Генеральный директор История Новости Пресс-служба Редакция Закупки Курсы Вакансии. Максим Кононенко. В Санкт-Петербурге задержали 53-летнего российского актера, подозреваемого в убийстве и расчленении трансгендера из Таджикистана. Как писала «НГК», Ивана Кононенко обвиняют в разбойном нападении в начале мая на дом бывшего вице-губернатора Краснодарского края Мурата Ахеджака и убийстве его матери. выпускница актерского факультета МаГК им. Глинки (мастерская Григория Козлова), работает актрисой драматического театра им. Пушкина с 2013 года. 29 декабря 2023, 14:24 • Новости дня. Кононенко: Мочить Филиппа Киркорова – это давняя традиция.
«Да, я чокнутая!» Что хотела сказать, улетая на Марс, магнитогорская актриса
Космонавты «Роскосмоса» Олег Кононенко и Николай Чуб закрыли люк модуля «Поиск» на Международной космической станции и завершили выход в открытый космос, следует из. Сергей Кононенко. Премьеры. Родился в Санкт-Петербурге 6 февраля 1981 года. актер, все фильмы с участием (полный список), возраст, дата рождения, дата смерти, знак зодиака, фото, биография.
Иван Кононенко
- Космонавты О. Кононенко и Н. Чуб посетили спектакль в театре МХТ им. Чехова | РИА Новости Медиабанк
- Сергей Кононенко
- Роман с Кондулайнен и отказ от брака: как живет Олег Каменщиков, русский Ален Делон
- Вадим Кононенко - The Cast Agency
- Содержание
- Космонавты О. Кононенко и Н. Чуб посетили спектакль в театре МХТ им. Чехова | РИА Новости Медиабанк
Обломки украинского беспилотника упали на дом журналиста Максима Кононенко в Новой Москве
Провожать в последний путь артиста пришли несколько десятков человек. О похоронах рассказал «СтарХиту» друг и коллега Роман Жилкин. Последние годы жизни актера были непростыми. Он страдал от безднежья, несмотря на то что его регулярно приглашали сниматься в сериалах. Артист даже устроился подрабатывать курьером.
В настоящий момент адвокаты Кононенко — И. Минаков и А. Липеев — пытаются разыскать своего подзащитного. Они предполагают, что Кононенко могли вывезти в соседний Ставропольский край. Со слов Гилевой, ее сын Иван Кононенко пропал ровно через неделю после того, как она позвонила в Следственный комитет РФ, чтобы записаться на личный прием к Александру Бастрыкину.
Спокойная и размеренная жизнь в мгновенье превратилась в триллер. Ольга рассказала о том, как проходил их день до момента задержания. По ее словам, в этот день ничего не предвещало беды. Они вместе с мужем приехали в Краснодар на перевязку, так как днем ранее ее мужу сделали операцию по удалению кисты.
Так было и 15 числа. После перевязки мы вернулись домой станица Медведовская, Тимашевского района - прим. Когда Ольга и Иван уже припарковали свой автомобиль у банка, действия начали разворачиваться, как в американских фильмах, когда полиция задерживает особо опасных преступников. Ольга рассказала, что слышала как сзади подъехала машина и люди начали что-то кричать.
После этого я помню все фрагментами и слышу только крики: «Руки на капот», «Опусти голову». Я подошла к какой-то машине, мне сказали положить руки на капот, а я еще тогда подумала, что капот какой-то грязный, даже не хотелось руки на него класть. В этот момент мой муж лежал на земле, ему заламывали руки. После частичного обыска Ольгу отвели в машину к сотрудникам правоохранительных органов.
К сожалению, в авто ей также ничего не объяснили, сославшись на то, что это тайна следствия. Единственное ей сказали, что все будет хорошо. Со слов Ольги Кононенко, сотрудники полиции привели двух несовершеннолетних понятых. Женщина уверена, что это были не просто прохожие, а парни от полиции.
Два понятых отпрашивались у сотрудников полиции по своим дела, на что правоохранители сказали: «Куда ты их отпускаешь?
Такое ощущение, как будто дали высказаться, и все — пошла волна. Но я занимаюсь этой профессией не потому, что я женщина и должна что-то сказать. Это призвание. Как ты убеждаешь мужчин в том, что имеешь право на голос? Я хитрю. Хитрость — она ближе к мудрости, чем все остальное, что у нас завалялось. То есть хитрость все-таки женщине помогает. Ну и конечно, еще момент, когда ты уже сделал что-то. Например, «Я худею» — нас было шесть продюсеров, в нас поверили инвесторы, государство, поддержало министерство культуры.
Это прецедент, когда независимые продюсеры сделали кассовое кино 2 млн зрителей! И, честно признаться, теперь проблем с деньгами нет, у меня много предложений по финансированию. Вот, например, «Троица» состоялась, потому что после «Я худею» было доверие. Почему после успешного «Я худею» ты взялась за куда более камерную «Троицу»? Мне просто понравилась идея. Мне нравится Ян Гэ как художник. В этом сегменте, в этой нише, оно совсем ни на что не похоже. А ты открыта к предложениям? Молодые кинематографисты, например, или режиссер могут тебе написать?
Сергей Никоненко
О его смерти узнали на съемочной площадке. Он был очень ответственный, но на съемку не пришел. Вся съемочная группа стала ему звонить, но он трубку не брал — он был уже мертв», — рассказал друг. Ранее «Петербургский дневник» писал о причинах смерти Андрея Бабенко.
Подробнее читайте здесь.
Единственное, главный режиссер упомянул в беседе, что решение о продлении контрактов принимает не он, а директор. Олег Марковкин утверждает, что предпосылок к такой развязке и конфликтов он не замечал. Но в спектакле, где он участвует, вводили запасной состав. Он спрашивал, значит ли это, что его могут уволить. Ему отвечали, что запасной состав вводится для всех.
Непродление контракта с Олегом Марковкиным вызвало широкий резонанс. Коллеги и зрители создали петицию с просьбой восстановить его в должности. Союз театральных деятелей Смоленска написал обращение к директору камерного театра с просьбой озвучить причины прекращения сотрудничества с талантливым артистом.
Кононенко считает замену Галкина на Цискаридзе в известном шоу неподходящей Эля Иванцова20. Журналист Максим Кононенко довольно откровенно высказался на этот счет в интервью для газеты «Взгляд». Поэтому мне трудно судить. Но если оценивать вербальные сценические возможности Максима Галкина и Николая Цискаридзе, то я боюсь, что сравнение будет не в пользу Николая Цискаридзе», — отметил блогер.
Однажды там стала назревать очень опасная ситуация, и он тогда предложил всем строить вышку для купания, и все объединились на почве работы. Он отмечал это как какую-то важную победу в жизни.
Чита — это место, куда массово ссылали в 1950-е. Лиза Кешишева: Тогда он встретился с людьми, которые имели прямое отношение к террору? Татьяна Кононенко: Да, там были и те, кого сослали в 1930-е. Кто-то там уже оседал. Там все было пропитано этим. А Иркутск? Все пропитано зоной. Я думаю, что отсюда возникает его выражение «театр у колючей проволоки». У Юры было одновременно трагическое восприятие всего этого, сочетавшееся с не то, что ироническим… Лиза Кешишева: Как будто снегом запорошенным.
Татьяна Кононенко: Да, и он, к слову, очень любил снег рисовать. Лиза Кешишева: И за патиной этого то ли снега, то ли тумана — какой-то дымки, у него непрестанно возникает лик измученного человека, погруженного в глубокую задумчивость, и взгляд у этого человека всегда сосредоточен, обращен к чему-то очень конкретному, о чем зритель может только догадываться. Татьяна Кононенко: Это оттуда. Просто они жили в этом. От этого никуда не уйдешь. Это совсем другая Россия, но такая реальная. Он потом говорил, что лагерь на самом деле выплеснулся, он уже везде. Я выросла в очень оптимистичное время и не до конца могла понять его. Юра говорил, что зона проникает в жизнь, она просто не так очевидна.
Анна Кононенко: Но при этом у него была к этому даже какая-то нежность. Даже к нарам. Я помню, как он построил в Новосибирске нары и с восторгом мне их показывал. Татьяна Кононенко: Мы купили квартиру в Академгородке, когда он уже стал болеть и ему казалось, что если он вернется в свои места, ему может стать лучше. Квартира была совершенно пустая. Он сделал из досок двухъярусные нары. Анна Кононенко: Для него это не было трагедией, он с этим жил. Понятно, что он от этого страдал, но как-то с этим уживался. Даже эти мешочки.
Татьяна Кононенко: Кисеты. Молодежь вообще сейчас не знает этих слов. Это мешочек, где может быть табак или что-нибудь другое. Он часто это использовал, потому что в них есть загадка — там ведь может быть что угодно. Лиза Кешишева: У меня возникает ощущение, что эти реалии у него не предстают как что-то трагическое, а представляют некую данность. Данность, из которой почему-то нельзя выбраться, и она себя воспроизводит раз за разом. Татьяна Кононенко: Что, в принципе, мы и наблюдаем. И он говорил «вот увидите». Хотя в театре у него нет буквально лагерной темы.
Там плач всегда присутствует, но это не густой мрак. Там есть что-то еще. Ощущение мира у него трагическое, но он старался это преобразовывать. Каждый день он стремился уравновесить его, сбалансировать себя с этим миром через творчество. Лиза Кешишева: Кем были его родители? Татьяна Кононенко: Мама — Надежда Саввишна, ее отец стоил участок дальневосточной дороги, и семья была привязана к тем местам. Отец Юры, Илья Абрамович, был военным журналистом. Надежда Саввишна была очень деятельной натурой, поэтому когда она ослепла и стала полностью зависеть от мужа, безумно ревновавшего ее вплоть до 90 лет, жизнь для нее стала очень трудной. Потом, в 2003 году, когда обострилась ситуация вокруг Ирака, она сказала: «если американцы начнут войну, я больше жить не хочу».
Она была в совершенно идеальной форме, война началась 19-го марта, и с того дня она перестала есть, только чуть-чуть пила. Она морила себя очень долго и умерла 3-го мая. Ей было 95. Мы приехали в середине апреля, и она всех успокаивала, будучи в полном сознании. Для нее это было что-то чрезвычайно неправильное. Отец держался долго и умер через шесть лет после нее. Он был моложе нее. Лиза Кешишева: Все, что сегодня может помочь узнать Юрия Ильича и почувствовать его, наводит на одну очень ясную мысль — он был человеком настоящим, человеком с абсолютным слухом на подлинное и ложное. А время, в котором он жил, — предельно искусственное.
Если это действительно так, насколько проявлен был для него конфликт со средой? Татьяна Кононенко: Абсурд жизни был настолько очевиден, что принять его было невозможно. Но назвать его диссидентом я не могу. Он был отдельным человеком в стороне. Как театр — около, так и он. Наверное, он даже немного побаивался, был аккуратен в смысле политических акций. Лиза Кешишева: Мне рассказывали, что один из уроков, воспринятых им от Акимова, заключался в том, что работы должны быть маленькими, чтобы в случае чего их можно было быстро взять под мышку и уйти. Татьяна Кононенко: У него долго не было своего дома, и поэтому работы тоже должны были быть небольшими. Он старался, чтобы и вещей было немного.
Был готов ко всему. Когда мы получили первую нашу комнату, то новоселье и счастье, связанное с ним, длились у нас лет пять. Он долго не мог поверить, что у него есть своя территория. Возвращаясь к разговору о жизни в стране, надо сказать, что при очевидном отсутствии здравого смысла во всем, что в ней происходит, у Юры было еще очень сильное ощущение, как все должно на самом деле быть. Это не касалось политического устройства. Дело даже не в неправильности советской жизни, а в бытийности: где настоящее, а где ненастоящее. Меня в нем привлекло вот это цельное «как должно быть», какой-то прямой контакт с миром. Советское было легко счистить, а он умел чувствовать зерно, глубокое бытие. Он и притягивал людей к себе, вероятно, потому что был живым и цельным.
Он стремился к тому, чтобы говорить «от себя». Как это часто бывает в театре, и это уже не касается политического строя: произносят, например, текст Чехова, не имея к нему никакого отношения. Он не любил чужой текст. Я все время старалась учиться у него тому, что было глубинным человеческим существованием. А из рассказа рождаются пространства огромного масштаба, эти масштабы Кононенко знал не литературно, не умозрительно, огромная холодная страна была дана ему в ощущениях, карта судьбы его раскинулась невообразимо широко — Иркутск, Чита, Новосибирск, Ленинград, Москва, узнаем позже — Новокузнецк, Лысьва, Красноярск, Омск, Ставрополь, Брянск и так далее. Чем дальше, тем осязаемей образ путника, человека без дома, художника с поклажей. Он писал: «Сибирь, как я ее помню по детству, — земли много, а людей мало. Один человек, второй человек — расстояние между ними большое, грязь непролазная. Они глядят вдаль, вопрошают как сфинксы, ветер уносит слова.
Вопрос — ответ происходит руками, движением корпуса. Отсюда возникают не портреты, а «лики» на моих холстах, отсюда возникает молчаливый вопрос и взгляд «ликов», обращенный к зрителю и внутрь себя». И посреди этой замерзшей равнины — мечта построить дом, которому быть, но быть всегда покинутым, неуютным, разрушенным, таким, как в спектаклях театра «Около», таким, как в спектакле «Три сестры» 1981 года на Таганке. Потом не раз, уже без Кононенко, Погребничко возвратится к этой пьесе, но образ сурового дома-казармы не станет меняться сильно — останется главное. Разговор о спектаклях Погребничко, вероятно, стоит начинать с их прос-транства, нарочито состаренного, обветшалого, такого измученного дома, преследуемого неудачей, дома в предощущении близкого или уже прошедшего? Стены, покрытые ржавчиной, грубо сколоченная эстрада, скелет металлической кровати, на ржавых листах железа — лики. Однажды Кононенко скажет о своем друге и соратнике Погребничко: «Бедный Юра, у него же в руках ничего нет. Все исчезает. У меня остаются работы».
После ухода из жизни Юрий Кононенко оставит «бедному театру» созданный им дом. Поразительно то, как долго будет продолжать себя жизнь «среди стен его». Из диалога с Юрием Погребничко Основная сцена театра «Около» много лет назад пострадала от пожара и только в этом году вновь открылась. Здесь мы встретились с Юрием Николаевичем Погребничко. Тем, кто знает этот театр, свежее отремонтированное пространство должно показаться странным, даже в чем-то неуместным по отношению к существу происходящего в нем. Чересчур благополучным? На стене в коридоре, ведущем к кабинету Погребничко, висит репродукция картины Кононенко, там женское восточное лицо и рядом надпись: Про Погребничко говорят: он несловоохотлив. Лиза Кешишева: Мы много пишем об истории театра, о которой судить можем только по отражениям. И в данном случае я прежде всего ищу какие-то следы, из которых пытаюсь сначала для себя, а потом для текста сделать возможным портрет.
Юрий Погребничко: Напомните, как вас зовут? Лиза Кешишева: Лиза. Юрий Погребничко: Просто вы не представлялись. Может, Света сказала, я не услышал. Лиза Кешишева: И понятно, что я начинаю с вашего театра, и в нем пытаюсь его присутствие почувствовать. Юрий Погребничко: А что вы видели? Лиза Кешишева: Я видела почти все, я вообще очень люблю ваш театр. Юрий Погребничко: За что? Лиза Кешишева: За его интонацию.
Есть такое простое, наверное, не театроведческое понятие: в меня это просто попадает. Я не понимаю, почему плачу и смеюсь, не понимаю эффекта от этих спектаклей, когда они заканчиваются, и неясно, это вообще было или нет, померещилось или было. За это, наверное. И, наверное, та почва, о которой я спрашиваю так неловко. Юрий Погребничко: Ничего неловкого, просто это бесконечно трудно: надо действительно понять, что вы спрашиваете. Вы же свое воображаете, а я свое воображаю. А реальность — где? Я только поэтому так. Но вы спрашивайте, всё ловко, делайте, что хотите.
Лиза Кешишева: Когда на обложке каталога Кононенко я увидела его инициалы, которые повторяются на вывеске театра, только в перевернутом виде, я в очередной раз подумала о его отпечатках здесь. Юрий Погребничко: Давно же это было. Давно по годам. Последние годы, у него какая-то выставка. Вы мне потом покажете, что я вам говорю? Нет, просто я говорю то, что есть, а так ли это фиксируется — не знаю. Была выставка возле Парка культуры, как это называется, большой такой, напротив. Лиза Кешишева: ЦДХ? Юрий Погребничко: Ну, да.
Космонавты Кононенко и Чуб выйдут 25 апреля за борт МКС
В действительности что там с вами происходит? Это если еще допустить, что вы существуете. Это же можно сказать и о себе. Вы хотите на одно описание наложить другое, чтобы затемнить суть дела. Вы приходите в театр, вас трогает в той или иной степени, вот и все. Ничего больше по этому поводу сказать нельзя. Все остальное — неправда.
Лиза Кешишева: А как вам кажется, есть все-таки возможность к существу пробиться? Юрий Погребничко: Конечно, есть. Вы смотрите, и пробивает. Лиза Кешишева: А рассказать об этом? Юрий Погребничко: Да. Но вы должны быть рассказчиком такого же уровня и знать, что вы расскажете не про спектакль, а про то, что с вами произошло.
Лиза Кешишева: Про это писал и Кононенко, что когда человек смотрит на его работы, он смо-трит не на них, но на себя среди них. Это, мне кажется, очень точно, как и то, что чаще всего на спектаклях мы плачем «мимо», о чем-то своем, а не о существе происходящего там. А что там, собственно, происходит? Поэтому я при всякой попытке писать о ваших спектаклях осекалась и оставляла это дело. Юрий Погребничко: А вы должны должны — глагол дежурный такой писать о себе. А другого способа нет.
Вы пишите о себе, и тогда это будет правда, во всяком случае для вас. Лиза Кешишева: Вы помните ранние работы Кононенко? Юрий Погребничко: Я вообще ничего не помню. Не потому что его. Это вообще мое хорошее качество. Хорошее для работы.
Я с девушкой познакомлюсь, назначу свидание, а потом иду и думаю: я же ее не узнаю. С одного раза я не мог запомнить. Хорошо — они меня узнавали. Стоишь около кафе и рассматриваешь, она — не она. Поэтому я его работы и не помню. Да помню, но я могу вам сказать… В городе был, например, праздник, Новый год.
Там были такие балы-вечера. Громадный актовый зал, больше всего этого здания. Когда шли лекции — можно было больше тысячи человек посадить. Весь этот зал освобождался, кроме сцены, приглашался оркестр, и шли танцы. Это очень интересная вещь, которую трудно передать современному человеку. Такого большого мероприятия я даже не припомню.
Это какое-то наследие, которое пришло еще «оттуда», только балом не называлось. Туда рвался весь город, там Вампилов, кстати, был. Так вот, был один Новый год, когда его освободили вместе с еще несколькими людьми от занятий, дали краски, бумагу, и они весь этот громадный зал зарисовали. Представьте, какое количество этих картин было сделано. Несколько человек, кажется, месяц это рисовали. И он там сидел мрачный, а у него как раз была какая-то драма, его совершенно это все не интересовало, когда все танцевали, пили.
И он был инициатор этого дела — чтобы все зарисовать. Попробуйте зарисовать хоть вот эту комнату. Рисовал все время. Он учился — закончил детскую художественную школу. Но дело не в этом — дух. Совершенно не важно, что он рисовал.
И потом, меня не очень трогает изобразительное искусство, хотя меня много водили в музеи. В Третьяковке меня, строго говоря, трогают только иконы. Нет, живопись — приятна, но чтобы я испытывал катарсис, то — нет. Лиза Кешишева: Я бы хотела вернуться к началу нашего разговора, где вы рассказывали о выставке и о некоторой искусственности ситуации для него. А вам приходят на память какие-то эпизоды, в которых обнаруживается что-то важное — о нем? Юрий Погребничко: Вот он год учился, а потом — не на что жить, ему не помогали.
Значит, рубль на день. Какая еда? Килограмм картошки — 20 копеек, ну, лук, масло надо, чтобы ее поджарить. Ну, вот представьте, это один раз поесть, а надо три! В столовке копеек на 80 можно было поесть. Хлеб бесплатно.
А утром готовить же тоже некогда. С утра — темно, это же Петербург, идешь мимо пирожковой, берешь кофе за 10 копеек и пирожок — 9 копеек, но сколько их взять? Два, три? Вот такая дилемма, но это же не жизнь. Заработать практически негде, потому что нет времени. Ему не помогал никто.
Хочешь — учись бесплатно. Давайте про Юру-то. Лиза Кешишева: Вы начали говорить о студенческой жизни. Юрий Погребничко: Он просто год проучился и уехал из-за того, что я вам рассказал, — отчасти. Хороший был студент. И Акимов ушел тогда с этого курса.
Он уехал в Новосибирск, где стал работать главным художником кукольного театра. А рядом там Академгородок, и он туда переехал. А там шикарная жизнь — молодые ученые, все здорово организовано, квартиры не закрывали и вся обслуга жила отдельно. И была там какая-то хорошая атмосфера: поэты, физики, математики. Там университет — студенты, аспиранты, молодые ученые и академики. Там он работал в школе, преподавал рисование.
Главное — там хорошие люди. Там было несколько человек, собравшихся вокруг него и довольно долго так существовавших. Среди них был один человек по имени Шаповалов, так вот он говорил: «дух Кононенко исчезает». Кононенко говорил: «у меня чуй есть». Я умозрительно проникаю в существо дела, а у него «чуй». Это же не чувство.
Вот что он имел в виду? Он вообще был связан с Сибирью, и вся эта культура, шаманизм были ему близки. Я никогда это не говорил, но может быть и так. Чуй — это же у шаманов. Чуй на что? На все.
Он соприкасался с чем-то, и на это был чуй. А поскольку жизнь была тяжелой с точки зрения простого телесного выживания, потому что он с заиканием своим испытывал трудности, прежде всего психологические. Но ничего, как-то и с этим справлялся. Он не заикался с рождения, его нянька испугала. Он даже лечился от этого в Петербурге, Акимов его тогда устроил. А поскольку он испытывал некоторые житейские трудности, связанные с жильем, постоянным заработком тогда все-таки люди работали постоянно , это, конечно, отнимало силы.
Он хотел «вот это» рисовать, но хотел только это, и чтобы это выставляли. А «это» не очень укладывается. Хотя в Москве уже стало полегче. Его зовут в ВТО, там готовится выставка сценографии, его просят что-нибудь принести, например, сделанное к «Трем сестрам». Он берет какую-то картинку, пишет «Три сестры» и сдает. Ему интересно было участвовать.
Да я вообще не пойму, что мы с вами можем обсудить. Юрий Погребничко: Ну, вы приходите, если этого мало. У вас же заказ? Я хочу вам помочь. Засыпаете, устали? Лиза Кешишева: Нет, я только боюсь, что вы торопитесь.
Юрий Погребничко: Нет, я отменил встречу. Лиза Кешишева: А, отменили. Юрий Погребничко: Нет, не из-за вас. Это он отменил, у него прорвало, что ли, горячую воду. Лиза Кешишева: Я не знаю, может быть, это тоже своего рода домыслы. Но у меня есть впечатление от его живописи и ваших спектаклей.
И между ними возникает ощущение какого-то глубинного внутреннего родства. То, как лики с его полотен глядят, то, как у вас актеры глядят куда-то, куда мы заглянуть при всем желании не смогли бы, и вообще, насколько я успела что-то о нем не узнать даже, а почувствовать, — все наводит на мысли о вашей духовной близости. Не ошибаюсь я в этом? Вы сами могли бы говорить о каком-то созвучии? Юрий Погребничко: Конечно. Абсолютно одно.
Скорее я делал оформление, а он спектакль. Сейчас я так не работаю, потому что нет художника. После того, как он умер, я фактически работаю без художника. А это уже много лет. Я вроде сам делал декорацию. Те же «Три сестры» на Таганке.
Лиза Кешишева: Вы не могли бы рассказать про декорацию «Трех сестер»?
Они предполагают, что Кононенко могли вывезти в соседний Ставропольский край. Со слов Гилевой, ее сын Иван Кононенко пропал ровно через неделю после того, как она позвонила в Следственный комитет РФ, чтобы записаться на личный прием к Александру Бастрыкину. Как писала «НГК», Ивана Кононенко обвиняют в разбойном нападении в начале мая на дом бывшего вице-губернатора Краснодарского края Мурата Ахеджака и убийстве его матери — Луизы.
Сам обвиняемый свою вину не признаёт. Карнаухова это дело было передано для дальнейшего расследования в Главное следственное управление СК РФ по Северо-Кавказскому федеральному округу.
Сюжет, в сущности, единственный, лишенный эффектных поворотов, но — длящийся и никак не стремящийся к развязке. В этом сюжете буквально сразу возник его герой — человек то ли в ватнике, то ли в арестантской робе, в ушанке, перевязанный шнурами, нелепо вскидывающий руки, весь настороженный, напряженный. Бросалось в глаза, что вокруг этого человека всегда зияла пустота, беспредельное синее безмолвие. Молчание в живописи Кононенко гипнотизирует своей непреодолимостью, подавляет своей беспредельностью.
В каком-то смысле оно — главное драматическое действие произведений художника», — замечает Георгий Коваленко. В 1962 г.
Он также добавил, что это не первое подобное происшествие в Киеве. Однако, поскольку Бабченко всеми силами старался «вызвать огонь на себя», все отбросили в сторону какие-либо сомнения. По его словам, "украинским властям верить нельзя ни в каком случае". Журналист отметил, что большую часть населения мало интересует то, что происходит на Украине, тем более с малоизвестным журналистом.
Бабченко известен в узких кругах. Для такой цели существуют более годные для этого журналисты такие, как Евгений Киселев, Матвей Ганапольский, которые тоже живут в Киеве. Хотя даже это общество не заметило бы, особенно цивилизованное.
Космонавты Кононенко и Чуб выйдут 25 апреля за борт МКС
Космонавты Олег Кононенко и Николай Чуб сегодня выйдут в открытый космос. Им предстоит установить научную аппаратуру. 517. Фото - 54. Записи - 1. Войдите на сайт или зарегистрируйтесь, чтобы написать Вадиму Кононенко или найти других ваших друзей. Актеры, сделавшие "военную карьеру" на экране (96).
Кононенко Вадим Вячеславович
В этом сюжете буквально сразу возник его герой — человек то ли в ватнике, то ли в арестантской робе, в ушанке, перевязанный шнурами, нелепо вскидывающий руки, весь настороженный, напряженный. Бросалось в глаза, что вокруг этого человека всегда зияла пустота, беспредельное синее безмолвие. Молчание в живописи Кононенко гипнотизирует своей непреодолимостью, подавляет своей беспредельностью. В каком-то смысле оно — главное драматическое действие произведений художника», — замечает Георгий Коваленко.
В 1962 г. В 1963 — 1964 гг.
Есть муж. Муж тоже из кино? Муж — ресторатор Илья Тютенков. Он занимается ресторанами, а я занимаюсь кино. Мы уже давно поняли, что, в принципе, это одно и то же с точки зрения производства. У нас даже все параллельно: я фильм выпускаю, он ресторан… Мы идем с ним нога в ногу уже 15 лет. Как вы познакомились? Совсем не киношно, в чайном клубе.
Однажды собралась компания, и оказалось, что один — будущий продюсер, другой — будущий ресторатор. У тебя впереди активный год. Что предстоит? Самое скорое — прокат «Троицы» по фестивалям. Второе — конечно, «Марафон желаний», который мы с Дашей Чарушей делаем. Сценарий Даша написала вместе с Гудковым мы вместе снимали клип Билана «Пьяная любовь» — это комедия о маникюрше Марине Аглая Тарасова , которая летит из Воронежа в Ханты-Мансийск, чтобы вернуть любимого. Единственный шанс на счастье и свадьбу — прибыть туда в течение 24 часов. Когда планируется премьера «Марафона желаний»? Он выходит 23 января 2020 года. Мы три месяца выбирали дату — аналитика, обсуждения с дистрибьютером, возможные риски.
В своем Telegram-канале он сообщил, что первый взрыв прогремел в 06:22, а второй — через две минуты. Затем фрагменты беспилотника упали на крышу как стекло. Кононенко собрал и снял обломки БПЛА на фото.
Ольга Федорова, председатель Смоленского отделения Союза театральных деятелей России: «Он — ведущий мастер сцены, и этого уровня добиваются многолетним титаническим трудом. А куда пойти в маленьком провинциальном городе, где, простите, у вас всего два театра?
Два театра драматических и один кукольный. То есть получается, что человека с его регалиями, грамотами, с его профессионализмом просто списывают со счетов и выбрасывают как мусор». Олег Марковкин воплощал разные образы — трогательные, комедийные, трагические. Он известен и любим смолянами и гостями города. Поддержка, которую оказали Олегу Марковкину, поистине беспрецедентна, и, наверное, это впервые в театральной истории города и области.
Петицию с просьбой его вернуть подписали около 3 тысяч человек, сотни комментариев со словами поддержки. О ситуации написали региональные и федеральные средства массовой информации. Олег Марковкин: «В хорошем приятном шоке, что столько людей, и большое за это, огромное спасибо. Мне люди звонят, пишут». В сети ранее появились комментарии бывших сотрудников Камерного театра с рассказами о том, при каких обстоятельствах им пришлось покинуть это учреждение.
Кононенко считает замену Галкина на Цискаридзе в известном шоу неподходящей
Есть муж. Муж тоже из кино? Муж — ресторатор Илья Тютенков. Он занимается ресторанами, а я занимаюсь кино. Мы уже давно поняли, что, в принципе, это одно и то же с точки зрения производства. У нас даже все параллельно: я фильм выпускаю, он ресторан… Мы идем с ним нога в ногу уже 15 лет. Как вы познакомились? Совсем не киношно, в чайном клубе. Однажды собралась компания, и оказалось, что один — будущий продюсер, другой — будущий ресторатор. У тебя впереди активный год.
Что предстоит? Самое скорое — прокат «Троицы» по фестивалям. Второе — конечно, «Марафон желаний», который мы с Дашей Чарушей делаем. Сценарий Даша написала вместе с Гудковым мы вместе снимали клип Билана «Пьяная любовь» — это комедия о маникюрше Марине Аглая Тарасова , которая летит из Воронежа в Ханты-Мансийск, чтобы вернуть любимого. Единственный шанс на счастье и свадьбу — прибыть туда в течение 24 часов. Когда планируется премьера «Марафона желаний»? Он выходит 23 января 2020 года. Мы три месяца выбирали дату — аналитика, обсуждения с дистрибьютером, возможные риски.
Иногда ты за что-то берешься и понимаешь, что что-то не получается, не судьба — и ты всегда вправе отодвинуть это, отставить в сторону, принять самостоятельно решение, сказать этому «да», а этому — «нет». А когда все получается, начать как мозаику собирать проект, складывать, начиная с контактов и финансирования. Я делаю, как чувствую. В каждый проект я играю. Деньги — это энергия Деньги зарабатывать хочется, и это нормально. Каждый проект — это два-три года твоей жизни. Мы все понимаем, что в кино люди немножко выменивают свою личную жизнь, свое личное время на вот эту иллюзию кино. И этот обмен должен что-то приносить, иначе тебя это опустошает. А деньги — это тоже энергия, и когда они приходят, если все получается, если ты делаешь что-то, что по бизнесу тоже складывается, ты получаешь от этого еще большее удовольствие и удовлетворение. Кино — это рулетка В кино что-то предсказать тяжело. Если это хотя бы студия, там люди набивают руку на каких-то фильмах и понимают: вложим столько-то денег в маркетинг — и будет такой-то выхлоп, а один ты никогда не можешь предугадать. Да, есть «прогнозы», что вот это кино более коммерческое, а вот это фестивальное, но и это не дает никаких гарантий и возможности предугадать результат. Просто иногда все быстро, как пазл, раз — и складывается, а иногда нет. И любые частные инвестиции — это тоже рулетка. Инвесторы, которые идут в кино, понимают, что это достаточно непредсказуемая история. И не только у нас. Например, независимое кино, как в Америке, и не обязано приносить какие-то суперприбыли. Точечное попадание «Я худею» — это счастливая случайность. Мы случайно встретились и поговорили об этом. На тот момент моя подруга и партнер Алена Кремер, тоже большой продюсер, много занимавшаяся рекламой, как раз решила пойти в кино и искала проект. И я точно знала, что она хочет — и это было точечное попадание. У меня были два кусочка пазла — и я точно знала, что они друг к другу подходят. Выдохнуть После «Хардкора» мне очень хотелось какого-то сумасшествия, потому что «Хардкор» — невероятно тяжелый проект. Это три года жизни, это свыше 120 смен производства, это полное изобретение технологии, это каждые две-пять секунд экранного времени трюки — и после этого всего хотелось выдохнуть. Уже заканчивая «Хардкор», я одновременно занималась картиной «Любит — не любит» Клима Шипенко — то есть уже двигалась в параллельном пространстве, это абсолютно разные фильмы. С одной стороны, Тула с финальными экшенами, проездами на мотоциклах, микроавтобусами, улетающими к чертовой матери, с другой, Питер, мосты и поездки на «Сапсане». А после этого захотелось совсем чего-то такого своего — спокойного и очень красивого. И я прямо себе задумала и стала искать. И нашла сценарий короткого метра, предложила его Ладо, и мы просто, с легкостью и непринужденностью сделали это кино. Кино — это серф, и я пока держусь на волне! Секрет успеха — это доверие пространству. Я доверяю всему, что происходит вокруг меня в плане профессии, и просто на этой волне стою и еду. Сколько за этим труда У меня очень сильно развита цеховая солидарность. Я знаю, чего стоит снять кино, какое бы оно ни было, я знаю, каких трудов это стоит, сколько сил туда вкладывается, эмоций, знаю, что часто не все получается, ты хочешь одно, а получается другое. Поэтому с мнениями «нравится-не нравится» нужно быть осторожнее. Иногда мне не нравятся фильмы, которые нравятся всем: «не зашло» по содержанию, теме, это личное. Но я всегда говорю, что кино, как любое искусство, очень субъективно, кому-то нравится Малевич, кому-то — Шагал, и тут не о чем спорить.
Кто-то там уже оседал. Там все было пропитано этим. А Иркутск? Все пропитано зоной. Я думаю, что отсюда возникает его выражение «театр у колючей проволоки». У Юры было одновременно трагическое восприятие всего этого, сочетавшееся с не то, что ироническим… Лиза Кешишева: Как будто снегом запорошенным. Татьяна Кононенко: Да, и он, к слову, очень любил снег рисовать. Лиза Кешишева: И за патиной этого то ли снега, то ли тумана — какой-то дымки, у него непрестанно возникает лик измученного человека, погруженного в глубокую задумчивость, и взгляд у этого человека всегда сосредоточен, обращен к чему-то очень конкретному, о чем зритель может только догадываться. Татьяна Кононенко: Это оттуда. Просто они жили в этом. От этого никуда не уйдешь. Это совсем другая Россия, но такая реальная. Он потом говорил, что лагерь на самом деле выплеснулся, он уже везде. Я выросла в очень оптимистичное время и не до конца могла понять его. Юра говорил, что зона проникает в жизнь, она просто не так очевидна. Анна Кононенко: Но при этом у него была к этому даже какая-то нежность. Даже к нарам. Я помню, как он построил в Новосибирске нары и с восторгом мне их показывал. Татьяна Кононенко: Мы купили квартиру в Академгородке, когда он уже стал болеть и ему казалось, что если он вернется в свои места, ему может стать лучше. Квартира была совершенно пустая. Он сделал из досок двухъярусные нары. Анна Кононенко: Для него это не было трагедией, он с этим жил. Понятно, что он от этого страдал, но как-то с этим уживался. Даже эти мешочки. Татьяна Кононенко: Кисеты. Молодежь вообще сейчас не знает этих слов. Это мешочек, где может быть табак или что-нибудь другое. Он часто это использовал, потому что в них есть загадка — там ведь может быть что угодно. Лиза Кешишева: У меня возникает ощущение, что эти реалии у него не предстают как что-то трагическое, а представляют некую данность. Данность, из которой почему-то нельзя выбраться, и она себя воспроизводит раз за разом. Татьяна Кононенко: Что, в принципе, мы и наблюдаем. И он говорил «вот увидите». Хотя в театре у него нет буквально лагерной темы. Там плач всегда присутствует, но это не густой мрак. Там есть что-то еще. Ощущение мира у него трагическое, но он старался это преобразовывать. Каждый день он стремился уравновесить его, сбалансировать себя с этим миром через творчество. Лиза Кешишева: Кем были его родители? Татьяна Кононенко: Мама — Надежда Саввишна, ее отец стоил участок дальневосточной дороги, и семья была привязана к тем местам. Отец Юры, Илья Абрамович, был военным журналистом. Надежда Саввишна была очень деятельной натурой, поэтому когда она ослепла и стала полностью зависеть от мужа, безумно ревновавшего ее вплоть до 90 лет, жизнь для нее стала очень трудной. Потом, в 2003 году, когда обострилась ситуация вокруг Ирака, она сказала: «если американцы начнут войну, я больше жить не хочу». Она была в совершенно идеальной форме, война началась 19-го марта, и с того дня она перестала есть, только чуть-чуть пила. Она морила себя очень долго и умерла 3-го мая. Ей было 95. Мы приехали в середине апреля, и она всех успокаивала, будучи в полном сознании. Для нее это было что-то чрезвычайно неправильное. Отец держался долго и умер через шесть лет после нее. Он был моложе нее. Лиза Кешишева: Все, что сегодня может помочь узнать Юрия Ильича и почувствовать его, наводит на одну очень ясную мысль — он был человеком настоящим, человеком с абсолютным слухом на подлинное и ложное. А время, в котором он жил, — предельно искусственное. Если это действительно так, насколько проявлен был для него конфликт со средой? Татьяна Кононенко: Абсурд жизни был настолько очевиден, что принять его было невозможно. Но назвать его диссидентом я не могу. Он был отдельным человеком в стороне. Как театр — около, так и он. Наверное, он даже немного побаивался, был аккуратен в смысле политических акций. Лиза Кешишева: Мне рассказывали, что один из уроков, воспринятых им от Акимова, заключался в том, что работы должны быть маленькими, чтобы в случае чего их можно было быстро взять под мышку и уйти. Татьяна Кононенко: У него долго не было своего дома, и поэтому работы тоже должны были быть небольшими. Он старался, чтобы и вещей было немного. Был готов ко всему. Когда мы получили первую нашу комнату, то новоселье и счастье, связанное с ним, длились у нас лет пять. Он долго не мог поверить, что у него есть своя территория. Возвращаясь к разговору о жизни в стране, надо сказать, что при очевидном отсутствии здравого смысла во всем, что в ней происходит, у Юры было еще очень сильное ощущение, как все должно на самом деле быть. Это не касалось политического устройства. Дело даже не в неправильности советской жизни, а в бытийности: где настоящее, а где ненастоящее. Меня в нем привлекло вот это цельное «как должно быть», какой-то прямой контакт с миром. Советское было легко счистить, а он умел чувствовать зерно, глубокое бытие. Он и притягивал людей к себе, вероятно, потому что был живым и цельным. Он стремился к тому, чтобы говорить «от себя». Как это часто бывает в театре, и это уже не касается политического строя: произносят, например, текст Чехова, не имея к нему никакого отношения. Он не любил чужой текст. Я все время старалась учиться у него тому, что было глубинным человеческим существованием. А из рассказа рождаются пространства огромного масштаба, эти масштабы Кононенко знал не литературно, не умозрительно, огромная холодная страна была дана ему в ощущениях, карта судьбы его раскинулась невообразимо широко — Иркутск, Чита, Новосибирск, Ленинград, Москва, узнаем позже — Новокузнецк, Лысьва, Красноярск, Омск, Ставрополь, Брянск и так далее. Чем дальше, тем осязаемей образ путника, человека без дома, художника с поклажей. Он писал: «Сибирь, как я ее помню по детству, — земли много, а людей мало. Один человек, второй человек — расстояние между ними большое, грязь непролазная. Они глядят вдаль, вопрошают как сфинксы, ветер уносит слова. Вопрос — ответ происходит руками, движением корпуса. Отсюда возникают не портреты, а «лики» на моих холстах, отсюда возникает молчаливый вопрос и взгляд «ликов», обращенный к зрителю и внутрь себя». И посреди этой замерзшей равнины — мечта построить дом, которому быть, но быть всегда покинутым, неуютным, разрушенным, таким, как в спектаклях театра «Около», таким, как в спектакле «Три сестры» 1981 года на Таганке. Потом не раз, уже без Кононенко, Погребничко возвратится к этой пьесе, но образ сурового дома-казармы не станет меняться сильно — останется главное. Разговор о спектаклях Погребничко, вероятно, стоит начинать с их прос-транства, нарочито состаренного, обветшалого, такого измученного дома, преследуемого неудачей, дома в предощущении близкого или уже прошедшего? Стены, покрытые ржавчиной, грубо сколоченная эстрада, скелет металлической кровати, на ржавых листах железа — лики. Однажды Кононенко скажет о своем друге и соратнике Погребничко: «Бедный Юра, у него же в руках ничего нет. Все исчезает. У меня остаются работы». После ухода из жизни Юрий Кононенко оставит «бедному театру» созданный им дом. Поразительно то, как долго будет продолжать себя жизнь «среди стен его». Из диалога с Юрием Погребничко Основная сцена театра «Около» много лет назад пострадала от пожара и только в этом году вновь открылась. Здесь мы встретились с Юрием Николаевичем Погребничко. Тем, кто знает этот театр, свежее отремонтированное пространство должно показаться странным, даже в чем-то неуместным по отношению к существу происходящего в нем. Чересчур благополучным? На стене в коридоре, ведущем к кабинету Погребничко, висит репродукция картины Кононенко, там женское восточное лицо и рядом надпись: Про Погребничко говорят: он несловоохотлив. Лиза Кешишева: Мы много пишем об истории театра, о которой судить можем только по отражениям. И в данном случае я прежде всего ищу какие-то следы, из которых пытаюсь сначала для себя, а потом для текста сделать возможным портрет. Юрий Погребничко: Напомните, как вас зовут? Лиза Кешишева: Лиза. Юрий Погребничко: Просто вы не представлялись. Может, Света сказала, я не услышал. Лиза Кешишева: И понятно, что я начинаю с вашего театра, и в нем пытаюсь его присутствие почувствовать. Юрий Погребничко: А что вы видели? Лиза Кешишева: Я видела почти все, я вообще очень люблю ваш театр. Юрий Погребничко: За что? Лиза Кешишева: За его интонацию. Есть такое простое, наверное, не театроведческое понятие: в меня это просто попадает. Я не понимаю, почему плачу и смеюсь, не понимаю эффекта от этих спектаклей, когда они заканчиваются, и неясно, это вообще было или нет, померещилось или было. За это, наверное. И, наверное, та почва, о которой я спрашиваю так неловко. Юрий Погребничко: Ничего неловкого, просто это бесконечно трудно: надо действительно понять, что вы спрашиваете. Вы же свое воображаете, а я свое воображаю. А реальность — где? Я только поэтому так. Но вы спрашивайте, всё ловко, делайте, что хотите. Лиза Кешишева: Когда на обложке каталога Кононенко я увидела его инициалы, которые повторяются на вывеске театра, только в перевернутом виде, я в очередной раз подумала о его отпечатках здесь. Юрий Погребничко: Давно же это было. Давно по годам. Последние годы, у него какая-то выставка. Вы мне потом покажете, что я вам говорю? Нет, просто я говорю то, что есть, а так ли это фиксируется — не знаю. Была выставка возле Парка культуры, как это называется, большой такой, напротив. Лиза Кешишева: ЦДХ? Юрий Погребничко: Ну, да. Там выставка, и он сидит в таком черном костюме. Где он его взял, я не знаю, наверное, купил. И это настолько на него не похоже. Он не ходил в костюмах. Может, потому что не было денег.
После чего она вызвала скорую и находилась в невменяемом состоянии. Возникает вопрос: кто тогда сделал эту фотографию», — сообщил Кононенко. Он также добавил, что это не первое подобное происшествие в Киеве. Однако, поскольку Бабченко всеми силами старался «вызвать огонь на себя», все отбросили в сторону какие-либо сомнения. По его словам, "украинским властям верить нельзя ни в каком случае". Журналист отметил, что большую часть населения мало интересует то, что происходит на Украине, тем более с малоизвестным журналистом. Бабченко известен в узких кругах.
Вадим Кононенко
Умер сыгравший Сталина в фильме «Зоя» актер. Самые актуальные и последние новости России и мира за 25 апреля 2024 на сайте Аргументы и Факты. Будьте в курсе главных свежих новостных событий, фото и видео репортажей. Get to know everything Vimeo can do for your business. Watch now. 517. Фото - 54. Записи - 1. Войдите на сайт или зарегистрируйтесь, чтобы написать Вадиму Кононенко или найти других ваших друзей. Театральный скандал в Смоленске набирает обороты. Бывший актер Смоленского Камерного театра Олег Марковкин планирует обратиться в суд.