29 октября известному социологу и писателю Александру Зиновьеву исполнилось бы 90 лет. Александр Зиновьев известен во всем мире, его книги переведены на 28 языков и изданы тиражом свыше трех миллионов экземпляров. Удивительная биография философа и диссидента Александра Зиновьева, автора социологического романа «Зияющие высоты», который покушался на Сталина. Москва, 3 мая 2006 г, Александр Зиновьев.
Александр Зиновьев — биография
- Прогнозы Александра Зиновьева о будущем России и мира | Институт ЕАЭС
- Как бомбардировщики отряда "Циклон" защитили полстраны от радиоактивного облака
- В Доме Союзов прошел концерт, посвященный 100-летию со дня рождения философа Александра Зиновьева
- Сообщить об опечатке
- «Возвращение было совсем не простым»
Завещание Александра Зиновьева
В план вошли 35 различных событий, включая конференции, выставки, форумы, концертные программы. Петр Кучеренко зачитал приветствие Президента к участникам, организаторам и гостям памятного вечера: «Дорогие друзья, приветствую Вас по случаю открытия торжественного мероприятия, посвященного столетию со дня рождения Александра Александровича Зиновьева. Отмечая юбилей Александра Зиновьева, мы отдаем дань глубокого, искреннего признания нашему выдающемуся соотечественнику, талантливому ученому, писателю, самобытному и оригинальному мыслителю, настоящему патриоту и гражданину. Его фундаментальные труды, литературные, публицистические произведения — большой, поистине уникальный вклад в развитие отечественной философии, социологии, общественной мысли, важная, неотъемлемая часть мирового научного, творческого, идейного наследия.
Об этом со ссылкой на великого русского мыслителя Александра Зиновьева в своем Telegram-канале напомнил актер и режиссер Никита Михалков.
Напомним, что диссидентское движение в СССР составляли граждане, открыто выражавшие свои политические взгляды, существенно отличавшиеся от общепринятой тогда советской идеологии и социалистической практики. Александр Зиновьев 1922-2006 — философ, писатель, социолог, публицист, участник Великой Отечественной войны.
В то же время в силу объективного социального закона происходят процессы, схожие с попытками реставрации советской системы. Я называю его законом «социальной регенерации»: если социальная система разрушена, но сохранился тот же человеческий материал и геополитические условия его существования, то новая система создается во многих отношениях близкой к разрушенной.
И какие бы ни были умонастроения у созидателей новой российской системы — все равно они делают нечто, близкое к советской системе. Глобализация Известно, что во всяком человеческом объединении должен быть управляющий орган, причем один. Вот в этом смысле глобализация делается сознательно, управляющий центр у нее есть. Но есть еще и принудительное действие социальных законов.
Оно состоит в том, что если США и Западная Европа прекратят глобализацию, то уже спустя 2—3 года для них это обернется катастрофой. Поэтому нельзя думать, что люди, занятые в глобализации, — это злонамеренные субъекты. В силу законов выживания они вынуждены поступать так, а не иначе. Иначе Запад расколется, американцы потеряют своих союзников, распадется Европейский союз, а за ним, вполне возможно, и сами США.
Язык, культура и вера — второстепенные факторы по сравнению с такими социальными явлениями, как массовые коммуникации, компьютерные технологии и так далее. Сегодня средства массовой информации являются более важным средством для интеграции, чем религия. СМИ — это больше, чем Ватикан, они несоизмеримо сильнее в ментальной сфере. Мир изменился так, что прежние интеграционные факторы теряют силу.
Запад эволюционирует в сторону сверхобщества: создается сверхэкономика, социальные сверхструктуры, привычные официальные институты теряют влияние. Сегодня президент США — исполнительный орган в руках структур сверхобщества. Для глобалистского Запада первоочередным является не столько управление всем человечеством, сколько своим собственным западным миром. Сверхобщество укрепляется тогда, когда успешно управляет само собой.
Почему на Западе тревогу стали вызывать экстремисты всех мастей, антиглобалисты? Они стремятся нащупать «болевые точки». А подавить сопротивление своих граждан очень непросто. Можно получить согласие на бомбежку Ирака, но кто даст согласие на бомбежку тех, кто совершает действия вроде взрыва в Оклахоме?
Сверхэлита Возникло то, что я называю «денежный тоталитаризм»: новая мировая финансовая система. Это уже больше, чем экономика; она способна властно влиять на политику государств. Вы правильно поставили вопрос о сверхэлитах. В сверхобществе значительно меняются социальные структуры.
Над прежними национальными элитами надстраиваются сверхэлитарные образования, то есть сверхэлита. Западный мир объединился в единое целое, и в нем сложилась мировая элита. В нее входят обладатели больших состояний, руководители мощных финансовых организаций например, Всемирный банк, Международный валютный фонд , огромных экономических и информационных империй. Думаю, к сверхэлите можно причислить миллионы людей.
Сверхэлитные образования захватили власть в сфере менталитетной, идеологии, культуре, кино, телевидении, литературе... У сверхэлиты главная цель — сохранять власть над миром. Для этого ведется грандиозное оболванивание людей. Выдвигают благородные лозунги, говорят замечательные речи, пишут добрые книги, снимают кино — говорить-то все научились хорошо...
Но что сверхэлита делает для человечества практически?! Чему она служит? Она разрабатывает методы контроля над массами людей. Да, идет борьба и внутри сверхэлиты, но она прекращается, когда под угрозой оказываются интересы сверхэлиты в целом.
Ольга Зиновьева — вдова философа Александра Зиновьева и президентка его Биографического института. В институте публикацию книги сочли «антипатриотическими действиями, несовместимыми со званием советского ученого». В 1978 году, после выхода второго романа-сатиры, «Светлое будущее», философа вместе с женой Ольгой и дочерью выслали из СССР, а позже лишили советского гражданства. Зиновьев вернулся на родину в 1999 году.
Последнее интервью Зиновьева
Автор трудов по логике, методологии науки, а также сатирических художественных произведений. В 1990 году Зиновьев был восстановлен в советском гражданстве, а в 1999 году вернулся в Москву. Умер в 2006 году. В Российской государственной библиотеке 24 сентября 2022 года торжественно открылась выставка «Зиновьевские высоты России», посвящённая 100-летию великого русского мыслителя. Основные литературные сочинения: «Зияющие высоты», «Светлое будущее», «Желтый дом», «Мой дом — моя чужбина», «Гомо советикус», «Нашей юности полет», «Мой Чехов», «Иди на Голгофу», «Пара беллум», «Живи», «Катастройка», «Исповедь отщепенца», «Смута», «Русский эксперимент», «Глобальный человейник», стихи, драматургия.
Примером является высказывание «физическое тело не может находиться в разных местах одновременно» [123] [124] [129]. В поздней работе «Фактор понимания» 2003 Зиновьев ввёл понятие интеллектологии, которая представляет собой органическое единство логики, онтологии и эпистемологии , то есть включает языковой, бытийный и познавательный аспекты [130] [131]. Зиновьев затрагивал такие темы, как пьянство, секс, жизнь людей с ограниченными возможностями; идеологизированный язык советского человека; дегероизированная история СССР с точки зрения опыта обывателя.
