В 1922 году Александр Грин завершил написание повести-феерии "Алые паруса". Этим летом я прочитала удивительно интересную книгу Александра Грина «Алые паруса».
Навигация по записям
- Отзыв к книге «Алые паруса: повесть, рассказы»
- За своим «счастьем» не уследил
- Отзыв на повесть Алые паруса
- Алые паруса (Грин Александр) - слушать аудиокнигу онлайн
- Рецензии и отзыв о книге "Алые Паруса" ::
- Комментарии
Отзыв о повести А.Грина «Алые паруса»
Во время сильного ливня она отправилась в город, чтобы продать свое кольцо. В итоге женщина очень сильно заболела, долго мучилась и в конце концов умерла от воспаления легких. Вскоре вернулся ее муж Лонгрен и узнал, что теперь он вдовец, а на руках у него малолетняя дочь. Таким образом, на карьере моряка можно было поставить крест. Однако это было не самое большое разочарование мужчины — он только что потерял свою любимую женщину и даже не смог поблагодарить её за чудесный подарок — дочь Ассоль. Их мнение не зависит от того, что скажет учитель или кто-то из взрослых. Они составляют свое видение ситуации. Нельзя не заметить, что она довольно сложная, и даже не каждый взрослый человек сумеет сделать правильные выводы. А мы продолжаем нашу историю.
Бездействие Лонгрена поразило жителей деревни, и они отвернулись от мужчины. Через некоторое время, когда Ассоль подросла, весь негатив стал переходить на неё — совершенно не виноватую ни в чём девочку. Надо добавить, что росла она очень нежной, милой и мечтательной. Казалось, что ей не нужны друзья и окружающие, что достаточно собственного прекрасного мира, в котором она живет. Она очень любила своего отца, поскольку он заменил ей не только мать, но и подруг, и друзей, и даже врагов. Когда девочке было 8 лет, отец послал ее в город. В руках у неё оказалась милая игрушка, а именно яхта с алыми парусами. Девочка пустила яхту по ручью, и вскоре она оказалась в руках у известного сказочника Эгля.
Он сказал девочке, что через много лет на таком же корабле к ней приедет принц. Конечно же, это восторг и желание воплотить свою мечту в реальность. Не зря эту книгу включили в школьную программу, ведь она помогает детям поверить в то, что их мечты могут осуществиться, даже если все окружающие в это не верят и считают невозможным. И это прекрасно. Конечно, многие делают акцент на том, что сюжет не идеален и не продуман. Однако это лишь одна сторона медали. Ведь на самом деле Александр Грин создавал не идеальное произведение с точки зрения писательского умения, а мудрую историю, которая могла бы чему-то научить будущее поколение. Отзывы о книге, сочинения — это зеркало, в котором каждый видит отображение своей собственной души.
Да, все понимают суть задумки автора, но только те, кто открыт, получают мудрость истории. В своих дневниковых записях мужчина писал, что повесть будет рассказывать историю о капитане и девочки. Её он узнал совершенно случайно, причем во всех подробностях, поэтому она его так и зацепила. Он остановился возле витрины, где было много разных игрушек. Там увидел лодочку с белым парусом. Игрушка что-то неразборчивое «сказала» ему и особенно приглянулась. Она напомнила мир детства. Александр подумал, что было бы интересно, если бы парус был красным.
Мне это непонятно Наверное, я слишком реалистична, скептична, не отрицаю. Но мне понравился язык автора, очень красиво написано, интересные метафоры, сравнения и прочие средства выразительности. Рекомендую к прочтению тем, кто любит сказки, мечтательным натурам и детям Смотрите также.
Они переночевали на берегу, а утром капитан случайно увидел спящую девушку лет семнадцати-двадцати, которая была настолько прекрасна, что парень не мог оторвать от нее взгляд. Грэй, чтобы не разбудить ее, тихонько снял свое кольцо и надел его на палец девушке. После чего капитан с матросом отправились в трактир, где и узнали у трактирщика, что эту девушку зовут Ассоль. Еще старый и пьяный угольщик рассказал им о мечте девушки. Что она ждёт прекрасного принца на белом корабле с алыми парусами. Придя на рынок, Грэй выбрал ярко-алый шелк и купил его для парусов.
По пути на корабль он встретил знакомого музыканта, который по вечерам развлекал народ в трактире. Капитан пригласил его и уличных певцов к себе на галеон. Все матросы поздравили своего капитана и принялись за работу. Ассоль одна В этой главе характеристика Ассоль раскрыта в полной мере, она тут и задумчивая, и ветреная. В последнее время дела шли очень плохо. Лонгрену пришлось вернуться в море, устроившись моряком на почтовый корабль, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Он оставил дочь на целую неделю. Именно тогда и произошла встреча Ассоль и Грэя. Встреча Ассоль читала книгу у окна, когда увидела алые паруса. Она побежала в порт, чтобы встретить свою мечту.
От галеона отплыла шлюпка и направилась к берегу. На веслах сидели загорелые матросы, над ними стоял тот самый прекрасный принц. Все произошло именно так, как говорил старый волшебник. Вечером капитан налил и приказал всем пить столетнее вино, которое никто и никогда не пил. И лишь в последних эти истории тесно переплетаются в один фееричный рассказ. Прочитав это произведение, можно сказать, что тема алых парусов соединила в себе самые главные качества человека. Благодаря близкому сплетению воли, судьбы и стойкости характера, возможно даже самую заветную мечту воплотить в реальность. А тот огонек в душе, который теплится в надежде встречи, никогда не погаснет. И пусть пройдет время, но обязательно наступит тот момент, когда она перерастет в пламя любви. Все кто прочел произведение, не остался равнодушным к этой истории.
Каждый из нас будет счастлив, если будет творить так называемые чудеса собственными руками. Но не стоит забывать, что главным помощником в осуществлении мечты является — веселье, улыбка, умение прощать и сказанные в нужное время необходимые слова. Об это часто можно прочитать в отзывах читателей. Да, Лонгрен действительно осознанно отказал в помощи погибающему старому трактирщику, но в нем говорила обида за смерть любимой жены. Тем самым Лонгрен противопоставил себя всем горожанам. Но можно с уверенностью сказать: мечты сбылись. Источник Лонгрен — суровый и молчаливый моряк.
Первая публикация была в 1923 году.
В своих дневниковых записях мужчина писал, что повесть будет рассказывать историю о капитане и девочки. Её он узнал совершенно случайно, причем во всех подробностях, поэтому она его так и зацепила. Он остановился возле витрины, где было много разных игрушек. Там увидел лодочку с белым парусом. Игрушка что-то неразборчивое "сказала" ему и особенно приглянулась. Она напомнила мир детства. Александр подумал, что было бы интересно, если бы парус был красным. Ведь не зря этот цвет ассоциируется с чем-то страстным, интересным и незабываемым.
Писатель признается, что как только он взял эту игрушки в руки, то сразу увидел целую историю, которую захотел позже воплотить на бумаге. Первоначальный набросок был закончен в 1920 году. Это был начальный вариант, который ещё нельзя было печатать, который требовал множество доработок, и сам Александр не был уверен в том, что это книга увидит мир. После этого автор делал ещё множество различных пометок, в некоторых местах радикально менял сюжет, но тем не менее повесть получилась. К сожалению, самый первый вариант рукописи до наших дней не сохранился и неизвестно, куда он пропал. Первую главу автор напечатал газете «Вечерний телеграф», которая выходила в 1922 году, а позже уже целая история была опубликована. Книгу он посвятил своей жене Нине Николаевне, которая была его второй любовью. Безусловно, есть и позитивные, и негативные мнения, однако все они сходятся в том, что история достойна чтения, особенно в детском и юном возрасте.
Мы рассмотрим сюжет истории и попытаемся проникнуть в воодушевленную атмосферу. Мы рассмотрим различные мнения, чтобы составить общее впечатление. Тоже самое касается отдельных историй, книг и рассказов. Именно поэтому важно не слушать мнение со стороны, а самому читать серьезные произведения, чтобы составлять свою собственную точку зрения. Знакомство с книгой начнём с Лонгрена - человека довольно закрытого и одинокого. Он занимается довольно простым делом, а именно - изготавливает и продает модели парусников и пароходов. На родине мужчину не очень-то любят, и не зря. Был один случай, который заставил многих отвернуться от этого нелюдимого человека.
Однажды был сильный шторм, который забрал жизни многих моряков. Во время него лавочника и трактирщика Меннерса отнесло далеко в море. Единственным человеком, который всё это видел, был Лонгрен. При этом он совершенно не собирался как-то помочь Меннерсу или хотя бы позвать на помощь. Он просто стоял в стороне и спокойно курил свою трубку, как будто бы ничего страшного не происходило. При этом несчастный умолял о помощи, желая спасения. Только тогда, когда мужчина почти утонул, Лонгрен стал кричать ему, что точно так же помощи просила его жена Мэри, но никто ей не помог. Завязка сюжета Через 6 дней лавочника нашли, и он поведал всем о том, как жестокий человек не спас его.
Скоро старый трактирщик умер, однако его история стала ходить среди людей. После этого, естественно, Лонгрена невзлюбили, с ним перестали здороваться, перестали ему помогать. Однако старый трактирщик утаил одну очень важную деталь.
Книга vs Фильм. Александр Грин «Алые паруса».
От галеона отплыла шлюпка и направилась к берегу. На веслах сидели загорелые матросы, над ними стоял тот самый прекрасный принц. Все произошло именно так, как говорил старый волшебник. Вечером капитан налил и приказал всем пить столетнее вино, которое никто и никогда не пил. И лишь в последних эти истории тесно переплетаются в один фееричный рассказ.
Прочитав это произведение, можно сказать, что тема алых парусов соединила в себе самые главные качества человека. Благодаря близкому сплетению воли, судьбы и стойкости характера, возможно даже самую заветную мечту воплотить в реальность. А тот огонек в душе, который теплится в надежде встречи, никогда не погаснет. И пусть пройдет время, но обязательно наступит тот момент, когда она перерастет в пламя любви.
Все кто прочел произведение, не остался равнодушным к этой истории. Каждый из нас будет счастлив, если будет творить так называемые чудеса собственными руками. Но не стоит забывать, что главным помощником в осуществлении мечты является — веселье, улыбка, умение прощать и сказанные в нужное время необходимые слова. Об это часто можно прочитать в отзывах читателей.
Да, Лонгрен действительно осознанно отказал в помощи погибающему старому трактирщику, но в нем говорила обида за смерть любимой жены. Тем самым Лонгрен противопоставил себя всем горожанам. Но можно с уверенностью сказать: мечты сбылись. Источник Лонгрен — суровый и молчаливый моряк.
Вернувшись из плавания, он обнаружил восьмимесячную дочь. Его супруга Мери недавно умерла. Женщина нуждалась в деньгах, чтобы прокормить себя и дочь, она попросила у хозяина трактира денег в долг. Но Меннерс потребовал невозможного, и женщина осталась ни с чем.
Лонгрен взял на себя тяготы жизни и воспитание малолетней дочери. На жизнь он зарабатывал, изготавливая на продажу игрушки. В один из дней начался шторм и лодку с трактирщиком Меннерсом унесло в море. Лонгрен намеренно бездействовал, обрекая ненавистника на верную погибель.
Сын Меннерса, Хин, затаил обиду на Лонгрена и его дочь Ассоль. Ассоль росла мечтательной и без друзей. Девочка помогала отцу, возила игрушки в город на продажу. В один из таких дней она встречает волшебника и собирателя сказок Эгля.
Необычный старик предсказывает судьбу девочки — встречу с принцем, чей корабль приплывёт на алых парусах. Жители Каперны распускали разные слухи о семье Лонгрена, дразнили девочку. Артур Грэй — прирождённый мореплаватель и капитан, вырос в богатой семье, но был неизбалованным и добродушным ребёнком. У него был свой, неповторимый и собственный внутренний мир, из-за чего многие его не понимали.
Книга Александра Грина "Алые паруса" - это мир очарований, это мир из серебра. Я рекомендую эту книгу на сон грядущую. Книга читается легко и непринужденно. Приятного чтения.
Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского в Театре для детей и молодёжи «свободное пространство» г.
Режиссёр-постановщик — Александр Михайлов. Мюзикл «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского на сцене Ивановского музыкального театра г. Иваново по мотивам либретто Михаила Бартенева и Андрея Усачёва. Режиссёр — А. Лободаев, дирижёр — Д.
Щудров, художник — засл. Новожилова, балетмейстер — В. Лисовская, хормейстер — Я. Премьера мюзикла состоялась 22 апреля 2016 года. Музыкальная феерия в Краснодарском академическом театре драмы имени Горького.
Постановщик — Алла Решетникова. Ассоль» по пьесе Павла Морозова в Государственном академическом русском театре драмы им. Горького [25]. Астана, Казахстан. Музыкальный спектакль Алтайского театра музыкальной комедии.
Композитор — Максим Дунаевский. Постановщик — Константин Яковлев. Спектакль «Таптал долгунугар уйдаран» Ассоль. Алые паруса по пьесе Павла Морозова в Саха академическом театре им. Постановщик — Сергей Потапов.
Пластическая феерия в Херсонском музыкально-драматическом театре им. Либретто и постановка — Александр Бельский. Садовского на украинском языке Постановщик — Оксана Бандура. Винница, Украина, 2018 [29] Архивная копия от 9 января 2019 на Wayback Machine Музыкальная феерия в двух действиях для всей семьи «Алые паруса» в Приморском краевом драматическом театре молодёжи.
Когда Ассоль подросла, она стала помогать отцу, относя готовые игрушки из рыбацкой деревни, где они жили, в городской магазин. Однажды она решила испытать одну из игрушечных яхт, у которой были паруса из алого шелка. Ассоль пустила игрушечный кораблик в лесной ручей, но течение подхватило его и понесло через лес к морю. Девочка побежала догонять игрушку. На берегу она встретила незнакомого старика, который поймал кораблик.
Это был собиратель песен и сказок. Ему понравилась Ассоль, и он тут же сочинил историю о том, что однажды большой белый корабль с алыми парусами приплывет в эти края и принц с этого корабля заберет ее в свою чудесную страну. Девочка поверила в эту сказку, а отец, узнав про это происшествие, не стал ее разубеждать, думая, что Ассоль со временем забудет о корабле с алыми парусами. Но девочка продолжала помнить о предсказании старого сказочника. Вскоре жители деревни случайно узнали об истории. Они стали часто дразнить девочку, крича, что на горизонте показались алые паруса. Со временем о девочке стали думать, что она не в своем уме и называли ее «Корабельная Ассоль». Прошло семь лет. Ассоль выросла, она уже сама делала игрушки и модели кораблей, но продажи шли плохо.
Навигация по записям
- Рецензия на книгу Александра Грина «Алые паруса»
- алые паруса личное мнение о произведении отношение к прочитанному
- История Ассоль
- Грин А. “Алые паруса” Читательский дневник, краткое содержание
- Отзывы, вопросы и статьи
- Читайте также
Отзыв о повести А.Грина «Алые паруса»
Этим летом я прочитала удивительно интересную книгу Александра Грина «Алые паруса». Грин А.С. Алые паруса. Книга “Алые Паруса” Александра Грина обладает небольшим объемом и необъятным смыслом. Автор: Александр Степанович Грин. Что же до повести Александра Грина "Алые паруса", то к ней у меня другое отношение.
Популярные записи
- Ответы : Краткий отзыв о книге " Алые паруса" Грина
- Навигация по записям
- Алые паруса — Грин А.С.
- 9 комментариев
- Отзыв к книге «Алые паруса: повесть, рассказы»
«Алые паруса» - Александр Грин
выдающийся русский прозаик и поэт, представитель неоромантизма. В 1922 году Александр Грин завершил написание повести-феерии "Алые паруса". Книга Алые паруса (Александр Грин) — отзывы. Книга написана Александром Грином на одном дыхании и читается запоем. Тегиалександр грин вера, мультик белые паруса, алые паруса александр грин.
Книга Алые паруса (Александр Грин) — отзывы
Книга написана Александром Грином на одном дыхании и читается запоем. На сайте CMP24 вы можете почитать отзывы на книгу «Алые паруса (Александр Грин)» [SKU1749347]; Автор(ы):Александр Грин; Серия:Шедевры мировой классики; Раздел:Классическая русская литература; Издатель:Эксмо, Редакция 1; ISBN. «Артур Грэй - родился с живой душой»: он неутомимо изучал старинный замок, рассматривал диковинные предметы, слушал истории старого Польдишока, читал приключенческие книги, мечтал о море. Сказочную повесть-феерию Александра Грина "Алые паруса" я читала очень давно, но помню, что она совсем меня не впечатлила, показалась какой-то безынтересной ерундой, и позже я к ней не возвращалась. В повести «алые паруса» Александр Грин для выражения настроения, чувств и духовного настроения героев часто использует природу.
Алые паруса отзыв для читательского дневника 6 класс
Всё, хорошее и плохое, в её жизни впереди. А пока девочка пленяет наивной прелестью детства и верой в осуществимость мечты. Художник поступил правильно, отказавшись от загромождения картины разными романтическими деталями. Нет ничего. Есть лишь лицо и синь. Его Ассоль - это обыкновенная, простая девочка, разве что с морем и небом в глазах. И это очень точно для этого образа. Сказочная феерия «Алые паруса», ее героиня и сегодня занимает значительное место в творческой биографии многих российских художников, таких, например, как Владимир Галатенко, Александр Елисеев, Оксана Балеева и других. А также символом надежды в светлое и доброе будущее. Наряду с этим она является одним из самых красочных произведений.
Именно поэтому данное произведение несколько раз экранизировалось. Период конца 50-х - начала 60-х годов ХХ века в советском кинематографе прошел под знаком «романтичного» бума: в моду вошли фильмы о возвышенных чувствах, неординарных героях и незаурядных событиях. Именно в это время получила новую - киноэкранную - жизнь книга Грина «Алые паруса». В 1961 году режиссером Александром Птушко был снят фильм с одноименным названием. Идею экранизации гриновской феерии он вынашивал более двадцати лет, поэтому, приступая к работе, уже имел четкие ответы на большинство вопросов, связанных с общим замыслом кинокартины. Разрабатывая киноверсию «Алых парусов», режиссер не во всем следовал тексту Грина, и кое-что в сюжет сказки добавил от себя. Так, например, время действия фильма искусственно было им перенесено в прошлое приблизительно середина XIX века. Герои книги далеки от политики, а в фильме Грэй представлен как сторонник революционного движения. Кроме того, в книге он в прекрасных отношениях с матерью, и она ждёт его из странствий.
Да и судно «Секрет» в книге Грэй покупает на деньги матери, а в фильме он нанимается на судно по протекции капитана Гопа. Большое значение для фильма имело то, что на главные роли режиссер пригласил молодых актеров, еще не располагавших богатым опытом, но зато способных увлечь зрителей непосредственной свежестью и силой своих чувств. Образ главной героини воплотила на экране Анастасия Вертинская, которой на тот момент исполнилось 16 лет, и это была ее дебютная роль. В фильме Вертинская снялась совершенно случайно. Уже была утверждена артистка на главную роль, когда художник-постановщик картины Леван Шенгелия однажды встретил на улице свою старую знакомую Лидию Вертинскую с двумя дочерьми - Анастасией и Марианной. Шестнадцатилетняя Настя очаровала художника - вот она, гриновская героиня. Но на пробы Вертинская неожиданно явилась в спортивных штанах и… с короткой стрижкой! Разразился скандал. По мнению Птушко, девушка совершенно не вписывалась в романтический образ.
Однако, увидев преображенную гримерами Настю - в длинном платье и парике с кудряшками, - выдохнул потрясенный: настоящая Ассоль! На роль капитана Грэя был утвержден 27-летний Василий Лановой, ставший к тому времени популярным после заглавной роли в фильме «Павел Корчагин». Большую часть фильма снимали в Крыму. Ведь именно на этом полуострове Александр Грин провёл большую часть своей жизни. И именно Крым он описывал во всех своих книгах. Сказочную деревушку Каперну, где родилась Ассоль, построили в Коктебеле. А родовым гнездом Артура Грэя стал Воронцовский дворец в Алупке. Но есть в картине сцены, снятые и в других местах. Например, шторм снимали в Баку.
Потом эти съёмки наложили на коктебельский пейзаж. А сосновая роща, где Грэй находит спящую Ассоль, находится в абхазской Пицунде. В роли брига «Секрет» снимали баркентину «Альфа», принадлежавшую ростовскому мореходному училищу имени Седова. Судно киногруппе отдали вместе с экипажем и капитаном — Борисом Дворкиным. А на пошив алых парусов в Одессе выдали полтысячи метров красного шёлка, того самого, из которого в советские годы шили пионерские галстуки. Но знаменитым на весь Крым белоснежный бриг с алыми парусами стал ещё до съёмок. В то время, когда судно шло из Одессы в Севастополь, Василий Лановой уговорил капитана Дворкина поднять паруса, не дожидаясь прибытия в Коктебель. И вот где-то в районе Фороса мы их надели, подняли... Красота была невероятная!
Видели бы вы Ялту, когда мы появились в ее створе, — город стал похож на растревоженный муравейник. Люди забегали, запрыгали, много визга вокруг было... Когда я сошел на берег у санатория «Актер», жена сказала: «Вы разбудили Ялту»,- вспоминал позже Василий Лановой. Несмотря на то, что фильм стал настоящей сенсацией в кинематографической жизни: в первый год проката «Алые паруса» посмотрели более двадцати миллионов зрителей, - картине досталось от кинокритиков. Александра Птушко упрекали за назидательность и некоторую опереточность фильма, за «приземленность» героев. Режиссерские ходы были названы слишком прямолинейными, использованный в кадре цвет базарным, а игра многих актеров второго плана бездарной. Но время рассудило иначе… Уже несколько поколений кинозрителей очарованы этой красивой и доброй сказкой, в которой любовь превращает безрассудную мечту в реальность. Помимо классического фильма 1961 года появились и другие экранизации книги. В 1982 году признанный во всем мире мастер детского кино - режиссер-мультипликатор Борис Степанцев осуществил полнометражный анимационно-игровой фильм «Ассоль».
Главных героев на экране воплотили Андрей Харитонов и Елена Зайцева. Снятый в стилистике немого кино, фильм завораживал с первых кадров. Монохромное изображение, стилизованное под графику, с включением рисунков и анимации, порой ярко расцвечивалось буйными красками, словно перенося зрителя из серой обыденности в мир сказки. Все зрительное повествование было проникнуто необыкновенной поэтикой, которую органично дополняла музыка и закадровый голос сказочника в исполнении Геннадия Бортникова. Но, несмотря на хорошие отзывы, фильм не был известен широкой публике, и остался неоцененным по достоинству. В 2010 году киевский режиссер Александр Стеколенко представил на суд телезрителей свой вариант экранизации — четырехсерийную мелодраму «Правдивая история об Алых парусах», где роль Грэя исполнил Александр Бухаров, а Ассолью стала Вероника Иващенко. Особенность этой версии была в том, что в картине появились персонажи из других рассказов Грина. Мини-сериал показали по телевидению, однако он не имел успеха у зрителей. Сегодня картина практически забыта.
Одним из первых, кто написал песню, посвящённую повести Александра Грина «Алые паруса», стал российский бард, писатель, педагог Владимир Ланцберг. Не так уж часто случалось, что творение вчерашнего школьника отрывалось и от самого автора, и от его компании, и неслось из одного конца страны в другой, передаваемое из уст в уста. Так случилось и с песней Ланцберга «А зря никто не верил в чудеса... Молодежь и более зрелые люди пели ее со сцены или сидя у костра, не ведая имени автора. По мотивам феерии написано немало песен в исполнении популярных российских певцов. Альбом «Алые паруса» Андрея Климковского, завоевавший признание и любовь тысяч любителей нью-эйджа, вышел в год 120-летия Александра Грина и стал одним из самых успешных в творчестве музыканта. Особенно популярным у российских рок-музыкантов являлся образ Ассоль. Однако еще в 1976 году коллектив вокально-инструментального ансамбля « Музыка » записал на всесоюзной студией грамзаписи « Мелодия » рок-оперу «Алые паруса» на музыку Андрея Богословского. Именно они стали самыми первыми музыкантами, исполнившими сказочную феерию в стиле рок.
Известна такая история о появлении этой рок-оперы. Однажды певцы из ансамбля «Музыка» исполнили песню Никиты Богословского из репертуара Марка Бернеса «Три года ты мне снилась» и решили продемонстрировать результат автору. Композитор одобрил прослушанное, но на просьбу написать что-нибудь непосредственно для «Музыки», ответил: «Да что мне тут с вами разговаривать, когда здесь есть ваш ровесник, с которым вы сразу поймёте друг друга! Речь шла о сыне Богословского - Андрее, поэте и композиторе он являлся автором известной песни «Рисуют мальчики войну». Было решено сделать рок-оперу. Андрей предложил музыкантам на выбор несколько тем, после чего остановились на «Алых парусах» - молодым людям были близки романтические настроения Александра Грина. Так и появилась на свет рок-опера или опера-феерия, как ее еще называют, «Алые паруса». Следует заметить, что Андрей Богословский выступил при написании рок-оперы в трех различных качествах: и как композитор, и как поэт, и как либреттист. Для того чтобы выразить в музыке прекрасный мир образов Грина, композитору необходимо было обладать большим запасом душевной теплоты, неподдельной искренности, темпераментом.
Андрей Богословский предстал в этом музыкально-поэтическом произведении как музыкант одухотворенный, полный юношеского, доброго и взволнованного восприятия жизни. Его многогранная одаренность, композиторское и литературное мастерство, сделали это произведение органичным, созданным как бы на одном дыхании. Мощная оркестровая увертюра, изумительная по красоте и нежности любовная тема, шлягерная в хорошем смысле этого слова ария Грэя «Сколько в мире тревог!.. Но рок-опера «Алые Паруса» любопытна не только этим. Во-первых, Богословский смог добиться удивительного единства музыки и действия. Вообще-то пересказывать стихами прозу, уже успевшую стать классикой - дело сложное. Но Андрея Никитича природа наделила еще и поэтическим даром, который не подвел при написании либретто ни разу. А еще он смог легко решить проблему, которая оказалась не по зубам его маститым коллегам - в том числе и зарубежным.
Здесь было устье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаяся голубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, что игрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззрилась на него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу не приходилось. Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком — выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вялопрозрачным, если бы не глаза, серые, как песок, и блестящие, как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным. Ты как поймал ее? Эгль поднял голову, уронив яхту, — так неожиданно прозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука? Она была тут? Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины: что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… Такая, как есть. Я, милая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке? Там солдаты живут. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так? Или ты угадал? Ассоль смутилась: ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт. Какой славный сюжет». Я был в той деревне — откуда ты, должно быть, идешь, словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: — Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. Кого вы ищете? Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. Потом… Что говорить? Что бы ты тогда сделала? Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Да будет мир пушистой твоей голове! Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой. Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: — Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно. Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала: — Ты как думаешь, придет волшебниковый корабль за мной или нет? Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов: издали — нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса». Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень, в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо. Мне, видишь, не хочется будить дочку. Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил. Зайди, если хочешь, попозже. Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и разъяснил: — Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин! Пошел вон! Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с гнутыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал: — И не дал мне табаку. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику — верь». Но я говорю: — «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал. О чем толкует? Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой: — Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тетки, вам бы не прозевать! Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз: — Эй, висельница! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут! Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой. Грэй Если Цезарь находил, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, то Артур Грэй мог не завидовать Цезарю в отношении его мудрого желания. Он родился капитаном, хотел быть им и стал им. Огромный дом, в котором родился Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. К переднему фасаду примыкали цветник и часть парка. Лучшие сорта тюльпанов — серебристо-голубых, фиолетовых и черных с розовой тенью — извивались в газоне линиями прихотливо брошенных ожерелий. Старые деревья парка дремали в рассеянном полусвете над осокой извилистого ручья. Ограда замка, так как это был настоящий замок, состояла из витых чугунных столбов, соединенных железным узором. Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись маслом, пылая в ночном мраке обширным огненным строем. Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно не склонной продолжать линию фамильного начертания. Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил: — Зачем ты испортил картину? Я этого не хочу. В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания. Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками: везде — плесень, мох, сырость, кислый, удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур крепкой радости блестели в его повеселевших глазах. Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении… — Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». Выпьет, когда умрет, что ли? Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош. Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал: — Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать. Вот рай!.. Он у меня, видишь? Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. То тут, то опять нет… Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа. Посещение кухни было строго воспрещено Грэю, но, раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнем очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов. Там на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры: там свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески закрытыми глазами; там — репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики. На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси так звали служанку , плача, натирала маслом пострадавшие места. Слезы неудержимо катились по ее круглому перепутанному лицу. Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам. Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи сказать кстати, это был суп с бараниной и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный, как мука, Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек. Пойдем же! Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку. Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другие истории, вычитанные в своих книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов. Встав рано. Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом. Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в готовой форме. Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами, доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений. Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию. Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге — их сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные причуды. Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается. Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил — не принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно-искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет. Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один — обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромнопестрых диких цветов. Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником. Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии. Это случилось в библиотеке. Ее высокая дверь с мутным стеклом вверху была обыкновенно заперта, но защелка замка слабо держалась в гнезде створок; надавленная рукой, дверь отходила, натуживалась и раскрывалась. Когда дух исследования заставил Грэя проникнуть в библиотеку, его поразил пыльный свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стекол. Тишина покинутости стояла здесь, как прудовая вода. Темные ряды книжных шкапов местами примыкали к окнам, заслонив их наполовину, между шкапов были проходы, заваленные грудами книг. Там — раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами, там — свитки, перевязанные золотым шнуром; стопы книг угрюмого вида; толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды новых изданий, карты; разнообразие переплетов, грубых, нежных, черных, пестрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких. Шкапы были плотно набиты книгами. Они казались стенами, заключившими жизнь в самой толще своей. В отражениях шкапных стекол виднелись другие шкапы, покрытые бесцветно блестящими пятнами. Огромный глобус, заключенный в медный сферический крест экватора и меридиана, стоял на круглом столе. Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. Струи пены стекали по его склону. Он был изображен в последнем моменте взлета. Корабль шел прямо на зрителя. Высоко поднявшийся бугшприт заслонял основание мачт. Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. Пена неслась в воздух. Паруса, туманно видимые из-за бакборта и выше бугшприта, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. Разорванные облака низко трепетали над океаном. Тусклый свет обреченно боролся с надвигающейся тьмой ночи. Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на баке спиной к зрителю. Она выражала все положение, даже характер момента. Поза человека он расставил ноги, взмахнув руками ничего собственно не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на палубе, невидимой зрителю. Завернутые полы его кафтана трепались ветром; белая коса и черная шпага вытянуто рвались в воздух; богатство костюма выказывало в нем капитана, танцующее положение тела — взмах вала; без шляпы, он был, видимо, поглощен опасным моментом и кричал — но что? Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана? Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он смотрел картину. Вдруг показалось ему, что слева подошел, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. Грэй знал это. Но он не погасил воображения, а прислушался. Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; раздался шум как бы долгих обвалов; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. Все это Грэй слышал внутри себя. Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла. Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана.
Он предсказывает ей, что когда она вырастет, к ней однажды приплывёт принц на корабле с алыми парусами. Ассоль поверила старику и стала ждать принца. В один прекрасный день её мечта сбылась... Планирую прочитать.
Ассоль была еще в «Аладиновой Лампе» и в двух других лавках, но ничего не добилась. Оканчивая рассказ, она собрала ужинать; поев и выпив стакан крепкого кофе, Лонгрен сказал: — Раз нам не везет, надо искать. Я, может быть, снова поступлю служить — на «Фицроя» или «Палермо». Конечно, они правы, — задумчиво продолжал он, думая об игрушках. Они все учатся, учатся и никогда не начнут жить. Все это так, а жаль, право, жаль. Сумеешь ли ты прожить без меня время одного рейса? Немыслимо оставить тебя одну. Впрочем, есть время подумать. Он хмуро умолк. Ассоль примостилась рядом с ним на углу табурета; он видел сбоку, не поворачивая головы, что она хлопочет утешить его, и чуть было не улыбнулся. Но улыбнуться — значило спугнуть и смутить девушку. Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: — «Ну вот, теперь ты не слышишь, что я тебя люблю». Пока она охорашивала его, Лонгрен сидел, крепко сморщившись, как человек, боящийся дохнуть дымом, но, услышав ее слова, густо захохотал. Ассоль некоторое время стояла в раздумье посреди комнаты, колеблясь между желанием отдаться тихой печали и необходимостью домашних забот; затем, вымыв посуду, пересмотрела в шкафу остатки провизии. Она не взвешивала и не мерила, но видела, что с мукой не дотянуть до конца недели, что в жестянке с сахаром виднеется дно, обертки с чаем и кофе почти пусты, нет масла, и единственное, на чем, с некоторой досадой на исключение, отдыхал глаз, — был мешок картофеля. Затем она вымыла пол и села строчить оборку к переделанной из старья юбке, но тут же вспомнив, что обрезки материи лежат за зеркалом, подошла к нему и взяла сверток; потом взглянула на свое отражение. За ореховой рамой в светлой пустоте отраженной комнаты стояла тоненькая невысокая девушка, одетая в дешевый белый муслин с розовыми цветочками. На ее плечах лежала серая шелковая косынка. Полудетское, в светлом загаре, лицо было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьезные для ее возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ. Ее неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но их совокупность, стиль — был совершенно оригинален, — оригинально мил; на этом мы остановимся. Остальное неподвластно словам, кроме слова «очарование». Отраженная девушка улыбнулась так же безотчетно, как и Ассоль. Улыбка вышла грустной; заметив это, она встревожилась, как если бы смотрела на постороннюю. Она прижалась щекой к стеклу, закрыла глаза и тихо погладила зеркало рукой там, где приходилось ее отражение. Рой смутных, ласковых мыслей мелькнул в ней; она выпрямилась, засмеялась и села, начав шить. Пока она шьет, посмотрим на нее ближе — вовнутрь. В ней две девушки, две Ассоль, перемешанных в замечательной прекрасной неправильности. Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая — живое стихотворение, со всеми чудесами его созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое. Она знала жизнь в пределах, поставленных ее опыту, но сверх общих явлений видела отраженный смысл иного порядка. Так, всматриваясь в предметы, мы замечаем в них нечто не линейно, но впечатлением — определенно человеческое, и — так же, как человеческое — различное. Нечто подобное тому, что если удалось сказали мы этим примером, видела она еще сверх видимого. Без этих тихих завоеваний все просто понятное было чуждо ее душе. Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк, как жила. Бессознательно, путем своеобразного вдохновения она делала на каждом шагу множество эфирнотонких открытий, невыразимых, но важных, как чистота и тепло. Иногда — и это продолжалось ряд дней — она даже перерождалась; физическое противостояние жизни проваливалось, как тишина в ударе смычка, и все, что она видела, чем жила, что было вокруг, становилось кружевом тайн в образе повседневности. Не раз, волнуясь и робея, она уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьезно высматривала корабль с Алыми Парусами. Эти минуты были для нее счастьем; нам трудно так уйти в сказку, ей было бы не менее трудно выйти из ее власти и обаяния. В другое время, размышляя обо всем этом, она искренне дивилась себе, не веря, что верила, улыбкой прощая море и грустно переходя к действительности; теперь, сдвигая оборку, девушка припоминала свою жизнь. Там было много скуки и простоты. Одиночество вдвоем, случалось, безмерно тяготило ее, но в ней образовалась уже та складка внутренней робости, та страдальческая морщинка, с которой не внести и не получить оживления. Над ней посмеивались, говоря: — «Она тронутая, не в себе»; она привыкла и к этой боли; девушке случалось даже переносить оскорбления, после чего ее грудь ныла, как от удара. Как женщина, она была непопулярна в Каперне, однако многие подозревали, хотя дико и смутно, что ей дано больше прочих — лишь на другом языке. Капернцы обожали плотных, тяжелых женщин с масляной кожей толстых икр и могучих рук; здесь ухаживали, ляпая по спине ладонью и толкаясь, как на базаре. Тип этого чувства напоминал бесхитростную простоту рева. Ассоль так же подходила к этой решительной среде, как подошло бы людям изысканной нервной жизни общество привидения, обладай оно всем обаянием Ассунты или Аспазии: то, что от любви, — здесь немыслимо. Так, в ровном гудении солдатской трубы прелестная печаль скрипки бессильна вывести суровый полк из действий его прямых линий. К тому, что сказано в этих строках, девушка стояла спиной. Меж тем, как ее голова мурлыкала песенку жизни, маленькие руки работали прилежно и ловко; откусывая нитку, она смотрела далеко перед собой, но это не мешало ей ровно подвертывать рубец и класть петельный шов с отчетливостью швейной машины. Хотя Лонгрен не возвращался, она не беспокоилась об отце. Последнее время он довольно часто уплывал ночью ловить рыбу или просто проветриться. Ее не теребил страх; она знала, что ничего худого с ним не случится. В этом отношении Ассоль была все еще той маленькой девочкой, которая молилась по-своему, дружелюбно лепеча утром: — «Здравствуй, бог! По ее мнению, такого короткого знакомства с богом было совершенно достаточно для того, чтобы он отстранил несчастье. Она входила и в его положение: бог был вечно занят делами миллионов людей, поэтому к обыденным теням жизни следовало, по ее мнению, относиться с деликатным терпением гостя, который, застав дом полным народа, ждет захлопотавшегося хозяина, ютясь и питаясь по обстоятельствам. Кончив шить, Ассоль сложила работу на угловой столик, разделась и улеглась. Огонь был потушен. Она скоро заметила, что нет сонливости; сознание было ясно, как в разгаре дня, даже тьма казалась искусственной, тело, как и сознание, чувствовалось легким, дневным. Сердце отстукивало с быстротой карманных часов; оно билось как бы между подушкой и ухом. Ассоль сердилась, ворочаясь, то сбрасывая одеяло, то завертываясь в него с головой. Наконец, ей удалось вызвать привычное представление, помогающее уснуть: она мысленно бросала камни в светлую воду, смотря на расхождение легчайших кругов. Сон, действительно, как бы лишь ждал этой подачки; он пришел, пошептался с Мери, стоящей у изголовья, и, повинуясь ее улыбке, сказал вокруг: «Шшшш». Ассоль тотчас уснула. Ей снился любимый сон: цветущие деревья, тоска, очарование, песни и таинственные явления, из которых, проснувшись, она припоминала лишь сверканье синей воды, подступающей от ног к сердцу с холодом и восторгом. Увидев все это, она побыла еще несколько времени в невозможной стране, затем проснулась и села. Сна не было, как если бы она не засыпала совсем. Чувство новизны, радости и желания что-то сделать согревало ее. Она осмотрелась тем взглядом, каким оглядывают новое помещение. Проник рассвет — не всей ясностью озарения, но тем смутным усилием, в котором можно понимать окружающее. Низ окна был черен; верх просветлел. Извне дома, почти на краю рамы, блестела утренняя звезда. Зная, что теперь не уснет, Ассоль оделась, подошла к окну и, сняв крюк, отвела раму, За окном стояла внимательная чуткая тишина; она как бы наступила только сейчас. В синих сумерках мерцали кусты, подальше спали деревья; веяло духотой и землей. Держась за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она как бы проснулась еще раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее. С этой минуты ликующее богатство сознания не оставляло ее. Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймем еще раз, с иным, новым значением. То же было и с ней. Взяв старенькую, но на ее голове всегда юную шелковую косынку, она прихватила ее рукою под подбородком, заперла дверь и выпорхнула босиком на дорогу. Хотя было пусто и глухо, но ей казалось, что она звучит как оркестр, что ее могут услышать. Все было мило ей, все радовало ее. Теплая пыль щекотала босые ноги; дышалось ясно и весело. На сумеречном просвете неба темнели крыши и облака; дремали изгороди, шиповник, огороды, сады и нежно видимая дорога. Во всем замечался иной порядок, чем днем, — тот же, но в ускользнувшем ранее соответствии. Все спало с открытыми глазами, тайно рассматривая проходящую девушку. Она шла, чем далее, тем быстрей, торопясь покинуть селение. За Каперной простирались луга; за лугами по склонам береговых холмов росли орешник, тополя и каштаны. Там, где дорога кончилась, переходя в глухую тропу, у ног Ассоль мягко завертелась пушистая черная собака с белой грудью и говорящим напряжением глаз. Собака, узнав Ассоль, повизгивая и жеманно виляя туловищем, пошла рядом, молча соглашаясь с девушкой в чем-то понятном, как «я» и «ты». Ассоль, посматривая в ее сообщительные глаза, была твердо уверена, что собака могла бы заговорить, не будь у нее тайных причин молчать. Заметив улыбку спутницы, собака весело сморщилась, вильнула хвостом и ровно побежала вперед, но вдруг безучастно села, деловито выскребла лапой ухо, укушенное своим вечным врагом, и побежала обратно. Ассоль проникла в высокую, брызгающую росой луговую траву; держа руку ладонью вниз над ее метелками, она шла, улыбаясь струящемуся прикосновению. Засматривая в особенные лица цветов, в путаницу стеблей, она различала там почти человеческие намеки — позы, усилия, движения, черты и взгляды; ее не удивила бы теперь процессия полевых мышей, бал сусликов или грубое веселье ежа, пугающего спящего гнома своим фуканьем. И точно, еж, серея, выкатился перед ней на тропинку. Ассоль говорила с теми, кого понимала и видела. Большой жук цеплялся за колокольчик, сгибая растение и сваливаясь, но упрямо толкаясь лапками. Жук, точно, не удержался и с треском полетел в сторону. Так, волнуясь, трепеща и блестя, она подошла к склону холма, скрывшись в его зарослях от лугового пространства, но окруженная теперь истинными своими друзьями, которые — она знала это — говорят басом. То были крупные старые деревья среди жимолости и орешника. Их свисшие ветви касались верхних листьев кустов. В спокойно тяготеющей крупной листве каштанов стояли белые шишки цветов, их аромат мешался с запахом росы и смолы. Тропинка, усеянная выступами скользких корней, то падала, то взбиралась на склон. Ассоль чувствовала себя, как дома; здоровалась с деревьями, как с людьми, то есть пожимая их широкие листья. Она шла, шепча то мысленно, то словами: «Вот ты, вот другой ты; много же вас, братцы мои! Я иду, братцы, спешу, пустите меня. Я вас узнаю всех, всех помню и почитаю». Она выбралась, перепачкав ноги землей, к обрыву над морем и встала на краю обрыва, задыхаясь от поспешной ходьбы. Глубокая непобедимая вера, ликуя, пенилась и шумела в ней. Она разбрасывала ее взглядом за горизонт, откуда легким шумом береговой волны возвращалась она обратно, гордая чистотой полета. Тем временем море, обведенное по горизонту золотой нитью, еще спало; лишь под обрывом, в лужах береговых ям, вздымалась и опадала вода. Стальной у берега цвет спящего океана переходил в синий и черный. За золотой нитью небо, вспыхивая, сияло огромным веером света; белые облака тронулись слабым румянцем. Тонкие, божественные цвета светились в них. На черной дали легла уже трепетная снежная белизна; пена блестела, и багровый разрыв, вспыхнув средь золотой нити, бросил по океану, к ногам Ассоль, алую рябь. Она села, подобрав ноги, с руками вокруг колен. Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими глазами, в которых не осталось уже ничего взрослого, — глазами ребенка. Все, чего она ждала так долго и горячо, делалось там — на краю света. Она видела в стране далеких пучин подводный холм; от поверхности его струились вверх вьющиеся растения; среди их круглых листьев, пронизанных у края стеблем, сияли причудливые цветы. Верхние листья блестели на поверхности океана; тот, кто ничего не знал, как знала Ассоль, видел лишь трепет и блеск. Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шёл прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле. Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль была еще во власти ее звонкого хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец, просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему, крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений. Ее разбудила муха, бродившая по голой ступне. Беспокойно повертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные волосы, поэтому кольцо Грэя напомнило о себе, но считая его не более, как стебельком, застрявшим меж пальцев, она распрямила их; так как помеха не исчезла, она нетерпеливо поднесла руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана. На ее пальце блестело лучистое кольцо Грэя, как на чужом, — своим не могла признать она в этот момент, не чувствовала палец свой. Чья шутка? Может быть, нашла и забыла? Схватив левой рукой правую, на которой было кольцо, с изумлением осматривалась она, пытая взглядом море и зеленые заросли; но никто не шевелился, никто не притаился в кустах, и в синем, далеко озаренном море не было никакого знака, и румянец покрыл Ассоль, а голоса сердца сказали вещее «да». Не было объяснений случившемуся, но без слов и мыслей находила она их в странном чувстве своем, и уже близким ей стало кольцо. Вся дрожа, сдернула она его с пальца; держа в пригоршне, как воду, рассмотрела его она — всею душою, всем сердцем, всем ликованием и ясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо в ладони, из-под которых неудержимо рвалась улыбка, и, опустив голову, медленно пошла обратной дорогой. Так, — случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, — Грэй и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, полного неизбежности. Боевые приготовления Когда Грэй поднялся на палубу «Секрета», он несколько минут стоял неподвижно, поглаживая рукой голову сзади на лоб, что означало крайнее замешательство. Рассеянность — облачное движение чувств — отражалась в его лице бесчувственной улыбкой лунатика. Его помощник Пантен шел в это время по шканцам с тарелкой жареной рыбы; увидев Грэя, он заметил странное состояние капитана. Что видели? Впрочем, это, конечно, ваше дело. Маклер предлагает выгодный фрахт; с премией. Да что с вами такое?.. Это как холодная вода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим в устье Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями. Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег. Можете передать это маклеру. Я отправляюсь в город, где пробуду до вечера. Я хочу, чтобы вы приняли к сведению мое желание избегать всяких расспросов. Когда наступит момент, я сообщу вам, в чем дело. Матросам скажите, что предстоит ремонт; что местный док занят. Хотя распоряжения капитана были вполне толковы, помощник вытаращил глаза и беспокойно помчался с тарелкой к себе в каюту, бормоча: «Пантен, тебя озадачили. Не хочет ли он попробовать контрабанды? Не выступаем ли мы под черным флагом пирата? Пока он нервически уничтожал рыбу, Грэй спустился в каюту, взял деньги и, переехав бухту, появился в торговых кварталах Лисса. Теперь он действовал уже решительно и покойно, до мелочи зная все, что предстоит на чудном пути. Каждое движение — мысль, действие — грели его тонким наслаждением художественной работы. Его план сложился мгновенно и выпукло. Его понятия о жизни подверглись тому последнему набегу резца, после которого мрамор спокоен в своем прекрасном сиянии. Грэй побывал в трех лавках, придавая особенное значение точности выбора, так как мысленно видел уже нужный цвет и оттенок. В двух первых лавках ему показали шелка базарных цветов, предназначенные удовлетворить незатейливое тщеславие; в третьей он нашел образцы сложных эффектов. Хозяин лавки радостно суетился, выкладывая залежавшиеся материи, но Грэй был серьезен, как анатом. Он терпеливо разбирал свертки, откладывал, сдвигал, развертывал и смотрел на свет такое множество алых полос, что прилавок, заваленный ими, казалось, вспыхнет. На носок сапога Грэя легла пурпурная волна; на его руках и лице блестел розовый отсвет. Роясь в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный, густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные — в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»; в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да». Наконец, один цвет привлек обезоруженное внимание покупателя; он сел в кресло к окну, вытянул из шумного шелка длинный конец, бросил его на колени и, развалясь, с трубкой в зубах, стал созерцательно неподвижен. Этот совершенно чистый, как алая утренняя струя, полный благородного веселья и царственности цвет являлся именно тем гордым цветом, какой разыскивал Грэй. В нем не было смешанных оттенков огня, лепестков мака, игры фиолетовых или лиловых намеков; не было также ни синевы, ни тени — ничего, что вызывает сомнение. Он рдел, как улыбка, прелестью духовного отражения. Грэй так задумался, что позабыл о хозяине, ожидавшем за его спиной с напряжением охотничьей собаки, сделавшей стойку. Устав ждать, торговец напомнил о себе треском оторванного куска материи. Но Грэй молча смотрел ему в лоб, отчего хозяин лавки сделался немного развязнее. Грэй кивнул, приглашая повременить, и высчитал карандашом на бумаге требуемое количество. Прошу вас сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по. Когда он наконец весь изошел восторгом, Грэй договорился с ним о доставке, взяв на свой счет издержки, уплатил по счету и ушел, провожаемый хозяином с почестями китайского короля. Тем временем через улицу от того места, где была лавка, бродячий музыкант, настроив виолончель, заставил ее тихим смычком говорить грустно и хорошо; его товарищ, флейтист, осыпал пение струи лепетом горлового свиста; простая песенка, которою они огласили дремлющий в жаре двор, достигла ушей Грэя, и тотчас он понял, что следует ему делать дальше. Вообще все эти дни он был на той счастливой высоте духовного зрения, с которой отчетливо замечались им все намеки и подсказы действительности; услыша заглушаемые ездой экипажей звуки, он вошел в центр важнейших впечатлений и мыслей, вызванных, сообразно его характеру, этой музыкой, уже чувствуя, почему и как выйдет хорошо то, что придумал. Миновав переулок, Грэй прошел в ворота дома, где состоялось музыкальное выступление. К тому времени музыканты собрались уходить; высокий флейтист с видом забитого достоинства благодарно махал шляпой тем окнам, откуда вылетали монеты. Виолончель уже вернулась под мышку своего хозяина; тот, вытирая вспотевший лоб, дожидался флейтиста. В молодости я был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели играю днем, а на скрипке по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, а? Виолончель — это моя Кармен, а скрипка. Циммер не расслышал. Впрочем, что мне?! Пусть кривляются паяцы искусства — я знаю, что в скрипке и виолончели всегда отдыхают феи. Иногда — птица, иногда — спиртные пары. Капитан, это мой компаньон Дусс; я говорил ему, как вы сорите золотом, когда пьете, и он заочно влюблен в вас. Но я хитер, не верьте моей гнусной лести. Я предлагаю вам хорошо заработать. Соберите оркестр, но не из щеголей с парадными лицами мертвецов, которые в музыкальном буквоедстве или — что еще хуже — в звуковой гастрономии забыли о душе музыки и тихо мертвят эстрады своими замысловатыми шумами, — нет. Соберите своих, заставляющих плакать простые сердца кухарок и лакеев; соберите своих бродяг. Море и любовь не терпят педантов. Я с удовольствием посидел бы с вами, и даже не с одной бутылкой, но нужно идти. У меня много дела. Возьмите это и пропейте за букву А. Если вам нравится мое предложение, приезжайте повечеру на «Секрет», он стоит неподалеку от головной дамбы. Капитан Грэй хочет жениться! Вы же… — За букву А! Пожалуйте что-нибудь и на фиту… Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход. К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном. Следует заметить, что Грэй в течение нескольких лет плавал с одним составом команды. Вначале капитан удивлял матросов капризами неожиданных рейсов, остановок — иногда месячных — в самых неторговых и безлюдных местах, но постепенно они прониклись «грэизмом» Грэя. Он часто плавал с одним балластом, отказываясь брать выгодный фрахт только потому, что не нравился ему предложенный груз. Никто не мог уговорить его везти мыло, гвозди, части машин и другое, что мрачно молчит в трюмах, вызывая безжизненные представления скучной необходимости. Но он охотно грузил фрукты, фарфор, животных, пряности, чай, табак, кофе, шелк, ценные породы деревьев: черное, сандал, пальму. Все это отвечало аристократизму его воображения, создавая живописную атмосферу; не удивительно, что команда «Секрета», воспитанная, таким образом, в духе своеобразности, посматривала несколько свысока на все иные суда, окутанные дымом плоской наживы. Все-таки этот раз Грэй встретил вопросы в физиономиях; самый тупой матрос отлично знал, что нет надобности производить ремонт в русле лесной реки. Пантен, конечно, сообщил им приказание Грэя; когда тот вошел, помощник его докуривал шестую сигару, бродя по каюте, ошалев от дыма и натыкаясь на стулья. Наступал вечер; сквозь открытый иллюминатор торчала золотистая балка света, в которой вспыхнул лакированный козырек капитанской фуражки. Как только мы бросим якорь на дно Лилианы, я расскажу все, и вы не будете тратить так много спичек на плохие сигары. Ступайте, снимайтесь с якоря. Пантен, неловко усмехаясь, почесал бровь. Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя Предупредившего казнь. У меня глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меня на берегу? Лил ли ты на затылок холодную воду? Не столько, сколько было принято внутрь, но лил. Все сделано. Берите и читайте. Я очень старался. Я уйду. Он повернулся и вышел с странными движениями слепого. Грэй развернул бумажку; карандаш, должно быть, дивился, когда выводил по ней эти чертежи, напоминающие расшатанный забор. Вот что писал Летика: «Сообразно инструкции. После пяти часов ходил по улице.
Александр Грин — романтика ненависти. Почему «Алые паруса» считали неудачей
Как-то во время жестокого шторма местный лавочник и трактирщик Меннерс был унесён в своей лодке далеко в море. Единственным свидетелем этого оказался Лонгрен. Он спокойно курил трубку на пирсе, наблюдая, как тщетно взывает к нему Меннерс. Лишь когда стало очевидным, что тому уже не спастись, Лонгрен прокричал ему, что вот так же и его Мери просила односельчанина о помощи, но не получила её.
Узнать подробности Почему «Алые-паруса» — повесть-феерия Жанр произведения обозначен как «повесть-феерия», и если с первой частью характеристики все понятно, то вторая призвана сблизить судьбу героев со сказкой, где превалирует фантастический сюжет. Однако классической феерий «Алые паруса» назвать нельзя. По сути, оттенено мистикой там только пророчество, полученное маленькой Ассоль в детстве и ставшее ее жизненным маячком: якобы через много лет за ней на корабле под алыми парусами приплывет прекрасный принц и увезет с собой. А далее — никакого волшебства, сплошная жизнь в самых разных и порой не самых красивых ее проявлениях. Поэтому это и феерия, и романтически-сентиментальная повесть», — отметил историк и литератор Сергей Беляков. Обложка первого издания «Алые паруса». Фото: wikipedia Однако в первоначальном варианте сказочного в этом произведении было чуть больше. Речь идет о двух утраченных героях: рассказчике и летающем человеке Мас-Туэле, сумевшем обрести этот дар благодаря силе собственного желания. В их диалоге и должна была прозвучать история об Ассоль и Грее. Однако затем автор вычеркнул этих персонажей. Возможно, он хотел сделать повесть чуть более реалистичной, а может, не хотел уводить внимание читателей от основной сюжетной линии. В войну работала медсестрой: почему Агату Кристи не хотели печатать, и куда писательница пропадала после измены Феномен популярности книг Агаты Кристи так и не удалось разгадать. Ее романы по сей день выходят многомиллионными тиражами, режиссеры с удовольствием снимают сериалы и «большие метры» по мотивам книг знаменитой детективщицы. А ведь поначалу рукопись Агаты Кристи не приняли ни в одном издательстве. Вспомним, жизненный путь известной писательницы. Узнать подробности Нина Грин: судьба музы писателя, ставшая прототипом Ассоль Александр Грин посвятил «Алые паруса» своей третьей жене — медсестре Нине Мироновой по первому погибшему на войне мужу — Коротковой. Они не расставались до самой смерти Грина он скончался в 1932 году в Старом Крыму от рака желудка — судьба подарила им 11 проведенных вместе лет, за что они оба были ей невероятно благодарны. Нина Николаевна Грин. Фото: wikipedia Впоследствии судьба его последней супруги, ставшей, по некоторым версиям, прототипом Ассоль, сложилась непросто. Она продолжала жить в Крыму, и когда эта территория оказалась под угрозой, а затем и непосредственно под фашисткой оккупацией, она даже не предпринимала попыток уехать — ее держала больная мать, которая не осилила бы дорогу. В этот период Нине пришлось работать корректором и редактором в оккупационной газете, затем она была угнана на трудовые работы в Германию.
Ассоль передала отцу это предсказание. Лонгрен не стал возвражать и говорить, что все это нелепая выдумка Эгля. Он искренне думал, что со временем девочка забудет это происшествие. Но Ассоль не забыла. Она из года в год ждала свершения чуда. Ни Лонгрена, ни Ассоль не любили местные жители, так как они не были похожи на них, не были такими грубыми и циничными. Лонгрен объяснил дочери, что окружающие их люди просто не умеют по-настоящему любить. Лонгрен был прав. Очень часто деревенские дети дразнили Ассоль, а люди вокруг считали ее сумасшедшей. Но Ассоль терпела насмешки, читала книги и продолжала мечтать. Когда она превратилась в красивую девушку, ее жизнь мало чем изменилась. Очень часто она убегала сквозь лес к морю и на рассвете высматривала алые паруса. Однажды, в очередной раз не дождавшись пророчества, она заснула прямо в лесу. Там ее и встретил Грэй, спящую и очаровательную. Он надел на мизинец поразившей его незнакомки перстень и отправился в селение. Расспросив об Ассоль трактирщика в ближайшей таверне, Грэй узнал о предсказании Энгля и о глупой вере Ассоль в это чудо. Романтическая красивая сказка старца понравилась Грэю и он принял решение воплотить мечту некогда девочки в быль. Он купил две тысячи метров алого шелка и в один прекрасный день направил свой большой и красивый белый корабль в бухту деревни, где жила Ассоль. Так чудо, над верой в которое смеялись все окружающие, свершилось. Ассоль вышла замуж за аристократа, а Грэй нашел чистую любимую душу в качестве своей супруги. Меня всегда с самого детства восхищали подобные истории. Они превращают нашу жизнь в прекрасную и добрую сказку. Алые паруса у меня всегда ассоциируются с юностью, возвышенностью и чистотой души. Грэй для любой девушки является воплощением мужского идеала, так как он не просто отправился к девушке и предложил руку и сердце, а подарил ей чудо, украсил бедную жизнь Ассоль романтикой сказки, перешагнувшей в реальность. Так о чем эта повесть? О любви? О романтике?
Они родились в разных городах, у них разные социальные статусы, но повесть эта — феерия, притча, поучительная и немножко сказочная, а потому такие разные, герои должны обязательно встретиться, что произойдёт по воле случая, а может быть из-за других персонажей. Например, отец Ассоль, старый моряк Лонгрен, воспитал дочь искренней и доброй, поэтому она так легко поверила в судьбу, предсказанную ей Эглем, собирателем сказок и легенд. Она, сама во всём и во всех видящая добро, не понимает, почему и как люди могут злиться и не любить друг друга. Её душа чиста, именно поэтому Грей не смог устоять перед её нежной красотой при первой встрече. Как говорится, никогда не выпадает второй оказии создать первое впечатление, именно поэтому никто уже не смог убедить Грэя в странностях Ассоль: ни зловредный Хин Меннерс, вечно ворчащий по делу и без, ни циничные, приземлённые жители Каперны, для которых сказка об алых парусах была лишь ещё одной возможностью посмеяться над мечтательной девушкой. Сюжет охватывает примерно два десятилетия — с момента рождения Ассоль и до приезда Грэя в Лис. Являясь дочерью бывшего моряка, а ныне мастера деревянных моделей кораблей, Ассоль с детства мечтает о том, как за ней придёт принц на корабле с алыми парусами, из-за этого весь городок над ней смеётся. Девочка же, простодушная и искренняя по своей натуре, ни на кого не держит зла, не сердится и не обижается. Так и остаётся она прекрасной до момента достопамятной встречи.