Один из неизменных рассветов природы – золотая заря на востоке за туманной полосой зеленых лесов за широкой низменностью на которую. Золотилось солнце на востоке. Укажите все цифры на месте которых пишется НН солнечные лучи в неосве. Золотилось солнце на востоке. За туманной синью далеких лесов, за белыми невысокими горными берегами глядел древний русский тическая основа-определение (везде). Один из неизменных рассветов природы – золотая заря на востоке за туманной полосой зеленых лесов за широкой низменностью на которую.
Как скачать книгу - "Безумный художник" в fb2, ePub, txt и других форматах?
- Безумный художник, Иван Бунин – скачать книгу fb2, epub, pdf на ЛитРес
- Другие вопросы:
- Содержание
- Безумный художник 📚 читать онлайн книгу ✔️ Автор(ы) - Иван Бунин
- Популярные книги
Вариант 19, задание 15 - ЕГЭ Русский язык. 36 вариантов. 2022
Я должен завершить дело всей моей жизни. Мой молодой друг, - сказал он, протягивая к коридорному руку и показывая ему два обручальных кольца, из которых одно, на мизинце, было женское, - это кольцо - предсмертный завет! И я подарю ее - тебе. Я надеюсь достать их здесь. Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме! Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее. Художник важно кивнул ему и зашагал по коридору. На площадке лестницы он приостановился и добавил: - В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества.
Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира! Рождается новый человек! На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно. Иней на телеграфных проволоках рисовался по голубому небу нежно и сизо и уже крошился, осыпался. На площади толпился целый лес густых темно-зеленых елок. У мясных лавок стояли мерзлые белые туши голых свиней с глубокими разрезами на толстых загривках, висели серые рябчики, ощипанные гуси, индейки, жирные и застывшие. Прохожие, переговариваясь, спешили, извозчики стегали лохматых лошадей, подреза визжали. Он подозвал свободного извозчика и велел ехать ему на главную улицу. Извозчик мотнул шапкой и быстро понес его на своем сытом меринке по блестящей, накатанной дороге.
В двенадцать самый полный свет солнца. Как называется эта пьяцца? Зачем ты привез меня к часовне? Я боюсь церквей и часовен! Ты знаешь, что один финн привез меня к кладбищу, и я тотчас же написал письма к королю и к папе, и он был приговорен к смертной казни! Вези назад! Извозчик осадил разбежавшуюся лошадь и взглянул на седока с недоумением: - Куда же прикажете? Вы сказали, на главную улицу... Вот тебе твои сребреники! И художник неловко вылез из саней, бросил извозчику трехрублевку и пошел прочь, назад, посередине улицы.
Доха его распахнулась, волочилась по снегу, глаза страдальчески и растерянно блуждали по сторонам. Увидав в окне магазина золоченые багеты, он поспешно вошел в магазин.
Вход Опубликовано 4 года назад по предмету Русский язык от fohfgrfsthf Сделайте плиз 30 балов Прочитайте предложения, поставив прилагательные в скобках в нужную форму. Запишите полученные предложения.
Зачем ты привез меня к часовне? Я боюсь церквей и часовен! Ты знаешь, что один финн привез меня к кладбищу, и я тотчас же написал письма к королю и к папе, и он был приговорен к смертной казни! Вези назад! Извозчик осадил разбежавшуюся лошадь и взглянул на седока с недоумением: - Куда же прикажете? Вы сказали, на главную улицу... Вот тебе твои сребреники!
И художник неловко вылез из саней, бросил извозчику трехрублевку и пошел прочь, назад, посередине улицы. Доха его распахнулась, волочилась по снегу, глаза страдальчески и растерянно блуждали по сторонам. Увидав в окне магазина золоченые багеты, он поспешно вошел в магазин. Но едва он заговорило красках, румяная барышня в шубке, сидевшая за кассой, тотчас же перебила его: - Ах, нет, у нас красками не торгуют. У нас только рамы, багеты и обои. Да и вообще вряд ли вы найдете у нас в городе холст и масляные краски. Художник с непритворным отчаянием схватился за голову.
