Новости рассказы бунина о любви

рассказ. Взбалмошная студентка по своей инициативе стала любовницей помещика, поселилась у него, вела хозяйство, как жена.

Любовь в понимании Бунина

Любовь в произведениях Бунина. Сочинение № 4815804	У Бунина практически нет любовных хэппи-эндов.
Любовь в творчестве Бунина - анализ произведений писателя	Интересно отметить тот факт, что в рассказах Бунина любовь и брак практически несовместимы: эмоции стремительны и ярки, они возникают и исчезают так же быстро, как всё в природе.
Тема любви в рассказе Бунина «Темные аллеи» - примеры сочинений ~ Проза (Школьная литература)	Почему же Бунин никогда не рассказывает о счастливой любви, соединяющей влюбленных?
О чем бунинские «Темные аллеи»? - Вопросы литературы	Все рассказы этой книги только о любви.
Рассказы И.А. Бунина о любви	Пожалуй, нигде у Бунина не выражено так сильно чувство ностальгии по России, как в его рассказе «Поздний час», вошедшем в книгу «Тёмные аллеи».

ВЕЛИКИЕ ИСТОРИИ ЛЮБВИ. БУНИН И ЕГО ЖЕНЩИНЫ - Статья из Альманаха "Бунинские Озерки" 2019

Игумен Киприан Ященко справедливо отмечает, что «нецеломудренный человек не может в целости воспринять ни другого человека, ни самого себя. Он видит фрагментарно, выхватывает какой-то аспект и абсолютизирует его» [14]. Еще шире и глубже определение, предлагаемое преп. Иоанном Лествичником: «Целомудрие есть всеобъемлющее название всех добродетелей» [13]. Утрата чистоты и добродетелей влечет и утрату целомудрия. Когда для главной героини происходит утрата целомудрия? Это не праздный вопрос, поскольку любому событию, происходящему с человеком, предшествует внутренняя подготовка — в данном случае духовная деградация личности. Из дневника Оли Мещерской мы узнаем о том, при каких обстоятельствах она становится женщиной.

Очевидно, что в этот вечер она пребывает в состоянии прельщения, опьянения, помрачения ума: «Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Однако ее падение происходит не вдруг, но постепенно — она проводит вечер с Алексеем Михайловичем, флиртует с ним, не останавливает его, совершает грех, хотя, казалось бы, и имеет все возможности для того, чтобы остановиться. Это значит, что к встрече с Малютиным внутренний нравственный разлад в ней уже произошел, готовность подвергнуться соблазну уже созрела в этой юной девушке. Классная дама Оли Мещерской подслушала однажды Олин разговор с подругой, в котором Оля делилась с ней своими мыслями по поводу прочитанной ею цитаты из одной старинной книги из папиной библиотеки о том, какая красота должна быть у женщины: она перечисляет соблазнительные детали внешности женщины, а затем подчеркивает: «но главное, знаешь ли что? А ведь оно у меня есть, — ты послушай, как я вздыхаю, — ведь правда, есть? Таким образом, она начала осознавать себя девушкой, женщиной, увлеклась собственной красотой, самолюбованием, захотела быть привлекательной, желанной. Это и есть тот момент, когда ее судьба в духовном плане начинает идти по трагическому пути.

Само название произведения подсказывает духовную проблему главной героини. Она увлекается химерой — «легким дыханием», фантазиями, и, как следствие, совсем «сходит с ума». Сам Бунин в разговоре с Г. Кузнецовой говорил о том, что его «всегда влекло изображение женщины, доведенной до предела своей утробной сущности» [5:469]. Православные богословы сходятся во мнении, что отцом фантазии является дьявол, который «возмечтал и наполнил ум свой образами равенства Богу, ниспал от оного безвидного, безобразного, бесстрастного и простого безвеществия ума в это многовидное, многосоставное и дебелое воображение […] и, таким образом, из Ангела безвидного, безвещественного и бесстрастного сделался диаволом» [19]. Подобным образом дьявол и человека соблазнил к греху, прельстив его фантазией — мечтой стать равными Богу без Бога. Таким образом, жизнь мечтами и фантазией, с одной стороны, является лишь подменой настоящей жизни и ее прожиганием, а с другой — благоприятной почвой для бесовских соблазнов и прилогов.

Тема прилогов греховных помыслов , которая впервые была реализована в классической русской литературе XVIII в. Карамзина «Бедная Лиза», отражена и в описании падения Оли Мещерской. В рассказе можно найти основные стадии развития греха в человеке в личном плане, описанные преподобным Иоанном Лествичником. Первая стадия греха — это прилог: «простое слово, или образ какого-нибудь предмета, вновь являющийся уму и вносимый в сердце» [13]. Этот этап еще не греховен, на нем человек либо увлекается греховным помыслом, либо отказывается от помысла, и дальше грех в человеке не развивается. Вторая стадия — сочетание, которое «есть собеседование с явившимся образом, по страсти или бесстрастно» [13]. Далее происходит так называемое сосложение — «сосложение же есть согласие души с представившимся помыслом, соединенное с услаждением» [13].

На этапе сосложения «воля склоняется к осуществлению греховного помысла, и в душе появляется намерение совершить грех» [16:219]. В тексте рассказа момент созревания решимости совершить грех подчеркивается и неслучайно выбранными словами: «была опять прелестная курсив мой — А. На этом этапе Оля прельщается, происходит сочетание и сосложение с искушением, пленение им. Очень достоверно описано состояние Оли, в котором она совершает падение: «Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!.. И действительно, Оля сама понимает, что в момент падения она разумно не руководит самою собой, поэтому она и не в силах противостоять искушению.

Это состояние в точности описано преп. Иоанном Лествичником в его знаменитом аскетическом труде: «блудный бес гораздо больше всех употребляет это средство [помрачение нашего ума]. Часто помрачив ум, сего владыку, он побуждает и заставляет нас … делать то, что одни только сумасшедшие делают. Когда же … ум истрезвится, тогда мы стыдимся … и самих себя … и ужасаемся о прежнем нашем ослеплении» [13]. Таким образом, все фантазии Оли, ее прельщение внешним миром — это предпосылки для похищения ума и совершения греха. Иной духовный закон, описанный в рассказе, таков — однажды совершенный грех влечет за собой все новые падения: Оля Мещерская не находит в себе сил и желания остановиться. Она «совсем сошла с ума от веселья» [6: 275], она не просто держит в тайне, что стала женщиной, но начинает вести себя расковано, дерзко.

Воле нет покаяния — желания восстановить утраченное целомудрие, личную связь с Богом. Это состояние также является стадией развития греха — появление греховного навыка совершение греха становится характерной чертой этого человека и его перерастание в страсть на этом этапе совершение конкретного греха становится для человека как бы жизненной потребностью. Юная героиня рассказа на странице своего дневника пишет о своей дальнейшей судьбе пророческие слова: «Теперь мне один выход... И этим выходом, и завершением ее падения становится смерть, которая и есть последняя стадия развития греха в человеке: «Смерть же телесная […] наступает, когда человек исчерпал свои личные возможности для духовного роста […]» [16: 234]. Смерть является логическим итогом греха, которому человек не желает или не может противопоставить покаяния, исцеляющего душу и ведущего ее к спасению, воскресению и бессмертию. Таким образом, отвечая на вопрос о том, что стало причинами трагедии Оли Мещерской, можно утверждать, что ее гибель обусловлена увлечением воображаемой жизнью, утратой целомудрия, неумением и нежеланием обратиться к покаянию, все это вкупе с юностью, неопытностью и легкомыслием — и есть то самое «легкое дыхание», которое прельщает и губит. В рассказе «Солнечный удар» также можно найти отражение некоторых важных христианских истин.

Здесь раскрывается тема прельщения, прилогов, которая является сквозной для подавляющего большинства произведений Бунина, посвященных любви: героиня «засмеялась простым прелестным курсив мой — А. В самом начале повествования поручик и молодая женщина прельщаются друг другом, к примеру, очевиден момент сочетания и пленения поручика блудными помыслами в момент, когда он целует руку своей спутницы: «Рука, маленькая и сильная, пахла загаром. И блаженно и страшно замирало сердце при мысли, как, вероятно, крепка и смугла она вся под этим легким холстинковым платьем после целого месяца лежанья под южным солнцем …. Поручик пробормотал курсив мой — А. Важно, что Бунин использует слово «пробормотал» — это свидетельство того, что поручик находится в возбужденном, воспаленном состоянии ума, не способен управлять даже собственной речью. Далее — краткие мгновения такого этапа развития греха в человеке, как борьба на этом этапе человек колеблется : незнакомка спрашивает поручика: «Куда? Впервые в этом диалоге она называет то, что происходит между ними, сумасшествием.

Отдельная причина, способствующая совершению блудных грехов, — опьянение. Священник Павел Гумеров пишет о том, что «блудная страсть... Уместно вспомнить слова апостола Павла: «Не упивайтесь вином, от которого бывает распутство» Еф. Знакомство поручика и незнакомки к моменту начала рассказа длится три часа, рассказ начинается с того, что они выходят из ярко и горячо освещенной столовой на палубу корабля, и героиня признается: «Я, кажется, пьяна…» [6:334]. Флирт, вольности приводят людей к опьянению нравственному, вино — к опьянению телесному, а итогом этого становится легкое прельщение греховными помыслами. Что произошло между героями в духовном плане? Прелюбодеяние в духовном отношении представляет собой кражу.

Героиня и ее муж, имеющие к тому же маленькую дочь, в духовном плане являют собой целое, одну плоть. Поступок поручика и незнакомки губит эту духовную общность. Поручик крадет чужое счастье, чужую целостность, чужое единство. Кроме того, как в браке соединение полов влечет их единство, так и в блуде происходит то же самое: «Или не знаете, что совокупляющийся с блудницей становится одно тело с ней? Таким образом, то, что происходит между героями — это не любовь, а напротив, преступление против любви, незаконная любовь, — татьба. Люди, совершая блуд или прелюбодеяние, образуют некое греховное единство плоти. После расставания с незнакомкой это порочное единство снова разрушено, часть отторгнута от целого, поэтому страдания поручика объяснимы и, более того, закономерны.

Это воплощение духовного закона — что посеешь, то и пожнешь: посеешь целомудренную любовь — обретешь благо, посеешь страсть — обретешь страдание. Отношение поручика к незнакомке эгоистично: любовь истинная воплощается в желании блага в первую очередь для возлюбленного, поручик же любит не саму незнакомку — он мечтает о собственном счастье с ней: ему приходит помысел о готовности к смерти ради встречи с ней, о том, что жизнь его навеки во власти незнакомки, но это вовсе не любовь, а мучительное упоение собственным влечением и утраченной возможностью обладания объектом вожделения. Поручик, совершая беззаконие, уподобляется первому земному преступнику — Каину. Как Каин, совершивший братоубийство, не находит успокоения на земле, так и поручик, после того, что с ним произошло, ощущает полную отчужденность от мира — вокруг жизнь идет своим чередом — счастливая, полная, во всем окружающем «безмерное счастье, великая радость … , а вместе с тем сердце просто разрывалось на части» [6:337]. Таким образом, герои «Солнечного удара» расплачиваются за свое краткое незаконное «счастье» быть вместе, но решение героини оборвать это порочное падение в определенном смысле является спасительным для обоих, в противном случае их жизни, семья незнакомки — все могло бы быть разрушено. Помимо уже названных религиозно-нравственных идей о целомудрии, прельщении, жизни фантазиями, прилогах и стадиях развития греха в человеке, губительных последствиях совершения греха и в частности, блуда, в повести «Митина любовь» можно выделить иные специфические христианские идеи. В повести внимание рассказчика сосредоточено на молодом человеке — Мите и его отношении к возлюбленной — Кате.

Стёпа 5 октября 1938 опубл. Затем — сумерки, постоялый двор купца Алисова молодого и бездетного и какой-то человек, остановившийся возле этого постоялого двора и на крыльце счищающий кнутовищем грязь с высоких сапог. Все остальное как-то само собой сложилось — неожиданно». Бунин говорит, что ему хотелось как-то кончить «это неожиданное страшное и блаженное событие в полудетской жизни… милой, жалкой девочки, столь чудесно и тоже совсем неожиданно выдуманной, но чувствовал, что непременно надо кончить как-то хорошо, пронзительно, — и вдруг, не думая, посчастливилось кончить именно так». Муза 17 октября 1938 опубл. Бунин писал: «Верстах в трех от нашей усадьбы, в сельце Озерки, в Елецком уезде, при большой дороге в Елец, было имение, принадлежавшее когда-то моей матери, потом помещику Логофету, а в моей юности его нищему сыну, пьянице, рыжему, тощему. Я изредка бывал у него, был однажды лунным зимним вечером, в доме, освещенном только луною, почему-то, — это всегда бывает неизвестно почему, — вспоминал иногда какой-то момент этого вечера и все хотел что-то присочинить к нему, вставить его в какой-то рассказ, который все не выдумывался.

Жизнь художника на даче, подмосковные дни и ночи там — некоторое подобие гораздо более поэтическое действительности того недолгого времени, когда я гостил на даче писателя Телешова». Поздний час 19 октября 1938 опубл. Сюжет рассказа основан на воспоминании Бунина о встречах с В. Пащенко в городе Ельце. Отдельные подробности сюжета совпадают с фактами биографии Бунина. Этот рассказ Бунин считал одним из лучших в книге «Темные аллеи» из числа тех, что были написаны до мая 1940 года; он писал: «Перечитал свои рассказы для новой книги. Часть II Руся 27 сентября 1940 опубл.

Красавица 28 сентября 1940 опубл. Первоначальное заглавие — «Мамин сундук». Дурочка 28 сентября 1940 опубл. Первоначальное заглавие — «По улице мостовой». Антигона 2 октября 1940 опубл. Смарагд 3 октября 1940 опубл. Гость 3 октября 1940 опубл.

В рукописи рассказ озаглавлен «Паша» — по имени героини, которая в окончательной редакции текста именуется Сашей. В рукописи есть слова, исключенные потом автором из текста, — Адам Адамыч говорит: «А, да ты телом хоть куда! Даже розовая, нечто, знаешь, от фламандской школы» — и т. В окончательной редакции рассказа он называет ее «фламандской Евой». Прототипом Адама Адамыча является Б. Шелихов, редактор газеты «Орловский вестник», в которой в молодости сотрудничал Бунин.

А то право, неудобно, как то так любопытствовать. Поэтому он сказал, что хочет посмотреть и, может быть, купить библиотеку. Чувство, которое испытывал помещик к своей избраннице, было настолько сильным, что он не мог представить свою жизнь без нее. Подымается тема как бы невозможности браков между помещиками и крепостными, что добавляет драматизму, преступности, и даже запретности этой любви. Но, однако же, Крылов наш русский Лафонтен, прижил себе дочку — наследницу от своей кухарки. И что! Смысловая вершина рассказа — крохотная книжечка: «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым». Которую наш герой смог купить не взирая на сопротивление наследника и владельца. Содержание книжки описывается одним абзацем.

Сначала все идет хорошо, чувства крепки и надежны, но впоследствии они же приведет главного героя к гибели. Бунин писал не только о взаимной любви двух молодых людей, но в некоторых его произведениях можно встретить и любовный треугольник: «Кавказ» и «Прекраснейшая солнца». Счастье одних неизбежно приносит душевную боль и разочарование для третьего. Особую роль любовь сыграла в его великом произведении, написанном в военные годы «Тёмные аллеи». В нем она отображена как великое счастье, несмотря на то, что в конце завершается трагедией. Любовь двух людей, встретивших друг друга уже в зрелом возрасте, показана в рассказе «Солнечный удар». Именно в этот жизненный период им так необходимо было испытать это истинное чувство. Любовь поручика и зрелой женщины была заранее обречена и не могла соединить их на всю жизнь. Но после расставания она оставила в их сердце сладкую горечь приятных воспоминаний. Во всех своих рассказах Бунин воспевает любовь, ее разность и противоречия. Если есть любовь, человек становится безгранично сиен, проявляется истинная красота его внутреннего мира, ценности по отношению к любимому человеку. Любовь в понимании Бунина — это истинное, самоотверженное, чистое чувство, даже если после внезапной вспышки и влечения может привести к трагедии и глубокому разочарованию. Чувство любви в этом цикле рассказов занимает главное место. Здесь показана любовь страстная и истинная, но не всегда взаимная и счастливая. Автор считает, что любовь многогранна и имеет множество проявлений. Так и в рассказе «Темные аллеи» показаны различные стороны этого сильного чувства. Мы видим историю двух людей, когда-то любивших друг друга. Надежда и Николай встречаются после многих лет разлуки и вспоминают былые времена. В лице Надежды показана преданная и сильная любовь, хранящаяся в сердце всю жизнь. Все тридцать лет после расставания с Николаем она не переставала любить его и берегла свое чувство. Надежда никогда не была замужем, никогда никого больше не любила в своей жизни так, как Николая. Это показывает, как сильна ее привязанность к бывшему возлюбленному и как чиста ее любовь.

ВЕЛИКИЕ ИСТОРИИ ЛЮБВИ. БУНИН И ЕГО ЖЕНЩИНЫ - Статья из Альманаха "Бунинские Озерки" 2019

Рассказы Бунина о любви: список, анализ, краткое содержание. Особенности рассказов Бунина о любви	и это связывает его с произведениями о футлярах страха и собственнических инстинктов.
Иван Бунин: «Время моей любви, несчастной, обманутой…»	Ведущая подкаста Аглая Набатникова разбирает со своими гостями романтическую прозу Ивана Бунина.

Тема любви в творчестве Бунина - сочинение

Затем идёт «изъяснение языка цветов», и опять кое-что отмечено. А на чистой страничке в самом конце мелко, бисерно написано тем же пером четверостишие. Молодой человек с деланной усмешкой объясняет: «Это они сами сочинили... Реклама Через полчаса Ивлев с облегчением прощается с ним. Из всех книг он за большие деньги покупает только эту книжечку.

На обратном пути кучер рассказывает, что молодой Хвощинский живёт с женой дьякона, но Ивлев не слушает. Он думает о Лушке, о её ожерелье, которое оставило в нём сложное чувство, подобное испытанному им в одном итальянском городке при взгляде на реликвии святой. И внукам, правнукам покажут сию Грамматику Любви». Пересказала Юлия Песковая.

Нашли ошибку? Пожалуйста, отредактируйте этот пересказ в Народном Брифли. Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте?

Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу?

Но вот уже нельзя больше откладывать: или теперь, или никогда. Надо пользоваться единственным и последним случаем, благо час поздний и никто не встретит меня. И я пошел по мосту через реку, далеко видя все вокруг в месячном свете июльской ночи. Мост был такой знакомый, прежний, точно я его видел вчера: грубо-древний, горбатый и как будто даже не каменный, а какой-то окаменевший от времени до вечной несокрушимости, — гимназистом я думал, что он был еще при Батые. Однако о древности города говорят только кое-какие следы городских стен на обрыве под собором да этот мост.

Все прочее старо, провинциально, не более. Одно было странно, одно указывало, что все-таки кое-что изменилось на свете с тех пор, когда я был мальчиком, юношей: прежде река была не судоходная, а теперь ее, верно, углубили, расчистили; месяц был слева от меня, довольно далеко над рекой, и в его зыбком свете и в мерцающем, дрожащем блеске воды белел колесный пароход, который казался пустым, — так молчалив он был, — хотя все его иллюминаторы были освещены, похожи на неподвижные золотые глаза и все отражались в воде струистыми золотыми столбами: пароход точно на них и стоял. Это было и в Ярославле, и в Суэцком канале, и на Ниле. В Париже ночи сырые, темные, розовеет мглистое зарево на непроглядном небе, Сена течет под мостами черной смолой, но под ними тоже висят струистые столбы отражений от фонарей на мостах, только они трехцветные: белое, синее, красное — русские национальные флаги. Тут на мосту фонарей нет, и он сухой и пыльный. А впереди, на взгорье, темнеет садами город, над садами торчит пожарная каланча.

Боже мой, какое это было несказанное счастье! Это во время ночного пожара я впервые поцеловал твою руку и ты сжала в ответ мою — я тебе никогда не забуду этого тайного согласия. Вся улица чернела от народа в зловещем, необычном озарении. Я был у вас в гостях, когда вдруг забил набат и все бросились к окнам, а потом за калитку. Горело далеко, за рекой, но страшно жарко, жадно, спешно. Там густо валили черно-багровым руном клубы дыма, высоко вырывались из них кумачные полотнища пламени, поблизости от нас они, дрожа, медно отсвечивали в куполе Михаила-архангела.

И в тесноте, в толпе, среди тревожного, то жалостливого, то радостного говора отовсюду сбежавшегося простонародья, я слышал запах твоих девичьих волос, шеи, холстинкового платья — и вот вдруг решился, взял, замирая, твою руку… За мостом я поднялся на взгорье, пошел в город мощеной дорогой. В городе не было нигде ни единого огня, ни одной живой души. Все было немо и просторно, спокойно и печально — печалью русской степной ночи, спящего степного города. Одни сады чуть слышно, осторожно трепетали листвой от ровного тока слабого июльского ветра, который тянул откуда-то с полей, ласково дул на меня. Я шел — большой месяц тоже шел, катясь и сквозя в черноте ветвей зеркальным кругом; широкие улицы лежали в тени — только в домах направо, до которых тень не достигала, освещены были белые стены и траурным глянцем переливались черные стекла; а я шел в тени, ступал по пятнистому тротуару, — он сквозисто устлан был черными шелковыми кружевами. У нее было такое вечернее платье, очень нарядное, длинное и стройное.

Оно необыкновенно шло к ее тонкому стану и черным молодым глазам. Она в нем была таинственна и оскорбительно не обращала на меня внимания. Где это было? В гостях у кого? Цель моя состояла в том, чтобы побывать на Старой улице. И я мог пройти туда другим, ближним путем.

Но я оттого свернул в эти просторные улицы в садах, что хотел взглянуть на гимназию. И, дойдя до нее, опять подивился: и тут все осталось таким, как полвека назад; каменная ограда, каменный двор, большое каменное здание во дворе — все также казенно, скучно, как было когда-то, при мне. Я помедлил у ворот, хотел вызвать в себе грусть, жалость воспоминаний — и не мог: да, входил в эти ворота сперва стриженный под гребенку первоклассник в новеньком синем картузе с серебряными пальмочками над козырьком и в новой шинельке с серебряными пуговицами, потом худой юноша в серой куртке и в щегольских панталонах со штрипками; но разве это я? Старая улица показалась мне только немного уже, чем казалась прежде. Все прочее было неизменно. Ухабистая мостовая, ни одного деревца, по обе стороны запыленные купеческие дома, тротуары тоже ухабистые, такие, что лучше идти срединой улицы, в полном месячном свете… И ночь была почти такая же, как та.

Только та была в конце августа, когда весь город пахнет яблоками, которые горами лежат на базарах, и так тепла, что наслаждением было идти в одной косоворотке, подпоясанной кавказским ремешком… Можно ли помнить эту ночь где-то там, будто бы в небе? Я все-таки не решился дойти до вашего дома. И он, верно, не изменился, но тем страшнее увидать его. Какие-то чужие, новые люди живут в нем теперь. Твой отец, твоя мать, твой брат — все пережили тебя, молодую, но в свой срок тоже умерли. Да и у меня все умерли; и не только родные, но и многие, многие, с кем я, в дружбе или приятельстве, начинал жизнь, давно ли начинали и они, уверенные, что ей и конца не будет, а все началось, протекло и завершилось на моих глазах, — так быстро и на моих глазах!

И я сел на тумбу возле какого-то купеческого дома, неприступного за своими замками и воротами, и стал думать, какой она была в те далекие, наши с ней времена: просто убранные темные волосы, ясный взгляд, легкий загар юного лица, легкое летнее платье, под которым непорочность, крепость и свобода молодого тела… Это было начало нашей любви, время еще ничем не омраченного счастья, близости, доверчивости, восторженной нежности, радости… Есть нечто совсем особое в теплых и светлых ночах русских уездных городов в конце лета. Какой мир, какое благополучие! Бродит по ночному веселому городу старик с колотушкой, но только для собственного удовольствия: нечего стеречь, спите спокойно, добрые люди, вас стережет божье благоволение, это высокое сияющее небо, на которое беззаботно поглядывает старик, бродя по нагретой за день мостовой и только изредка, для забавы, запуская колотушкой плясовую трель. И вот в такую ночь, в тот поздний час, когда в городе не спал только он один, ты ждала меня в вашем уже подсохшем к осени саду, и я тайком проскользнул в него: тихо отворил калитку, заранее отпертую тобой, тихо и быстро пробежал по двору и за сараем в глубине двора вошел в пестрый сумрак сада, где слабо белело вдали, на скамье под яблонями, твое платье, и, быстро подойдя, с радостным испугом встретил блеск твоих ждущих глаз. И мы сидели, сидели в каком-то недоумении счастья. Одной рукой я обнимал тебя, слыша биение твоего сердца, в другой держал твою руку, чувствуя через нее всю тебя.

И было уже так поздно, что даже и колотушки не было слышно, — лег где-нибудь на скамье и задремал с трубкой в зубах старик, греясь в месячном свете. Когда я глядел вправо, я видел, как высоко и безгрешно сияет над двором месяц и рыбьим блеском блестит крыша дома. Когда глядел влево, видел заросшую сухими травами дорожку, пропадавшую под другими травами, а за ними низко выглядывавшую из-за какого-то другого сада одинокую зеленую звезду, теплившуюся бесстрастно и вместе с тем выжидательно, что-то беззвучно говорившую. Но и двор и звезду я видел только мельком — одно было в мире: легкий сумрак и лучистое мерцание твоих глаз в сумраке. А потом ты проводила меня до калитки, и я сказал: — Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне на земле. Я вышел на середину светлой улицы и пошел на свое подворье.

Обернувшись, видел, что все еще белеет в калитке. Теперь, поднявшись с тумбы, я пошел назад тем же путем, каким пришел. Нет, у меня была, кроме Старой улицы, и другая цель, в которой мне было страшно признаться себе, но исполнение которой, я знал, было неминуемо. И я пошел — взглянуть и уйти уже навсегда. Дорога была опять знакома. Все прямо, потом влево, по базару, а с базара — по Монастырской — к выезду из города.

Базар — как бы другой город в городе. Очень пахучие ряды. В Обжорном ряду, под навесами над длинными столами и скамьями, сумрачно. В Скобяном висит на цепи над срединой прохода икона большеглазого Спаса в ржавом окладе. В Мучном по утрам всегда бегали, клевали по мостовой целой стаей голуби. Идешь в гимназию — сколько их!

И все толстые, с радужными зобами — клюют и бегут, женственно, щёпотко виляясь, покачиваясь, однообразно подергивая головками, будто не замечая тебя: взлетают, свистя крыльями, только тогда, когда чуть не наступишь на какого-нибудь из них. А ночью тут быстро и озабоченно носились крупные темные крысы, гадкие и страшные. Монастырская улица — пролет в поля и дорога: одним из города домой, в деревню, другим — в город мертвых. Дует с полей по Монастырской ветерок, и несут навстречу ему на полотенцах открытый гроб, покачивается рисовое лицо с пестрым венчиком на лбу, над закрытыми выпуклыми веками. Так несли и ее. На выезде, слева от шоссе, монастырь времен царя Алексея Михайловича, крепостные, всегда закрытые ворота и крепостные стены, из-за которых блестят золоченые репы собора.

Дальше, совсем в поле, очень пространный квадрат других стен, но невысоких: в них заключена целая роща, разбитая пересекающимися долгими проспектами, по сторонам которых, под старыми вязами, липами и березами, все усеяно разнообразными крестами и памятниками. Тут ворота были раскрыты настежь, и я увидел главный проспект, ровный, бесконечный. Я несмело снял шляпу и вошел. Как поздно и как немо! Месяц стоял за деревьями уже низко, но все вокруг, насколько хватал глаз, было еще ясно видно. Все пространство этой рощи мертвых, крестов и памятников ее узорно пестрело в прозрачной тени.

Ветер стих к предрассветному часу — светлые и темные пятна, все пестрившие под деревьями, спали. В дали рощи, из-за кладбищенской церкви, вдруг что-то мелькнуло и с бешеной быстротой, темным клубком понеслось на меня — я, вне себя, шарахнулся в сторону, вся голова у меня сразу оледенела и стянулась, сердце рванулось и замерло… Что это было? Пронеслось и скрылось. Но сердце в груди так и осталось стоять. И так, с остановившимся сердцем, неся его в себе, как тяжкую чашу, я двинулся дальше. Я знал, куда надо идти, я шел все прямо по проспекту — и в самом конце его, уже в нескольких шагах от задней стены, остановился: передо мной, на ровном месте, среди сухих трав, одиноко лежал удлиненный и довольно узкий камень, возглавием к стене.

Из-за стены же дивным самоцветом глядела невысокая зеленая звезда, лучистая, как та, прежняя, но немая, неподвижная. В поезде, к опущенному окну вагона первого класса, подошли господин и дама. Через рельсы переходил кондуктор с красным фонарем в висящей руке, и дама спросила: — Послушайте. Почему мы стоим? Кондуктор ответил, что опаздывает встречный курьерский. На станции было темно и печально.

Давно наступили сумерки, но на западе, за станцией, за чернеющими лесистыми полями, все еще мертвенно светила долгая летняя московская заря. В окно сыро пахло болотом. В тишине слышен был откуда-то равномерный и как будто тоже сырой скрип дергача. Он облокотился на окно, она на его плечо. Скучная местность. Мелкий лес, сороки, комары и стрекозы.

Вида нигде никакого. В усадьбе любоваться горизонтом можно было только с мезонина. Дом, конечно, в русском дачном стиле и очень запущенный, — хозяева были люди обедневшие, — за домом некоторое подобие сада, за садом не то озеро, не то болото, заросшее кугой и кувшинками, и неизбежная плоскодонка возле топкого берега. Только девица была совсем не скучающая. Катал я ее все больше по ночам, и выходило даже поэтично. На западе небо всю ночь зеленоватое, прозрачное, и там, на горизонте, вот как сейчас, все что-то тлеет и тлеет… Весло нашлось только одно и то вроде лопаты, и я греб им, как дикарь, — то направо, то налево.

На противоположном берегу было темно от мелкого леса, но за ним всю ночь стоял этот странный полусвет. И везде невообразимая тишина — только комары ноют и стрекозы летают. Никогда не думал, что они летают по ночам, — оказалось, что зачем-то летают. Прямо страшно. Зашумел наконец встречный поезд, налетел с грохотом и ветром, слившись в одну золотую полосу освещенных окон, и пронесся мимо. Вагон тотчас тронулся.

Проводник вошел в купе, осветил его и стал готовить постели. Настоящий роман? Ты почему-то никогда не рассказывал мне о ней. Какая она была? Носила желтый ситцевый сарафан и крестьянские чуньки на босу ногу, плетенные из какой-то разноцветной шерсти. Не во что одеться, ну и сарафан.

Кроме того, она была художница, училась в Строгановском училище живописи. Да она и сама была живописна, даже иконописна. Длинная черная коса на спине, смуглое лицо с маленькими темными родинками, узкий правильный нос, черные глаза, черные брови… Волосы, сухие и жесткие, слегка курчавились. Все это, при желтом сарафане и белых кисейных рукавах сорочки, выделялось очень красиво. Лодыжки и начало ступни в чуньках — все сухое, с выступающими под тонкой смуглой кожей костями. У меня на курсах такая подруга была.

Истеричка, должно быть. Тем более что лицом была похожа на мать, а мать родом какая-то княжна с восточной кровью, страдала чем-то вроде черной меланхолии. Выходила только к столу. Выйдет, сядет и молчит, покашливает, не поднимая глаз, и все перекладывает то нож, то вилку. Если же вдруг заговорит, то так неожиданно и громко, что вздрогнешь. Прост и мил был только их мальчик, которого я репетировал.

Проводник вышел из купе, сказал, что постели готовы, и пожелал покойной ночи. Он помолчал и сухо ответил: — Вероятно, и ей так казалось. Но пойдем спать. Я ужасно устал за день. Только даром заинтересовал. Ну, расскажи хоть в двух словах, чем и как ваш роман кончился.

Что вчера было важным, теперь не имеет смысла. Видимо, эта встреча стала единственным существенным событием. Любовь осветила всю их серую жизнь. По Бунину, любовь — это искусство.

Но не каждый поэт, поэтому не каждому судьба дарит ее. Об этом говорится в рассказе «Грамматика любви». Ивлеву, главному герою рассказа, хочется узнать, что же за человек был недавно умерший помещик Хвощинский, про странности в поведении которого он слышал еще в детстве. Этот вопрос приводит героя в имение Хвощинского.

