В тюрьме обостряются все хронические заболевания. Кроме того, в соответствии со ст. 10 Федерального закона от 18.06.2001 № 77-ФЗ «О предупреждении распространения туберкулеза в РФ» больные заразными формами туберкулеза, неоднократно нарушающие санитарно-противоэпидемический режим, а также. Прокуратура Фалёнского района приняла меры, направленные на предупреждение распространения туберкулеза.
Больного туберкулезом мужчину направили на принудительное лечение в Алтайском крае
В рамках исследования, результаты которого были опубликованы в журнале Lancet Regional Health — Americas, были протестированы три решения с использованием ИИ. Авторы отметили, что все алгоритмы имели разную эффективность в зависимости от возраста, перенесенного туберкулеза, курения и наличия симптомов туберкулеза. Тюрьмы во всем мире представляют собой места повышенного риска заражения туберкулезом, однако выявление больных остается на низком уровне, к тому же инвестиции в их активное выявление ограничены, отмечают авторы. Но стоимость внедрения системы массового скрининга в тюрьмах неясна и требует дополнительного изучения. Партнерство Stop TB оценивает продукты ИИ как независимый орган и поддерживает разработчиков в проведении пилотных исследований и проектов, говорится на сайте организации.
Это касается всех жителей барака, и может быть у каждого эта болезнь. Если честно я волновался. С весом у меня явные проблемы, слишком худ для своего роста. К счастью меня в этом списке не оказалось. Некоторые заболевшие выглядят вполне здорово. Удивление было у всех.
Трое заболевших живут рядом со мной, в радиусе сорока квадратных метров.
Территория распространения — Российская Федерация и зарубежные страны. Языки: русский и английский. Главный редактор Бабаян Роман Георгиевич. Email: [email protected].
Речь идет о 53-летнем мужчине. Некоторое время назад он вышел из колонии и был обязан пролечиться в больнице.
Однако к врачам больной не пошел. Об этом доложили суду, и тот распорядился силой отправить уголовника в медучреждение.
В СПЧ пожаловались на «некачественное» лечение туберкулёза в СИЗО
Тюрьму-1 для больных туберкулезом в городе Покрове ликвидировали в ноябре, а осужденных уже перевели в другие колонии. Лечение туберкулёза будет некачественным, человек с таким плохо залеченным туберкулёзом попадёт в колонию, где будет это всё распространять. Открытая форма туберкулёза в стадии распада лёгких, ВИЧ-инфекция четвёртой стадии являются показанием к представлению заключённого к освобождению от дальнейшего отбывания наказания по тяжести заболевания согласно пункту «е» статьи 172 УИК РФ.
Сидит и платит: осуждённый директора НИИ туберкулёза отдаст государству 12,7 млн
Здоровье О распространении туберкулёза в пенитенциарных учреждениях области рассказала врач-методист отделения организации лечебно-профилактической работы медико-санитарной части МВД Виктория Каленик. Показатель заболеваемости составил 176 на 100 тысяч населения. По данным Каленик, за 12 месяцев 2020 года в учреждениях УФСИН Белгородской области зарегистрировали девять впервые выявленных случаев туберкулёза у подозреваемых, обвиняемых и осуждённых. Что касается распространения болезни среди личного состава пенитенциарных учреждений, за прошедшие два года медики не зафиксировали ни одного случая.
Снова в Тверь. Потому что четыре месяца не дали ожидаемого результата.
Потому что лечение нужно было кардинально менять, а местные доктора на это так и не решились. И потому что я наблюдала эту печальную историю любви к угасающему человеку, что неимоверно внутренне вымотало. Уехала из диспансера я в тот самый день, когда Маринин муж умер. Плохой знак, но моя машина отъехала в момент, когда тело в простыне заносили в «газель». Я отвернулась.
Не от страха. За происходящим как-то отстраненно-потерянно наблюдала Марина. Я просто не смогла смотреть на ее худенькую фигурку с опущенными плечами. Оленька Ей было за 60, и ее было много. Во всем.
В теле. В громкости. В словоохотливости. В приказах. Поступила она в нашу палату, где я провела три месяца после перевода из Волочка, на самых последних неделях моего лечения.
Что у Оленьки саркоидоз и она совершенно случайно попала к нам, мы узнали, как только она вошла в палату. Что кровать здесь ей не нравится и хотелось бы перелечь к окну — тоже. Что привезли ее сын с невесткой, которые уже завтра ее наверняка заберут из этого ужасного места, она говорила через каждый час. Ее не устраивала еда и с этим были согласны все пациенты отделения во Власьево. Ей не нравилось постельное белье мы привозили свое собственное и не пользовались тем, что предлагали.
Ее напугал туалет и отсутствие душевой со временем учишься ходить в клозет сразу после уборки, когда он чист, а мыться прямо в раковине в палате или сбегать на выходные, чтобы принять ванную дома и почувствовать себя человеком. Она вынуждена была лежать на четвертом этаже, и этот факт ее тоже сильно возмущал а вот с этим мы были кардинально не согласны, ведь это было «чистое» отделение, куда не клали асоциальных граждан, здесь было много молодежи. Оленька громко заявляла обо всем, что ее возмущало, параллельно выдавая тот же текст по телефону своему сыну. И если мы — шесть женщин в возрасте от 21 до 60 — с пониманием относились ко всем этим истерическим капризам сами прошли через первые шоковые недели пребывания в учреждении закрытого типа , то сын отнесся иначе. Уже на второй день, когда Оленька решила, что выходить к столу она не будет, лучше есть в палате, сын отвечать на ее телефонные звонки стал реже.
На третий день, когда Оленька плача умоляла доктора выписать ее домой, ведь невестка наверняка уже всех кур погубила, сын лишь раз позвонил, и только после того, как доктор написал ему СМС с просьбой почаще разговаривать с мамой. А на четвертый день к вечеру Оленька слегла, отказавшись ужинать. И замолчала, что было, наверное, страшнее всего. Она просто лежала и плакала. И вколотое успокоительное ей не помогало.
Как и телефон, сжатый в руке… — Слушайте, ну ни в какие ворота уже, — возмущалась дежурная медсестра. Ну, мать — не сахар, застроила всех дома, видимо. Но он даже на звонки доктора не отвечает! Они ее сюда на ПМЖ привезли, что ли? В ночь Оленька перестала реагировать на происходящее.
Иногда стонала. На нее надели памперс, как бы переводя из ранга человека разумного, человека самостоятельного, человека с будущим, в человека без перспектив. Мы периодически сидели рядом, держа ее за руку, в которой торчала игла от капельницы. И со всех своих телефонов названивали ее недоступному сыну. Ну, всякое бывало.
Историй, когда мужья уходили от жен сразу после постановки женщинам диагноза «туберкулез», я узнала немало. Ну, «в радости» — это да, а вот «в печали» не многие представители сильной половины человечества выдерживали. Но чтобы так — с мамой… Врачи диагностировали инфаркт, но спасать пациентку никто не спешил. Запросы в кардиологию областной не дали результатов. Точнее, так — врачи дали советы, но приезжать и уж тем более забирать пациентку из противотуберкулезного диспансера никто не собирался.
А на шестой день Оленьки не стало. Я вошла в палату, когда все отправились на прогулку после завтрака. В отделении летом невыносимая жара, а теперь, когда в палате находился лежачий человек, запах был просто невыносим. Девчонки открыли все окна и дверь, чтобы устроить сквозняк, и ушли на свежий воздух. А я заглянула, чтобы забрать телефон.
Именно в этот момент у Оленьки начались предсмертные конвульсии. Она лежала — большая, светлая, с грязными волосами и заострившимся на фоне огромных темных кругов вокруг глаз носом. Под нечистой простыней. Хрипела и содрогалась. Я впервые видела, как умирает человек.
Я точно знала, что ее уже не спасут, потому что нет в диспансере никаких реанимационных аппаратов. Больные туберкулезом уходят на тот свет без попыток на второй шанс. И все же. И он побежал за мною, и делал ей непрямой массаж сердца. И я хорошо понимала, почему он не делает искусственное дыхание.
И так слишком много видела. Отмучилась она. И позови дежурную сестру. И своим скажи, чтобы три часа не заходили. Когда сестры ее унесут и все отмоют тут, тогда и придете.
Но сестры ее не унесли. Унесли тело, когда оно остыло, парни из соседней палаты. Сестры, как обычно, быстро «рассосались» по домам. И мы четыре часа ходили под окнами диспансера. Меня трясло.
Девчонки бурно обсуждали. Я стойко молчала. В моей жизни не произошло трагедии. Я не потеряла близкого человека. Я просто видела смерть и четко осознала, насколько мы беспомощны и скоротечны.
Насколько смерть обыденна и не страшна. И почему-то именно это больше всего и пугало… А потом я вылила свои эмоции на начальника диспансера. Палату нужно было дезинфицировать, а медсестер не было. В обязанности дежурной медсестры это не входило, и она предложила нам «почистить» палату самим. Взять перчатки, маски, ведра и тряпки, промыть стены и окна, протереть все кровати и тумбочки, сменить все белье, обработать помещение с помощью ультрафиолета и проветрить его.
Все по инструкции. Правда, написанной для медиков, а не для пациентов. Но Игорек именно так уничижительно в диспансере прозвали начальника пациенты с улыбкой развел руками. Это бесило. И улыбка.
И бессилие от сознания, что палату мы будем мыть сами. Мы не обедали. И даже не ужинали. Несколько часов простого, но тяжелого труда. Ночью мы не спали.
Все шестеро. Лена «первая» — бабушка троих внуков, живущая где-то в Конаково. Ее телефон никогда не умолкал. Лена «вторая» — продавщица одного из тверских магазинов, бесконечно добросердечный человек, вечно попадающий в печальные истории. Наталья — молодая, необычайно красивая и сказочно глупая девушка-парикмахер.
Любительница пива и парней. Даже в диспансер после выходных она умудрялась прибывать навеселе и с синяком под глазом. Светлана — повар из Вышнего Волочка. Ее работодательница настаивала на ее увольнении из ресторана, и мне стоило немалых усилий убедить Свету, что это незаконно. Анна — администратор отеля, умница, спортсменка, красавица с двумя высшими образованиями и женихом.
Человек, переживший за эти семь месяцев страх, отрицание, торги с Богом и медленно перешедший от вопроса «За что? Мы молча смотрели в потолок и, уверена, думали лишь об Оленьке. Мы видели ее деятельной и капризной, полной уверенности в своей значимости и планов. Мы видели ее забытой и разбитой. Всего лишь шесть дней в нашей многомесячной жизни в диспансере.
Нет, не изменивших мир. Но сделавших его благодаря этой смерти… Ярче? Фото: Misha Friedman Доктор — Ты, что ль, журналистка? Передо мною в смотровой — голом белом кабинете с голой кушеткой, голым столом и двумя стульями — сидел пожилой мужчина в очках и белом халате. Нога на ногу, руки сложены на коленях.
Нас давно не проверяли на туберкулёз. И вот на этой неделе наш барак начал проходить флюорографию. Сегодня перед вечерней проверкой пришёл начальник отряда, и сказал что у шести человек нашли туберкулёз. Имена он назовет на проверке. Это как лотерея, только вместо счастливчиков неудачник.
Каждый в бараке напрягся. Это касается всех жителей барака, и может быть у каждого эта болезнь.
Раньше случалось, что на всю исправительную колонию был только один набор. Заключенных принимали по очереди, и врач не успевал дезинфицировать инструменты. Многие отказывались лечить зубы после других. Сейчас у стоматологов бывает все-таки по два набора». Если есть гипертония, это надо доказать В тюремной больнице. Человек не выдерживает всего этого — допросы, следствие, суд. Его жизнь совершенно меняется, когда он туда попадает, и это травмирующая ситуация, которая плохо сказывается на здоровье», — отмечает старший священник Храма Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме протоиерей Константин Кобелев. Однако продолжить лечение, назначенное ранее, иногда невозможно.
До помещения в СИЗО он лечился в частных поликлиниках, там ему поставили диагноз. Но данные из его медкарты не входят в общую систему электронного оборота медкарт в Москве. Для того, чтобы подтвердить его заболевание через государственные клиники, ему нужно пройти полное обследование. В СИЗО такие вещи делают, но это потребует длительного времени и огромных затрат. А человек нуждается в лечении», — рассказал случай из своей практики Вадим Горшенин. Сейчас врачи медсанчасти не могут получить эту информацию, даже если пациент лечился в государственных поликлиниках и больницах. Выписку из истории болезни не дают никому, кроме самого пациента, который находится в тюрьме и прийти за ней не может. Например, в июне 2017 года в Москве в Боткинской больнице умер подсудимый Денис Морозов , экс-председатель правления банка «Огни Москвы». У него была болезнь Виллебранда-Диана, связанная со свертываемостью крови, при которой постоянно нужно вводить препараты плазмы. В СИЗО переливание крови ему ни разу не делали.
И еще нет возможности у них провести диагностику, нет оборудования. Моему сыну оказывают помощь… но вылечить не могут, что сами врачи и не отрицают», — пишет в комментариях в Facebook Ольга Ай. В женской колонии, например, находится более 890 девушек, и только полставки гинеколога. В другой колонии вроде бы все есть — и стоматологический кабинет, и врач-психиатр, и врач-нарколог, и инфекционист — а терапевта нет. Время от времени вызывают из других колоний. Допустим, врач приехал сегодня, и кто смог, тот к нему и попал. А кто не успел, тот ждет следующего приезда врача. Он просто за пять минут знакомится с документацией».
Как производится этапирование осужденного, страдающего туберкулезом?
Мне кажется, дай общественности волю, так туберкулезные бараки она б с удовольствием облила бензином и подожгла б с четырех сторон — исключительно из благородного желания сделать этот мир чище и лучше. И, тем не менее, уж скажу пару слов. Они лежат там, в тесных комнатах с затхлым убийственным воздухом, на бедных постелях, — усталые люди с бесцветными, неживыми, почти мертвыми лицами, на которых натянута кожа с синеватым или зеленоватым отсветом. Это чахоточные зеки. Многие из них скоро умрут. А кто не умрет, те выйдут к нам на волю, и будут кашлять и чихать, и харкать — да, к примеру, в самолете, на котором вы летите куда-то по своим делам — в Хабаровск или даже в Нью-Йорк. В самолете та же теснота, что и в камере, и палочка Коха легко там переходит от человека к человеку. Что получается?
Вот — плюнули на больного человека, выкинули его умирать. А он вернулся к вольным, здоровым, красивым людям, приполз к ним обратно из мертвецкой, и вот он тут со своей отвратной мокротой, полной палочек Коха… Я не раз уже слышал от врачей, что туберкулез — страшней СПИДа. Пугают, чтоб денег выбить? Врут для красного словца? А может, правду говорят? Не хочется верить. Неохота думать, что правда может быть нет просто неприятной и суровой, но еще и такой мерзкой, отвратительной.
А между тем статистика тут очень простая. Пять лет назад чахоточных зеков в Мордовии набиралось ну чуть больше двухсот, а сегодня — без малого три тыщи. То есть ходили, ходили по земле здоровые бодрые мужики, которым чего ж бояться маленькой палочки Коха — а теперь лежат вон по койкам и буднично думают про то, что не сегодня завтра запросто могут переселиться в лагерный морг… Ну, лекарств не то чтоб навалом, но и не то чтоб шаром покати, сейчас же все-таки не дефолт; есть кое-какие медикаменты. На какие деньги их покупают? На казенные, государство дает? Не угадали. Покупают их на прибыль от лагерного производства.
Зеки шьют спецовки, сами с этого и кормятся, и лечатся, и охрану содержат... Я прошел с врачами по зоновским палатам… Как много люди теряют, отказываясь бывать в таких местах, после которых даже захолустный мордовский поселок кажется замечательным райским местом! Его зовут Владимир Анатольевич. Болеет давно. Еще лечить начали еще в Матросской Тишине, куда попал за кражу, причем лечили «нормально». Срок ему по болезни скостили, так тут радости мало: срок маленький, четыре года всего, да и так и так в больнице лежать, при том что вольная, доступная ему по деньгам, будет едва дли лучше тюремной. А вот вам, пожалуйста, положительный пример.
Молодой человек Федя сел за алюминиевые плиты. Воровать он стал, потому как заболел и потерял свою шоферскую работу. Заболел сильно, похудел так, что уж его знакомые не узнавали. А тут за полгода поправился! Не в смысле выздоровел, но весу прибавил заметно — с 68 до 82 кило. Теперь у него вид для чахоточного просто вызывающе, неприлично свежий… — А отчего ж ты заболел, Федор? Может, от плохого питания?
Нельзя сказать, что это комфортное чувство, — но по большому счету Федя таки прав, на все сто. Просто неприятно, когда про это так прямо говорят, мы ж к этому непривычные. Федя продолжает: — Какие переживания? Да хоть от личной жизни… И тут Федя прав. Он в курсе современных тенденций. Сегодняшняя медицина заметила, что чахотка стала встречаться уже не только среди бомжей и зеков, но и среди даже банкиров. У них же стрессы, а это как раз то, что палочке Коха и нужно.
Тут вроде даже можно выйти на след справедливости: ага, убил, сам жив, ну так вот тебе болезнь, чтоб ты помучился и таки поскорей помер А вот Идрис, из Саранска. Говорит, что он — мулла, а сел «по торговой части». Чувствует себя неплохо, вид бодрый, палочка его вроде не сильно беспокоит.
Подробнее Зарегистрирован федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Учредитель — Курицын Андрей Александрович. Главный редактор — Курицын Андрей Александрович. Запрещено для детей.
Однако к врачам больной не пошел. Об этом доложили суду, и тот распорядился силой отправить уголовника в медучреждение. По документам мужчина должен был жить в Саратове, но приставы его не нашли. Они выяснили, что горожанин, возможно, находится в Красноармейском или Петровском районах.
Судья Кировского района Ирина Афанасьева прочитала массу специальной литературы по данной проблеме и вынесла решение в нашу пользу. Хотя отказать нам, ссылаясь на "нарушение прав человека", было гораздо проще. Так, например, сказали моему коллеге, главному фтизиатру Ленинградской области Юрию Корнееву, когда он в прошлом году пытался подать по 10-й статье на больного в суд. Корнеев недавно приезжал к нам и увез с собой постановление суда, чтобы продемонстрировать суду Петербурга. Будем рады, если наш опыт войдет в норму на территории всей страны, которая по показателям заболеваемости находится посредине между развитыми и развивающимися странами. Всего в России порядка 300 тысяч больных туберкулезом, что составляет одну треть от общего числа больных в мире. Мы, по сути, единственная из развитых стран, где сохранилась противотуберкулезная служба. Хуже нас дела обстоят только в Азии, Африке, Южной Америке, где туберкулез является повальным заболеванием. Искоренить туберкулез, конечно, полностью нельзя, но победить его нам вполне по силам - ведь справились с сибирской язвой! Тогда можно будет говорить о возможности стабилизации туберкулезной обстановки, но не сейчас, когда на свободе гуляет столько недолеченных и невыявленных носителей заболевания. А те, что находятся в группе риска - бомжи, пьяницы, бывшие заключенные - флюорографию не делают. Попадаются уклонисты и в более высоких слоях общества, некоторые "новые русские" считают, что могут проигнорировать обязательное для всех обследование. Если население и впредь будет так обследоваться, то в России, как и в Соединенных Штатах, будет выявляться по 20 больных в год, с той только разницей, что наши будут умирать в год выявления болезни. В Ярославской области за 2003 год число умерших в год выявления туберкулеза составляет порядка 30 человек на 100 тысяч населения - это очень высокий показатель. К слову, в прошлом году только в Ярославле было обнаружено 25 больных инфильтративной формой туберкулеза, которая, помимо опасного обильного выделения палочек в окружающий мир, также характеризуется распадом легочной ткани. На лечение такого больного требуется почти год вместо четырех месяцев, отведенных на лечение стандартной формы туберкулеза, и еще операция. Однако главный фтизиатр Ярославской области настроен оптимистично.
Больного туберкулезом мужчину направили на принудительное лечение в Алтайском крае
В тюрьме обостряются все хронические заболевания. На обсуждении поправок в закон о борьбе с туберкулёзом заместитель Председателя нижней палаты парламента Ирина Яровая предложила увеличить штрафы за сокрытие больным информации о туберкулёзе при устройстве на работу. Органами прокуратуры Алтайского края проведена проверка соблюдения исполнения законодательства, направленного на предупреждение. Заболеваемость туберкулезом в российских колониях может снизиться на 52 % за 10 лет — с 2015 по 2025 год. Тюрьмы и колонии не являются распространителями туберкулеза, лечение в них не уступает по эффективности обычным больницам. Мужчины освободились из мест лишения свободы, но обязательных профилактических медицинских осмотров в целях выявления туберкулёза и предупреждения распространения данного опасного заболевания так и не прошли.
Как производится этапирование осужденного, страдающего туберкулезом?
Органами прокуратуры Алтайского края проведена проверка соблюдения исполнения законодательства, направленного на предупреждение. В СИЗО они в течение трёх суток должны пройти освидетельствование на наличие социально опасных заболеваний, в первую очередь туберкулёза. Органами прокуратуры Алтайского края проведена проверка соблюдения исполнения законодательства, направленного на предупреждение. Ожидается рост доли больных туберкулёзом с известным ВИЧ-статусом до 100% и снижение летальности больных туберкулёзом до 0,1%.
В тюрьмах Алтайского края сидят более 2 тысяч больных туберкулезом.
Отсутствие лекарств. Это главная причина высокого уровня лекарственно-устойчивого туберкулеза в местах лишения свободы. Стресс, недостаточное питание отрицательно сказывается на способности организма противостоять инфекции. Наиболее эффективным и дешёвым способом борьбы с эпидемией туберкулеза в тюрьмах является реформа уголовно-исполнительной системы, направленная на уменьшение числа людей, ежегодно заключаемых под стражу.
Больные туберкулезом заключенные должны содержаться специализированных колониях тубзонах или в медицинских подразделениях СИЗО. Один из путей решения проблемы эпидемии туберкулеза с множественной лекарственной устойчивостью — уничтожать болезнь в месте ее зарождения, то есть в российских тюрьмах. Для этого необходимо в полном объеме обеспечивать уголовно-исполнительную систему медикаментами, лабораторным и рентгенологическим оборудованием.
Библиографическая ссылка Хорева О.
Туда заходишь — и за тобой закрывается железная дверь с решетками. Как тюрьма. Это время у меня вычеркнуто из жизни. Многие манипуляции фактически проводят наживую, только с местным обезболиванием. Это очень болезненные процедуры.
Например, биопсия плевры. Мне обезболивали только местно кожу, а дальше вводили иглы через грудную клетку и забирали материал. Мне это делали трехкратно. Потом бронхоскопия — когда вводят через нос или через рот аппаратуру и забирают образцы тканей. Ежедневно проходили «заливки». Многоразовый железный инструмент вводят в ротовую полость, сначала заливают лидокаин, чтобы человек не подавился.
Начинается кашель, рвота. Потом заливают препарат. Семь раз мне делали плевральные пункции, когда аппаратом выкачивали скопившуюся в бронхах жидкость. На плевре много нервных окончаний, это причиняет дикую боль. Проводили химиотерапию, но она у меня не пошла, ее прерывали четыре раза, — выступая на суде, сообщила Юлия. Женщина заявила, что от химиотерапии у нее были тошнота и рвота, выпадали волосы, кожа покрывалась зудящей сыпью.
Чтобы справиться с болезнью, каждый день приходилось пить по 16 таблеток. При поступлении в стационар Юлию обследовали, тогда состояние печени было нормальным. Уже через три месяца фельдшеру поставили диагноз «лекарственный гепатит». С нагрузкой не справились и почки, в них образовались камни. Помощник эпидемиолога пожаловалась, что во время болезни почти не виделась с родными. Ей разрешали гулять с 15:00 до 19:00.
Но перед визитом близких женщина принимала препараты, и еще около часа ей было плохо. Во время болезни Юлии парализовало ее бабушку — мать Юлии ухаживала за ней и вырывалась проведать дочь только раз в неделю. Потому что там ты абсолютно один. Мне приходилось проходить лечение с людьми, злоупотребляющими алкоголем, которые в тот момент, когда ты пытаешься выжить, пьют и радуются жизни.
Кроме того, как показал инцидент с Алексеем Малобродским, конвой может «подстраховаться» и приковать тяжелобольного заключенного наручниками к кровати. У нас были непроверенные слухи о том, что осужденные женщины рожали в наручниках. Я, честно говоря, отказывался этому верить. Но случай с Малобродским показал, что это реальность», — заявил Михаил Федотов. Но суды не идут на это, ссылаясь на справки, полученные из медико-санитарных частей. Медчасть не пишет, что нет врачей специалистов, что не может вывозить в больницу из-за нехватки конвоя, что не могут лечить, потому что нужен специализированный стационар и другие врачи», — пишет Ольга Ай. В результате, «людей доводят до тяжелого, неизлечимого состояния». Промедление с обследованием особенно опасно, когда речь идет об онкологическом заболевании. От появления первых жалоб у заключенного до постановки диагноза может пройти такое количество времени, что помочь ему будет уже невозможно. Однако Екатерине Нусаловой, у которой был диагностирован рак груди в IV стадии с метастазами в других органах, Смольнинский суд Санкт-Петербурга в марте 2016 года отказал в этом праве. Свой отказ суд обосновал тем, что он может, но не обязан применять статью 81 Уголовного кодекса об освобождении тяжелобольных заключенных. Находясь в больнице им. Гааза, женщина получала только обезболивание, поскольку лицензии на лечение онкологических заболеваний у клиники не было. После апелляции и обращения адвоката в Европейский суд по правам человека Екатерину Нусалову освободили, но «гражданские» медики, имеющие необходимую лицензию, ничего сделать уже не смогли. Вскоре она умерла. В Свердловской области был случай , когда судья отказывалась освободить заключенного с раком в последней стадии на том основании, что правую почку, в которой была обнаружена опухоль, ему уже удалили. Если рак был в почке, а ее удалили, значит, рака нет, — так передает логику суда руководитель правозащитного проекта «Зона права» Сергей Петряков. Адвокатам удалось добиться освобождения этого заключенного, но далеко не с первого раза. Инсулин нужен сегодня, а его пришлют через месяц Отдельная тема — снабжение больных заключенных лекарствами. Пока лекарство придет, человека уже могут осудить и отправить в колонию», — говорит Игорь Романов. Например, больным с сахарным диабетом приходится неделями ждать инсулина. То есть инсулин нужен сегодня, а его пришлют, допустим, через месяц», — объясняет эксперт. Там прекрасная лаборатория, и я не понимаю, почему за пределами ЛИУ не могут построить такие же. Тем, кто считает ЛИУ лечебно-исправительные учреждения плохо укомплектованными и оснащенными, надо просто сходить в обычную больницу». Но иногда человеку приходится ждать», — говорит Кира Ипатова. Она рассказала о таком случае: «Онкобольной, у него была операция на кишечнике, в связи с этим у него вывели кишечник наружу и ему нужны калоприемники.
На момент ареста ему не было 18 лет. Осталсся 1 год. Попадает ли эта статья под амнистию. Читать 3 ответa В отделении также лежат травматологические и ожоговые больные, онкологическим больным провожу курс химии-терапии. Работаю не только на посту, но и в процедурном кабинете, в перевязочном в ночное время и в выходные дни - ассистирую врачу при выполнении малых операций, вскрытии гнойников, делая гнойные перезвяки. В отделении также лежат травматологические и ожоговые больные, онкологическим больным провожу курс химии-терапии. Читать 5 ответов У меня мама осуждена по статья 105 часть 1, ей дали 6 лет она уже отседела пол срока. Точнее в мае будет 4 года кака она сидит. Пенсионерка ей 56 лет.