Ах, как это ужасно! Сейчас и именно сейчас краски для меня вопрос жизни и смерти! Идея моя совершенно созрела еще в Стокгольме и, будучи воплощенной, должна произвести неслыханное впечатление. Я должен написать вифлеемскую пещеру, написать Рождество и залить всю картину, - и эти ясли, и младенца, и мадонну, и льва, и ягненка, возлежащих рядом, - именно рядом! Только у меня это будет в Испании, стране нашего первого, брачного путешествия. Вдали - синие горы, на холмах цветущие деревья, в раскрытых небесах... У нас только рамы, багеты и шпалеры...
Художник встрепенулся и с преувеличенной вежливостью поднял свой берет: - Ах, простите ради бога! Вы правы, тысячу раз правы! И поспешно вышел. Через несколько домов, в магазине «Знание», он купил очень большой лист шершавого картона, цветных карандашей и акварельные краски на бумажной палитре. Затем опять вскочил на извозчика и погнал его в гостиницу. В гостинице он тотчас позвонил. Явился тот же коридорный.
Художник держал в руках паспорт. А затем, любезный, ты должен принести мне стакан воды для акварели. Масляных красок, увы, нигде нет. Железный век! Пещерный век!
Но была весна, и на всех путях наших весело и мирно цвели все те же анемоны и маки, что цвели и при Рахили, красовались те же лилии полевые и пели те же птицы небесные, блаженной беззаботности которых учила евангельская притча… Роза Иерихона. В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни и стебли моего прошлого — и вот опять дивно прозябает мой заветный злак. Неотвратимый час, когда иссякнет эта влага, оскудеет и иссохнет сердце — и уже навеки покроет прах забвения Розу моего Иерихона.
Был канун Рождества, бодрое утро с легким морозом и инеем. Только что пришел петроградский поезд: в гору, по наезженному снегу, от железнодорожной станции, тянулись извозчики, с седоками и без седоков. В старой большой гостинице на просторной площади, против старых торговых рядов, было тихо и пусто, прибрано к празднику. Гостей не ждали.
Безумный художник
Слава в вышних богу и на земле мир, в человецех благоволение! Паспорт я тебе дам, не беспокойся, но сейчас мне не до паспорта. У меня нет ни одной свободной минуты. Сейчас я спешу в город, чтобы вернуться ровно в одиннадцать. Я должен завершить дело всей моей жизни. Мой молодой друг, — сказал он, протягивая к коридорному руку и показывая ему два обручальных кольца, из которых одно, на мизинце, было женское, — это кольцо — предсмертный завет! И я подарю ее — тебе. Я надеюсь достать их здесь. Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме!
Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее. Художник важно кивнул ему и зашагал по коридору. На площадке лестницы он приостановился и добавил: — В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества. Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира!
Рождается новый человек! На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно. Иней на телеграфных проволоках рисовался по голубому небу нежно и сизо и уже крошился, осыпался. На площади толпился целый лес густых темно-зеленых елок. У мясных лавок стояли мерзлые белые туши голых свиней с глубокими разрезами на толстых загривках, висели серые рябчики, ощипанные гуси, индейки, жирные и застывшие. Прохожие, переговариваясь, спешили, извозчики стегали лохматых лошадей, подреза визжали. Он подозвал свободного извозчика и велел ехать ему на главную улицу. Извозчик мотнул шапкой и быстро понес его на своем сытом меринке по блестящей, накатанной дороге.
В двенадцать самый полный свет солнца. Как называется эта пьяцца? Зачем ты привез меня к часовне? Я боюсь церквей и часовен! Ты знаешь, что один финн привез меня к кладбищу, и я тотчас же написал письма к королю и к папе, и он был приговорен к смертной казни! Вези назад! Извозчик осадил разбежавшуюся лошадь и взглянул на седока с недоумением: — Куда же прикажете? Вы сказали, на главную улицу… — Я сказал тебе — в художественный магазин!
Вот тебе твои сребреники! И художник неловко вылез из саней, бросил извозчику трехрублевку и пошел прочь, назад, посередине улицы. Доха его распахнулась, волочилась по снегу, глаза страдальчески и растерянно блуждали по сторонам. Увидав в окне магазина золоченые багеты, он поспешно вошел в магазин. Но едва он заговорило красках, румяная барышня в шубке, сидевшая за кассой, тотчас же перебила его: — Ах, нет, у нас красками не торгуют. У нас только рамы, багеты и обои. Да и вообще вряд ли вы найдете у нас в городе холст и масляные краски. Художник с непритворным отчаянием схватился за голову.
Ах, как это ужасно! Сейчас и именно сейчас краски для меня вопрос жизни и смерти! Идея моя совершенно созрела еще в Стокгольме и, будучи воплощенной, должна произвести неслыханное впечатление. Я должен написать вифлеемскую пещеру, написать Рождество и залить всю картину, — и эти ясли, и младенца, и мадонну, и льва, и ягненка, возлежащих рядом, — именно рядом! Только у меня это будет в Испании, стране нашего первого, брачного путешествия. Вдали — синие горы, на холмах цветущие деревья, в раскрытых небесах… — Извиняюсь, господин, — сказала барышня с испугом, — здесь могут покупатели прийти. У нас только рамы, багеты и шпалеры… Художник встрепенулся и с преувеличенной вежливостью поднял свой берет: — Ах, простите ради бога! Вы правы, тысячу раз правы!
Вдруг лицо его исказилось ужасом. Он кинул альбом на ковер, вскочил, бросился к чемодану. Он перерыл его весь, до дна, разбросал по полу рубашки, носки, галстуки... Нет, того, что он искал, не было! Он отчаянно озирался по сторонам, тер рукою лоб... Ищи же! Сотвори чудо! Но кисти не было. Он пошарил по карманам, нашел перочинный нож, подбежал к дохе... Разве вырезать клок меху и привязать к перу, к щепке?
Но где взять ниток? Ночь, все спят... И он яростно схватил с дивана картон, швырнул его на стол, сбегал в спальню за подушками, положил их на кресло, чтобы было выше сидеть, и, хватая то один, то другой цветной карандаш, с головой ушел в работу. Он трудился без отдыха. Он снял пенсне и низко наклонился к столу, бросал сильные и уверенные удары, откидывался, вперяя взгляд в зеркало, светлый туман которого был полон дрожащими цветистыми огнями. От жара свечей волосы художника на висках смоклись, от напряжения вздулись жилы на шее. Глаза слезились и горели, черты лица обрезались. Наконец он увидел, что лист картона безнадежно испорчен, — нелепо и ярко загроможден рисунками, совершенно противоположными друг другу по смыслу и по значению их: горячечное вдохновение художника совершенно не повиновалось ему, делало совсем не то, что ему хотелось. Он перевернул картон и, схватив синий карандаш, оцепенел на некоторое время. Раскрытый альбом лежал возле его кресла.
Из альбома так и бил в глаза длинный гроб и мертвый лик. Он порывисто захлопнул альбом. В чемодане торчала из белья оплетенная фляжка с одеколоном. Он вскочил, быстро отвинтил ее крышечку и, обжигаясь, стал пить. Опорожнив фляжку почти до дна и отдуваясь от душистого пламени, с пылающим горлом, он опять пошел шагать по комнате. Вскоре юношеская сила овладела им — дерзкая решительность, уверенность в каждой своей мысли, в каждом своем чувстве, сознание, что он все может, все смеет, что нет более для него сомнений, нет преград. Он исполнился надежд и радости. Ему казалось, что мрачные, дьявольские наваждения жизни, черными волнами заливавшие его воображение, отступают от него. Благословен грядый во имя господне! Теперь перед его умственным взором, с потрясающей, с небывалой доселе ясностью, стояло лишь то, чего жаждало его сердце, сердце не раба жизни, а творца ее, как мысленно говорил он себе.
Небеса, преисполненные вечного света, млеющие эдемской лазурью и клубящиеся дивными, хотя и смутными облаками, грезились ему; светозарные лики и крылья несметных ликующих серафимов проступали в жуткой литургической красоте небес; бог-отец, грозный и радостный, благий и торжествующий, как в дни творения, высился среди них радужным исполинским видением; дева неизреченной прелести, с очами, полными блаженства счастливой матери, стоя на облачных клубах, сквозящих синью земных далей, простертых под нею, являла миру, высоко поднимала на божественных руках своих младенца, блистающего, как солнце, и дикий, могучий Иоанн, препоясанный звериной шкурою, на коленях стоял возле ее ног, в исступлении любви, нежности и благодарности целуя край ее одежды... И художник снова кинулся к своей работе. Он ломал и с лихорадочной поспешностью, трясущимися руками вновь острил ножом карандаши. Догоравшие свечи, оплывшие, текущие по раскаленным подсвечникам, еще жарче пылали возле его лица, завешанного вдоль щек мокрыми волосами. В шесть часов он бешено давил кнопку звонка: он кончил, кончил! Затем побежал к столу и стоя, с бьющимся сердцем, стал ждать коридорного. Теперь он был бледен такой бледностью, что губы у него казались черными. Вся куртка его была осыпана разноцветной пылью карандашей. Темные глаза горели нечеловеческим страданием и вместе с тем каким-то свирепым восторгом. Никто не шел.
Гробовая тишина окружала его. Но он стоял, он ждал, весь превратившись в слух и ожидание. Вот, сию минуту вбежит коридорный, и он, творец, завершивший свой труд, изливший свою душу по воле самого божества, быстро скажет ему заранее приготовленные, страшные и победительные слова: — Возьми. Я тебе дарю это. И он, близкий от стука своего сердца к потере сознания, крепко держал в руке картон. На картоне же, сплошь расцвеченном, чудовищно громоздилось то, что покорило его воображение в полной противоположности его страстным мечтам. Дикое, черно-синее небо до зенита пылало пожарами, кровавым пламенем дымных, разрушающихся храмов, дворцов и жилищ. Дыбы, эшафоты и виселицы с удавленниками чернели на огненном фоне. Над всей картиной, над всем этим морем огня и дыма, величаво, демонически высился огромный крест с распятым на нем, окровавленным страдальцем, широко и покорно раскинувшим длани по перекладинам креста. Смерть, в доспехах и зубчатой короне, оскалив свою гробную челюсть, с разбегу подавшись вперед, глубоко всадила под сердце распятого железный трезубец.
Низ же картины являл беспорядочную груду мертвых — и свалку, грызню, драку живых, смешение нагих тел, рук и лиц. И лица эти, ощеренные, клыкастые, с глазами, выкатившимися из орбит, были столь мерзостны и грубы, столь искажены ненавистью, злобой, сладострастием братоубийства, что их можно было признать скорее за лица скотов, зверей, дьяволов, но никак не за человеческие. Читайте лучшие произведения русской и мировой литературы полностью онлайн бесплатно и без регистрации, без сокращений.
От шеи до чресл увит он серыми кольцами змея, раздувшего свое розовое горло, простершего свою плоскую, косоглазую голову над его главой. Невзирая на безмерную тяжесть змеиных колец, сидящий свободен и статен, величав и прям.
Божественный нарост, острый бугор на его темени. Черно-синие, курчавые, но короткие волосы — как синева в хвосте павлина. Красный лик царственно спокоен. Взгляд блестящ, подобен самоцвету. И страшный голос его, голос, звучащий без напряжения, по силе подобный грому, величаво катится из глубины лесов к человеку, стоящему на берегу: — Истинно, истинно говорю тебе, ученик: снова и снова отречешься ты от меня ради Мары, ради сладкого обмана смертной жизни, в эту ночь земной весны.
Париж, 1921.
Через несколько домов, в магазине «Знание», он купил очень большой лист шершавого картона, цветных карандашей и акварельные краски на бумажной палитре. А какой день! Боже, какой день! Ровно в полночь рождается спаситель!
На все века! Спаситель мира! Я так и подпишу под картиной: «Рождение Нового Человека! Я воскрешу её, убитую злой силой без сердца, вместе с новой жизнью, выношенной ею под сердцем! Юношеская сила овладела им - дерзкая решительность, уверенность в каждой своей мысли, которой рад, в каждом своём чувстве, сознание, что он всё может, всё смеет, что нет более для него сомнений, нет преград. Он исполнился надежд и радости жизни.
Ему казалось, что мрачные, дьявольские наваждения жизни, чёрными волнами заливавшие его воображение, отступают от него. Небеса, преисполненные вечного света, млеющие эдемской лазурью и клубящиеся дивными, хотя и смутными облаками, грезились ему, словно мир чудес; светозарные лики и крылья несметных ликующих серафимов проступали в жуткой литургической красоте небес; бог-отец, грозный и радостный, благий и торжествующий, как в дни творения, высился среди них радужным исполинским видением; дева неизречённой прелести, с очами, полными блаженства счастливой матери, стоя на облачных клубах, сквозящих синью земных далей, простёртых под нею, являла миру, высоко поднимала на божественных руках своих младенца, блистающего, как Солнце, и дикий, могучий Иоанн, препоясанный звериной шкурою, на коленях стоял возле её ног пред Нею, в исступлении любви, нежности и благодарности целуя край её одежды...
Автор книги
- Отзывы на книгу «Безумный художник»
- Привет! Нравится сидеть в Тик-Токе?
- Читать Безумный художник на русском языке
- Том 3. Рассказы и повести 1917-1930. Жизнь Арсеньева - Бунин Иван :: Читать онлайн в
- Безумный художник (Бунин) 📕 Читать книгу онлайн полностью Скачать FB2 EPUb PDF бесплатно
Золотилось солнце на востоке за туманной
Улыбнулась солнцу Без вызова не входить! Соблюдать тишину! Красногрудые птички сверкают на солнце, словно крупные рубины, ярко выделяясь на белоснежном фоне. Безумный художник читать онлайн «Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Золотилось солнце (сущ., окончание “Е”) на востоке (сущ., окончание “Е”)； За туманной (прил., окончание “Ой”) синью (сущ., окончание “Ю”) далеких (прил., окончание “Их”) лесов (сущ., окончание “Ов”)； За белой (прил., окончание “Ой”) снежной низменностью с невысокого. Золотилось солнце на востоке. За (туманный) синью (далёкий) лесов, за (белый) (снежный) низменностью с (невысокий) (горный) берега глядел древний русский город.
Поиск в Замке
- Как скачать книгу - "Безумный художник" в fb2, ePub, txt и других форматах?
- Читать Безумный художник на русском языке
- Похожие презентации
- #rus14p. Укажите все цифры, на месте которых пишется НН. Золотилось солнце на востоке,
Оглавление:
и -нн. егэ по русскому укажите цифру-ы, на месте которой-ых пишется лось солнце на востоке, за. «Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Золотилось солнце на востоке, за тума(1)ой синью отдалё(2)ых лесов, за белой снежной низме(3)остью, на которую глядел с невысокого берега древний русский город. Золотилось солнце на востоке, за туманной синью далеких лесов, за белой снежной низменностью, на которую глядел с невысокого горного берега древний русский город. Золотилось солнце на востоке, за тумаННой синью отдалёННых лесов, за белой снежной низмеННостью, на которую глядел с невысокого берега древний русский город.
Оглавление:
Золотилось солнце на востоке. За (туманный) синью (далёкий) лесов, за (белый) (снежный) низменностью с (невысокий) (горный) берега глядел древний русский город. Золотилось солнце на востоке. За туманной синью далеких лесов, за белыми невысокими горными берегами глядел древний русский тическая основа-определение (везде). Золотилось солнце на востоке, за тумаННой синью отдалёННых лесов, за белой снежной низмеННостью, на которую глядел с невысокого берега древний русский город.
Таланту И. А. Бунина. Безумный художник
Лексика и фразеология. Цифры укажите в порядке возрастания. Золотилось солнце на востоке, за тума 1 ой синью отдалё 2 ых лесов, за белой снежной низме 3 остью, на которую глядел с невысокого берега древний русский город. Правило: Задание 15.
Отнюдь нет! Коридорный распахнул дверь в номер первый, самый почетный, состоявший из прихожей и двух обширных комнат, где окна были, однако, невелики и очень глубоки, по причине толстых стен.
В комнатах было тепло, уютно и спокойно, янтарно от солнца, смягченного инеем на нижних стеклах. Осторожно опустив чемодан на ковер посередине приемной, коридорный, молодой малый, с умными веселыми глазами, остановился в ожидании паспорта и приказаний. Художник, ростом невысокий, юношески легкий вопреки своему возрасту, в берете и бархатной куртке, прошелся из угла в угол и, сронив движением бровей пенсне, потер белыми, точно алебастровыми руками свое бледное, измученное лицо.
Потом странно посмотрел на слугу невидящим взором очень близорукого и рассеянного человека. Художник вынул из бокового кармана куртки золотые часы, мельком, прищурив один глаз, взглянул на них.
Некоторое время ничего не происходило, но затем из глубины дома послышались быстрые уверенные шаги, и дверь внезапно распахнулась, едва не снеся худого лекаря.
На пороге застыла недовольная крупная женщина лет сорока: широкая, плотная, со следами муки на румяном, блестящем от пота лице. Одной рукой она держала дверь, а второй подпирала пышный бок. Темные волосы выбились из-под яркого платка и налипли на мясистую розовую шею.
Сесилия раздраженно уставилась на посетителя, но заметив золотые нити по черному вороту, смягчилась: — Зачем пожаловали, ваше лекарство? Она отступила, пропуская его внутрь. Хозяйка нервно хохотнула: — Не до хвороб нам нынче.
Опосля налечитесь. И она по-домашнему, уверенной рукой подхватила его под локоть и повела широким коридором. Хозяйка удивленно уставилась на гостя.
Затем перевела взгляд на тонкую полосу золотых символов, вышитых по вороту балахона, и ахнула, разглядев в золоте другую вышивку — черным по черному слева от тесьмы, слегка поблескивая, в золотой рисунок вплетались две крохотные ладони, державшие черную сферу. Она вывела лекаря в уютный сад, высаженный прямо под городскими стенами и обнесенный плотным дощатым забором. Под раскидистыми яблонями стояли простые деревянные столы и разномастные стулья, принесенные, как видно, отовсюду, где только нашлись: красивые резные стульчики, грубые табуреты, ящики, длинные лавки и просто широкие доски, перекинутые между колодами.
Все стояло вперемешку, но людей было много и все, казалось, были довольны обстановкой и угощением. Сесилия усадила гостя на табурет под старой яблоней и решительно направилась к дому на ходу раздавая указания расторопной ребятне, сновавшей между столами.
Неправ, причем еще спорит. Я был здесь ни при чем. Помогите пожалуйста. Русский язык. Манжета сиял...
Мозоль очень болезненно.... Бандероль был... Кондуктор дал... Сигнал к отправлению. Такси привлёк... Внимание прохожих. В магазин привезли красив...
Оглавление:
Помоги мне, по крайней мере, поставить стол как раз посередине комнаты. Мы увеличим свет отражения в зеркале... Коридорный потащил стол на указанное место, покрепче уставил его. Белых скатертей я боюсь... Ба, у меня куча газет, я предусмотрительно не выбрасывал их! Он открыл чемодан, лежавший на полу, взял оттуда несколько номеров газеты, застелил стол, прикрепил кнопками, разложил карандаши, палитру, расставил в ряд девять свечей и все зажег их. Комната приняла странный, праздничный, но и зловещий вид от этого обилия огней. Окна почернели. Свечи отражались в зеркале над диваном, бросая яркий золотой свет на белое серьезное лицо художника и на молодое озабоченное лицо коридорного. Когда наконец все было готово, коридорный почтительно отступил к порогу и спросил: - Кушать будете у нас али на стороне?
Художник горько и театрально усмехнулся. Он воображает, что я могу в такую минуту есть! Иди с миром, друг мой. Ты свободен теперь до утра. И коридорный осторожно вышел вон. Часы текли. Художник ходил из угла в угол. Он сказал себе: «Надо приготовиться». За окнами чернела зимняя морозная ночь.
Он опустил на них шторы. В гостинице все молчало. За дверью в коридоре слышались осторожные, воровские шаги, - за художником подсматривали в замочную скважину, подслушивали. Потом и шаги стихли. Свечи пылали, дрожа огнями, отражаясь в зеркале. Лицо художника становилось все болезненнее. Сперва я должен возобновить в памяти ее черты. Прочь детский страх! Он наклонился к чемодану, волосы его повисли.
Запустив руку под белье, он вытащил большой белый бархатный альбом, сел в кресло у стола. Раскрыв альбом, он решительно и гордо откинул голову назад и замер в созерцании. В альбоме был большой фотографический снимок: внутренность какой-то пустой часовни, со сводами, с блестящими стенами из гладкого камня. Посредине, на возвышении, покрытом траурным сукном, тянулся длинный гроб, в котором лежала худая женщина с сомкнутыми выпуклыми веками. Узкая и красивая голова ее была окружена гирляндой цветов, высоко на груди покоились сложенные руки. В возглавии гроба стояли три церковных священника, у подножия - крохотный гробик с младенцем, похожим на куклу. Художник напряженно вглядывался в острые черты покойной. Вдруг лицо его исказилось ужасом. Он кинул альбом на ковер, вскочил, бросился к чемодану.
Он перерыл его весь, до дна, разбросал по полу рубашки, носки, галстуки... Нет, того, что он искал, не было! Он отчаянно озирался по сторонам, тер рукою лоб... Ищи же! Сотвори чудо! Но кисти не было. Он пошарил по карманам, нашел перочинный нож, подбежал к дохе... Разве вырезать клок меху и привязать к перу, к щепке? Но где взять ниток?
Ночь, все спят... И он яростно схватил с дивана картон, швырнул его на стол, сбегал в спальню за подушками, положил их на кресло, чтобы было выше сидеть, и, хватая то один, то другой цветной карандаш, с головой ушел в работу. Он трудился без отдыха. Он снял пенсне и низко наклонился к столу, бросал сильные и уверенные удары, откидывался, вперяя взгляд в зеркало, светлый туман которого был полон дрожащими цветистыми огнями. От жара свечей волосы художника на висках смоклись, от напряжения вздулись жилы на шее.
Коридорный распахнул дверь в номер первый, самый почетный, состоявший из прихожей и двух обширных комнат, где окна были, однако, невелики и очень глубоки, по причине толстых стен. В комнатах было тепло, уютно и спокойно, янтарно от солнца, смягченного инеем на нижних стеклах. Осторожно опустив чемодан на ковер посередине приемной, коридорный, молодой малый с умными веселыми глазами, остановился в ожидании паспорта и приказаний. Художник, ростом невысокий, юношески легкий вопреки своему возрасту, в берете и бархатной куртке, прошелся из угла в угол и, сронив движением бровей пенсне, потер белыми, точно алебастровыми руками свое бледное! Потом странно посмотрел на слугу невидящим взором очень близорукого и рассеянного человека. Художник вынул из бокового кармана куртки золотые часы, мельком, прищурив один глаз, взглянул на них. Слава в вышних богу и на земле мир, в человецех благоволение! Паспорт я тебе дам, не беспокойся, но сейчас мне не до паспорта. У меня нет ни одной свободной минуты. Сейчас я спешу в город, чтобы вернуться ровно в одиннадцать. Я должен завершить дело всей моей жизни.
Я наконец воплощу все то, что сводило меня с ума целых два года, а потом так дивно преобразилось в Стокгольме! Говоря и отчеканивая слова, художник в упор смотрел через пенсне на своего собеседника. Весь мир! Художник снова надел доху и направился к двери. Коридорный со всех ног кинулся отворять ее. Художник важно кивнул ему и зашагал по коридору. На площадке лестницы он приостановился и добавил: — В мире, мой друг, нет праздника выше Рождества. Нет таинства, равного рождению человека. Последний миг кровавого, старого мира! Рождается новый человек! На улице совсем ободнялось, стало совсем солнечно.
В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых пишется одна буква Н? В первых картинах И. Никитина есть некоторая упрощё 1 ость: фигуры выхваче 2 ы из темноты неопределё 3 ого пространства лучом яркого света и существуют вне связи с природой.