Федор Достоевский «Идиот». 8. его сиятельства, — всё способствовало настоящим и грядущим успехам и устилало жизнь его превосходительства розами. Является одним из самых любимых произведений писателя, наиболее полно выразившее и нравственно-философскую позицию Достоевского, и его художественные принципы в 1860-х годах. ? Перенести на экран роман Федора Достоевского «Идиот», одно из самых известных и сложных произведений русской литературы, хотели многие режиссёры. А официальный отказ правоохранителей возбуждать уголовное дело в отношении писателя Федора Достоевского, в связи с тем, что тот умер до рождения гражданина Федорко, вызвал у журналиста веселье.
Потомки Достоевского посетили премьеру спектакля "Идиот" в Минске
| 7 секретов «Идиота» • Arzamas | Фёдор Достоевский «Идиот» Информация о книге: описание, содержание, в каких магазинах можно купить, скачать, читать. |
| Глеб Никитин назвал произведение «Идиот» Достоевского своей любимой книгой | Театр "Приют комедианта" покажет в субботу премьеру спектакля "Идиот", в котором сюжет романа Федора Достоевского перемещен в современную реальность. |
| Фёдор Михайлович Достоевский «Идиот» — Государственная научная библиотека Кузбасса им. В.Д.Федорова | Никитин назвал книгу Достоевского «Идиот» своей любимой. |
| Потомки Достоевского посетили премьеру спектакля "Идиот" в Минске | Роман «Идиот» написан Федором Достоевским в 1868 году, в пореформенной России, после отмены крепостного права. |
Маркевич рассказал, почему роман "Идиот" Достоевского остается актуальным
Глубокий психологизм его творений является уникальным и хорошо известен не только русским читателям, но и любителям хорошей литературы по всему земному шару. Роман «Идиот», в котором творческие принципы Достоевского воплощаются в полной мере, а удивительное владение сюжетом достигает подлинного расцвета, впервые был опубликован в «Русском вестнике» в 1868 году. Роман написан Фёдором Михайловичем за границей в период с 1867 по 1869 гг..
Такие богатые сюжеты всегда «обречены» вызывать у читателя автоматический эффект присутствия.
Секрет кроется не только и не столько в поворотах событий, сколько в великолепно прорисованных персонажах и электрических разрядах между ними. Сумма всех слагаемых — превращение эффекта присутствия в «эффект соучастия»: погружаясь в роман, ты сначала становишься незримым свидетелем событий, а потом так прочно сговариваешься с главным героем, что вы видите его глазами и целями его мир с биением собственного сердца. И тут возникает главный вопрос: как выжить в этом мире, который казался выдуманным и вдруг стал таким реальным, и как здесь не сойти с ума.
В конце концов, может ли общество определять степень чьей-то «нормальности»?
На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на такие концы по дороге, как от Эйдткунена до Петербурга. Но что годилось и вполне удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России.
Обладатель плаща с капюшоном был молодой человек, тоже лет двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь. Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное, а теперь даже досиня иззябшее.
В руках его болтался тощий узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, все его дорожное достояние. На ногах его были толстоподошвенные башмаки с штиблетами, — всё не по-русски. Черноволосый сосед в крытом тулупе все это разглядел, частию от нечего делать, и, наконец, спросил с тою неделикатною усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие при неудачах ближнего: — Зябко?
Помимо этого литературного произведения, у нас на сайте Вы найдете популярные сборники и коллекции книг, а также большую библиотеку самых интересных аудиокнижек для прослушивания. Князь Мышкин, главный герой знаменитого романа Ф. Достоевского «Идиот», проповедует людям сострадание, прощение, милосердие и братство. Однако его надежды рушатся: «крестный брат» Рогожин становится убийцей, умирает «красавица» Настасья Филипповна... И все же без таких людей, как князь, мира не существует.
Стала известна любимая книга нижегородского губернатора
Лев Николаевич Мышкин явно не укладывается в благостный, сусальный образец идеального проявления, не обладает он и иконописным ликом. По оценке Вяч. Иванова, он «и глупец, и мудрый провидец». Как бы отвечая на тенденцию идеализировать героя, М.
Джоунс в статье 1976 г. Но противоречит ли это всё мысли Достоевского? Ведь «идеал — ни наш, ни цивилизованной Европы — еще далеко не выработался».
И не состоит ли «оригинальная задача в герое» для писателя как раз в показе в Мышкине самого реального, живого воплощения «положительно прекрасного» содержания в земном человеке, того образца, который наиболее возможен в конкретных условиях, когда идеал только вырабатывается? Аномальная оболочка образа, облик «идиота» и «чужеземца» Вяч. Иванов служат условием выполнения этой задачи, удостоверяют фигуру героя-«чудака».
Дополнительными ресурсами художественной реализации образа-аномалии служат детскость героя и смешное в его облике и поведении. По отношению к Мышкину часто звучат определения: «совершенный ребенок», «младенец», Ипполит констатирует: «... Доктор Шнейдер, говоря об инфантильности своего пациента, фактически ставит диагноз, видит в этой особенности «Леона» скорее болезненное отклонение.
Герой, однако, не огорчается, не спорит и с радостью соглашается — для него эта особенность его нравственно-психического склада приемлема. А после истории с ежом «с упоением» признается: «Какие мы еще дети, Коля! Не медицинский диагноз имеет в романе определяющее значение, а скорее евангельская заповедь: «будьте как дети» ср.
И такие качества ребенка, как невинность, непосредственность, открытость миру, «необыкновенная наивность внимания» органически присущи герою, так же как и беззащитность перед грозными напастями взрослого бытия. Собственные уязвимые черты Мышкин и сам сознает и обосновывает как неизбежность или даже необходимость. Князь часто воспринимается окружающими как «смешной характер» слова Аглаи , с этим связана как будто его неуверенность в себе: «Я имею жест всегда противоположный, а это вызывает смех и унижает идею», «Я всегда боюсь моим смешным видом скомпрометировать мысль и главную идею».
Вспомним, как упорно «ординарность» Ганечка Иволгин настаивает: «Я смешным быть не хочу; прежде всего не хочу быть смешным». Однако Мышкин, признавшись, что в иных ситуациях боится быть смешным, тем не менее формулирует целое обоснование, почему не надо бояться смеха над собою: «Нечего смущаться и тем, что мы смешны, не правда ли? По его мысли, законченное, заданное «совершенство» безжизненно, не имеет перспективы развития и — наоборот — становящийся «живой материал» в какие-то моменты естественно смешон.
Смех в мире Достоевского — сила жизни, и Мышкин выступает невольным теоретиком этой истины, хотя вполне чуток к «хихиканью» толпы, смеху «ординарностей», часто с такой реакцией сталкивается. Этот принцип поведения в романе предлагается как испытание и персонажам, и — в конечном счете — читателям. Отстаиваемая позиция эксцентрична, особенна, соответствует герою- аномалии, но, по-видимому, не чужда и автору.
Вложив в уста Мышкина в эпизоде смотрин свои идеи, писатель, по сути, идет на самоиронию. В начале же третьей части повествователь утверждает: «Изобретатели и гении почти всегда при начале своего поприща а очень часто и в конце считались в обществе не более как дураками... Ассоциации же с Дон Кихотом, присутствующие в романе, усиливают, возводят в принцип «странные» идеи и поступки героя-аномалии.
Другое дело, что смешное, сопровождающее Льва Мышкина, не имеет однозначно комического характера, входит в рамках художественного целого как элемент в трагикомическое освещение героя, неотделимо от общей трагедии. Образ Мышкина строится на противоположностях, характер героя несет в себе растянутый диапазон возможностей, часто полярных. Это вообще свойственно центральным фигурам в пятикнижии Достоевского, в т.
Мышкин повторим еще раз характеристику Вяч. Иванова «и глупец, и мудрый провидец». Окружающие осознают, наблюдая за ним: «...
Ипполит рассуждает: « Он или медик, или в самом деле необыкновенного ума и может очень многое угадывать». Но князь часто движим эмоциональными тяготениями и «ум сердца» ставит над головным умом. Душевное здоровье спорит в нем с подстерегающей его болезнью.
Хрупкость, беззащитность ребенка сочетаются с упорством и мужеством: он, «человек не обидчивый», смиренно принимает пощечину Гани, но решительно вступается за Варю Иволгину, за Настасью Филипповну в Павловском воксале... Высказывания князя «Мир спасет красота», «Смирение есть страшная сила» цитируются наряду с прямыми формулировками самого писателя, но Мышкин и не сводится к своим высказываниям: в контексте целого они или оспариваются, или выдают свою частичность, декларативность, а то и ошибочность. Христианские взгляды героя на страницах неоднократно заявлены, но он не стесняется признаться, что он «материалист».
Перепробовав целый ряд ролей в ходе действия — от каллиграфа, салонного рассказчика, философа-проповедника до конфидента и миллионера-филантропа, он ни к одной не прирос, ни в одну из них не уместился, так и остается вне определенных, застывших ролей. В структурном отношении образ отличается, по М. Бахтину, незавершенностью и открытостью, внешне ему не хватает «жизненной определенности».
Волнующая, задевающая за живое насущность героя как раз и создается, по-видимому, тем, что характер возникает из сопряжения между состоянием, когда «идеал еще не выработался», а только складывается, и безусловным образцом Христа, между заявкой на определенное решение и «недовоплощенностью», между должным и сущим, между материальностью и духовностью, взрослостью и детскостью, силой и бессилием. Такому образу можно пытаться навязать трактовку, но из любого слишком прямолинейного решения он будет выпадать. Текст романа убедительно свидетельствует о том, что писатель показал в своем герое всего лишь человека, но «положительно прекрасного», «вполне прекрасного», насколько это доступно обитателю грешной земли.
Умеющий быть счастливым, когда все это умение растеряли, причастный к празднику бытия и включенный в его трагедию, он не столько идеолог-теоретик, пропагандист идеи и миссионер, сколько органическая христианская натура, человек живущий. За его поведением — людская природа, в его мироощущении и самосознании выразилась многосоставная современная личность. Он хрупок и не всесилен, может ошибаться, впадать в крайности и увлечения, быть односторонним, нелепым, смешным.
Но не в отдельных сторонах его «целое». Поведение князя окружающими часто оценивается как «дурачество», герой часто ведет себя «самым неделовым образом», когда про его поступки говорится: «наглупил». Но как раз через нелепицу и парадоксальность проявлений проглядывает «целое» героя, не сводимое ни к одному из однозначных или буквальных определений.
На первых же страницах начинается дискуссия вокруг необычной фигуры, и затем она разворачивается на протяжении всего романа, превращаясь в драму оценки. Распознать суть князя, выразить к нему свое отношение становится пробным оселком почти для каждого персонажа. В конце концов получается, что разноголосый хор мнений о Мышкине внутри произведения складывается в сложную картину и предвещает те взаимоисключающие трактовки, которые будут сопровождать «странного героя» много позднее, в критике и ученых трудах.
И тем не менее — при всей разноголосице мнений — поведение Мышкина предсказуемо. Персонажи, близкие к автору, разделяющие его систему ценностей, знают истинную величину и понимают значение центральной фигуры. И Фердыщенко уже в первой части известно, на что способен князь.
Мышкин «такой человек», — считает генерал Епанчин, — что с ним можно быть откровенным. Лебедев знает, что князь его простит. Известно, как поведет себя герой с оклеветавшей, шантажирующей его молодежью.
Роман Достоевского, как и другие ведущие произведения эпохи, играет роль лаборатории, в которой обсуждаются, проверяются и утверждаются ориентиры и оценки, необходимые общественному сознанию. И «вольнодумка» Александра Епанчина с достаточным основанием рассуждает: «... Но показательна и оговорка в рассказе: «...
Быть среди людей, участвовать в их жизни, разделять с ними их страсти и перепутья — эта роль, не определенная никаким однозначным ярлыком, возобладала в реализации героя на страницах романа, в практике показанных Достоевским людских взаимоотношений. Но это переносит центр тяжести в изображении на его нравственное содержание. Заслуживает внимания мнение Т.
Масарика, что главный герой в «Идиоте» «показывается скорее с этической стороны, чем с религиозной» Масарик Т. Россия и Европа. Прага, 1996.
В первый раз человека видела! Понятие человека определяет главное, сущностное измерение, на котором строится авторская позиция в романе, система ценностей писателя. Как бы ни одолевали Мышкина «двойные мысли», какие бы мрачные предчувствия, подобные «нашептываниям демона», ни посещали его душу, как ни хрупок и ни беззащитен он перед сложнейшими загадками бытия и людских страстей и как ни преследует его репутация «идиота», он остается человеком безусловных моральных реакций во всех трагических событиях.
И это герой личностного выбора, сознательно избравший свой жизненный жребий. Свительский В. Образ главного героя включен Достоевским в устоявшиеся культурно-мифологические парадигмы, задающие смысл, тон, ритм этому образу.
Абсолютно свободный в своем изначальном выборе «Теперь я к людям иду; я, может быть, ничего не знаю, но наступила новая жизнь» и жертвенном самозаклании, Мышкин в силу контекстуальной насыщенности «Идиота» становится многозначительным средоточием культурных перепутий и встреч. Окрашенный мистической эротикой сюжет о рыцаре монахе , влюбленном в Деву Марию, отразился в творчестве Пушкина, Жуковского, Языкова, Мериме, В. Скотта, Гортензии Богарнэ.
Вся мистическая глубина сюжета о влюбленной Венере — в ее католической и русской сектантской рецепции — была Достоевскому ясна. На наш взгляд, С. Булгаков поспешил, сказав, что писатель не заметил остроты пушкинского замысла.
Для его адекватного прочтения необходимо учитывать следующие моменты; 1 шестая глава второй части, где происходит декламирование Аглаей пушкинской баллады, проясняется с помощью трех швейцарских видений Мышкина, имеющих свою сюжетную динамику; 2 «Идиот» — один из самых «пушкинских» романов Достоевского, он буквально насыщен прямыми и скрытыми цитатами из Пушкина. Кроме «рыцарского» в романе имплицитно присутствуют кавказский «Кавказ», «Монастырь на Казбеке», «Обвал» и демонический «Демон», «Ангел», «В начале жизни школу помню я... Достоевскому важен прежде всего мотив восстановления и воскрешения человека.
В «Идиоте» наблюдается несовпадение внешнего, «рыцарского» сюжета, в который Мышкина вовлекают другие герои, и внутреннего, потаенного, который он создает сам. В их несовпадении — источник драматизма романа. Однако греза Мышкина, в отличие от грезы новгородского князя Вадима, героя Жуковского, совершенно лишена страстнолюбовного порыва.
Аглая «выпала» из мышкинского потаенного сюжета, Настасья Филипповна изменила ему. Образу Аглаи сопутствуют устойчивые античные ассоциации шаловливый амур со стрелкой, стремительная амазонка, одна из «трех граций» , образу Настасьи Филипповны — и античные статуя Венеры, стоящая в ее гостиной, несомненно, ассоциируется с хозяйкой , и богородичные Лебедев ее называет «Матушка! Аглая так и осталась шаловливым амуром: не случайна ее устойчивая ревнивая завистливость к Венере — Настасье Филипповне.
Мышкин — герой инициации не в узком «ритуальном», а в широком смысле: он приобщен к «высшему бытию». И не просто приобщен, а знает о его существовании. Эпилептические припадки героя, его швейцарские видения — путь инициатив, вхождения в «высшее бытие».
В эпилептических переживаниях героя психиатрический момент второстепенен специалисты отмечают, что типы Мышкина и Кириллова не соответствуют клиническим примерам эпилепсии. Главное же — открывающаяся за ними и через них реальность высшего порядка, где «времени больше не будет». В «главном сюжете» «Идиота» ощущается проявление идеи «русского Христа».
Авторская мифологема «Князь Христос» может быть прочитана именно так. В мире Достоевского «князь» — символ «почвенности», «русскости» героя. Возможность прочтения «Князь Христос» как «русский Христос» косвенно подтверждается временем появления этой записи в блоке набросков, датируемых с 21 марта по 10 апреля 1868 г.
Именно в это время сформировалась реализованная в трех последних частях романа тема «Мышкин и Россия», именно в них тема Мессии преображается в тему русской Мессии и национального мессианства. Образ Мышкина соотносим и с «русским архетипом» князей-страстотерпцев, конкретнее — с фигурой убиенного в Угличе царевича Димитрия. Вторая и третья части «Идиота» развиваются в русле и ритме евангельского гефсиманского сюжета.
Эта особенность «неисследимого» сюжета романа имеет тонкую как национально-народную, так и богословскую в русском ее изводе нюансировку, которая раскрывается в параллелях с народно-поэтической христологией, с одной стороны, и с новым, «русским каппадокийством» — с другой. По авторитетному мнению еп. Василия Родзянко , Достоевский — под влиянием оптинских старцев — был не чужд каппадокийских идей о первозданном таинственном соединении людей, о единстве человеческой природы, расколотой в результате грехопадения на части в черновиках к «Идиоту» упоминаются имена отцов-каппадокийцев св.
Василия Великого, св. Григория Богослова. Смысл мессианского служения Мышкина — «с людьми сойтись», найти между ними общие точки.
Истинно религиозную мысль князь вынес из разговора с простой бабой с младенцем на руках, а она состоит в понятии «о Боге как о нашем родном Отце и о радости Бога на человека, как отца на свое дитя». Путь апофатического постижения Непостижимого открыла ему та же простая женщина; Мышкин формулирует это так: «... В продолжение двух срединных частей романа князь Мышкин слышит нашептывания соблазняющего его демона: «странный и ужасный демон привязался к нему», «демон шепнул ему в Летнем саду».
Мрачные воспоминания и предчувствия наполняют его перед покушением Рогожина. Те же настроения — в конце второй части, после безобразной истории с «сыном Павлищева» и дерзкой выходки Настасьи Филипповны. И в том и в другом случае князь обвиняет себя в «мрачной, низкой» мнительности.
И в том и в другом случае — два кульминационных эпизода: один — в Летнем саду, второй — в Павловском парке. Оба они, что особенно очевидно в динамическом их сцеплении, походят на князево «моление о чаше», оба совершаются вечером, оба несут настроение грозной эсхатологии, конечного кризиса. Этого разворота событий князь не может себе простить, поступок Рогожина воспринимается им как собственный смертный грех.
Мышкин не то чтобы не видит изнанки человеческой души, ее поврежденности грехом и одержимости злым духом, но не придает всему этому должного значения, в первую очередь рассчитывая на доброе начало, на возрождение человека. Исповедь Ипполита Терентьева — кульминационная в чрезвычайно важных «рождественских» сценах — актуализирует каппадокийскую идею таинственной единоприродной сущности людей и таинственного «неисследимого» воздействия одной человеческой воли на другую. В своем объективном пафосе исповедь Ипполита — как и поэма Ивана Карамазова «Великий Инквизитор» — не хула, а хвала Христу.
Ибо единственная христианская идея, которую Ипполит знает и чувствует, — идея о «добром семени», брошенном в «почву» человеческой души. Его исповедь — подтверждение того, что «доброе семя», брошенное в его душу «князем Христом», дало свои всходы. Его исповедь — диалог с князем.
Всем другим слушателям он бросает вызов, с Мышкиным он говорит. Вместе с тем бунт Ипполита с его логическим итогом — попыткой самоистребления — есть это он сам сознает неминуемое следствие неприятия им правды князя. Мышкина он воспринимает как Христа: знает правду его правды, но не любит его, хотя и желает ему довериться.
Три последние части романа вобрали в себя содержательную динамику Страстной седмицы. Впервые запись «Князь Христос» появилась в черновиках 9 апреля, в Страстной четверг, две идентичные — днем позже, в Страстную пятницу. В финале происходит уплотнение, сгущение эсхатологического ряда, который, однако, присутствует во всем тексте «Идиота».
Подлинная неожиданность финала — в композиционной постановке образов героев. У трупа Настасьи Филипповны рядом друг с другом Мышкин и Рогожин. Это единственный случай их пространственно-визуального уподобления.
Целый ряд деталей композиционная постановка образов, семантика жеста, единственное в своем роде обращение Рогожина к Мышкину: «парень» говорит об одном: в мире Рогожина и для Рогожина князь стал своим. Языческая стихия русского мира втянула в себя князя, уравняла героев финала в акте жертвенного заклания. В «бесцветном» лице Мышкина первой части есть некая недовоплощенность.
Русская жизнь дорисовала его лик.
Кроме этого, она ревновала Достоевского без повода, устраивала сцены, упрекала в отсутствии средств, скептически относилась к его творчеству. Этот брак разрушила болезнь, а потом и смерть Марии Дмитриевны, которая скончалась весной 1864 года. Позже Достоевский признается : Несмотря на то, что мы были с ней положительно несчастны вместе по ее странному, мнительному и болезненно фантастическому характеру , — мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг к другу. Как ни странно это, а это было так. Эти образы женщин с бледными щеками, лихорадочным взором и порывистыми движениями навеяны той, кто был первой и большой любовью писателя. На момент их встречи в 1861 году писателю было сорок лет, Сусловой — двадцать один. Полина, как ее звали домашние, не терпела намеков на свою красоту.
Хотя ей было чем похвалиться: фигурка хрупкая, однако с плавными, соблазнительными формами, тонкий овал, чистые и правильные черты лица. Вскоре у Достоевского и его поклонницы завязался роман. Дальнейшие их отношения можно охарактеризовать как "любовь-ненависть". Федор Михайлович постоянно слышал от Аполлинарии упреки, требования развестись со "своей чахоточной женой". Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям", — писал Достоевский в письме Надежде Сусловой, сестре Аполлинарии. Вместе с тем сам Достоевский оказался страшным ревнивцем и устраивал Сусловой сцены. Лицо его в моменты припадка ревности было отталкивающим, голос звучал визгливо и совершенно по-бабьи.
Вслед за ней в Европу поехал и писатель, но нагонять любовницу не торопился: играл в рулетку. Она разорвала отношения письмом. Достоевский вернулся в Россию, к постели умирающей жены. Их переписка с Сусловой длилась еще много лет. Анна Корвин-Круковская В 1864 году в редакцию журнала "Эпоха" пришли две повести, переписанные женской рукой и подписанные именем Юрия Орбелова. Писатель оценил дарование неизвестного автора. Вскоре произошло знакомство Достоевского с юной девушкой, скрывавшейся за псевдонимом — это была Анна Корвин-Круковская. Высокая, стройная, с длинными белокурыми волосами и лучистыми зелеными глазами девушка покорила писателя и едва не стала невестой.
Достоевский ценил и поощрял ее талант, однако мировоззрения обоих были несовместимы: хотя Достоевский одно время и увлекался социалистическими идеями, к 1860-м годам он все больше тяготел к религии и консерватизму. Она — чрезвычайно умна, развита, литературно образована, и у нее прекрасное, доброе сердце. Это девушка высоких нравственных качеств; но ее убеждения диаметрально противоположны моим, и уступить их она не может, слишком уж она прямолинейна. Навряд ли поэтому наш брак мог быть счастливым". Со своей стороны, Анна говорила: "Ему нужна совсем не такая жена, как я. Его жена должна совсем посвятить себя ему, всю свою жизнь ему отдать, только о нем думать. А я этого не могу, я сама хочу жить! Детской любовью в Достоевского влюбилась и младшая сестра Анны — Соня, которая спустя несколько десятилетий стала известна всему миру как выдающийся математик Софья Ковалевская.
А в романе "Идиот" появились сестры Епанчины.
В книгу вошли повести «Завтра была война», «А зори здесь тихие…» и роман «В списках не значился». Книги серии «Читаем по школьной программе» адресованы учащимся средней и старшей школы. Все произведения русской и зарубежной классики, которые необходимо изучить согласно обновлённому государственному образовательному стандарту, найдутся среди толстых красных корешков! Серия «Читаем по школьной программе» — это продолжение книжных серий «Читаем до школы» и «Книги для внеклассного чтения».
В конце подготовительных материалов к первой редакции романа появляются записи, сделанные на отдельном листе: «Он князь.
Юродивый он с детьми?! Эта заметка, ввиду особой ее важности, отмечена на полях особым знаком. Но кто это «он»? Вряд ли Идиот, т. Униженное существо». И чуть ниже: «Главное, зависть и гордость, раздраженное самолюбие».
Юродивый же улаживает раздор в генеральском семействе, вокруг него «целое стадо собралось» Там же. Он явно начинает претендовать на собирательную композиционную роль в романе. Именно здесь Юродивый и Идиот сливаются в одно лицо. Теперь в этом герое преобладает не гордость, а простота и смирение, он с детства «страсть к детям получил». После некоторых колебаний устанавливается и его возраст вначале Идиоту, как будущему Аркадию Долгорукову, девятнадцать, около двадцати лет : «Ему 26 лет». Достоевский колеблется, называя его то Иваном Николаевичем, то Дмитрием Ивановичем.
Но эта фигура, по-видимому, становится для автора главным лицом и в конце концов получает прежнее имя. Идиотово лицо». По свидетельству А. Достоевской, в декабре 1867 г. Достоевский «начал диктовать новый роман, старый брошен» Достоевская А. Дневник 1867 года.
Однако подготовительные материалы к окончательной редакции сохранились лишь начиная с марта 1868 г. Этот промежуток между декабрем 1867 и мартом 1868 г. Можно лишь утверждать, что к марту 1868 г. Бесспорно лишь одно: он мыслится теперь как лицо положительное. Неоднократно упоминается о кротости, всепрощении Князя. Он «действует по чувству непосредственной христианской любви».
Главное убеждение Князя: «что экономическое учение о бесполезности единичного добра есть нелепость. И что все-то, напротив, на личном и основано». Это тот же тип христианско-праведной натуры, который уже мелькал в материалах первой редакции, но укрупненный, композиционно тверже поставленный. В нем сохранилось кое-что от прежнего Идиота: забитость, испуганность, приниженность. В отношении себя он убежден, что он идиот. Немаловажны авторские объяснения замысла в переписке Достоевского.
В письме от 31 декабря 1867 г. Майкову: «Давно уже мучила меня одна мысль, но я боялся из нее сделать роман, потому что мысль слишком трудная и я к ней не приготовлен, хотя мысль вполне сообразительная и я люблю ее. Идея эта — изобразить вполне прекрасного человека. Труднее этого, по-моему, быть ничего не может, в наше время особенно». Полнее характеристика в письме С. Ивановой: «Главная мысль романа — изобразить положительно прекрасного человека.
Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь. Все писатели не только наши, но даже все европейские, кто только ни брался за изображение положительно прекрасного, — всегда пасовал. Потому что это задача безмерная. Прекрасное есть идеал, а идеал — ни наш, ни цивилизованной Европы еще далеко не выработался. На свете есть одно только положительно прекрасное лицо — Христос, так что явление этого безмерно, бесконечно прекрасного лица уж конечно есть бесконечное чудо». Показательно, что выражение «идеи» произведения связывается всецело с образом главного героя.
Достоевский как художник своим романом подключается к этим поискам. В начале материалов ко второй редакции Достоевский много размышляет о характере любовных отношений персонажей и о месте в них Князя. Но роман о страсти явно не складывается, автор испытывает какие-то затруднения, что-то его мучает, не удовлетворяет. Ставя задачу сделать лицо героя симпатичным читателю, Достоевский вспоминает Дон Кихота Сервантеса и Пиквика Диккенса. Они возбуждают симпатии как добродетельные люди тем, что смешны. Писатель же хочет создать серьезного добродетельного героя: «Герой романа Князь если не смешон, то имеет другую симпатичную черту: он невинен!
И чуть ниже эта особенность Князя трижды усилена: Аглая «вся сердцем отдалась князю, потому что он невинен», Настасье Филипповне жаль Князя, «потому что он невинен», она в конце концов понимает «глубину невинности Князя». Большую роль в жизни Князя играет детский клуб. Предполагается и смерть Князя. Превращение великого грешника в «невинное» лицо, в сущности, никак не подготовлено ранними записями. Под воздействием творческого наития Достоевского, по его собственному признанию, «как на рулетке», с головой бросился в идею, которая его всегда волновала: «Идея романа — моя старинная и любимая, но до того трудная, что я долго не смел браться за нее, и если взялся теперь, то решительно потому, что был в положении чуть не отчаянном». Вслед за троекратным напоминанием о «невинности» Князя следует столько же раз повторенная запись: «Князь Христос».
Структура «Идиота» определена автором в записи от 8 апреля 1868 г. Князь только прикоснулся к их жизни. Но то, что бы он мог сделать и предпринять, то все умерло с ним. Главный-то сюжет и надо обделать, создать ». Существуют разные точки зрения на то, насколько формула «князь Христос» коррелирует с общим замыслом автора и его исполнением в романе, насколько применима она к получившемуся художественному целому. Так, в комментариях Полного собрания сочинений Ф.
Достоевского в 30 т. Ряд исследователей считает, что обозначение «князь Христос» — прямая «авторская характеристика» героя, основополагающая «мифологема», создающая текст Г. Ермилова и др. Наоборот, сторонники «демифологизации» образа Мышкина В. Борисова указывают на то, что замысел романа претерпевал радикальные изменения в ходе его воплощения. Поэтому безоговорочное применение к Мышкину первоначально установочного определения, возникшего на одном из этапов работы, но затем исчезнувшего и не фигурирующего в окончательном тексте, представляется неоправданным А.
Ермилова Г. В ходе работы над романом Достоевский заметил, что «целое» выходит «в виде героя». С его фигурой он связывал «главную тему» произведения, формулировал: «главная задача: характер Идиота. Его развить. Вот мысль романа». Центральная роль образа Мышкина подчеркнута названием произведения, проницательные читатели, близкие к писателю, различали «оригинальную задачу в герое» А.
В современном восприятии больше всего разночтений в понимании именно Мышкина, его миссии и судьбы. Найдены возможные прототипы Мышкина, толкователи обращали внимание на заметный автобиографический элемент в образе: писатель наделил героя своей болезнью, в ряде эпизодов из уст Мышкина звучат идеи, близкие самому писателю. Зандер, Н. Перлина, Арп. Однако этих определений явно недостаточно, так как они не объясняют полностью сложный, многозначный образ. Среди романов «великого пятикнижия» «Идиот» выделяется тем, что в центре его стоит фигура «положительно», «вполне прекрасного человека», и произведение это моноцентрично.
Мережковскому, образ Мышкина — ответ-противовес Раскольникову; ср. Тем не менее «странный образ» В. Розанов , «странный герой» Мочульский , Мышкин задает не одну загадку уже своим характером — и внешними признаками, и глубинным содержанием, не сразу открывающимся на страницах романа. Прежде всего образ строится и подается художником по принципу аномалии, отклонения от обычной нормы, и на это настраивает читателя уже заостряющее аномальность героя название романа. Нельзя не согласиться, что «слово идиот в романе Ф. Достоевского можно назвать мерцающим в силу значительного количества оттенков в его семантике» Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы.
Иваново, 1999. Лишь в самую последнюю очередь имеется в виду значение «душевнобольной», «помраченный рассудком»; в таком смысле слово употреблено в конце предпоследней главы и вложено в уста доктора Шнейдера. Отклонением от расхожей нормы делают Мышкина его исключительная доброта и бескорыстие, его нравственная чистота и невинность, предельные искренность и открытость в общении, детскость. Парадоксальное несоответствие, противоречие пронизывают образ изначально: Лев, но — Мышкин!.. Душевная гармония, способность быть счастливым и радоваться жизни, любовь к людям, общительность и — болезнь, постоянно подстерегающая героя, припадки эпилепсии, которые приносят не только «высочайшие минуты» сверхзнания, но и «отупение, душевный мрак, идиотизм». Уже первый портрет князя свидетельствует о несоответствиях и аномальности: лицо «приятное, тонкое и сухое, но бесцветное»; во взгляде глаз «было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь»; в одежде «все не по-русски» «что годилось и вполне удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России» — герой зябнет в вагоне поезда в хмурое утро, подъезжая к Петербургу.
Даже если соглашаться с тезисом о решающей роли формулы «князь Христос» в построении образа Мышкина, нельзя обойти очевидное: в сочетании двух обозначений также заключено противоречие, слово князь снижает высокое имя Иисуса Христа. Ценностная ориентация образа, определенная автором в письмах к С. Ивановой и А. Майкову, сохраняется на протяжении всего романа. Вместе с тем у Достоевского свои правила созидания характера, они действуют и по отношению к «положительно прекрасному» герою. Подтягивание его до буквального христоподобия или до какой-нибудь последовательно проведенной миссии — проповедника-вероучителя, общественного деятеля, инициатора филантропических проектов — не имеет оснований.
В Мышкине нет ни святости, ни тех возможностей, которые присущи Христу как Сыну Божьему. Замыслы сделать героя проповедником или общественным деятелем отпали в ходе создания романа. Следы их можно обнаружить: фраза князя «Теперь я к людям иду... Однако часто приводимая в разборах фраза не обязательно носит символический смысл и предвещает широкое общественное поприще героя, а ирония, пронизывающая сцену представления Мышкина-жениха светскому обществу, говорит скорее о сознательной авторской компрометации князя в роли проповедника — не в этом его призвание. Лев Николаевич Мышкин явно не укладывается в благостный, сусальный образец идеального проявления, не обладает он и иконописным ликом. По оценке Вяч.
Иванова, он «и глупец, и мудрый провидец». Как бы отвечая на тенденцию идеализировать героя, М. Джоунс в статье 1976 г. Но противоречит ли это всё мысли Достоевского? Ведь «идеал — ни наш, ни цивилизованной Европы — еще далеко не выработался». И не состоит ли «оригинальная задача в герое» для писателя как раз в показе в Мышкине самого реального, живого воплощения «положительно прекрасного» содержания в земном человеке, того образца, который наиболее возможен в конкретных условиях, когда идеал только вырабатывается?
Аномальная оболочка образа, облик «идиота» и «чужеземца» Вяч. Иванов служат условием выполнения этой задачи, удостоверяют фигуру героя-«чудака». Дополнительными ресурсами художественной реализации образа-аномалии служат детскость героя и смешное в его облике и поведении. По отношению к Мышкину часто звучат определения: «совершенный ребенок», «младенец», Ипполит констатирует: «... Доктор Шнейдер, говоря об инфантильности своего пациента, фактически ставит диагноз, видит в этой особенности «Леона» скорее болезненное отклонение. Герой, однако, не огорчается, не спорит и с радостью соглашается — для него эта особенность его нравственно-психического склада приемлема.
А после истории с ежом «с упоением» признается: «Какие мы еще дети, Коля! Не медицинский диагноз имеет в романе определяющее значение, а скорее евангельская заповедь: «будьте как дети» ср. И такие качества ребенка, как невинность, непосредственность, открытость миру, «необыкновенная наивность внимания» органически присущи герою, так же как и беззащитность перед грозными напастями взрослого бытия. Собственные уязвимые черты Мышкин и сам сознает и обосновывает как неизбежность или даже необходимость. Князь часто воспринимается окружающими как «смешной характер» слова Аглаи , с этим связана как будто его неуверенность в себе: «Я имею жест всегда противоположный, а это вызывает смех и унижает идею», «Я всегда боюсь моим смешным видом скомпрометировать мысль и главную идею». Вспомним, как упорно «ординарность» Ганечка Иволгин настаивает: «Я смешным быть не хочу; прежде всего не хочу быть смешным».
Однако Мышкин, признавшись, что в иных ситуациях боится быть смешным, тем не менее формулирует целое обоснование, почему не надо бояться смеха над собою: «Нечего смущаться и тем, что мы смешны, не правда ли? По его мысли, законченное, заданное «совершенство» безжизненно, не имеет перспективы развития и — наоборот — становящийся «живой материал» в какие-то моменты естественно смешон. Смех в мире Достоевского — сила жизни, и Мышкин выступает невольным теоретиком этой истины, хотя вполне чуток к «хихиканью» толпы, смеху «ординарностей», часто с такой реакцией сталкивается. Этот принцип поведения в романе предлагается как испытание и персонажам, и — в конечном счете — читателям. Отстаиваемая позиция эксцентрична, особенна, соответствует герою- аномалии, но, по-видимому, не чужда и автору. Вложив в уста Мышкина в эпизоде смотрин свои идеи, писатель, по сути, идет на самоиронию.
В начале же третьей части повествователь утверждает: «Изобретатели и гении почти всегда при начале своего поприща а очень часто и в конце считались в обществе не более как дураками... Ассоциации же с Дон Кихотом, присутствующие в романе, усиливают, возводят в принцип «странные» идеи и поступки героя-аномалии. Другое дело, что смешное, сопровождающее Льва Мышкина, не имеет однозначно комического характера, входит в рамках художественного целого как элемент в трагикомическое освещение героя, неотделимо от общей трагедии. Образ Мышкина строится на противоположностях, характер героя несет в себе растянутый диапазон возможностей, часто полярных. Это вообще свойственно центральным фигурам в пятикнижии Достоевского, в т. Мышкин повторим еще раз характеристику Вяч.
Иванова «и глупец, и мудрый провидец». Окружающие осознают, наблюдая за ним: «... Ипполит рассуждает: « Он или медик, или в самом деле необыкновенного ума и может очень многое угадывать». Но князь часто движим эмоциональными тяготениями и «ум сердца» ставит над головным умом.
Достоевский Федор Михайлович: Идиот
| Второй выпуск проекта «Великое пятикнижие Федора Достоевского» посвящен роману «Идиот» | Здесь Вы можете послушать без регистрации аудиокнигу Идиот, автором которой является Федор Достоевский. |
| Читать бесплатно книгу «Идиот» Федора Достоевского полностью онлайн — MyBook | В честь 200-летия со дня рождения Фёдора Михайловича Достоевского, мы представляем вашему вниманию подкаст по роману «Идиот». |
| Фёдор Достоевский: Идиот | Роман Фёдор Михайлович начал ещё в 1867 году, осенью – Самые лучшие и интересные новости по теме: Достоевский, Мышкин, Суть на развлекательном портале |
| Величайшему роману Федора Михайловича Достоевского «Идиот» – 155 лет! | «Идиот» – роман великого русского писателя, мыслителя, философа и публициста Федора Михайловича Достоевского (1821-1881). |
Театр «Приют комедианта» поставит спектакль «Идиот»
Об этом он заявил, встречая в прославленном театре потомков русского классика Федора Достоевского. Полную версию аудиокниги "Идиот" автора Федор Достоевский, вы можете скачать ниже по ссылке с Yandex disc или с Cloud Mail. И как это воспринялось другими людьми, и что из этого получилось мы можем прочесть в романе Достоевского "Идиот". Федор Достоевский Идиот.
Идиот. Федор Достоевский 2020 слушать онлайн
Глава III Мышкин сообщил генералу, что пришел к нему без какой-либо цели — только потому, что жена Епанчина — его дальняя родственница. Епанчин напомнил Гане, что сегодня вечером Настасья Филипповна «скажет последнее слово». Ганя ответил, что его мать и сестра против этого брака, так как считают Настасью неприличной женщиной. Ганя показал фотографический портрет, который дала ему Настасья. Князь с любопытством посмотрел на портрет и сообщил, что ему о ней рассказывал Рогожин. Ганя спросил у Мышкина, женился бы Рогожин на Настасье Филипповне. Князь ответил, что женился, но «чрез неделю, пожалуй, и зарезал бы ее». К Александре посватался Афанасий Иванович Тоцкий, «человек высшего света, с высшими связями и необыкновенного богатства». Но делу мешал один случай. Когда девочке исполнилось 12 лет, Тоцкий нанял ей гувернантку, ее обучали грамоте, искусствам. Вскоре к Насте в деревню начал наведываться сам Тоцкий.
Но пять лет назад девушка узнала, что он собирается жениться. Настасья Филипповна явилась к Тоцкому и с презрением сказала, что не допустит брака. Тоцкий поселил девушку в Петербурге. Теперь же, во избежание скандала, он предложил Настасье Филипповне сначала выйти замуж за Ганю, пообещав дать 75 тысяч рублей. Добродушные рассказы князя всех смешат. Когда заговорили о смертной казни, Мышкин рассказал историю о человеке, приговоренном к смертной казни расстрелянием. Через 20 минут после прочтения наказания было прочтено помилование и назначена другая мера. Но в эти 20 минут он думал, что сейчас его жизнь закончится. А если бы он не умер, то ценил жизнь, «минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил». Это сильно впечатлило князя.
Князь сказал, что Аглая красива почти так же, как Настасья Филипповна, портрет которой он видел. Их квартира находилась на третьем этаже. Тут жил отец Гани — отставной генерал Иволгин, мать, сестра, младший брат — 13-летний гимназист Коля, квартирант Фердыщенко. Генерал Иволгин всем постоянно врал. Он тут же рассказал Мышкину, будто носил его маленького на руках, знал его отца. Мать и сестра Гани обсуждали, что сегодня вечером решится, выйдет ли Настасья Филипповна за него замуж.
Аделаида Ивановна Епанчина — средняя из сестёр Епанчиных, 23 года. Увлекается живописью. Помолвлена с князем Щ. Аглая Ивановна Епанчина — самая младшая, самая любимая и самая красивая из сестёр Епанчиных. Язвительная, избалованная, но абсолютный ребёнок. За ней ухаживает Евгений Павлович Радомский. Впоследствии вышла замуж за польского графа. Семейство Иволгиных: Ардалион Александрович Иволгин — генерал в отставке, отец семейства. Лгун и пьяница. Гаврила Ганя Ардалионович Иволгин — амбициозный чиновник среднего класса. Он влюблён в Аглаю Ивановну. Николай Коля Ардалионович Иволгин — младший брат Гани, которому в начале произведения — 13 лет, а в конце романа — 16. Варвара Ардалионовна Птицына — сестра Гани Иволгина. Решительно выступает против женитьбы брата на Настасье Филипповне. Умелая интриганка , вхожа в дом Епанчиных, для того, чтобы свести вместе Аглаю с Ганей. Иван Петрович Птицын — ростовщик , муж Варвары Ардалионовны. Другие значимые лица: Фердыщенко — снимает комнату у Иволгиных. Сознательно играет роль клоуна. Афанасий Иванович Тоцкий — обеспеченный человек. Растлил, а затем содержал Настасью Филипповну после смерти её отца. Даёт за ней приданое 75 тысяч. Ипполит — чахоточник , друг Коли. Считает себя великим человеком. Не может дождаться смерти, ожидаемой им уже два месяца. Келлер — боксёр , «автор знакомой читателю статьи», «действительный член прежней рогожинской компании», поручик в отставке. Шафер на несостоявшейся свадьбе Мышкина. Лукьян Тимофеевич Лебедев — чиновник , «дурно одетый господин», «сорока лет, крепкого телосложения, с красным носом и угреватым лицом», отец большого семейства, сильно пьющий и подобострастный.
Немаловажную роль в истории играют следующие персонажи. Семейство Епанчиных. Жена генерала Епанчина Лизавета Прокофьевна приходится Мышкину тёткой. У Епанчиных три дочери. Младшую — Аглаю — Настасья Филипповна хотела выдать замуж за Мышкина. Семейство Иволгиных. Глава семьи Иволгиных — отставной генерал, лгун и пьяница. Его сын Ганя желает жениться на Аглае Епанчиной. Дочь Иволгиных Варвара замужем за ростовщиком Иваном Птицыным.
В "Дон Кихоте" больше юмора и посмеивания над приключениями героев, а в "Идиоте" все всерьез и ценой каждому шагу героев являются их жизнь и здоровье. Да, и читается "Идиот" весь несмотря на размер произведения несколько легче в плане красоты языка , чем первый том "Дон Кихота".
Фёдор Достоевский «Идиот»
Из всех романов Фёдора Михайловича Достоевского именно "Идиот" вызывает у меня самый широкий диапазон эмоций! Жорж Лампен и Анджей Жулавский, Акира Куросава и Анджей Вайда, отечественные Пырьев и Бортко. Вы будете получать письма о лучших книгах ЭКСМО, узнаете первыми о скидках, удивитесь литературным новостям и интригующим фактам из жизни писателей, насладитесь занимательными тестами. Романом «Идиот» Достоевский доказывает, что красоте присуща не только одухотворяющая, но и губительная сила.
Фёдор Достоевский «Идиот»
Роман русского писателя и философа XIX века Федора Достоевского «Идиот» (1868) рассказывает о русском князе Мышкине, который возвращается в Россию после пребывания в санатории и оказывается втянутым в любовный треугольник с двумя женщинами. В честь 200-летия со дня рождения Фёдора Михайловича Достоевского, мы представляем вашему вниманию подкаст по роману «Идиот». Рецензия на роман Федора Достоевского «Идиот». В одной из мрачных комнат романа «Идиот» висит копия картины Ганса Гольбейна «Христос в гробу».
Федор Достоевский «Идиот»
Достоевский поднимает, как и,….
Мышкин — посередине как посредник между ними не могут друг без друга, но и не сходятся друг с другом навечно. Важно, что пребывание этой троицы в Москве Достоевский описывает как-бы со стороны, с чужих слов, будто пересказывает услышанное. Это обстоятельство исследователями толкуется по-разному, я же предполагаю, что здесь обозначается отказ подробно описывать процесс акт оформления, то есть конституирования ego — центра. Почему так, сказать определенно трудно, но, скорее всего, Федор Михайлович просто не видит механики этого процесса и заключает в черный ящик то, что во время него происходит. Он как-бы говорит: вот в некотором состоянии сознания в Москве каким-то образом происходит оформление своего чистого Я ego — центра ; как это происходит — неизвестно; известно лишь, что это самоконституирование осуществляется на фоне присутствия внешнего полюса бытия и сущего, — присутствия в такой форме, в какой иначе и невозможно. Другим возможным объяснением мимолетности взгляда писателя на события в Москве может быть его нежелание излишне затягивать повествование второстепенными сценами, напрямую не связанными с основной идеей произведения. Дело в том, что ego — центр в Швейцарии не обладал свойством субстанциональности, он был чисто вымышленный, нафантазированный: князь в то время принял существование некотого ego — центра, но у него не было никаких оснований для этого. Теперь же, после обращения взора в реальную жизнь, он получил такое основание наследство и уже на этой основе направился схватывать новый, субстанциональный ego — центр.
Надо сказать, что этот акт глубоко рефлексивен, и его выполнение должно означать постепенное вхождение князя в феноменологическую установку сознания. Со своей стороны, это движение, строго говоря, невозможно без наличия ego — центра, который его и обеспечивает. Достоевский, судя по всему, решил разбить этот замкнутый круг, предположив, что вначале ego — центр выдвигается в качестве гипотезы как фантазия. Далее, происходит обращение к реальности этого Мира, где эта гипотеза обосновывается и берется уже в качестве постулата, пока без протыкания оболочки рефлексии. И только имея постулированный ego — центр субъект решается к приближению к самому себе, к рефлексии. Сразу же по прибытию из Москвы в Питер, при выходе из вагона поезда он будто бы увидел «горячий взгляд чьих-то двух глаз», однако «поглядев повнимательнее, он уже ничего более не различил» гл. Здесь мы видим, что у Мышкина возникает своего рода галлюцинация, когда ему начинают мерещиться некие явления, которые то ли существуют, то ли нет. Это похоже на то рефлексивное состояние, в котором сомневаешься в увиденном: то ли видел саму реальность, то ли ее блик. Далее, через некоторое время князь приходит в дом Рогожина, который он нашел чуть ли не по наитию; этот дом он почти что угадал.
В этом месте сразу же возникает ассоциация с действиями во сне, когда вдруг приобретаются почти сверхестественные возможности и начинаешь совершать вещи, казалось бы, невозможные в состоянии бодрствования, нисколько не подозревая в их неестественности. Подобно этому представляется и угадывание дома Рогожина среди многочисленных строений Петербурга как нечто неестественное, точно Мышкин стал немного волшебником или, точнее, будто он оказался в некоем сне, в котором наблюдаемая реальность теряет свою материальность и превращается в феноменальный поток сознания. Этот поток начал довлеть уже на вокзале, когда князю привиделась пара глаз, смотрящих на него, но в полной мере он стал выражаться по мере того, как наш герой приближался к дому Рогожина. Присутствие в реальном сознании с флуктуационными прыжками внутрь рефлексии постепенно сменяется ситуацией, когда эти флуктуации усиливаются, увеличиваются по времени и, наконец, когда князь очутился внутри дома, прыжок вдруг разросся до такой степени, что стал устойчивым, и, наряду с реальностью, обозначился как самостоятельный факт мышкинского существа. Это еще не значит, что князь полностью погрузился в рефлексию; он еще отдает себе отчет в том, что реальность не зависит от него, самостоятельна как субстанциональная сила, но он уже знает о существовании Мира с точки зрения «феноменологических скобок» и вынужден принимать это вместе с самой реальностью. Это выразилось в первую очередь в том, что прежние неясные, мимолетные галлюцинации теперь, в доме Рогожина, приобрели достаточно ясные очертания, и он увидел те же глаза, которые причудились ему на вокзале, — глаза Рогожина. Конечно, сам Рогожин не стал признаваться, что он и вправду подсматривал за князем, и поэтому у читателя остается некоторое ощущение, что тот на вокзале действительно галлюцинировал, но сейчас фантомные глаза материализовались и перестали быть мистически-потусторонними. Проще и последовательнее рассматривать этот эпизод как результат того, что именно князь изменился в своем сознании и повествователь, излагающий события от третьего лица, просто без комментариев выдает поток событий в новом ракурсе видения. Далее, князь перестает контролировать то, что сам осуществляет.
Это показано на примере темы с ножом гл. Здесь объект нож появляется в поле зрения субъекта князя неожиданно, без его усилий и намерений. Создается впечатление, что субъект перестает контролировать ситуацию и теряет свою активность, теряет себя. И тут же получает предупреждение не увлекаться этим делом, предупреждение в форме картины с убиенным Христом. Эту картину Гольбейна Мышкин видел еще заграницей, а здесь, у Рогожина, он встретился с ее копией. В этом месте, наверное, можно было бы поспекулировать насчет того, что в Базеле находился подлинник картины, а в России — ее копия. Но думается, что Достоевский этому обстоятельству не уделял большого значения, ему важнее было еще раз показать герою что-то существенное, имеющее непосредственное отношение к ходу действия. Более того, все его истерзанное тело вселяет великое сомнение, а сможет ли он воскреснуть через три дня, как того требует Писание. Я позволю себе воспользоваться этой идеей, поскольку именно она, видимо, и является здесь главной для Достоевского, поскольку, по сути, является напоминанием о существовании природы, реального Мира, законы которого настолько сильны, что удерживают в своих рамках даже того, кто призван из них вырваться.
И тем более все это относится к простому смертному Мышкину. Для него эта картина появляется после приобретения рефлексивной установки сознания и призывает не углубляться в свое бездонство, не отрываться от реальности, не входить в солипсизм. Она как-бы говорит: «князь, бди! Эта линия еще более усиливается на фоне того, что тема смерти в романе, как это было выяснено выше, должна показать ограниченность человеческого существа и должна удерживать его от представления себя как всеобъятной и всемогущей бесконечности. Действительно, выйдя из дома Рогожина с рефлексивным видением Мира и предостережением об опасности, таящейся в этом, князь побрел по городу почти что не как плотский человек, а как тень и уподобился нематериальному фантому, который есть чистый феномен чьего-то сознания. Очевидно, он превратился в феномен собственного сознания, в свое собственное отображение. Он уже не он, а иной, перестающий давать отчет о своих действиях, будто кто невидимый водит его за руку. При этом дается его представление о последних секундах перед эпилепсией, наступление которой он вдруг стал ожидать: в эти секунды «ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось». Фактически здесь речь идет о дотрагивании до своего чистого Я, так что в момент эпилепсии по мнению князя происходит отождествление со своим чистым бытием, когда «времени больше не будет», поскольку оно, чистое бытие, или, другими словами, чистое Я, трансцендентальное ego, ego — центр все это одно , временит самое себя и уже только поэтому не может находиться во временном потоке как не может нечто находиться в самом себе, то есть обозначать место своего присутствия относительно самого себя.
Позднее Гуссерль и Хайдеггер придут к тому же, рассматривая бытие человека как самоовременение [8]. Перед эпилепсией, то есть в пограничном состоянии, с позиции которого чистое Я уже виднеется, хотя и не кажится в явном виде, Мышкин приходит к выводу: «Что же в том, что это болезнь? Иными словами, здесь герой приходит к утверждению высшего момента жизни в самоотождествлении со своим чистым бытием; смыслом жизни оказывается обращение на самого себя, своеобразная медитация; такая рефлексия, в которой происходит бесконечнократное отображение себя в себе, когда теряется дифференция между самоидентифицирующим центром и тем, что этот центр призван сравнивать с собой; трансцендентальные субъект и объект у него сливаются в одну точку и превращаются в Абсолют. Получается, что Мышкин перед эпилепсией склонен стать центром конституирования всего этого Мира, он забыл или не понял, или не воспринял предупреждение картины Гольбейна. Но как же тогда быть с Н. Этот внешний полюс как некая значимость, достойная познавания, грозит ускользнуть от него, и весь его проект оказывается под угрозой срыва. Иными словами, перед ним встает задача выхода из сложившейся ситуации, то есть задача обоснования бытийной значимости Н. Всматриваясь в эту фразу повнимательнее, легко заметить удивительную вещь: у бытия заметьте, не существования! Как это может быть такое, что бытие не сущее , предельная смысловая обобщенность, обладает законом, то есть правилом, которому оно подчиняется.
Ведь такое правило есть не что иное, как некая осмысленность, и тогда получается, что предельный смысл подчиняется осмысленности. Если даже допустить, что эта осмысленность предельная, то все равно выходит абсурд: предельность подчиняется самой себе, то есть обозначает себя как низшее относительно самой себя. Все эти противоречия снимаются, если «закон бытия» рассматривать как «закон привхождения бытия в сознание», иными словами, «закон познавания бытия», которое сразу отсылает к «способу познания бытия». Последнее уже лишено всяких противоречий и нелепостей. В этом случае все становится ясным и понятным: сострадание, или жаление представляет собой ввергание в чужую душу, принятие ее переживаний как своих собственных. Сострадание предполагает сливание человеческих эмоций в одно целое, в единый живой организм и именно через него, по замыслу Мышкина-феноменолога, происходит снятие различия между каждым индивидуальным ego-центром для всех людей, так что внутреннее и внешнее бытие для каждого субъекта и для князя тоже сливаются в одно целое. Нахождение в состоянии рефлексии перестает угрожать общему проекту. Необходимо лишь откорректировать ближайшие цели: теперь следует познавать не внешний мир, а внутренний, и только затем, через операцию жаления, перейти к обобщению на людское сообщество, то есть на все мироздание. По большому счету, все это есть выражение фихтеанства князя, с той лишь только разницей, что у Фихте задача трансценденции разрешалась с помощью свободы воли, а у Мышкина как это представлено Достоевским — с помощью экзистенциала жаления, который у Хайдеггера в XX в.
Перейдет в экзистенциал заботы. В целом, мы имеем следующее: князь Мышкин придумал решил , что надо улучшить Мир. Это улучшение он стал осуществлять путем его познавания. Закономерно этот процесс сменился на стремление в первую очередь увидеть познать свое чистое Я, с позиции которого по замыслу князя только и можно корректно и последовательно осуществить свою миссию. И вот в этом состоянии он двигается за знакомой парой глаз гл. II , пока они не материализуются в Рогожина, который занес над ним нож, видимо — тот самый, который «прыгал» и в его, мышкинские, руки и который ассоциируется у нас, читателей, с неподчинением воли субъекта. Эта независимость как что-то неотвратимое нависло над князем и готово было доказать свое всевластие над ним, но он воскликнул «Парфен, не верю! Князь находился в глубокой рефлексии это мы выяснили выше и в этом состоянии он отказался воспринять как реальность нависшую над ним опасность. Для него весь Мир стал представляться как феноменологический поток чистого сознания, лишенный материальной субстанциональности.
Поэтому он и не поверил в реальность попытки Рогожина его убить: он не тому не поверил, что Парфен настроен серьезно и не шутит, а тому не поверил, что Парфен с ножом реальный, не вымышленный. Его предварительные ощущения, что Рогожин хочет его убить, усилились до представления о том, что Рогожин — результат только лишь его собственных ощущений и восприятия этих ощущений его собственным сознанием. Как только это произошло, как только он обозначил свою безнадежную погруженность в себя, так сразу же Достоевский ввергает его в эпилептический припадок. Непосредственно перед этим сознанию Мышкина предстает «необычайный внутренний свет», а затем «сознание его угасло мгновенно, и наступил полный мрак». Получается, что хотя князь перед припадком стремился к центру конституирования, к чистому Я, и во время эпилепсии в первый ее момент он, судя по всему, его достигает когда он видит «необычайный внутренний свет» , но сразу же после этого уходят все мысли и образы, так что достигнутый центр перестает быть центром. Следовательно, в движении к самому себе существует момент потери всего, в том числе и потери самого себя; при этом этот момент приходит сам, без желания субъекта, обозначая тем самым потерю любой активности субъектом, отрицание субъектом самого себя, так что движение к ego-центру заканчивается полным обвалом, потерей цели и потому оно, это движение, является ложным, ошибочным. Иными словами, Достоевский показывает, что выбранный Мышкиным способ гармонизации улучшения Мира оказывается негодным, приводящим в никуда, в ничто. Познавание своего ego-центра ничего не дает и для достижения поставленной цели требуется новая попытка в новом направлении. Павловск — это какое-то новое состояние сознания, отличающееся от питерского, но стоящее недалеко от него.
А поскольку в петербургский период мы видели Мышкина и в естественной установке сознания первая часть романа и в состоянии солипсизма гл. II , то павловское состояние должно несколько отличаться и от того, и от другого, то есть должно находиться между ними. Иными словами, в Павловске наш герой в равной мере принимает существование внешнего и внутреннего, не становясь в какую-то одностороннюю позицию. Мышкин начинает новую попытку реализации своего проекта уже в качестве дуалиста. Для начала заметим, что сумасшедшим, идиотом называют не только Мышкина, страдающего периодическим расстройством рассудка, но и вроде бы психически здоровых Н. В их сторону иногда то один, то другой персонаж кидает что-то вроде «она сумасшедшая» и т. В частности, в отношении Н. Что бы это сумасшествие могло означать? Лаут в [9] склоняется к тому, что у Достоевского во всем его творчестве прослеживается «жестокая формула»: всякое мышление — болезнь, то есть сумасшедший — тот, кто мыслит.
Не знаю, как насчет всех вещей Федора Михайловича, но в «Идиоте» ситуация видится несколько иная. Действительно, представляется не случайным, что эпитет «сумасшедший» и т. Епанчин и Мышкин — в сторону Н. И поскольку «сумасшедший», «ненормальный» в нашем сознании автоматически позиционируется как отличный от других, то это отличие должно заключаться в противопоставлении обычной реальности. Сумасшествие в произведении обозначает не столько мышление, как это полагал Лаут, сколько то, что персонаж с таким свойством имеет непосредственное отношение к идеальной стороне Мира, что его плотская форма — это лишь видимость, не отражающая его содержание, а само содержание — не плотское, не вещественное, — в том смысле, что не имеет к этому никакого сущностного отношения. Вот и дуализм Мышкина вылился в его расслоение на два противоположных по духу двойника — Евгения Павловича Радомского и Ипполита. О двойниках в «Идиоте» написано довольно много, и все сходятся на том, что Ипполит — двойник князя. То, что это и в самом деле так, нет никаких сомнений. Ведь он, как и князь, периодически галлюцинирует, пребывает в самом себе и эту свою рефлексию выдает как нечто значительное, так что этот туберкулезник представляется тем двойником, который характеризует рефлексивную сторону Мышкина.
В то же время практически никто не отмечал, что двойником является также и Евгений Павлович. Только он уже представляет собой не олицетворение рефлексии, а, напротив, демонстрирует свою устремленность на жизнь как она есть в своей прагматичной правдивости. Евгений Павлович — это тот двойник, который родился от реальной части сознания Мышкина. От сказанного можно поморщиться: уж как-то быстренько и простенько все это выдано. А где доказательства — спросит уважаемый читатель, — и почему это князь стал именно дуалистом, и почему от него «вышли» два двойника а не три, четыре…десять? Вопросы законные, но адресованы они должны быть не к тому, кто расшифровывает, а к тому, кто зашифровывал. Я же просто констатирую факты, которые сводятся к тому, что после впадения героя в эпилепсию и отъезда его в Павловск, на сцене повествования рядом с Мышкиным появляются два героя с противоположными устремлениями и характерами, напоминающими самого Мышкина в разные периоды времени: Евгений Павлович напоминает его в первой части романа, когда он хорошо и здраво говорит о совершенно разных, но безусловно реальных вещах, касающихся и характеров людей, и взаимоотношений между ними, и российских порядков; Ипполит же напоминает князя в первых пяти главах второй части романа с его тенями и стремлением воспринимать весь мир в феноменологических скобках.
Люди, которым пытается помочь князь, губят себя на его глазах. Отвергая его, общество отвергает возможность спастись. С сюжетной точки зрения роман предельно трагичен. Экранизации и театральные постановки К сюжету романа роману «Идиот» обращались многие режиссеры кино и театра, композиторы. Драматические инсценировки начинаются уже с 1887 года. Одной из самых значительных театральных постановок версий романа Достоевского стал спектакль 1957 года, поставленный Георгием Товстоноговым в Большом драматическом театре в Петербурге. В роли князя Мышкина выступал Иннокентий Смоктуновский. Первая экранизация романа относится к 1910 году, периоду немого кино. Автором этого короткометражного фильма стал Петр Чардынин. Выдающейся киноверсией первой части романа стал художественный фильм Ивана Пырьева «Идиот» 1958 , где роль Мышкина сыграл Юрий Яковлев. Одна из лучших зарубежный экранизаций романа — японская чёрно-белая драма «Идиот» 1951 режиссера Акиры Куросавы. Самой подробной и максимально приближенной к первоисточнику киноверсией романа является многосерийный фильм Владимира Бортко «Идиот» 2002 , роль Мышкина исполнил Евгений Миронов.
Достоевский 1821—1881 [Мир Достоевского]». В подборку вошли копии текстов произведений писателя и материалов о его жизни и творчестве. Цикл лекций «Фёдор Достоевский — разговор о ценностях» стартовал 19 февраля 2021 года. В Президентской библиотеке регулярно проводятся интерактивные уроки и видеолекции, подробная информация о которых доступна на портале учреждения в разделе «Мультимедийные уроки» и в рубрике «Видеолекторий — школе» , где представлены записи прошедших лекций и открытых уроков.
Достоевский Федор - Идиот
«прекрасно-положительный человек», как называет его сам Достоевский. Федор Достоевский «Идиот». 8. его сиятельства, — всё способствовало настоящим и грядущим успехам и устилало жизнь его превосходительства розами. Министр культуры Анатолий Маркевич на встрече с потомками русского классика Федора Достоевского, которые приехали в Беларусь, рассказал журналистам, почему роман "Идиот" остается актуальным и в XXI веке, сообщает корреспондент БЕЛТА. Читать Идиот онлайн бесплатно, без регистрации. Автор Достоевский Федор Михайлович. Книга Федора Достоевского «Идиот» — скачать бесплатно в fb2, txt, epub, pdf или читать онлайн.