Полная биография поэта Александра Пушкина. Личная жизнь, фотографии, портреты, стихи, книги, интересные факты из жизни на портале «». И, наконец, последний аспект изучения биографии Пушкина — его творческий путь.
В Институте Пушкина назвали захватом власти смену ректора
Лучший ответ про кто бы ни изучал биографию пушкина подчеркивали дан 23. И даже в допущенных к изданию произведениях Пушкина оставили "нехорошие слова", правда, замененные цензурой многоточиями. Эмпирическая биография Пушкина невозможна, обречена на провал — об этом говорит не только опыт Бартенева, но и весь полуторавековой опыт науки о Пушкине, в которой недописанные биографии исчисляются десятками. Биография о Пушкине Александр Сергеевич Пушкин. Художественную форму стиха Пушкин разрабатывал, обращаясь к древнегреческой поэзии, изучая её в переводах.
Комментарии:
- Влияние пущина на будущего Великого поэта: кто бы ни изучал биографию Пушкина?
- В Минпросвещения опровергли исчезновение Пушкина и Гоголя из ЕГЭ // Новости НТВ
- Журналистская деятельность А. С. Пушкина — Студопедия
- ФЭБ: Мордовченко. Биография Пушкина: Обзор литературы за 1937 г. — 1939 (текст)
- Ответы и объяснения
- Подписка на рассылку
Как Пушкин стал пророком (из истории ранних пушкинских биографий)
Владислав Фелицианович Ходасевич Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. Если произведение является переводом, или иным производным произведением , или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени Том второй.
Статьи, рецензии, заметки 1925—1934 гг. Его поэзия до конца насыщена жизнью, его жизнь в каждую минуту наполнена творчеством. Именно в этом заключена одна из тайн его непобедимого обаяния.
Недаром с той самой поры, как Россия стала прислушиваться к стихам юного лицеистика, ее взгляд внимательно обратился и к личности его — и уже не отрывался до того дня, когда ее сердце было «растерзано» не только закатом «солнца нашей поэзии», но и страшною гибелью этого человека. Эта пропись оживает для нас, озаряется новым светом, когда дело идет о Пушкине. Да, не только нет ничего «уродливого» в том, что в изучении Пушкина столь огромное место заняло кропотливое, жадное исследование его биографии, — но напротив, это-то и свидетельствует об очень верном, очень глубоком «чувстве Пушкина», существующем в России и в русской литературе.
Это мы до сих пор не примирились со смертью Пушкина: читая его вечно живые слова, все еще упрямо хотим видеть живым его самого. И только до тех пор будем понимать это творчество, пока не примиримся. Пушкин «читал жизнь свою» «с отвращением».
Мы перечитываем ее с умилением, — не потому, что мы, по великодушию и мудрости своей, что-то там научились «прощать» Пушкину, но потому, что и прощать нечего: прощать Пушкину его жизнь так же нелепо, как прощать его стихи. Только в слиянии с этою жизнью, не с иною, могла создаться эта поэзия, неотделимая от нее ничем. Творчество Пушкина не существовало в отдельности от его жизни, как жизнь — от творчества.
Было лишь чудесное единство: жизнь-и-творчество. Чем больше мы знаем о жизни, тем больше слышим в поэзии. И если настанет день, когда мы окончательно научимся разделять их, — в тот день мы утратим Пушкина.
Таковы и суть в огромном большинстве творения Пушкина. Как эстетические данности, они не требуют комментария и были бы несовершенны, если бы его требовали. Но это только о творениях.
Другое дело — творчество. Совершенно особая, новая радость обретается всякий раз, как удается проникнуть в глубину его творческого процесса. Тут порой открываются нам как бы вторые, третьи, четвертые, уходящие в глубину пласты мысли и чувства, скрытые чаще всего по соображениям художественным, иногда — по причинам личным.
Проникнуть в эти глубины творческого процесса, отчасти как бы дохнуть тем воздухом, которым дышал Пушкин, проследить ход его мысли, угадать чувство, не только вложенное им в стих, но иногда утаенное, а иногда и неосознанное им самим, — можем мы, только имея огромнейший комментарий к Пушкину. События его жизни, большие и мелкие; его письма и письма к нему; литературные, политические, общественные события, — все находит в его писаниях отражения, часто слишком незримые «невооруженному глазу», — все водит его пером. Боже мой, никто уже давным-давно не думает, будто Пушкин или какой-нибудь другой, даже не великий, но истинный художник мог «фотографировать жизнь».
Именно поэтому совершенно ни к чему — с важным видом «утверждать мысль, что Пушкин жизнь не фотографировал, и радоваться этой мысли», считать ее собственным открытием, как это делает М. Гофман в недавно вышедшей книге Пушкин. Психология творчества Париж, 1928.
Да, Пушкин не «фотографировал» жизнь, но ее события он преломлял в своем творчестве под различными углами, в зависимости от художественного задания, от рода произведения, от необходимости стилистически согласовать правду с вымыслом и т. Когда в 1819 г. Но вот угол преломления расширяется: в печатном тексте «Путешествия в Арзрум» рассказана встреча с калмычкой.
Пушкин шутливо намекает, что она с ним «кокетничала», но он поскорее выбрался из ее кибитки. А из первоначальной рукописи видно, что не она с ним кокетничала, а он за ней стал ухаживать, просил его поцеловать. Она сперва говорила: «Неможна, стыдно», а потом ей даже пришлось от него отбиваться: «моя гордая красавица ударила меня балалайкой по голове».
Можно быть уверенным, что рукописный вариант содержит фактическую истину, которой Пушкин пожертвовал ради истины художественной, ибо в таком виде история не вязалась с общим тоном «Путешествия в Арзрум». Если бы какому-нибудь биографу понадобилась эта мелочь, он прав будет, придав веру рукописи, а не печатному тексту. А вот пример еще большего преломления и «расширения угла»: приписав Кавказскому пленнику ряд своих собственных тогдашних мыслей и чувств, Пушкин заставляет своего героя пережить события, которых сам не переживал, но которые именно с этими мыслями и чувствами связаны.
С этой точки зрения мы и должны рассматривать поэму. И обнаружится, что экран поставлен не вполне удачно, что условно-романтические события поэмы заставили Пушкина придать Пленнику слишком условные черты. Это и имел в виду Пушкин, когда писал Горчакову: «Характер Пленника неудачен.
Это доказывает, что я не гожусь в герои романтического стихотворения». И прав будет биограф, который, говоря о настроениях Пушкина не о событиях его жизни во вторую половину 1820 года, отчасти воспользуется «Кавказским пленником». Приведенные примеры а в том-то и дело, что можно число их увеличить во множество раз именно потому и вводят нас внутрь творческого процесса, что мы можем в них сопоставить реальный и уже установленный биографический момент с его преломлением в пушкинской поэзии.
Именно то, как, почему, под каким углом совершается преломление, — это и есть одно из самых волнующих наблюдений, нам доступных. Может быть, именно здесь творческая личность Пушкина выявляется всего непосредственней, вне воздействия внешних литературных влияний. Мы не можем не связывать творчество Пушкина с биографией, если только в нас существует воля к созерцанию не только творения, но и творческого акта.
Оно часто соответствует прямо, часто — в преломлении. Существуют, наконец, целые произведения, в которых связь с биографией уже неуловима. Поэтому утверждать, как это делает М.
Гофман, что на основании стихов Пушкина нельзя безоглядно писать его биографию, — значит ломиться в открытую дверь. Но что, с известными ограничениями и поправками «на преломление», стихи Пушкина почти всегда дают обильный материал для биографии, это тоже несомненно. Гофману больше всего хочется быть «научным».
Но как ненаучно верить буквально каждому поэтическому слову Пушкина — совершенно так же ненаучно и не считаться с ним вовсе. Что поделаешь, тут приходится разбираться, взвешивать, уметь верить и уметь не верить. Спору нет, с одними очевидными фактами иметь дело легче, здесь же надобен труд очень сложный, требующий и проницательности, и чутья, а порой вдохновения того самого, которое нужно и в геометрии.
Спору нет, область шаткая, темная, трудная, в которой о многом приходится даже догадываться. Ошибки тут неизбежны, они и делаются, затем исправляются, как, впрочем, и на пути ко всякой исторической правде. Вероятно, для некоторых биографов Пушкина было бы очень удобно, если бы он никогда о себе ничего не говорил: не приходилось бы кропотливо отделять его Wahrheit от Dichtung.
Еще лучше было бы для них, если бы он и вовсе ничего не писал. Но тогда не нужна была бы и его биография. Боясь, как бы не вздумали каждое слово Пушкина толковать биографически, М.
Гофман идет и дальше: «Знание биографии Пушкина ничего не прибавляет к пушкинскому произведению, ничего не объясняет в нем». Но зачем нам тогда вообще знать биографию Пушкина? Ради чего над некоторыми ее частностями трудится и сам Гофман?
Зачем, например, публикует и комментирует он дневник Вульфа, всего только «современника», вовсе уж не так близко стоявшего к Пушкину? Ведь не ради какого-то пушкинского спорта, и не из подражания, и не из праздного любопытства к частной жизни великого человека? Нет, причины другие: он сам хорошо знает, что если не в творениях, то в творчестве Пушкина биография вскрывает и объясняет больше, чем в творчестве едва ли не всякого другого поэта.
Знает, что биография приоткрывает подчас одну из дверей, ведущих в глубочайшие тайники творчества. Она была напечатана в ХХ-й книге Современных записок 1924 г. Я начал с того, как ссора Пушкина с отцом осенью 1821 года отразилась в заключительной сцене «Скупого рыцаря».
Проанализировав этот случай, в котором полностью налицо и биографический факт, и его творческая обработка, я перешел к «Русалке». При этом я высказал уверенность, что в основе драмы лежит история связи Пушкина с крепостной девушкой, которую он в 1826 году в Михайловском «неосторожно обрюхатил» и отослал рожать в Москву, к Вяземскому, откуда, «с отцом и семейством», она была отправлена в Болдино. Статья моя была попыткою произвести двойную реконструкцию: во-первых, — на основании драмы гипотетически восстановить недостающие звенья реальных событий, во-вторых, — путем сопоставления «Русалки» с некоторыми лирическими стихами и с «Янышем-королевичем» наметить возможное окончание самой «Русалки».
В процессе этой работы, на основании имевшихся в то время данных, я пришел к предположению, что девушка и ребенок так или иначе погибли может быть, девушка утопилась , что отец ее, перед тем старавшийся корыстно использовать связь дочери с молодым барином, воспринял всю историю трагически и что сам Пушкин впоследствии мучился раскаянием. Окончание же драмы представилось мне как история возобновившейся любви к мертвой, с которой при ее жизни поэт обошелся легкомысленно и оттого жестоко. Нередко наши пушкиноведы, располагая неизданными документами, медлят опубликовывать их, выжидая для публикации наиболее выигрышного случая, — например, такого, когда внезапно вынутый из стола документ может послужить более или менее сокрушительным полемическим доводом.
Что поставить вместо него, не знаю. Рассказ «Ионыч» Антона Чехова, вместе с «Пр отоколами сионских мудрецов», может быть. Хотя, как литературный памятник своего времени "протоколы" вполне интересны.
Тогда уж следует включить в школьную программу и разную другую фикшн-литературу: фантастику и фэнтези, выдумки и вымыслы, которые народ читает в огромных количествах. Американскую фантастику я бы добавил, например, произведения Айзека Азимова. У него есть сери я про «Академию», где раскрывается американская политика, целая сага.
Рей Бредбери - «451 градус по Фаренгейту», без урока химии из заголовка понятно, при какой температуре горит бумага. Еще советую польского фантаста Станислава Лема, автора романа «Солярис». Это куда интереснее, чем Солженицын и с худож ественной точки зрения, и нравственной, и с глобально философской.
Антиутопии и вообще вся футурологическая фантастика сейчас актуальна. Фантасты пытались осмыслить то, что сейчас началось. И у нас есть такие писатели, как Иван Ефремов с его «Ча сом Быка».
С тоило бы почитать книгу «Алмазная трубка» этого писателя, в которой он непонятным образом предсказал открытие месторождения алмазов — до того, как там побывали геологи. А в его произведении «Лезвие бритвы» на двухсотой странице описан опыт изменённого состояния сознания, своего рода ЛСД-трип. Дети все равно этим заинтересуются, но лучше прочитать, чем попробовать на улице.
Подростков надо готовить к реальной опасности. Я бы начал изучение литературы древнегреческой. В двух словах про Аристотеля, просто — кто такой.
Небольшое введение в средних классах школы, можно адаптировано. Еще какого-нибудь философа, например, Платона, его диалоги: «Государство», «Пир», «Миф о пещере», где он говорит, что тени на стене — то, что может только казаться, а не находиться в пещере. Это сказка, аллегория, но, она отложится в памяти надолго.
Дети поймут, что две тысячи лет назад люди уже заморачивались такими вещами. Я бы посоветовал включить русские летописи. Обязательно «Слово о полку Игореве», чтобы возникал масштаб.
Но с дополнительными современными исследованиями. Вообще литературу лучше изучать в связи с историей. Например, «Историю пиратства» дети могли бы читать в связи со сложной биографией Даниеля Дефо и организацией им спецслужб в королевстве Британия.
Хотя наши соседи бе лорусы убрали из своей школьной программы и нашего лауреата Солженицына, и свою Светлану Алекс иевич.
Пушкина, М. Лермонтова, Н. Гоголя и других из заданий ЕГЭ не соответствует действительности», — говорится в заявлении. Минпросвещения подчеркивает, что ни одно произведение древнерусской литературы, литературы XVIII и первой половины XIX веков не исключили из образовательной программы. В соответствии с российской традицией преподавания литературы произведения Александра Пушкина, Михаила Лермонтова и Николая Гоголя изучались и изучаются в основной школе и выносятся на проверку при проведении основного государственного экзамена.
А нарушение в построении предложения с причастным оборотом Б нарушение в построении предложения с несогласованным приложением В нарушение связи между подлежащим и сказуемым Г ошибка в построении сложного предложения Д нарушение видовременной соотнесённости 1 Преподаватель руководил дипломной работой группы студентов, интересующимися современной 2 Благодаря хозяйку за радушный приём, мы стали с ней прощаться. Пушкина «Сказку о золотом петушке». А ошибка в построении предложения с однородными членами Б неправильное употребление падежной формы существительного с предлогом В ошибка в построении предложения с деепричастным оборотом Г неправильное построение предложения с косвенной речью Д ошибка в употреблении имени числительного 1 Для выполнения поставленной цели нам дали двадцать двое суток.
Литература. 6 класс
Лучший ответ про кто бы ни изучал биографию пушкина подчеркивали дан 23. Чтобы усилить противостояние между «теорией разумного гражданского существования» Пушкина и официальной идеологией, Анненков постоянно подчеркивает, что между Пушкиным и императором стоял шеф жандармов А.Х. Бенкендорф[8]. 2) Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант. В этот раз темой встречи и предметом пристального изучения гостей стали книжные раритеты из фонда библиотеки, имеющие прямое отношение к поэтическому и прозаическому наследию Пушкина. Биография Пушкина. Подчеркните верное.
Биография Пушкина как культурный вопрос
Белинский написал около двадцати статей и рецензий, которые были посвящены творчеству Н. А ошибка в построении предложения с однородными членами Б неправильное употребление падежной формы существительного с предлогом В ошибка в построении предложения с деепричастным оборотом Г неправильное построение предложения с косвенной речью Д ошибка в употреблении имени числительного 1 Плохо выраженная мысль — это леность не только речевых усилий, а также леность мысли. Чуковского, главная цель детских писателей заключается в том, чтобы какою угодно ценою воспитать в ребёнке человечность.
Это куда интереснее, чем Солженицын и с худож ественной точки зрения, и нравственной, и с глобально философской. Антиутопии и вообще вся футурологическая фантастика сейчас актуальна. Фантасты пытались осмыслить то, что сейчас началось. И у нас есть такие писатели, как Иван Ефремов с его «Ча сом Быка». С тоило бы почитать книгу «Алмазная трубка» этого писателя, в которой он непонятным образом предсказал открытие месторождения алмазов — до того, как там побывали геологи.
А в его произведении «Лезвие бритвы» на двухсотой странице описан опыт изменённого состояния сознания, своего рода ЛСД-трип. Дети все равно этим заинтересуются, но лучше прочитать, чем попробовать на улице. Подростков надо готовить к реальной опасности. Я бы начал изучение литературы древнегреческой. В двух словах про Аристотеля, просто — кто такой. Небольшое введение в средних классах школы, можно адаптировано. Еще какого-нибудь философа, например, Платона, его диалоги: «Государство», «Пир», «Миф о пещере», где он говорит, что тени на стене — то, что может только казаться, а не находиться в пещере.
Это сказка, аллегория, но, она отложится в памяти надолго. Дети поймут, что две тысячи лет назад люди уже заморачивались такими вещами. Я бы посоветовал включить русские летописи. Обязательно «Слово о полку Игореве», чтобы возникал масштаб. Но с дополнительными современными исследованиями. Вообще литературу лучше изучать в связи с историей. Например, «Историю пиратства» дети могли бы читать в связи со сложной биографией Даниеля Дефо и организацией им спецслужб в королевстве Британия.
Хотя наши соседи бе лорусы убрали из своей школьной программы и нашего лауреата Солженицына, и свою Светлану Алекс иевич. И ничего ст рашного, что он не во всем был согласен с Александром Лукашенко. Писатели имею т право высказываться. Что касается Алексиевич, то это просто какое-то и здевательс тво над литературой. Ее можно пройти как образец того, как не надо писать. Если уж Алексиевич объявили писателем, то у на с тоже ест ь писатель Артем Драпкин, который сделал ровно то же самое, что и Алексиевич, только в больше объеме и к ачественне е в десять раз. По заказу Министерства обороны РФ он уже лет два дцать собирает рассказы ветеранов.
И эти интервью вышли огромной книгой. Его проект «Я помню» можно включить в школьную программу.
Разве можно серьезно воспринимать рассказ о том, что сосланного царем опального чиновника из-за простуды вдруг отпускают на отдых со случайно проезжающим мимо знакомым генералом? Чтобы больного излечить, требуется уложить того в постель, а не тащить сотни верст в коляске по ухабам и рытвинам. Да и Кавказ с Крымом не лежат по дороге в Кишинев.
Очевидно, миссия, с которой выехал Пушкин на юг, была известна узкому кругу людей. Так что появление легенды, связывающей отъезд поэта с его болезнью, вполне объяснимо. И даже Инзову, чтобы отпустить Пушкина с Раевскими, не требовалось самостоятельно принимать решение, брать на себя ответственность за снисходительное отношение к «опальному чиновнику, сосланному за проступки». Согласитесь, начальство могло бы не одобрить лояльность к человеку, вызвавшему неудовольствие самого императора. Впрочем, генерал был избавлен от размышлений, как же ему поступить с заболевшим поэтом в связи с проездом Раевских через Екатеринослав.
Генералу былопредписано поступить так, как он поступил. Граф Каподистрия в своем письме прямо указывает: «император уполномочивает меня дать молодому Пушкину отпуск и рекомендовать его вам». Но во всеуслышание было объявлено и ныне повторяется во всех биографиях поэта причиной отъезда именно болезнь Александра Сергеевича. Как нельзя кстати случилась эта простуда после купания в Днепре. И это обстоятельство помогало придать поездке на Кавказ вид этакой оздоровительной прогулки.
Что же это за поездка в Кишинев через Кавказ и Крым, в которую Пушкин определен еще в Петербурге, но окружающим и знакомым она представлялась отъездом для излечения со случайными, хотя и хорошо знакомыми попутчиками? Официально командир IV корпуса Николай Николаевич Раевский вместе со своими детьми — Александром, прикомандированным к Кавказскому отдельному корпусу, Николаем, ротмистром лейб-гвардии Гусарского полка, расквартированного в Царском Селе, и дочерьми — совершает поездку по Кавказу и Крыму, чтобы отдохнуть. В те годы подобные семейные путешествия-командировки были для высокопоставленных чиновников естественным делом. В свое время командующий войсками Гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович в инспекторской поездке по округу, продолжавшейся несколько месяцев, взял с собой не только адъютантов и порученцев, но также свое семейство, журналистов, художников, фотографов. Результатом стало великолепно иллюстрированное описание этой поездки, войск, населенных пунктов и местности, по которым проехал великий князь со свитой.
Но ведь это была служебная поездка. Несмотря на то, что и супруга, и дети были рядом. Поездку Раевских и Пушкина представляют частным делом. Если поверить этому, то странно выглядит оторванность генерала главнокомандующего войсками на юге России , двух его сыновей-офицеров и чиновника иностранной коллегии от службы на целых четыре месяца. Да и обставлен проезд их очень серьезно.
Генерала Раевского и его сопровождающих охраняют отряд в 60 казаков с пушкою. Всюду его встречают, зная заблаговременно о приезде. Маршрут — Ставрополь, Владимирский редут, станция при реке Безымянная, Прочный окоп, Царицынский редут, Темижбек, Кавказская крепость, Казанский редут, Тифлисский редут, Ладожский редут, Усть-Лабинская крепость, Карантинный редут, где их встречает сам атаман Черноморского казачьего войска полковник Григорий Кондратьевич Матвеев и сопровождает до Екатеринодара. Далее Темрюк, Пересыпь, Сенная. Наконец, 14 августа они оказываются в Тамани.
Перебираются в Крым, следуют из Керчи в Феодосию и оттуда на военном бриге в Гурзуф. Из Гурзуфа вместе с молодым Раевским Пушкин следует верхом на лошадях до Ялты. Оттуда через Мисхор и Алупку он направляется в Бахчисарай. Эта поездка больше похожа на инспекторскую проверку по приграничным войскам, но отнюдь не на оздоровительную прогулку. Тем более, что молодого поэта тоже не оставляют без внимания.
К примеру, 18 августа 1820 года А. Тургенев пишет князю Вяземскому в Варшаву: «получил от одного из моих чиновников известие с Кавказа о Пушкине. Он там с Раевским». В пути Пушкин писал. Оставим для литературоведов его стихи и поэмы.
А вот его «Замечание о донских и черноморских казаках» — не сохранившееся произведение — было бы интересно прочитать. В своем письме брату Льву 24 сентября 1820 года Пушкин обмолвился: «Когда-нибудь прочту тебе мои замечания на черноморских казаков — теперь тебе не скажу об них ни слова». Возникают вопросы о том, для кого замечания были написаны, кому предназначались, где могут находиться? Быть может, следы их в недрах архивов департамента, в котором служил Пушкин? Ведь нашли же его «Заметку о секте езидов», то есть о курдах, более чем через столетие после поездки Пушкина в 1829 году на Кавказ.
Заметим, то была писарская копия, то есть предназначалась «Заметка» для представления по инстанции. А ведь Пушкин на тот момент официально на службе не числился, но окружающую обстановку продолжал анализировать, по привычке писал. Уместно добавить, что именно в те годы курдам было разрешено селиться в России, поскольку они были признаны союзниками России в борьбе с Турцией. Впрочем, поездка в Арзрум — предмет отдельного исследования… Закончилось путешествие Пушкина с Раевскими по Кавказу и Крыму прибытием в Кишинев более чем через четыре месяца. Для отсутствия в течение столь длительного времени служащего канцелярии, присланного на «перевоспитание», нужны были очень веские причины.
Значит, они были. По приезду в Кишинев Пушкин отписывает брату Льву письмо-отчет о своем путешествии. Судя по фактам, Александр Сергеевич несколько лукавит, видимо, зная, что письмо будет известно многим друзьям Пушкина. Не упоминая о том, что вопрос о поездке на Кавказ и в Крым с Раевскими был решен еще до отъезда на юг, он пишет: «Сын его ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные , сын его предложил мне путешествие к Кавказским водам, лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить, Инзов благословил меня на счастливый путь». А что же еще остается делать генералу, коль получил распоряжение из Коллегии иностранных дел, утвержденное императором?
Уже то обстоятельство, что и сам Пушкин вынужден был скрывать от ближайшего окружения предопределенность еще в Петербурге своего путешествия по Кавказу и Крыму, дает повод задуматься над тем, в чем заключалась его деятельность там. Царская немилость стала следствием выезда поэта на юг? Или это стало возможностью проявить себя на службе? Бессарабия 21 сентября 1820 года Пушкин со своим вечным спутником дядькой Никитой Козловым прибыл в Кишинев. И сразу попадает в новое окружение.
В основном это офицеры местной дивизии, среди которых и офицеры Генерального штаба — квартирмейстеры и топографы, присланные для изучения театра военных действий. Армии требовались топографические карты и всевозможные сведения именно этого региона. Бисмарк как-то заметил: «друзей нам служба предлагает». Кто же те люди, с которыми Александра Пушкина связали узы товарищества? Генерал Иван Никитич Инзов, главный попечитель о колонистах южной России и исправляющий должность наместника Бессарабской области.
В его канцелярии поэт числился сверх штата, оставаясь в подчинении у Каподистрии. В лице Инзова молодой Пушкин, всю жизнь не знавший родительской ласки, получил не только мудрого и заботливого начальника, но и любящего, без обиды строгого отца. Инзов поселил Пушкина в своем доме, поил, кормил, давал взаймы денег. Ему же он давал поручения по службе. Михаил Федорович Орлов, командир 16-й пехотной дивизии, и офицеры его дивизии.
Горчаков окончил муравьевскую школу колонновожатых. В начале ноября 1820 года приехал в Кишинев на должность квартирмейстера при штабе дивизии. Нужно заметить, что к занятиям квартирмейстерской части было отнесено: «1 Собирание и рассмотрение военно-исторических, топографических и статистических сведений о России и иностранных государствах. Причем специально указывалось: «для вождения войск в деле с неприятелем, и для нечаянных нападений, засады, отступлений и других воинских движений, употребляются вожатыми войск Офицеры Генерального Штаба, и особенно те из них, которые делали съемку самих мест действия, или оные обозревали». В прочих случаях уместно было в проводники брать людей осведомленных.
Капитан над вожатыми «людей проворных и имеющих сведения о большом пространстве земли, обязан соглашать на службу при Армии, с жалованием по договору». Он «обязан давать проводникам следующую им плату и прокормление, строго надзирая, чтобы они, по отобранию от них сведений, не могли доставить неприятелю каких-либо догадок о предприятиях Армии». Средства на проводников получались непосредственно от начальника Генерального штаба. В Кишиневе находилась также топографическая комиссия, которая занималась съемками Бессарабского края. С ее начальником полковником Корниловичем, офицерами Лугининым, Зубовым, Кеком, Полторацкими Пушкин был в самых близких отношениях.
Но особенно он выделил среди них Александра Фомича Вельтмана, писавшего и прозу, и стихи. Кстати, Вельтман до определения в офицеры Генерального штаба тоже окончил школу колонновожатых. Самым любопытным из новых знакомых, с кем особенно сдружился Пушкин, стал подполковник Генерального штаба Иван Петрович Липранди. Привлекал он внимание не только Пушкина, но и всей военной молодежи Кишинева своим острым умом и пламенным характером. Человек это чрезвычайно интересный и стоит рассказать о нем подробнее.
В сытинской «Военной энциклопедии» о нем говорится: «военный писатель и критик... В 1832 г. В 1839 г. Проработав 2 г. Даже через многие годы после смерти Липранди, рассказывая о его судьбе, посчитали неуместным открывать всю правду.
Завесу тайны срывает впоследствии Мариэтта Шагинян. В своих «Страницах из дневника», посвященных Пушкину, она называет все своими именами — пишет о Липранди: «военный историк иподполковник разведки». Официальным поводом к переводу из гвардии в армейский полк стала одна из многочисленных дуэльных историй Липранди. Заметим, именно он стал прототипом Сильвио в повести Пушкина «Выстрел». В ноябре 1822 года Липранди вышел в отставку в звании полковника, а 17 января 1826 года был арестован по делу декабристов.
По свидетельству командира 17-й дивизии генерал-майора С. Желтухина, Липранди при аресте заявил: «Меня берут понапрасну, разве за то только, что я в коротких связях и переписке был с Муравьевым-Апостолом». Но ведь это тот самый, повешенный в числе пяти главных деятелей декабризма. Кроме того, Липранди утверждал: «Мне стоит поговорить с Николаем Павловичем и тогда оправдаюсь, буду освобожден и еще сделают меня или камергером, или флигель-адъютантом». И даже в своих мемуарных «Записках» он подчеркивает, что с самого начала был вполне уверен в своем скором освобождении.
И действительно, через месяц Липранди уже на свободе. Причем в «Алфавите декабристов» было записано, что он, Липранди, к тайному обществу не принадлежал, о существовании такового не знал и ни с кем из членов его сношений не имел. По окончании следствия Липранди возвращается в Кишинев, где становится адъютантом генерал-губернатора Новороссийского края графа Воронцова. Но в Молдавии Липранди был недолго, в 1828 году накануне войны с Турцией его назначили начальником вновь учрежденной высшей тайной заграничной полиции. Назначение последовало по личному указанию Николая I.
Получить столь высокий и ответственный пост мог только человек опытный, в преданности которого престолу не могло быть и капли сомнений. Многие тайны унес с собой Иван Петрович Липранди, но в архивах хранятся его труды о методах агентурной деятельности. В его биографии было немало тайных операций, в том числе и разоблачение петрашевцев. Таким был один из самых близких кишиневских приятелей Пушкина. Между тем, изменения в дислокации русских войск, усиление разведывательной деятельности и картографирование местности дает основание предположить о готовящейся активности России в Бессарабии.
Тем более, что Турция не выполнила ряд международных договоров. Это усиление активности было выгодно греческому освободительному движению, ярчайший представитель которого граф Каподистрия находился во главе российского внешнеполитического ведомства. Александр Пушкин, находящийся на службе под его началом, был, безусловно, втянут в гущу событий. Однако события развивались не совсем так, как задумывалось в Петербурге. Османская империя, поглотившая земли многих государств, все более напоминала готовую взорваться пороховую бочку.
Национально-освободительное движение ширилось. Возникло множество тайных обществ, как в подвластных Турции странах и княжествах, так и среди эмиграции. Каждое из тайных обществ преследовало собственные цели, хотя объединяло их желание видеть свои земли свободными. Но эту свободу каждый понимал по-своему. Наконец дело дошло до вооруженного выступления.
В начале 1821 года народное восстание в Валахии историческая область на юге Румынии между Карпатами и Дунаем поднял Тудор Владимиреску. Это был человек деятельный и храбрый — за геройское участие в русско-турецкой войне 1810-1812 года на стороне России был произведен в поручики и награжден Владимирским крестом. Поводом для выступления стала смерть господаря Валахии Александра Суццо. Восставшие объявили своей целью освобождение от ига местных бояр, а также фанариотов перешедшие на службу к туркам константинопольские греки, из числа которых назначались молдавские и валашские господари. Одновременно с этим активизировалась деятельность тайных греческих обществ на юге Греции — в Морее.
На севере вспыхнуло восстание гетерии. Тудор Владимиреску, враждебный Александру Ипсиланти, наотрез отказался присоединиться к нему. Вышеупомянутый Александр Вельтман, современник и участник тех событий, в повести «Радой» описывает их свидание. Когда Ипсиланти сказал Владимиреску: «у нас — общий враг», то в ответ услышал: «Ваши враги — турки, а наши — греки-фанариоты: разница видна из наших и ваших прокламаций… Ваше поле в Греции, — идите за Дунай, а наше дело спровадить греческих господарей туда же. Здесь им не место, довольно собирать им десятину с княжеств; пусть идут под ваше знамя освобождать Грецию от ига и избавят нас от своего ига».
В своих прокламациях Владимиреску указывал, что цель его действий отнюдь не мятеж против Османской порты, но противодействие ужасным притеснениям, которым подвергается несчастная Валахия со стороны назначенных властей, которые переступили свои права и угнетают народ всеми беззакониями, какие только можно вообразить. Дворянин-фанариот Ипсиланти объявил Владимиреску «изменником», арестовал его и умертвил. Но этим он только подорвал народную основу освободительного движения и ускорил его поражение. Восстание было обречено и по иным причинам. В Яссах лидер его Ипсиланти издал воззвание, в котором неосторожно намекал на поддержку некой «державной силы».
Это было некстати. Император Александр I усмотрел в этом намек на Россию и, возмущенный, 9 марта 1821 года исключил Ипсиланти из русской службы с воспрещением возвращаться в Россию. Весной 1821 года подполковник Мариупольского гусарского полка Пестель был командирован начальником штаба 2-й армии П. Киселевым в Бессарабию для сбора сведений о греческом восстании, о его причинах и ходе. Результатом поездки Пестеля стал доклад, представленный императору, в котором он указывал: «волнение в княжествах Балканского полуострова и предприятие князя Ипсиланти можем рассматривать как результат давно составленного и зрело обдуманного плана, который захватил всю Грецию».
И далее: «албанцы и сербы всецело разделяют намерения и планы греков. У них одни и те же интересы, и дело у всех у них общее». Гетерия, как следовало из доклада, играла в этом восстании такую же организующую роль, какую в Италии играют карбонарии. Эта оценка стала одной из причин отказа императора в поддержке освободительных устремлений греков. В своем дневнике 24 декабря 1833 года Пушкин писал, что таким образом Пестель «предал гетерию, представя ее императору Александру отраслью карбонаризма».
А ведь Александр I поначалу сочувственно относился к гетерии надо думать, не без влияния графа Каподистрии , полагая использовать ее в борьбе против турок. Впоследствии русский император резко переменил свои взгляды. К тому же австрийскому канцлеру Меттерниху удалось убедить его, будто бы Ипсиланти состоит в тайной переписке с французскими либералами, неаполитанскими карбонариями и испанскими конституционалистами. В результате Россия отступила от Ипсиланти, восстание в балканских княжествах, предоставленное своим собственным силам, потерпело поражение. Расплата была кровавой.
Башибузуки и египтяне творили неслыханные зверства, стремясь утопить восстание в крови.
Можно, конечно, сказать, что школьным учителям никто не запрещает давать это понимание на уроках. У нас в целом очень любят взывать к «моральному облику» педагога, но не понятно, а зачем им это делать? Знания и благодарность учеников — это, конечно, очень приятно, но как-то непредметно, а вот злобные глаза родителя, которому кажется, что его ребёнка перегружают, да ещё и необязательной информацией, ведь она не повлияет на заветные, «определяющие будущее» баллы, они здесь, рядом. К счастью, кажется, стандарты подготовки скорректируют. Чуть ли не первое, что отметила Решетникова в своём выступлении — это то, что данные документы неокончательные. Мы их специально публикуем на сайте и приглашаем к общественно-профессиональному обсуждению. Принимаем предложения, замечания, какие-то реплики, обрабатываем их. После этого проходит процедура методических советов по всем предметам, где всё это обсуждается.
Дальше только к ноябрю месяцу мы имеем утверждённые варианты, — рассказала директор ФИПИ. Обсуждение определённо получилось. Комитет Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей направил запрос главе Минпросвещения Сергею Кравцову с просьбой объяснить, почему эти произведения убрали из программы подготовки. Отреагировали негативно не только учителя, но и школьники, которые начали забрасывать сообщениями общественников.
Захар Прилепин: «Это ложная цель для урока – подменять литературу новостями»
Вторым источником анненковской биографии Пушкина послужило изучение русских газет и журналов 10–30-х годов. Эмпирическая биография Пушкина невозможна, обречена на провал — об этом говорит не только опыт Бартенева, но и весь полуторавековой опыт науки о Пушкине, в которой недописанные биографии исчисляются десятками. Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант. Обычно журнальную биографию Пушкина начинают с его участия в «Литературной газете» (1830) – и делают это неправильно.
«Француз» в Царскосельском лицее
- Памяти Литинститута
- Посольство США в России «переименовало» Пушкина: Общество: Мир:
- Учебный Марафон ЕГЭ - восьмое задание
- Как Пушкин стал пророком (из истории ранних пушкинских биографий)
- Кто бы ни изучал биографию пушкина подчеркивали
- Памяти Литинститута
В Изборске торжественно открыли выставку «Да здравствует Пушкин и праздник его поэзии!»
Он так же мало способен был к нежничанью и к игре с ощущениями, как, наоборот, легко подчинялся настоящей страсти. Мы знаем, что он советовал людям, близкий его сердцу, скорее отделываться от неопределенных томлений души, выходить на прямую дорогу и назначать цель своим стремлениям. То же требование бодрости и силы, которое присущно было ему по натуре, перенес он и на самый язык впоследствии» — этими прекрасными словами Анненков охарактеризовал общий, господствующий пафос поэзии Пушкина. Широко освещая открытость души Пушкина «всем впечатленьям бытия», говоря о внимательном изучении им поэтов других времен и народов, Анненков подчеркивает, что поэты, которых он изучал и влияние которых испытал, были для Пушкина «ступенями, по которым он восходил к полному проявлению своего гения». На примере сцены Григория и Пимена из «Бориса Годунова» которую Анненков называет «гениальной сценой, плодом глубокого размышления и неослабного поэтического вдохновения» , Анненков стремится показать, что поэзия Пушкина «есть столько же наше достояние, сколько и достояние литератур всех образованных народов». Наряду с народной поэзией, постоянным предметом любви и внимательного изучения Пушкина, подчеркивает биограф, — особенно в последние годы жизни — был русский язык — «народные пословицы, фразы и термины старой нашей литературы». Живое понимание глубокой уникальности поэзии Пушкина, ее значения как нормы национального русского искусства сочетается в книге Анненкова со стремлением раскрыть для читателя как биографический подтекст произведений поэта — те «тонкие нити», которые связывают их с «воспоминаниями сердца», с «душой» самого автора, — так и их историко-литературную подпочву, а также восприятие его современниками. Анненкову удалось также тонко передать многие черты человеческого облика поэта — его внешнюю простоту, общительность, благородное прямодушие, свойственную ему постоянно потребность в дружеском общении и откровенности, полное отсутствие зависти к таланту других, внимательное и отзывчивое отношение к современникам и младшим товарищам по перу: «В обхождении Пушкина была какая-то удивительная простота, выпрямлявшая человека и с первого раза установлявшая самые благородные отношения между собеседниками». Способность Пушкина радоваться чужому дарованию, его внимательное отношение к младшим, начинающим писателям-современникам Анненков иллюстрирует на примере его отношения к Дельвигу, Баратынскому, Языкову, Кольцову, Гоголю. Умение воссоздать живой образ Пушкина — поэта и человека — в его неповторимом обаянии, показать богатство и разнообразие предметов, постоянно занимавших его мысль, свойственную этой мысли кипучую энергию, щедрость и богатство натуры поэта — все эти особенности анненковских «Материалов» обеспечили им сочувственное внимание современников [23]. Пушкина», составившие первый том анненковского издания сочинений поэта, вышли в свет так же, как и второй том этого издания в начале 1855 года, незадолго до смерти Николая I.
Таким образом, писалась и цензуровалась книга Анненкова при жизни Николая который — и это прекрасно понимал Анненков — отнюдь не был склонен допустить в ней ничего, что — так или иначе — затрагивало бы вопрос о социально-историческом драматизме писательской судьбы Пушкина, о его связях с декабристами; его сложных взаимоотношениях с Александром I, как и с самим Николаем и другими лицами царской фамилии. К тому же официальное положение мужа вдовы Пушкина — П. Ланского и брата Анненкова Ивана Васильевича связывало биографа и накладывало на него дополнительные нравственные обязательства, с которыми он вынужден был считаться. Наконец, жива была сама Наталья Николаевна Пушкина-Ланская, а потому Анненков не мог в своей биографии хотя бы кратко коснуться семейной драмы Пушкина, истории его взаимоотношений с Дантесом и Геккереном и вообще всех обстоятельств, которые привели к последней дуэли Пушкина. Запретными оставались для Анненкова и темы преследования Пушкина Воронцовым, Уваровым, Бенкендорфом, как и все те бесчисленные унижения, которым Пушкин постоянно подвергался в последние годы жизни. Как свидетельствует внимательное изучение «Материалов для биографии А. Пушкина», Анненков, по-видимому, не мог назвать в них прямо даже имя Булгарина как литературного врага Пушкина и предмета язвительных насмешек поэта, хотя и имя Булгарина и история журнальной полемики его с Пушкиным и лицами пушкинского окружения были хороша известны не только самому Анненкову, но и его читателям. Вот почему Анненков неизбежно должен был с самого начала своей работы над «Материалами» сознательно ограничить свои задачи и подвергнуть излагаемые в них факты биографии Пушкина строжайшей автоцензуре. В «Материалах» не только ничего не говорится о причинах южной ссылки Пушкина, как и его высылки из Одессы в Михайловское, — в них не употребляется по отношению к соответствующим периодам жизни поэта самое слово «ссылка». Не названы в биографии имена таких лицейских товарищей Пушкина, как Пущин и Кюхельбекер, равно как имя такого широко популярного и любимого лицеистами профессора, как А.
Куницын, обойдено молчанием имя хозяина Каменки — Давыдова; письма Пушкина к К. Рылееву и А, А. Бестужеву цитируются без указания адресатов, отсутствует рассказ о «Вольности», «Деревне», «Кинжале», послании Чаадаеву и других памятниках ранней, вольнолюбивой лирики Пушкина, равно как и о «Гавриилиаде», многих пушкинских эпиграммах и даже о таких позднейших стихотворениях, как элегия «Андре Шенье» [24] , «Пророк», «Анчар», «Арион», «Послание в Сибирь» и т. Более того, Анненков принужден был придерживаться официальной версии о снисходительном «добродушии» правительства к Пушкину и личной «заботливости» о нем Николая. Вспоминая о цензурной обстановке начала 50-х годов, когда создавались «Материалы», Анненков позднее писал: «…составитель их знал, при какой обстановке и в каких условиях он работает, и мог принимать меры для ограждения себя от непосредственного влияния враждебных сил. Оно так и было. Нетрудно указать теперь на многие места его биографического и библиографического труда, где видимо отражается страх за будущность своих исследований и где бросаются в глаза усилия предупредить и отвратить толкования и заключения подозрительности и напускного воображения от его выводов и сообщений» [25]. О том, что Анненков сознательно стремился в биографии обойти все та обстоятельства и факты жизни поэта, которые, как он предвидел, могли помешать цензурному прохождению «Материалов», свидетельствуют и другие материалы, в том числе признание его в письме к М. Погодину от 12 февраля 1855 года: «Что в молодости и кончине есть пропуски — не удивляйтесь. Многое из того, что уже напечатано и известно публике, не вошло и отдано в жертву для того, чтобы, по крайней мере, внутреннюю, творческую жизнь поэта сберечь всю целиком» [26].
Особенное беспокойство вызывал у Анненкова материал, относящийся к последнему периоду жизни Пушкина и к тем трагическим обстоятельствам его общественной и личной судьбы, которые подготовили его гибель: «Третий месяц живу один-одинешенек в деревне и недоумеваю, что делать, — писал он 12 24 октября 1852 года об этом И. Тургеневу, с которым постоянно консультировался в ходе своей работы. Сказать нечего, а сказать следовало бы, да ничего в голову не лезет. И так, и сяк обходишь, а в результате выходит одно: издавал «Современник» и участвовал в «Библиотеке». Из чего было хлопотать и в трубы трубить? Совестно делается… Есть кое-какие факты, но плавают они в пошлости. Только и ожидаю одной награды от порядочных людей, что заметят, что не убоялся последней. Вот Вам исповедь моя — и верьте — бесхитростная…» [27]. Истинная биография исторического человека у нас еще не скоро возможна, не говоря уже с точки зрения цензуры, но даже с точки зрения так называемых приличий. Я бы на Вашем месте кончил ее ex abrupto — поместил бы, пожалуй, рассказ Жуковского о смерти Пушкина, и только.
Лучше отбить статуе ноги, чем сделать крошечные не по росту. А сколько я мог судить, торс у Вас выйдет отличный. Желал бы я, говорю это откровенно, так же счастливо переменить свою манеру в том же письме Тургенева содержатся выше его знаменитые слова о желании отказаться в писательстве от своей «старой манеры». Вероятно, под влиянием великого, истинно древнего по своей строгой и юной красоте пушкинского духа Вы написали славную, умную, теплую и простую вещь. Мне очень хочется дослушать ее до конца» [28]. Анненков почти буквально последовал совету Тургенева. Посвятив рассказу о последних годах и днях жизни поэта всего несколько беглых страниц, он в приложении перепечатал два уже одобренных цензурой и напечатанных ранее повествования о дуэли и смерти Пушкина — «Последние минуты Пушкина, описанные В. Жуковским, в 1837 г. Пушкина», составленную историком Д. Оба эти документа содержали официально одобренный рассказ о предсмертном «прощении» Пушкина Николаем I и о трогательных словах и заверениях, будто бы обращенных к нему умирающим поэтом.
Отнесение этих сообщений в приложения и всего лишь краткий пересказ их в самом тексте «Материалов для биографии А. Пушкина», сконцентрированный в одном абзаце, указывают на то, что Анненков, как Лермонтов, знал о враждебных отношениях между поэтом и двором в конце жизни Пушкина. Это убеждение, при всей свойственной ему осторожности и уклончивости, Анненков все же достаточно определенно выразил в своих позднейших трудах о Пушкине, написанных в 70-е годы. Но и в этих работах Анненков не исчерпал накопленный им огромный, ценнейший свод биографических записей и мемуарных материалов о поэте. Собранные им записи и воспоминания продолжали печататься на протяжении всего периода с последних двух десятилетий XIX века вплоть до наших дней. В охарактеризованных нами сложнейших цензурных условиях в конце июля 1853 года Анненков закончил литературную обработку биографии Пушкина, а в сентябре того же года завершил подготовку пяти томов собрания его сочинений. В октябре 1853 года шесть томов анненковского издания были переданы Цензурным комитетом известному особой строгостью цензору А. Фрейгангу, который со своими замечаниями передал их в министерство народного просвещения, откуда все эти материалы были направлены начальнику III Отделения, шефу николаевских жандармов А. Анненков со своей стороны передал в главное управление цензуры тщательно обоснованные возражения против многочисленных купюр в текстах биографии и сочинений Пушкина, на которых настаивал Фрейганг [29]. В последующие месяцы Николай I, по-видимому, лично пожелал ознакомиться с анненковским изданием и «Материалами для биографии А.
Лишь после этого 7 октября последовало его разрешение на новое издание сочинений Пушкина включая его биографию : «Согласен, но в точности исполнить, не дозволяя отнюдь неуместных замечаний или прибавок редактора» [30]. Следует отметить, что не только тяжелые условия николаевской цензуры стесняли Анненкова во время его работы. Среди знакомых Пушкина были лица, которые считали «неудобным» и даже категорически недопустимым полное издание написанного поэтом. Яркое свидетельство тому — дошедшие до нас два письма С. Соболевского к М. Погодину и к М. В первом из них от 15 27 января 1852 года Соболевский заявлял, что с Анненковым «следует быть осторожнее и скромнее, ибо ведаю, коль неприятно было бы Пушкину, если бы кто сообщил современникам то, что писалось для немногих или что говорилось или не обдумавшись, или для острого словца, или в минуту негодования в кругу хороших приятелей» [31]. Во втором письме Соболевский, уже по выходе «Материалов», особо одобрял их автора «за то, что он не восхищается эпиграммами Пушкина, приписывает их слабости, сродной со всем человеческим, и признает их пятнами его литературной славы», а также «ни слова не упоминает о Гавриилиаде» [32]. Впрочем, в том же письме Соболевский указывал, что особая щекотливость положения Анненкова состояла в том, что он не только должен был избегать всего интимного, но более того — для угождения цензуре — «решиться сказать несколько глупостей в виде пачпорта истине» [33]. Только учитывая все те стеснения и трудности, с которыми пришлось столкнуться Анненкову-биографу, мы можем верно оценить его огромный, поистине незаурядный труд и нравственное мужество.
Несмотря на крайне тяжелые цензурные условия и вынужденные ими уступки, Анненков все же смог впервые дать русскому читателю в «Материалах» живое представление не только о Пушкине-поэте, но и о Пушкине-человеке. Анненков не скрывает того, что избранный Пушкиным путь смелого творческого служения русской литературе и русскому народу не был легок. Только с 1832 года видит он свое место и назначение, умолкает для всех толков и распрей; но уже от горького чувства, оставленного ему журналистикой и пересудами публики, избавиться не может. Чувство это таится в нем, несмотря на молчание и наружное спокойствие, которым он обрек себя». И вместе с тем непонимание и вражда дворянского общества и укоры рептильной прессы, — и это особенно подчеркивает биограф, — не смущали Пушкина и не заставили его свернуть с раз избранного пути: «Он не терпел постороннего вмешательства в дела творчества», «никак не мог понять, а еще менее допустить права распоряжаться его вдохновением, назначать предметы для труда и преследовать жизнь его таким образом до самых тайных ее помыслов и побуждений». Через два года после выхода первых шести томов своего издания сочинений поэта Анненков, воспользовавшись смягчением цензурных условий, вырванным обществом у правительства Александра II в преддверии крестьянской реформы, выпустил в конце 1857 года дополнительный седьмой том «Сочинений Пушкина», куда вошли произведения, не пропущенные в 1855 году николаевской цензурой. А в 1874 году в книге «Пушкин в александровскую эпоху» Анненков возвратился к детству и юности поэта и к раннему периоду его творчества которые он, по собственному вышеприведенному признанию, должен был в «Материалах» особенно жестко сократить , чтобы иметь возможность шире осветить вопрос о лицейских годах поэта, его столкновениях с Александром I и связях с декабристами. Следует, впрочем, заметить, что в освещении именно названных вопросов в книге «Пушкин в александровскую эпоху» — при всем обилии содержащегося в ней нового материала — особенно отчетливо сказалось усиление политического консерватизма Анненкова в 70-е и 80-е годы. Декабристские связи и симпатии Пушкина Анненков характеризует как проявление не столько стойких политических симпатий, сколько отчасти стремления выделиться из общей массы сверстников и заявить о себе, отчасти усвоенного Пушкиным уже в молодые годы представления о роли политически самостоятельной, независимой от престола аристократии, призванной ограничить бесконтрольность и всевластие самодержавной власти. Зато обращение Анненкова в преддверии столетнего юбилея со дня рождения Пушкина к последнему периоду его жизни, характеристику которого в «Материалах» он вынужден был сжать до предела, «обрубив», по вышеприведенному выражению Тургенева, «ноги» изваянной им статуе поэта, принесло две другие его пушкиноведческие работы, явившиеся достойным продолжением его «Материалов» — статьи «Общественные идеалы А.
Пушкина Об эволюции политических взглядов поэта и связи с ними его журнальных замыслов конца 20-х — начала 30-х гг. Планы социального романа и фантастической драмы» О замыслах романа «Русский Пелам» и драмы о папессе Иоанне; 1881 ». В этих двух последних работах, завершивших путь Анненкова-пушкиниста, он отдал дань умственным и нравственным запросам новой эпохи, осветив в них место творчества Пушкина 30-х годов в истории формирования русского «реального» романа и развития русского общественного и национального самосознания в трудной обстановке первых лет царствования Николая I — в пору после поражения восстания декабристов, явившуюся в то же время начальным периодом выработки русским обществом новых антисамодержавных и антикрепостнических общественных сил и настроений. Типичный представитель «эпохи 40-х годов» по своему умственному и нравственному складу, Анненков, как он сам многократно разъяснял, проводил резкую разделительную черту между Пушкиным-поэтом и Пушкиным-человеком» [34]. Причем если Пушкин-поэт вызывал безусловное восхищение и преклонение Анненкова, то многие черты Пушкина-человека Анненкову были глубоко чужды. К таким чертам относятся близость Пушкина к декабризму и вообще его мятежные, непокорные, вольнолюбивые порывы, претившие Анненкову — умеренному западнику и либералу-просветителю, а также сама «ренессансная» стихия личности Пушкина, свойственная ему глубокая жизнерадостность, страстность, чувственная откровенность, склонность к открытому, свободному проявлению своей натуры, могучая энергия выражения своих симпатий и антипатий, любви и ненависти без оглядки на принятые светские условности, на ходячую мораль и религиозные представления той эпохи. И все же, при всех отмеченных недостатках биографической стороны книги Анненкова, достоинства ее, как верно поняли уже современники, значительно превышают ее недостатки. Имея в руках так изданного Пушкина, читая его биографию которая одна составляет значительный том , где рядом с фактами жизни прослежены многие любопытные особенности его творчества, присматриваясь к почерку поэта, к его портрету, к рисункам, которые он иногда рисовал на полях своих рукописей что все войдет в издание г. Анненкова , читатель получит возможность как бы перенестись в мастерскую великого поэта, из которой вышли бессмертные создания его гения. Вот какого издания «Сочинений Пушкина» давно и горячо желал «Современник» [37].
Некрасов просил Анненкова: «Принесите мне завтра полный экземпляр биографии Пушкина, я начну о ней писать…» [38] Намерения этого Некрасов не выполнил. Чернышевского и содержащих развернутое изложение взглядов Чернышевского на Пушкина, равно как и подробную критическую оценку заслуг Анненкова как редактора «Сочинения Пушкина» и биографа великого поэта. О «Материалах для биографии А. Пушкина» Чернышевский писал здесь: «Это первый труд, который надлежащим образом удовлетворяет столь сильно развившемуся в последнее время стремлению русской публики познакомиться с личностями деятелей русской литературы и образованности. Потребность эта уже вызвала довольно много монографий, отличающихся основательностью и подробностью библиографических и биографических исследований. Публика приняла эти первые опыты с живым сочувствием, но не могла не видеть в них важных недостатков. Как и всякое новое направление, стремление к подробным и точным исследованиям отечественной литературы было неумеренно в своих проявлениях. Каждая личность, почему-нибудь обращавшая на себя внимание трудолюбивых изыскателей, казалась им необыкновенно важною, заслуживающею самых подробных трактаций; каждый новый факт, ими отысканный, им казался чрезвычайно интересным для всей публики, как бы мелочен в сущности ни был. Потому все монографии, являвшиеся в последнее время, страдали важными недостатками и по содержанию и по форме. Растерявшись во множестве мелочных подробностей, каждый автор был не в силах обработать предмет с общей точки зрения и обременял свою статью бесчисленными библиографическими подробностями, среди которых утомленный читатель совершенно запутывался; вместо цельных трудов давались публике отрывки черновых работ, со всеми мелочными сличениями букв и стихов, среди которых или тонула, или принимала не свойственные ей размеры всякая общая мысль.
Одним словом, вместо исследований о замечательных явлениях литературы представлялись публике отрывочные изыскания о маловажных фактах; вместо ученого труда в его окончательной форме представлялся весь необозримый для читателя процесс механической предварительной работы, которая только должна служить основанием для картины и выводов, из нее возникающих. Не такова биография Пушкина, которую будет читать русская публика при новом издании его творений. Она говорит не о какой-нибудь темной личности, которая привлекла внимание исследователя только потому, что была забыта, но забыта была только потому, что не заслуживала внимания потомства. Творения Пушкина, создавшие новую русскую литературу, образовавшие новую русскую публику, будут жить вечно, вместе с ними незабвенною навеки останется личность Пушкина. Важный труд, который знакомит нас с нею, представляется г. Анненковым в совершенно обработанной литературной форме. Кропотливая мелочная работа сличений и поисков, ему предшествовавшая, не выставляется на первом плане, затемняя для читателя черты великого писателя и его трудов; исследователь дает нам завершенную картину жизни и творчества Пушкина.
По мнению экспертов, именно поэтому писателя помнят и чтят за труд и отношение к окружению. Несмотря на то, что Пушкин мало чем занимался, кроме написания ярких произведений, он не умрет в сердцах современных школьников и приукрасит еще многие жизненные события. Интересных фактов из его жизни существует великое множество. О происхождении и детстве Дворянский род Пушкина нетитулованный и восходит к «мужу честну» Ратше, который жил в одной эпохе с Александром Невским. Его прадедом по материнской линии был африканец Абрам Петрович Ганнибал, который был послушником и прислуживал Петру I, а затем военным инженером и генералом. Воспоминания Пушкина начинаются с четырехлетнего возраста. Он любил рассказывать, что как-то прогуливаясь, увидел колыхание земли и дрожание колон, именно в 1803 году в Москве были задокументированы подземные толчки. Примерно тогда же Пушкин первый раз встретился с монархом. Будущего гениального поэта чуть не угораздило оказаться под конем Александра I, на радость всем обошлось без травм. Все детство маленький Саша провел в Москве, и только лето проходило у бабушки в селе Захарово, которое расположено в Подмосковье. Домашними педагогами были гувернеры французского происхождения. Об учебе По достижению 12 лет Пушкин поступает в Царскосельский Лицей. Школа была закрытой формы, и в ней училось всего 30 лицеистов. Учиться Пушкин пошел благодаря связям своего дяди, В. Пушкина, который водил дружбу с основателем лицея министром Сперанским. Первый выпуск учеников лицея пришелся на 1817 год. За семнадцать дней мая выпускниками было сдано 15 экзаменов. Лицеистами были получены аттестаты об окончании учебного заведения. Из 29 лицеистов Пушкин находился в рейтинге успеваемости на 26 месте, показав завидные успехи в русском и французском языках и фехтовании. О дуэлях Ни для кого не секрет, что Пушкин погиб на дуэли. Поэт был весьма остроумен, а современная на тот момент знать, с которой он общался, не могла оценить по достоинству резкие шуточки, поэтому Пушкина несколько раз вызывали на дуэль. Примерно 15 раз Пушкин сам назначал дуэли, остальные разы это делали оппоненты. Но состоялось только четыре дуэли. Остальные были отменены ввиду заключения мира между оппонентами, которое происходило по большей части благодаря усилиям друзей Пушкина. Последняя дуэль завершилась ранением в живот, и он скончался спустя два дня. Обратите внимание Дуэль проводилась вдали от городской черты и лишних глаз, поскольку это было нарушением закона. Дантеса, в последствие, сослали из страны и лишили всех офицерских наград и привилегий, а секундант был арестован за соучастие в убийстве. Это был второй вызов Дантеса на дуэль. Один раз противники примирились. Непримиримая ситуация сложилась из-за жены Дантеса, которая была сестрой Натальи Гончаровой. По мнению историков, во время дуэли на Дантесе была кольчуга, защитившая его от летального исхода. Перед столь рискованным мероприятием Пушкин задал вопрос своей Наталье: «По ком ты будешь плакать? Она дала гениальный, но в то же время простой ответ: «По тому, кто будет убит». На каждую дуэль Пушкин ходил с любимым перстнем на пальце, который, по его мнению, берег от лихой участи и лишал противников всех шансов. Но на роковую дуэль он почему-то надел кольцо, полученное в дар от жены. Как потом оказалось, этот перстень был декорирован похоронным камнем караимов. Это погребальное кольцо исполнило фатальную роль в судьбе творца. О любви По словам тех, кто жил в эпоху Пушкина, он был весьма любвеобильным. Посещать дома под красным фонарем он стал с 14 лет. И даже в браке, он не упускал момента провести время со жрицами любви, а также были замужние фаворитки. О похождениях творческой личности на любовном поприще Николаем Сушковым написана книга, которая имеет многоговорящее название «113 прелестниц Пушкина». Когда поэт еще оказывал знаки внимания будущей жене Наталье Гончаровой, он говорил: «Я восхищен, я очарован. Короче, я — огончарован! О творчестве Пушкин был не только гениальным поэтом, но и прозаиком и драматургом, литературным критиком и теоретиком, феноменальным историком и прекрасным публицистом. Сюжет «Сказки о рыбаке и рыбке» Пушкин позаимствовал у братьев Гримм. Только по российской версии последним желанием старухи было «Стать владычицей морской», а по немецкой версии «Стать Богом». Александр Сергеевич подсказал Гоголю идею написания «Ревизора» после того, как последний попросил рассказать что-нибудь смешное. А спустя 20 лет Михаил Иванович Глинка написал музыку для этих слов, сделав посвящение даме своего сердца — мадам Керн, дочери Анны. О внешности Внешность гениального поэта была неказиста, но это совсем ему не мешало иметь большой успех у представительниц прекрасного пола. По словам современников, когда Пушкин проявлял интерес к определенной особе, он начинал излучать такую энергию, которой невозможно было противостоять. По словам Веры Александровны Нащокиной, Пушкин был шатеном с кудрявой шевелюрой, глазами небесного цвета и безумно привлекательным. Наталья Гончарова была видной женщиной, а Пушкин со своей внешностью вступал с ней в сильный контраст. Наталья была выше мужа на 10 см. Именно поэтому на балах он старался стоять от благоверной немного поодаль, чтобы этот неловкий для него момент остался не замечен окружающими. О карточных долгах Пушкин был игроком и часто имел значительные карточные долги. Практически всегда он покрывал их, но задержки иногда случались. Тогда своим кредиторам поэт посвящал злостные эпиграммы и рисовал шаржи. Как-то один из тетрадных листов попал в руки кредитора и разразился знатный скандал. О памятниках В большинстве населенных пунктов на территории РФ есть памятник великому русскому поэту. Но не обошли вниманием Александра Сергеевича другие страны и континенты. Открытие бронзового мемориала датировано 19 ноября 2002 года. Расположен он в центре города на улице, названной в честь поэта. Этот памятник Александру Сергеевичу первый и пока единственный на африканском континенте. О детях Из официальных детей поэта только двое родили наследников — Наталья и Александр. Но потомки Александра Сергеевича живут в разных странах мира. Примерно 50 насчитывается только в России. Об императоре Свою переписку с монархом Пушкин вел только на французском языке, дабы не выражать восторг, который положен в этом случае. В последнем письме императору Николаю I Пушкин приносил глубокие извинения, за то, что нарушает запрет царя на дуэли. Император простил его и пообещал в случае кончины позаботится о семье. Записками помогали обмениваться Жуковский В. Интересные факты о Пушкине 10 февраля 2012 года исполняется 175 лет, с тех пор как «солнце русской поэзии закатилось». Роковая дуэль на пистолетах между камер-юнкером Пушкиным и поручиком бароном Жоржем де Геккереном Дантесом состоялась 8 февраля 1837 года на окраине Петербурга, в районе Чёрной речки близ Комендантской дачи. В результате Пушкин был смертельно ранен. Его привезли в квартиру на набережной Мойки, 12 ныне Музей-квартира А. Хотя за одно и то же оскорбление могла быть только одна дуэль, раненый Пушкин сказал: «Когда поправимся, начнем сначала». Но спустя два дня, 10 февраля в 14 часов 45 минут, сердце поэта остановилось. С тех пор не прекращается традиция приходить на Мойку, 12, чтобы почтить память поэта. Дуэль была спровоцирована пришедшими на имя Пушкина письмами, где подразумевалось, что Дантес добился Натали. В том, что это подлая выходка, к которой причастны Дантес и Геккерен, его приёмный отец, Пушкин не сомневается. Он был уверен в верности жены. Пушкин сразу же вызвал француза на дуэль. Истинная причина послания писем до сих пор неизвестна. Существует большое количество версий, одна из которых утверждает, что Дантес был марионеткой многочисленных врагов поэта, готовивших против него заговор. Блестящий кавалергард, испугавшись, стал утверждать, что ухаживал он не за Натали, а за её старшей сестрой Екатериной, и делает той предложение. Дантесу пришлось жениться на дурнушке, которая была старше его. Выставив на посмешище Дантеса, Пушкин берёт свой вызов обратно. Важно Но желание добиться дискредитации Геккерена, которого считал главным автором интриги, не оставляет его. Поэт пишет ему предельно оскорбительное письмо. Теперь Дантес был обязан вызвать Александра Сергеевича на дуэль. Так и произошло. Жизнь Пушкина трагически оборвалась в 37 лет. Торжественные памятные мероприятия к 175-летию со дня гибели А. Пушкина пройдут с 8 по 13 февраля. Их организатор — Всероссийский музей А. Пушкин-африканец Волосы Пушкина были завиты африканской природой. Эфиопия является возможной родиной предков Пушкина. Поэтому в городе Аддис-Абеба в 2002 году поставили памятник Пушкину. На мраморном постаменте высечены слова: «Нашему поэту».
Наталья Сергеевна выступает за ужесточение миграционного контроля, за то, чтобы не было такого повального въезда мигрантов к нам на территорию. По фактам фиктивных приемов экзаменов в России за эти годы возбуждены уже сотни уголовных дел по нелегальной миграции. Когда ситуация вышла в публичную плоскость и наш ректор это озвучила, Минобрнауки было вынуждено выступить с заявлением об изменении действующих правил», — уточнили в Институте. Причиной такого решения, по данным ведомства, стала прошедшая проверка, выявившая «факты ненадлежащего контроля за процедурой проведения экзамена по русскому языку как иностранному». В начале апреля Следственный комитет заявил о раскрытии схемы выдачи поддельных сертификатов о знании русского языка мигрантам в Москве. По версии следствия, в конце 2023 года группа лиц, в которую входили сотрудники Института русского языка им. Пушкина, организовали незаконную выдачу сертификатов о владении русским языком, знании истории и основ законодательства РФ гражданам иностранных государств. Получатели этих услуг в дальнейшем предоставляли документы в миграционные органы МВД. По делу были задержаны пять подозреваемых. В Институте Пушкина утверждали , что «не располагают данными о задержании сотрудников».
Знает, что биография приоткрывает подчас одну из дверей, ведущих в глубочайшие тайники творчества. Она была напечатана в ХХ-й книге Современных записок 1924 г. Я начал с того, как ссора Пушкина с отцом осенью 1821 года отразилась в заключительной сцене «Скупого рыцаря». Проанализировав этот случай, в котором полностью налицо и биографический факт, и его творческая обработка, я перешел к «Русалке». При этом я высказал уверенность, что в основе драмы лежит история связи Пушкина с крепостной девушкой, которую он в 1826 году в Михайловском «неосторожно обрюхатил» и отослал рожать в Москву, к Вяземскому, откуда, «с отцом и семейством», она была отправлена в Болдино. Статья моя была попыткою произвести двойную реконструкцию: во-первых, — на основании драмы гипотетически восстановить недостающие звенья реальных событий, во-вторых, — путем сопоставления «Русалки» с некоторыми лирическими стихами и с «Янышем-королевичем» наметить возможное окончание самой «Русалки». В процессе этой работы, на основании имевшихся в то время данных, я пришел к предположению, что девушка и ребенок так или иначе погибли может быть, девушка утопилась , что отец ее, перед тем старавшийся корыстно использовать связь дочери с молодым барином, воспринял всю историю трагически и что сам Пушкин впоследствии мучился раскаянием. Окончание же драмы представилось мне как история возобновившейся любви к мертвой, с которой при ее жизни поэт обошелся легкомысленно и оттого жестоко. Нередко наши пушкиноведы, располагая неизданными документами, медлят опубликовывать их, выжидая для публикации наиболее выигрышного случая, — например, такого, когда внезапно вынутый из стола документ может послужить более или менее сокрушительным полемическим доводом. К такому приему прибегнул и П. Щеголев, посвятивший моей статье объемистый труд, помещенный в X и XII книжках московского журнала Новый мир за 1927 год. В «распоряжении» П. Щеголева оказались некоторые документы по управлению Болдином, а также одно неподписанное письмо, адресованное Пушкину. На основании этих документов Щеголев доказывает, что моя гипотеза в очень существенной части оказалась неверна. По Щеголеву: 1 отец девушки, Михайло Калашников, во время ее связи с Пушкиным ничего не вымогал с поэта, ибо уже находился не в Михайловском, а в Болдине, куда еще в январе 1825 был отправлен управляющим; 2 в мае 1826 г. Одно из таких писем, относящееся к тому времени, когда Пушкин стал собственником Болдина, и оказалось у Щеголева. Из письма видно, что бывшая возлюбленная даже просила Пушкина быть крестным отцом ее будущего ребенка и сверх того предстательствовала за отца своего, который воровским управлением разорял Болдино. Описьмах вы изволити писать, то оныя писал мой муж инепонимаю что значут кудрявые, впродчем писать Волыни Нечего, остаюсь С иСтинным моим почитанием ипреданностью из вестная вам. Письмо датировано: «Село болдино, февраля 21 Дня 1833 года», а подписи никакой нет. Если б я захотел быть придирчивым и упрямым, я мог бы потребовать от Щеголева еще большей «обоснованности», нежели та, которую он требует от меня: я высказывал предположения, Щеголев — утверждения. Я мог бы заявить, что отождествление героини михайловского романа с авторшей этого письма, дочерью Михайлы Калашникова, — «ни на чем, кроме досужего домысла, не основано» — и неверно. В самом деле, исходя из того, что находящаяся у Щеголева болдинская приходо-расходная книга начата Калашниковым 30 января 1825 года, Щеголев утверждает, что Калашников вступил в управление Болдином в январе 1825 года. Между тем, в январе 1835 года Н. Павлищев, зять Пушкина, писал ему, что Калашников разорял, грабил Болдино «двенадцать лет сряду», — т. Приходо-расходная книга, на которую опирается Щеголев, могла быть не первою книгой, а лишь продолжением более ранней, которая до Щеголева не дошла. В таком случае оказалось бы, что Калашников медлил перевезти семью в Болдино целых три с половиной года, а не полтора, — а это уже менее правдоподобно. Но этого мало. Вяземский писал Пушкину 10 мая 1826 года, что девушка «едет завтра с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим». Эти слова невозможно понять иначе как то, что Вяземский сообщает Пушкину о новом факте, неизвестном Пушкину: что, приехав с девушкой из Михайловского в Москву, отец ее тогда же, в первых числах мая, и получил от Сергея Львовича назначение в Болдино. Так и я понимал в своей статье. Вот выводы, которые приходится сделать на основании прямых показаний двух близких к Пушкину лиц и которые разрушают все построения Щеголева, а мою гипотезу оставляют непоколебимой. И если мы захотим твердо, точно, «научно» основываться на документах, — мы только эти выводы обязаны сделать, а не другие. Чтобы принять выводы Щеголева, необходимо отвергнуть ясные показания двух свидетелей-современников, то есть именно «научные данные». Нужно признать, что и Павлищев ошибся, считая в 1835 году срок калашниковского хозяйничанья двенадцатилетним, и Вяземский ошибся, думая, что отец девушки только тогда, в мае 1826 года, впервые отправился в Болдино. Несомненно, что так и было: Павлищев мог ошибиться, потому что только после женитьбы на О. Пушкиной в 1828 году вошел в дела пушкинской семьи; Вяземский мог ошибиться, потому что недостаточно вникнул в дело. Но доказать, что оба они ошибались, мы не можем. Напротив, нам еще надо отвергнуть и косвенное показание самого Пушкина, который, зная, что отец девушки живет в Болдине, написал Вяземскому странную фразу: вместо того, чтобы написать: «Приюти ее в Москве, а потом отправь в Болдино в мою вотчину, где живет ее отец », он написал умолчав об отце , — «в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи». Однако оставим научное крючкотворство. Я лишь хотел доказать, что Щеголев, с осторожной молчаливостью отвергнув показания Павлищева и Вяземского, был по существу прав, но — «ненаучен». Я признаю, что при помощи своих документов, которые мне не могли быть известны, он верно угадал отнюдь все же не доказал судьбу девушки. Как же, однако, быть с моей статьей? Щеголев горделиво уверен, что он уничтожил «досужие домыслы Ходасевича». Так бы это и было, если бы я пытался только восстановить биографический факт. Но Щеголев не понял думаю — сделал вид, что не понял цели моей статьи. Я хотел установить связь «крепостного романа» с «Русалкой» и другими произведениями Пушкина — и все-таки установил ее, да так прочно, что сам Щеголев только и делает, что за мной следует, повторяя мои мысли, мои сопоставления. Я противопоставляю поступок Пушкина его негодующим стихам из «Деревни» о юных девах, которые «цветут для прихоти развратного злодея» — Щеголев тоже. Я связываю «Деревню», ее пейзажную часть, с Михайловским — Щеголев тоже. Я утверждаю, что связь с девушкой заняла место в творчестве Пушкина до меня этого не писал никто — Щеголев тоже. Я, говоря о гареме Троекурова, осторожно намекаю на роль няни Арины Родионовны как надзирательницы за пушкинской девичьей — Щеголев говорит о том же, лишь более грубо и вовсе не справедливо, не учитывая ни няниной простодушной любви к Пушкину, ни ее крепостной психологии. Я говорю о способности Пушкина одновременно и с очень своеобразной окраской чувства любить нескольких женщин — Щеголев тоже, причем он базируется, как и я, на «Дориде» и на «Кавказском пленнике». Я указываю на чрезвычайное прислушивание Пушкина к голосу совести, на ее значение в его творчестве — Щеголев тоже, со ссылкой на то же «Воспоминание». Я говорю об остро почувствованной Пушкиным «социальной неправде» в его отношениях с крепостной девушкой — Щеголев тоже, и в той же терминологии. Одного только не хочет Щеголев: связать «крепостную любовь» с «Русалкой». Ни того, что в драме, как и в михайловской истории, налицо обольщение девушки; ни того, что и там и здесь обольститель — господин ее; ни того, что в обоих случаях господин бросает свою возлюбленную беременной; ни того, что эта разлука есть прямое следствие «социальной неправды»; ни хотя бы того, что пейзажно, как я доказал, не только роман Пушкина с девушкой, но и место действия «Русалки» очевидно связано с Михайловским, — ничего этого Щеголев не хочет заметить. Он предпочитает «пройти мимо», «не задерживаясь» на моем «фантастическом построении». Он предпочитает делать вид, будто с исчезновением «трупа» исчезла и связь «Русалки» с историей 1826 года. Однако ж, она отнюдь не исчезла. Мое предположение о смерти девушки ныне отпадает. Но откуда взял Щеголев, что ее судьба не представлялась Пушкину горькой, тяжкой? Разве ее жизнь с вором-отцом и нелюбимым мужем, пьяницей, «самой развратной жизни человеком», «нечувствующим ее благодеяний», жизнь без «надежды иметь кусок хлеба» — была сладка? Да, «крепостной роман получил довольно прозаическое развитие» — гораздо более прозаическое, чем я допускал. Но это прозаическое развитие самой прозаичностью своей могло и должно было тревожить совесть Пушкина — быть может, не меньше, чем если бы оно было внешне трагическим. Новые данные, опубликованные Щеголевым, со временем заставят меня глубоко и во многом переработать мою статью. Но ее основной пункт: о «Русалке» как о драме, внушенной крепостным романом и хранящей внешние следы этого романа, — остается в силе. Действительные события были не совсем те, как я предполагал, и «углы преломления» в драме — не совсем те. Что ж из этого? Рушится ли мое построение? Еще в 1924 году М. Гершензон писал мне: «В истолковании фактов вы неправы, а общая ваша догадка правдоподобна». Не только мог, а и писал; преображая факты, но исходя именно из них. Щеголев думает, что он это опроверг, потому что какое же раскаяние, когда «нет трупа» и когда я не могу «по советским, например, законам в настоящее время» привлечь Пушкина «по ст. Если Щеголеву единственным моральным критерием кажется советское уложение о наказаниях, то не так было для Пушкина. Пушкин был «сам свой высший суд» не только в вопросах искусства, но и в области нравственной. Уступая воззрениям и обстоятельствам эпохи, Пушкин сперва легко примирился с той социальной и человеческой неправдой, которая определила судьбу брошенной девушки. Легкомысленно обольстил, легкомысленно бросил, «стряхнул с белой ручки», как рукавицу. Легкомысленно писал об этом Вяземскому. Но потом призадумался, сознал свой проступок, свою вину перед девушкой. Совесть в нем заговорила.
«В Академии наук заседает князь Дундук»: как Пушкина «снесли под ноль» из ЕГЭ
Задание и тест ЕГЭ на тему: Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант необычайно расцветал в осеннюю пору. Главная» Новости» Кто бы не изучал биографию пушкина подчеркивали. Александр Сергеевич Пушкин краткая биография. Рассказ о Пушкине 5 класс литература биография. Задание и тест ЕГЭ на тему: Кто бы ни изучал биографию Пушкина, подчёркивал, что его поэтический талант необычайно расцветал в осеннюю пору.