Он убедился в том, что судьба подарила этому человеку любовь. И пусть любовь эта была странная, непонятная, она превратила самую обыденную жизнь в «житие». Хвощинский свято хранил долгие годы, до самой смерти, все, что напоминало ему о любимой. Внимание Ивлева привлекла маленькая книжечка, которая называлась «Грамматика любви, или Искусство любить и быть взаимно любимым».

Как сообщил сын помещика, эта книжечка всегда была с отцом, он что-то в ней подчеркивал, записывал. А в сыне помещика и Лушки Ивлев увидел неискренность, жадность, возможность расстаться с книгой за хорошие деньги. Одни от любви сходят с ума, а другие просто живут. Бунин показывает, что любовь — это великая ценность.

Любовь в рассказах Бунина драматична, она приходит внезапно, ослепляет человека и действует на него, как солнечный удар. Человеку, узнавшему любовь, открываются новые, неизвестные ранее чувства. Сочинение 2 Ни один поэт или прозаик не прошли мимо темы любви. Да и произведения о любви всегда были популярны у читателя.

В них во все времена искали и ищут сейчас то, чего порой не находят в обыденной жизни. Особый вклад в развитии темы любви среди писателей внес И. Именно эту тему можно назвать основной во всем творчестве писателя. Она волновала его, теребила душу.

Бунин смело и тактично коснулся потаённых связей полов и открыл читателю ранее запретную для обсуждения сторону любви — облеченную плотью. Он был своего рода ее первооткрывателем в литературе. Персонажи бунинского «Солнечного удара» познали восторг, утрату веры и перерождение телесной страсти в духовную. Автор постарался использовать все многообразие языковых форм, чтоб как можно точнее передать эмоции героев.

Обостренное мироощущение Бунина меняется в связи с его эмиграции в 20-х годах.

В статье-послесловии к «Темным аллеям» А. Саакянц определила жанр цикла как «энциклопедию любви», по аналогии с «энциклопедией русской жизни» Белинского [Саакянц 1988: 585]. С темой любви связал «Темные аллеи» и Ю. Мальцев, самый обстоятельный исследователь бунинского творчества. Незадолго до Саакянц он тоже назвал цикл «энциклопедией любви» [Мальцев 1994: 332] 2. Но, очевидно, чувствуя некоторую ущербность всеобъемлющего определения, Мальцев усекает его множеством предикаций, находя в книге, наряду с любовью возвышенной и продажной, любовь-жалость, -дружбу, -опьянение, -функцию, -игру, -вражду, -отчаяние, -колдовство, -самозабвение, -покровительство и т.

Так в научном, а затем и в обыденном сознании появилась своего рода аксиома: «Темные аллеи» — книга о любви. Такому пониманию способствовал сам Бунин, который писал, что «все рассказы этой книги только о любви, о ее «темных» и чаще всего очень мрачных и жестоких аллеях» [Бабореко 1988: 609]. Бунин сузил тему, а косвенно и значение своей «лучшей» книги. Все то, что автор обобщенно-условно назвал любовью, есть лишь часть поверхностного плана содержания его рассказов, и этот план не обладал бы эстетической ценностью, если бы не было другого плана, не столь очевидного, внутреннего. Налицо прием сопряжения явного и сущего, бытового и бытийного. Этот прием, апробированный классиками-предшественниками, стал особенно востребованным в бунинскую эпоху, в годы активной модернизации искусства. При этом одни рассказы, такие, например, как «Руся», «Генрих», «Натали», «Холодная осень», больше связаны именно с темой любви; другие, включая самые известные, «Темные аллеи» и «Чистый понедельник», с темой любви связаны явно меньше, третьи — с этой темой совсем не связаны.

Важно отметить, что «лишних» рассказов в сборнике нет — все функциональны, все «работают» на целостность цикла. Сомнения относительно заявленной темы возникают уже при формальном обзоре отдельных фабул. Сборник состоит из сорока произведений, композиции шести из них выстраиваются вокруг грубых изнасилований, восьми — вокруг случайных соитий, адюльтеров. Похотливый тип в «Степе» насилует девочку-подростка, в «Дурочке» — еще и умственно отсталую девочку-подростка… А вот рассказ «Мадрид». Прочитавший его оценит желчь авторской иронии в заглавии. Взрослый господин «снял» на Тверской улице семнадцатилетнюю жрицу любви. Торговать собой эта еще вчера деревенская девушка Поля стала по воле драматических обстоятельств.

По-бунински тонко передана трогательная наивность, по сути — чистота этой жалкой труженицы панели. Господин сочувствует девушке, обещает ей найти приличное место работы, но сочувствие не мешает ему использовать несчастную. Судьба другой такой Поли представлена в рассказе «Второй кофейник», и здесь тем же тонким бунинским пером описана та же обескураживающая женская прямота, незлобивость, покорность, доверчивость. Именно в этих описаниях видится смысловой узел названных рассказов, и ни тому, ни другому рассказу не место на полке сочинений о любви. Показательно, что вышеназванные рассказы исследователи либо лишь вскользь упоминают, либо не упоминают вовсе, как, например, А. Причины понятны: они «мешают» назвать «Темные аллеи» книгой о любви. Мешают, но без них цикл не полон.

Поруганность человеческого достоинства передана в них с потрясающей убедительностью.

От первой любви до «брака втроём». Четыре женщины в жизни Ивана Бунина

Умерла в 1910 — в почтенном возрасте. В романе «Жизнь Арсеньева» есть знаменитое признание автора: «С матерью связана самая горькая любовь всей моей жизни». Бунин не говорил так ни об одной из женщин. Он был очень влюбчив и влюблялся часто, особенно в молодые годы. Потом описывал состояние любви в записных книжках и в прозе. Итак, по Бунину, Варвара Пащенко — первая или долгая любовь, это Лика. Анна Цакни — солнечный удар, первая жена, женщина, родившая ему сына.

Екатерина Лопатина — о которой почему-то все забывают — это вымышленная влюбленность, томление. Из сострадания сделал ей предложение руки, но не сердца. Вера Николаевна Муромцева — вторая жена, любимая женщина, грамматика любви, прошлое. Галина Кузнецова — страсть, последняя любовь, физическая любовь почти в 60. Среди этих значимых женщин были и другие. Будучи 15-летним гимназистом, он влюбился сразу и подряд в нескольких особ женского пола.

В кузину Веру Аркадьевну Петину, племянницу матери: она ввела его в круг провинциальной богемы, Ваню очень любила и баловала; в Настасью Карловну Гольдман, падчерицу Отто Карловича Туббе и невесту брата Евгения; в младшую сестру Настасьи Дуню, в гувернерку Эмилию Фехтер. Это были первые всплески души, зовы плоти с предсказуемым финалом. Бунин не без юмора описывал позже свой страшный пророческий сон, где эти прелестницы несли к могиле его гроб. В возрасте возмужавшего юноши он отмечает повышенный интерес к своей персоне уже более взрослых женщин. Мачеха Анны Цакни, которая, как пишет Бунин, до неприличия была в него влюблена, а после до неприличия возненавидела. В Орле издательница Надежда Алексеевна Семенова очаровала своей женственностью.

В Харькове Бунин бывал у жены писателя-народника Нефедова, на которую смотрел восторженными глазами: Елизавета Евграфовна — необъяснимое очарование — когда-то топилась из-за несчастной любви. И, наконец, младшая родная сестра Маша: «Умница, талантливая и вполне сумасшедшая». В свои 19 лет он к ней испытал, как мне кажется, чисто литературное чувство влюбленности. Я для нее был не только поэт, а чем-то вроде божества. Когда ей было 16 лет, был даже слегка влюблен в нее, как Гете, как Шатобриан, как Байрон, в свою сестру в светлой романтической традиции». На мой взгляд, здесь не романтические традиции, а просто узкий круг общения.

С другой стороны — его родовое чувство сопричастности ко всему, что связано с семьей и родственниками. Он пишет: «Повышенная впечатлительность, унаследованная мной не только от отца, матери, но и от духов, прадедов, тех весьма и весьма своеобразных людей, из которых когда-то состояло русское просвещенное общество…» Бунин очень гордился своей родословной, отмечая, между прочим, что в их роду были поэты и писатели. Это сочувствие, со-переживание передавалось другим… Однажды в поезде он встретился с одним своим поклонником и стал подробно тому рассказывать, как сильно у него болит рука. И этот поклонник просто физически почувствовал боль в своей руке. Но чувство красоты — почти эстетическое — Бунин впервые воспринял не от возлюбленных и даже не от природы, а именно от матери. Вот его воспоминания о собственном младенчестве: «Довольно живо вижу одно, нечто красивое: я прячусь за портьеру в дверях гостиной и тайком смотрю на нашу мать на диване, а в кресле перед ней на военного: мать очень красива, в шелковом с приподнятым расходящимся в стороны воротником платье с небольшим декольте на груди…» Современники рисуют несколько иной портрет Людмилы Александровны.

Это женщина суровая, религиозная, никто не видел ее улыбающейся. Она была культурнее мужа. До заболевания астмой отличалась хорошим здоровьем. Ей ничего не стоило таскать детей до 14 лет из бани на руках. Между старшими сыновьями и Ваней было еще четверо детей. Все умерли в младенчестве.

Позже всех умерла сестренка Саша, всеобщая любимица. Астмой заболела сначала Маша. Машу она натирала какой-то экзотической мазью. И сама заразилась. Мать очень любила Ваню и выделяла его из всех детей. Когда у него умер сын Коля, он скрыл это от матери, боясь, что она очень расстроится.

Еще и потому, что у братьев не было детей, и мать боялась, что прервется род Буниных. Умерла мать Бунина в тихую летнюю ночь. На отпевании, похоронах и поминках были все дети, кроме Вани. Она сама просила не звать его, зная, что он очень боялся ее смерти. Он говорил, что жизнь господь Бог дает, а отнимает всякая гадина. Мать благословила его родовой иконой, которая потом всегда была при нем.

Горькая любовь к матери завершилась покаянием: «В далекой родной земле, одинокая, навеки всем миром забытая. Да покоится она в мире, да будет вовеки благословенно ее бесценное имя». Когда читаешь эти строки, думаешь о судьбе матери, понимаешь, как много нужно положить на алтарь, чтобы твои дети вышли в жизнь, приобрели успех. Мы идем дальше и начинаем разговор о самой главной любви в жизни Ивана Алексеевича. Вера Муромцева-Бунина. Дом на пересечении Гранатного переулка и улицы Спиридоновка.

О Вере Николаевне можно говорить много. Поэтому мы попробуем подойти к этой личности через слова, которые ей посвятили знаменитые люди эпохи. Вера Николаевна Муромцева-Бунина в письме Д. Муромцеву 22 января 1935 года писала: «Для Яна нет больше человека, чем я, и ни один человек меня ему никогда не заменит. Это он говорит всегда и мне, и нашим друзьям без меня. Кроме того, то нетленное в наших чувствах, что и есть самое важное, остается при нас.

В моей же любви никто не сомневается. И он это знает и очень держится за это. Мраморное лицо, выточенное, огромные синие глаза. Нельзя было мимо пройти, не залюбовавшись. Первая красавица во всей гимназии», — вспоминала известная художница Наталья Гончарова. Случилось, что на каторгу ей не пришлось идти, но, конечно, она не побоялась бы разделить судьбу Волконской и Трубецкой, даже, может быть, предпочла бы это — Грассу и рю Жак Оффенбах», — утверждал знавший ее по эмиграции писатель и критик Василий Яновский.

Вера Муромцева стала второй женой писателя, посвятила ему всю свою жизнь, прожив с ним 46 лет. И вот здесь я бы попросила Марию Викторовну прокомментировать. Здесь наблюдается некая закономерность. Вера Николаевна не была музой писателя. Его музы к нему приходили и оставляли его, а Вера Николаевна была с ним до конца, пережив писателя на 8 лет. Мне кажется, что Вера Муромцева явила собой то, что в русской ментальности, в русском литературном сознании существует как понятие «жена писателя».

Это миссия, это судьба. Вы знаете, как осуждают Наталью Гончарову за то, что она не понимала Пушкина, что она посмела выйти замуж за Ланского, что она всю жизнь не носила траур. В русском сознании жена писателя должна нести все бремя этого поприща. Ей предначертано всегда быть рядом, прощать, содействовать, а после кончины великого спутника жизни писать мемуары. Мы знаем очень много таких примеров. Надежда Мандельштам хотя бы… - Софья Андреевна возглас из зала.

А вот Вера Муромцева идеально исполнила эту роль. Ее любовь к Яну представляется какой-то просто невообразимой. Конечно, ей было за что его любить. Но она любила его безоговорочно. Она не просто его прощала, она принимала все, что он ни делал. Она выполняла роль матери, сестры, подруги, делала то, что ему было абсолютно необходимо.

Но сам Бунин больше всего любил в жизни не женщин, а творчество. Он был писателем того идеального варианта, который по 8 раз переписывал текст. Когда я читаю первый вариант «Господина из Сан-Франциско», я не понимаю, что там переписывать. Надо сказать, что он так работал со словом, как никто не работал. Ну, может, Лев Николаевич Толстой, ну и поэты, конечно. Однако вернемся к Муромцевой.

Рассмотрим этот тип красоты. Судя по отзывам, всем она нравилась. Для Бунина же ее внешность была абсолютно неприемлема. Почитайте рассказ «Руся» из цикла «Темные аллеи». Там точно прописано, что должно быть у женщины. Тонкая щиколотка, смуглая кожа… — Идеал бунинской красоты в «Легком дыхании».

Это Оля Мещерская возглас из зала. Да, женский образ у Бунина никогда не бывает дорисован до конца, он всегда немножечко не завершен. Это эскиз, недоговоренность, полутон. И портрет Оли Мещерской вряд ли полон. Бунин намекает, создает фон устами своей героини: «кипящие смолой! Легкое дыхание — это само собой, это вообще женственность.

Кстати, Цакни — единственная, кто соответствовал своею смуглостью, темпераментом его идеалу. Поэтому там такая страсть была. Но посмотрите на Муромцеву, она ведь напоминает статую, скорее, античную богиню, Венеру. Другое дело, что в старости она перестала за собой следить, носила бесформенные платья. Галина Кузнецова — опять совсем другой тип. Хорошенькая, круглолицая, в кудряшках, но там уже верх взяло очарование молодости и восхищение с ее стороны.

Вера же Николаевна всегда была рядом, создавала ему необходимые условия. И с 1906 года для Бунина начинается благодатный период. И Бунин становится Буниным во многом благодаря ей.

В лице Надежды показана преданная и сильная любовь, хранящаяся в сердце всю жизнь. Все тридцать лет после расставания с Николаем она не переставала любить его и берегла свое чувство. Надежда никогда не была замужем, никогда никого больше не любила в своей жизни так, как Николая.

Это показывает, как сильна ее привязанность к бывшему возлюбленному и как чиста ее любовь. Она так и говорит Николаю: «Молодость у всякого проходит, а любовь — другое дело». Для нее это чувство прочное и долговечное. Николай же считает, что любовь не вечна, что она проходит, как и все в нашей жизни. В молодости, скорее всего, свое чувство к Надежде он считал несерьезным, мимолетным увлечением «История пошлая, обыкновенная». Поэтому он и был инициатором их разлуки.

Николай говорит Надежде, что любил свою жену, но она его предала. И вряд ли он до сих пор любит ее. Но зато мы видим, как вспыхивают его чувства при встрече с Надеждой. Все-таки его любовь оказалась не настолько утрачена, как он предполагал. Автор также затрагивает тему родительской любви, Николай не любит сына, потому что тот не оправдал его надежд: «Сына обожал, — пока рос…», «а вышел негодяй, мот, наглец, без сердца, без чести, без совести…». Здесь показано, что любовь может быть не только между мужчиной и женщиной.

Еще одно проявление любви, затронутое в рассказе — любовь безответная. Несмотря на страсть Николая, его жена оказалась предательницей и изменила ему. Так и чувство Надежды к Николаю также оставалось безответным многие годы. По мнению автора, любовь имеет множество лиц и проявлений. Она может быть страстной и короткой, может быть долгой и безответной, серьёзной и несерьёзной. Какой бы она ни была, она никогда не заканчивается долгим союзом, поскольку любовь ценна именно своей мимолётностью.

Она появляется в жизни человека, чтобы оставить навсегда в ней яркий след.

Ну, поехали! И через минуту исчез». Днем Саша упоенно рыдает, а ночью: «Забыв погасить лампочку, она крепко спала за своей перегородкой — как легла не раздеваясь, так и заснула, в сладкой надежде, что Адам Адамыч завтра опять придет, что она увидит его страшные глаза и что, Бог даст, господ опять не будет дома». Простой, по видимости, этюд ускользает от однозначной интерпретации. Страшный Адам Адамыч — обаятелен. В оскорбленной Саше вдруг пробуждается женщина, которая, кажется, влюбляется в своего насильника это еще один подступ к загадке женской «утробности». Социальные и этические аспекты, на которых обычно строится подобный сюжет, у Бунина приглушены. Авторская позиция оказывается где-то посередине — между морализмом и ригоризмом позднего Толстого «Воскресение», «Крейцерова соната», «Дьявол» и эстетством, смакованием запретного у модернистов.

Следующая жанровая форма в «Темных аллеях» может быть обозначена как сцена по аналогии с распространенной в конце XIX века повествовательной «сценкой». Их в сборнике четырнадцать, в том числе заглавные «Темные аллеи», «Степа», «Визитные карточки», «Барышня Клара», «Качели». Объем сцены — от двух до семи страниц самый частый — четыре-пять. Она, как правило, строится на одном эпизоде, описанном повествователем или разыгранном в диалоге. Выходы за пределы узкого, точечного, локального пространства-времени лаконичны — экспозиционны или итоговы. В отличие от этюдов, в сценах дается не просто контур отношений персонажей, но и некая диалектика. Здесь более развернуты и объемны предметный фон, ландшафт, бытовая фактура. Самым длинным и сложным жанром в книге оказывается повествовательный рассказ, собственно рассказ. Их в «Темных аллеях» двенадцать, почти столько же, сколько сцен.

Начинаясь с четырех страниц «Кавказ» , он обычно занимает восемь-десять «Руся», «Зойка и Валерия», «В Париже», «Генрих» , а в максимуме вырастает до двадцати пяти «Натали». В повествовательном рассказе круг героев, как правило, не расширяется, но у них появляется история, фабула строится на чередовании эпизодов. Иногда, как в «Натали», рассказ превращается в почти романное изображение всей человеческой жизни с неизменным финалом такие рассказы-романы любил Чехов. Их фабульным ядром, «сюжетным геном» оказывается мотив встречи. Встреча его и ее — часто даже не «поединок роковой», а мгновенное притяжение полюсов, вспышка страсти, солнечный удар. Иногда ток идет лишь с одной — мужской — стороны. Причем во многих случаях красота как таковая, возраст, психологическая близость или социальные различия никакой роли не играют, «запах женщины» оказывается важнее таких малозначащих деталей. Проезжий купец, едва ступив на порог, овладевает симпатизирующей ему пятнадцатилетней девчонкой «Степа». Эта сцена — вариант «Гостя», перенесенный из городской квартиры в хронотоп «темных аллей»: постоялый двор, гроза, ночь, вместо упоминаемого в «Госте» портрета Бетховена, «непреклонно-грозный взгляд» угодника со стены.

И сам персонаж не обаятелен, как Адам Адамыч, а мелок, самодоволен, труслив, лжив. Обещая на днях явиться к отцу Степы с предложением о женитьбе, он в тот же день бежит в Кисловодск. Рассказ «Таня» — еще одна история с тем же «сюжетным геном». Она — шестнадцатилетняя горничная у родственницы в усадьбе. Он — студент, который «тратил себя особенно безрассудно, жизнь вел скитальческую, имел много случайных любовных встреч и связей — и как к случайной отнесся и к связи с ней…». Но то, что начинается как банальная интрижка барчука с горничной, превращается в полноценный роман, еще один солнечный удар — со слезами, ревностью, надеждами, обещаниями. Он нашел ее мокрые от радостных слез губы и, остановив лошадь, долго не мог оторваться от них. Потом, как слепой, не видя ни зги в тумане и мраке, вышел из шарабана, бросил чуйку на землю и потянул ее к себе за рукав. Все сразу поняв, она тотчас соскочила к нему и, с быстрой заботливостью подняв весь свой заветный наряд, новое платье и юбку, ощупью легла на чуйку, навеки отдавая ему не только все свое тело, теперь уже полную собственность его, но и всю свою душу».

В «Натали» другой студент а в сущности тот же самый — мужской персонаж-протагонист бунинской книги удивляется и ужасается: «за что так наказал меня Бог, за что дал сразу две любви, такие разные и такие страстные, такую мучительную красоту обожания Натали и такое телесное упоение Соней». Красота обожания и телесное упоение можно было бы сказать и наоборот: упоение красотой и телесное обожание оказываются разными словами бунинской грамматики любви, то соединенными в одном сюжете, то существующими изолированно, автономно. Парадоксальность их сочетания на стилистическом уровне подчеркивает оксюморон — сквозной троп книги: заунывный, безнадежно-счастливый вопль; она радостно плакала «Кавказ» , ужас, восторг и внезапность того, что случилось; благословляющая рука и непреклонно-грозный взгляд «Степа» , недоумение счастья «Поздний час» , нестерпимое счастье «Руся» , веселая ненависть «Антигона» , восторг ее развратности «Визитные карточки» , самая тайная и блаженно-смертная близость «Таня» , самое прекрасное мое воспоминание и мой самый тяжкий грех «Галя Ганская» , сладкая привычка изнурительно-страстных свиданий; разорвали мне сердце скорбью, счастьем и потребностью любви; ужас восторга; восторг своей любви и погибели «Натали , порочный праздник «Месть» , все та же мука и все то же счастье «Чистый понедельник». В «Барышне Кларе» эта сцена — драматическое развитие этюда «Сто рупий» горячий грузин, покупая дорогую проститутку «Ну что ж, поскучаем вместе. Если хотите, поедем ко мне, шампанское и у меня найдется. А потом поужинаем где-нибудь на Островах. Только берегитесь, все это будет стоить вам не дешево» , даже не может дождаться естественного развития событий: любовная игра превращается в страшную драку и кончается убийством. В «Зойке и Валерии» ситуация перевернута. Хитроумная и опытная женщина с «окровавленными пальцами» будто бы от вишен заманивает простодушного студента Жоржа еще одного студента «в темноту аллеи, будто что-то таившей в своей мрачной неподвижности» символика заглавия тут выходит на поверхность.

Он оглушен своим «падением», ее последующим поведением «Тотчас вслед за последней минутой она резко и гадливо оттолкнула его и осталась лежать, как была, только опустила поднятые и раскинутые колени и уронила руки вдоль тела» и мчится на велосипеде навстречу «грохочущему и слепящему огнями паровозу». Кстати, другая героиня этого рассказа, четырнадцатилетняя Зойка, кажется наброском набоковской нимфетки. В сцене «Качели» — никакой темноты, телесности, исступления и упоения. Она закрыла глаза, клонясь к нему опущенной головой. Он обнял ее плечи с мягкими косами, поднял ее лицо. У Бунина бытовые подробности, в отличие, например, от Чехова с его «осетриной с душком», не противопоставлены отношениям персонажей, а аккомпанируют им. Первая звезда, молодой месяц, зеленое небо, запах росы, запах из кухни, — верно, опять мои любимые битки в сметане! Вопреки распространенным упрекам в «натуралистической пряности», объясняемой «эротическими мечтаниями старости» А. Твардовский , никакого избытка эротизма в «Темных аллеях» нет.

Все прямое и пряное описание женских прельстительностей ограничивается приведенными в начале фрагментами да еще двумя-тремя. В большинстве случаев Бунин либо не находит удовлетворяющих его «других слов» некоторые написанные в эпоху «Темных аллей» тексты так и остались в архиве , либо сознательно отказывается от них, ограничиваясь вполне привычным, знакомым по литературе XIX века пропуском кульминации эротической сцены. Она нежно, едва касаясь, целовала его в края губ. Он, с помутившейся головой, кинул ее на корму. Магнетически-эротичными бунинские тексты делает не обилие «пряных» описаний, а сосредоточенность на теме и ее рассредоточенность по всей книге. Воспринимая «Темные аллеи» как единственное свидетельство об исчезнувшем мире, можно было бы сказать либо: ничего другого для героев в этом мире нет, либо: все остальное здесь совершенно не важно. Кажется, все эти трактиры, усадьбы, постоялые дворы, гостиничные номера, купе поездов и каюты пароходов существуют лишь для того, чтобы с помутившейся головой пережить солнечный удар и потом всю жизнь об этом вспоминать. В событие встречи втягиваются, приобретая поэтический смысл бытовые детали те же битки и запах кухни. В «Чистом понедельнике» религия, искусство, весь с необычайной щедростью изображенный московский культурный быт лекция Андрея Белого, концерт Шаляпина, капустник Художественного театра, поездка в Новодевичий монастырь и прогулка по Кремлю оказываются лишь фоном для эксцентрического поступка героини — внезапного разрыва неопределенно-любовных отношений и ухода в монастырь «И вот только в каких-нибудь северных монастырях осталась теперь эта Русь».

То же в «Генрихе» «Генрих» — журналистский псевдоним героини рассказа , где декорацией очередной любовной истории становится вся Европа. Москва, Варшава, Вена, Монте-Карло, Венеция цветными картинками мелькают за окном вагона, тогда как герой живет совсем другим. На ходу объясняя, почему она не телеграфировала, почему не приехала вчера, я бы, кажется, умер от счастья! Я сказал бы ей, что никогда в жизни, никого на свете так не любил, как ее, что Бог многое мне простит за такую любовь, простит даже Надю, — возьми меня всего, всего, Генрих!

У супругов даже состоялось бурное выяснение отношений, после которого Бунин уехал в Париж. Но разводиться с женой писатель не собирался, он не хотел лишаться налаженного быта, да и за годы жизни жена стала ему родным человеком. Как это? Это все равно что любить свою руку или ногу...

В свою очередь Вера не могла уйти от своего обожаемого гения. И ничего не могу с этим поделать», — отвечала она на расспросы знакомых. Галина тоже страдала, ожидая очередного свидания с любимым, не зная, придет он в этот раз или нет. Кончилось все тем, что Бунин поставил жену перед фактом: Галина будет жить с ними в качестве секретаря, ученицы и приемной дочери. Вере ничего не оставалось, кроме как согласиться и закрыть глаза на отношения «учителя» и «ученицы». Бунин и Кузнецова. Настолько жертвенной была ее любовь, что она согласилась терпеть рядом присутствие пассии мужа. Сначала отношения между женщинами были сильно напряжены.

Вера Николаевна считала Галину избалованной юной девочкой, очень капризной и неприспособленной к быту. Галину, в свою очередь, раздражало то, что законная жена её кумира никогда не перечила ему, во всём подчинялась и со всем соглашалась. Галине тоже приходилось несладко, но она пыталась поддерживать хрупкое равновесие в доме, надеясь на то, что со временем Бунин все же сделает выбор в ее пользу. Эта не совсем типичная история отношений затянулась на пятнадцать лет. Что творилось на душе у всех участников «любовного треугольника» все эти годы, остается только догадываться. В своих дневниках все трое делают осторожные записи, ни одного лишнего слова. Впрочем, иногда, нет-нет да и промелькнут какие-то странные подробности «совместной жизни». Например, Вера в записях жаловалась на бедность, говорила о том, что у нее всего две рубашки и она часто ходит «в Галиных вещах».

У Галины же в «Грасском дневнике» периодически прорывается сдерживаемое недовольство: «приходится считаться с характером И. Но всё-таки Муромцева-Бунина окончательно свыклась со своим двойственным, не поддающимся логике положением. Она приняла Галину как мать, очень полюбила её, и Галина, долгое время насторожённо относившаяся к жене писателя, вскоре ответила Вере Николаевне тем же. Время стёрло раздражение и насторожённость. Их примирила сама жизнь: двух счастливых женщин, деливших друг с другом одного любимого мужчину, и двух несчастных женщин, которые не могли обладать своим гением полностью. Они подружились. Как отмечают многие исследователи личной жизни русского классика, отношения между Буниным и Кузнецовой были лишь платоническими, а все домыслы о бурной интимной жизни — не что иное, как отсвет накала душевных страстей. Со временем «треугольник» превратился в «квадрат».

На вилле поселился литератор Леонид Зуров, которого Вера принялась усиленно опекать. Опека вылилась в преданную влюбленность Зурова в Веру, о чем Бунин, само собой, знал. Обстановка в доме накалилась до предела. Если первое время Галина словно была заколдована Буниным, то напряженные годы в «любовном треугольнике» помогают ей сбросить эти чары. Она, наконец, осмеливается признаться самой себе в том, что Бунин никогда не уйдет от жены. С этого момента она начала думать о будущем: «Нельзя же, правда, жить так без самостоятельности, как бы в "полудетях"». Жить на положении то ли секретаря, то ли ученицы, ловить на себе косые взгляды, преданно смотреть в глаза гению, отказываясь от собственных амбиций, — нет, не об этом она мечтала! В отличие от Веры Галина более решительна.

К тому же она поняла, что ей больше не нравится вести затворническую жизнь, на которой настаивал Бунин. Такой образ жизни подпитывал писателя, но полностью лишал сил саму Галину. А тут еще подоспела Нобелевская премия, получать которую Бунин отправился вместе с обеими «женами». Наверное, именно в тот момент Галина осознала, как грустно оставаться в тени великого писателя.

Смысл рассказа «Грамматика любви» Бунина

В статье рассматривается изображение любви в знаменитом цикле рассказов «Темные аллеи» Ивана Бунина на примере некоторых произведений из цикла: «Грамматика любви», «Мадрид». Инфоурок › Литература ›Презентации›Презентация "Рассказы Бунина о любви". Особенность многочисленных бунинских рассказов о любви в том, что любовь двух героев по каким-то причинам не может больше продолжаться.

Содержание сборника

• Содержание курса
• Анализ «Тёмные аллеи» Бунин
• Содержание курса
• Своеобразный взгляд на любовь

Рассказы Бунина о любви

Пожалуй, нигде у Бунина не выражено так сильно чувство ностальгии по России, как в его рассказе «Поздний час», вошедшем в книгу «Тёмные аллеи». Рассказы Бунина о любви – это не только прекрасные истории о страсти и романтике, но и глубокие психологические и философские размышления о человеческих отношениях. Автор И.А. Бунин Сборник рассказов о любви «Тёмные аллеи» полностью для бесплатного чтения. Читать произведение полный текст книги бесплатно и без регистрации на сайте Classica Online. Одним из наиболее ярких рассказов Бунина о любви можно назвать «Солнечный удар». Бунин сходил с ума, потому что ему был нанесен удар, по силе сопоставимый с новостью о Нобелевской премии, но только с обратным знаком: сразу после большой удачи пришло такое же большое несчастье, и он не мог не думать об этом как о мести судьбы.

Рассказы Бунина о любви

Неутоленная любовь Ивана Бунина	Бунин переживал предательство отчаянно, к этому времени относят его цикл рассказов о любви «Темные аллеи».
Иван Бунин: «Время моей любви, несчастной, обманутой…»	Наиболее распространенную трактовку рассказа формулирует М. В. Михайлова: «Трактовка Буниным темы любви связана с его представлением об Эросе как могучей стихийной силе — основной форме проявления космической жизни.
«Свет незакатный»: Бунин о любви. |	Почему же Бунин никогда не рассказывает о счастливой любви, соединяющей влюбленных?
«Свет незакатный»: Бунин о любви. |	рассказ. Взбалмошная студентка по своей инициативе стала любовницей помещика, поселилась у него, вела хозяйство, как жена.
Алина ЧЕУЗОВА. ЛЮБОВЬ КАК НАПРЯЖЕНИЕ ДУХОВНЫХ СИЛ. Комментарий к рассказу Бунина «Кавказ»	Почему в рассказах Бунина любовь и брак практически несовместимы, объяснила заслуженная артистка КР Галина Кетова.

И.А. Бунин и его рассказы о любви

Пожалуй, нигде у Бунина не выражено так сильно чувство ностальгии по России, как в его рассказе «Поздний час», вошедшем в книгу «Тёмные аллеи». Рассказы о любви«Как дико, страшно все будничное, обычное, когда сердце поражено этим страшным «солнечным» ударом, слишком большой. Слово “любовь” в рассказе употребляется тогда, когда Бунин описывает чувства героя с помощью несобственно прямой речи.

Список рассказов Бунина о любви

• Любовь в произведениях Бунина.
• Любовь в произведениях Бунина. Сочинение № 4815804
• Философия любви в рассказах И.А.Бунина (11 класс)
• О чем бунинские «Темные аллеи»? - Вопросы литературы
• Неутоленная любовь Ивана Бунина
• Любовь в произведениях Бунина.

Похожие новости: