улыбается и кивает, соглашаясь. Одно из самого противного в этом мальчишке то, как легко он умеет расположить к себе. Альфред смеётся такой прямоте, отвык он от неё в Европе, и они и правда похожи больше, чем кажется.

Ну, не только он, а вся эта старикашечья компания. Говорят: «Познако-омься обязательно, уговори-и». Россия хмыкает, смотрит на его улыбку и глаза смеющиеся. И правда же — по сравнению с ним они все старики. Подливает и себе — чего уж там. Там все-все, весело, да и название пафосное. Иван вздыхает, опускает взгляд.

От слова «Антанта» его до сих пор иногда передергивает. Помнит, зачем его зовут. Россия придвигает к себе бумаги, читает долго и тщательно, он недоверчив теперь, подписывая соглашения, но ему кажется — это отличная идея и что-то здесь не так. Поднимает взгляд и видит — сестренки подсматривают в щель двери. Украина кивает, Белоруссия отрицательно качает головой. Иван думает еще немного и отвечает: - Ладно. Где расписаться?

Стоит на улице, под пронизывающим ветром, у небольшой речушки у дома, хмурится и ждет. Он молчаливый, и когда сестра подходит и спрашивает чего ему, он только просит позвать брата, и больше не говорит ничего. Когда Иван выходит, Кику обнажает катану, проводит её кончиком тоненькую линию у берега речушки и говорит спокойно и холодно, ни по голосу его, ни по выражению лица никогда не понять, что же он думает: - Это моё. Россия вздыхает, головой качает печально, отвечает тихо: - Ну что на тебя вдруг нашло, Кику? Япония не отвечает, взмахивает катаной предупредительно и бросается в атаку. У него скупые, точные и смертоносные движения, Россия еле успевает отмахнуться, вспыхивает тонкая рана на плече. Он не очень проворный, и ему тяжело уворачиваться от ударов Японии, пока сестры не приносят саблю — тогда дела чуть поправляются.

Они скачут у речки до самого вечера, и дерутся под конец уже врукопашную, катаясь по вязкой глине у озера. Япония юркий, Россия ранен, но сильнее, и в итоге он подминает Кику под себя и бьёт долго и методично. Так, что уже к ночи он еле ковыляет, прихватив катану, на другой берег реки. Ивана дома ждут, волновались, и именно в такие моменты он понимает, что все сделал правильно — хорошо, что он не один. Пока он отмывается, и Беларусь перевязывает его раны, Украина накрывает на стол — она отличная хозяйка, он очень любит её борщ. Вот только когда он выходит из ванной на кухне его ждет не только горячий ужин и сестры, но и еще один нежданный гость. Англия сидит за столом, читает книгу, но стоит России войти — закрывает её и встает вежливо.

Он стал куда обходительней с их последней встречи — подмечает Иван, и, значит, им всем что-то от меня надо. Кивнув, он садится за стол, принимается есть. Приносим свои соболезнования, - Артур снова садится напротив. Россия поднимает взгляд, кивает. Что это с Кику? Англия делает удивленные глаза, но врать у него получается не слишком хорошо, когда не верят заранее. Людвиг сказал ему, что он может забрать эти территории и половину твоего дома.

Немного нервно, - Ты совсем не в курсе мировой политики? Германия, - тут он немного мнется, подбирая слова, - заболел и снова начинает войну. Обиженный такой. У нас завтра собрание, я зашел тебя пригласить, ты же в Лиге. Россия не отвечает, смотрит на него долгим взглядом. Вспоминает отчего-то эти извечные ночные звонки: Иван, он ломится ко мне в дверь, Иван, защити здесь, отвлеки там, и мерзкую белую мазь. Продолжает есть, и Артур чуть нервничает, будто не верит до конца, что у него, наконец, появились мозги.

Он знает больные места России, старой, по крайней мере. Иван только пожимает плечами, всё у него уже отболело. Только одетый Иван сидит на кровати и застегивает рубашку, под ней видны синяки после вчерашнего, и он смотрит на Германию спокойно и чуть настороженно, он привык с ним воевать. Но Иван все равно кивает утвердительно. И тот делает несколько таких же уверенных шагов к кровати, мягко давит на плечо — Иван чуть морщится, там небольшая, но рана — укладывая на простыни. Нависает сверху и смотрит с интересом, глаза у него холодные, арийские. Германия, которого он отгонял от дома Франции в Первой мировой.

Германия, которому он. С которым он подписал этот унизительный Брестский мир. Германия, который первым помог ему после войны. Германия, с которым он отказался воевать еще раз. Иван лежит спокойно, не моргает, не боится.

Похожие новости: