Климова) (4 [16] июля 1859г., г. Санкт-Петербург - 16 октября 1938г., г. Москва) - русская и советская актриса театра и кино. В 1901 году Блюменталь-Тамарина вернулась в Москву и поступила в Русский драматический театр Федора Корша. Актриса Мария Блюменталь-Тамарина. Успех Марии Михайловны был недолгим: актриса умерла в 1938-м году. Но вмешалась его влиятельная мать — Мария Блюменталь-Тамарина, которая входила в число первых 13 актеров, получивших от советской власти звание "Народный артист СССР". Встреча молодой учительницы с артистом императорского Александринского театра Александром Эдуардовичем Блюменталь-Тамариным изменила в её жизни всё.
Всеволод Блюменталь-Тамарин. "Прощенный" Ельциным предатель.
Знак не окаймлен. Все изображения и надписи выпуклые. Нагрудный знак при помощи ушка и звена соединяется с золоченой прямоугольной колодочкой размером 18 на 21 мм. В основании колодочки расположено изображение лавровых ветвей. Верхняя ее часть покрыта красной муаровой лентой.
Ребёнку от рождения прочили артистическую карьеру. И неудивительно, ведь оба его родителя имели непосредственное отношение к театру. Отец, Александр Эдуардович, был известным режиссёром и опереточным актёром.
Мать, Мария Михайловна, гениальная актриса-самородок, начинала ещё в дореволюционные годы на любительской сцене, а большую часть жизни прослужила в Русском драматическом театре, возглавляемом знаменитым антрепренёром Фёдором Коршем. Карьерной вершины Мария Блюменталь-Тамарина достигла при советской власти. После развода с мужем все свои нежные чувства изливала на отпрыска, который отвечал ей взаимностью и на протяжении всей жизни сохранил с ней тёплые отношения. Впоследствии мать не раз помогала сыну в опасных ситуациях, пользуясь своим высоким статусом. Маленький Всеволод впервые появился на театральных подмостках в семилетнем возрасте. На профессиональной сцене начал выступать в 1901-м. Кроме поддержки матери, всегда мог рассчитывать на роли в театральных постановках отца.
За что красные вынесли смертный приговор заслуженному артисту, и как ему удалось избежать расстрела Всеволод Блюменталь-Тамарин слева и Владимир Давыдов российский и советский актёр, театральный режиссёр, педагог, Заслуженный артист Императорских театров, Народный артист Республики. Находясь в постоянном творческом поиске и имея приглашения от крупнейших российских антрепренёров, он сменил несколько театров, пока не осел в Харькове.
Что у них в головах, у этих мальчишек и девчонок? Они искренне верят, что литература должна быть пропитана не любовью, а ненавистью? Ненавистью к классовому врагу? Или это только игра — по поводу «классовых интересов»? Когда председательствующий интересуется её мнением о вялости, неактивности писателей, об их игнорировании такой важной темы, как «история заводов», Сейфуллина надевает на себя ещё непривычную маску.
Она говорит, что нужно произвести прикрепление писателей к определённым заводам на длительный срок: работать нужно бригадным методом. Все аплодируют тому, как ловко встроены в литературный процесс актуалии дня: бригадный метод! А Сейфуллина сгорает от стыда, краснеет, пытаясь скрывать эту неподвластную ей реакцию кожи, организма, совести, в конце концов! Боже, где её искренность?! Ведь искренность — это главное, на чём держится всё, что она написала. Дорога из Башкирии на Сару. Искренность — это самое важное, на чём стоит их с Валерьяном литературная группа «Перевал».
Искренность — это основа творческой позиции всех «попутчиков» так называют теперь писателей, чья классовая принадлежность вызывает вопросы, но чьё творчество не особо противоречит целям пролетариата и его партии, ведущей преобразование современности. В это время Сейфуллина начинает писать пьесу «Попутчики». Всю свою искренность, неизрасходованную на производственных писательских совещаниях, она стремится вложить в реплики героев. Главное действующее лицо — писатель Шевелев. Он из тех, кому седина в бороду, бес в ребро. Встретил комсомолку Машу из литкружка и ринулся к ней — от жены, от старости, от штампов в литературной работе. Но Маша вовремя раскусила этого «попутчика».
Сейфуллина вводит в действие персонажей, знакомых ей по многочисленным встречам с литкружковцами. Она выбирает самых ярких, наглых, уверенных, что литература должна куда-то звать, стимулировать работу заводов и фабрик, бить, беспощадно бить по врагам… Работа идёт трудно. И Лидия Николаевна пьёт. Все больше и больше скатывается к обезболивающим «двести граммам»… Пьесу нужно сдавать в театр её взялись поставить в Московском драматическом…. А «Попутчики» не готовы. Наконец, 12 мая 1932 года «Литературка» публикует анонс, что пьеса «Попутчики» «пойдет с 25 мая в московском драматическом театре б. Корш ».
Там его соседями были и другие актеры, например, та же Анастасия Дубровская с мужем-актером, вахтанговец Освальд Глазунов и певец Иван Жадан у меня, кстати, до сих пор есть старая пластинка, где он поет романсы и арии из опер. Когда в Истру вошли немцы, Блюменталь-Тамарин уговаривал всех остаться, говоря, что «немцы нас не тронут — я же немец» его дед был немцем, и отец тоже числился по документам немцем. Вошедшие немцы их действительно не тронули. А Всеволод Александрович стал работать на немецком радио, по которому призывал оставшихся не защищать сталинский режим. Иногда имитировал сталинский голос говорят, очень похоже и зачитывал выдуманные указы. Передачи шли регулярно, два раза в неделю.
В марте 1942-го за эти радиопередачи военная коллегия СССР приговорила Блюменталь-Тамарина к смертной казни — условно. Вместе с женой и Дубровской они переехали в Киев, где Всеволод Александрович возглавил Театр русской драмы. При приближении советской армии перебрались в Кенигсберг, а потом в Берлин, где тоже организовывали маленькие русские театры. Его жена, Инна Александровна Лощилина, была моложе своего мужа на двадцать лет. Из балерин она в военные годы переквалифицировалась в драматическую актрису. Когда-то она окончила балетное училище, была очень красива и в театрах ценилась не только за балетное искусство, но и за свою внешность.
Она, например, в свое время рекламировала знаменитые духи «Жасмин»: «Мой ум опьянен дыханием «Жасмина»»; остались снимки с показов мод, где Лощилина блистала в прекрасных нарядах. Со временем стала ездить со своим мужем на гастроли, охраняя его от посягательств многочисленных поклонниц. Брат ее — Лев Лощилин — был балетмейстером в Большом театре, и был женат на знаменитой Августе Миклашевской, бывшей любовнице Есенина, которой тот посвятил свое стихотворение «Что ж так имя твое звенит, словно августовская прохлада». Она играла в Камерном театре у Таирова и потом — в Театре имени Пушкина. Аркадий Ваксберг написал про Миклашевскую увлекательную книжку «Любовь и коварство. Ни Лощилина, ни Дубровская не знали ни этой точной даты, ни имени убийцы, когда нашелся труп Блюменталь-Тамарина, висевший на дереве в берлинском пригороде.
Официальная версия была самоубийство. До этой трагедии Игорь Миклашевский объявился у Блюменталей в Берлине под видом беженца, они родственника приютили, но потом он неожиданно пропал. Он, как потом выяснилось, был разведчиком, засланным в Берлин, чтобы выполнить задание — приказ 1942 года. Игорь Миклашевский потом долго жил в Москве и умер только в 1990-м. Ни он, ни вдова Инна Александровна, ни Анастасия Дубровская не могли знать, что в 1993-м Блюменталь-Тамарин будет реабилитирован в России. Оставшись вдовой и будучи не очень приспособленной к жизни, Инна Александровна вместе со своей подругой Дубровской, у которой к тому времени тоже умер муж, переехала из Германии в Америку.
В Нью-Йорке в 1949—1952 годах был русский театр драмы. Они обе там играли. Уйдя на пенсию, переселились в маленький городок между Нью-Йорком и Бостоном, где в 1974-м Инна Александровна умерла после изнурительной болезни, оставив душеприказчицей Анастасию Борисовну. Архив Блюменталь-Тамарина долго лежал в чемодане в местной церкви. Когда из России начали доходить перестроечные вести, стали возможны гастроли, Дубровская оказалась на нашей «Федре». Только я не понимаю, почему Анастасия Борисовна, отдавая мне кулон, говорила про волю своей подруги.
Та никак не могла меня видеть в Театре поэзии, ибо, когда я впервые стала выступать в Америке, ее уже давно не было на свете. Видимо, здесь кроется какая-то другая история, но спросить мне уже некого. Вероятно, историкам театра будут интересны некоторые письма, адресованные Всеволоду Александровичу Блюменталь-Тамарину и его фотографии. Вот, например, письмо В. Качалова от 24 апреля 1937 года. Дорогой Всеволод Александрович!
Обращаюсь к тебе с большой просьбой. Окажи содействие, помощь. Сделай невозможное, чтобы подательница сего, моя хорошая знакомая — Марина Ивановна Милиотти, актриса, обладающая способностями и громадной любовью к искусству, — могла бы вновь вернуться на сцену, от которой она, силой всяких обстоятельств, была оторвана в течение нескольких лет. Может быть, она может оказаться полезной в твоем театре?
БЛЮМЕНТАЛЬ-ТАМАРИНА Мария Михайловна
Мария Михайловна Блюменталь-тамарина. Из книги вой «Воспоминания». Передо мной лежит последнее письмо Марьи Михайловны от 11 апреля 1938 года из санатория «Барвиха»: «Милая, дорогая моя Надечка. Операция «Ринг» главным героем стал предатель Блюменталь-Тамарин. Как вспоминал сам Блюменталь-Тамарин, они выбросили тогда из окна чертежной подосланного полицейского шпика.
Мария Павловна Блюменталь-Тамарина
Поговаривали, что от расстрела красными Всеволода спасла мать — питерская актриса Мария Блюменталь-Тамарина, имевшая большое влияние. Новости Кино Город Еда Культура Красота Музыка Общество Игры Инфопорно Тесты. С 1915 года Мария Блюменталь-Тамарина небезуспешно снималась в кино. Меркуров Сергей Дмитриевич (1881-1952). Надгробный памятник Народной артистке СССР Марии Блюменталь-Тамариной, 1940. Зато Мария Блюменталь-Тамарина и Панас Саксаганский появились на свет еще до отмены крепостного права, в далеком 1859 году. В 1901 году Блюменталь-Тамарина вернулась в Москву и поступила в Русский драматический театр Федора Корша.
160 лет М.М. Блюменталь-Тамариной!
Хоть бы поскорее сезон начался. Только и оживаю, когда сюда приезжают гости». Когда она переехала из нашей квартиры, то часто горевала, что мы не вместе и не у кого поплакать на груди в тяжелые минуты. В такие минуты примется, бывало, читать адреса, поднесенные ей от разных театров, учреждений, от публики в дни ее юбилеев, которые справлялись и в двадцатипятилетие, и в сорокалетие, и, наконец, в пятидесятилетие ее служения театру. И успокоится дорогая старушечка, заблестят глаза, засветится улыбка. Много пьес переиграла я вместе с Марьей Михайловной в спешных постановках Коршевского театра. Мы с ней совсем по-разному работали, и с тем большим интересом я следила за созданием ею сценических образов. У Марьи Михайловны прежде всего возникал пластический и звуковой образ роли.
От него шла дальнейшая психологическая разработка. Роли она всегда учила вслух и по многу раз повторяла неудававшиеся интонации, стараясь понять причины неудачи. Часто она звала меня прослушать ее и с радостью и вниманием принимала все замечания, продумывая даже те, с которыми не соглашалась. Она не шла непосредственно от своих внешних данных при создании внешнего облика, а старалась приспособить себя к идеальному, с ее точки зрения, облику роли. Жесты и мимика рождались у нее непосредственно, она не работала над ними особо, хотя часто репетировала перед зеркалом в костюме и гриме. Режиссерскими указаниями она не только дорожила, но не умела обходиться без них. Ей нужна была проверка проделанной ею работы.
Она часто не доверяла себе, сомневалась в своих силах. Хорошо, что ей посчастливилось в раннюю пору своей сценической жизни работать под внимательным наблюдением такого режиссера,, как Николай Николаевич Синельников. Она никогда не останавливалась в: своей работе над ролью, и каждый спектакль вносил в нее что-нибудь новое. Всегда прислушивалась к отзывам критики, и дружественной и недружелюбной, и проверяла справедливость делаемых замечаний, снова и снова обдумывая свое исполнение. Особенно ценила и любила она статьи Николая Ефимовича Эфроса, вкусу которого верила, восхищалась его пониманием актерской души, дорожила его похвалами и горячо благодарила за указанные недостатки. Прием публики оказывал большое слияние на ее игру. Она расцветала и загоралась, почувствовав контакт между собой и зрительным залом, и увядала, если такого контакта не устанавливалось по вине аудитории, потому что сама она всегда была, как говорят актеры,, в «игральном» настроении.
Реакция публики вносила много изменений в исполнение ею роли. На публичной генеральной и на спектакле она всегда сильно волновалась, уже с утра ни о чем другом не думала и жила жизнью изображаемого лица. В эти дни лучше было не попадаться ей на глаза — все равно не заметит или рассердится и скажет: «Не до вас мне теперь, отвяжитесь, у меня сегодня генеральная» или спектакль , — и все кругом старались не беспокоить и не отвлекать ее. Когда мы служили в театре Корша, Марья Михайловна всегда торопила меня на репетицию: «Надя, скорей, скорей, да бросьте вы ваш кофе, опоздаем, срам-то какой». И если я не очень торопилась, она убегала, не дождавшись меня. На репетициях она, поглощенная ролью, ничем не отвлекалась и до слез огорчалась, если роль не ладилась. В пьесе Юшкевича «В городе» у нее не выходила маленькая роль нищей «Машке».
Помню, как она мучилась, а Синельников сердился, горячился в своей будке, сжимая кулачки. Марья Михайловна робела, смущалась и терялась. Выходя за кулисы, восклицала: «Что делать, что делать! Все фальшиво, бездарно, не вижу я ее, эту «Машке». Она никогда не гнушалась самыми маленькими ролями, играя их с такой же любовью и увлечением, как большие. В пьесе Оскара Уайльда «Веер леди Уиндермер» она играла роль ровно в два слова, но сколько внимания потратила она на ее оформление. Специально сшила себе роскошное серое платье с кружевом, заказала парик и в выходе на балу не только обратила на себя внимание публики, но была упомянута почти во всех рецензиях о спектакле.
Всем нам и молодежи она подавала пример бескорыстного служения делу, уменья трудиться,, подчиняться дисциплине и не зазнаваться от успеха. Марья Михайловна не любила фарса, гротеска и для комических ролей пользовалась красками своего мягкого юмора. Из драматических ей особенно удавались роли тихих, забитых любящих женщин, матерей и слуг. О созданном ею классическом образе Ванюшиной в пьесе Найденова «Дети Ванюшина» много сказано в театральной литературе. Мне пришлось с ней играть Людмилу. В роли Ванюшиной она была бесподобна, и нам, актерам, игравшим с ней, доставляло художественную радость слушать ее тихие, ласковые,, умиротворяющие речи, смотреть на страдальческое, недоуменное лицо, когда она не понимала, почему же дети ее вышли такими плохими, почему в доме царит ложь и даже разврат, когда они с отцом оба такие добродетельные и так полны любви к ним. Марья Михайловна ярко изображала наивную, простую, немудрящую женщину, неспособную понять всю сложность отношений, создавшихся в семье благодаря крутому, деспотическому нраву мужа, который с ней был даже ласков, которого она любила и жалела всем сердцем,, хотя и побаивалась.
Она любила детей, баловала их и скрывала от отца все дурное, что она узнавала о них, чтобы он не расстраивался и не гневался. На моих глазах создавала она в пьесе Леонида Андреева «Дни нашей жизни» свою замечательную роль матери-сводни, продающей прелестную, нежную, хрупкую несчастную Оль-Оль, любящую студента, то развратному старику, отвратительному немцу фон-Ранкен, то пьяному офицеру. Она боялась ходить одна и просила кого-нибудь из молодых актеров сопровождать ее. Из наблюдений, собранных во время этих прогулок, Марья Михайловна и создала незабываемый образ. Она была одета, как очень приличная дама, ходила, шаркая больными, подагрическими ногами, утомленными долгой ходьбой в поисках за «покупателем», разговаривала заискивающим, подобострастным голосом с грубыми мужчинами, посылавшими ей вслед насмешки, и смотрела глазами изголодавшейся, испуганной собаки на: тех, с кем торговалась за свой живой товар. Слегка подвыпив в третьем действии, она мурлыкала какую-то легкомысленную песенку или цыганский романс и жадно лакомилась своим любимым мармеладом, купленным на деньги, вырученные за дочь. Она сюсюкала, как маленькая девочка, выпивая «валивоцку» и закусывая «соколаткой» шоколадкой.
И даже становилось жалко, когда горячий юноша студент называл ее оскорбительными именами, а она беспомощно плакала и не понимала, за что. В пьесе Гордина «Мирра Эфрос»,, которую мне много раз приходилось играть с Марьей Михайловной, она изображала старую простую еврейку. Она очень хорошо передавала легкий акцент и напевность еврейской речи и вносила в роль характерные черточки, подмеченные ею во время бесчисленных поездок по еврейским городам и местечкам. Она знала в мельчайших деталях жизнь и мелкого и богатого купечества и мещанства, гениально раскрытую в пьесах Островского. Все многочисленные образы, созданные Марьей Михайловной в его пьесах, она взяла из жизни. Она бывала в купеческих и мещанских домах, знакомилась со свахами, приживалками и «странными» людьми, делала свои наблюдения на базарах в приволжских городах, бродила по церквам,, где рассматривала старушек богомолок, нищих и странниц. Галлерея сыгранных Марьей Михайловной типов Островского громадна.
Все изображаемые ею женщины были разные, но во всех проглядывала ее индивидуальность: доброе отношение к людям, сочувствие к их страданиям, ласковый смех над их смешными сторонами. Подобно тому, как в жизни не бывает сплошь черного или сплошь белого, так и Марья Михайловна видела людей многокрасочными и многогранными вне масок и схем, с изменчивыми переливами живых красок. Недаром ее так любили зрители: она, обращала» их внимание на разносторонность и противоречия человеческого существа, вовлекая в жизнь творимого ею образа. Ей верили и узнавали в этих старушках своих матерей, тетушек, нянюшек и знакомых. Она неподражаемо талантливо рассказывала почерпнутый ею из жизни материал, с точностью передавая жесты, походку, мимику изображаемых ею лиц. В нашей актерской компании мы слушали и смотрели ее рассказы по многу раз, прося еще и еще раз повторить эти шедевры изобразительно-повествовательного мастерства. Она никогда не отказывалась и любила, чтобы ее слушали.
Откуда бы она ни приходила, всегда приносила с собой несколько новых рассказов, новых анекдотов. Марья Михайловна трогательно относилась к животным. Она любила их, как детей, и много возилась с ними.
Его антисемитские статьи в коллаборационистской прессе читать без отвращения невозможно. Дошло до того, что им стали брезговать даже в кругах самих коллаборационистов. До сих пор до конца неясно, было ли это операцией советских спецслужб, или же артист понял, что заигрался. Как бы то ни было, но с 1993 года голос гитлеровской пропаганды считался официально невинной жертвой советских репрессий. В 2024 году на этот факт обратила внимание депутат фракции «Единая Россия» в Госдуме, председатель парламентского комитета по культуре Елена Ямпольская. Она направила запрос в Генпрокуратуру РФ, откуда пришел ответ, что после анализа истребованного из архива уголовного дела был сделан вывод: «Блюменталь-Тамарин перешел на сторону врага, стал сотрудничать с немецкими оккупантами, призывал по радио к борьбе против Советского государства.
Таким образом, его действия образуют состав инкриминированного преступления». Английский «клон»: с «Лордом Хау-Хау» британцы не церемонились Если кому-то кажется, что это излишне жестоко, то давайте вспомним об истории английского «коллеги» Блюменталя-Тамарина. Уильям Брук Джойс, уроженец Бруклина, вместе с семьей перебрался в Великобританию. Там он стал членом Британского союза фашистов, а в 1940 году присоединился к Третьему Рейху. Джойс по кличке «Лорд Хау-Хау» являлся голосом англоязычной пропаганды нацистов. В мае 1945 года он был пойман британцами, осужден Центральным уголовным судом Англии, и в январе 1946 года повешен в лондонской тюрьме Уандсворт.
Однажды в 1993-м... Основанием стали «формальные обстоятельства»: «Признаются не содержащими общественной опасности нижеперечисленные деяния и реабилитируются независимо от фактической обоснованности обвинения лица, осуждённые за: а антисоветскую агитацию и пропаганду; б распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный или общественный строй». Данный пункт закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» не учитывал того обстоятельства, что свой приговор Блюменталь-Тамарин получил отнюдь не «за анекдоты». Помогли мамины связи Представитель известной в России театральной династии в годы Гражданской войны метался от красных к белым, выражая всем свою лояльность и преданность. В итоге после победы красных над Блюменталем-Тамариным навис смертный приговор. Однако мама его, Мария Михайловна, оказавшаяся впоследствии в числе первых обладателей звания «Народный артист СССР», выхлопотала для сына прощение. Блюменталь-Тамарин предоставленной возможностью воспользовался вполне, влившись в ряды советской творческой интеллигенции. В 1926 году, когда он служил в Театре Корша, шумно было отмечено 25-летие его творческой деятельности. Артиста приветствовали титулованные коллеги, а нарком просвещения Луначарский со сцены зачитал постановление правительства о присвоении Блюменталю-Тамарину звания «Заслуженный артист РСФСР». Отказавшись под разными предлогами от эвакуации, он ждал гитлеровцев в подмосковном дачном поселке НИЛ. Когда территорию захватили гитлеровцы, он вышел к ним, сообщил, что является наполовину немцем и хочет помогать «великой Германии». Уже в январе 1942 года он оказался в Берлине.
В 1933—1938 годах — актриса Малого театра в Москве. Характерной особенностью сценической деятельности актрисы было то, что она играла возрастные роли. Дебют в кино состоялся в 1911 году. Мария Блюменталь-Тамарина умерла 16 октября 1938 года в Москве. Похоронена на Новодевичьем кладбище. Сын — Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин 1881—1945 , актёр, заслуженный артист РСФСР 1926 , во время Великой Отечественной войны перешёл на сторону немцев, сотрудничал с нацистским министерством пропаганды.
Мария Блюменталь-Тамарина: ее знали и любили, а потом забыли
Дебют в кино состоялся в 1911 году. Мария Блюменталь-Тамарина умерла 16 октября 1938 года в Москве. Похоронена на Новодевичьем кладбище. Сын — Всеволод Александрович Блюменталь-Тамарин 1881—1945 , актёр, заслуженный артист РСФСР 1926 , во время Великой Отечественной войны перешёл на сторону немцев, сотрудничал с нацистским министерством пропаганды, которым руководил Геббельс.
Награды и звания.
Биография Родилась 16 июля 1859 года в Санкт-Петербурге. На сцену юную учительницу Марию Климову в 1887 году привел её супруг. До 1889 года выступала в «Театре мелодрам и разных представлений». С 1901 года — в Москве.
В 1914—1921 — театра Суходольского, театра «Комедия» и Показательного театра.
В 1933—1938 — в труппе Академического Малого театра. В кино дебютировала в 1911 году Лиза, «Живой труп». Одна из лучших актрис русского драматического театра Мария Блюменталь-Тамарина выступала на сценах многих городов России. Она нигде не училась своему мастерству.
