Челкаш: образ и характеристика Челкаша Сюжетная линия рассказа построена вокруг судьбы бывшего военного, чья жизнь превратилась в жалкое существование.
Анализ произведения «Челкаш» М. Горького
| Читать книгу: «Челкаш» | В этой статье представлен цитатный образ и характеристика Гаврилы в рассказе «Челкаш» Горького: описание внешности и характера героя. |
| «Челкаш» М.Горький презентация | челкаш это кто такой Писатель Максим Горький. |
Краткое содержание рассказа “Челкаш”, анализ произведения
Рассказ о том, как опытный контрабандист, преступник и пьяница Челкаш идет «на дело» с молодым крестьянином Гаврилой. Челкаш видел, что в его окружении преуспевают только те, кто когда-то попал на преступный путь. I. Совершенно бесплатно и без регистрации! В этой статье представлен цитатный образ и характеристика Гаврилы в рассказе «Челкаш» Горького: описание внешности и характера героя. Уже в 1895 году «Челкаш» был напечатан в журнале «Русское богатство» и принес автору широкую известность.
Литература
Впереди ему улыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости. Он был уверен, что ловкости хватит у него, и, щуря глаза, мечтал о том, как загуляет завтра поутру, когда в его кармане явятся кредитные бумажки… Вспомнился товарищ, Мишка, — он очень пригодился бы сегодня ночью, если бы не сломал себе ногу. Челкаш про себя обругался, думая, что одному, без Мишки, пожалуй, и не справиться с делом. Какова-то будет ночь?.. Он посмотрел на небо и вдоль по улице. Шагах в шести от него, у тротуара, на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе. Около него лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в жгут из соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими на Челкаша доверчиво и добродушно. Челкаш оскалил зубы, высунул язык и, сделав страшную рожу, уставился на него вытаращенными глазами. Парень, сначала недоумевая, смигнул, но потом вдруг расхохотался, крикнул сквозь смех: «Ах, чудак!
Ему сразу понравился этот здоровый добродушный парень с ребячьими светлыми глазами. Косили версту — выкосили грош. Плохи дела-то! Нар-роду — уйма! Голодающий этот самый приплелся, — цену сбили, хоть не берись! Шесть гривен в Кубани платили. А раньше-то, говорят, три целковых цена, четыре, пять!.. Раньше-то за одно погляденье на русского человека там трьшну платили. Я вот годов десять тому назад этим самым и промышлял.
Придешь в станицу — русский, мол, я! Сейчас тебя поглядят, пощупают, подивуются и — получи три рубля! Да напоят, накормят. И живи сколько хочешь! Парень, слушая Челкаша, сначала широко открыл рот, выражая на круглой физиономии недоумевающее восхищение, но потом, поняв, что оборванец врет, шлепнул губами и захохотал. Челкаш сохранял серьезную мину, скрывая улыбку в своих усах. Ведь и я говорю, что, мол, там раньше… — Поди ты!.. Али портной?.. Ишь ты!
Что же, ловишь рыбу?.. Здешние рыбаки не одну рыбу ловят. Больше утопленников, старые якорья, потонувшие суда — все! Удочки такие есть для этого… — Ври, ври!.. Из тех, может, рыбаков, которые про себя поют: Мы закидывали сети Да по амбарам, по клетям!.. Слыхал… — Нравятся? Как же!.. Ничего ребята, вольные, свободные… — А что тебе — свобода?.. Ты разве любишь свободу?
Сам себе хозяин, пошел — куда хошь, делай — что хошь… Еще бы! Коли сумеешь себя в порядке держать, да на шее у тебя камней нет, — первое дело! Гуляй знай, как хошь, бога только помни… Челкаш презрительно сплюнул и отвернулся от парня. Жить — надо. А как? Пойду я в зятья в хороший дом. Кабы выделили дочь-то!.. Нет ведь — тесть-дьявол не выделит. Ну, и буду я ломать на него… долго… Года!
Вишь, какие дела-то! А кабы мне рублей ста полтора заробить, сейчас бы я на ноги встал и — Антипу-то — на-кося, выкуси! Хошь выделить Марфу? Не надо! Слава богу, девок в деревне не одна она. И был бы я, значит, совсем свободен, сам по себе… Н-да! Думал было я: вот, мол, на Кубань-то пойду, рублев два ста тяпну, — шабаш! АН не выгорело. Ну и пойдешь в батраки… Своим хозяйством не исправлюсь я, ни в каком разе!
Парню сильно не хотелось идти в зятья. У него даже лицо печально потускнело. Он тяжело заерзал на земле. Челкаш спросил: — Да ведь — куда? Сказал тоже!.. В нем этот здоровый деревенский парень что-то будил… Смутно, медленно назревавшее, досадливое чувство копошилось где-то глубоко и мешало ему сосредоточиться и обдумать то, что нужно было сделать в эту ночь. Обруганный парень бормотал что-то вполголоса, изредка бросая на босяка косые взгляды. У него смешно надулись щеки, оттопырились губы и суженные глаза как-то чересчур часто и смешно помаргивали. Он, очевидно, не ожидал, что его разговор с этим усатым оборванцем кончится так быстро и обидно.
Оборванец не обращал больше на него внимания. Он задумчиво посвистывал, сидя на тумбочке и отбивая по ней такт голой грязной пяткой. Парню хотелось поквитаться с ним. Часто это ты запиваешь-то? Хочешь сегодня ночью работать со мной? Говори скорей! Чего заставлю… Рыбу ловить поедем. Грести будешь… — Так… Что же? Работать можно.
Только вот… не влететь бы во что с тобой. Больно ты закомурист… темен ты… Челкаш почувствовал нечто вроде ожога в груди и с холодной злобой вполголоса проговорил: — А ты не болтай, чего не смыслишь. Я те вот долбану по башке, тогда у тебя в ней просветлеет… Он соскочил с тумбочки, дернул левой рукой свой ус, а правую сжал в твердый жилистый кулак и заблестел глазами. Парень испугался. Он быстро оглянулся вокруг и, робко моргая, тоже вскочил с земли. Меряя друг друга глазами, они молчали. Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, — за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашем, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна. Всегда неприятно видеть, что человек, которого ты считаешь хуже и ниже себя, любит или ненавидит то же, что и ты, и, таким образом, становится похож на тебя. Парень смотрел на Челкаша и чувствовал в нем хозяина.
Мне все равно, у кого работать, у тебя или у другого. Я только к тому сказал, что не похож ты на рабочего человека, — больно уж тово… драный. Ну, я ведь знаю, что это со всяким может быть. Господи, рази я не видел пьяниц! Эх, сколько!.. Говори цену. Какая работа будет. Какой улов, значит… Пятитку можешь получить. Но теперь дело касалось денег, а тут крестьянин хотел быть точным и требовал той же точности от нанимателя.
У парня вновь вспыхнуло недоверие и подозрительность. Челкаш вошел в роль: — Не толкуй, погоди! Идем в трактир! И они пошли по улице рядом друг с другом, Челкаш — с важной миной хозяина, покручивая усы, парень — с выражением полной готовности подчиниться, но все-таки полный недоверия и боязни. Когда они пришли в грязный и закоптелый трактир, Челкаш, подойдя к буфету, фамильярным тоном завсегдатая заказал бутылку водки, щей, поджарку из мяса, чаю и, перечислив требуемое, коротко бросил буфетчику: «В долг все! Тут Гаврила сразу преисполнился уважения к своему хозяину, который, несмотря на свой вид жулика, пользуется такой известностью и доверием. Пока ты посиди, а я схожу кое-куда. Он ушел. Гаврила осмотрелся кругом.
Трактир помещался в подвале; в нем было сыро, темно, и весь он был полон удушливым запахом перегорелой водки, табачного дыма, смолы и еще чего-то острого. Против Гаврилы, за другим столом, сидел пьяный человек в матросском костюме, с рыжей бородой, весь в угольной пыли и смоле. Он урчал, поминутно икая, песню, всю из каких-то перерванных и изломанных слов, то страшно шипящих, то гортанных. Он был, очевидно, не русский. Сзади его поместились две молдаванки; оборванные, черноволосые, загорелые, они тоже скрипели песню пьяными голосами. Потом из тьмы выступали еще разные фигуры, все странно растрепанные, все полупьяные, крикливые, беспокойные… Гавриле стало жутко. Ему захотелось, чтобы хозяин воротился скорее. Шум в трактире сливался в одну ноту, и казалось, что это рычит какое-то огромное животное, оно, обладая сотней разнообразных голосов, раздраженно, слепо рвется вон из этой каменной ямы и не находит выхода на волю… Гаврила чувствовал, как в его тело всасывается что-то опьяняющее и тягостное, от чего у него кружилась голова и туманились глаза, любопытно и со страхом бегавшие по трактиру… Пришел Челкаш, и они стали есть и пить, разговаривая. С третьей рюмки Гаврила опьянел.
Ему стало весело и хотелось сказать что-нибудь приятное своему хозяину, который — славный человек! Но слова, целыми волнами подливавшиеся ему к горлу, почему-то не сходили с языка, вдруг отяжелевшего. Челкаш смотрел на него и, насмешливо улыбаясь, говорил: — Наклюкался!.. Э-эх, тюря! Дай поцелую тебя!.. На, еще клюкни! Гаврила пил и дошел наконец до того, что у него в глазах все стало колебаться ровными, волнообразными движениями. Это было неприятно, и от этого тошнило. Лицо у него сделалось глупо восторженное.
Пытаясь сказать что-нибудь, он смешно шлепал губами и мычал. Челкаш, пристально поглядывая на него, точно вспоминал что-то, крутил свои усы и все улыбался хмуро. А трактир ревел пьяным шумом. Рыжий матрос спал, облокотясь на стол. Гаврила попробовал подняться, но не смог и, крепко обругавшись, засмеялся бессмысленным смехом пьяного. Гаврила все хохотал, тупыми глазами поглядывая на хозяина. И тот смотрел на него пристально, зорко и задумчиво. Он видел перед собою человека, жизнь которого попала в его волчьи лапы. Он, Челкаш, чувствовал себя в силе повернуть ее и так и этак.
Он мог разломать ее, как игральную карту, и мог помочь ей установиться в прочные крестьянские рамки. Чувствуя себя господином другого, он думал о том, что этот парень никогда не изопьет такой чаши, какую судьба дала испить ему, Челкашу… И он завидовал и сожалел об этой молодой жизни, подсмеивался над ней и даже огорчался за нее, представляя, что она может еще раз попасть в такие руки, как его… И все чувства в конце концов слились у Челкаша в одно — нечто отеческое и хозяйственное. Малого было жалко, и малый был нужен. Тогда Челкаш взял Гаврилу под мышки и, легонько толкая его сзади коленом, вывел на двор трактира, где сложил на землю в тень от поленницы дров, а сам сел около него и закурил трубку. Гаврила немного повозился, помычал и заснул. Уключина вот шатается, — можно разок вдарить веслом? Никакого шуму! Надави ее руками крепче, она и войдет себе на место. Оба они тихо возились с лодкой, привязанной к корме одной из целой флотилии парусных барок, нагруженных дубовой клепкой, и больших турецких фелюг, занятых пальмой, сандалом и толстыми кряжами кипариса.
Ночь была темная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, море было покойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным соленым ароматом и ласково звучало, плескаясь от борта судов о берег, чуть-чуть покачивая лодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря подымались темные остовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями на вершинах. Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате, мягком, матово-черном. Море спало здоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день. Ты на-ко вот, нутро помочи, может, скорее очухаешься, — и он протянул Гавриле бутылку. Господи благослови!.. Послышалось тихое бульканье.
Лодка помчалась снова, бесшумно и легко вертясь среди судов… Вдруг она вырвалась из их толпы, и море — бесконечное, могучее — развернулось перед ними, уходя в синюю даль, где из вод его вздымались в небо горы облаков — лилово-сизых, с желтыми пуховыми каймами по краям, зеленоватых, цвета морской воды, и тех скучных, свинцовых туч, что бросают от себя такие тоскливые, тяжелые тени. Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые… Что-то роковое было в этом медленном движении бездушных масс. Казалось, что там, на краю моря, их бесконечно много и они всегда будут так равнодушно всползать на небо, задавшись злой целью не позволять ему никогда больше блестеть над сонным морем миллионами своих золотых очей — разноцветных звезд, живых и мечтательно сияющих, возбуждая высокие желания в людях, которым дорог их чистый блеск. Только боязно в нем, — ответил Гаврила, ровно и сильно ударяя веслами по воде. Вода чуть слышно звенела и плескалась под ударами длинных весел и все блестела теплым голубым светом фосфора. Экая дура!.. Он, вор, любил море. Его кипучая нервная натура, жадная на впечатления, никогда не пресыщалась созерцанием этой темной широты, бескрайной, свободной и мощной. И ему было обидно слышать такой ответ на вопрос о красоте того, что он любил.
Один становится хозяином другого, который готов быть порабощенным. Челкаш хозяин собственной жизни, он не станет никогда рабом или жертвой. Он удивлен, что у его подельника тоже есть свои представления о свободе. Гаврила мечтает стать хозяином на своей земле, не зависеть от других. Он стремится к тому, отчего Челкаш отказался. Гавриле не понятна такая босяцкая свобода. То, что Челкаш считает независимостью, для него определяется, как ненужность никому. Гаврила Не таков Гаврила. Моря, темноты, возможной поимки он безмерно боится.
Он труслив, алчен. Эти качества толкают его на прямое преступление, когда утром он первый раз в жизни увидел большие деньги. Сначала Гаврила падает на колени перед Челкашом, выпрашивая деньги, потому что он всего лишь «подлый раб». Главный герой, испытывая к мелкой душонке брезгливость, жалость и ненависть, бросает ему все деньги. Узнав, что Гаврила хотел его убить, Челкаш приходит в ярость. Он впервые так сильно зол. Григорий забирает деньги и уходит. Гаврила, не в силах совладать с жадностью, стремится убить подельника, но от этого ничтожной душонке становится страшно. Он снова вымаливает прощение у главного героя — человека широкой души.
Челкаш бросает деньги жалкому Гавриле. Он, пошатываясь, навсегда уходит. Рассмотрев главных героев, можно проанализировать рассказ в целом. Жанр Небольшое по объему произведение, с небольшим количеством героев, относится к жанру рассказа. Описаны действительные события, что отвечает направлению реализма. Живое описание моря и облагораживание героя-бродяги, придает реалистическому направлению нотки романтизма. Рассказ «Челкаш» относится к ранним романтическим произведениям М. Он входит в цикл так называемых рассказов о босяках. Писателя всегда интересовал этот «класс» людей, образовавшийся в России в конце 19 — начале 20 века.
Горький считал босяков интересным «человеческим материалом», находящимся как бы вне общества. В них он видел своеобразное воплощение своих идеалов человека: «Я видел, что хотя они живут хуже «обыкновенных людей», но чувствуют и сознают себя лучше их, и это потому, что они не жадны, не душат друг друга, не копят денег». В центре повествования рассказа 1895 два героя, противопоставленные друг другу. Один — Гришка Челкаш, «старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор». Это уже зрелый человек, яркая и неординарная натура. Даже в толпе таких, как он, босяков, Челкаш выделялся своей хищной силой и цельностью. Недаром Горький сравнивает его с ястребом: «он сразу обращал на себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал». По ходу развития сюжета мы узнаем, что Челкаш живет тем, что обворовывает судна, а затем продает свою добычу. Такие занятия и образ жизни вполне устраивают этого героя.
Они удовлетворяют его потребность в чувстве свободы, риска, единении с природой, в ощущении собственной силы и неограниченных собственных возможностей. Челкаш родом герой из деревни. Он такой же крестьянин, как и другой герой рассказа — Гаврила. Но как различаются эти люди! Гаврила молод, силен физически, но слаб духом, жалок. Мы видим, как Челкаш борется с презрением к этому «молодому телку», который мечтает о благополучной и сытой жизни в деревне, да еще и советует Григорию, как ему «получше пристроиться» в жизни. Читайте также: Краткое содержание Трилогия о Кроше Рыбакова для читательского дневника Становится понятно, что эти совершенно разные люди никогда не найдут общего языка. Хоть они имеют одни корни, но натура их, природа совершенно различны. На фоне трусливого и слабого Гаврилы со всей мощью вырисовывается фигура Челкаша.
Особенно четко этот контраст выражается в тот момент, когда герои «вышли на дело» — Григорий взял с собой Гаврилу, дав ему возможность заработать. Челкаш любил море и не боялся его: «На море в нем всегда поднималось широкое, теплое чувство, — охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену». Этого героя восхищал вид величественной стихии, «бесконечной и могучей». Море и облака сплетались в одно целое, вдохновляя Челкаша своей красотой, «возбуждая» в нем высокие желания. Совсем иные чувства вызывает море у Гаврилы. Он видит его как черную тяжелую массу, враждебную, несущую смертельную опасность. Единственное чувство, которое вызывает у Гаврилы море, — страх: «Только боязно в нем».
Сравнение челкаша и Гаврилы таблица. Челкаш краткое.
Горький Челкаш презентация. Портрет челкаша в рассказе. Образ Гаврилы в рассказе Горького Челкаш. Сравнение характеров челкаша и Гаврилы. Краткий пересказ Челкаш. Горький Челкаш краткое содержание. Горький рассказ Челкаш. Челкаш Горький обложка. Анализ рассказа Челкаш Горького. Челкаш идея.
Челкаш рыбалка. Сергеев Челкаш. Челкаш метафоры. Челкаш рисунок легкий. Челкаш лёгкие рисунки. Челкаш антитеза. Антитеза в рассказе Челкаш. Сравнительная характеристика челкаша и Гаврилы. Портрет Гаврилы.
Все это вместе привело к тому, что Челкаш стал вором и не видит других вариантов выхода из своих проблем. Низкая самооценка Низкая самооценка происходит из различных факторов. Во-первых, Челкаш был подвержен постоянной критике и унижению со стороны окружающих. Его успехи и достижения всегда недооценивались, а его ошибки и недостатки подчеркивались. В результате, Челкаш начал верить в свою бесполезность и ничтожность. Во-вторых, Челкаш часто сравнивал себя с людьми, имеющими более благополучную жизнь. Он видел, как другие достигают успеха и получают признание, в то время как он сам оставался незамеченным и непризнанным. Этот постоянный контраст между его собственными неудачами и успехами других только еще больше усиливал его низкую самооценку. Кроме того, Челкаш не видел никаких перспектив развития и реализации своих способностей. Он не имел возможности получить образование или найти достойную работу, которая позволила бы ему чувствовать себя уверенно и успешно. Это также вызывало у него чувство беспомощности и отчаяния. В итоге, низкая самооценка Челкаша приводила его к постоянному чувству неудовлетворенности и желания изменить свою жизнь. Воровство стало для него способом убедиться в своей значимости и способностях. Челкаш стремился доказать себе и окружающим, что он тоже способен на что-то и может достичь успеха в своей жизни. Отсутствие альтернатив Возможности для получения образования и нахождения приличной работы ограничены, а зарплаты невысоки. В таких условиях, когда острыя необходимость в деньгах не может быть удовлетворена законным способом, многие люди, как Челкаш, обращаются к незаконным практикам, чтобы обеспечить себя и свою семью. Кроме того, у Челкаша может отсутствовать поддержка со стороны государства или общества вообще. Он может не иметь доступа к программам помощи, образованию или трудоустройству, что существенно увеличивает его безысходность и отчаяние. При отсутствии альтернативных возможностей и перспектив на лучшую жизнь, Челкаш может ощущать, что ему нечего терять и что воровство является единственным путем выживания. Это создает внутреннюю дилемму между моральными принципами и прагматичными соображениями.
Челкаш — кто это и что означает это слово
Видеть Гаврилу таким Челкашу еще не доводилось, однако вы-вод для себя он опять сделал такой, какой легко вписывался в уже сложившиеся представления о ‘парне’. Челкаш очень любит море, которое дарит ему ощущение свободы. Челкаш повеселел; он тихо посвистывал сквозь зубы и, засунув руки в карманы штанов, шел медленно, отпуская направо и налево колкие смешки и шутки.
«Челкаш» анализ произведения М. Горького
| Анализ произведения «Челкаш» М. Горького | персонаж из пьесы М. Горького "На дне", представляющий собой жулика и хитреца. |
| Челкаш | Краткий пересказ - YouTube | Одним из наиболее ранних романтических произведений Горького принято считать его рассказ «Челкаш». |
| Анализ произведения «Челкаш» М. Горького | Главная» Новости» Кто такой челкаш. |
| Челкаш: значение и особенности сленга | Поэтому между ними произошла ссора: Челкаш не выдержал такого издевательства над его (Челкаша) мировоззрением. |
Почему Челкаш стал вором: история и причины
| Челкаш | Краткий пересказ - YouTube | Краткое содержание рассказа Челкаш, Главные герои Челкаш и Гаврила, Сравнительная характеристика героев антиподов. |
| Челкаш смысл рассказа. Анализ произведения «Челкаш» М | Главный герой рассказа М. Горького «Челкаш» выделяется из толпы людей своей независимостью. |
| Челкаш — Википедия с видео // WIKI 2 | Видеть Гаврилу таким Челкашу еще не доводилось, однако вы-вод для себя он опять сделал такой, какой легко вписывался в уже сложившиеся представления о ‘парне’. |
| Глава 1 — Челкаш (Горький Максим, 1894) — читать онлайн | Челкаш очень любит море, которое дарит ему ощущение свободы. |
| Образы героев в рассказе “Челкаш” М. Горького | Челкаш родом из крестьянской семьи, одно время он был на военной службе, но потом стал бродягой и жуликом. |
Челкаш смысл рассказа. Анализ произведения «Челкаш» М
История произведения Горького начинается с рассказа о двух главных персонажах Челкаше и Гавриле. Челкаш — это персонаж русского фольклора, известный своей неуклюжестью и неловкостью. Гришка Челкаш был беспробудным пьяницей и одним из самых умелых воров в порту, которого все хорошо знали. Рассказ «Челкаш» благодаря помощи В. Г. Короленко в 1895 был опубликован в журнале «Русское.
Челкаш — чувствительный вор, гуляка и оторванник из народа
Челкаш — бродяга и вор, а Гаврила — крестьянин , роды деятельности Челкаш странствует и ворует, занимается пропагандой, Гаврила предан хозяйству, земле. Грубый, неумный, нетактичный человек 6. Грубый, неумный, нетактичный человек 8. Находясь в равном положении, Челкаш нравственно выше Гаврилы.
Они формируются в обществе и включают общепринятые правила морали и этики. Когда эти ориентиры теряются, человек чувствует себя потерянным и становится более склонным к негативным поступкам, таким как воровство. Для Челкаша потеря нравственных ориентиров произошла по ряду причин. Прежде всего, его окружение было избитым и коррумпированным. Он вырос в неблагополучной среде, где правила и законы не имели значения. Это сильно повлияло на его воспитание и мировоззрение. Вторым фактором, способствующим потере нравственных ориентиров, стало отсутствие альтернативных путей самоутверждения. Челкаш видел, что в его окружении преуспевают только те, кто когда-то попал на преступный путь. Он не видел других возможностей достичь успеха и сделать карьеру. Наконец, мы не можем проигнорировать психологический аспект потери нравственных ориентиров у Челкаша. Низкая самооценка и недостаток веры в себя играли роль в его решении стать вором. Воровство давало ему ощущение власти и контроля, которого ему так не хватало в повседневной жизни. Таким образом, потеря нравственных ориентиров является одной из важных причин, которая привела Челкаша к воровству. Отсутствие стабильности и гидов в моральном плане оказали серьезное отрицательное влияние на его решения и поступки. Понимание этой проблемы поможет нам лучше понять мотивы истории Челкаша и ее важность в контексте общества. Видео:Почему история самой кровавой банды России никак не закончится? Большинство городских и сельских жителей встают перед выбором: быть безработными и голодными или пытаться выжить за счет краж и мошенничества. В таких условиях многие люди, включая Челкаша, выбирают путь криминала, чтобы обеспечить себе основные жизненные потребности. Отсутствие равных возможностей для всех слоев населения, неравное распределение богатства и отсутствие социальной защиты делают экономический аспект одной из главных причин, приводящих людей к тяжелым и незаконным действиям. Борьба с экономическими проблемами является важным аспектом решения проблемы преступности.
В одном буром усе у него торчала соломина, другая соломина запуталась в щетине левой бритой щеки, а за ухо он заткнул себе маленькую, только что сорванную ветку липы. Длинный, костлявый, немного сутулый, он медленно шагал по камням и, поводя своим горбатым, хищным носом, кидал вокруг себя острые взгляды, поблескивая холодными серыми глазами и высматривая кого-то среди грузчиков. Его бурые усы, густые и длинные, то и дело вздрагивали, как у кота, а заложенные за спину руки потирали одна другую, нервно перекручиваясь длинными, кривыми и цепкими пальцами. Даже и здесь, среди сотен таких же, как он, резких босяцких фигур, он сразу обращал на себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал. Когда он поравнялся с одной из групп босяков-грузчиков, расположившихся в тени под грудой корзин с углем, ему навстречу встал коренастый малый с глупым, в багровых пятнах, лицом и поцарапанной шеей, должно быть, недавно избитый. Он встал и пошел рядом с Челкашом, вполголоса говоря: — Флотские двух мест мануфактуры хватились… Ищут. Ищут, мол. Больше ничего. И Челкаш с улыбкой посмотрел туда, где возвышался пакгауз Добровольного флота. Товарищ повернул назад. Кто это тебя изукрасил? Ишь как испортили вывеску-то… Мишку не видал здесь? Челкаш шагал дальше, встречаемый всеми, как человек хорошо знакомый. Но он, всегда веселый и едкий, был сегодня, очевидно, не в духе и отвечал на расспросы отрывисто и резко. Откуда-то из-за бунта товара вывернулся таможенный сторож, темно-зеленый, пыльный и воинственно-прямой. Он загородил дорогу Челкашу, встав перед ним в вызывающей позе, схватившись левой рукой за ручку кортика, а правой пытаясь взять Челкаша за ворот. Куда идешь? Челкаш отступил шаг назад, поднял глаза на сторожа и сухо улыбнулся. Красное, добродушно-хитрое лицо служивого пыталось изобразить грозную мину, для чего надулось, стало круглым, багровым, двигало бровями, таращило глаза и было очень смешно. А ты опять? Иди, иди!.. Но Семеныч все-таки пожал протянутую руку. Никакого Мишки не знаю! Пошел, брат, вон! В больницу его свезли, Мишку твоего, ногу отдавило чугунной штыкой. Поди, брат, пока честью просят, поди, а то в шею провожу!.. Ты чего же такой сердитый, Семеныч?.. Сторож начал сердиться и, оглядываясь по сторонам, пытался вырвать свою руку из крепкой руки Челкаша. Челкаш спокойно посматривал на него из-под своих густых бровей и, не отпуская его руки, продолжал разговаривать: — Ты не торопи меня. Я вот наговорюсь с тобой вдосталь и уйду. Ну, сказывай, как живешь?.. Ты, — не шути, дьявол костлявый! Я, брат, в самом деле… Али ты уж по домам, по улицам грабить собираешься? И здесь на наш с тобой век добра хватит. Ей-богу, хватит, Семеныч! Ты, слышь, опять два места мануфактуры слямзил?.. Смотри, Семеныч, осторожней! Возмущенный Семеныч затрясся, брызгая слюной и пытаясь что-то сказать. Челкаш отпустил его руку и спокойно зашагал длинными ногами назад к воротам гавани. Сторож, неистово ругаясь, двинулся за ним. Челкаш повеселел; он тихо посвистывал сквозь зубы и, засунув руки в карманы штанов, шел медленно, отпуская направо и налево колкие смешки и шутки. Ему платили тем же. Подошли к воротам. Два солдата ощупали Челкаша и легонько вытолкнули его на улицу. Челкаш перешел через дорогу и сел на тумбочку против дверей кабака. Из ворот гавани с грохотом выезжала вереница нагруженных телег. Навстречу им неслись порожние телеги с извозчиками, подпрыгивавшими на них. Гавань изрыгала воющий гром и едкую пыль… В этой бешеной сутолоке Челкаш чувствовал себя прекрасно. Впереди ему улыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости. Он был уверен, что ловкости хватит у него, и, щуря глаза, мечтал о том, как загуляет завтра поутру, когда в его кармане явятся кредитные бумажки… Вспомнился товарищ, Мишка, — он очень пригодился бы сегодня ночью, если бы не сломал себе ногу. Челкаш про себя обругался, думая, что одному, без Мишки, пожалуй, и не справиться с делом. Какова-то будет ночь?.. Он посмотрел на небо и вдоль по улице. Шагах в шести от него, у тротуара, на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе. Около него лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в жгут из соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими на Челкаша доверчиво и добродушно. Челкаш оскалил зубы, высунул язык и, сделав страшную рожу, уставился на него вытаращенными глазами. Парень, сначала недоумевая, смигнул, но потом вдруг расхохотался, крикнул сквозь смех: «Ах, чудак! Ему сразу понравился этот здоровый добродушный парень с ребячьими светлыми глазами. Косили версту — выкосили грош. Плохи дела-то! Нар-роду — уйма! Голодающий этот самый приплелся, — цену сбили, хоть не берись! Шесть гривен в Кубани платили. А раньше-то, говорят, три целковых цена, четыре, пять!.. Раньше-то за одно погляденье на русского человека там трьшну платили. Я вот годов десять тому назад этим самым и промышлял. Придешь в станицу — русский, мол, я! Сейчас тебя поглядят, пощупают, подивуются и — получи три рубля! Да напоят, накормят. И живи сколько хочешь! Парень, слушая Челкаша, сначала широко открыл рот, выражая на круглой физиономии недоумевающее восхищение, но потом, поняв, что оборванец врет, шлепнул губами и захохотал. Челкаш сохранял серьезную мину, скрывая улыбку в своих усах. Ведь и я говорю, что, мол, там раньше… — Поди ты!.. Али портной?.. Ишь ты! Что же, ловишь рыбу?.. Здешние рыбаки не одну рыбу ловят. Больше утопленников, старые якорья, потонувшие суда — все! Удочки такие есть для этого… — Ври, ври!.. Из тех, может, рыбаков, которые про себя поют: Мы закидывали сети Да по амбарам, по клетям!.. Слыхал… — Нравятся? Как же!.. Ничего ребята, вольные, свободные… — А что тебе — свобода?.. Ты разве любишь свободу? Сам себе хозяин, пошел — куда хошь, делай — что хошь… Еще бы! Коли сумеешь себя в порядке держать, да на шее у тебя камней нет, — первое дело! Гуляй знай, как хошь, бога только помни… Челкаш презрительно сплюнул и отвернулся от парня. Жить — надо. А как? Пойду я в зятья в хороший дом. Кабы выделили дочь-то!.. Нет ведь — тесть-дьявол не выделит. Ну, и буду я ломать на него… долго… Года! Вишь, какие дела-то! А кабы мне рублей ста полтора заробить, сейчас бы я на ноги встал и — Антипу-то — на-кося, выкуси! Хошь выделить Марфу? Не надо! Слава богу, девок в деревне не одна она. И был бы я, значит, совсем свободен, сам по себе… Н-да! Думал было я: вот, мол, на Кубань-то пойду, рублев два ста тяпну, — шабаш! АН не выгорело. Ну и пойдешь в батраки… Своим хозяйством не исправлюсь я, ни в каком разе! Парню сильно не хотелось идти в зятья. У него даже лицо печально потускнело. Он тяжело заерзал на земле. Челкаш спросил: — Да ведь — куда? Сказал тоже!.. В нем этот здоровый деревенский парень что-то будил… Смутно, медленно назревавшее, досадливое чувство копошилось где-то глубоко и мешало ему сосредоточиться и обдумать то, что нужно было сделать в эту ночь. Обруганный парень бормотал что-то вполголоса, изредка бросая на босяка косые взгляды. У него смешно надулись щеки, оттопырились губы и суженные глаза как-то чересчур часто и смешно помаргивали. Он, очевидно, не ожидал, что его разговор с этим усатым оборванцем кончится так быстро и обидно. Оборванец не обращал больше на него внимания. Он задумчиво посвистывал, сидя на тумбочке и отбивая по ней такт голой грязной пяткой. Парню хотелось поквитаться с ним. Часто это ты запиваешь-то? Хочешь сегодня ночью работать со мной? Говори скорей! Чего заставлю… Рыбу ловить поедем. Грести будешь… — Так… Что же? Работать можно. Только вот… не влететь бы во что с тобой. Больно ты закомурист… темен ты… Челкаш почувствовал нечто вроде ожога в груди и с холодной злобой вполголоса проговорил: — А ты не болтай, чего не смыслишь. Я те вот долбану по башке, тогда у тебя в ней просветлеет… Он соскочил с тумбочки, дернул левой рукой свой ус, а правую сжал в твердый жилистый кулак и заблестел глазами. Парень испугался. Он быстро оглянулся вокруг и, робко моргая, тоже вскочил с земли. Меряя друг друга глазами, они молчали. Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, — за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашем, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна. Всегда неприятно видеть, что человек, которого ты считаешь хуже и ниже себя, любит или ненавидит то же, что и ты, и, таким образом, становится похож на тебя. Парень смотрел на Челкаша и чувствовал в нем хозяина. Мне все равно, у кого работать, у тебя или у другого. Я только к тому сказал, что не похож ты на рабочего человека, — больно уж тово… драный. Ну, я ведь знаю, что это со всяким может быть. Господи, рази я не видел пьяниц! Эх, сколько!.. Говори цену. Какая работа будет. Какой улов, значит… Пятитку можешь получить. Но теперь дело касалось денег, а тут крестьянин хотел быть точным и требовал той же точности от нанимателя. У парня вновь вспыхнуло недоверие и подозрительность. Челкаш вошел в роль: — Не толкуй, погоди! Идем в трактир! И они пошли по улице рядом друг с другом, Челкаш — с важной миной хозяина, покручивая усы, парень — с выражением полной готовности подчиниться, но все-таки полный недоверия и боязни. Когда они пришли в грязный и закоптелый трактир, Челкаш, подойдя к буфету, фамильярным тоном завсегдатая заказал бутылку водки, щей, поджарку из мяса, чаю и, перечислив требуемое, коротко бросил буфетчику: «В долг все! Тут Гаврила сразу преисполнился уважения к своему хозяину, который, несмотря на свой вид жулика, пользуется такой известностью и доверием. Пока ты посиди, а я схожу кое-куда. Он ушел. Гаврила осмотрелся кругом. Трактир помещался в подвале; в нем было сыро, темно, и весь он был полон удушливым запахом перегорелой водки, табачного дыма, смолы и еще чего-то острого. Против Гаврилы, за другим столом, сидел пьяный человек в матросском костюме, с рыжей бородой, весь в угольной пыли и смоле. Он урчал, поминутно икая, песню, всю из каких-то перерванных и изломанных слов, то страшно шипящих, то гортанных. Он был, очевидно, не русский. Сзади его поместились две молдаванки; оборванные, черноволосые, загорелые, они тоже скрипели песню пьяными голосами. Потом из тьмы выступали еще разные фигуры, все странно растрепанные, все полупьяные, крикливые, беспокойные… Гавриле стало жутко.
Ведь когда-то и он жил на земле, строил быт, что ты имел. А теперь живёт сегодняшним днём, воровской удачей зарабатывать лёгкие деньги и легко их пропивает до последней копейки. Контрабандист отвёл нового напарника в кабак, крепко напоил и уложил спать на заднем дворе. Когда Гаврила проснулся, уже стемнело. Подельники сели в лодку, им предстояло бесшумно пробраться через кордон таможенников, взять ценный груз на борт и встретиться с покупателями. Перепуганный крестьянин налегал на вёсла всё ещё думая, что помогает рыбаку. В море Челкаш чувствовал себя легко, только здесь он мог освободиться от тяжких дум о своём босяцком бытие. Но новый подельник не давал погрузиться в привычные мысли, и Гришка злился. Добравшись до места, контрабандист забрал у крестьянина паспорт, чтобы тот не сбежал и не исчез в темноте. Вернулся с тяжёлым коробом, и лодка отправилась в обратный путь. Товар сбыли с рук. Челкаш получил деньги и до утра забылся сном. Уснул и Гаврила, несмотря на тяжёлое душевное потрясение уже мечтающий о новом деле такого толка. Слишком просто всё получилось, слишком хорошей оказалось награда. Утром Челкаш проснулся первым, раздобыл себе новую одежду и разбудил Гаврилу. Напарники сели в лодку и поплыли к берегу. Причалив, Гришка дал крестьянину его долю и собирался навсегда с ним проститься, но Гаврила упал в ноги своему благодетелю и стал умолять, чтобы вор отдал ему весь барыш. Ведь что такое эти деньги для Челкаша? Всё равно пропьёт в кабаке в тот же день, а он Гаврила вернётся домой, хозяйство справит и в зятья идти не придётся.
Кто такой челкаш
А кабы мне рублей ста полтора заробить, сейчас бы я на ноги встал и — Антипу-то — на-кося, выкуси! Хошь выделить Марфу? Не надо! Слава богу, девок в деревне не одна она. И был бы я, значит, совсем свободен, сам по себе… Н-да!
Думал было я: вот, мол, на Кубань-то пойду, рублев два ста тяпну, — шабаш! Ан не выгорело. Ну и пойдешь в батраки… Своим хозяйством не исправлюсь я, ни в каком разе! Парню сильно не хотелось идти в зятья.
У него даже лицо печально потускнело. Он тяжело заерзал на земле. Челкаш спросил: — Да ведь — куда? Сказал тоже!..