Книги Зиновьева показывали абсурд мира «реального социализма», описывали состояние умов советской интеллигенции периода позднего «застоя»: герои постоянно теоретизируют, сравнивают советские идеологические мифы и реальность, пытаются дойти до сути дела и разобраться в природе советского общества. Персонажи критикуют государственную политику и высмеивают советских руководителей, обсуждают экономические проблемы, сочувствуют диссидентам и антисоветским террористам, интересуются самиздатом и западными радиостанциями, состоят в тех или иных отношениях с КГБ. Тюрьмы, лагеря и репрессии помещены на периферию социальной жизни [132] [133]. В отличие от антисоветской диссидентской литературы, разоблачающей деяния отдельных лиц Ленин, Сталин и т. Существует точка зрения, что писатель создал особый жанр: «социологический роман». Его книги соединяли науку и литературу: методы, понятия, научные утверждения являлись художественными приёмами, а литературные образы использовались как научные средства [133]. Различные персонажи выражали авторские идеи, что позволяло рассматривать общество с разных точек зрения и выявлять его сложность и парадоксальность.
Зиновьев называл своё творчество «синтетической литературой» и «симфонией» [135] [136]. Жанр Зиновьева понимали как мениппею в терминах Михаила Бахтина Пётр Вайль и Александр Генис , социологический трактат, даже учебник, аналог средневековой «Суммы знаний» М. Кантор , пародию на научный трактат Дмитрий Быков. Как полагает П. Фокин, социологический роман ближе к литературе, чем к науке, поскольку использует образность [137]. Кирквуд относит творчество Зиновьева к литературной критике , модному в 1970-е годы направлению «письма» Мишель Фуко , Ролан Барт , как нескончаемого процесса, производимого, по Барту, «скриптором», а не «автором». Книги Зиновьева не ограничивались конвенциональной парадигмой, а затрагивали широкий спектр литературных, исторических, политических, социологических, эстетических , моральных и религиозных вопросов [138] [139].
Многочисленные произведения Зиновьева представляют целостную художественную вселенную со своими законами, идеологией и поэтикой, образуют один гигантский текст или сборник текстов с единой атомарной структурой, не имеющей начала и конца и повторяющейся до бесконечности, поэтому его можно читать с любого места. Эта структура соответствует авторскому видению социальной реальности [140] [141] [142]. Идея сложного, многообразного и изменчивого социального мира, но подчинённого объективным закономерностям, воплощается в композиционной структуре, «социологическом треугольнике» из трёх элементов: личность, учреждение, город. Вершины треугольника бесконечно раздваиваются, объединяются, пересекаются, раскрывая всевозможные виды социальных отношений. Фрагменты абзацы или фразы содержат завершённое высказывание, абстрагирующее часть социального мира. Тексты, как правило, состоят из диалогов и размышлений представителей разных профессий и социальных слоёв, зачастую приводятся случаи из жизни, анекдоты, стихотворения и т. Место композиции и сюжета занимает калейдоскоп различных ситуаций, в которых неразличимы добро и зло, возвышенное и низкое, героизм и подлость.
Отсутствуют описания природы, обстановки, повествование сосредоточено вокруг человеческих отношений и действий. Антропоморфные образы персонажей служат для описания социальных типов, функций или моделей поведения; социальных объектов, связей и структур. У героев отсутствуют характеры и внешность, имена и фамилии заменяются кличками, обозначающими социальные роли Мыслитель, Социолог, Болтун, Клеветник, Крикун, Претендент, Брат, Заибан и т. Частым «персонажем» является теоретический текст, как правило, в форме рукописи, обсуждаемой героями [143] [144] [145] [133]. Тексты Зиновьева, с одной стороны, характеризуются краткостью, ясностью, логикой, завершённостью, юмором, ограниченностью лексических средств, наличием заголовков [136] а, с другой стороны, представляют довольно трудное [135] и скучное чтение [99]. Зиновьев не придавал большого значения художественной утончённости, его главные книги, в особенности «Зияющие высоты» по выражению П. Вайля и А.
Гениса, «аморфная груда страниц» , предназначались советским читателям и неизбежно теряли часть смысла при переводе [146]. Фрагментарная манера письма, разбивание повествования на лаконичные фразы и короткие абзацы сближают Зиновьева с Василием Розановым , однако у Зиновьева язык намного более безыскусный, он лишён изощрённости Свифта или Салтыкова-Щедрина [147] [148]. Писатель разоблачал и деконструировал официальный язык советских лозунгов, грамотный и нормативно унифицированный язык, но наполненный идеологемами и абстракциями, создававший иллюзорное равенство, лишавший индивида свободы выбора. Его деконструкция является предпосылкой для воссоздания подлинного человеческого языка Клод Шваб. Протестный «антиязык» Зиновьева напоминает русский фольклор , отражает язык различных социальных групп, прежде всего интеллигенции, а также военных, студентов, членов партии, участников неформальных сообществ. Зиновьев применял плеоназмы , каламбур, жаргонизмы и обсценную лексику , вводил неологизмы: наукообразные слова, слова-бумажники , аббревиатуры [149] [150] [151]. Кантор полагает, что в основе стиля Зиновьева лежал язык народных сказок, необычная смесь Михаила Зощенко и Александра Герцена.
Ярость зиновьевского языка нацелена на прорыв к правде сквозь ложь и лицемерие установленных правил по аналогии с чудом «избавления от морока» в народной сказке [152]. В городе царят абсурд, лицемерие, жестокость, властный произвол, ощущение тупика и безысходности. В бесконечных сократовских диалогах герои однообразно высмеивают советское общество и сочиняют различные социологические теории, которые ни к чему не приводят. Большинство персонажей представляют интеллигенцию «либеральных» взглядов, но не диссидентов, а не способных к сопротивлению конформистов. На многих страницах разоблачается советская официальная риторика, но почти не описываются власти или репрессивные органы [153] [133]. По одной из точек зрения, «Зияющие высоты» показывают науку и научную деятельность, которая превратилась в имитацию, видимость, лицемерие и тавтологию. Наука больше не способна к изучению, а лишь описывает саму себя.
Учёные делают вид, что мыслят, но ничего не производят, люди изображают процесс работы, диссиденты имитируют сопротивление. Интеллигенция обслуживает режим либо изображает протест «театр на Ибанке» [99] [154]. Роман «В преддверии рая» посвящён различным проявлениям диссидентства, порождённого советским обществом и являющегося его частью. Главный герой, младший научный сотрудник, пытается сохранить индивидуальность в коллективе, но становится отщепенцем [155] [133]. Как резюмировал К. Шваб, интеллигенция предала подлинную духовность: в научных учреждениях не ищут истину, ложь уже даже не ложь, а «псевдоложь» [156]. Крылов приводил характерную цитату из автобиографии Зиновьева [157] : …с моральной точки зрения советская интеллигенция есть наиболее циничная и подлая часть населения.
Она лучше образована. Её менталитет исключительно гибок, изворотлив, приспособителен. Она умеет скрывать свою натуру, представлять своё поведение в наилучшем свете и находить оправдания. Власти хоть в какой-то мере вынуждены думать об интересах страны. Интеллигенция думает только о себе. Она не есть жертва режима. Она носитель режима.
В романе определяется советский человек — « гомо советикус » или «гомосос» [133] : «Гомосос приучен жить в сравнительно скверных условиях, готов встречать трудности, постоянно ожидает ещё худшего, покорен распоряжениям властей… Гомосос есть продукт приспособления к определённым социальным условиям». Социология[ править править код ] Зиновьев разработал учение об обществе на основе собственных исследований в области логики и методологии науки, позднее назвав свою теорию «логической социологией». Зиновьев часто утверждал, что логика интересовала его как инструмент для изучения общества [122]. Социологическую теорию Зиновьева можно разделить на общую и частную. Первая относится ко всему миру, вторая — к советскому коммунизму [158]. Главным методом познания общества является наблюдение. С методологической точки зрения, логическая социология как строгая научная теория основывалась на двух правилах: во-первых, отказ от рассмотрения любых положений как априорно истинных; во-вторых, необходимость точного определения смысла любого термина, что устраняло бы многозначность и расплывчатость.
Из второго правила, подчёркивал Зиновьев, следовала значимость конструирования непротиворечивого языка, свободного от идеологических заимствований. В экспликации терминов из множества объектов выделяются те, которые интересуют исследователя, и вводится новое понимание объекта; хотя могут использоваться традиционные названия общество, власть, государство и т. Классическим примером является термин «коммунизм», который Зиновьев использовал исключительно для описания советского социального строя [159] [160]. Ключевой философский приём или метод Зиновьева заключался в детальном логическом анализе конкретного содержания, вычленяемого из исходной абстрактной посылки. Абстракции, например, коммунизм или демократия, являются не обобщённым представлением, а неполным, односторонним знанием предмета. Неполное знание, как правило, идеологическое, возникает через хаотическое усвоение представлений или образов, в которых человек принимает за свойства предмета связь между собой и предметом свои ощущения или переживания. Метод Зиновьева позволял деконструировать практически любые общие утверждения и применялся в им первую очередь для деструкции идеологии, первоначально в анализе советского общества, затем — постсоветского и западного [161].
Предметом социального познания являются люди в качестве социальных индивидов и их объединения — «человейники». По Зиновьеву, любые большие массы людей функционируют согласно естественным закономерностям — «законам социальности» социальным законам. Эти законы экзистенциального эгоизма заставляют индивида действовать, чтобы сохранить свою социальную позицию, по возможности укрепить её и занять более высокую позицию, получив максимум преимуществ с минимальными затратами. В соответствии с социальными законами, любое социальное объединение разделяется на управляющих и подчиняющихся, а социальные блага распределяются соответственно месту субъекта во властной иерархии. В отличие от законов биологического индивидуализма законы социальности действуют с большей изощрённостью и необратимостью, поскольку люди способны познавать мир и рационально организовывать свою деятельность: экзистенциальные законы превращаются в законы рационального расчёта. Мораль или право возникают как ограничители социальных законов [162] [163] [164]. В антропологии Зиновьева человек есть «общественное животное», разум вторичен по отношению к социальному.
Зиновьев считал наивным и устаревшим вопрос о первичности общества или личности, в современном мире человек есть производное от социальной позиции, совокупность социальных функций [165]. Человек не обязательно по природе зол, но связан со злом [166] , ему свойственны как социальные, так и антисоциальные черты. Эта диалектика порождает потребность во властной иерархии, в господстве и подчинении, в отношениях доминирования и унижения. Общество без иерархии и власти невозможно. При гипотетическом исчезновении государства многие люди лишились бы их главной потребности — получения удовольствия от причинения насилия другим — и вновь бы выстроили систему власти: общество является машиной по максимизации господства. Зиновьев придерживался в сущности традиционной модели власти как необходимого зла, но, отмечал К. Крылов, оригинально сводил два элемента этого определения, подчёркивая их различие.
Власть возникает из потребности людей в единстве и порождает социальную самоорганизацию, которую впоследствии присваивает. Власть ничего не упорядочивает и ничем не управляет, а, напротив, порядок возникает как её ограничение. Власть не эффективна, избегает ответственности, стремится к насилию и разрушению, к причинению зла нижестоящим [167]. Коммунальность и коммунизм[ править править код ] В ранних книгах «Зияющие высоты» и «Коммунизм как реальность» Зиновьев анализировал советский социальный строй — «реальный коммунизм»; никакой другой коммунизм невозможен. Главная особенность коммунистического общества заключалась в том, что социальные законы превратились в специфические закономерности его жизнедеятельности. Зиновьев назвал их «коммунальными отношениями» или «коммунальностью» [168]. Сфера коммунальности представляет социальное в чистом, рафинированном виде, в ней социальные действия нацелены не на максимизацию господства, а на минимизацию унижения [169] [162] : Суть коммунальности состоит в борьбе людей за существование и за улучшение своих позиций в социальной среде, которая воспринимается ими как нечто данное от природы, во многом чуждое и враждебное им, во всяком случае — как нечто такое, что не отдаёт свои блага человеку без усилий и борьбы.
Борьба всех против всех образует основу жизни людей в этом аспекте истории. Коммунизм рассматривался Зиновьевым как стабильное и долговечное образование. В «Коммунизме как реальности» движение истории определялось как борьба между коммунизмом коммунальностью и цивилизацией [170] , которая в «Светлом будущем» связывалась с принципом индивидуального сопротивления. Согласно К. Крылову, ранний Зиновьев видел два возможных регулятора, ограничивающих «стихию коммунальности», — экономику экономическую конкуренцию и духовность. В реальном коммунизме оба ограничения были сняты, в нём реализовалась естественная тенденция к эгоистическому поведению, присущая всем обществам и, в конечном счёте, природе человека. Советский социальный строй не вытекал из национальных особенностей и не был навязан «сверху», а, напротив, являлся примером народовластия, предполагал соучастие управляемых: «Ибанская система власти есть продукт доброй воли населения» «Зияющие высоты».
Гомо советикус — это «человек как таковой» [171] [172] [173]. Естественность или нормальность коммунальных отношений имеет сходство с классической социальной мыслью — идеями Макиавелли , Бернарда де Мандевиля , Томаса Гоббса [174]. Если у Гоббса или Гегеля гражданское состояние общество ограничивает естественное состояние, ситуацию « человек человеку волк », то для Зиновьева суть социального — торжество коммунальности, принцип «человек человеку крыса». Французский комментатор Владимир Берелович отмечал, что этот мир — образцовая антиутопия , в которой утопический рай воплотился в ад. Общество не отделено от природного состояния и является, в сравнении с антиутопиями Оруэлла или Евгения Замятина , более «приземлённым», напоминающим сообщества животных или даже насекомых [175] [80]. Крылов, Зиновьев в отличие от многих допускал теоретическую возможность построения общества материального изобилия, где будет упразднён человеческий труд. Ответом на вопрос, каким будет «настоящий коммунизм», была история в «Зияющих высотах» о крысах, которым предоставили идеальные условия существования.
Крысы, по Зиновьеву, создали бы концлагерь [176]. Коммунистическое общество состоит из базовых элементов — социальных «клеточек», их структура составляет основу общества [177]. В качестве первичного делового коллектива из двух или более людей например, школа, больница, завод и т. Клеточка, во-первых, соотносится со внешним миром как единое целое; во-вторых, в ней происходит разделение на управляющий орган «мозг» и управляемых индивидов «тело» ; в-третьих, управляемые индивиды имеют различные функции. Внутри первичной клеточки господствуют коммунальные отношения: в неформальной жизни коллектива происходит циничная борьба за признание, причём не за улучшение социального положения, а в соответствии с базовым принципом: «будь как все! Подавление индивида осуществляется не со стороны властей или КГБ, а в повседневной жизни [178] [179]. Господство коммунальности выдвигает на вершину социальной иерархии посредственностей и бездарей «ложных кумиров» , цепляющихся за власть и чувствующих себя в ней естественно пример — Сталин , по-настоящему талантливые люди испытывают на себе коллективную зависть и ненависть.
Быть талантливым карьеристом означает быть исключительной посредственностью [180] [181]. Периодические ритуальные изгнания и наказания внешних врагов «отщепенцев» в ходе массовой травли демонстрируют сплочённость социальных клеточек и воспроизводят механизмы подчинения, эти коллективные действия снимают психологическое бремя индивидуальной ответственности. Как отмечал Олег Хархордин , жёсткий контроль со стороны вышестоящих инстанций, а также тотальная прозрачность внутренней жизни коллектива, взаимный контроль и насилие предохраняют клеточки от перерождения в мафии или банды, что случилось бы при предоставлении им свободы самоорганизации [182]. Коммунистическая власть рассматривается Зиновьевым в двух плоскостях: горизонтальной социальные отношения в клеточной структуре и вертикальной иерархия , вторая наслаивается на первую. Власть воспроизводится «снизу», на уровне первичного коллектива, где осуществляется представительство и народовластие: люди добровольно вступают в КПСС, члены партии избираются, хотят участвовать во власти, низшие уровни партии влияют на партийную линию верхов. Деспотическая и неформальная власть в социальных отношениях в буквальном смысле находится везде [К 7]. Клеточная структура не оставляет места для права и политики: в ней нет партий или политической конкуренции, как и политической власти.
Как писал В. Берелович, Зиновьев последовательно редуцирует политическое к власти, власть — к государственному аппарату, аппарат — к обществу. Государство не является политическим институтом, а растворено в социальном, его единственная функция — воспроизводство социальных отношений. Так как в реальном коммунизме нет социальных классов или групп интересов, то правящая каста не есть социальный слой или институт. Коммунистическое руководство — это «конкретная группа» нескольких индивидов. На макроуровне власть превращается в диктатуру, но верховная власть беспомощна в желании всем управлять [183] [184]. Взгляды Зиновьева на историю реального коммунизма, сталинизм и фигуру Сталина изложены в романе «Нашей юности полёт», других работах и выступлениях.
События 1917 года являлись скорее крахом Российской империи , чем революцией, и были, как и Гражданская война , лишь «пеной истории». Глубинными процессами Зиновьев считал зарождение и взросление нового общества: институциональные и бюрократические изменения, рост и усложнение системы власти, формирование социальных клеточек и т. Появление фигуры Сталина было неизбежным и необходимым.
Это проходимцы, которые дурят наш народ и руководство нашей страны», — цитирует ее слова «Подъем».
Зиновьева предложила проверить каждого сотрудника института с помощью детектора лжи на «лояльность к интересам России». В аттестационный комитет, по задумке женщины, должны войти глава СК Александр Бастрыкин, министр науки Валерий Фальков и депутаты Госдумы. Поводом для проверки Зиновьева называет издание во время военной операции на Украине «русофобских книг за рубежом и в России», а также «деятельность по дискредитации Вооруженных сил РФ». Врио директора института Абдусалам Гусейнов в комментарии «Подъему» шутливо назвал предложение Зиновьевой «очень хорошим».
Если бы не поддержка соратников, отмечает Ольга Зиновьева, возвращение которое и так было совсем не простым могло бы стать просто невозможным. К счастью, бытовые вопросы Сергей Бабурин взял на себя, и это очень помогло Зиновьевым. Июнь — знаковый месяц для семьи. Ведь именно 30-го июня 1989 года указом Михаила Горбачева Зиновьеву вернули гражданство. А в 2019 году, также 30 июня, в Москве, на Страстном бульваре, откроется выставка, посвященная философу: «Это 30 щитов, где будет отражен и жизненный путь Зиновьева, и его философские идеи, а также его возвращение в Россию. Уникальность выставки в том, что люди смогут не просто посмотреть на фотографии, но и увидеть, оценить масштаб личности Зиновьева.
Подобная выставка для меня — это проект, которым можно гордиться всю жизнь», - рассказал директор библиотеки искусств им. Боголюбова и организатор выставки Владимир Семенов.
Александр Зиновьев
- Исполняется 100 лет со дня рождения русского философа Александра Зиновьева
- Закончена работа над созданием документального фильма «Z ПРАВИЛА ЖИЗНИ В ЧЕЛОВЕЙНИКЕ ЗИНОВЬЕВ»
- "Приватизировал" Горького
- Зиновьев Александр — последние новости: выступления и статьи на сегодня |
- Исполняется 100 лет со дня рождения русского философа Александра Зиновьева
- Разместите свой сайт в Timeweb
Александр Зиновьев: диссидентское движение в СССР организовал Запад
А в Чухломском краеведческом музее глава поселения Алексей Зиновьев планирует создать небольшой архив знаменитого земляка Александра Зиновьева. Кстати, Петра Капицу и Александра Зиновьева одновременно в 1974 году избрали в Академию наук Финляндии. За несколько дней до своей смерти философ, социолог и писатель Александр Зиновьев дал интервью радиостанции «Говорит Москва». Александр Николаевич бессменный председатель Уставной комиссии Центрального совета, много лет возглавлял Бюджетно-плановую комиссию. Вдова известного советского и российского философа Александра Зиновьева Ольга, руководитель Международного научно-образовательного центра имени Зиновьева. — Помимо Александра Зиновьева диссидентское и правозащитное движение в СССР для всего мира олицетворяли еще двое — академик Андрей Сахаров и писатель Александр Солженицын.
Отрывки из книги «Нашей юности полет»
- Александр Зиновьев: диссидентское движение в СССР организовал Запад
- Памяти Александра Зиновьева
- Александра Зиновьева - Авторы статей и новостей МК | Публикации за 2024 год
- Завещание Александра Зиновьева
- Александр Зиновьев. Россия все ближе к гибели и полному исчезновению
- Поделиться
«Александра Зиновьева оклеветали»: вдова философа об использовании его имени Академией наук
Об этом говорится в приветственной телеграмме президента гостям и организаторам концерта в честь Зиновьева, который состоялся этим вечером в Колонном зале Дома союзов. «Изначально место для памятника Александру Александровичу Зиновьеву было выбрано очень логично. Новости. Знакомства. А в Чухломском краеведческом музее глава поселения Алексей Зиновьев планирует создать небольшой архив знаменитого земляка Александра Зиновьева. В 2022 году 100-летний юбилей русского философа Александра Александровича Зиновьева стал событием государственного уровня. экспертная исследовательская площадка, учрежденная Биографическим институтом Александра Зиновьева.
Прогнозы Александра Зиновьева о будущем России и мира
В Ресурсном центре общественных объединений Советского района (ул. Новоморская, 12) прошло мероприятие в честь 100-летия Александра Зиновьева. известного писателя, философа, социолога и публициста Александра Зиновьева, впервые открылось в школе номер 2101 на западе Москвы, передает корреспондент РИА Новости. В числе экспонатов выставки — семейный архив Зиновьевых, документы, письма, черновики рукописей, уникальные издания, картины и стихи Александра Зиновьева. Александр Зиновьев: Необходимость самозащиты людей от мертвящих тенденций эволюции является общей для Востока и для Запада (1985). Александр Зиновьев. Читайте последние новости на тему в ленте новостей на сайте РИА Новости. известного писателя, философа, социолога и публициста Александра Зиновьева, впервые открылось в школе номер 2101 на западе Москвы, передает корреспондент РИА Новости.
Опыт сотворчества
Некоторые из них были убеждёнными коммунистами, некоторые — наоборот. Сталина они ненавидели за много чего, прежде всего за коллективизацию, ну и за всю советскую мерзость в целом. В большинстве случаев потенциальные истребители тирана понимали, что это чистой воды самоубийство, причём мучительное: что делают чекистские следователи с человеческим мясом, заговорщики знали или догадывались. Поэтому в большинстве случаев мечты и разговоры не доходили даже до первых прикидок. Но настроение было если не массовым, то распространённым. Чтобы не ходить далеко за примерами: судя по семейным преданиям, мой собственный дед одно время строил подобные планы. О том же рассказывал мне брат моей бабушки я его помню, как «дядю Колю». Дед мой подошёл к делу с технической стороны и в результате решил, что вероятность удачи слишком мала, и не стал браться. Дядя Коля по жизни был побаранистее, но ему повезло: его взяли раньше, за еврейский анекдот.
В результате оба выжили — разной ценой — и продолжились в поколениях. От тех, у кого дело дошло до попыток реализации, не осталось ни рода, ни памяти — даже на мушиный след чьей-нибудь мемуарной сноски. План Саши и его друзей был, в общем, не хуже прочих. Предполагалось выстрелить в Сталина во время первомайской демонстрации на Красной площади, из колонны. Пронести оружие было можно, попытаться выстрелить до того, как схватят и скрутят — некоторых шанс был. Попасть — маловероятно, но не совсем. Убить — при исключительно благоприятном стечении обстоятельств подобным, скажем, тому, которое сопутствовало Гавриле Принципу и его дружкам из «Чёрной руки». В общем, понятно.
Характерно, однако, что Зиновьев, планируя вместе с друзьями по институту своё покушение, рассчитывал ещё на какой-то суд, на котором он сможет «высказаться перед смертью». Похоже, мечта об этом самом суде, на котором можно высказаться, и передавила: вместо того, чтобы скрываться и таиться, Зиновьев на курсовом комсобрании бухнул речь по поводу положения в колхозах. Бухнул просто потому, что «дали вдруг слово» — то есть, попросту говоря, сорвался. В тот же день мелкий институтский стукач, почуяв готовую жертву, позвал Сашу «на поговорить», отписался по начальству. Вместо великого дела получилось дело «обычное по тому времени». Правда, пареньку повезло: сразу «в работу» его не отдали — судя по всему, решили взять «весь куст», чтобы не возиться. У тюремных ворот он удрал, воспользовавшись временным отсутствием сопровождающих. Опять же, судя по описанию — не от большого ума, а просто со страху.
Дальше мыкался между Москвой и родной деревней, ища прокорма и бегая от арестовщиков. Это мыканье он потом вспоминал как «главный ужас» — и даже подумывал сдаться чекистам. Опять же, оценить это могут именно современные русские люди, пережившие девяностые, особенно со специфическим опытом прятанья по Москве и области от каких-нибудь бандюков. Правда, в постсоветской Москве прятаться было проще, но сочетание страха, безденежья и неустройства и в самом деле выматывает — на почти физическом уровне. Правда, Зиновьев, судя по интонациям в тексте, не боялся за семью — похоже, ему не приходило в голову, что его несчастного растрёпу-отца и бедолаг-братьёв могут «взять и примучить» из-за него. Тем не менее, податься было некуда. Без документов, в насквозь продуваемом мире, Александр кое-как успевал отогреваться по щелям только за счёт безалаберности и скверной работы системы. Рано или поздно он поскользнулся бы на какой-нибудь корке.
Выход нашёлся, причём традиционный, известный ещё со времён средневековья: забриться в армию. Зиновьев пошёл в военкомат соседнего района, наврал что-то насчёт потерянных документов. Провожал его брат, купивший ему на дорогу колбасы и буханку черняшки. Это был сороковой. До начала войны осталось меньше года. Обычно его употребляют по отношению к ветеранам, передовикам производства, опытным мастерам и прочим таким людям. Очень, кстати, интересное слово: не «заслуживший» что-то — награду, льготу, почесть — таких не любят , а вот именно что «заслуженный». То есть это он сам в каком-то смысле является наградой, которую мы заслужили.
Ветеран, как уже было сказано — «заслуженный человек». Поэтому в разные времена общество заслуживает разных ветеранов. У нас, в конце концов, в «ветераны» сел лично дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев, что тогда казалось пределом падения. Ага, как же: в девяностые на «ветеранство» Чубайс короновал Окуджаву. То-то стало весело, то-то хорошо. А вот в пятидесятых-шестидесятых самого слова «ветеран» не было. И «ветеранов» не было. Были фронтовики — люди в линялых гимнастёрках, с характерными морщинами у глаз, аккуратные, хозяйственные, молчаливые.
То, о чём надо было молчать, у каждого было своё: война была долгая и хватило её на всех. Но молчать было надо: это они понимали. И даже промежду своих не поднимали неудобных тем — кто же всё-таки пристрелил того политрука, кто подал идею раскатать гусеницами тот немецкий хутор, и прочие детали. Что касается общей части, то ветеранские рассказы больше всего напоминают — если с чем-то сравнивать — байки медиков, но рассказанные с позиции пациента. Не буду, впрочем, развивать эту тему, весёлого здесь мало. Возвращаясь к Зиновьеву. Ему, можно сказать, повезло: после солдатчины которую он вспоминал с омерзением ему выпало сомнительное счастье оказаться в лётной школе, а потом — за штурвалом «Ил-2». Средняя продолжительность жизни пилота штурмового самолёта была десять боевых вылетов.
Шансов на плен не было: немцы не брали в плен пилотов штурмовиков, расправлялись на месте. Зато пилоты пользовались известными привилегиями, которые на фронте ценились больше, чем шанс уцелеть: относительно приличная еда, водка, нормальная форма, а главное — отсутствие грязной и изматывающей физической работы. Лётчики были расходным материалом, но элитным расходным материалом. Это самоощущение осталось у Зиновьева навсегда. После победы в армии стали закручивать гайки. Писаные и неписанные льготы, привилегии и вольности, полагающиеся смертникам, пошли коту под хвост. Зиновьев понимает, что в послевоенную армию он не вписывается и подаёт рапорт об увольнении. Впрочем, он успел пожить в Германии и в Австрии, под Веной.
Вена ему понравилась. Ему вообще нравилось всё немецкое — пожалуй, кроме немок: осталась устойчивая ассоциация с триппером, этим бичом армий победителей. На вольных хлебах пришлось туго. Семья, как обычно, бедствовала, — как и вся страна. Жизнь была не просто тяжёлой, даже не нищей, а хуже чем в войну. В этих условиях Александр Зиновьев, в недавнем прошлом геройский лётчик-истребитель, занимался банальным выживанием, сводящимся в большинстве случаев к подхалтуриванию за гроши. Слово «халтура» здесь появляется не случайно: речь идёт именно о плохой работе, даже об имитации работы — и, с другой стороны, о хорошей имитации. Однажды Зиновьев нанялся на кирпичный завод лаборантом, записывать показания приборов.
На самом деле никто — ни он сам, ни прочие лаборанты — и не думали снимать настоящие показания. Они фиксировали среднее значение, около которого колебалась стрелка прибора, а мелкие отклонения вписывали в журнал от балды. Думаю, не нужно объяснять, как это повлияло на его отношение к «строгой научной истине», — и почему уже на излёте жизни он так легко принял исторические теории Фоменко. Он же промышлял подделкой документов, штампов и печатей — традиционное, надо признать, ремесло философов, равно как и фальшивомонетчество. Относился он к этому «просто» — то есть примерно так же, как и к прочим босяцким ухищрениям, нацеленным на выживание. Надеть носки наоборот, чтобы переместить дырку с пальца на пятку, выменять дрова на картошку, подделать хлебную карточку — всё это входило в общий фон придонного нищего быта, в котором барахтались практически все. Сунув кому надо пару взяток, Александр Зиновьев делает себе правильные документы и поступает в МГУ на философский факультет — по сути дела, всё в тот же МИФЛИ, только «рождённый обратно». Обстановка, правда, изменилась МИФЛИ, как уже было сказано, задумывался как отстойник для потомства ранней большевистской элиты, потихоньку оттесняемой от реальной власти, но тем крепче вцепившейся в остатки кровью добытого статуса.
Кое-кто из этой породы пошёл под нож в конце тридцатых или в начале пятидесятых, но в основном они выжили, — все эти гражданские жёны грузинских наркомов, белоглазые племяши латышских стрелков, курчавое семя чекистских живорезов, — да, выжили, сохранили часть добычи, да ещё настругали деток и внучат, которые таки сыграли свою роль и в хрущёвщине, и в диссидентщине, и в горбачёвщине… но это всё было потом. Что касается послевоенных лет, то были кондовые и суровые времена, элитки временно оттеснили в сторону, чтобы не мешались. Надо признать, большой пользы делу коммунизма это не принесло — о чём ниже. Зиновьев вписывался в атмосферу послевоенного МГУ если не идеально, то, во всяком случае, вполне органично. Он пил, валял дурака, сочинял сходу на экзаменах «марксистские тексты» что, если освоить стилистику, совсем несложно — как и в случае с любым хорошо выраженным стилем: в наши дни умные студенты тем же макаром сочиняют «за Хайдеггера» , тишком трепался о политике с друзьями. Учился легко: выручала память. В свободное время подрабатывал преподаванием, в результате чего получил возможность, наконец, выехать из жуткого подвала и снять комнату. Жизнь налаживалась — пусть даже как у того бомжа из анекдота.
Дальше произошло вполне ожидаемое. Немножко оклемавшись и слегка откормившись, Зиновьев занялся созданием новой философской дисциплины, которая, по его словам, «охватила бы все проблемы логики, теории познания, онтологии, методологии науки, диалектики и ряда других наук». V ЧАСТЬ В горбачёвские времена почуявшие волюшку гуманитарии взяли моду публично ныть на тему «засилья материализма» и «марксистской схоластики». Это всё неправда. Не в том смысле, что засилья не было — а в том, что материализм, марксизм и схоластика здесь были решительно ни при чём. Впрочем, специфику советской гуманитарной науки лучше всего демонстрировать именно на примере схоластики. Крайне жёсткая интеллектуальная система, стиснутая, как тисками, христианским богословием и аристотелевской философией, породила в высшей степени полноценную философскую традицию. Советский марксизм не породил ничего даже отдалённо сравнимого.
На брезентовом поле советской философии не взошло ни одного алюминиевого цветка. Всё, написанное в рамках официоза, было идиотично или просто скучно. Связано это было с одной маленькой разницей, разделяющей схоластику и советский марксизм. Схоластика была жёсткой системой. Занимающийся богословием всегда ходил по краю, с риском быть в любой момент обвинённым в ереси. Тем не менее, система была ориентирована позитивно: предполагалось, что схоласт ищет истину, уточняет и развивает её, а опровержение лжи является подчинённым моментом. Советский марксизм имел иную природу: он был ориентирован на разоблачение немарксизма или недостаточного, ложного марксизма — и весь целиком сводился к этому разоблачению. К собственному своему содержанию советский марксизм старался без надобности не обращаться, чтобы не провоцировать возникновение новых ересей.
Всё сколько-нибудь интересное сразу записывалось в идеологически невыдержанное — просто потому, что оно интересно. В этом, наверное, можно усмотреть некое интеллектуальное подобие «народно-православного» представления о грехе: всё приятное грешно и недозволительно уже в силу того, что оно приятно. Кстати сказать, марксизм — очень интересная, хотя и стрёмная, система воззрений, уж никак не хуже какого-нибудь «ницшеанства». На Западе марксизм был и остаётся старой надёжной кувалдой для «радикальной критики». Зиновьев тогда всего этого не то чтобы не понимал — но понимать не хотел. Он переживал нормальный этап становления интеллектуала: сочинение «общей теории всего». Это такая умственная хворь типа кори, поражающая личинок интеллектуалов. Настигает она не каждого, но большинство.
Потом это проходит. В зиновьевском случае стадия сочинения «теории всего» названной им «многозначной логикой» — из конспиративных соображений оказалась неожиданно продуктивной. Нет, «теорию» он не создал, зато нашёл интересные подходы к тому, что впоследствии стало его знаменитой диссертацией — «Метод восхождения от абстрактного к конкретному на материале «Капитала» К. Текст диссертации потом ходил в многочисленных копиях в качестве интеллектуального самиздата, наподобие гумилевского «Этногенеза». Впоследствии текст книги пополнил корпус сакральной литературы так называемых «методологов» — философской школы если хотите, секты , созданной соучеником Зиновьева Г. Как-никак, это был создатель единственной за всю советскую историю философской школы «методологии» , которая пережила рубеж девяностых. Правда, пережила как тот попугай из еврейского анекдота про репатриацию — то есть «тушкой». Зато эта тушка и сейчас неплохо смотрится.
Знакомство Зиновьева с Щедровицким началось со скандала. Щедровицкий покритиковал на комсобрании недостаточную подготовку студентов по Гегелю, на изучение которого, дескать, отводилось две недели, так что приходилось готовиться по учебнику. И, прочитав Георгия Федоровича, мы потом весело и вольно рассказываем о Георге Вильгельмовиче». Начальству шутка не понравилась, и Щедровицкого решили ущучить. Не по административной линии — не за что было. Но как-нибудь. Тут вспомнили о силе печатного слова: на факультете издавалась своя газетка с макабрическим названием «За ленинский стиль». Сейчас на такое название может, наверное, посягнуть только какой-нибудь бесконечно отвязное андеграундное издание, но тогда это было в порядке вещей.
В газете имелся штатный карикатурист. Нетрудно догадаться, что это был Зиновьев. Опять же нужно учесть контекст эпохи. В те суровые времена «общественная нагрузка» на студента была, во-первых, значительной — то есть забирала время и силы — и, во-вторых, реальной. Те же послевоенные институтские ДНД добровольные народные дружины были вполне реальной силой, предназначенной, чтобы гонять расплодившуюся послевоенную гопоту с ножичками. Но даже поездки «на картошку» были выматывающим и грязным занятием. Зиновьев, откровенно говоря, пристроился по фронтовой привычке «поближе к кухне»: рисовать — не мешки ворочать. Ничего низкого и неблагородного в этом, кстати, нет.
Люди, имеющие навык выживания а Зиновьев всю жизнь именно что выживал , отлично знают цену любому «облегчению жизни». Что не следует путать с тягой к жиркованию и харчбе, с причмокивающим обгладыванием костей ближних. Такие в советские времена росли по комсомольской линии — с заходом на «освобождёнку». Зиновьев же честно продавал свои умения в обмен на то, чтобы на нём не возили воду и не заставляли заниматься унылой дурью. Так или иначе, Саше Зиновьеву поручили нарисовать карикатуру на Щедровицкого. Как обычно, начальнички переврали ситуацию с точностью до наоборот: приписали тому нежелание читать Гегеля, а знакомиться с ним по Александрову. Зиновьев карикатуру нарисовал Щедровицкий, отталкивающий тома Гегеля и хватающийся за Александрова , не пощадив при этом характерной внешности Г. Щедровицкий случайно зашёл в редакционное помещение, увидел на зиновьевском столе карикатуру, страшно разозлился — поскольку говорил-то он прямо противоположное — и устроил дикий скандал.
Зиновьев пошёл на факультетское партбюро выяснять, как оно там было на самом деле. Секретарем партбюро был тогда Евгений Казимирович Войшвилло, тоже фронтовик, впоследствии культовая фигура я его ещё застал. Войшвилло заявил, что подтасовок не потерпит, карикатуру печатать не стали. А Зиновьев с Щедровицким сошлись. Впоследствии Зиновьев вспоминал о Щедровицком мало и неохотно, в терминах «был моим учеником, потом отошёл» с брезгливой интонацией — «предал по-мелкому». Щедровицкий, напротив, о Зиновьеве говорил и писал много, а зиновьевский диссер по «Капиталу» ввёл в канон своей школы. Позиция Щедровицкого выглядит в этой ситуации более сильной: зиновьевское «фи», которым он, впрочем, вообще бросался довольно часто, выглядит неконструктивным. Возникает вполне понятный соблазн рассудить дело так, что Щедровицкий «развивался», «ушёл от старых взглядов», а Зиновьев остался при своих.
Сам Г. На самом же деле ситуация была иной. Эволюция взглядов имела место у обоих. Но двигались они в противоположных направлениях. Их встреча на факультете была встречей поездов, движущихся по параллельным путям в разные стороны. На момент встречи Зиновьеву стукнул тридцатник, Щедровицкому было едва за двадцать. Зиновьев прошёл войну, и ходил не в отцовской шинели, а в своей собственной гимнастёрке. Щедровицкий ходил по факультету «восторженным пастернаком», переживающим свою открывшуюся интеллектуальную потенцию как своего рода пубертат и накидывающийся на книжки как на девушек.
Ум Зиновьева родился из нужды, из бытовой сметки — и ею же был прибит и покалечен при рождении. Наконец, Зиновьев был по сути своей материалистом, а Щедровицкий — наоборот. Тут придётся пояснить кое-какие моменты. Тем не менее, разделение на «материалистов» и «идеалистов» в философии действительно наблюдается — впервые описал его ещё Платон, насмешливо упоминая тех, кто «хватается за дубы и камни, подобно титанам». На самом деле, конечно, всё сложнее. Если уж на то пошло, то материалистом можно назвать человека, который склонен объяснять свойства вещей свойствами субстрата. Идеалист, наоборот, склонен объяснять свойства вещей внешними причинами. Например, если материалист и идеалист увидят камень странной кубической формы, то материалист предположит, что это, скорее всего, кристалл, а идеалист — что это, скорее всего, кирпич.
Тютчев говорит о том же самом в своём известном стихотворении о камне, который то ли упал сам собой, то ли был «низвергнут мыслящей рукой». Самое интересное, что правым может оказаться и тот, и другой, в зависимости от обстоятельств, и разумные материалисты, и идеалисты это понимают. Тем не менее, склонность сначала искать причины внутри вещи, а потом уж вовне — или наоборот — действительно существует, «и приходится с ней считаться». Ещё одно: материализм и идеализм могут быть избирательными. Например, некий мыслитель может быть естественнонаучным материалистом, антропологическим идеалистом и историческим опять же материалистом. То есть считать, что природа развивается по своим собственным законам, но человек — единственное исключение из природных правил, чьи свойства не заданы его телом и инстинктами, зато история — это не «человеческий», а «природный» процесс, вроде геологических, который снова низводит людей до уровня камней или деревьев. А может и наоборот — считать, что Вселенная сотворена Богом, человек — всего лишь животное, индивидуальный разум — всего лишь переразвившийся инстинкт, зато история — единственная стихия, в которой это животное причащается сверхприродой воле Всевышнего… Или ещё как-то: комбинаций идеализма и материализма в уме отдельно взятого философа возможно очень много. Что касается Зиновьева, то он, в общем, придерживался той позиции, которую я привёл в пример.
Он считал физический мир и социум двумя тупыми и слепыми машинами, управляемыми простыми и жестокими законами. Отдельный человек — это точка, в которой мерцает что-то вроде «духа»: он может — в известных пределах — менять законы природы и бунтовать против законов социума. Разумеется, и то и другое возможно делать, только используя всё те же законы. Из этого, кстати, следует, что Зиновьев должен был озаботиться созданием научной теории индивидуального бунта — то есть собиранием, классификацией и теоретическим обоснованием приёмов, позволяющих отдельной личности выйти за пределы законов голой социальности. Начал он примерно там, где впоследствии закончил Солженицын «жить, типа, не по лжи» , но пошёл значительно дальше. Он сам назвал это «искусство жить» «зиновьйогой», кое-что конкретное описал в книгах «Евангелие для Ивана» и «Жёлтый дом». Состояло оно в систематическом саботаже социальности при одновременном сознательном использовании её же законов в целях выживания и кое-какого обустройства. Надо сказать, лично ему это удалось.
Лауреат престижных международных премий, член действительный и гонорис кауза множества российских и иностранных академий, небедный человек — Зиновьев не производил впечатления неудачника. Но позицию «винера», царя горы и победителя тараканьих бегов за успехом он не принимал никогда, равно как и позиции «бунтаря-диссидента» или жителя башни из слоновой кости, парящего над схваткой. Повторимся: он считал свою деятельность в конечном итоге полезной для того самого социума, который он отвергал. Это была, скажем так, позиция бойца, действующего «по обстановке» и своё понимание последней оценивающего куда выше любых приказов — особенно если есть подозрения в бездарности или продажности командования. Позиция эта, разумеется, опасная — поскольку отрыв от социума чаще всего означает включение в другой социум, иногда невидимый тому, кто к нему присоединяется, так сказать, спиной вперёд. Человек, воображающий себя волком-одиночкой, оказывается прикормленным и манипулируемым «полезным идиотом», действующим в интересах какой-нибудь коллективности, как правило, мерзкой. Именно это, к примеру, произошло с большинством советских диссидентов. Зиновьева, кстати, попользовали тоже.
Осознал он это поздно — но хоть осознал. В конце жизни Александр Зиновьев всё-таки пришёл к удовлетворительному решению дихотомии «быть вне общества — действовать в интересах общества». Формула оказалась простой: можно быть вне социума, но вместе со своим народом: отвергая социальное единство, пребывать в единстве национальном. Например, в своих интервью он объяснял причину своего возращения в Россию так: «Мой народ оказался в грандиозной беде, и я хочу разделить его судьбу. С этой целью я и вернулся. Что я могу здесь сделать для моего народа? Я десятки лет работал как исследователь и социальных процессов, и исследователь самого это фактора понимания, о котором я говорю, я много сделал. Я хочу передать это моему народу, по крайней мере, тем, кто хочет это получить от меня и как-то использовать.
Вот мое место. Я, конечно, чувствую себя в этом отношении одиноким, но я отдаю отчет в том, что это вполне естественно. С кого-то, все начинается все-таки с кого-то, с единицы. Пусть я буду этой исходной единицей». При всей кажущейся эмоциональности, это безупречно логичное рассуждение. В самом деле, современный россиянский «социум» — это тоже своего рода единство, но единство антинациональное, то самое, которое Пелевин ехидно описывал как «заговор против России, в котором участвует всё взрослое население России» добавим, участвует недобровольно и в большинстве случаев не сознательно, но участвует. Зиновьев в России был «со своим народом», но вне «российского общества» — настолько вне, что какой-нибудь бомж выглядел на его фоне куда более вписанным в коллективное тело эрефского «общества», полагающего бомжа своей необходимой частью. Во-первых, он начинал с марксизма, причём с марксизма в высшей степени талмудического.
Школьником он переписал — пёрышком, от корки до корки — «Капитал» тем самым бессознательно исполнив мицву: переписать собственными руками Тору. Он долгое время пребывал в убеждении, что ничего более мощного, чем марксизм, человеческий гений не создавал». Впоследствии он сделал исключение для своего собственного учения. Для Щедровицкого сознание отдельного человека было не точкой свободы, а областью проектирования, строительства, при упрощении позиции — манипулирования. Механизмы индивидуального мышления, по Щедровицкому, являются чем-то простраиваемым, причём в ходе коллективной, по сути, практики. Что касается отношения к социальности, то Г. Решение не оригинальное, но эффективное, к тому же Щедровицкий реализовал его с блеском. На этом принципиальной решении — строить свой мир, а потом с его помощью менять мир окружающий — основаны странноватые «духовные практики» Московского методологического кружка: например, «организационно-деятельностные игры», направленные на метанойю, «перемену ума» участников согласно легенде, игры, на которых ни один из участников не тронулся умом «до клиники», считались неудачными.
Впоследствии, уже после смерти Г. Они же впоследствии занялись — понятное дело, не самодеятельно, а под заказ — крупномасштабными социальными экспериментами в некоторых российских регионах. Но это всё было потом. Возвратимся на прежнее и поищем точки сходства. В ту пору и Щедровицкий, и Зиновьев сошлись в трёх важнейших вопросах: практически — о неприемлемости текущей реальности «как она есть» то есть в «антисталинизме», понимаемом очень широко , идеологически — об исторической обусловленности всех форм мышления то есть в том или ином понимании материализма , и исторически — о российском социализме. Сам Щедровицкий описывал консенсус по последнему вопросу так: «Мы оба считали, что социализм, сложившийся в России, носит, по сути дела, национально-русский характер, как ничто более соответствует культурным традициям и духу русского народа и, короче говоря, есть то самое, что ему нужно при его уровне самоорганизации, уровне культурного развития и т. И мы оба знали, что миллионы людей находятся в условиях подневольного труда или просто в концлагерях. И все это очень органично замыкалось общим пониманием принципа диктатуры, ее социально-организационных структур».
Трудно сказать, разделял ли тогда Зиновьев эту типичную, то есть интеллигентскую и русофобскую, точку зрения.
И это и сделало нашу страну великой». В честь празднования учреждены юбилейные медали «100 лет со дня рождения Александра Зиновьева». Средство массовой информации, Сетевое издание - Интернет-портал "Общественное телевидение России". Главный редактор: Игнатенко В.
И последствия уже начали появляться. Так для чего же криминализуют теперь подростков с таким остервенением, вкладывая огромные деньги в опасный для подростков сериал?
Родился в селе Краски Юрьев-Польского района Владимирской области. В 1941 году закончил педагогическое училище. С началом Великой Отечественной войны, прибавив себе месяц, ушел добровольцем на фронт. Был связистом корпусной телефонной станции. Прошел фронтовыми дорогами от Ржева до Германии.
Зиновьев, Александр Александрович
Выставка приурочена к К 100-летию со дня рождения великого русского мыслителя А.А. Зиновьева. Александр Зиновьев. Читайте последние новости на тему в ленте новостей на сайте РИА Новости. К 100-летию знаменитого философа и социолога, одного из самых крупных умов русского XX века Александра Зиновьева, переиздана его работа «Нашей юности полет».