В эти дни лучше было не попадаться ей на глаза — все равно не заметит или рассердится и скажет: «Не до вас мне теперь, отвяжитесь, у меня сегодня генеральная» или спектакль , — и все кругом старались не беспокоить и не отвлекать ее. Когда мы служили в театре Корша, Марья Михайловна всегда торопила меня на репетицию: «Надя, скорей, скорей, да бросьте вы ваш кофе, опоздаем, срам-то какой». И если я не очень торопилась, она убегала, не дождавшись меня. На репетициях она, поглощенная ролью, ничем не отвлекалась и до слез огорчалась, если роль не ладилась. В пьесе Юшкевича «В городе» у нее не выходила маленькая роль нищей «Машке». Помню, как она мучилась, а Синельников сердился, горячился в своей будке, сжимая кулачки. Марья Михайловна робела, смущалась и терялась. Выходя за кулисы, восклицала: «Что делать, что делать! Все фальшиво, бездарно, не вижу я ее, эту «Машке». Она никогда не гнушалась самыми маленькими ролями, играя их с такой же любовью и увлечением, как большие. В пьесе Оскара Уайльда «Веер леди Уиндермер» она играла роль ровно в два слова, но сколько внимания потратила она на ее оформление. Специально сшила себе роскошное серое платье с кружевом, заказала парик и в выходе на балу не только обратила на себя внимание публики, но была упомянута почти во всех рецензиях о спектакле. Всем нам и молодежи она подавала пример бескорыстного служения делу, уменья трудиться,, подчиняться дисциплине и не зазнаваться от успеха. Марья Михайловна не любила фарса, гротеска и для комических ролей пользовалась красками своего мягкого юмора. Из драматических ей особенно удавались роли тихих, забитых любящих женщин, матерей и слуг. О созданном ею классическом образе Ванюшиной в пьесе Найденова «Дети Ванюшина» много сказано в театральной литературе. Мне пришлось с ней играть Людмилу. В роли Ванюшиной она была бесподобна, и нам, актерам, игравшим с ней, доставляло художественную радость слушать ее тихие, ласковые,, умиротворяющие речи, смотреть на страдальческое, недоуменное лицо, когда она не понимала, почему же дети ее вышли такими плохими, почему в доме царит ложь и даже разврат, когда они с отцом оба такие добродетельные и так полны любви к ним. Марья Михайловна ярко изображала наивную, простую, немудрящую женщину, неспособную понять всю сложность отношений, создавшихся в семье благодаря крутому, деспотическому нраву мужа, который с ней был даже ласков, которого она любила и жалела всем сердцем,, хотя и побаивалась. Она любила детей, баловала их и скрывала от отца все дурное, что она узнавала о них, чтобы он не расстраивался и не гневался. На моих глазах создавала она в пьесе Леонида Андреева «Дни нашей жизни» свою замечательную роль матери-сводни, продающей прелестную, нежную, хрупкую несчастную Оль-Оль, любящую студента, то развратному старику, отвратительному немцу фон-Ранкен, то пьяному офицеру. Она боялась ходить одна и просила кого-нибудь из молодых актеров сопровождать ее. Из наблюдений, собранных во время этих прогулок, Марья Михайловна и создала незабываемый образ. Она была одета, как очень приличная дама, ходила, шаркая больными, подагрическими ногами, утомленными долгой ходьбой в поисках за «покупателем», разговаривала заискивающим, подобострастным голосом с грубыми мужчинами, посылавшими ей вслед насмешки, и смотрела глазами изголодавшейся, испуганной собаки на: тех, с кем торговалась за свой живой товар. Слегка подвыпив в третьем действии, она мурлыкала какую-то легкомысленную песенку или цыганский романс и жадно лакомилась своим любимым мармеладом, купленным на деньги, вырученные за дочь. Она сюсюкала, как маленькая девочка, выпивая «валивоцку» и закусывая «соколаткой» шоколадкой. И даже становилось жалко, когда горячий юноша студент называл ее оскорбительными именами, а она беспомощно плакала и не понимала, за что. В пьесе Гордина «Мирра Эфрос»,, которую мне много раз приходилось играть с Марьей Михайловной, она изображала старую простую еврейку. Она очень хорошо передавала легкий акцент и напевность еврейской речи и вносила в роль характерные черточки, подмеченные ею во время бесчисленных поездок по еврейским городам и местечкам. Она знала в мельчайших деталях жизнь и мелкого и богатого купечества и мещанства, гениально раскрытую в пьесах Островского. Все многочисленные образы, созданные Марьей Михайловной в его пьесах, она взяла из жизни. Она бывала в купеческих и мещанских домах, знакомилась со свахами, приживалками и «странными» людьми, делала свои наблюдения на базарах в приволжских городах, бродила по церквам,, где рассматривала старушек богомолок, нищих и странниц. Галлерея сыгранных Марьей Михайловной типов Островского громадна. Все изображаемые ею женщины были разные, но во всех проглядывала ее индивидуальность: доброе отношение к людям, сочувствие к их страданиям, ласковый смех над их смешными сторонами. Подобно тому, как в жизни не бывает сплошь черного или сплошь белого, так и Марья Михайловна видела людей многокрасочными и многогранными вне масок и схем, с изменчивыми переливами живых красок. Недаром ее так любили зрители: она, обращала» их внимание на разносторонность и противоречия человеческого существа, вовлекая в жизнь творимого ею образа. Ей верили и узнавали в этих старушках своих матерей, тетушек, нянюшек и знакомых. Она неподражаемо талантливо рассказывала почерпнутый ею из жизни материал, с точностью передавая жесты, походку, мимику изображаемых ею лиц. В нашей актерской компании мы слушали и смотрели ее рассказы по многу раз, прося еще и еще раз повторить эти шедевры изобразительно-повествовательного мастерства. Она никогда не отказывалась и любила, чтобы ее слушали. Откуда бы она ни приходила, всегда приносила с собой несколько новых рассказов, новых анекдотов. Марья Михайловна трогательно относилась к животным. Она любила их, как детей, и много возилась с ними. Последнюю ее привязанность — дворовую собачонку — я шутя назвала Дюдька. Так за ней и осталось это прозвище. Марья Михайловна держала ее в комнате и трогательно любила. Дюдька отвечал ей тем же, но он был бродяга и не мог отказаться от удовольствия самостоятельно подолгу гулять по московским улицам. Марья Михайловна надела ему ошейник, выправила собачий паспорт, но всегда страшно боялась, что Дюдька пропадет, его украдут или он падет жертвой уличного движения. А Дюдька был пестрый песик — белый с коричневыми пятнами, на коротких ножках, помесь таксы с грифоном, с длинным хвостом и большой головой, но с большими черными чудесными собачьими глазами, которые он с обожанием устремлял на свою хозяйку. Когда Дюдька заболел экземой, Марья Михайловна, придя усталая со спектакля или концерта, никогда не забывала намазать ему спину мазью, прописанной ветеринаром, и укрыть его мохнатой тряпкой. Бывало, приду откуда-нибудь домой, Марья Михайловна встречает тревожным вопросом «Не встретила ли ты, Надечка, моего Дюдьку? И чего это он так любит туда ходить, сколько раз ловила я его! Дюдька, действительно, выбирал для своих уличных наблюдений самые многолюдные места и часто сиживал около трамвайных остановок. Когда он состарился, его пришлось усыпить, потому что он очень страдал, покрылся ранами и хрипел. Марья Михайловна долго плакала и не захотела уже больше заводить собаки. Марья Михайловна боялась пятидесятилетнего юбилея своей сценической деятельности. Ею владел суеверный страх, что она не переживет всех волнений, связанных с этим днем. Ее действительно замучили интервьюеры, репортеры всяческих газет и журналов, бесконечные звонки по телефону, просьбы написать что-нибудь о себе, о своих взглядах на искусство. Я пришла к ней утром накануне юбилея; несчастная Марья Михайловна лежала в изнеможении на диване, прося никого больше к ней не впускать. В передней раздался резкий, настойчивый звонок, и кто-то рвался, уверяя, что необходимо ее видеть. Она не выдержала, схватилась за голову, выскочила в переднюю и почти »в истерике закричала: «К чорту, к чорту, никого больше не могу видеть! Юбилей прошел блестяще, все приветствия были проникнуты искренней любовью и уважением. На него не попала и сотая часть публики, желавшей приветствовать любимицу всего Союза. Она играла «Славу» Гусева, произносила слова рабочей, старой матери с неподражаемой простотой и теплотой, без ложного пафоса, и тем сильнее доходили эти слова до сердца зрителей, с восторгом аплодировавших ей. С подлинным энтузиазмом говорила Марья Михайловна о том, как она рада участвовать в шефских концертах, как любит Красную Армию и как бойцы любят ее. Ее увлекала жизнь колхозов, и она от всей души радовалась почетному положению, которое заняла в них женщина. Так же радовалась она, встречаясь и беседуя с знатными стахановцами на фабриках и заводах, где часто выступала в спектаклях и концертах. Она искренно, восторженно радовалась званию народной артистки и орденам, носимым ею с честью и достоинством. Помню ее рассказ о посещении Кремля, о том, как просто, ласково говорили с ней товарищи Калинин, Ворошилов, Каганович и сам товарищ Сталин. Она преданно, искренно, горячо служила советской власти и народу — «не за страх, а за совесть»,, как говорится.
160 лет М.М. Блюменталь-Тамариной!
Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина (16 июля 1859, Санкт-Петербург — 16 октября 1938, Москва) — российская актриса театра и кино. Всеволод Блюменталь-Тамарин: жизнь советского предателя и возмездие. 16 июня 1881 года в семье Блюменталей-Тамариных, известного режиссёра и актёра Александра Эдуардовича и актрисы Марии Михайловны, урождённой Климовой, родился сын Всеволод. Лента новостей Друзья Фотографии Видео Музыка Группы Подарки Игры. Мария Блюменталь-Тамарина. Одна из лучших актрис русского драматического театра Мария Блюменталь-Тамарина выступала на сценах многих городов России.
Блюменталь-Тамарина Мария Михайловна, актриса
В 1901-14 и в 1921-33 — актриса московского Театра Корша в советское время назывался Драматическим театром и театром «Комедия» б. В 1914-15 играла в театре Суходольского, в 1918-20 — в Показательном государственном театре. В 1933-38 — в труппе Малого театра. Большую роль в творческой жизни Блюменталь-Тамариной сыграл выдающийся режиссер Н. Синельников, с которым она работала в течение ряда лет 1894-1910 сначала в провинции, затем в московском Театре Корша. Блюменталь-Тамарина выступала главным образом в ролях старух.
Свои лучшие сценические образы преимущественно в русской классической драматургии актриса создала уже в ранний период своего творчества в провинции и в театре Корша: Галчиха «Без вины виноватые», 1891 , Домна Пантелевна «Таланты и поклонники», 1894 , Анфуса «Волки и овцы», 1896 , Матрена «Власть тьмы» , няня Марина «Дядя Ваня», 1896 ; играла также Феклушу и Кабаниху «Гроза», 1894, 1896 , Елизавету Антоновну «Дни нашей жизни» Андреева, 1909. Созданные ею образы отличались искренностью, задушевностью, мягкостью. Мария Михайловна обладала филигранной актерской техникой, высоким мастерством, искусством внутреннего перевоплощения. Она играла как комедийные роли, проникнутые мягким юмором Пошлепкина — «Ревизор» , так и драматические роли Ванюшина — «Дети Ванюшина» Найденова, 1901.
В своих выступлениях предатель призывал их не поддерживать «кровавый режим палача Сталина» и переходить на сторону «несущей свободу и европейские культурные ценности армии Великой Германии», а население оккупированных территорий убеждал в необходимости «всемерного содействия установлению нового порядка на землях, освобождённых от тирании большевиков». Столь невероятный нравственный и политический кульбит Блюменталь-Тамарина не могли представить не только его поклонники, но и коллеги по сцене. Всего полгода назад этот баловень судьбы и Мельпомены купался в лучах славы и пел оды советской власти и её вождям. Если бы не война…» Так начинается эта книга.
История жизни Блюменталь-Тамарина у нормального человека вызывает как минимум неприязнь, скорее даже брезгливость. Известный театральный деятель, воспитанник и любимец богемы и убеждённый монархист, после революции он мгновенно переметнулся к большевикам. Но когда в Харькове его застало наступление Деникина, тут же встал под знамёна Белой гвардии. Более того, принял активное участие, собирая пожертвования на борьбу с «жидо-комиссарской заразой». Но выбор оказался преждевременным. Под ударами Красной армии Деникин был разбит, и Блюменталь-Тамарин не успел сбежать с остальными.
В 1890—1901 годах много гастролировала, играя в провинциальных театрах Тифлиса, Владикавказа, Ростова-на-Дону, Харькова. Комедия», с 1925 — «Комедия бывший Корш », позднее Московский драматический театр. В 1914—1915 годах — актриса Театра Суходольских, в 1918—1920 — Показательного государственного театра. Огромную роль в творчестве актрисы сыграл режиссёр Н. Синельников, с которым она работала с 1894 по 1910 годы. В 1933—1938 годах — актриса Малого театра в Москве.
Но в ЧК, что неожиданно, он не был ни расстрелян, ни сослан. Сам Луначарский поучаствовал в его судьбе — главному просветителю революционных масс был нужен яркий человек, принадлежавший театру. Так трижды предатель оказался в услужении Советов. Умелый приспособленец быстро нашёл тёплое место, славя новую власть. В то время как весь народ перебивался с хлеба на воду, он жил на широкую ногу. Война снова сбросила маски. Уверовав, что немцев ничто не может остановить, Блюменталь-Тамарин, немец по отцу, решил снова переметнуться. Он спрятался во время отступления наших войск, и когда фашисты вошли в Истру, встречал их хлебом-солью. Ведомство Геббельса с удовольствием воспользовалось услугами изменника, сделав его рупором пропаганды. В конце концов это переполнило чашу терпения советского руководства.
Блюменталь-Тамарина Мария Михайловна, актриса
Она часто говорила о себе, шутя, слова Кукушкиной из пьесы Островского «Доходное место» — роль, которую она замечательно играла: «У меня чистота, у меня порядок». И она никому не доверяла поддерживать эту чистоту и порядок. Друзья и знакомые дарили ей эти, любимые ею, вещицы. Она любила, чтобы у нее в квартире было красиво и уютно.
Она успевала сама вышивать какие-то красивые подушки и салфеточки, украшавшие диваны, кресла и столы. Когда мы жили вместе, то в нашей квартире у нее было дзе комнаты — спальня и гостиная, она же столовая. Мне до сих пор, когда приезжаю в свою квартиру в Мамоновском переулке теперь переулок Садовских , все кажется, что за дверью раздастся ее милый голос, выскочит она, куда-то бегущая, спешащая, на ходу крепко обнимет меня и проговорит: «Некогда, Надя, некогда, иду на репетицию, только после спектакля увидимся,, тогда поужинаем вместе и наговоримся досыта».
С особенным умилением вспоминаю я ее подвижную, сухонькую, маленькую фигурку в восемнадцатом-двадцатом годах, когда в квартире не действовало центральное отопление и мы во всех комнатах поставили нещадно дымившие железные печки. Марья Михайловна ходила в теплом капоре, в меховой кофте, в валенках, с утра она топила печку в своей комнате, ставила чайник, чтобы погреться чайком или кофейком, если таковой имелся, плакала от- дыма, щипавшего глаза, а потом забывала все неудобства тогдашней жизни, взявшись за изучение роли и увлекшись она весело смеялась над текстом и прибегала поделиться со мной радостью что ей удалось найти нужные краски для роли. Тут же она бежала она всегда бегала, а не ходила в кладовую где стояли сундуки с платьями и париками, быстро находила нужные ей вещи, одевалась и «приходила показаться мне сразу в ее воображении возникал весь внешний облик творимого ею образа.
Она не могла работать над ролью не поглядев на себя в зеркало. Все орудия производства были у нее под рукой. Она никогда не играла итак называемых «казенных» костюмах и париках.
Даже после революции, когда наступило- счастливое для актрис время и за них обдумывал и осуществлял костюмы театр, она предпочитала играть в своих платьях. Они все у нее были «настоящие», строго соответствовавшие эпохе, в которую происходило действие пьесы. В свое.
Она владела такими замечательными шалями, наколками и чепцами для пьес Островского, какие и в Малом театре не всегда найдешь. В эпоху увлечения формализмом, условным театром гротеском, когда режиссеры и художники требовали точного выполнения костюмов по эскизам, часто вычурным, утрированным и непонятным, Марья Михайловна с большим трудом расставалась со своими «настоящими» костюмами Но она привыкла подавать пример дисциплины, уважения к режиссеру и художнику и подчинялась их требованиям. Кроме того, очень гибкая, она под напором буйствующих новаторов готова была признать, что ее взгляды немного устарели и может быть, молодежь права в поисках новых форм.
Но все-таки она чувствовала себя как-то не по себе в этих новых формах и была несказанно счастлива, когда в театре наступило главенство социалистического реализма. Она поклонялась Художественному театру, Константину Сергеевичу Станиславскому и все жалела, что у нее нехватает времени вплотную заняться его «системой». Когда в 1933 году был расформирован бывший театр Корша и артисты, составлявшие его труппу, приглашены в разные театры, окружавшие Марью Михайловну считали что она должна попасть в МХАТ, так как в этом театре нет равной ей актрисы на ее амплуа.
Сама Марья Михайловна, будучи исключительно скромным человеком, всегда сомневалась в себе, несмотря на популярность и на ту оценку, которую ей дали партия и правительство, наградив высоким почетным званием и орденами. Все же и она думала, что в Художественном театре она найдет большее применение своему таланту, чем в Малом, где есть такие сильные артистки на ее роли, как Рыжова, Массалитинова, Турчанинова. Я видела, как она «боялась» вступить в труппу Малого театра, робела, как девочка, смущалась, что кому-нибудь помешает, лишит кого-то роли, вызовет неудовольствие.
Ведь вот я люблю играть, я жадная на роли. Если отдают роль другой актрисе, я огорчаюсь, беспокоюсь, иногда ночь не сплю из-за этого, но на нее не сержусь, понимаю, что ей тоже охота играть, вхожу в ее положение. Такие ли они?
Или они свое недовольство будут переносить на меня и будут дуться, косо смотреть? Вот этого я не переношу, это для меня нож; острый». Сама Марья Михайловна всегда признавала талант и мастерство таких прекрасных актрис, как Бурдина, с которой она делила роли у Корша, или Е.
Шебуева, с которой встретилась в Московском драматическом театре где служила с 1915 по 1922 год. У нее установились с ними самые теплые, дружественные отношения. Перед О.
Садовской она преклонялась и никогда не позволяла даже другим сравнивать их таланты. Она всегда ставила Ольгу Осиповну выше себя и искренно и горячо восхищалась ею. А между тем в сравнении ее с Ольгой Осиповной нет большого преувеличения.
Правда, Ольга Осиповна была незаменима в русских пьесах, но зато она никогда не играла иностранного репертуара, а Марья Михайловна замечательно играла и немок, англичанок, евреек. Прекрасно владея русской речью, она в то же время мастерски передавала акцент и ритм каждого иностранного языка. Диапазон ее был огромен: Матрена во «Власти тьмы» Л.
Толстого, изящная английская леди в пьесе «Мисс Гоббс» Дж. Джерома, старая дева немка — тетя Франциска в «Родине» Зудермана, сваха в «Женитьбе» Гоголя, еврейка из черты оседлости, — и каждый образ передавался ею с тончайшими характерными чертами. Я старалась рассеять опасения Марьи Михайловны, что в Малом театре ее встретит недружелюбный прием, и говорила, что мой собственный опыт и наблюдения убедили меня в том, что в Малом театре нового пришельца встречают, как пассажира, вошедшего в Курске в купе вагона, идущего из Сочи в Ленинград.
Все уже удобно устроились, познакомились, подружились, и вдруг кто-то нарушает покой. На него косятся, ему неохотно указывают место, отодвигают свои вещи, отмалчиваются,, но потом понемногу начинают разговаривать, угощать бутербродами и конфетами и к концу пути уже жалеют расставаться, просят записать адреса и телефоны и зовут к себе в гости. Она очень смеялась над этим сравнением и потом признала мою правоту.
Когда я перешла из провинции в театр Корша, Марья Михайловна была уже любимицей московской публики. В провинции я тоже слыхала о ней много хорошего, но служить с ней мне не приходилось. Она внимательно и ласково отнеслась ко мне,, была очень приветлива на репетициях, столь волновавших меня, говорила, что московская публика восприимчива, отзывчива, особенно молодежь, и что мне бояться нечего.
Я сразу почувствовала к ней большую симпатию,, очевидно взаимную, потому что мы с ней быстро сошлись и подружились. Она посвятила меня во все подробности своей интимной жизни. Больше всего меня поразила ее беззаветная, самоотверженная любовь к мужу — талантливому актеру и режиссеру, в то время директору театра Московской оперетты.
Он был ее первой и единственной любовью, несмотря на горе, которое он причинил ей, уйдя к другой женщине и бросив ее с двумя маленькими детьми без всяких средств к жизни. Марье Михайловне пришлось жить одной в дешевеньких номерах, обмывать и обшивать детей, за которых вечно болела душа из-за невозможности воспитать их, как хотелось,. До конца жизни сохранила Марья Михайловна беззаветную любовь к детям, заботясь о них и переживая с ними все их радости и печали.
Отец никак не поддерживал их — ни материально, ни нравственно. Но Марья Михайловна продолжала так же преданно и верно любить его и помогать ему во всех затруднениях и горестях его новой жизни. Она говорила мне: «Раз он полюбил другую, значит я не сумела дать ему всего, чего требовала его сложная, талантливая натура».
Он часто приезжал к ней жаловаться на свою новую жену, Марья Михайловна разбирала их ссоры, выслушивала и того и другого, вместе с ними плакала и в конце концов мирила. Жена Александра Эдуардовича, Мария Павловна Никитина, исключительно хорошенькая и способная женщина, из которой он сделал недурную опереточную актрису, обожала Марью Михайловну и считала ее святой. Я помню, как волновалась Марья Михайловна, когда Александр Эдуардович извещал ее о своем приходе.
Она вела себя, как влюбленная девушка, спешила приготовить для него любимые им блюда, вина и фрукты, по-праздничному накрывала стол и ежеминутно смотрела на часы, ожидая его прихода. До слез трогательно было глядеть на нее. А он приезжал утомленный, расстроенный, жаловался и требовал сочувствия.
Он умер внезапно, и на мою долю выпала печальная обязанность сообщить ей об этом. Весть пришла рано утром. По моему лицу Марья Михайловна поняла, что случилось что-то страшное, и воскликнула: «С Блюменталем что-нибудь?
Ради бога, говорите правду! Она не заплакала, не растерялась, только смертельно побледнела и после нескольких минут молчания засуетилась, начала спешно одеваться, приговаривая: «Боже мой, боже мой, что же это? Как же?
С 1885-го она играла в любительских постановках, а в 1887-м дебютировала в профессиональной труппе Летнего театра, который работал тогда в Петровском парке Москвы. К тому времени актриса вышла замуж за артиста Александра Блюменталя-Тамарина и взяла его фамилию. В следующие несколько лет она гастролировала по разным городам России, играла в постановках по пьесам Николая Гоголя, Александра Островского, Льва Толстого.
Визитной карточкой актрисы стали роли возрастных героинь: Кабанихи в «Грозе», Феклы в гоголевской «Женитьбе», Домны Пантелеевны в «Талантах и поклонниках» Островского. В 1901 году Блюменталь-Тамарина вернулась в Москву и поступила в Русский драматический театр Федора Корша — сейчас это Государственный театр наций. В кино Мария Блюменталь-Тамарина дебютировала в 1911 году — снялась в первой экранизации пьесы Льва Толстого «Живой труп», где сыграла Лизу, жену главного героя.
Первым "Народным артистом Республики" стал Федор Шаляпин. Однако после своего отъезда за рубеж певец лишился этого звания специальным постановлением Совета народных комиссаров. Последней в списке значилась 24-летняя Куляш настоящее имя — Гульбахрам Байсеитова, чье лирико-колоратурное сопрано снискало ей лавры «казахского соловья». Примечательно, что из всех награжденных она была единственной, кто родился в ХХ столетии. Зато Мария Блюменталь-Тамарина и Панас Саксаганский появились на свет еще до отмены крепостного права, в далеком 1859 году.
И вот — Германия. Блюменталь-Тамарин был очень осторожен, на него уже совершали покушения, он никого к себе не подпускал близко, но помог Игорю легализоваться и переправил подальше от Восточного фронта. На севере Франции, в портовом городе Булонь-сюр-Мер, расположенном на побережье Ла-Манша, солдат ост-легиона Игорь Миклашевский при первой возможности вышел на ринг, заявил о себе и стал известен в кругу профессиональных боксеров. В газетах появилась краткая информация о его поединке с чемпионом Франции. Из Берлина пришел приказ: откомандировать в столицу. Свой вызов в Берлин Игорь приписал заботе родственника-предателя, но когда с ним провели беседу в особом отделе Главного управления имперской безопасности, он понял, что его опекают другие люди, которые в столице рейха занимают высокое положение и пользуются большими правами. Он вышел на своих. Выполнил ряд заданий, проявил себя с лучшей стороны. В 1943 году летом, после поражения под Сталинградом, в Германии для поднятия духа был проведен официальный чемпионат Европы по боксу. Кстати, Интернациональная федерация боксеров-любителей — ФИБА за связь с нацистами в 1946 году была распущена и создана новая — АИБА — Международная ассоциация любительского бокса, которая действует и ныне. На том чемпионате блестяще выступил Миклашевский. Почетным гостем на соревнованиях был знаменитый боксер Макс Шмелинг — чемпион мира в тяжелом весе, гордость нации и любимец самого фюрера. Ему очень понравился чемпион Ленинграда, и он приблизил его к себе, стал лично опекать. Перед Миклашевским открывались широкие возможности для реализации операции чрезвычайной важности. Но в ходе войны наступил перелом. Сталин вызвал на дачу в Кунцево генералов Судоплатова и Меркулова и к удивлению обоих неожиданно отменил операцию, сказав: «Этого не надо делать». Он раскрыл свои соображения. Пока жив Гитлер, исключены переговоры Берлина с западными столицами о сепаратном мире. А если же Геринг или военная верхушка Германии после гибели фюрера возьмут власть в свои руки, тогда за спиной Советского Союза может быть достигнуто сепаратное соглашение между немцами и западными союзниками. Живой Гитлер таким образом становился своего рода надежным гарантом сохранения антигитлеровской коалиции. Перед Миклашевским были поставлены другие, тоже весьма важные задачи, с которыми он успешно справился. Краткие сообщения в Центр сказывались на существенных изменениях во фронтовых обстановках. В конце 1944 года, когда английская и американская авиация нещадно бомбила германские города, по дороге в Штутгарт разведчику удалось, как было предусмотрено планом, выполнить первоначальное задание — во время бомбежки ликвидировать предателя Блюменталя-Тамарина. Гитлеровская контрразведка напала на след советского разведчика.