В нем этот здоровый деревенский парень что-то будил… Смутно, медленно назревавшее, досадливое чувство копошилось где-то глубоко и мешало ему сосредоточиться и обдумать то, что нужно было сделать в эту ночь. Обруганный парень бормотал что-то вполголоса, изредка бросая на босяка косые взгляды. У него смешно надулись щеки, оттопырились губы и суженные глаза как-то чересчур часто и смешно помаргивали. Он, очевидно, не ожидал, что его разговор с этим усатым оборванцем кончится так быстро и обидно.
Оборванец не обращал больше на него внимания. Он задумчиво посвистывал, сидя на тумбочке и отбивая по ней такт голой грязной пяткой. Парню хотелось поквитаться с ним. Часто это ты запиваешь-то?
Хочешь сегодня ночью работать со мной? Говори скорей! Чего заставлю… Рыбу ловить поедем. Грести будешь… — Так… Что же?
Работать можно. Только вот… не влететь бы во что с тобой. Больно ты закомурист… темен ты… Челкаш почувствовал нечто вроде ожога в груди и с холодной злобой вполголоса проговорил: — А ты не болтай, чего не смыслишь. Я те вот долбану по башке, тогда у тебя в ней просветлеет… Он соскочил с тумбочки, дернул левой рукой свой ус, а правую сжал в твердый жилистый кулак и заблестел глазами.
Парень испугался. Он быстро оглянулся вокруг и, робко моргая, тоже вскочил с земли. Меряя друг друга глазами, они молчали. Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, — за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашем, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна.
Всегда неприятно видеть, что человек, которого ты считаешь хуже и ниже себя, любит или ненавидит то же, что и ты, и, таким образом, становится похож на тебя. Парень смотрел на Челкаша и чувствовал в нем хозяина. Мне все равно, у кого работать, у тебя или у другого. Я только к тому сказал, что не похож ты на рабочего человека, — больно уж тово… драный.
Ну, я ведь знаю, что это со всяким может быть. Господи, рази я не видел пьяниц! Эх, сколько!.. Говори цену.
Какая работа будет. Какой улов, значит… Пятитку можешь получить. Но теперь дело касалось денег, а тут крестьянин хотел быть точным и требовал той же точности от нанимателя. У парня вновь вспыхнуло недоверие и подозрительность.
Челкаш вошел в роль: — Не толкуй, погоди! Идем в трактир! И они пошли по улице рядом друг с другом, Челкаш — с важной миной хозяина, покручивая усы, парень — с выражением полной готовности подчиниться, но все-таки полный недоверия и боязни. Когда они пришли в грязный и закоптелый трактир, Челкаш, подойдя к буфету, фамильярным тоном завсегдатая заказал бутылку водки, щей, поджарку из мяса, чаю и, перечислив требуемое, коротко бросил буфетчику: «В долг все!
Тут Гаврила сразу преисполнился уважения к своему хозяину, который, несмотря на свой вид жулика, пользуется такой известностью и доверием. Пока ты посиди, а я схожу кое-куда. Он ушел. Гаврила осмотрелся кругом.
Трактир помещался в подвале; в нем было сыро, темно, и весь он был полон удушливым запахом перегорелой водки, табачного дыма, смолы и еще чего-то острого. Против Гаврилы, за другим столом, сидел пьяный человек в матросском костюме, с рыжей бородой, весь в угольной пыли и смоле. Он урчал, поминутно икая, песню, всю из каких-то перерванных и изломанных слов, то страшно шипящих, то гортанных. Он был, очевидно, не русский.
Сзади его поместились две молдаванки; оборванные, черноволосые, загорелые, они тоже скрипели песню пьяными голосами. Потом из тьмы выступали еще разные фигуры, все странно растрепанные, все полупьяные, крикливые, беспокойные… Гавриле стало жутко. Ему захотелось, чтобы хозяин воротился скорее. Шум в трактире сливался в одну ноту, и казалось, что это рычит какое-то огромное животное, оно, обладая сотней разнообразных голосов, раздраженно, слепо рвется вон из этой каменной ямы и не находит выхода на волю… Гаврила чувствовал, как в его тело всасывается что-то опьяняющее и тягостное, от чего у него кружилась голова и туманились глаза, любопытно и со страхом бегавшие по трактиру… Пришел Челкаш, и они стали есть и пить, разговаривая.
С третьей рюмки Гаврила опьянел. Ему стало весело и хотелось сказать что-нибудь приятное своему хозяину, который — славный человек! Но слова, целыми волнами подливавшиеся ему к горлу, почему-то не сходили с языка, вдруг отяжелевшего. Челкаш смотрел на него и, насмешливо улыбаясь, говорил: — Наклюкался!..
Э-эх, тюря! Дай поцелую тебя!.. На, еще клюкни! Гаврила пил и дошел наконец до того, что у него в глазах все стало колебаться ровными, волнообразными движениями.
Это было неприятно, и от этого тошнило. Лицо у него сделалось глупо восторженное. Пытаясь сказать что-нибудь, он смешно шлепал губами и мычал. Челкаш, пристально поглядывая на него, точно вспоминал что-то, крутил свои усы и все улыбался хмуро.
А трактир ревел пьяным шумом. Рыжий матрос спал, облокотясь на стол. Гаврила попробовал подняться, но не смог и, крепко обругавшись, засмеялся бессмысленным смехом пьяного. Гаврила все хохотал, тупыми глазами поглядывая на хозяина.
И тот смотрел на него пристально, зорко и задумчиво. Он видел перед собою человека, жизнь которого попала в его волчьи лапы. Он, Челкаш, чувствовал себя в силе повернуть ее и так и этак. Он мог разломать ее, как игральную карту, и мог помочь ей установиться в прочные крестьянские рамки.
Чувствуя себя господином другого, он думал о том, что этот парень никогда не изопьет такой чаши, какую судьба дала испить ему, Челкашу… И он завидовал и сожалел об этой молодой жизни, подсмеивался над ней и даже огорчался за нее, представляя, что она может еще раз попасть в такие руки, как его… И все чувства в конце концов слились у Челкаша в одно — нечто отеческое и хозяйственное. Малого было жалко, и малый был нужен. Тогда Челкаш взял Гаврилу под мышки и, легонько толкая его сзади коленом, вывел на двор трактира, где сложил на землю в тень от поленницы дров, а сам сел около него и закурил трубку. Гаврила немного повозился, помычал и заснул.
II — Ну, готов? Уключина вот шатается, — можно разок вдарить веслом? Никакого шуму! Надави ее руками крепче, она и войдет себе на место.
Оба они тихо возились с лодкой, привязанной к корме одной из целой флотилии парусных барок, нагруженных дубовой клепкой, и больших турецких фелюг, занятых пальмой, сандалом и толстыми кряжами кипариса. Ночь была темная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, море было покойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным соленым ароматом и ласково звучало, плескаясь от борта судов о берег, чуть-чуть покачивая лодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря подымались темные остовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями на вершинах.
Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате, мягком, матово-черном. Море спало здоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день. Ты на-ко вот, нутро помочи, может, скорее очухаешься, — и он протянул Гавриле бутылку.
Господи благослови!.. Послышалось тихое бульканье. Лодка помчалась снова, бесшумно и легко вертясь среди судов… Вдруг она вырвалась из их толпы, и море — бесконечное, могучее — развернулось перед ними, уходя в синюю даль, где из вод его вздымались в небо горы облаков — лилово-сизых, с желтыми пуховыми каймами по краям, зеленоватых, цвета морской воды, и тех скучных, свинцовых туч, что бросают от себя такие тоскливые, тяжелые тени. Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые… Что-то роковое было в этом медленном движении бездушных масс.
Казалось, что там, на краю моря, их бесконечно много и они всегда будут так равнодушно всползать на небо, задавшись злой целью не позволять ему никогда больше блестеть над сонным морем миллионами своих золотых очей — разноцветных звезд, живых и мечтательно сияющих, возбуждая высокие желания в людях, которым дорог их чистый блеск. Только боязно в нем, — ответил Гаврила, ровно и сильно ударяя веслами по воде. Вода чуть слышно звенела и плескалась под ударами длинных весел и все блестела теплым голубым светом фосфора. Экая дура!..
Он, вор, любил море. Его кипучая нервная натура, жадная на впечатления, никогда не пресыщалась созерцанием этой темной широты, бескрайной, свободной и мощной. И ему было обидно слышать такой ответ на вопрос о красоте того, что он любил. Сидя на корме, он резал рулем воду и смотрел вперед спокойно, полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади.
На море в нем всегда поднималось широкое, теплое чувство, — охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену. По ночам над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучие мечты… — А снасть-то где? Челкаш вздрогнул.
Она у меня на корме. Но ему стало обидно лгать пред этим мальчишкой, и ему было жаль тех дум и чувств, которые уничтожил этот парень своим вопросом. Он рассердился. Знакомое ему острое жжение в груди и у горла передернуло его, он внушительно и жестко сказал Гавриле: — Ты вот что — сидишь, ну и сиди!
А не в свое дело носа не суй. Наняли тебя грести, и греби. А коли будешь языком трепать, будет плохо. На минуту лодка дрогнула и остановилась.
Весла остались в воде, вспенивая ее, и Гаврила беспокойно завозился на скамье. Резкое ругательство потрясло воздух. Гаврила взмахнул веслами. Лодка точно испугалась и пошла быстрыми, нервными толчками, с шумом разрезая воду.
Челкаш привстал с кормы, не выпуская весла из рук и воткнув свои холодные глаза в бледное лицо Гаврилы. Изогнувшийся наклоняясь вперед, он походил на кошку, готовую прыгнуть. Слышно было злое скрипение зубов и робкое пощелкивание какими-то костяшками. Ну же, греби!..
Раз, два! Пикни только!.. Лодка плавно повернулась и пошла назад к гавани, где огни фонарей столпились в разноцветную группу и видны были стволы мачт. Теперь голос был дальше, чем в первый раз.
Челкаш успокоился. Кабы эти дьяволы погнались за нами — конец тебе. Я бы тебя сразу — к рыбам!.. Теперь, когда Челкаш говорил спокойно и даже добродушно, Гаврила, все еще дрожащий от страха, взмолился: — Слушай, отпусти ты меня!
Христом прошу, отпусти! Высади куда-нибудь! Про-опал я совсем!.. Ну, вспомни бога, отпусти!
Что я тебе? Не могу я этого!.. Не бывал я в таких делах… Первый раз… Господи! Пропаду ведь я!
Как ты это, брат, обошел меня? Грешно тебе!.. Душу ведь губишь!.. Ну, дела-а… — Какие дела?
Ну, какие дела? Его забавлял страх парня, и он наслаждался и страхом Гаврилы, и тем, что вот какой он, Челкаш, грозный человек. Что я тебе?.. Милый… — Ну, молчи!
Не нужен был бы, так я тебя не брал бы. Но Гаврила теперь уже не мог удержаться и, тихо всхлипывая, плакал, сморкался, ерзал по лавке, но греб сильно, отчаянно.
У него длинные цепкие пальцы, чёрные с проседью волосы и серые острые глаза, густые брови, крючковатый с горбинкой нос. Большое внимание уделяет Горький бурым длинным усам Челкаша, которые то вздрагивают, «как у кота», то он их подкручивает, то посмеивается « в усы», то они «обвисли» в момент душевного расстройства, то «сладострастно» вздрагивают, чуя добычу. То есть, можно сказать, что усы выражают настроение героя. Своими хищными манерами он резко выделяется среди большого количества босяков и забулдыг, обосновавшихся в порту. Одет Челкаш в ситцевую рубаху и плисовые штаны, очень грязные и затёртые.
Ворот у рубахи порван, что подчёркивает, боевой характер Григория. Характер Под стать внешности Челкаша и его характер: прямой, колкий, с едкими шуточками. Тем не менее, Григорий в душе романтик. Он любит свободу, море, природу. Горький не раз подчёркивает родство героя и моря. Челкаш так же свободен, у него широкая душа, несмотря на то, что он вор и бродяга. И настроение Григория сродни морской стихии: такое же переменчивое.
Возмущенный Семеныч затрясся, брызгая слюной и пытаясь что-то сказать. Челкаш отпустил его руку и спокойно зашагал длинными ногами назад к воротам гавани. Сторож, неистово ругаясь, двинулся за ним. Челкаш повеселел; он тихо посвистывал сквозь зубы и, засунув руки в карманы штанов, шел медленно, отпуская направо и налево колкие смешки и шутки. Ему платили тем же. Подошли к воротам. Два солдата ощупали Челкаша и легонько вытолкнули его на улицу.
Челкаш перешел через дорогу и сел на тумбочку против дверей кабака. Из ворот гавани с грохотом выезжала вереница нагруженных телег. Навстречу им неслись порожние телеги с извозчиками, подпрыгивавшими на них. Гавань изрыгала воющий гром и едкую пыль… В этой бешеной сутолоке Челкаш чувствовал себя прекрасно. Впереди ему улыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости. Он был уверен, что ловкости хватит у него, и, щуря глаза, мечтал о том, как загуляет завтра поутру, когда в его кармане явятся кредитные бумажки… Вспомнился товарищ, Мишка, — он очень пригодился бы сегодня ночью, если бы не сломал себе ногу. Челкаш про себя обругался, думая, что одному, без Мишки, пожалуй, и не справиться с делом.
Какова-то будет ночь?.. Он посмотрел на небо и вдоль по улице. Шагах в шести от него, у тротуара, на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе. Около него лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в жгут из соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими на Челкаша доверчиво и добродушно. Челкаш оскалил зубы, высунул язык и, сделав страшную рожу, уставился на него вытаращенными глазами. Парень, сначала недоумевая, смигнул, но потом вдруг расхохотался, крикнул сквозь смех: «Ах, чудак!
Ему сразу понравился этот здоровый добродушный парень с ребячьими светлыми глазами. Косили версту — выкосили грош. Плохи дела-то! Нар-роду — уйма! Голодающий этот самый приплелся, — цену сбили, хоть не берись! Шесть гривен в Кубани платили. А раньше-то, говорят, три целковых цена, четыре, пять!..
Раньше-то за одно погляденье на русского человека там трёшну платили. Я вот годов десять тому назад этим самым и промышлял. Придешь в станицу — русский, мол, я! Сейчас тебя поглядят, пощупают, подивуются и — получи три рубля! Да напоят, накормят. И живи сколько хочешь! Парень, слушая Челкаша, сначала широко открыл рот, выражая на круглой физиономии недоумевающее восхищение, но потом, поняв, что оборванец врет, шлепнул губами и захохотал.
Челкаш сохранял серьезную мину, скрывая улыбку в своих усах. Ведь и я говорю, что, мол, там раньше… — Поди ты!.. Али портной?.. Ишь ты! Что же, ловишь рыбу?.. Здешние рыбаки не одну рыбу ловят. Больше утопленников, старые якорья, потонувшие суда — все!
Удочки такие есть для этого… — Ври, ври!.. Из тех, может, рыбаков, которые про себя поют: Мы закидывали сети Да по амбарам, по клетям!.. Слыхал… — Нравятся? Как же!..
Максим Горький настоящее имя — Алексей Максимович Пешков 1868-1936 — русский писатель, прозаик, драматург. Написано в августе 1894 года в Нижнем Новгороде. Однажды молодой писатель поделился воспоминаниями с В. Короленко, который посоветовал написать об этой истории и дал впоследствии положительный отзыв к рассказу, опубликованному в 1894 г.
Сюжет, взятый из жизни босяков, заставил задуматься о тех, кого раньше считали всего лишь изгоями общества. Максим Горький Челкаш краткое содержание по главам Начинается повествование с описания морского порта, где голубое небо стало мутным от пыли, а солнце не отражается в морской воде из-за этой сероватой вуали. Волны моря, вспененные от хлама, закованные в гранит гавани, подавляются тяжестью судов, их бортами и остроносыми килями. Пространство заполнено звоном якорных цепей гудящих пароходов, грохотавшими вагонами, дребезжащими телегами, шумом и грохотом, криками портовых людей. Эти звуки сравниваются с гимном богу торговли — Меркурию. Железные чрева огромных торговых судов, которые презрительно шипят и свистят, наполняют товарами ничтожные и пыльные людишки, таскающие на спинах огромные тяжести, чтобы заработать себе небольшой кусок хлеба. Величественные корабли, блестящие на солнце, противопоставлены усталым, оборванным и потным людям. Автор видит в этом жестокую иронию, ибо созданное человеком его же и поработило.
Глава I К полудню, когда уставшие грузчики уже обедали, появляется Гришка Челкаш, который только проснулся. Весь гаванский люд знает этого ловкого вора. Он разыскивает своего подельника Мишку. Таможенного сторожа, который осведомлен о его промыслах, приветствует по-приятельски, но пугает обещанием зайти в «гости», намекая, что тот тоже ворует. Все его побаиваются, но и уважают. Оставшись без напарника, который попал в больницу, Челкашу случайно встретился крестьянский парнишка Гаврила. Тот рассказал, что подрабатывал на покосе, потому что у него умер отец, осталась старуха мать, хозяйство пришло в запустение. Думал в зятья пойти к зажиточному мужику, но тот заставит долго на себя батрачить.
Гавриле нужны деньги, и Челкаш, назвавшись рыбаком, предлагает заработать. Гаврила понял, кто такой Челкаш на самом деле, но согласился. Они заходят в трактир, им подают все в долг. Тот, кто казался жуликом, вызвал у Гаврилы уважением тем, что он известная личность и к нему относятся с доверием. Захмелевшего парня Гришка уложил в тени спать, почувствовав себя господином, думает о том, что в его власти сделать с жизнью этого человека что угодно. Глава II Ночью, украв лодку, они поплыли на дело. Челкаш любил море, в котором отражаются на глади огоньки фонарей.
Горький Максим - Челкаш
Одним из наиболее ранних романтических произведений Горького принято считать его рассказ «Челкаш». Кто окажется благороднее и честнее: вор и пьяница Челкаш или простой деревенский парень, возвращавшийся домой с Кубани? Напишите отзыв о статье "Челкаш". Сегодня на уроке мы попытаемся выяснить, в чем успех одного из рассказов сборника – “Челкаш”, кто такие “босяки”, в чем они видели красоту и истину своего бытия. персонаж из пьесы М. Горького "На дне", представляющий собой жулика и хитреца.
«Челкаш»: анализ произведения
- Горький Максим - Челкаш
- Образ и характеристика Челкаша в рассказе «Челкаш» с цитатами
- Челкаш: значение и особенности сленга
- «Челкаш» М.Горький презентация, доклад
История создания челкаш кратко
Первое впечатление от него? Истинная ли его религиозность? Челкаш - это имя криминального элемента из рассказа Горького, в котором пропагандируется тема свободы и босячества 2. Челкаш — бродяга и вор, а Гаврила — крестьянин , роды деятельности Челкаш странствует и ворует, занимается пропагандой, Гаврила предан хозяйству, земле. Грубый, неумный, нетактичный человек 6.
Он не признает моральные устои и закон, у него нет никаких привязанностей. Хотя он с тоской вспоминает свою прошлую жизнь в деревне. Но влекла его вольная жизнь, и он все бросил. Он способен любоваться красотой природы, у него одухотворенная натура. Челкаш выделяется из обезличенной толпы своей независимостью, чувством собственного достоинства. Заметно его отношение к деньгам - он без сожаления расстается с ними, презрительно швыряет эти бумажки пресмыкающемуся перед ним Гавриле.
Деньги никогда не сделают его рабом. Он сильная и свободная личность. Автор сравнивает его с хищником, старым травленным волком, ястребом. Но он одинок, как говорит Гаврила, никому такой не нужен, никто из-за него не будет поднимать шум. Оттого в финале неясно, как сложится будущее героя, уходящего нетвердой походкой. Сущность Гаврилы Челкаш оценивает с первого взгляда по его виду. По выражению лица — простоват; судя по косе, бережно обмотанной, крепким рукам, загоревшему лицу и лаптям - крестьянин, работавший на сенокосе. Гаврилу Гришка называет теленком, мякишем, тюленем, что определяет его характер. Гавриле недоступно эстетическое наслаждение, он не замечает красоты окружающего мира. Он приземленный «жадный раб».
Поведение в минуту опасности выдает его трусость. Ему страшно в трактире одному без сильного хозяина, в море от страха прячется в лодке, прижимаясь к днищу. Ради денег готов унижаться, валяться в ногах, даже решиться на убийство. Получив деньги, Гаврила свободно и легко уходит. Его будущее определено, он получит свою землю и будет на ней работать до конца своих дней. Образ Челкаша автор создал более привлекательным, чем образ Гаврилы. Смысл названия "Челкаш" В названии именем Челкаша определен главный герой повествования — босяк, деклассированная личность, не утратившая человеческого достоинства, благородства, духовности. Он противопоставлен обществу, в котором нивелировались духовные и нравственные ценности. Жанр и направление По жанру это произведение - рассказ. Поскольку ранним реалистическим рассказам Горького присущи черты романтизма, направление можно определить, как романтический реализм.
Гранит, железо, дерево, мостовая гавани, суда и люди — все дышит мощными звуками страстного гимна Меркурию. Но голоса людей, еле слышные в нем, слабы и смешны. И сами люди, первоначально родившие этот шум, смешны и жалки: их фигурки, пыльные, оборванные, юркие, согнутые под тяжестью товаров, лежащих на их спинах, суетливо бегают то туда, то сюда в тучах пыли, в море зноя и звуков, они ничтожны по сравнению с окружающими их железными колоссами, грудами товаров, гремящими вагонами и всем, что они создали.
Созданное ими поработило и обезличило их. Стоя под парами, тяжелые гиганты-пароходы свистят, шипят, глубоко вздыхают, и в каждом звуке, рожденном ими, чудится насмешливая нота презрения к серым, пыльным фигурам людей, ползавших по их палубам, наполняя глубокие трюмы продуктами своего рабского труда. До слез смешны длинные вереницы грузчиков, несущих на плечах своих тысячи пудов хлеба в железные животы судов для того, чтобы заработать несколько фунтов того же хлеба для своего желудка.
Рваные, потные, отупевшие от усталости, шума и зноя люди и могучие, блестевшие на солнце дородством машины, созданные этими людьми, — машины, которые в конце концов приводились в движение все-таки не паром, а мускулами и кровью своих творцов, — в этом сопоставлении была целая поэма жестокой иронии. Шум — подавлял, пыль, раздражая ноздри, — слепила глаза, зной — пек тело и изнурял его, и все кругом казалось напряженным, теряющим терпение, готовым разразиться какой-то грандиозной катастрофой, взрывом, за которым в освеженном им воздухе будет дышаться свободно и легко, на земле воцарится тишина, а этот пыльный шум, оглушительный, раздражающий, доводящий до тоскливого бешенства, исчезнет, и тогда в городе, на море, в небе станет тихо, ясно, славно… Раздалось двенадцать мерных и звонких ударов в колокол. Когда последний медный звук замер, дикая музыка труда уже звучала тише.
Через минуту еще она превратилась в глухой недовольный ропот. Теперь голоса людей и плеск моря стали слышней. Это — наступило время обеда.
I[ править ] Когда грузчики, бросив работать, рассыпались по гавани шумными группами, покупая себе у торговок разную снедь и усаживаясь обедать тут же, на мостовой, в тенистых уголках, — появился Гришка Челкаш, старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор. Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах, без шапки, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатые кости, обтянутые коричневой кожей. По всклокоченным черным с проседью волосам и смятому, острому, хищному лицу было видно, что он только что проснулся.
В одном буром усе у него торчала соломина, другая соломина запуталась в щетине левой бритой щеки, а за ухо он заткнул себе маленькую, только что сорванную ветку липы. Длинный, костлявый, немного сутулый, он медленно шагал по камням и, поводя своим горбатым, хищным носом, кидал вокруг себя острые взгляды, поблескивая холодными серыми глазами и высматривая кого-то среди грузчиков. Его бурые усы, густые и длинные, то и дело вздрагивали, как у кота, а заложенные за спину руки потирали одна другую, нервно перекручиваясь длинными, кривыми и цепкими пальцами.
Даже и здесь, среди сотен таких же, как он, резких босяцких фигур, он сразу обращал на себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал. Когда он поравнялся с одной из групп босяков-грузчиков, расположившихся в тени под грудой корзин с углем, ему навстречу встал коренастый малый с глупым, в багровых пятнах, лицом и поцарапанной шеей, должно быть, недавно избитый. Он встал и пошел рядом с Челкашом, вполголоса говоря: — Флотские двух мест мануфактуры хватились… Ищут.
Ищут, мол. Больше ничего. И Челкаш с улыбкой посмотрел туда, где возвышался пакгауз Добровольного флота.
Товарищ повернул назад. Кто это тебя изукрасил? Ишь как испортили вывеску-то… Мишку не видал здесь?
Челкаш шагал дальше, встречаемый всеми, как человек хорошо знакомый. Но он, всегда веселый и едкий, был сегодня, очевидно, не в духе и отвечал на расспросы отрывисто и резко. Откуда-то из-за бунта товара вывернулся таможенный сторож, темно-зеленый, пыльный и воинственно-прямой.
Он загородил дорогу Челкашу, встав перед ним в вызывающей позе, схватившись левой рукой за ручку кортика, а правой пытаясь взять Челкаша за ворот. Куда идешь? Челкаш отступил шаг назад, поднял глаза на сторожа и сухо улыбнулся.
Красное, добродушно-хитрое лицо служивого пыталось изобразить грозную мину, для чего надулось, стало круглым, багровым, двигало бровями, таращило глаза и было очень смешно. А ты опять? Иди, иди!..
Но Семеныч все-таки пожал протянутую руку. Никакого Мишки не знаю! Пошел, брат, вон!
В больницу его свезли, Мишку твоего, ногу отдавило чугунной штыкой. Поди, брат, пока честью просят, поди, а то в шею провожу!.. Ты чего же такой сердитый, Семеныч?..
Сторож начал сердиться и, оглядываясь по сторонам, пытался вырвать свою руку из крепкой руки Челкаша. Челкаш спокойно посматривал на него из-под своих густых бровей и, не отпуская его руки, продолжал разговаривать: — Ты не торопи меня. Я вот наговорюсь с тобой вдосталь и уйду.
Ну, сказывай, как живешь?.. Ты, — не шути, дьявол костлявый! Я, брат, в самом деле… Али ты уж по домам, по улицам грабить собираешься?
И здесь на наш с тобой век добра хватит. Ей-богу, хватит, Семеныч! Ты, слышь, опять два места мануфактуры слямзил?..
Смотри, Семеныч, осторожней! Возмущенный Семеныч затрясся, брызгая слюной и пытаясь что-то сказать. Челкаш отпустил его руку и спокойно зашагал длинными ногами назад к воротам гавани.
Сторож, неистово ругаясь, двинулся за ним. Челкаш повеселел; он тихо посвистывал сквозь зубы и, засунув руки в карманы штанов, шел медленно, отпуская направо и налево колкие смешки и шутки. Ему платили тем же.
Подошли к воротам. Два солдата ощупали Челкаша и легонько вытолкнули его на улицу. Челкаш перешел через дорогу и сел на тумбочку против дверей кабака.
Из ворот гавани с грохотом выезжала вереница нагруженных телег. Навстречу им неслись порожние телеги с извозчиками, подпрыгивавшими на них. Гавань изрыгала воющий гром и едкую пыль… В этой бешеной сутолоке Челкаш чувствовал себя прекрасно.
Впереди ему улыбался солидный заработок, требуя немного труда и много ловкости. Он был уверен, что ловкости хватит у него, и, щуря глаза, мечтал о том, как загуляет завтра поутру, когда в его кармане явятся кредитные бумажки… Вспомнился товарищ, Мишка, — он очень пригодился бы сегодня ночью, если бы не сломал себе ногу. Челкаш про себя обругался, думая, что одному, без Мишки, пожалуй, и не справиться с делом.
Какова-то будет ночь?.. Он посмотрел на небо и вдоль по улице. Шагах в шести от него, у тротуара, на мостовой, прислонясь спиной к тумбочке, сидел молодой парень в синей пестрядинной рубахе, в таких же штанах, в лаптях и в оборванном рыжем картузе.
Около него лежала маленькая котомка и коса без черенка, обернутая в жгут из соломы, аккуратно перекрученный веревочкой. Парень был широкоплеч, коренаст, русый, с загорелым и обветренным лицом и с большими голубыми глазами, смотревшими на Челкаша доверчиво и добродушно. Челкаш оскалил зубы, высунул язык и, сделав страшную рожу, уставился на него вытаращенными глазами.
Парень, сначала недоумевая, смигнул, но потом вдруг расхохотался, крикнул сквозь смех: «Ах, чудак! Ему сразу понравился этот здоровый добродушный парень с ребячьими светлыми глазами. Косили версту — выкосили грош.
Плохи дела-то! Нар-роду — уйма! Голодающий этот самый приплелся, — цену сбили, хоть не берись!
Шесть гривен в Кубани платили. А раньше-то, говорят, три целковых цена, четыре, пять!.. Раньше-то за одно погляденье на русского человека там трьшну платили.
Я вот годов десять тому назад этим самым и промышлял. Придешь в станицу — русский, мол, я! Сейчас тебя поглядят, пощупают, подивуются и — получи три рубля!
Да напоят, накормят. И живи сколько хочешь! Парень, слушая Челкаша, сначала широко открыл рот, выражая на круглой физиономии недоумевающее восхищение, но потом, поняв, что оборванец врет, шлепнул губами и захохотал.
Челкаш сохранял серьезную мину, скрывая улыбку в своих усах. Ведь и я говорю, что, мол, там раньше… — Поди ты!.. Али портной?..
Ишь ты! Что же, ловишь рыбу?.. Здешние рыбаки не одну рыбу ловят.
Больше утопленников, старые якорья, потонувшие суда — все! Удочки такие есть для этого… — Ври, ври!.. Из тех, может, рыбаков, которые про себя поют: Мы закидывали сети Да по амбарам, по клетям!..
Слыхал… — Нравятся? Как же!.. Ничего ребята, вольные, свободные… — А что тебе — свобода?..
Ты разве любишь свободу? Сам себе хозяин, пошел — куда хошь, делай — что хошь… Еще бы! Коли сумеешь себя в порядке держать, да на шее у тебя камней нет, — первое дело!
Гуляй знай, как хошь, бога только помни… Челкаш презрительно сплюнул и отвернулся от парня. Жить — надо. А как?
Пойду я в зятья в хороший дом. Кабы выделили дочь-то!.. Нет ведь — тесть-дьявол не выделит.
Ну, и буду я ломать на него… долго… Года! Вишь, какие дела-то! А кабы мне рублей ста полтора заробить, сейчас бы я на ноги встал и — Антипу-то — на-кося, выкуси!
Хошь выделить Марфу? Не надо! Слава богу, девок в деревне не одна она.
И был бы я, значит, совсем свободен, сам по себе… Н-да! Думал было я: вот, мол, на Кубань-то пойду, рублев два ста тяпну, — шабаш! АН не выгорело.
Ну и пойдешь в батраки… Своим хозяйством не исправлюсь я, ни в каком разе! Парню сильно не хотелось идти в зятья. У него даже лицо печально потускнело.
Он тяжело заерзал на земле. Челкаш спросил: — Да ведь — куда? Сказал тоже!..
В нем этот здоровый деревенский парень что-то будил… Смутно, медленно назревавшее, досадливое чувство копошилось где-то глубоко и мешало ему сосредоточиться и обдумать то, что нужно было сделать в эту ночь. Обруганный парень бормотал что-то вполголоса, изредка бросая на босяка косые взгляды. У него смешно надулись щеки, оттопырились губы и суженные глаза как-то чересчур часто и смешно помаргивали.
Он, очевидно, не ожидал, что его разговор с этим усатым оборванцем кончится так быстро и обидно. Оборванец не обращал больше на него внимания. Он задумчиво посвистывал, сидя на тумбочке и отбивая по ней такт голой грязной пяткой.
Парню хотелось поквитаться с ним. Часто это ты запиваешь-то? Хочешь сегодня ночью работать со мной?
Говори скорей! Чего заставлю… Рыбу ловить поедем. Грести будешь… — Так… Что же?
Работать можно. Только вот… не влететь бы во что с тобой. Больно ты закомурист… темен ты… Челкаш почувствовал нечто вроде ожога в груди и с холодной злобой вполголоса проговорил: — А ты не болтай, чего не смыслишь.
Я те вот долбану по башке, тогда у тебя в ней просветлеет… Он соскочил с тумбочки, дернул левой рукой свой ус, а правую сжал в твердый жилистый кулак и заблестел глазами. Парень испугался. Он быстро оглянулся вокруг и, робко моргая, тоже вскочил с земли.
Меряя друг друга глазами, они молчали. Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, — за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашем, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна. Всегда неприятно видеть, что человек, которого ты считаешь хуже и ниже себя, любит или ненавидит то же, что и ты, и, таким образом, становится похож на тебя.
Парень смотрел на Челкаша и чувствовал в нем хозяина. Мне все равно, у кого работать, у тебя или у другого. Я только к тому сказал, что не похож ты на рабочего человека, — больно уж тово… драный.
Ну, я ведь знаю, что это со всяким может быть. Господи, рази я не видел пьяниц! Эх, сколько!..
Говори цену. Какая работа будет. Какой улов, значит… Пятитку можешь получить.
Но теперь дело касалось денег, а тут крестьянин хотел быть точным и требовал той же точности от нанимателя.
Он удивлен, что у его подельника тоже есть свои представления о свободе. Гаврила мечтает стать хозяином на своей земле, не зависеть от других. Он стремится к тому, отчего Челкаш отказался. Гавриле не понятна такая босяцкая свобода. То, что Челкаш считает независимостью, для него определяется, как ненужность никому.
Гаврила Не таков Гаврила. Моря, темноты, возможной поимки он безмерно боится. Он труслив, алчен. Эти качества толкают его на прямое преступление, когда утром он первый раз в жизни увидел большие деньги. Сначала Гаврила падает на колени перед Челкашом, выпрашивая деньги, потому что он всего лишь «подлый раб». Главный герой, испытывая к мелкой душонке брезгливость, жалость и ненависть, бросает ему все деньги.
Узнав, что Гаврила хотел его убить, Челкаш приходит в ярость. Он впервые так сильно зол. Григорий забирает деньги и уходит. Гаврила, не в силах совладать с жадностью, стремится убить подельника, но от этого ничтожной душонке становится страшно. Он снова вымаливает прощение у главного героя — человека широкой души. Челкаш бросает деньги жалкому Гавриле.
Он, пошатываясь, навсегда уходит. Рассмотрев главных героев, можно проанализировать рассказ в целом. Жанр Небольшое по объему произведение, с небольшим количеством героев, относится к жанру рассказа. Описаны действительные события, что отвечает направлению реализма. Живое описание моря и облагораживание героя-бродяги, придает реалистическому направлению нотки романтизма. Рассказ «Челкаш» относится к ранним романтическим произведениям М.
Он входит в цикл так называемых рассказов о босяках. Писателя всегда интересовал этот «класс» людей, образовавшийся в России в конце 19 — начале 20 века. Горький считал босяков интересным «человеческим материалом», находящимся как бы вне общества. В них он видел своеобразное воплощение своих идеалов человека: «Я видел, что хотя они живут хуже «обыкновенных людей», но чувствуют и сознают себя лучше их, и это потому, что они не жадны, не душат друг друга, не копят денег». В центре повествования рассказа 1895 два героя, противопоставленные друг другу. Один — Гришка Челкаш, «старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду, заядлый пьяница и ловкий, смелый вор».
Это уже зрелый человек, яркая и неординарная натура. Даже в толпе таких, как он, босяков, Челкаш выделялся своей хищной силой и цельностью. Недаром Горький сравнивает его с ястребом: «он сразу обращал на себя внимание своим сходством с степным ястребом, своей хищной худобой и этой прицеливающейся походкой, плавной и покойной с виду, но внутренне возбужденной и зоркой, как лет той хищной птицы, которую он напоминал». По ходу развития сюжета мы узнаем, что Челкаш живет тем, что обворовывает судна, а затем продает свою добычу. Такие занятия и образ жизни вполне устраивают этого героя. Они удовлетворяют его потребность в чувстве свободы, риска, единении с природой, в ощущении собственной силы и неограниченных собственных возможностей.
Челкаш родом герой из деревни. Он такой же крестьянин, как и другой герой рассказа — Гаврила. Но как различаются эти люди! Гаврила молод, силен физически, но слаб духом, жалок. Мы видим, как Челкаш борется с презрением к этому «молодому телку», который мечтает о благополучной и сытой жизни в деревне, да еще и советует Григорию, как ему «получше пристроиться» в жизни. Читайте также: Краткое содержание Трилогия о Кроше Рыбакова для читательского дневника Становится понятно, что эти совершенно разные люди никогда не найдут общего языка.
Хоть они имеют одни корни, но натура их, природа совершенно различны. На фоне трусливого и слабого Гаврилы со всей мощью вырисовывается фигура Челкаша. Особенно четко этот контраст выражается в тот момент, когда герои «вышли на дело» — Григорий взял с собой Гаврилу, дав ему возможность заработать. Челкаш любил море и не боялся его: «На море в нем всегда поднималось широкое, теплое чувство, — охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену». Этого героя восхищал вид величественной стихии, «бесконечной и могучей».
Море и облака сплетались в одно целое, вдохновляя Челкаша своей красотой, «возбуждая» в нем высокие желания. Совсем иные чувства вызывает море у Гаврилы. Он видит его как черную тяжелую массу, враждебную, несущую смертельную опасность. Единственное чувство, которое вызывает у Гаврилы море, — страх: «Только боязно в нем». Отличается и поведение этих героев на море. В лодке Челкаш сидел прямо, спокойно и уверенно смотрел на водную гладь, вперед, общаясь с этой стихией на равных: «Сидя на корме, он резал рулем воду и смотрел вперед спокойно, полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади».