Новости копелев лев

Германский "Форум имени Льва Копелева" (Lew Kopelew Forum) Минюст включил в перечень нежелательных организаций.

Копелев и его Вуппертальский проект

Академгородок, 1966. Пост 8. Дело Даниэля и Синявского. Они выступали в защиту. Лев Копелев	Организации, в которых Копелев Лев Александрович выступает директором или учредителем по данным Единого государственного реестра юридических лиц (ЕГРЮЛ).
Бурная и парадоксальная жизнь Льва Копелева	* Естественно, что германист Лев Копелев просто не мог разминуться с романистом Генрихом Бёллем.

Братья Кличко получат немецкую премию

Каждый выпуск предназначался для отдельного цеха или пролета чтобы описываемые в нем события не стали известны в других местах. Так соблюдалась секретность. И в то же время наши сообщения не отставали от событий больше чем на два-три часа. Редактором «Удара» с начала 32-го года назначили меня. Заодно поручили редактировать еще и многотиражку «Будивнык ХПЗ», которую мы выпускали трижды в неделю для рабочих, строивших новые секретные цеха» «И сотворил себе кумира». В это время он вместе с другими бывшими участниками «Юни» и «Порыва» входил в заводской литературный кружок, который примыкал к Пролитфронту: «…нашим постоянным руководителем был Григорий Эпик, приходили на собрания Микола Кулиш и Юрий Яновский», — а в 1931-м влился в ВУСПП Всеукраинский союз пролетарских писателей. Но не только писательство Копелева родом из Харькова, диссидентство — тоже. В «Хранить вечно» говорится: «В 1927-м, вскоре после окончания школы-семилетки, меня исключили из пионеров «за бытовое разложение» — за то, что я был застигнут курящим, изобличен в том, что пил водку и «гулял с буржуазными мещанскими девицами», которые красили губы, носили туфли «на рюмочках» и тоже курили. Незадолго до этого меня было перевели в кандидаты комсомола, но вскоре ячейка электротехнической профшколы, куда я поступил, отвергла меня как уже исключенного из пионеров за достаточно серьезные грехи и к тому же отягчившего их новыми проступками — участием в массовой драке и тем, что на собрании ячейки после доклада о международном положении выступил против линии Коминтерна в Китае — осуждал союз с Гоминьданом. После Октябрьских праздников меня исключили из профшколы за повторение все той же злополучной драки». В шестнадцать лет Копелев пережил первый в жизни настоящий арест — «за политику».

Его двоюродный брат состоял в троцкистском подполье, и Копелев хранил и перепрятывал у друзей нелегальную литературу, документы, разобранную на части ручную печатную машину, распространял листовки с протестом против «самоуправства сталинских жандармов», ходил на «явки». Копелева арестовали в марте 1929-го, квартиру родителей обыскали. Так Копелев влился в число литературных персонажей — арестантов Холодной Горы: «Тут дядя обвел взглядом всех присутствующих и спросил, не сидел ли кто-нибудь в прежние или хотя бы в теперешние времена в центральной харьковской тюрьме… «Ну, тогда вы не знаете, что такое харьковская тюрьма, — начал свой рассказ дядя. На горе — тюрьма. В тюрьме — мы… Холодная гора уже имеет свою черную славу, тут один из крупнейших фашистских концлагерей на Украине…» Олесь Гончар, «Циклон», перевод Ивана Карабутенко и Изиды Новосельцевой , «Рассказать об избиении студентов Харьковского университета, о насилии над арестантами в Харьковской тюрьме. Мир содрогнется! На Холодной Горе Копелев провел десять дней, из них сутки в карцере за участие в тюремном бунте — «волынке»; даже объявлял голодовку — и был выдан на поруки отцу, подключившему все свои связи, чтобы вытащить его из тюрьмы. В 1931-м, работая на заводе, Копелев поступил в вечерний техникум восточных языков на отделение фарси, а в 1933-м, уйдя с завода, — на философский факультет Харьковского университета, на котором проучился, будучи секретарем университетской многотиражки, до 1935-го — пока его не отчислили и не исключили из комсомола: всплыло старое дело — «за связь с троцкистами». Но в этот раз он чудом избежал ареста, его друзья из редакции газеты «Харьковский тепловозник» получили сроки и были сосланы в исправительно-трудовые лагеря. Копелева в университете восстановили, но в том же 1935 году он навсегда уезжает из Харькова: отца переводят на службу в Москву, и Копелев с женой переезжают вместе с ним.

Копелев учится в Московском институте иностранных языков, затем в знаменитом ИФЛИ — Институте философии и литературы; защищает диссертацию по драмам Шиллера и Французской революции. В свой харьковский период Копелев был свидетелем голодомора: «Миргородский район в декабре 1932 года все еще не выполнил плана хлебозаготовок. Обком направил туда выездную редакцию двух газет «Социалистическая Харьковщина» и нашего «Паровозника», чтобы издавать газеты-листовки в отстающих селах». О голодоморе подробно рассказано в «И сотворил себе кумира», которая не просто книга воспоминаний, а более редкий жанр в литературе и жизни: книга-покаяние. Но подытожит и вынесет себе приговор Копелев в «Хранить вечно»: «Теперь я понимаю, что моя судьба, казавшаяся мне тогда нелепо несчастной, незаслуженно жестокой, в действительности была и справедливой и счастливой. Справедливой потому, что я действительно заслуживал кары, ведь я много лет не только послушно, но и ревностно участвовал в преступлениях — грабил крестьян, раболепно славил Сталина, сознательно лгал, обманывал во имя исторической необходимости, учил верить лжи и поклоняться злодеям. А счастьем было то, что годы заключения избавили меня от неизбежного участия в новых злодеяниях и обманах. И счастливым был живой опыт арестантского бытия, ибо то, что я узнал, передумал, перечувствовал в тюрьмах и лагерях, помогло мне потом».

Еще до школы он говорил на трех языках: русском, украинском, немецком. Его отец работал агрономом в большом имении. В одном доме с Копелевыми жила немецкая семья, в которой росли дети — ровесники Льва и его брата. Тесная дружба, связавшая детей, побудила братьев выучить немецкий язык. В 1926 году семья переехала в Харьков, там Лев окончил школу и начал учебу в университете. Несколько лет Копелев проработал на Харьковском паровозостроительном заводе рабочим, затем редактором заводской многотиражки. В 1933 году он поступил на философский факультет Харьковского университета. В 1935 году семья переехала в Москву. Лев Копелев ушел на фронт добровольцем в августе 1941 года. Он прошел с войсками Северо-Западного, а затем 2-го Белорусского фронта более тысячи километров, участвовал во многих крупных военных операциях. Позже стал офицером-пропагандистом в 7-м отделе политуправления фронта. Копелев допрашивал военнопленных и перебежчиков, готовил для руководства фронта аналитические доклады о политико-моральном состоянии немецкой армии, писал листовки и тексты звуковых передач, убеждал немцев сдаваться в плен. В подмосковном Красногорске была даже создана Школа немецкого антифашиста сейчас там музей.

В январе 1985 года Копелев пишет письмо бывшему другу, в котором обвиняет того не столько в моральной нечистоплотности, сколько в том, что Солженицын стал рупором мирового мракобесия. В упрёк он ставит ему и ненависть к протестантам, левым, социал-демократам и пр. Судьбы Льва Копелева и Александр Солженицына похожи: оба — фронтовики Копелев дослужился до майора , получили несколько орденов, оба попали в ГУЛАГ в самом конце войны из-за идеологических разногласий с властью. Копелева реабилитировали в 1956-м, затем была работа в Институте истории искусств, которую он совмещал с активной правозащитной деятельностью. Именно он «пробивал»в печать первую и знаменитую повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Эмигрировал он позже Солженицына — в 1980 году в Германию. Именно в немецком Кёльне в январе 1985 года ещё был жив Черненко, никто не верил в какую-то «перестройку» он пишет знаменитое письмо к Солженицыну, в котором прослеживает моральное падение своего бывшего друга. У письма была трудная история. Сам Копелев не хотел его огласки, пока был жив. Но всё же один из его друзей заставил в 1993 году снять табу с письма. В 1997 году Копелёва не стало. Мы публикуем часть этого письма Копелёва, в котором описывается переход Солженицына на сторону реакции и мракобесия. В течение десятилетия ты представлял нашу литературу с таким замечательным достоинством, с такой безоговорочной правдивостью, и вот это достоинство, эта правдивость стали колебаться, давать трещины, обваливаться, потому что ты вообразил себя единственным носителем единственной истины. Непомерное усиление идеологической сосредоточенности автора может стать и разрушительным, когда художник превращается в пропагандиста, в иллюстратора. Но ещё мучительнее было читать в "Архипелаге" заведомо неправдивые страницы в главах о блатных, о коммунистах в лагерях, о лагерной медицине, о Горьком, о Френкеле очередной образ сатанинского иудея, главного виновника всех бед, который в иных воплощениях повторяется в Израиле Парвусе и в Багрове.

Одно дите — то ли мальчик, то ли девочка лет 7—8, явно мулатское, очень серьезное, курчавое, губастое. И еще была мать с дочерью, застенчивой девочкой-подростком в котелке и с галстуком немыслимой пестроты поверх крахмальной манишки. Мать выходила плясать — и вальсы и какие-то модерновые топотанья, — дочь оставалась за столом. Тем более приятно было, когда пели старые знакомые застольные и студенческие и народные песни. И разумеется, был серпантин со всех концов, и меня поцеловала одна милая девица с позолоченными скулами. В пятницу карнавалы шли по пригородам, день был формально рабочий. Мы работали дома, а вечером поехали к Беллям, в этот вечер Генрих и Аннемари вернулись после трехмесячного отсутствия. Ох, забыл, перед этим мы еще ходили в кино — впервые здесь в настоящий кинотеатр. Очень комфортабельный зал, места не нумерованные, перед некоторыми креслами столики с пепельницами — можно курить. Он замечательный актер, есть замечательные кадры, многозначительные важные речи, но я осовел от усталости и несколько раз засыпал, получился не в коня корм. Аннемари и Генрих нас порадовали, выглядят лучше, загорели. Он много работал, написал уже больше двух листов воспоминаний о школьных годах 1933—1937 и статью для сборника, который к 40-летию 22 июня 41 г. Туда войдет тот наш телевизионный разговор и несколько десятков наших моих листовок для немецких солдат, которые мы выпускали в 1941—1943 гг. Их мне удалось переправить. А листовки за последующие годы у меня забрали при аресте. Кроме того, я нашел для этого сборника еще несколько авторов из бывших военнопленных. Мой друг Отто из Гамбурга, бывший лихой ас граф Эйнзидель — правнук Бисмарка, он приезжал к нам в Москву, а здесь ухитрился опубликовать несколько статей с воспоминаниями о наших с ним подвигах на фронте; наврал, пардон, нафантазировал кучу лестной для меня муры. Нет, я не шагал героически под огнем у форта Ружан, так как вообще не бывал на этом участке, и т. Редактор всего сборника Аннемари — она редкостно внимательный редактор с необычайной чуткостью к языку — это говорит сам Генрих. В субботу уже опять бушевал карнавал рифма нечаянная, но годится. Мы получили билеты на трибуну у старой ратуши. Три часа идут колонны поющих, пляшущих... Но стоп, описание объединю. Я поехал с тремя знакомыми — у меня два билета плюс пропуск на машину, у них машина — опять на трибуну у старой ратуши. Шествие началось в час дня; улицы вокруг пути шествия запружены толпами; почти все ряженые маскированные — с непривычки поражают солидные пожилые или зрелые люди вполне бюргерского, интеллигентного или даже начальственного вида в треуголках, красных фраках, ковбойских шляпах, разноцветных шутовских колпаках, разноцветных цилиндрах и т. При этом иные также выглядят вполне пристойно, серьезно. Когда смеются и поют, дурачатся — тогда понятно, но вот такая деловитая серьезность сильно контрапунктирует. Шествие открывают несколько звеньев конных полицейских. Те машут приветливо, иные даже посылают воздушные поцелуи. А потом колонна за колонной — всего было сегодня 37 колонн — каждая со своим оркестром, в иных по несколько — конные взводы и целые эскадроны, кареты, фургоны, автомобили, замаскированные под колесницы, запряженные конями или слонами или фантастическими чудовищами. Едут гусары синие и зеленые, шагают римляне в латах и тогах с красным подбоем , ландскнехты, мушкетеры, гражданская гвардия Кёльна в мундирах ХVIII в. Была и колонна в косоворотках с казачьими шапками, колонна якобинцев в красных колпаках и колонны паяцев, клоунов, пьеро и коломбин, парни на ходулях и на огромных двухколесных велосипедах, замаскированные обезьянами, медведями, с футбольными мячами — шапками и с головами слонов, петухов, в шляпах в виде улиток. Многие оркестры с танцевальными группами, выплясывающими на ходу. И у всех пеших и конных и на всех телегах мешки и корзины с конфетами, жевательной резинкой, коробочками с одеколоном, букетами цветов. Их швыряют в толпу и на трибуны. Мне несколько раз досталось по лбу и по носу то конфетой, то пачкой вафель, попалась и плитка шоколада, большие и малые букеты и т. Некоторые ловкачи понабирали и целые пластмешки, — бросали и целые коробки конфет и печенья, плитки шоколада, большие и малые букеты и т. Мы ступали по конфетам, засыпавшим трибуны. Но попробуйте посоветовать вашим кельнцам отдать эти расшвыриваемые карнавальные сласти польским детям — вас разорвут. Такие и похожие рассуждения я слышал и от берлинцев, и от гессенцев, и от гамбуржцев. Почти все участники понедельничных процессий — полупрофессионалы и профессионалы, которые круглый год готовятся к этим дням, тренируются, готовят костюмы и т. Для кондитерских и др. Все это так. Вся церемония — роскошный концерт из разнообразнейших эстрадных и цирковых номеров, в зале зрители сидят за столами, пьют и едят, все очень нарядные — вечерние платья плюс карнавальный грим, фраки и смокинги плюс шутовские колпаки или фантастические шляпы. Политические темы на карнавале редки — несколько раз карикатурные куклы Брежнева, Рейгана. Чаще высмеивают своих деятелей — министров, самого президента Шмидта, всего чаще местных деятелей — бургомистров, правительство земли Северный Рейн—Вестфалия, которой принадлежит Кёльн. Больше всего достается министрам финансов налоги!!! В субботних шествиях чисто самодеятельных таких карикатур и шутейных лозунгов было больше — там шли целые колонны школ и ребята изощрялись. Но вообще эротики напоказ почти нет. Общий тон полной раскованности, плясовой или приплясывающей, поющей свободы. Ну вот, кажется, написал все, на что оказался способен, получилось и сбивчиво и нескладно, но авось, вы все же ощутите атмосферу и мое любопытство, симпатию и, вместе с тем, чувство расстояния, отчужденности, похмелья на чужом пиру. Вот и у телевизора провожу больше времени. А между тем нужно работать. Сейчас уже 3 марта. Хорошее утро. Завтра едем в Швейцарию. Допишу это и сяду дописывать статью см. Вчера пришел без предупреждения некий доктор теологии, сторонник христианско-еврейского примирения, нового прочтения Ветхого Завета, был огорчен моим равнодушием к новейшим толкованиям псалмов и книг пророков, сообщил, что молится за наших дочерей, и просил конкретных указаний, о чем именно молиться: чтобы их выпустили из СССР или чтобы не преследовали по месту жительства. Сегодня же звонил из Гамбурга Вольф Бирман — доказывал, что лучший в Германии и в мире город — Гамбург и мы должны жить там. А сию минуту позвонила секретарша Хайнца Кюна старый С. Он подарил нам свою книгу о годах борьбы и изгнания. Он был в подполье после 1933 г. Его секретарша сообщила, что нас приглашает уже министр внутренних дел Рейна—Вестфалии на предмет нашего будущего гражданства. Если нас примут в граждане ФРГ без обычного выжидательного срока, то есть 5—10 лет, это значит, что сможем ездить и в Болгарию, Румынию, Венгрию и там встречаться с вами. Однако, хватит. То не могу начать, то не могу кончить письмо. Поэтому просто прекращаю. Будьте все здоровы! Пожалуйста, помните, что мы вас очень любим и везде всегда живем с вами и вами. Кёльн, 16—17 марта 1981 г. Дорогие все-все-все, Москвичи и Питерцы, Тбилисцы и Сухумцы и прочих градов и весей друзья-обитатели! Ниже следует очередной доклад-отчет о нашем здешнем житье-бытье. А надо бы побольше. Видели мы, правда, только три-четыре города: три дня в Цюрихе, полдня в Берне, три дня в Женеве и по несколько часов в Лозанне и Монтре у В. И за это же время съездили во Францию в Саваю к Жоржу Нива с ним же. Во всех швейцарских городах и селениях — от Лозанны до Женевы — вдоль дивной дороги по берегу озера непрерывно поселки, городки Веве , имения, фермы. Нашего брата поражает внятное ощущение и сознание: здесь не было ни войн, ни революций с незапамятных времен, здесь не рвались бомбы и снаряды, не расстреливали, не вешали, не жгли домов… Эти чистенькие, нарядные дома, разноцветные вывески, витрины, переполненные снедью, барахлом, драгоценностями и безделушками, неисчислимыми пестрыми обложками… В иные мгновения, и почему-то именно в Цюрихе и в Женеве, я, казалось, понимал — отнюдь не одобрял, но понимал — тех молодых ребят, которые, наглядевшись на неказистый быт иностранных рабочих, на фильмы и снимки, изображающие страшную нищету распухших или ссохшихся в скелеты от голода сомалийцев, камбоджийцев, никарагуанцев, — швыряют кирпичи в эти витрины, пишут яростные лозунги на стенах, проклинают свое сытое благополучие. В Цюрихе на площади Бельвю возле бетонного павильона на трамвайной остановке вечером зажжены несколько свечей. Он куда меньше кельнского и вообще рейнских и даже базельского там карнавал особенный, серьезно языческий со страхолюдными масками, ритуалами изгнания злых духов и т. Просто шла толпа ряженых с оркестром… В швейцарских газетах рассуждения литераторов, ученых, священников и др. Ведь настоящие причины этого кроются в неблагополучии общественного бытия. А сейчас да и в 1968 году при первых же признаках любого кризиса — будь то экономического, будь то политического — в силу постоянно тлеющего недовольства своим положением, когда материальное благополучие, какое у нас и не снилось, сочетается с тревожной неуверенностью, вызывает такую общественную чуткость и стремление вмешиваться, которых нам еще менее хватает. Но то уже скорее мои комментарии к мыслям Белля. Сейчас газет еще не читал, только просмотрел письма, большинство — приглашения на лекции, чтения, дискуссии, опять и опять добрые, ласковые приветы от читателей. Два приглашения из Франции, с полдюжины немецких. Кроме того непрерывно звонил телефон — снова приглашения из Швейцарии, из ближних и дальних немецких городов. Вот это тоже наш быт. Рая поехала с Лоис Руге — женой журналиста, который написал книгу о Пастернаке, они бывали у нас в Москве — за разными покупками. А с утра у нас уже побывали Джеффри, который все же поедет в ваши края, и Виктор Белль, чудесный парень, племянник, архивариус и помощник Генриха, который помогает нам в самых разных делах. Сейчас он разыскал мою статью в кельнском журнале 1974 г. Однако назад, к повествованию. Вернулись мы из Швейцарии в среду 11 марта спешно, ехали из Женевы ночью с двумя пересадками — Лозанна, Базель — а все потому, что срочно был назначен прием у министра внутренних дел земли Северный Рейн—Вестфалия в Дюссельдорфе столица земли, куда входит и Кёльн по вопросу о нашем гражданском состоянии. Та-акое впечатление, та-ак все того-этого-разэтого!!! Сейчас вас принимают восторженно, вы встречаете дружелюбный интерес, внимание… Но так будет не всегда. Пройдет первая волна известности, общественного интереса, и тогда вы почувствуете, что здесь материалистическая страна, и т. А потом он повел нас на пресс-конференцию. Министр тщательно позировал рядом. Он же открыл конференцию речью, в которой повторил все то же, но более казенно и многословно. Рая произнесла первой вступительное слово. Она его написала — по-немецки!!! И затем с часок нас допрашивали и так и сяк и отдельно для телевидения — передавали в тот же вечер по первой программе, но, разумеется, вырезали все имена, кроме А. Это произошло 11-го, а уже 12-го утром за нами приехал любезнейший чиновник магистрата и отвез нас в наш районный ратхауз, где мы заполнили длинные анкеты, включая девичьи фамилии мам, и писали наши куррикулюмы витэ. Вернее, анкеты заполнял еще более любезный чиновник магистрата, и он же вручил нам справку о прописке и местожительстве. Министр особенно упирал на это перед журналистами, мол, чтоб никто не счел за прецедент, а то ведь жаждущих федерального гражданства тьмы и тьмы, а тут, как на грех, кризис, инфляция, растут цены и налогоплательщики все более косо глядят на иностранцев. Всяческим — и американцам, которые вообще во всем виноваты, и к туркам и хорватам, которые плодятся на немецкой земле, их детей учат, их семьи лечат за счет немецких налогоплательщиков и т. Таковы странные изгибы общественного мнения, насколько можно судить по некоторым газетам и пока все же довольно беглым впечатлениям… Но тут я опять отвлекся от конкретного повествования в пикейно-жилетные рассуждения. Докладываю по порядку: чтение в четверг 13-го в местном клубе. Неужели так и не замечаете? Почему вы не протестуете против размещения американских ракет на нашей земле? Почему вы решили стать немцем, это для вас деловая выгода выгодно для ваших гешефтов? Всех обнимаю и целую. Итак, еще две недели — и мы отбудем в Европу — все поближе к вам. Сегодня уже знаем, когда прибывает Лиза19. Слава Богу, хоть эта страшная главка в нашей странной истории закрыта. Хотя выкладывались изо всех сил и еще сверх того. Сейчас, когда это уже позади, могу отчитаться перед вами. В октябре, когда только возникла уже отчетливая угроза голодовки — мы были как раз в Германии на ярмарке. Я помчался в Бонн к Геншеру20, тот отсутствовал в стране, говорил с его замом и с одним из его ближайших друзей — долго, подробно, объяснял, убеждал, вроде проняло. Брандт тоже был в отъезде. Говорил с его доверенным секретарем, написал ему длинное письмо, получил подтверждение. Потом из Америки напоминал еще и еще раз, и сам, и через Генриха Белля, которого тоже надо было убеждать он был из тех, кто вначале злился на Люсю. Шмидт болел, но он прислал мне очень милое поздравление я отправил вам страницы журнала, где есть и оно , и я воспользовался поводом, благодарил, но главное, писал подробно об А. Кроме того, Рая и я говорили непосредственно с президентом Карстенсом во Франкфурте и публично и с газетчиками несчетно. Рая имела беседу с подругой семейства Рейганов — зав. Через эту же Нэнси позднее Рая передала письмо Руфь Григорьевны президентше и ейному мужику. Когда голодовка уже шла, мы шалели от ужаса, от мучительной тревоги — звонили, писали еще и еще. В Калифорнии очень здорово действовали тамошние ученые. При этом досталось Басову нобелевскому лауреату , который, на свою беду, оказался на конференции в Сан-Франциско. Вот такие пироги. Но я опять стал писать. Сообщите, как и когда получите и стоит ли использовать эту голубятню. Обнимаю получателей. Сегодня еще не знаю, кто будет таковым. Вырезки из одного номера сан-франц. В частности, и стиль, и язык. Будьте все здоровы. Не забывайте нас. Ваш Лев. Кёльн 24 мая 1982 года Дорогая Марусенька, дружок наш милый! От того письма копии не осталось, и возможно, я здесь что-то повторю, но хочу все же отчитываться перед вами с предельной для меня тщательностью, почти дневниково. Приехал поездом утром. С вокзала прямо в аэропорт встречать Беллей. Там же первая пресс-конференция, оттуда в гостиницу.

Публикации в журнале

• День Победы фейками пропах
• Копелев Солженицыну: «Ты стал обыкновенным черносотенцем»
• Генпрокуратура признала «нежелательной» организацией «Форум имени Льва Копелева»
• Лев Зиновьевич Копелев. Уточнения к "википедической" биографии.
• Минюст РФ признал немецкий «Форум имени Льва Копелева»* нежелательной организацией
• Лев Копелев

Райнхард Майер «Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира»

Человека, чья жизнь — отражение парадоксов истории страны и мира последних ста лет. Известный германист, критик, участник Великой отечественной, один из организаторов работы по привлечению военнопленных немцев к разведывательной и пропагандистской работе в тылу врага, друг Нобелевского лауреата писателя Генриха Белля, создатель крупнейшего историко-культурного проекта второй половины ХХ века, правозащитник, работник Марфинской «шарашки» и прототип Рубина в романе Солженицына «В круге первом», человек, вернувший Германии память о докторе Гаазе — все это Лев Копелев. JPG В июле 1990 года я пришел в этот дом, который помнил еще моделью на столе Маргариты Ивановны, пришел на торжественное собрание в Библиотеку имени Маргариты Ивановны Рудомино, в день, когда открывали мемориальную доску у входных дверей. Это было чудом.

В своей благодарственной речи Зайнап Гашаева сказала, что она рассматривает получение премии как символ того, «что мы находимся на правильном пути и должны продолжать свою работу, прилагая еще больше усилий, чтобы случить делу соблюдения прав человека». В Республике Чечня, которая является субъектом Российской Федерации, на протяжении десяти лет идет борьба между вооруженными силами и боевиками. За время военных действий в период с 1994 по 1996 гг.

И я уверял, что ты никак не шовинист, не антисемит, что недобрые замечания о грузинах, армянах, «ошметках орды», латышах, мадьярах — это случайные оговорки. И я ощущал себя в безвыходном лабиринте.

Ведь в шестидесятые годы твои книги, твои выступления были и впрямь безоговорочно замечательными и значительными событиями нашей общественной жизни. Ты стал тогда плодотворной, объединяющей силой освободительного движения, которое нарастало еще и после 1968 года. Надеюсь, ты помнишь, как ты тогда радовался сотням подписей под протестами и призывами. Однако, после «Глыб» ты стал обыкновенным черносотенцем, хотя и с необыкновенными претензиями. И все же я продолжал защищать тебя, либо отрицая то, что становилось очевидным, либо стыдливо молчал, — и все ради великого «общего дела». Сейчас уже видно, что те, кто задумал твою высылку, добились в конечном счете идеологического, политического выигрыша. Пока ты был в Москве, твой миф, созданный естественно, всем ходом событий предшествующих лет, объединял и оплодотворял силы духовного сопротивления в стране и вдохновлял всех зарубежных противников сталинщины. Но, оказавшись на Западе, ты стал силой разъединяющей.

Ты сам теперь создаешь свой миф, а искусственные, самодельные мифы бесплодны. Ты оказался не объединителем, как надеялись мы, а главой одной секты фанатично преданных приверженцев или расчетливо услужливых раболепных порученцев. Ты постоянно жалуешься на непонимание, на преследования. Но сам зло и спесиво напускаешься на Шрагина, на Тарковского, на Эткинда, на Синявского, на всех плюралистов. И во всех твоих окриках нет ни доказательств, ни серьезных возражений — где уж там говорить о терпимости к инакомыслию, — а только брань и прокурорские обвинения в ненависти к России. Любое несогласие или, упаси боже, критическое замечание ты воспринимаешь как святотатство, как посягательство на абсолютную истину, которой владеешь ты и, разумеется, как оскорбление России, которую только ты достойно представляешь, только ты любишь. Твою статью о фильме Тарковского могли бы с самыми незначительными словесными изменениями опубликовать «Советская Россия» и «Молодая гвардия». И суть, и тон, и стиль публицистики В.

Жукова и др. Ты утратил обратную связь с большинством соотечественников и здесь, и там. Но они, как правило, не знают России, не уважают и не любят русский народ и убеждены, что русским «нужны кнут и кумир». Вице-президент Буш в августе 1983 года в Вене говорил о России, как о стране «вечного азиатского варварства». Однако и ты, и Максимов, и Зиновьев поносите ненавистных вам либералов, «розовых», левых, пацифистов, плюралистов и т. Ты еще в Москве не мог спокойно слышать, что кто-то протестует против советского произвола, так же, как и против турецкого или южно-африканского. Это «так же как и» ты осудил уже в своей нобелевской лекции, впрочем, тогда еще в сравнительно парламентарной форме. Но ведь именно Белль, Грасс, Ленц и другие западные плюралисты, среди которых есть и консерваторы, и либералы, социал-демократы и еврокоммунисты, католики и протестанты, помогали нам в 60-е и в 70-е годы, помогали нам, и чехам, и полякам.

И помогали бескорыстно, не из политиканских соображений, а в силу своего по-настоящему христианского или по-настоящему гуманистического мировосприятия. Они помогали Сахарову и тебе, так же как черному южно-африканцу Манделе, который уже больше 20 лет сидит в тюрьме, и белому африкаандеру писателю Брайтенбаху, который семь лет просидел за то, что женился на «цветной» и отстаивал свое право на такое нарушение «расовой чистоты». Тебе, Максимову, Гинзбургу, Буковскому они помогали более успешно. Ведь это они — западные плюралисты — добивались Нобелевской премии, и с помощью ненавистного тебе Брандта добились, чтобы ты из Лефортово попал не в Пермь, а во Франкфурт. Потребовалось бы слишком много места, чтобы перечислить все, что Белль, Грасс, Ленц или, например, никому не известные дюссельдорфские молодые социалисты, создавшие большую группу «Эмнести», сделали, оказывая конкретную помощь конкретным людям, протестуя против арестов, обысков в Москве, и в Праге, и в Варшаве. Но ты этого раньше не знал, да и сейчас, видимо, — судя по тому, что ты пишешь и говоришь, — знать не хочешь. И те люди в странах Запада, которые больше всего помогают всем нам, недоуменно и печально спрашивают: «Что произошло с Солженицыным? Почему такой хороший писатель стал таким плохим идеологом?

Для нас прошлое не исчезает, оно с нами всегда. И мы не хотим его никак «редактировать». Вот нам и показалось, что и ты так же или похоже вспомнил наше общее прошлое. Я отнюдь не думал, что можно восстановить дружеские отношения. За это время мы были 4 раза в США, бывали и вблизи от твоего дома. Но у меня ни разу даже не возникло желания позвонить тебе. Так как я понимал, что разговор не получится, не хотел нового бесплодного спора, а «мирно сосуществовать» мы могли только на расстоянии. И я надеялся, что в переписке, так приветливо начатой тобою, может быть все же удастся кое-что друг другу объяснить.

Мы оба надеялись, что и ты захотел сохранять доброе прошлое и ради этого исправишь некоторые «описки» в «Теленке» примерно так же, как исправлял кое-что в новых изданиях «Архипелага». Ты же иногда обнаруживал способность к самокритике, например, когда так хорошо, так честно написал о «позолоте погон», которая могла просыпаться в «пустоту за ребрами». Однако твое письмо от 29. И оставалось лишь, не пытаясь больше объясняться, — не затевать бесплодных споров. Бесплодных потому, что ты, как и все наши истовые антикоммунисты, остаешься настоящим большевиком. Осуждая «излишества» западных свобод, вы здесь, в своих собственных журналах и газетах всего яростнее нападаете на тех же противников, на которых вас натаскивали в советских, сталинских школах, то есть на «гнилых либералов», на социал-соглашателей, на реформистов, примиренцев, на слабость буржуазной демократии, на вырождение искусства, развратность «масс-медиа» и т. И главная моя забота — как помочь тем, кто им сопротивляется, кого там преследуют: и Андрею Дмитриевичу, и Зое Крахмальниковой, и Татьяне Великановой, всем, не различая убеждений и верований. И на это мы не жалеем ни времени, ни сил.

Но как мучительно стыдно бывает слышать вопрос: «А что сделал Солженицын, чтобы помочь Сахарову? Но я предпочитаю «оспаривать грех, а не переругиваться с грешниками». К тому же у нас здесь много своей работы, которая нам по душе и представляется полезной для дру-гих. Однако в том, что ты пишешь в последние годы, преобладают ненависть, высокомерие и несправедливость. Ты ненавидишь всех, мыслящих не по-твоему, живых и мертвых будь то Радищев, будь то Милюков или Бердяев. Ты постоянно говоришь и пишешь о своей любви к России и честишь «русофобами» всех, кто не по-твоему рассуждает о русской истории. Но неужели ты не чувствуешь, какое глубочайшее презрение к русскому народу и к русской интеллигенции заключено в той черносотенной сказке о жидомасонском завоевании России силами мадьярских, латышских и др. Именно эта сказка теперь стала основой твоего «метафи-зического» национализма, осью твоего «Красного колеса».

Увы, гнилая ось. Но твою душу и твой разум я чрезвычайно переоценивал. Помнишь, как Толстой объяснял, что каждый человек — это дробь: числитель — то, что о нем думают другие, а знаменатель — то, что он сам о себе думает. Я долго не замечал, как все нарастал, как «медленно взрывался» твой знаменатель.

В своей благодарственной речи Зайнап Гашаева сказала, что она рассматривает получение премии как символ того, «что мы находимся на правильном пути и должны продолжать свою работу, прилагая еще больше усилий, чтобы случить делу соблюдения прав человека». В Республике Чечня, которая является субъектом Российской Федерации, на протяжении десяти лет идет борьба между вооруженными силами и боевиками. За время военных действий в период с 1994 по 1996 гг.

Русские архивы. Стихи и письма Льва Копелева

После того, как мать заметила православную набожность сына, няню-украинку сменили немецкие бонны. К тому же отец отвозил его на лето в село, где жили немецкие колонисты. В итоге к школьному возрасту Лев уже свободно говорил и писал по-немецки. Этот язык стал для него третьим родным после русского и украинского.

Мать не хотела пускать сына в «босяцкую советскую школу» и Льва и его младшего брата Александра учили дома. Правда, я болтал по-немецки, знал всех царей, благодаря Данилевскому и Мордовцеву, а многих немецких, французских и английских королей — благодаря Вальтер Скотту, Дюма и Шекспиру, которого мне подарили ко дню рождения. Но я ничего не смыслил в арифметике, писал с ятем и твердым знаком, о географии имел весьма смутные представления, основанные главным образом на Жюль Верне, Майн Риде и Карле Мае», — вспоминал Копелев.

Для подготовки к школе ему наняли репетиторшу-бестужевку Лидию Лазаревну, которая была убежденной народницей и оказала на мальчика огромное влияние своими рассказами об идеалах свободы, равенства и братства. В 1926 году семья Копелевых переехала в Харьков, где отца назначили агрономом в республиканский Сахаротрест. В харьковской школе учитель русской словесности приобщил Льва к языку «эсперанто».

Мальчик с энтузиазмом принялся изучать новый «международный» язык: зубрил стихи, пытался непринужденно разговаривать, переводил. Позднее, не довольствуясь эсперанто, еще в школе стал учить английский по самоучителю, а позднее и по книжкам на «бэйзик инглиш». После окончания семилетки учился в электротехнической профшколе.

Подрабатывал чернорабочим, рассыльным. Стал завсегдатаем Клуба литераторов. Участвовал в деятельности литературных содружеств «Юнь», «Большая медведица», «Порыв».

Не пропустил ни одного харьковского выступления Маяковского, Сельвинского и Асеева. В феврале 1929 года Лев взял у двоюродного брата М. Поляка на хранение материалы подпольного центра оппозиции.

Вскоре Поляка арестовали, материалы были перепрятаны у И. На квартире у Копелевых прошел обыск. Лев явился в ГПУ с повинной, после беседы отпущен.

Распространял листовки с протестом против арестов «большевиков-ленинцев» самоназвание троцкистов. Но отец бросился в ноги знакомому, герою Гражданской войны, у которого оказался знакомый прокурор, и уже 9 апреля — в день, когда ему исполнилось 17 лет — Льва освободили и передали на поруки отцу. Первую постоянную работу Лев Копелев получил в 17 лет: осенью 1929 года биржа труда подростков направила его в вечернюю рабочую школу для малограмотных.

Там он преподавал украинский и русский языки, арифметику, основы политграмоты и естествознания. В 1930 году женился на однокласснице Надежде Колчинской. В этом браке у него родились дочери Майя и Елена.

Работал токарем в ремонтном цеху на Харьковском паровозостроительном заводе имени Коминтерна, сотрудничал с редакцией заводской многотиражки. После вступления в комсомол был назначен редактором особой многотиражки танкового цеха. В 1932—1933 годах во время голода на Украине участвовал в хлебозаготовках в Миргородском и Староводолажском районах в составе агитационно-редакционной бригады.

За квартиру плачу мало, всего 200 марок в месяц за две комнаты, живу с одной знакомой... Плачу мало потому, что живу уже давно и дом принадлежит городу. Расспрашивает о том, как работают шоферы такси в Москве.

Хорошо, что они имеют свободные дни, хорошо, что квартиры дешевле, но сколько он должен работать, чтобы купить собственную машину?.. Да, социализм — это хорошо только по идее. А наши молодые хозяйки здесь — невестка Белля, Тереса, ее сестры: Эухениа и Марианна, и подруга негритянка Марта — все за социализм.

Приятель Марион Денхофф — Клаус Гросснер — лет тридцати с небольшим, юрист, теологосоциолог, математик, экономист. Долговязый, приветливый без амикошонства, на вид интеллигентный студент или аспирант. Он глава двух фирм, одна обеспечивает оптимальным прогнозированием заказчиков со всех континентов, другая консультирует непосредственно центр управления европейского сообщества в Брюсселе.

Сейчас он занят проектами атомных электростанций в ФРГ расчеты с учетом политических противоречий, экономических условий, природных и т. Просто ему все это очень интересно и с премьер-министрами, и с учеными — нобелевскими лауреатами — он встречается, как с партнерами в увлекательной и полезной не только — и, пожалуй, даже менее всего — ему лично полезной игре. Их в этом году вышибли из многих рынков японцы и тайваньцы и филиппинцы, которые производят дешевле радиоприемники, магнитофоны, измерительные приборы и т.

Им грозило банкротство. Уже уволили тысячи рабочих и служащих. Но сейчас мы им помогли, главное, удалось объединить несколько банков — много малых банков подключились.

Нужно помочь АЕГ удержаться на плаву... Нет, рабочие не пострадают, если фирма даже обанкротится. Вернее, не очень пострадают.

Есть правительственные фонды на пособия. Это большое достижение нашего социально-либерального правительства. Пожалуй, для первого такого письма хватит.

И я устал, и вам, наверное, уже наскучило. Здесь мне все очень любопытно. Уверен, и у нас там есть силы, чтобы работать и жить не хуже или хотя бы не настолько хуже.

Нет, не подражать надо, не обезьянничать, не копировать... Это всегда муть. Ведь и японцы никому не подражали, хотя у всех учились.

Надо бы по-своему, совсем по-своему, но зная, понимая их преимущества, их силы, используя их опыт... Начать бы опять с того места, до которого дошли было Рябушинский, и Щукин, и Манташев, и Столыпин с Кривошеиным. Ну да хватит.

Пустился, старый дурак, в мечтания. Целую всех моих родных и милых, Лев. Дорогие и родные!

Очень трудно писать много, даже только несколько писем, так как все время что-то срочно пишу, читаю корректуру, готовился к лекции, отвечаю на телефонные звонки а мы-то отвыкли было от телефона7 , куда -то нужно идти и т. В общем, стресс, иногда уже и раздражающий. И все нарастающая страшная тревога за Польшу, ежедневно смотрим здесь телевизор.

И тревога острее, злее. Неужели повторят август 1968 года?! Ох, и тошнехонько!!!

А тут вокруг пресыщенно-благополучная пестрая комфортабельная жизнь, такая чужая, такая далекая всему нашему, что не вызывает ни зависти, ни восхищения, ни гнева, а только некое отчужденное любопытство и печальные сравнения... А людей хороших вокруг нас много. И на лекции моей первой позавчера в здешнем университете было ощущение неподдельной доброжелательности, приветливости, которую излучала огромная аудитория говорят, что было больше 200 слушателей.

Главное, что пропал первоначальный тупой страх — каково перед незнакомыми, на чужом языке, да еще в последние полчаса узнал, что времени у меня не два часа, а один как уложусь? Когда успокоился — заставил себя сначала примерно так, как некогда, когда шел на передовую. Мол, двум смертям не бывать, если бояться, только хуже будет, забудь все, думай лишь о том, что нужно делать сейчас, — возникло и уже до конца не остывало чувство радости от этого множества молодых глаз, лиц...

Слушали они хорошо, это ведь ощущаешь сразу — видишь глаза и наклоненные головы записывающих, слышишь тишину, живую добрую тишину внимания... И потом было и странно и приятно, когда оглушительно стучали по пюпитрам и хлопали и когда спрашивали и смеялись моим нехитрым остротам... В общем, так было хорошо, что уже повториться такое не может никогда.

Потом профессора и наш старый по Москве приятель Джефри пошли с нами три профессора с женами в диковинный ресторанчик, называемый Ватиканчик Ватиканхен , расположенный против церкви, сильно модерновой, с необычайно уродливой крышей в виде серо-бетонного угловатого коленчатого вала. И вся она стекло-темно-кирпичная, на фоне таких же плоских модерновых огромных зданий: бурые стены с узкими редкими окнами — первое ощущение тюремности — холодная бездушная архитектура, и это в городе поразительно красивых старых церквей. А в ресторане, раньше принадлежавшем иезуитам, сейчас хозяйничают китайцы.

Внутри китайский уют — лампы в виде круглых соломенных фонарей, на темно-красных стенах — очень изящные продолговатые китайские гравюры, кабинки со столами, отделанными красным деревом и золочеными шнурами. Кормили нас пресным рисом, знаменитой пекинской уткой, пресными помпушками, поили зеленым чаем, и на закуску десерт были сладкие, запеченные в приторное тесто бананы. С официантом-китайцем я пытался говорить на китайском, но мы установили, что его гонконгский говор сильно отличается от северного, которому учили меня.

Вчера меня оторвали от письма, и к лучшему: расписался, остолоп, о китайском ресторане. Вчера вечером мы поехали к Кади и Райни Майерам они за нами приехали в Бад-Годесберг чаевничать с отбывающими в Швейцарию родителями Кади. Это тот самый доктор Руст, который присылает лекарства.

Там познакомились с землячкой, зовут Муза. Родом из Киева, замужем за швейцарцем, живет здесь уже несколько лет, преподает в Боннском университете украинский язык и литературу 15 слушателей. Оказалось, что она училась в школе с Галей, женой Раппопорта8.

И еще о тесноте мира. Ее квартира увешана картинами и рисунками Биргера, Вайсберга, Сидура и др. Она уехала в 1918 г.

У нее необычайно разнообразная родня. Сын с 1967 г. Любимый племянник в Англии — православный протоиерей московской патриархии , автор книги о матери Марии — Сергей Гакель или Гекель.

И космополитические переплеты здесь встречаем постоянно. Уже в доме Беллей, удивительно теплом, пронизанном душевным теплом, безалаберном почти по-нашенски, радушном ко всем, постоянно живут три эквадорианки: Тереза, жена Винсента Белля, с дочкой, маленькой индианкой Сарой — Саритой, — и ее сестры: Марьяна и Эухения. Марьяна с немецким другом Диттером, Эухения, самая молодая, учится в педагогическом институте, пишет работу о Ферейро, работает секретаршей-переводчицей в кубинском посольстве.

Но никакой латиноамериканец, никакой кубинец не может быть пунктуальным... В посольстве — школа для кубинских детей, привезли учительницу с Кубы, и у нее порядок, как в казарме. Детей водят в столовую обедать строем.

Командует самая старшая девочка. Руки назад! За три марки нам поставили фломастером число на руке, и мы могли сесть на любое место в небольшом зале, посмотреть три фильма и участвовать в дискуссии.

Там я сидел рядом с турками. Первый очень наивный, напоминающий наши двадцатые годы, с лозунгами, разумеется, сильно революционными, но есть потрясающие кадры, явно неподдельные, страшного быта индейских деревень и работы батраков на гасиендах... Мы посмотрели только два из трех возможных — устали, в тот день я как раз читал первую лекцию.

Сегодня смотрели квартиру, которую нам предоставляет ВДР это ихнее телерадио в очень хорошем районе. Комнаты хорошие, в окно смотрит большая по-нашему белая береза. Немецкие, как правило, потемнее корой.

Но нужно кое-что оборудовать, обставить и т. Так что переедем после отъезда наших Павла—Майки12 в начале января. К тому времени и телефон проведут.

Главное, эта квартира будет ничтожно мало стоить. А здесь это важно, цены кусачие. Например, очень дорого стоит городской транспорт.

Автобус от университета до центра 1,5 марки по курсу 50 коп. А если ехать отсюда до конца линии в Бонн и в Бад-Годесберг, то билет стоит только туда 3,50. В то же время за полный пластмешок фруктов виноград, бананы, помидоры — всего по 1 кг заплатили 7 марок.

Но чего я опять полез в рыночные справки... Посреди роскошной улицы магазинов, забегаловок, ослепительных витрин, разноцветных реклам и т. Молодой очень лохматый парень в джинсах и деревянных башмаках на босу ногу играет на гармони, чуть подальше стоит флейтист, и перед каждым мисочка или шапка для монет...

А в нескольких шагах стойки, переполненные великолепными фруктовыми натюрмортами, — Раю они впечатляют больше всех супер-сверх-ультра-роскошных витрин... Интересно, как будет сегодня вечером, — обязательно потом напишу вам. Вчера слышали голоса Светы и Комы13 — если бы вы, черти, могли хоть как-то представить себе, что это для нас значит.

Ведь мы таки и не уехали, и наверное, никогда не уедем от вас. Это и очень радостно — сознание глубочайшей неразрывной связанности — и временами очень больно, что нельзя сесть на такси или в метро и приехать. Однако хватит.

Целую крепко. Дорогие все! Скоро напишу подробно.

Сейчас мы стараемся так настроить себя, чтобы оставаться всегда такими, как были до сих пор. Эмигрантами мы не будем, трагические маски бедных изгнанников примерять не станем. Наша страна — это наша страна, больше наша, чем тех, кто сочинял и подписывал этот поганый Указ14.

И ничего не изменится даже от того, если мы будем похоронены на чужбине. Вот так. Всем родным и любимым доброго здоровья.

Ваш старый, беззубый, но упрямый Лев. Потому что я хочу попытаться рассказать о кельнском карнавале, а повторять неохота и по-разному не получится. Сегодня последний день — в понедельник роз, завтра празднуют уже только по районам, но день рабочий.

А сегодня, вчера и позавчера никто в городе не работал — нет ни газет, ни почты. Зато на улицах все время везде ряженые. Однако начну в хронологическом порядке.

Четверг — в бабий пост, точнее даже в ночь бабьего поста вайбер-фаст-нахтен , хотя начинается все с полудня — к 12 часам закрываются все магазины и учреждения. Женщины — девочки, девушки, старухи и матроны — размалеванные, у многих на скулах налеплена золоченая пыль, нарисованы сердца или просто густо накрашены, иные по-клоунски аляповато — в самых разнообразных нарядах или хотя бы в каких-нибудь немыслимых шляпах с перьями, султанами и т. Днем они штурмуют ратхауз15 и обрезают галстук бургомистру.

Мы в этот день пошли втроем, нас повела жена Руге, американка Лоис, для которой все это такая же экзотика, как и для нас. Центр города запружен ряжеными и неряжеными, то там, то здесь пляшут, поют, ходят небольшие оркестры, — один такой с дюжиной парней в трико — бело-красные параллельно-полосатые, такие же колпаки с барабанами, тарелками, трубами, флейтами — неутомимо наяривали марши и песни, переходя с места на место, заходя и в рестораны и в кнайпы16 — они все открыты и полные. Обедали мы в кнайпе, а вечером пришел Клаус17, навел грусть и умиление и позвал походить по кнайпам.

Рая, конечно, ни в какую, а я пошел. В первой кнайпе в старом городе было в общем тихо-пристойно, несколько ряженых парочек целовались по углам, с нами за столиком сидели три милые старушки, заказавшие пиво. Мы пошли дальше и завернули в кнайпу побольше и уже полную пляшущими и поющими разных поколений и явно разных социальных слоев.

Там уже не приходилось думать о харчах, там только пили — усталые, но бойкие приветливые кельнерши таскали подносы с пивом и отпускали сразу за две марки бокал. Ведь, правда же, хорошо, весело, все люди дружные, веселые, а у вас в России бывают карнавалы? Я уже несколько лет как овдовела, но не уезжаю из Кёльна, вот он мой бывший швагер, а теперь друг, он кельнец.

Здесь умеют веселиться. Разговор прерывался песнями, которые запевали либо молодые ребята, непрерывно пившие и приплясывавшие и целовавшиеся, стоя за соседним столом — именно стоя, стульев на них уже не хватило, либо кто-нибудь за нашим длинным столом. С нами сидели, время от времени сменяясь, разные люди: две пары средних лет, дамы с раззолоченными лицами и в лиловых и розовых париках, мужчины: один в котелке с красной бабочкой, другой в сомбреро с налепленным носом и усищами, две молодые женщины в белых балахонах с золочеными крылышками за спиной и золочеными волосами — ангелы, с ними двое детей в костюмах леопардов.

Одно дите — то ли мальчик, то ли девочка лет 7—8, явно мулатское, очень серьезное, курчавое, губастое. И еще была мать с дочерью, застенчивой девочкой-подростком в котелке и с галстуком немыслимой пестроты поверх крахмальной манишки. Мать выходила плясать — и вальсы и какие-то модерновые топотанья, — дочь оставалась за столом.

Тем более приятно было, когда пели старые знакомые застольные и студенческие и народные песни. И разумеется, был серпантин со всех концов, и меня поцеловала одна милая девица с позолоченными скулами. В пятницу карнавалы шли по пригородам, день был формально рабочий.

Мы работали дома, а вечером поехали к Беллям, в этот вечер Генрих и Аннемари вернулись после трехмесячного отсутствия. Ох, забыл, перед этим мы еще ходили в кино — впервые здесь в настоящий кинотеатр. Очень комфортабельный зал, места не нумерованные, перед некоторыми креслами столики с пепельницами — можно курить.

Он замечательный актер, есть замечательные кадры, многозначительные важные речи, но я осовел от усталости и несколько раз засыпал, получился не в коня корм. Аннемари и Генрих нас порадовали, выглядят лучше, загорели. Он много работал, написал уже больше двух листов воспоминаний о школьных годах 1933—1937 и статью для сборника, который к 40-летию 22 июня 41 г.

Туда войдет тот наш телевизионный разговор и несколько десятков наших моих листовок для немецких солдат, которые мы выпускали в 1941—1943 гг. Их мне удалось переправить.

Тырин Михаил - Желтая линия Татьяна Орловская 4 часа назад Прослушала 5 минут, подскажите, эта так называемая музыка идёт на протяжении всего рассказа? Или она закончится и... Коуни Майкл - Закованный разум Кто о чем, а болящий патриот как обычно все к «жопе» сводит. И голос хороший, и микрофон тоже.

Спустя 20 лет они снова встретились на страницах двухтомного солженицынского романа «В круге первом» — как Рубин и Нержин. Спор двух героев — в центре увлекательного романа. У первого из них тогда-то и появилась та самая знаменитая борода, с которой его узнавали не только в бараке на Ботанической улице где была «шарашка» , но и много позднее на столичной Красноармейской, где он купил «кооператив», а также в Германии, где его обласкали, как только могли, званиями, наградами и всякого рода почетными статусами. Однако Олег Лекманов — автор монографии об Ирине Одоевцевой и известный исследователь литературы русской эмиграции выступает «адвокатом» Копелева. Героем войны, героем, спасавшим немецких женщин от насилия озверевшей офицерни, а потом героем сопротивления советскому маразму. Его книгу «Хранить вечно» я жадно прочел в конце 80-х и ее для меня не заслонили другие прекрасные воспоминания об эпохе, например, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург. Солженицын, конечно, окарикатурил Копелева, когда вывел его в образе Рубина в романе «В круге первом», но... И еще: Копелев для меня неотделим от своей жены, умнейшей Раисы Орловой». Войнович Правда, знаменитый писатель Владимир Войнович, получивший в свое время премию Копелева, отзывался о нем, как о человеке постоянно меняющихся взглядов и даже изобразил его в образе одного из своих героев — Шубкина — во второй книге о солдате Иване Чонкине. Солженицын В то время как Александр Солженицын и вовсе не мог простить своему некогда другу, а потом и противнику, его коммунистических идеалов. Оба властителя дум поссорились окончательно в 1985-ом году, после письма Копелева Солженицыну, в котором Лев Зиновьвич небезосновательно обвинил последнего в антисемитизме и черносотенстве. Н-да, споры, ссоры и даже вражда в кругу русской эмиграции к тому времени стали делом более чем обыкновенным. А ведь, оба были в фаворе, оба — в зените славы… Оба дружили с Генрихом Беллем. И оба были...

Райнхард Майер «Лев Копелев: Гуманист и гражданин мира»

Таксист-немец, узнав, что мы держим путь к Льву Копелеву, долго справлялся о здоровье знаменитого и уважаемого горожанина, сделавшего так много. Из биографии ва в " Википедии": «В 1941 записался добровольцем в Красную армию. Организации, в которых Копелев Лев Александрович выступает директором или учредителем по данным Единого государственного реестра юридических лиц (ЕГРЮЛ). "Форум имени Льва Копелева" – это немецкая некоммерческая организация, которая хранит наследие писателя и диссидента Копелева и продолжает его дело в области защиты прав. Организации, в которых Копелев Лев Александрович выступает директором или учредителем по данным Единого государственного реестра юридических лиц (ЕГРЮЛ).

Мы в соцсетях:

• «Форум имени Льва Копелева»* признали нежелательным в России
• Копелев и его Вуппертальский проект
• Райнхард Майер: Лев Копелев. Гуманист и гражданин мира
• Лев Копелев. Встреча с дочерью литературоведа, правозащитника и героя войны
• 5 комментариев

Копелев Лев Зиновьевич

Генпрокуратура 19 февраля признала нежелательной в России организацией "Форум имени Льва Копелева", основанный в Германии и названный по имени писателя. Имя Льва Копелева связано с литературой, гуманизмом, борьбой за свободу и особенно с русско-немецкой дружбой. Но для Льва Копелева, чей единственный брат погиб на войне, чьи дедушка, бабушка, дядя и тетя были расстреляны в Бабьем Яру, такая логика была неприемлема. Генрих Бёлль и Лев Копелев, оба служившие в действующих армиях Германии и СССР во время Второй мировой войны, дают детальное описание своих биографий и эволюции жизненных. Имя Льва Копелева связано с литературой, гуманизмом, борьбой за свободу и особенно с русско-немецкой дружбой. 6 ноября 2018 Лев Копелев. О посещении Москвы в 1975 году Генрихом Бёллем (немецким писателем, лауреатом Нобелевской премии по литературе).

Академгородок, 1966. Пост 8. Дело Даниэля и Синявского. Они выступали в защиту. Лев Копелев

Крепко выпив, он только говорил медленнее и глаза стеклянели, но держался прямо и всегда оставался «в себе». Однажды он разоткровенничался. Не понимаете? Исполнитель приговоров к высшей мере. По всей Ленинградской области... Не-ет, этого не знаю, не считал никогда, скольких шлепнул. С 1920-го года на этом деле. Ответственное дело, но нелегкое. Отец - рабочий-путиловец, в Красной Гвардии был.

Я мальчишкой с ним пошел. Потом в первом отряде ЧК. Как подрос, доверили быть исполнителем. Раньше в гражданскую, так просто дежурный взвод расстреливал, но потом уж только особо доверенные исполнители. В Ленинграде нас всего трое было. Один умом тронулся, другой сам застрелился, а меня вот только в 1940-ом освободили по указанию врачей. Работа ведь исключительно нервная. После кировского дела, представляешь, какая нагрузка была, особенно в 37-м, в 38-м годах.

Случалось, по несколько десятков за дежурство, а мы по суткам дежурили. Но я, вот видишь, вполне в себе... А все почему? Потому что правильный образ жизни. Каждый день - зарядка и утром, и вечером, в выходной день - на рыбалку или на охоту. Никаких этих излишеств: выпивал редко, это теперь уж, в войну, позволяю себе больше. Насчет баб, ни-ни. У меня семья и я вообще люблю порядок...

Жена у него была рослая, могучая блондинка, красивая, злая и глупая. Он почтительно обожал ее, так же как и 4-х летнюю дочку, беленькую, синеглазую, очень ухоженную и нарядную. Они обе командовали им, жена сердито покрикивала и, как рассказывали соседи, даже била своего грозного мужа по щекам. Потом в конце лета они были почти наполовину истреблены в яростных и безнадежных атаках на Старую Руссу. Одним из батальонов 1-й дивизии командовал старший лейтенант Шатров - простодушный, неглупый, энергичный парень, в прошлом профессиональный спортсмен. Он деловито, без лишней суеты, строго, но справедливо и заботливо управлял батальонным хозяйством: в меру ссорился с артиллеристами, разведчиками и интендантами, ладил с саперами. Бойцы его любили, начальство доверяло, зная, что у него всегда все в порядке, фланги, стыки надежно прикрыты, окопы глубокие, боеприпасов вдоволь, бойцы сыты и вымыты, НП на самом подходящем месте и записи наблюдений ведутся настоящие, а не липовые... Помполитом у него был капитан Розанов, до войны - секретарь астраханского горкома комсомола.

Очень худой, похоже, что туберкулезный. Рядом с подвижным, зычным, смешливым комбатом он казался иногда вялым, смирным интеллигентом. Но он был из первых комсомольских заводил 20-х годов, фанатично самоотверженный, упрямый, добрый, и храбрый без рисовки. Говорил не очень складно, но с тем неподдельным вдохновением, которое придавало живую силу даже стандартно выспоренной митинговой риторике. А лучше всего он умел разговаривать «по душам» с глазу на глаз или с небольшими группами солдат. Он любил весь батальон как целое и многих бойцов каждого самого по себе. Знал участливо их домашние дела и заботы. Большинство солдат, недавние школьники, относились к своему комиссару примерно так же, как раньше к самым душевным учителям.

В диссидентство тоже вступил, критикуя власть слева, обвиняя ее в том, что она наносит вред делу коммунизма. Он хорошо говорил по-немецки и неплохо еще на многих языках , был очень общителен. Со всеми доступными ему видными немцами бежал немедленно знакомиться, брататься, братание переводил в дружбу. Сначала, когда он был коммунистом, его друзьями были восточногерманские писатели: Бертольт Брехт, Анна Зегерс, Криста Вольф. Их сочинения он противопоставлял западной литературе. Он появился в Германии как один из самых главных борцов за права человека кем он на самом деле не был и как самый крупный русский писатель и властитель дум кем он не был тем более. Он отрастил бороду под Толстого, ходил с большой суковатой палкой и, по мнению многих, производил впечатление библейского пророка. Его сравнивали с еврейским философом Мартином Бубером. С апломбом произносил он речи, состоявшие из одних общих мест, повторения несобственных мыслей и тем самым производил впечатление на романтически восторженных немцев. Будучи неумным человеком, он не мог реалистично оценивать факты советской истории и, утверждая, что культура в СССР всегда высоко уважалась, приводил в пример 1937 год, когда, по его словам, несмотря на сталинские репрессии, страна широко отмечала столетие со дня смерти Пушкина.

Мы встретились с ним на конгрессе, не стали там задерживаться, сразу поехали с друзьями на Пресню, к Белому дому. Потрясающее впечатление этого дня описывать не буду. В толпе, строившей баррикады, мы с Копелевым скоро потерялись... А в последний день августа он с друзьями приехал ко мне на день рождения.

Организация названа в честь родившегося в Киеве писателя и правозащитника Льва Копелева. Согласно информации с официального сайта, форум занимается исследованием тем, связанных с политическими, социальными и культурными изменения в странах Восточной Европы Ежегодно организация вручает правозащитную премию, лауреатами которой в последние годы становились «ОВД-Инфо», глава карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев, а также беларуские оппозиционерки Светлана Тихановская, Мария Колесникова и Вероника Цепкало.

День Победы фейками пропах

Майор Копелев Лев Залманович, обладая литературным талантом, выдумкой и исключительной инициативой, является автором большей части оперативных листовок. ЛЕВ КОПЕЛЕВ ГЛАВА 11 К вечеру въехали в Найденбург. В городе было светло от пожаров: горели целые кварталы. Лев Копелев. Киноиндустрия20 июля 2018. 12 неизвестных фактов об Алексее Германе.

Поделиться

• Минюст внес «Форум имени Льва Копелева» в реестр нежелательных организаций | Аргументы и Факты
• Библиография
• «Без причин у нас не арестовывают»
• Перипетии судьбы Льва Копелева
• Премия имени Льва Копелева
• Мемория. Лев Копелев

Похожие новости: