Бунин интересовался созвездиями — в его текстах много описаний такого рода. МДШ Сначала обидел Бунина Набоков, и подвел итог этим обидам в рассказе «Обида», опубликованном в июле 1931 года в парижских «Последних новостях» с посвящением Бунину.
10 лучших рассказов Ивана Бунина
Он ждет этого чувства, но к кому оно будет обращено, в начале истории он еще не знает. То ли это будет дочь коллеги Жоржа, то ли дальняя родственница, неважно. Важно то, что однажды появляется Валерия, и именно на нее этот нервный и чувственный персонаж направляет всю свою силу переживаний. Валерия, как и многие другие бунинские героини, беспристрастна и холодна. Ее равнодушие и побуждает главного героя рассказа «Зойка и Валерия» к самоубийству. Список историй, посвященных о счастье, дополняет рассказ «Таня». Здесь речь идет о любви между горничной мелкой помещицы и неким молодым человеком. О нем известно лишь то, что Таня называла его ласково Петрушей и жизнь он вел беспорядочную и скитальческую. Однажды, осенней ночью, он завладел ею. Сперва это девушку испугало, но позже страх отошел на задний план, а на его месте стала расти и развиваться привязанность. Но быть вместе им не суждено.
Их последняя встреча состоялась в феврале страшного семнадцатого года. Именно в такой атмосфере были созданы рассказы Бунина о любви. Список произведений тех лет включает новеллу «В Париже». Главный герой - бывший офицер русской армии, вынужденный покинуть свою родину. В небольшой русском ресторане он знакомится с официанткой - женщиной русского происхождения. Судьбы этих двух людей искалечены революцией. Их объединяет одиночество, желание любить и быть любимыми. Жизнь этих персонажей, таких чужих на фоне парижского городского пейзажа, снова обретает смысл. Но любовь у Бунина долго продолжаться не может. Она, подобно вспышке, загорается и вновь гаснет.
Главный герой рассказа «В Париже» внезапно умирает в вагоне метро. В центре повествования - писатель Глебов. Его жизнь полна лжи. Он окружен женщинами, но не испытывает к ним привязанности. За исключением одной - переводчицы и журналистки, пишущей под псевдонимом Генрих. Но даже с этой дамой он неискренен, когда говорит ей, что она для него лишь верный друг и понимающий собеседник. В действительности Глебов охвачен ревностью. Ведь и у Генрих есть человек, которому она врет и которого она использует в своих целых. В качестве кульминации выступает небольшая газетная заметка, из которой главный герой узнает о гибели своей возлюбленной. Анализ рассказов Бунина о любви демонстрирует особенный бунинский почерк.
Поэтичный художественный стиль, с помощью которого автор передает эмоции влюбленных, контрастирует с сухим газетным слогом, которым сообщается о смерти героини этого рассказа. Подобный прием встречается и в прочих произведениях Бунина. Мотивы разлуки и смерти «Темные и мрачные аллеи» хранит в себе любовь в рассказах Бунина. Кратко об этих произведениях в этом духе выразился сам автор. Отсюда и название знаменитого цикла. Жизнь героев Ивана Бунина обретает значение лишь с приходом глубокого чувства. Но любовь в его произведениях имеет быстротечный и трагический характер. Как правило, отношения между мужчиной и женщиной заканчиваются смертью или разлукой. Такой пессимистический взгляд обусловлен личной трагедией автора, вынужденного многие годы пребывать в одиночестве, за рубежом. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
От издателя Как часто мы слышим и произносим слово «любовь»… На протяжении многих веков поэты, писатели, философы и самые обычные люди пытались найти определение этому чувству, описать его. Но до сих пор так никто и не смог ответить на вопрос: что такое любовь? Наверное потому, что это чувство многогранно и противоречиво: оно может возвысить, но может и низвергнуть на самое дно, может подарить крылья, а может лишить желания жить, может заставить совершить прекрасные безрассудные поступки и толкнуть человека на подлость и предательство. В Библии говорится: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». Не каждый может разглядеть ее в каждодневной суете и далеко не каждый найдет в себе силы на такую любовь, которая дарит не только радость, но и причиняет боль, а иногда и убивает, ведь многие великие истории любви в литературе трагичны. В нашу книгу включены прозаические произведения ярчайших представителей Серебряного века отечественной литературы — И. Бунина, А. Куприна и А. Чехова, посвятивших свои лучшие творения этому чувству — мучительной первой любви; любви внезапной, поражающей, как молния; любви, что становится смыслом всей жизни и дарует величайшее счастье, а иногда делается настоящим наваждением и мукой.
Наш выбор не случайно пал на этих трех великих писателей. Тема взаимоотношений между мужчиной и женщиной занимает в их творчестве едва ли не самое главное место. Перед вами пронзительные истории любви, написанные непревзойденным языком классики и нашедшие свое выражение в короткой литературной форме — форме рассказа. В произведениях Ивана Бунина любовь всегда трагична, она одухотворяется в своей краткости и обреченности и, достигнув пика, заканчивается разлукой, а зачастую и смертью одного из главных героев, как в «Митиной любви» и «Солнечном ударе». Любовь рассматривалась писателем как возносящая «в бесконечную высь ценность человеческой личности», дарующая равно «нежное целомудренное благоухание» и «трепет опьянения» чистой страстью. Сюжет рассказа «Леночка», напротив, узнаваем и поэтому так близок многим. Герои, влюбленные друг в друга в юности, случайно встречаются много лет спустя и понимают, что их чистая и искренняя юношеская любовь, возможно, была самым главным, самым настоящим и прекрасным, что случилось в их жизни. Истории, рассказанные Антоном Чеховым, так же окрашены тоской по настоящему и несбывшемуся чувству. Писатель считал, что «любовь — это или остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь». Любовь в его знаменитом рассказе «Дама с собачкой» имеет привкус горечи от невозможности двух любящих людей обрести счастье.
Герои, встретив настоящую любовь уже в зрелом возрасте, понимают, как пуста и бессмысленна их жизнь, и досадуют на жестокость судьбы, которая сыграла с ними злую шутку: подарила любовь слишком поздно, когда у каждого есть уже семья, груз безрадостной личной жизни, тщетности надежд на лучшее. А в рассказе «Ариадна» любовь — это способ манипулирования одного человека другим. Героиня, красивая, но такая холодная, ведет с влюбленным в нее мужчиной жестокую игру, то отталкивая, то даря ему надежду, превращая его в несчастную марионетку. Насладитесь лучшими историями любви, вышедшими из-под пера русских классиков, они посвящены прекрасному и неоднозначному чувству, без которого наша жизнь лишена всякого смысла! Москворецкий мост фрагмент. Так, по крайней мере, казалось ему. Они с Катей шли в двенадцатом часу утра вверх по Тверскому бульвару. Зима внезапно уступила весне, на солнце было почти жарко. Как будто правда прилетели жаворонки и принесли с собой тепло, радость. Все было мокро, все таяло, с домов капали капели, дворники скалывали лед с тротуаров, сбрасывали липкий снег с крыш, всюду было многолюдно, оживленно.
Высокие облака расходились тонким белым дымом, сливаясь с влажно-синеющим небом. Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь. Но лучше всего было то, что Катя, в этот день особенно хорошенькая, вся дышала простосердечием и близостью, часто с детской доверчивостью брала Митю под руку и снизу заглядывала в лицо ему, счастливому даже как будто чуть-чуть высокомерно, шагавшему так широко, что она едва поспевала за ним. Возле Пушкина она неожиданно сказала: — Как ты смешно, с какой-то милой мальчишеской неловкостью растягиваешь свой большой рот, когда смеешься. Не обижайся, за эту-то улыбку я и люблю тебя. Да вот еще за твои византийские глаза… Стараясь не улыбаться, пересиливая и тайное довольство и легкую обиду, Митя дружелюбно ответил, глядя на памятник, теперь уже высоко поднявшийся перед ними: — Что до мальчишества, то в этом отношении мы, кажется, недалеко ушли друг от друга. А на византийца я похож так же, как ты на китайскую императрицу. Вы все просто помешались на этих Византиях, Возрождениях… Не понимаю я твоей матери! И не будем ссориться, перестань ты меня ревновать хоть нынче, в такой чудный день! Как ты не понимаешь, что ты для меня все-таки лучше всех, единственный?
Вообще, многое даже и в этот день было неприятно и больно. Неприятна была шутка насчет мальчишеской неловкости: подобные шутки он слышал от Кати уже не в первый раз, и они были не случайны, — Катя нередко проявляла себя то в том, то в другом более взрослой, чем он, нередко и невольно, то есть вполне естественно выказывала свое превосходство над ним, и он с болью воспринимал это как признак ее какой-то тайной порочной опытности. Неприятно было «все-таки» «ты все-таки для меня лучше всех» и то, что это было сказано почему-то внезапно пониженным голосом, особенно же неприятны были стихи, их манерное чтение. Однако даже стихи и это чтение, то есть то самое, что больше всего напоминало Мите среду, отнимавшую у него Катю, остро возбуждавшую его ненависть и ревность, он перенес сравнительно легко в этот счастливый день девятого марта, его последний счастливый день в Москве, как часто казалось ему потом. В этот день, на возвратном пути с Кузнецкого моста, где Катя купила у Циммермана несколько вещей Скрябина, она между прочим заговорила о его, Митиной, маме и сказала, смеясь: — Ты не можешь себе представить, как я заранее боюсь ее! Почему-то ни разу за все время их любви не касались они вопроса о будущем, о том, чем их любовь кончится. И вот вдруг Катя заговорила о его маме, и заговорила так, точно само собой подразумевалось, что мама — ее будущая свекровь. II Потом все шло как будто по-прежнему. Митя провожал Катю в студию Художественного театра, на концерты, на литературные вечера или сидел у нее на Кисловке и засиживался до двух часов ночи, пользуясь странной свободой, которую давала ей ее мать, всегда курящая, всегда нарумяненная дама с малиновыми волосами, милая, добрая женщина давно жившая отдельно от мужа, у которого была вторая семья. Забегала и Катя к Мите, в его студенческие номера на Молчановке, и свидания их, как и прежде, почти сплошь протекали в тяжком дурмане поцелуев.
Но Мите упорно казалось, что внезапно началось что-то страшное, что что-то изменилось, стало меняться в Кате. Быстро пролетело то незабвенное легкое время, когда они только что встретились, когда они, едва познакомившись, вдруг почувствовали, что им всего интереснее говорить и хоть с утра до вечера только друг с другом, — когда Митя столь неожиданно оказался в том сказочном мире любви, которого он втайне ждал с детства, с отрочества. Этим временем был декабрь, — морозный, погожий, день за днем украшавший Москву густым инеем и мутно-красным шаром низкого солнца. Январь, февраль закружили Митину любовь в вихре непрерывного счастья, уже как бы осуществленного или, по крайней мере, вот-вот готового осуществиться. Но уже и тогда что-то стало и все чаще и чаще смущать, отравлять это счастье. Уже и тогда нередко казалось, что как будто есть две Кати: одна та, которой с первой минуты своего знакомства с ней стал настойчиво желать, требовать Митя, а другая — подлинная, обыкновенная, мучительно не совпадавшая с первой. И все же ничего подобного теперешнему не испытывал Митя тогда. Все можно было объяснить. Начались весенние женские заботы, покупки, заказы, бесконечные переделки то того, то другого, и Кате действительно приходилось часто бывать с матерью у портних: кроме того, у нее впереди был экзамен в той частной театральной школе, где училась она. Вполне естественной поэтому могла быть ее озабоченность, рассеянность.
И так Митя поминутно и утешал себя. Но утешения не помогали — то, что говорило мнительное сердце вопреки им, было сильнее и подтверждалось все очевиднее: внутренняя невнимательность Кати к нему все росла, а вместе с тем росла и его мнительность, его ревность. Директор театральной школы кружил Кате голову похвалами, и она не могла удержаться, рассказывала Мите об этих похвалах. Директор сказал ей: «Ты гордость моей школы», — он всем своим ученицам говорил «ты» — и, помимо общих занятий, стал заниматься с ней потом еще и отдельно, чтобы блеснуть ею на экзаменах особенно. Было уж известно, что он развращал учениц, каждое лето увозил какую-нибудь с собой на Кавказ, в Финляндию, за границу. И Мите стало приходить в голову, что теперь директор имеет виды на Катю, которая, хотя и не виновата в этом, все-таки, вероятно, это чувствует, понимает и потому уже как бы находится с ним в мерзких, преступных отношениях. И мысль эта мучила тем более, что слишком очевидно было уменьшение внимания Кати. Казалось, что вообще что-то стало отвлекать ее от него. Он не мог спокойно думать о директоре. Но что директор!
Казалось, что вообще над Катиной любовью стали преобладать какие-то другие интересы. К кому, к чему? Митя не знал, он ревновал Катю ко всем, ко всему, главное, к тому общему, им воображаемому, чем втайне от него уже будто бы начала жить она. Ему казалось, что ее непреоборимо тянет куда-то прочь от него и, может быть, к чему-то такому, о чем даже и помыслить страшно.
Он, собирая последние силы, вошел в свой большой и пустой номер. Номер был уже прибран, лишен последних следов ее, — только одна шпилька, забытая ею, лежала на ночном столике! Он снял китель и взглянул на себя в зеркало: лицо его, — обычное офицерское лицо, серое от загара, с белесыми, выгоревшими от солнца усами и голубоватой белизной глаз, от загара казавшихся еще белее, — имело теперь возбужденное, сумасшедшее выражение, а в белой тонкой рубашке со стоячим крахмальным воротничком было что-то юное и глубоко несчастное. Он лег на кровать на спину, положил запыленные сапоги на отвал. Окна были открыты, занавески опущены, и легкий ветерок от времени до времени надувал их, веял в комнату зноем нагретых железных крыш и всего этого светоносного и совершенно теперь опустевшего, безмолвного волжского мира. Он лежал, подложив руки под затылок, и пристально глядел перед собой.
Потом стиснул зубы, закрыл веки, чувствуя, как по щекам катятся из-под них слезы, — и наконец заснул, а когда снова открыл глаза, за занавесками уже красновато желтело вечернее солнце. Ветер стих, в номере было душно и сухо, как в духовой печи... И вчерашний день и нынешнее утро вспомнились так, точно они были десять лет тому назад. Он не спеша встал, не спеша умылся, поднял занавески, позвонил и спросил самовар и счет, долго пил чай с лимоном. Потом приказал привести извозчика, вынести вещи и, садясь в пролетку, на ее рыжее, выгоревшее сиденье, дал лакею целых пять рублей. Когда спустились к пристани, уже синела над Волгой синяя летняя ночь, и уже много разноцветных огоньков было рассеяно по реке, и огни висели на мачтах подбегающего парохода. Поручик и ему дал пять рублей, взял билет, прошел на пристань... Так же, как вчера, был мягкий стук в ее причал и легкое головокружение от зыбкости под ногами, потом летящий конец, шум закипевшей и побежавшей вперед воды под колесами несколько назад подавшегося парохода... И необыкновенно приветливо, хорошо показалось от многолюдства этого парохода, уже везде освещенного и пахнущего кухней. Через минуту побежали дальше, вверх, туда же, куда унесло и ее давеча утром.
Темная летняя заря потухала далеко впереди, сумрачно, сонно и разноцветно отражаясь в реке, еще кое-где светившейся дрожащей рябью вдали под ней, под этой зарей, и плыли и плыли назад огни, рассеянные в темноте вокруг. Поручик сидел под навесом на палубе, чувствуя себя постаревшим на десять лет. Приморские Альпы. Каждый вечер мчал меня в этот час на вытягивающемся рысаке[ 10 ] мой кучер — от Красных ворот[ 11 ] к храму Христа Спасителя[ 12 ]: она жила против него; каждый вечер я возил ее обедать в «Прагу», в «Эрмитаж», в «Метрополь»[ 13 ], после обеда в театры , на концерты, а там к «Яру» в «Стрельну»[ 14 ]... Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно — так же, как говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем; она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения — совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании — и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом, проведенным возле нее. Она зачем-то училась на курсах[ 15 ], довольно редко посещала их, но посещала. Я как-то спросил: «Зачем? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках? Кроме того, меня интересует история... В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные.
В первой много места занимал широкий турецкий диван[ 17 ], стояло дорогое пианино, на котором она все разучивала медленное, сомнамбулически прекрасное начало «Лунной сонаты», — только одно начало, — на пианино и на подзеркальнике цвели в граненых вазах нарядные цветы, — по моему приказу ей доставляли каждую субботу свежие, — и когда я приезжал к ней в субботний вечер, она, лежа на диване, над которым зачем-то висел портрет босого Толстого, не спеша, протягивала мне для поцелуя руку и рассеянно говорила: «Спасибо за цветы... Явной слабостью ее была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех... Я, будучи родом из Пензенской губернии, был в ту пору красив почему-то южной, горячей красотой, был даже «неприлично красив», как сказал мне однажды один знаменитый актер, чудовищно толстый человек, великий обжора и умница. А у нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате ; и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала: лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и днем, потому что каждый месяц она дня три-четыре совсем не выходила и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло возле дивана и молча читать. Не представляете вы себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня! А что до моей любви, то вы хорошо знаете, что, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня первый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом.
Читать при вас нельзя, давайте чай пить... И я вставал, кипятил воду в электрическом чайнике на столике за отвалом дивана, брал из ореховой горки[ 21 ], стоявшей в углу за столиком, чашки, блюдечки, говоря что придет в голову: — Вы дочитали «Огненного ангела»[ 22 ]? До того высокопарно, что совестно читать. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю[ 24 ]. В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него... И она ничему не противилась, но все молча. Я поминутно искал ее жаркие губы — она давала их, дыша уже порывисто, но все молча. Когда же чувствовала, что я больше не в силах владеть собой, отстраняла меня, садилась и, не повышая голоса, просила зажечь свет, потом уходила в спальню. Я зажигал, садился на вертящийся табуретик возле пианино и постепенно приходил в себя, остывал от горячего дурмана. Через четверть часа она выходила из спальни одетая, готовая к выезду, спокойная и простая, точно ничего и не было перед этим: — Куда нынче?
В «Метрополь», может быть? И опять весь вечер мы говорили о чем-нибудь постороннем. Вскоре после нашего сближения она сказала мне, когда я заговорил о браке: — Нет, в жены я не гожусь. Не гожусь, не гожусь... Это меня не обезнадежило. Наша неполная близость казалась мне иногда невыносимой, но и тут — что оставалось мне, кроме надежды на время? Однажды, сидя возле нее в этой вечерней темноте и тишине, я схватился за голову: — Нет, это выше моих сил! И зачем, почему надо так жестоко мучить меня и себя! Она промолчала. Она ровно отозвалась из темноты: — Может быть.
Кто же знает, что такое любовь? Я махнул рукой. И опять весь вечер говорил только о постороннем — о новой постановке Художественного театра, о новом рассказе Андреева... В три, в четыре часа ночи я отвозил ее домой, в подъезде, закрывая от счастья глаза, целовал мокрый мех ее воротника и в каком-то восторженном отчаянии летел к Красным воротам. И завтра и послезавтра будет все то же, думал я, — все та же мука и все то же счастье... Ну что ж — все-таки счастье, великое счастье! Так прошел январь, февраль, пришла и прошла Масленица. Я приехал, и она встретила меня уже одетая, в короткой каракулевой шубке, в каракулевой шляпке, в черных фетровых ботинках. Глаза ее были радостны и тихи. Я удивился, но поспешил сказать: — Хочу!
Я удивился еще больше: — На кладбище? Это знаменитое раскольничье? Допетровская Русь! Хоронили ихнего архиепископа. А у гроба диаконы с рипидами и трикириями... Рипиды, трикирии! Я не знаю что... Но я, например, часто хожу по утрам или вечерам, когда вы не таскаете меня по ресторанам, в кремлевские соборы, а вы даже и не подозреваете этого... Так вот: диаконы — да какие! Пересвет и Ослябя!
И на двух клиросах два хора, тоже все Пересветы: высокие, могучие, в длинных черных кафтанах, поют, перекликаясь, — то один хор, то другой, — и все в унисон и не по нотам, а по «крюкам». А могила была внутри выложена блестящими еловыми ветвями, а на дворе мороз, солнце, слепит снег... Да нет, вы этого не понимаете!
И этакая дура хочет жениться, скажешь ты. Да, хочу! Сознаю многие скверности, препятствующие этому, и потому вдвойне — беда! В письме Варе он писал: «Драгоценная моя, деточка моя, голубеночек! Вся душа переполнена безграничной нежностью к тебе, весь живу тобою. Нет, я хочу сейчас стать перед тобою на колени, чтобы ты сама видела все, — чтобы даже в глазах светилась вся моя нежность и преданность тебе…» Варя была не только обаятельной девушкой, она мечтала учиться музыке, окончить консерваторию, стать актрисой. Ее отец, состоятельный врач В.
Пащенко, раньше державший в Харькове собственную оперу, видел в полунищем журналисте Бунине не ровню своей дочери. Поэтому свои отношения молодым людям приходилось долго скрывать. Варя работала в управлении Орловско-Витебской железной дороги. Бунин, оставив работу в «Орловском вестнике», переезжает в Полтаву, к брату Юлию, которого просит найти место и для Варвары Владимировны. В Полтаве Иван Алексеевич некоторое время работает библиотекарем, статистом в земском управлении, пишет для местной прессы статьи на сельскохозяйственную и другие темы. В письме Варе от 17 марта 1892 года Бунин пишет: «Каждое солнечное утро, когда я через городской сад иду в библиотеку, чувствую теплый легкий ветерок, который сушит дорожки, вызывает во мне воспоминания о прошлогодней весне, о елецком городском саде и о милой высокой девушке, которая в своем драповом пальто, в картузике быстро идет по аллее и близоруко вглядывается, ищет меня!.. Родители ее так и не дали согласия на семейный союз, жили они гражданским браком. Далеко не безоблачной была их совместная жизнь. Она была полна не только радостями, но и огорчениями, взаимными упреками, размолвками. Несмотря на взаимную симпатию, Бунин и Пащенко по своему характеру, духовным интересам были совсем разными людьми.
Склонный к идеализации, Иван Алексеевич постепенно стал прозревать, видеть то, что его Варя не соответствует его идеалам. Воспитанную в достатке, ее тяготила материальная неустроенность, ей были чужды его творческие планы. Но годы, проведенные с Варей, были наиболее важными в становлении его как личности, как литератора. Ничто — ни нищета, разорение родного родового гнезда, распад семьи Буниных, неясность собственного будущего, непонимание Вари — не мешало его ощущению, что он на правильном пути, на пути в литературу. Бунин как писатель родился из пламени пусть и короткой, мучительной, но яркой любви к Варе Пащенко. Любви, сгоревшей дотла… Расставались они долго и мучительно. В мае 1894 года Иван Алексеевич сообщает в письме брату: «С Варей мы расходимся окончательно. Мое настроение таково, что у меня лицо как у мертвеца, полежавшего с полмесяца…» 4 ноября 1894 года, воспользовавшись отсутствием Ивана Алексеевича, Пащенко уехала из Полтавы. На столе он нашел записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом». И здесь сказалось ее «актерство», недаром она грезила сценой, видя на ней себя драматической актрисой.
Разрыв отношений с Варварой Пащенко для Ивана Алексеевича явился огромным душевным ударом, он был на грани самоубийства. А здесь пришло известие — словно обухом по голове — его Варя выходит замуж, и не за кого-нибудь, а за друга — Арсения Бибикова. В смятении чувства Бунин едет в Елец. Он не знает, что предпринять. Узнав о женитьбе друга на Варе, он «насилу выбрался на улицу, потому что совсем зашумело в ушах и голова похолодела, и почти бегом бегал часа три по Ельцу…» Он три часа метался между домами Бибиковых и Пащенко.
Бунин немного переработал эпизод — из «зимнего» рассказ стал «весенним», масленичным». Рассказ «Подснежник» начинается так: «Была когда-то Россия, был снежный уездный городишко, была масленица — и был гимназистик Саша, которого милая, чувствительная тётя Варя, заменившая ему родную мать, называла подснежником». Он такой необыкновенный, особенный? Нет, ничуть не особенный: разве не каждому даёт бог то дивное, райское, что есть младенчество, детство, отрочество? Бунин в подробностях описал один счастливый день, проведённый с приехавшим из деревни отцом в номере елецкой гостиницы. Этот день —счастье, праздник среди скучных одиноких дней в чужой семье.
Оглавление:
В честь 153-летия Ивана Алексеевича Бунина мы подготовили подборку его произведений. Краткое содержание рассказов Бунина. Фильтры. По школьной программе. непревзойденного мастера слова русской литературы первой половины XX века, превращавшего прозу в подлинную "поэзию в прозе".Послушайте прозу Бунина, и вас зачарует то, как Бунин говорит о России со всеми ее приметами. Своё произведение Бунин определил как былину, скорее всего, потому что хотел акцентировать большее внимание на мысли о том, что нужно задумываться о поступках, которые совершаешь (ведь былины отражают нравственные идеалы народа).
Бунин рассказы
В глубине залы совсем почернело,а за большим оконным стеклом,возле которого я сел,поднимался ветер,дымились низкие тучи и то и дело пушечными выстрелами бухали в набережную и высоко взвивались в воздух длинными пенистыми хвостами волны... Всё это было так странно и страшно,что я сделал усилие воли и вскочил с постели:оказалось,что я заснул,не раздевшись,не потушив свечки,которая почти догорела,тёмным дрожащим светом озаряя мой номер,и что уже второй час ночи. И я вскочил,ужаснувшись:что же я теперь буду делать? Выспался крепко,а ночи и конца не видно,а за окнами шумит крупный ливень,и я совершенно один во всем мире,где не спит только Давыдка!
Я поспешно кинулся а Давыдке,в его погребок на Виноградной. Ночь быда так непроглядна и дождь лил в её черноте так бурно,что погребок казался единственным живым местом не только во всем Поти,-теперь я был в Поти,-но и на всем кавказском побережье,даже больше-во всем мире. Но пока я добежал до него по каким-то узким,грязным и глухим переулкам,Давыдка уже вышел закрывать ставни на своём убогом окошке,собрался тушить свет и запирать двери.
Куда деваться? Ведь сюда зимой даже пароходы не заходят.
Оля рассказала, что прошлым летом ее совратил друг отца, 56-ти летний Малютин — брат начальницы школы. Девушка завела роман с казачьим офицером, но не любила его. Оля рассказала ему про свою связь с Малютиным, и от ревности офицер убил ее на вокзале прямо у всех на глазах.
После смерти Оли начальница школы каждый праздник приходит на могилу девушки. Странная немолодая дама живет в своем воображаемом мире. Сидя у могилы, она вспоминает, как Оля хвасталась своим легким дыханием, которое якобы привлекает мужчин. А теперь ее дыхание рассеяно в ветре, небе — повсюду… 3. Окаянные дни «Окаянные дни» — книга тяжелая, настроение от нее становится мрачным, потому что она носит траурные цвета.
Книга написана в форме записей дневника, автор делится своими впечатлениями и наблюдениями о событиях, произошедших в Москве во время гражданской войны — с 1 января 1918 по январь 1920 г. Автор не был в восторге от того, что творилось вокруг, и от будущего ожидал еще нечто более ужасное. Бунин с иронией описывает, как ввели новый стиль исчисления времени. Заметки и наблюдения Ивана Бунина от событий в России можно прочитать в книге «окаянные дни». Жизнь Арсеньева Алексей Арсеньев был рожден в отцовской усадьбе в 70-х годах.
Все свое детство он провел на лоне природы, летом перед его взором расстилались цветы и травы, зимой — снежное море без конца и края… Размеренная спокойная жизнь, русские пейзажи сформировали характер Алексея, который никогда не менялся. Его самое яркое детское воспоминание — это поездка в город с матерью и отцом. По дороге обратно домой Алеша увидел странного мужчину, так он впервые узнал о том, что существуют каторжники, убийцы, воры… Интересный факт: книга представляет из себя лирическое биографическое произведение в пяти частях. В 1933 году Бунин получил благодаря «Жизни Арсеньева» Нобелевскую премию.
В годы, когда был написан рассказ «Поздний час», писатель находился за границей. Произведение посвящено воспоминаниям о давно минувшей любви , которые сопутствуют автору во время его путешествия по родному городу. Проходя по мосту, базару и Монастырской площади, он восстанавливает в памяти утраченные образы. Прошлое и настоящее соединяются в одно целое. Этим целым становится осознание тленности всего живого на земле. Логическим заключением путешествия по городу становится кладбище. В рассказе оно является символом недолговечности любви. На этом кладбище находится могила возлюбленной. Анализ рассказов Бунина о любви позволяет увидеть связь лирических мотивов писателя с ностальгией и осознанием бренности бытия. А порою ее можно сравнить скорее с животной страстью, которую может испытывать только человек чрезвычайно самовлюбленный и эгоистичный. В центре рассказа «Дурочка» - весьма аморальная и лицемерная личность. Хозяйский сын проводит лето у родителей. Будучи студентом духовной семинарии, он проявляет в учебе блестящие успехи. При этом его душевный и нравственный мир исключительно беден. Воспользовавшись безответностью дурочки-кухарки, он овладел ею: «Она от страха даже крикнуть не смогла». Безнаказанность этих действий привела к тому, что молодой человек повторял их не раз. В конце концов кухарка родила мальчика. Но вид ребенка, как и облик самой «дурочки», удручал хозяйского сына, и он приказал прогнать ее со двора. С тех пор она скиталась по улицам с сыном, прося милостыню «Христа ради». Лицемерие и жестокость главного персонажа приобретают особенно сильный эффект оттого, что он обладает духовным саном, является служителем церкви. История незамысловата, но благодаря неповторимому стилю Ивана Бунина вызывает у читателя сильные чувства. Скитания молодой матери не дополнены слезливыми эмоциями, а описаны очень кратко и лаконично. О ребенке автор говорит лишь несколько слов: «Он был урод, но когда улыбался, был очень мил». Молодой студент гостит у своих близких родственников. Дядя - генерал, прикованный к В его доме молодому человеку скучно и тоскливо. От скуки он предается фантазиям, сравнивает себя с пушкинским Онегиным. Но подушки он генералу не поправляет и лекарства не подносит. Эти обязанности лежат на сиделке - прекрасной молодой особе. С первого взгляда рождается страсть. Но студент не может встретиться с девушкой. Она где-то близко, ее комната за стеной, но все же девушка пока недоступна. В один прекрасный день она появляется в его комнате, и следующее утро генеральский племянник встречает уже в ее постели. Связь мгновенно обнаруживается, и молодой женщине ничего не остается, как покинуть имение. Чем стали для нее эти мимолетные отношения? Особенности рассказов Бунина о любви - это, прежде всего, недосказанность и загадка. На некоторые вопросы читателю приходится самому находить ответы. Список любовных историй включают повествования и о судьбоносном чувстве, и об эгоистичной страсти, и о быстротечном влечении. Об отношениях со случайными спутницами идет речь в рассказе «Визитные карточки». Он - известный писатель. Она - бедная простосердечная девушка. Ее муж, по ее же словам, человек добрый и совсем неинтересный. Ощущение того, что жизнь проходит впустую, подталкивает молодую женщину на любовные приключения. Ее наивность и неопытность трогают и влекут писателя. Жизнь этой женщины настолько однообразна и сера, что после знакомства и недолгого общения с красивым и знаменитым человеком она готова предаться простому, неромантичному разврату, дабы придать своему существованию хотя бы какие-то яркие краски. Что и происходит в ее каюте. В конце истории она предстает перед читателем в ином виде: "тихая, с опущенными ресницами". Список персонажей « Темных аллей » непросто составить, так как многие из них безлики. На первом плане в рассказах этого цикла - не человек с характерной внешностью и привычками, а чувство, которое правит его действиями. Жорж Левицкий - один из немногих персонажей, который не лишен имени и внешнего облика. Он задумчив, меланхоличен, неряшлив. Любовь приходит к нему не с появлением избранницы, а значительно раньше. Он ждет этого чувства, но к кому оно будет обращено, в начале истории он еще не знает. То ли это будет дочь коллеги Жоржа, то ли дальняя родственница, неважно. Важно то, что однажды появляется Валерия, и именно на нее этот нервный и чувственный персонаж направляет всю свою силу переживаний. Валерия, как и многие другие бунинские героини, беспристрастна и холодна. Ее равнодушие и побуждает главного героя рассказа «Зойка и Валерия» к самоубийству. Список историй, посвященных о счастье, дополняет рассказ «Таня».
Вера Николаевна писала в конце двадцатых годов жене писателя Б. Зайцева о работе Бунина над этой книгой: «Ян в периоде не сглазить запойной работы: ничего не видит, ничего не слышит, целый день не отрываясь пишет… Как всегда в эти периоды, он очень кроток, нежен со мной в особенности, иногда мне одной читает написанное — это у него "большая честь". И очень часто повторяет, что он меня никогда в жизни ни с кем не мог равнять, что я — единственная, и т. Описание переживаний Алексея Арсеньева овеяно печалью о минувшем, о России, «погибшей на наших глазах в такой волшебно краткий срок». В поэтическое звучание Бунин сумел перевести даже сугубо прозаический материал серия коротких рассказов 1927—1930 годов: «Телячья головка», «Роман горбуна», «Стропила», «Убийца» и др. В 1922 году Бунин впервые был выдвинут на Нобелевскую премию. Его кандидатуру выставил Р. Роллан, о чем сообщал Бунину М. Алданов: «…Ваша кандидатура заявлена и заявлена человеком, чрезвычайно уважаемым во всем мире». Однако Нобелевскую премию в 1923 году получил ирландский поэт У. В 1926 году снова шли переговоры о выдвижении Бунина на Нобелевскую премию. С 1930 года русские писатели-эмигранты возобновили свои хлопоты о выдвижении Бунина на премию. Нобелевская премия была присуждена Бунину в 1933 году. В официальном решении о присуждении Бунину премии говорится: «Решением Шведской академии от 9 ноября 1933 года Нобелевская премия по литературе за этот год присуждена Ивану Бунину за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер». Значительную сумму из полученной премии Бунин роздал нуждающимся. Была создана комиссия по распределению средств. Бунин говорил корреспонденту газеты «Сегодня» П. Нильскому: «…Как только я получил премию, мне пришлось раздать около 120000 франков. Да я вообще с деньгами не умею обращаться. Теперь это особенно трудно. Знаете ли вы, сколько писем я получил с просьбами о вспомоществовании? За самый короткий срок пришло до 2000 таких писем». В 1937 году писатель завершил философско-литературный трактат «Освобождение Толстого» — итог продолжительных размышлений на основе собственных впечатлений и свидетельств людей, близко знавших Толстого. В 1938 году Бунин побывал в Прибалтике. После этой поездки он переселился на другую виллу — «Жаннет», где провел в тяжелых условиях всю Вторую мировую войну. Иван Алексеевич сильно переживал за судьбу Родины и с восторгом принимал все сообщения о победах Красной армии. О возвращении в Россию Бунин мечтал до последней минуты, но этой мечте не суждено было осуществиться. Его последний шедевр — стихотворение «Ночь» — датирован 1952 годом. Восьмого ноября 1953 года Бунин скончался и был похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.
Иван Бунин. 10 любимых рассказов.
Можно пройтись ранним утром в саду с антоновскими яблоками по россистой траве. В рассказе Бунин даёт описание природы. Слова переливались словно мёд - затяжно, но красиво. Он любил её, но не успел признаться в своих чувствах, потому что Венера уехала из города. ТИШИНА Здесь рассказывается о двух товарищах, которые плывут на лодке по прохладной и стеклянной воде среди высоких и таинственных гор.
Место, где стоит закрыть глаза и прислушаться к тишине и спокойствию. Параллельно рассуждают, каждый сам для себя, - какое великое счастье жить, дышать и видеть солнце, видеть небо и природу. И как жаль, что наше время быстротечно.
В 1899 вступает в брак с Анной Николаевной Цакни Какни , дочерью греческого революционера.
Брак был непродолжительным, единственный ребёнок умер в 5-летнем возрасте 1905. В 1906 Бунин вступает в гражданский брак в 1922 официально оформлен с Верой Николаевной Муромцевой, племянницей С. Муромцева, первого председателя Первой Государственной Думы. В лирике Бунин продолжал классические традиции сборник «Листопад», 1901.
Впервые была напечатана в газете «Орловский Вестник» в 1896 г. В конце того же года типография газеты издала «Песнь о Гайавате» отдельной книгой. Бунину трижды присуждалась Пушкинская премия; в 1909 году он был избран академиком по разряду изящной словесности, став самым молодым академиком Российской академии. Летом 1918 года Бунин перебирается из большевистской Москвы в занятую германскими войсками Одессу.
С приближением в апреле 1919 года к городу Красной армии не эмигрирует, а остаётся в Одессе.
И я вскочил,ужаснувшись:что же я теперь буду делать? Выспался крепко,а ночи и конца не видно,а за окнами шумит крупный ливень,и я совершенно один во всем мире,где не спит только Давыдка! Я поспешно кинулся а Давыдке,в его погребок на Виноградной. Ночь быда так непроглядна и дождь лил в её черноте так бурно,что погребок казался единственным живым местом не только во всем Поти,-теперь я был в Поти,-но и на всем кавказском побережье,даже больше-во всем мире. Но пока я добежал до него по каким-то узким,грязным и глухим переулкам,Давыдка уже вышел закрывать ставни на своём убогом окошке,собрался тушить свет и запирать двери. Куда деваться?
Ведь сюда зимой даже пароходы не заходят. Однако Давыдка только языком пощёлкал и неумолимо,с тем спокойным идиотизмом,на который способен лишь кавказец,помотал своей стриженой башкой. И вот я на каком-то страшном обрыве,горбатом и скалистом,где можно держаться,только прижавшись к необыкновенно высокой и круглой белой башне и упершись ногами в скалы.
Выставка книг Бунина.
Лучшие произведения Бунина. Чистый понедельник. Чистый понедельник Бунина. Рассказ чистый понедельник.
Рассказ Бунина чистый понедельник. Цикл рассказа темной аллеи. Краткий пересказ темные аллеи. Тёмные аллеи Бунин краткое содержание.
Бунин господин из Сан-Франциско. Бунин Сан Франциско. Бунин человек из Сан Франциско. Господин Бунин.
Бунин и его произведения. Бунин темные аллеи книга. Бунин рассказ темные аллеи слайд. Лапти Бунин.
Бунин лапти презентация. Бунин 11 класс господин из Сан Франциско. Бунин господин из Сан-Франциско иллюстрации. Бунин господин из Сан Франциско практическая.
Чистый понедельник Бунин. Чистый понедельник Бунин читать. Чистый понедельник Бунин иллюстрации. Чистый понедельник презентация.
Творчество Бунина. Жизнь и творчество Ивана Бунина. Бунин книги. Бунин темные аллеи иллюстрации.
Жизнь Ивана Алексеевича Бунина. Господин Сан Франциско Бунин. Из Сан Франциско Бунина. Бунина «господин из Сан-Франциско» план.
Бунин классики и современники. Классики и современники обложки. Жизнь и творчество Бунина. Творчество Бунина кратко.
Сан Франциско произведение Бунина. Кавказ рассказ Бунина. Бунин Кавказ анализ. Таблица Кавказ Бунин.
Бунин Кавказ анализ произведения. Интересные факты о книгах и писателях. Бунин творчество. Особенности творчества Бунина.
Бунин Антоновские яблоки книга. Произведения Бунина рассказы. Произведения Ивана Алексеевича Бунина.
Иван Алексеевич Бунин
Рассказы Ивана Бунина классика русской литературы по школьной программе по внеклассному чтению. Говоря о королях коротких рассказов, нельзя пройти мимо рассказов Ивана Алексеевича Бунина. Дорогие друзья, к вашему вниманию 5 коротких рассказов =Автор. Дорогие друзья, к вашему вниманию 5 коротких рассказов =Автор. Бунин в своих дневниках.
Роза Мира и новое религиозное сознание
Официальный сайт литературно-мемориального музея Ивана Алексеевича Бунина. Иван Бунин в 1901 году Это список всех рассказов, опубликованных Нобелевской премией по литературе лауреат. В 1933 году Бунин стал лауреатом Нобелевской премии по литературе за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы»[1]. Читать онлайн бесплатно и без регистрации полностью (целиком) все книги автора Иван Бунин на сайте электронной библиотеки «LibKing». Бунин про Ислам! 2 567 просмотров.
История создания и время написания
- Иван Бунин - Подснежник- читает - Miliza ~ Проза (Рассказ)
- Топ-10 стихов
- Короткие рассказы бунина для детей. «Сказка (И снилось мне, что мы, как в сказке…)» И
- Иван Бунин - бесплатно читать книги онлайн
- Краткое содержание Тёмные аллеи, Бунин читать
ПО СТРАНИЦАМ РАССКАЗОВ И. А. БУНИНА
Произведения Бунина. Рубрикатор произведений Бунина. Рассказы. И. А. Бунин. Читать очень краткие пересказы и подробные содержания произведений И. А. Бунина. Краткая характеристика героев по каждому произведению и история создания. Иван Бунин "Повести и рассказы" от пользователя Aleksandr Gudkov. Слушать бесплатно онлайн на Музыка Мы собрали список лучших произведений выдающегося русского писателя Ивана Алексеевича Бунина.
Бунин Иван
Произведение «Антоновские яблоки» представляет собой лирический монолог-воспоминание, построенный при помощи «техники ассоциаций». Митина любовь Митя влюблен в Екатерину — миловидную девушку, учащуюся в театральной школе. Митя очень ревнует ее к представителям аристократической богемы, которые проявляют к девушке повышенное внимание. Катя же говорит ему, что нет причин для ревности, он для нее — самый лучший. Митя все время провожает девушку на «литературные вечера, в студию Художественного театра. Со временем он замечает, что Катя стала меняться — она невнимательна к Мите, думает только о театре, а он не знает, как справляться со своей мучительной ревностью.
Катя все больше отдаляется от Мити, и из наивной и трогательной девушки превращается в светскую юную даму, все время куда-то спешащую и наряженную… В «Митиной любви» Бунин сумел очень тонко передать переживания молодого парня, оставшегося один на один со своей неразделенной любовью. Солнечный удар Военный и очаровательная миниатюрная девушка знакомятся на палубе корабля. Она возвращается домой из Анапы по Волге, еще какое-то время назад она знать не знала о существовании этого мужчины, однако принимает его предложение сойти на близжайшей пристани. Они останавливаются в гостинице, но на утро девушка покидает возлюбленного, отказываясь продолжить совместное путешествие. Ее характеру несвойственна безрассудность, и это приключение, как «солнечный удар».
Мужчина провожает девушку до причала, а затем возвращается в гостиницу. Нечаянное знакомство вызвало у него бурю эмоций, он бросается в постель и засыпает в слезах, испытывая любовное безумие… 4. Легкое дыхание Классическое произведение «Легкое дыхание» рассказывает о беспечной и бесстрашной юной девушке Оле Мещерской, которая училась в гимназии, была из богатой семьи. Она очень красиво и лучше всех танцевала на балах. Незадолго до своей смерти Оля будто бы была одержима!
Она веселилась, а начальница гимназии ругала ее за неподобающее поведение.
Бунин - первый русский Нобелевский лауреат, создатель эталонной, если можно так выразиться, прозы - "парчовой прозы", по точному определению В. В настоящем издании собрана проза Бунина от "Маленького романа" до книги "Темные аллеи", все рассказы которой, по словам самого автора, "только о любви, о ее "темных" и, чаще всего, очень мрачных и жестоких аллеях".
Пока тарантас, сопровождаемый лаем, с грохотом катится по мостикам через овраги, смотрю на груды кирпичей, оставшихся от сгоревшего дома и потонувших в бурьяне, и думаю о том, что сделал бы старик Кологривов, если бы увидел нахалов, скачущих по двору его усадьбы! В детстве я слыхал про него поистине ужасы. Одна из любовниц пыталась опоить его какими-то колдовскими травами, — он заточил ее своим судом в монастырь. Когда объявили волю, он «тронулся», как говорили, «в отделку» и с тех пор почти никогда не показывался из дому. Медленно разоряясь, он по ночам, дрожа от страха, что его убьют, сидел в шапочке с мощей угодника и громко читал заговоры, псалмы и покаянные молитвы собственного сочинения. Осенью однажды его нашли в молельной мертвым… — Не знаешь, не продали еще?
Живет тут приказчик от наследников, а ему что ж? Не свое доброе. Без хозяина, известно, и товар — сирота. А земля тут — прямо золотое дно! А лес-то! Правда, славный лес. Горько и свежо пахнет березами, весело отдается под развесистыми ветвями громыхание бубенчиков, птицы сладко звенят в зеленых чащах… На полянах, густо заросших высокой травой и цветами, просторно стоят столетние березы по две, по три на одном корню. Предвечерний золотистый свет наполняет их тенистые вершины. Внизу, между белыми стволами, он блестит яркими длинными лучами, а по опушке бежит навстречу тарантасу стальными просветами.
Просветы эти трепещут, сливаются, становятся все шире… И вот опять мы в поле, опять веет сладким ароматом зацветающей ржи, и пристяжные на бегу хватают пучки сочных стеблей… — А вон и Батурино, — насмешливо говорит Корней. И я уже понимаю его. Добилась до последнего. Скучно лоснится на солнце мелкий длинный пруд желтой глинистой водой; баба возле навозной плотины лениво бьет вальком по мокрому серому холсту… С плотины дорога поднимается в гору мимо батуринского сада. Сад еще до сих пор густ и живописен, и, как на идиллическом пейзаже, стоит за ним серый большой дом под бурой, ржавой крышей. Но усадьба, усадьба! Целая поэма запустения! От варка остались только стены, от людской избы — раскрытый остов без окон, и всюду, к самым порогам, подступили лопухи и глухая крапива. А на «черном» крыльце стоит и в страхе глядит на меня слезящимися глазами какая-то старуха.
Поняв из моих неловких объяснений, что я хочу посмотреть дом, она спешит предупредить барыню. Больно, должно быть, Батуриной выходить после таких докладов! И правда, — когда через несколько минут отворяется дверь, я вижу растерянное старческое лицо, виноватую улыбку голубых кротких глаз… Делаем вид, что мы очень рады друг другу, что этот осмотр дома — вещь самая обыденная, и Батурина любезным жестом приглашает войти, а другой дрожащей рукой старается застегнуть ворот своей темной кофточки из дешевенького нового ситцу. Бормоча что-то притворное, я вхожу в переднюю… О, да это совсем ночлежка! Темно, душно, стены закопчены дымом махорки, которую курит бывший староста Батуриных, Дрон, не покинувший усадьбу и доныне… Направо — дверь в его каморку, прямо — комната старух, скудно освещенная окном с двойными рамами, с радужными от старости стеклами… — Мы ведь в пристройке-с теперь живем, — виновато поясняет Батурина. Старуха трясет головой и смотрит недоумевающе и вопросительно. Расслышав, Батурина поспешно улыбается. И отворяет дверь в коридор… Еще мрачнее в этих пустых комнатах! Первая, в которую я заглядываю из коридора, была когда-то кабинетом, а теперь превращена в кладовую: там ларь с солью, кадушка с пшеном, какие-то бутыли, позеленевшие подсвечники… В следующей, бывшей спальне, возвышается пустая и огромная, как саркофаг, кровать… И старуха отстает от меня и скрывается в кладовой, якобы чем-то озабоченная.
А я медленно прохожу в большой гулкий зал, где в углах свалены книги, пыльные акварельные портреты, ножки столов… Галка вдруг срывается с криво висящего над ломберным столиком зеркала и на лету ныряет в разбитое окно… Вздрогнув от неожиданности, я отступаю к стеклянной двери на рассохшийся балкон, с трудом отворяю ее — и прикрываю глаза от низкого яркого солнца. Какой вечер! Как все цветет и зеленеет, обновляясь каждую весну, как сладостно журчат в густом вишеннике, перепутанном с сиренью и шиповником, кроткие горлинки, верные друзья погибающих помещичьих гнезд! IV Вечер в поле встречает нас целым архипелагом пышных золотисто-лиловых облаков на западе, необыкновенной нежностью и ясностью далей. Но Корней суров и задумчив. Он с наслаждением вытягивает мальчишку кнутом и сдержанно покрикивает на лошадей. И Корней слегка повертывается на облучке и, следя задумчивым взглядом за мелькающими подковами пристяжной, начинает говорить… — Всем не мед, — говорит он. Да нет, в долг-то не проживешь! Купят мужики сто — двести десятин, — конечно, компанией, не сообразясь с силой, и запутляются, и норовят слопать друг друга.
А пойдут свары — дело и совсем изгадится, и хоть на перемет с обрывком лезь! Ну, вот их-то, чертей, и зажать бы в тесном месте! Но Корней отводит глаза в сторону. Свежеет, и блеск вечера меркнет. Меланхолично засинели поля, далеко-далеко на горизонте уходит за черту земли огромным мутно-малиновым шаром солнце. И что-то старорусское есть в этой печальной картине, в этой синеющей дали с мутно-малиновым щитом. Вот он еще более потускнел, вот от него остался только сегмент, потом — дрожащая огневая полоска… Быстро падает синеватый сумрак летней ночи, точно кто незримо сеет его; в лужках уже холодно, как в погребе, и резко пахнет росистой зеленью, — только изредка повевает откуда-то теплом… В сумраке мелькают придорожные лозинки, и на них, нахохлившись, спят вороны… А на востоке медленно показывается большая голова бледного месяца. Как печальны кажутся в это время темные деревушки, мертвую тишину которых будит звук рессор и бубенчиков! Как глуха и пустынна кажется старая большая дорога, давно забытая и неезженная!
Слава Богу, хоть месяц всходит! Всё веселее… V Воргол — нежилой хутор покойной тетки, степная деревушка на месте снесенной дедовской усадьбы и большого села, три четверти которого ушло в Сибирь, на новые места. Дорога долго идет под изволок; когда уже становится совсем светло от месяца, тарантас шибко подкатывает по густой росистой траве к одинокому флигелю на скате котловины среди косогоров. Звон бубенчиков замирает, и нас охватывает гробовое молчание. И медленно отводит громыхающих бубенчиками лошадей под гору к колодцу. А я поднимаюсь на деревянное крыльцо флигеля и сажусь на ступеньку… Но жутко здесь, в этой котловине, со всех сторон замкнутой холмами, спускающимися к пересохшему руслу Воргла, и бледно освещенной неверным месячным светом! Пустой широкий двор переходит в мужицкий выгон, а за выгоном чернеет семь приземистых избушек, глубоко затаивших в себе свою ночную жизнь… — Корней, — говорю я, как только Корней показывается с лошадьми из-под горы, — надо ехать! Поедем шажком, а уж покормим дома. Корней останавливается.
Ну его к черту!.. Корней завертывает цигарку, глядя в землю, и долго молчит. Потом сдержанно отвечает: — Живем пока… — То есть как «пока»? А потом-то что ж? Все что-нибудь да будет… — Что же? Разойдется народ по другим местам, либо еще как… — А как? При свете месяца ясно видно лицо Корнея, но, опуская голову, он сдвигает брови и отводит глаза в сторону. И молча лезет на козлы. На нем гимназический картуз, шелковая коричневая косоворотка, козловые сапожки с сафьяновым ободком на голенищах.
Он сидит сзади отца на беговых дрожках, дрожки шибко катятся большой дорогой, а вокруг поле, летнее жаркое утро… Старую донскую кобылу подали к крыльцу чуть не на рассвете. Но, Боже, сколько раз заглядывал Иля в кабинет отца, в тщетной надежде, что разговор со старостой кончен! Уже и росистая трава в тени от амбаров успела высохнуть, и запахло в саду оцепеневшей на солнечном припеке черемухой… Даже кобыла и та стала задремывать от скуки: осела на левую заднюю ногу, прижала одно ухо, прикрыла глаза… Но всему бывает конец, кончилась и пытка ожидания. Держится Иля за кожаную подушку сиденья, задрав ноги на заднюю ось и почти касаясь лбом ружейных стволов на спине отца, поглядывает, как трепещут сверкающие на солнце спицы, как бежит по пыли возле них белая, с подпалинами, Джальма, близко видит загорелую шею и широкий затылок под белым картузом… Солнце стоит высоко и сильно припекает, кожа на дрожках стала горячая, — приятно пахнет нагретой кожей и колесной мазью. Душная, густая пыль облаком встает из-под колес, парусиновый пиджак на плечах отца темнеет… Но вот и проселок — полевой рубеж, длинным узким коридором теряющийся меж стенами высокой серо-зеленой ржи. Отец сдерживает лошадь и закуривает, пуская через плечо клуб душистого дыма… Ах, эти проселки! Весело ехать по глубоким колеям, заросшим муравой, повиликой, какими-то белыми и желтыми цветами на длинных стеблях. Ничего не видно ни впереди, ни по сторонам — только бесконечный, суживающийся вдали пролет меж стенами колосистой гущи да небо, а высоко на небе — жаркое солнце. Синие васильки, лиловый куколь и желтая сурепка цветут во ржи.
Дрожки задевают колосья, растущие кое-где по дороге, и они однообразно клонятся под колесами и выходят из-под них черными, испачканными колесной мазью. Алексей в широкополой шляпе, высоко восседавший на своей тележке, за которой бежал жеребенок мышиного цвета, на длинных, тонких ножках… А не то вдали показывался тарантас, а в тарантасе — загорелый помещик в крылатке, в дворянском картузе, с изумленно выкаченными белками. Увидав соседа, он изумлялся еще более, радостно таращил глаза и разводил руками, меж тем как кучер в плисовой безрукавке и круглой шапочке с павлиньими перьями останавливал тройку. Останавливал лошадь и отец, слезал с дрожек навстречу вылезавшему из тарантаса толстяку — и начинались бесконечные разговоры. Помещик говорит страшно громко, размахивает руками и все кого-то бранит… Потом над чем-то долго, с мучительным наслаждением хохочет, сотрясаясь всем телом… Отец тоже кричит и тоже хохочет. Помещик становится на подножку тарантаса, накренивая его, с трудом усаживается… Но не проходит и минуты, как сзади опять раздается крик: — Сосед! На минуточку! И опять стоянка, опять разговоры… Утомленная, но счастливая своими хлопотами Джальма сидит у колес и жарко дышит, изредка, с коротким стуком, ловя зубами мух. В небе блестят и кудрявятся белые облака, всюду столько света и радости, как бывает лишь в июне, и все неподвижнее становится воздух к полудню.
Два желтых мотылька, как два лепестка розы, беззвучно и однообразно играют над склонившимися в оцепенении колосьями, над цветами и травами, нагретыми зноем. Сладко пахнет васильками. И, щурясь от солнца, Иля в забытьи следит за облаком, похожим на пуделя, которое, медленно тая, плывет по светозарной сини неба, прислушивается, как сипят в траве кузнечики, а над головою на тысячу ладов сонно звенит жалобными дискантами воздушная музыка насекомых, неумолчно воспевающих дали, млеющие в мареве зноя, радость и свет солнца, беспричинную, божественную радость жизни… Наговорившись, отец гонит лошадь шибко, и дрожки прыгают и несутся под изволок, к какому-то широкому логу среди степных косогоров. За этим логом следует подъем на покатую гору, залитую зелеными овсами, а с горы открывается вид на новый, еще более широкий и разлатый лог. Тут были заливные болотистые лужки, и мелкая степная речка, извивавшаяся по ним, делала много широких затонов, густо заросших зелеными щетками куги. Оттого, что горизонт был со всех сторон замкнут этими похожими на ржаные хлебы косогорами, глухо было тут на редкость, но какая милая, своеобразная жизнь, жизнь куличков, бекасов и диких чирков, чувствовалась в тишине и глуши этих мелких затонов! И вдруг дребезжание сразу обрывается. Под горою ветерок спадает. Солнце печет, колеса шуршат в густой, насыщенной водой траве.
Пресно пахнет теплым илом, разогретой кугою; белая как снег рыбалка неожиданно вырывается из кочкарников и сверкает в воздухе острыми крыльями… А вот и болото — серебристо-зеркальные затоны с островками тонколистой осоки… Не спуская с них глаз, отец передает Иле вожжи, осторожно слезает с дрожек и, скинув ружье, торопливо, но бесшумно направляется к ним. Длинные сапоги его тонут в мягких кочкарниках, серебристые пузыри болотного газа остаются в его следах, отпечатывающихся в бархатистой и влажной траве… От солнца и блеска воды светло так, что больно смотреть. И Джальма, быстро оглянувшись, вдруг — бултых в воду и, наслаждаясь прохладой, медленно плывет к затону, к камышам. Из воды видна только ее вытянутая прилизанная голова с опущенными ушами и длинный хвост, который плывет за ней, как чужой, как палка. Потом и голова и хвост заворачивают в камыши, отец входит по колена в воду и тоже скрывается в камышах. Проходит десять, двадцать минут напряженного молчания… Где-то далеко раздается тяжкий, глухой выстрел… Весь встрепенувшись, пристально глядит Иля вперед, но за камышами ничего не видно. В камышах что-то осторожно попискивает и булькает; по широкой луже недалеко от дрожек, извиваясь, проплывает уж; перламутрово-голубые стрекозы с треском распускают длинные стеклянные крылышки, вылетая из горячей травы, а высоко в небе медленно вырастает и вытягивается большое белоснежное облако… Вот оно приняло образ сказочного исполина, а из затона, в котором, углубляя его, ярко светит отражение этого исполина, что-то глухо, угрюмо и жалобно ухнуло… Ухнуло и выжидательно замолчало… — Бычки! Воображение мгновенно создает образ какого-то фантастического существа, одного из тех страшных подводных жителей, что глубоко скрываются в болотах и только изредка высовывают свои лобастые рогатые головы с выпученными глазами на свет Божий. Что, если выглянет такой бычок именно теперь, в этот безмолвный час знойного полдня?
И, косясь на затон, Иля не замечает, что картуз его съехал на затылок, что комары облепили ему потную шею и руки и что ослепительно жаркое солнце бьет прямо в лицо… Вдруг раздается кашель. Иля вздрагивает и мгновенно возвращается к действительности. Отец идет, по пояс мокрый, хлюпает тяжелыми сапогами, налитыми болотной водой. Да ведь это жучки! Водяные жучки! Отец раскраснелся, расстегнул ворот рубахи, лицо у него доброе и оживленное. Подойдя к дрожкам, он бросает Иле убитого чирка, и, мгновенно забыв о бычках, Иля с жадностью ловит его на лету. Чирок еще теплый! Головка с закатившимися глазами, подернутыми белесою пленкой, бессильно падает на радужный зобик, брюшко в запекшейся крови… Но как оно славно пахнет тиной и порохом!
И Джальма вылезает из осоки тоже веселая и удовлетворенная. Глаза безумные, с длинного красного языка льет слюна, белая атласная шерсть вся прилизана, уши висят, ноги в иле, — точно в черных чулках… Мокрые блестящие шины колес снова шуршат по бархатной сочной траве, изредка врезываясь в воду и разбрасывая во все стороны светлые длинные брызги. Лужи, в которых золотыми полосами то там, то здесь резко вспыхивает жаркий солнечный блеск, мелькают перед глазами… Из куги то и дело с жалобными стонами вырываются кулички… Потом мягкий кочкарник сразу обрывается, — дрожки снова трещат по дороге, убегающей в гору… Ах, когда Иля вырастет, он будет самым счастливым человеком в мире! Он поселится на хуторе, будет жить только охотой, будет каждый день чистить кирпичом и промывать свое ружье, будет варить себе кулеш, спать возле порога дома на войлоке, а просыпаться еще в ту пору, когда едва-едва брезжит зелено-серебристый рассвет… Но и теперь чудесно. Дышит Иля чистым полевым ветром, слушает хохлатых жаворонков, распевающих над полями, в облаках, в бесконечном просторе… Степь вокруг, куда ни кинь взор, зеленая, ровная, вольная. И ни души в степи, ни кустика, ни деревца, — только далеко впереди машет, как утопающий руками, чья-то мельница. Должен сказать тебе: ты большой шалун. Когда что-нибудь увлечет тебя, ты не знаешь удержу. Ты часто с раннего утра до поздней ночи не даешь покоя всему дому своим криком и беготней.
Зато я и не знаю ничего трогательнее тебя, когда ты, насладившись своим буйством, притихнешь, побродишь по комнатам и наконец подойдешь и сиротливо прижмешься к моему плечу! Если же дело происходит после ссоры и если я в эту минуту скажу тебе хоть одно ласковое слово, то нельзя выразить, что ты тогда делаешь с моим сердцем! Как порывисто кидаешься ты целовать меня, как крепко обвиваешь руками мою шею, в избытке той беззаветной преданности, той страстной нежности, на которую способно только детство! Но это была слишком крупная ссора. Помнишь ли, что в этот вечер ты даже не решился близко подойти ко мне? Конечно, ты хотел, после всех своих преступлений, показаться особенно деликатным, особенно приличным и кротким мальчиком. Нянька, передавая тебе единственный известный ей признак благовоспитанности, когда-то учила тебя: «Шаркни ножкой! И я понял это — и поспешил ответить так, как будто между нами ничего не произошло, но все-таки очень сдержанно: — Покойной ночи. Но мог ли ты удовлетвориться таким миром?
Да и лукавить ты не горазд еще. Перестрадав свое горе, твое сердце с новой страстью вернулось к той заветной мечте, которая так пленяла тебя весь этот день. И вечером, как только эта мечта опять овладела тобою, ты забыл и свою обиду, и свое самолюбие, и свое твердое решение всю жизнь ненавидеть меня. Ты помолчал, собрал силы и вдруг, торопясь и волнуясь, сказал мне: — Дядечка, прости меня… Я больше не буду… И, пожалуйста, все-таки покажи мне цифры! Можно ли было после этого медлить ответом? А я все-таки помедлил. Я, видишь ли, очень, очень умный дядя… II Ты в этот день проснулся с новой мыслью, с новой мечтой, которая захватила всю твою душу. Только что открылись для тебя еще не изведанные радости: иметь свои собственные книжки с картинками, пенал, цветные карандаши — непременно цветные! И все это сразу в один день, как можно скорее.
Открыв утром глаза, ты тотчас же позвал меня в детскую и засыпал горячими просьбами: как можно скорее выписать тебе детский журнал, купить книг, карандашей, бумаги и немедленно приняться за цифры. Но ты замотал головою. Ну пожа-алуйста! Ты задумался. Ну а цифры? Ведь можно же, — сказал ты, опять поднимая брови, но уже басом, рассудительно, — ведь можно же в царский день показывать цифры? Вот завтра или вечером — покажу. Сказал — завтра. Нет, покажи сейчас!
Сердце тихо говорило мне, что я совершаю в эту минуту великий грех — лишаю тебя счастья, радости… Но тут пришло в голову мудрое правило: вредно, не полагается баловать детей. И я твердо отрезал: — Завтра. Раз сказано — завтра, значит, так и надо сделать. И стал поспешно одеваться. И как только оделся, как только пробормотал вслед за бабушкой: «Отче наш, иже еси на небеси…» — и проглотил чашку молока, — вихрем понесся в зал. А через минуту оттуда уже слышались грохот опрокидываемых стульев и удалые крики… И весь день нельзя было унять тебя. И обедал ты наспех, рассеянно, болтая ногами, и все смотрел на меня блестящими странными глазами. Но радость, смешанная с нетерпением, волновала тебя все больше и больше. И вот, когда мы — бабушка, мама и я — сидели перед вечером за чаем, ты нашел еще один исход своему волнению.
III Ты придумал отличную игру: подпрыгивать, бить изо всей силы ногами в пол и при этом так звонко вскрикивать, что у нас чуть не лопались барабанные перепонки. В ответ на это ты — трах ногами в пол! Но бабушки-то ты уж и совсем не боишься. Трах ногами в пол! Я пожал плечом и сделал вид, что больше не замечаю тебя. Но вот тут-то и начинается история. Я, говорю, сделал вид, что не замечаю тебя. Но сказать ли правду? Я не только не забыл о тебе после твоего дерзкого крика, но весь похолодел от внезапной ненависти к тебе.
И уже должен был употреблять усилия, чтобы делать вид, что не замечаю тебя, и продолжать разыгрывать роль спокойного и рассудительного. Но и этим дело не кончилось. Ты крикнул снова. Крикнул, совершенно позабыв о нас и весь отдавшись тому, что происходило в твоей переполненной жизнью душе, — крикнул таким звонким криком беспричинной, божественной радости, что сам Господь Бог улыбнулся бы при этом крике. Я же в бешенстве вскочил со стула. Какой черт окатил меня в эту минуту целым ушатом злобы? У меня помутилось сознание. И надо было видеть, как дрогнуло, как исказилось на мгновение твое лицо молнией ужаса! И уже без всякой радости, а только для того, чтобы показать, что ты не испугался, криво и жалко ударил в пол каблуками.
А я — я кинулся к тебе, дернул тебя за руку, да так, что ты волчком перевернулся передо мною, крепко и с наслаждением шлепнул тебя и, вытолкнув из комнаты, захлопнул дверь. Вот тебе и цифры! IV От боли, от острого и внезапного оскорбления, так грубо ударившего тебя в сердце в один из самых радостных моментов твоего детства, ты, вылетевши за дверь, закатился таким страшным, таким пронзительным альтом, на какой не способен ни один певец в мире. И надолго, надолго замер… Затем набрал в легкие воздуху еще больше и поднял альт уже до невероятной высоты… Затем паузы между верхней и нижней нотами стали сокращаться, — вопли потекли без умолку. К воплям прибавились рыдания, к рыданиям — крики о помощи. Сознание твое стало проясняться, и ты начал играть, с мучительным наслаждением играть роль умирающего. Ой, мамочка, умираю! Но ты не смолкал. Разговор, конечно, оборвался.
Мне было уже стыдно, и я зажигал папиросу, не поднимая глаз на бабушку. А у бабушки вдруг задрожали губы, брови, и, отвернувшись к окну, она стала быстро, быстро колотить чайной ложкой по столу. Ой, милая моя бабушка! И бабушка едва сидела на месте. Ее сердце рвалось в детскую, но, в угоду мне и маме, она крепилась, смотрела из-под дрожащих бровей на темневшую улицу и быстро стучала ложечкой по столу. Понял тогда и ты, что мы решили не сдаваться, что никто не утолит твоей боли и обиды поцелуями, мольбами о прощении. Да и слёз уже не хватало. Ты до изнеможения упился своими рыданиями, своим детским горем, с которым не сравнится, может быть, ни одно человеческое горе, но прекратить вопли сразу было невозможно, хотя бы из-за одного самолюбия. Ясно было слышно: кричать тебе уже не хочется, голос охрип и срывается, слёз нет.
Но ты все кричал и кричал! Было невмоготу и мне. Хотелось встать с места, распахнуть дверь в детскую и сразу, каким-нибудь одним горячим словом, пресечь твои страдания. Но разве это согласуется с правилами разумного воспитания и с достоинством справедливого, хотя и строгого дяди? Наконец ты затих… V — И мы тотчас помирились? Нет, я таки выдержал характер. Я, по крайней мере, через полчаса после того, как ты затих, заглянул в детскую. И то как? Подошел к дверям, сделал серьезное лицо и растворил их с таким видом, точно у меня было какое-то дело.
А ты в это время уже возвращался мало-помалу к обыденной жизни. Ты сидел на полу, изредка подергивался от глубоких прерывистых вздохов, обычных у детей после долгого плача, и с потемневшим от размазанных слёз личиком забавлялся своими незатейливыми игрушками — пустыми коробочками от спичек, — расставляя их по полу, между раздвинутых ног, в каком-то, только тебе одному известном порядке. Как сжалось мое сердце при виде этих коробочек!
Так она начала позировать то одному, то другому. Сначала её рисовали одетой, а потом она начала позировать и без одежды. Железная шерсть Герой рассказывает, что Железной шерстью звали медведя, который мог согрешить с женщинами. Рассказчик был женат, но его жена просила отпустить её, чтобы могла она в монастырь уйти. Однако страсть взяла верх, и герой не смог совладать с собой. Он взял молодую жену силой, но понял, что она уже не была невинна.
Когда он уснул, его жена убежала в лес и повесилась. Когда её нашли, рядом с ней ходил медведь. Холодная осень Повествователь — девушка. Она рассказывает, как друг отца гостил у них дома. В скором времени отец сказал, что он её жених. А через месяц началась война, и он ушёл на фронт. Свадьбу отложили до весны. Перед отправкой на фронт он заскочил к рассказчице и спросил, забудет ли она его, если он погибнет. Девушка об этом даже и слышать не хотела.
Он сказал ей, чтобы она порадовалась, пожила, а потом пришла к нему. Его убили ровно через месяц, а потом умерли родители героини. Она сначала распродала свои вещи, а потом уехала с мужчиной в Турцию. С ним был племянник с ребёнком и женой. Ребёнка родители отдали рассказчице, а сами просто сбежали. Девочка выросла и уехала, а женщина осталась одна. Она живёт только одной мечтой — поскорее встретиться на том свете со своим женихом. Пароход Саратов Павел Сергеевич приехал к ней, чтобы услышать, что она больше не хочет его видеть. Она приняла решение и хочет вернуться к своему бывшему, который её ждёт и прощает за всё.
Павел Сергеевич грозно сказал, что не отдаст любимую. Потом он просто выстрелил ей в голову. На пароходе «Саратов» его везли вместе с другими арестантами. Ворон Сын смотрел на своего отца и всегда сравнивал его с вороном за привычку всегда носить чёрное. Сын получал образование в столице. Поэтому дома был не так часто. Когда он приехал в очередной раз, то удивился. Вместо старой няньки отец взял в дом молоденькую девушку. Было видно, что отцу нравится девушка.
Он был весел, но потом обратил внимание, что сын и нянька понравились друг другу. Когда отца не было дома, сын поцеловался с ней. Потом они много раз целовались. В итоге отец начал обо всём догадываться и приказал сыну уехать в деревню. Пригрозил, что лишит наследства. Сын сам отказался от наследства и уехал. Через некоторое время сын увидел их с отцом в театре. Она уже стала его женой. Камарг Очень красивая девушка села на одной остановке в поезд.
Когда она вошла, все взгляды сразу же устремились на неё, настолько она была красива. А девушка не обращала на то, что на неё все смотрят. Она преспокойно ела фисташки. Когда красавица вышла на нужной остановке, один пассажир назвал её Камаргом. Сто рупий Рассказчик любил наблюдать за красавицей, с крепким загорелым телом. Он наблюдал, как она лежала и наслаждалась солнцем. Ему казалось, что она просто с другой планеты. Его внимание было замечено. В гостинице к нему подошёл слуга «неземного существа» и назвал сумму — сто рупий.
Месть Герой живёт в пансионе в Каннах и наблюдает за красивой женщиной. Часто он видел, как она просто исчезала. Однажды решил проследить за ней. Увидел, что она пришла в безлюдное место, сбросила с себя одежду и купалась обнажённая, а потом просто легла на камни. Герой не выдержал и подошёл к ней. Они разговорились, и женщина рассказала. Её совсем недавно бросил мужчина. Он просто сбежал. А женщина продала все свои драгоценности, чтобы им было на что жить.
В конце разговора он предложила вместе уехать в Париж. Она не возражала. Качели Они увидели друг друга и сразу понравились. Катались на качелях, разговаривали, смеялись. Он предложил пойти к дедушке за благословением, но она отказалась, сказав: «Будь что будет». Чистый понедельник На лекции юноша увидел девушку, которая ему понравилась. Молодой человек начинает за ней ухаживать, они много времени проводят вместе, к ночи он отправляется домой. Девушку интересует древнерусская архитектура, монастыри. Она говорит, что станет послушницей, а уже на следующий день пьёт шампанское и веселится.
После этого герой впервые остаётся у любимой ночью. И всё-таки девушка решает уйти в монастырь. С горя молодой чедловек начинает пить. Они вновь встречаются через два года, но она уже стала монахиней. Подробный обзор новеллы Чистый понедельник. Часовня Дети пытаются заглянуть в щёлочку старой часовни, разрушенной временем. Они видят старых людей, которые лежат в ящиках. А ещё видят молодого дядю. Он тоже лежит.
Он себя застрелил из-за любви. Весной в Иудее Рассказчик говорил, что стал калекой в Иудее. Там он впервые увидел племянницу шейха Аида, красивую и юную. Она овдовела и жила у своего дяди. Однажды она несла козий сыр, и герой попросил принести сыр ему. Когда он дал девушке не мелкие деньги, а золотую монету, она всё поняла и не сопротивлялась. Герой уже уезжал, когда услышал, что в него стреляют. Первая пуля пролетела мимо, а вторая задела ногу. Ночлег Это было в Испании на самом юге страны.
Марокканец остался на ночлег в одном постоялом дворе. Ему сразу приглянулась девочка, которая оказалась сиротой. Старуха рассказала, что это её племянница. Марокканец со старухой о чём-то разговаривали, а потом, когда он уже ушёл к себе, женщина приказала девочке отнести ему воды. Девочка сказала, что боится этого человека. Но воду понесла. Она хотела уйти, но марокканец её не пускал. Тогда девочка начала кричать. Ей на помощь пришла собака, которая в один момент вырвала горло марокканцу.
Кратко об истории создания сборника рассказов И. Бунина «Тёмные аллеи» Иван Бунин жил далеко за пределами Родины, когда приступил к написанию цикла «Тёмные аллеи». Рассказы писались на протяжении восьми лет, захватив период второй мировой войны. В это время вокруг царствовала разруха, хаос, страх, нищета, холод, голод и смерть. В это время для людей главным в жизни было выжить. И помогали им в этом светлые воспоминания молодости, те времена, когда люди были счастливы. Писатель не стал исключением. Он вспоминал самые приятные моменты молодости, радостные встречи и любовь, которая была в его жизни. Грели душу воспоминания о красоте русской природы.
К этому стоит добавить, что автор уже смог переосмыслить прожитые годы и многое понять, разделив жизнь на главное и второстепенное. Всё это и послужило толчком к написанию произведения. Иван Бунин прочитал стихотворение Н. Огарёва «Обыкновенная повесть» и был впечатлён образом тёмных аллей. Они напомнили автору, что уже ничего не вернётся: ни дворянская усадьба, ни уединение под сенью лип, ни спокойная размеренная жизнь. Для автора тёмные аллеи приобрели особый смысл. Аллея — это жизнь конкретного человека, скрытая от посторонних глаз и не всегда понятная для других. Писатель решил назвать свой цикл рассказов не иначе как «Тёмные аллеи».
10 цитат из писем и дневников Бунина
Книги автора Иван Алексеевич Бунин читать онлайн бесплатно без регистрации полностью. Биография и список книг и произведений (в том числе доступны и электронные книги для онлайн чтения) Иван Алексеевич Бунин на Перу Бунина принадлежит лишь четыре больших произведения: повести «Деревня», «Суходол» и «Митина любовь», а также роман «Жизнь Арсеньева» (после его выхода писателю была присуждена Нобелевская премия). Рассказы Бунина И.А. Основными темами ранних рассказов писателя стали – изображение крестьянства и разоряющегося дворянства. Бунин Ив. Третий класс. Глупец тот, кто воображает, что он имеет полное право и возможность ездить когда ему угодно в этом классе! Бунин как писатель родился из пламени пусть и короткой, мучительной, но яркой любви к Варе Пащенко.
Смотрите также
- Краткое содержание Тёмные аллеи, Бунин читать
- Содержание сборника
- Короткий обзор рассказов в сборнике «Тёмные аллеи»
- Читать книги Иван Бунин онлайн бесплатно полностью