роман А.С. Пушкина, описывающий пугачевское восстание, а также жизнь и любовь офицера Петра Гринева, находящегося в гуще тех событий. Роман (или повесть) Пушкина "Капитанская дочка" посвящена временам восстания под предводительством Емельяна Пугачева. "Капитанская дочка" похожа на многие приключенческие и романтические романы XIX века, но она короткая и не затянутая (как многие из них). Многие из второстепенных героев рассказа “Капитанская дочка” встречаются в произведении не более двух раз.
Кратко «Капитанская дочка» А. С. Пушкин
Предлагаем Вам ознакомиться с кратким содержанием повести «Капитанская дочка» Александра Сергеевича Пушкина по главам. На этом и заканчивается краткий пересказ романа «Капитанская дочка», включающий в себя только самые важные события из полной версии произведения! Смысл «Капитанской дочки», исторического романа А. С. Пушкина, в том, насколько любовь может оказать влияние на действия, поступки и в целом на жизнь. Подробный краткий пересказ повести «Капитанская дочка» по главам великого русского писателя А.С. Пушкина Читайте пересказ и делайте выводы. роман А.С. Пушкина, описывающий пугачевское восстание, а также жизнь и любовь офицера Петра Гринева, находящегося в гуще тех событий. «Капита́нская до́чка» — исторический роман (или повесть) Александра Пушкина, действие которого происходит во время восстания Емельяна Пугачёва.
«Капитанская дочка» — краткое содержание и пересказ по главам романа (повести) А. С. Пушкина
Получите быстрый ответ на свой вопрос, уже ответил 1 человек: Чем закончилась повесть. Наш краткий пересказ «Капитанской дочки» может быть использован для читательского дневника учениками 8 класса. Чем она закончилась?
"Капитанская дочка" - краткое содержание, 2 варианта + пересказ
Однажды в октябре комендант получает секретное письмо с донесением о побеге опасного казака Емельяна Пугачева, объявившего себя царем Петром III и затевающего мятеж среди яицких казаков. Комендант сетует, что у них только 130 военных и раздает указания. Чистят пушку. Казаки, живущие в крепости, взволнованы. От башкирцев в степи узнают, что Пугачев идет с войском к Белогорской крепости. Через немого башкирца Пугачев отправляет в крепость письменное воззвание: он вербует казаков и солдат и объявляет о штурме. Спустя некоторое время узнают, что ближайшая к Белогорской Нижнеозерная крепость уже захвачена. Офицеры и солдаты готовятся к приступу. Василиса Егоровна отправляет Марью Ивановну в Оренбург к крестной матери. Глава VII.
Приступ Петр Андреич не может заснуть: это его первый штурм, и кроме того, он тревожится за Машу. Утром он узнает, что уехать она не успела, дорога отрезана. Крепость осаждают, и впереди на белом коне виден сам Емельян Пугачев. Мятежники призывают солдат вступить в пугачевское войско. Начинается штурм, но длится он не долго: казаки захватывают крепость, ранят коменданта, арестовывают Гринева. Пугачев сидит на креслах на крыльце дома Мироновых. Его лицо кажется Петруше знакомым. Комендант и Иван Игнатьевич отказывают признавать Пугачева и присягать ему. Их прилюдно вешают.
Гринев ждет своей казни, и замечает в толпе бунтовщиков Швабрина в казацкой одежде. Гринева тащат к виселице, но за него вступается Савельич: он кидается в ноги Пугачеву и обещает выкуп от родителей барчонка. Самозванец дарит Петруше помилование. Глава VIII. Незваный гость Гринев больше всего волнуется о Марье Ивановне: дом разгромлен, где она — неизвестно. Выясняется, что Маша живет у попадьи, и та выдает ее за племянницу. Савельич признает в Пугачеве «вожатого» — того самого, которому Петруша подарил заячий тулупчик. Петр Андреич понимает, почему Пугачев помиловал его. Он не решается покидать крепость, пока Маша здесь.
Самозванец зовет его к себе: в комендантском доме казацкая пирушка. Пугачев призывает Гринева к присяге. В ответ на вопрос, признает ли он в нем царя, Гринев отвечает: Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку. Он честно отказывает в присяге: он уже давал одну — императрице, и обещать не воевать против Пугачева также не может: дело служивое, скажут воевать — пойдет. Честность так поражает мятежника, что он отпускает Гринева. Глава IX. Разлука Пугачев отсылает Гринева в Оренбург объявить губернатору и генералам, что через неделю он с войском явится в город. Новым командиром Белогорской крепости назначен Швабрин, и эта весть повергает Гринева в ужас: Маша остается на милость Швабрину! Савельич подает Пугачеву жалобу на разоренное казаками имущество с перечислением убытков, но самозванец рассержен, но отпускает его.
Гринев отправляется к попадье прощаться с Машей, но она в бреду, у нее горячка. Он поручает попадье заботу о возлюбленной и пешком отправляется в Оренбург с Савельичем. Глава X. Осада города Гринев является к генералу и рассказывает о случившемся. Его приглашают на военный совет. Петр Андреич уговаривает перейти в наступление, но остальные против.
В этой даме все «невольно привлекало сердце и внушало доверенность».
Узнав, кто такая Маша, она предложила свою помощь, и Маша искренне поведала даме всю историю. Дама оказалась императрицей, которая помиловала Гринева так же, как Пугачев в своё время помиловал и Машу, и Гринева.
В них он рассказывает немного о своём детстве и об одном важнейшем для его судьбы событии.
Отец отправляет молодого Гринёва служить, и по пути на место службы Гринёв и его старый слуга Савельич встречают беглого казака. Он помогает Петру и Савельичу избежать бури, за что получает с барского плеча заячий тулуп. Казаком оказывается пока никому не известный Емельян Пугачёв.
В крепости Пётр Гринёв влюбляется в дочь коменданта Машу. Те же чувства вспыхивают в сослуживце Гринёва офицере Швабрине. Между Швабриным и Гринёвым происходит дуэль, Гринёв ранен.
В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича.
Тем и кончилось мое воспитание. Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась. Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, [9] ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!..
Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго. Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше? Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни». Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого. Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение.
День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги. Ведь Петруша записан в Семеновский полк. А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Где его пашпорт? Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо.
Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно.
Пушкин А. “Капитанская дочка” Читательский дневник, краткое содержание
Читать онлайн и слушать аудио краткое содержание Капитанская дочка (А.С. Пушкин). «Капитанская дочка» — скорее фантазия о прошедшем времени, чем историческая хроника. ТЕКСТ «Капитанской дочки» весьма странно организован: открывается только тогда, когда в этот текст с карандашом «вгрызёшься».
Краткое содержание повести «Капитанская дочка» по главам
Ответ на вопрос здесь, Количество ответов:2: Чем закончилась капитанская дочка? повесть «Капитанская дочка» заканчивается хеппи-ендом: Гринев женится на Маше, не повезло только Пугачеву — четвертовали бедолагу, а благодарная Маша перемигнулась с ним на прощанье. Повесть Александра Сергеевича Пушкина «Капитанская дочка» – важная веха в его творчестве, он долго готовился к её написанию, сделал немало черновиков.
Краткое содержание повести «Капитанская дочка» по главам (А. С. Пушкин)
как заканчивается повесть капитанская дочка? «Капитанская дочка» — повесть, поскольку это текст небольшого объёма, в нём отсутствует яркая личность в качестве главного героя. Здесь он влюбляется в дочку начальника – капитанскую дочку Машу Миронову. роман А.С. Пушкина, описывающий пугачевское восстание, а также жизнь и любовь офицера Петра Гринева, находящегося в гуще тех событий. Чем она закончилась?
А.С. Пушкин. Повесть «Капитанская дочка»
Княжнин Вечером кибитку Гринева остановили гусары. Гринева хотели было отвести в острог, но он вырвался и вбежал в комнату, где увидел Ивана Ивановича Зурина, некогда обыгравшего его в Симбирском трактире. Вскоре выяснилось, что Гринев везет из плена дочь капитана Миронова, сопровождая ее в имение своих родителей. Зурин предложил Гриневу остаться в отряде, отправив Машу к родителям.
Сам Гринёв опирается именно на с т а р и н н ы е — рыцарский и сентиментальный р о м а н ы. И т а к, автор «семейственных записок» Пётр Гринёв открыто указывает на заимствованные из старинных р о м а н о в приёмы описания, что было для него, как для мемуариста, безопаснее. Ведь Гринёв пишет о ч е л о в е ч е с к о м общении с Пугачёвым, что и во время Пушкина не могло быть оценено в обществе положительно. А вот на «смутные чувствования» можно многое «списать» и с шаблонно романными описаниями многое «проскочит». В ы в о д рукою своего героя Пушкин указывает, для чего он в том числе в самые ответственные сюжетные моменты как бы накрывал действие шаблонно расхожей романной призмой. Сумарокова драматург, поэт, критик; 1717-1777 э п и г р а ф Пушкин сочинил сам. И это самый неясный по аналогиям эпиграф! Справедливо считается, что эпиграф к Г л а в е XI заранее предсказывает для Гринёва дружескую встречу его с Пугачёвым. Но почему именно Сумарокову приписано, а не народной басней или притчей именовано? Сумароков ещё здравствовал во время восстания. Отсюда эпиграф из него создавал видимость будто бы специально по этому случаю написанного. Но это не главная причина. Любовные стихи Сумарокова в 1750—1770-е годы были эталоном для манеры выражения чувств молодыми людьми, значит, должны были быть эталоном и для Гринёва. Моделью для самого Сумарокова служили любовно идеальные, не из жизни взятые, отношения пастухов и пастушек. При чём изображались только чувства - без из их мотивировки, которая заменялась ссылкой на «такую с у д ь б у», п р о в и д е н и е и т. В совокупности всё это Пушкин считал нежизненным: уводящим русскую поэзию в ложную сторону. Но зато весьма подходит для стремительных действий героя на основе сильных, но внешне не прописанной мотивировкой чувств: «Намерение моё было твёрдо принято. Не тужи, Савельич: б о г м и л о с т и в; авось увидимся! Что собственно делает Гринёв с точки зрения рыцарского романа? Как верный рыцарь ради спасения дамы сердца он пренебрегает не только опасностью, но и благоразумием. Однако аналогия здесь «облегчённая»: как рыцарю Айвенго, Гринёву не пришлось даже жертвовать религиозными предрассудками, осуждаемыми Скоттом открыто. Так красавице еврейке Ревекке грозило сожжение по обвинению в колдовстве. Ревекку Айвенго не любил, но она ранее спасла ему жизнь. И благодарный рыцарь по первому слову — просьбе о помощи помчался в сражении с единоверцем христианином защитить еврейку на «с у д е б о ж ь е м» — и защитил. Как и положено верному рыцарю Гринёв поспешает спасать любимую на добром коне подарке Пугачёва! Куда спешишь? Добро бы на пир, а то под обух, того и гляди... В роли не менее знаменитого рыцаря Дон Кихота Гринёв кинулся старого дядьку выручать. Вместе их обоих хватают, вяжут, ведут к Пугачёву. Так в который раз уже выходит, что Савельич выступает уже в роли «судьбы»: без «помощи» старого слуги Гринёв не попал бы прямо к самозванному Петру III — новому Гришке Отрепьеву: «Я вошел в избу, или во дворец, как называли ее мужики. Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагой… Пугачев сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась. Около него стояло несколько из главных его товарищей, с видом притворного подобострастия…» - по духу всё, как в настоящем дворце. Дворец Екатерины II и оклеенная золотой бумагой «царская» изба Пугачёва в романе - есть взаимно зеркальные отражения. Нам сейчас не так легко понять, как такое «отражение» дворца в мужицкой избе могло было обидно русским самодержцам! Значит, и самозванный претендент на престол есть отражение власти монарха законного?.. После подавления восстания Екатерина II пыталась уничтожить самую о нём и о его предводителе память: в печатных изданиях, в учебных заведениях восстание обходили молчанием как не бывшее. Однако, что можно было поделать с памятью народною? Запугать, чтоб вслух не поминали — можно. Уничтожить народную память нельзя. Но вернёмся к сюжету пушкинского романа — притчи. Итак, в качестве схваченного с оружием в руках врага Гринёв предстаёт перед своим старым знакомцем: «Пугачев узнал меня с первого взгляду. Поддельная важность его вдруг исчезла. Глаза у Пугачева засверкали. И в сказке, и в рыцарском романе не нуждается в обосновании никакими официальными законами защита слабых: в д о в, с и р о т, с т а р и к о в. Здесь рыцарь дворянской чести Гринёв и сыплющий народными прибаутками и притчами Пугачёв совпадают на подсознательном уровне незыблемой веры в п р а в д у — и с т и н у. И вот исчезает «государь» - в своём роде не хуже, и не лучше Екатерины II - и остаётся ч е л о в е к: «П у г а ч ё в. Мы с его благородием старые приятели. Без тебя я не добрался бы до города и замерз бы на дороге. Я офицер и дворянин; вчера еще дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал. Как знать? Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою". Его выбросили из окна, зарезали, сожгли, зарядили его пеплом пушку и выпалили! Однажды орел спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на-все только тридцать три года? Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же. Полетели орел да ворон. Вот завидели палую лошадь; спустились и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: нет, брат ворон, чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что б о г даст! Пугачев посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Оба — и Пугачёв, и Гринёв по своему правы. Но в песне и сказке совместимая и взаимозаменяемая правда каждого из них в историческом пространстве действия исключает правду другого. Пушкин показал нам уже столько правд! Где же самая главная п р а в д а?! Снарядить-то ее некому, Благословить-то ее некому. По сюжету же с Пугачёв с Гринёвым еже в Белогорской крепости: «Сердце мое заныло, когда очутились мы в давно знакомой комнате, где на стене висел еще диплом покойного коменданта, как печальная эпитафия прошедшему времени». Швабрин «в подлых выражениях раболепствует» перед прибывшим самозваным государем. Пугачёв требует показать по словам Швабрина якобы уже его жену, которую он будто бы в горячке держит взаперти. В итоге открывается картина: «На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба… Пугачев посмотрел на Швабрина и сказал с горькой усмешкою: "Хорош у тебя лазарет! Я никогда не буду его женою! Я лучше решилась умереть, и умру, если меня не избавят». Пугачёв «обратился он к Марье Ивановне и сказал ей ласково: "Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь". Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею убийца ее родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств. Из л и т е р а т у р н ы х а н а л о г и й здесь попытка Швабрина заставить девицу насильно его «полюбить» слегка напоминает, опять-таки сюжетную линию из «Айвенго»: рыцарь - храмовник давший обет безбрачия Бриан де Буагильбер так пылал незаконною страстью к еврейке Ревекке, что, домогаясь любви, тайно запер девицу в отдалённом покое своего монастыря, где по закону никаким женщинам быть не полагалось. Сочтя еврейку околдовавший невинного рыцаря ведьмою, гроссмейстер — глава ордена приговорил её к сожжению, буде не явится её защитник, чтобы на с у д е б о ж ь е м - на рыцарском поединке оправдать обвиняемую. Если защитник победит — девицу освободят. В качестве такого защитника едва оправившийся от раны, ещё слабый рыцарь Айвенго на измученном коне в последний срок примчался на ристалище. Гроссмейстер сказал: — …Желал бы и я, чтобы ты был в состоянии, более подходящем для сражения. А сэр Вальтер Скотт исхитирился избежать в описании этой сцены всякого сентиментализма. Кто не верит, тот пусть сравнит пару сентиментальных романов с романами Скотта! Подобно Ревекке даже ценою своей смерти отказавшись уступить притязаниям злодея Швабрина, Марья Ивановна проявила силу характера, но сила эта - отчасти была вызвана отчаянием, отчасти исходила опять-таки из родовых заветов. Разный фокус романов в том, что у Скотта на протяжении объемной главы в ответ на обещания храмовника ради неё оставить свои обеты Ревекка рассуждает о древности еврейских родов и о необходимости следовать путём предков. В «Капитанской дочке» все рассуждения остаются между строк: просто Марья Ивановна в своем р о д о в о м доме, где диплом её отца висит на стене. И как ранее родной отец дал Маше р о д о в о е благословление, так теперь, в принципе, как и для Гринёва Пугачёв оказывается и её тоже посажённым - названным отцом: кабы не Пугачёв — не бывать бы в конце романа свадьбе героя с героиней. В поэтическом времени — пространстве «Капитанской дочки» так выходит, что мужик б л а г о с л о в л я е т д в о р я н: на брак или на иное более тесный контакт с народом — читателю решать. Пушкин не моралист. Он гениальный поэт. И гениальный психоаналитик характера своих героев. Когда Маша в освободителе из рук злодея узнала убийцу р о д и т е л е й её если и не вытряхнуло, то сильно «встряхнуло» в родовой колыбели её понятий. Когда такое потрясение человек переживает без помрачения рассудка, то после, при внешне не изменившемся характере он способен на неожиданный поступок. Какой в последней Главе XVI и совершает Марья Ивановна, отправившись в Петербург добиваться от русской императрицы п р а в д ы - отмены приговора Гринёву якобы за измену. Всё это ещё впереди, а пока: «Что, ваше благородие? Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду п о с а ж ё н ы м о т ц о м, Швабрин дружкою; закутим, запьем - и ворота запрем! Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости". Да они бы ее загрызли. Ничто ее бы не спасло! Дальнейшая речь Гринёва есть вариант взывания к «б о ж ь е м у с у д у», а по уровню высокой поэзии з е р к а л ь н а «затейливой сказке» Пугачёва - непременно должна быть с этой сказкой сопоставлена! Во вдохновенной, не надуманной речи Гринёва в пространсво п р а в д ы — и с т и н ы действие взлетает даже выше уровня эпиграфов из народных песен. И когда для героя опыт романного чтения тут тоже сыграл роль — это был хороший опыт: « - Слушай, - продолжал я… - Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу... Но б о г в и д и т, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно ч е с т и моей и христианской с о в е с т и. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною с и р о т о ю, куда нам б о г путь у к а ж е т. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем б о г а м о л и т ь о спасении грешной твоей души... Казалось, суровая душа Пугачева была тронута. Возьми себе свою красавицу; вези ее, куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет! В этот момент Пугачёв — настоящий государь от бога… Но в р е м я этой в тексте предпоследней от Пугачёва реплики вполне былинно мифологическое. А место этой реплики -произнесения не столько в Белогорской крепости, столько в той из эпиграфа к Г л а в е II «Вожатый» былинной «сторонушке», где нет ни государей, ни мужичков с дворянами, ни юридических законов; есть только ч е л о в е к перед ч е л о в е к о м как перед б о г о м. И ПОСЛЕ такого взлёта действия к высшей и с т и н е, следует возвращение к определённому жанру: дальнейшее свидание с любимой Гринёв описывает опять в духе сентиментального романа — под пером симпатизирующего героям Пушкина в духе психологически хорошо выдержанного романа: «Я схватил ее руку и долго не мог вымолвить ни одного слова. Мы оба молчали от полноты сердца... Всё было забыто. Мы говорили и не могли наговориться. Марья Ивановна рассказала мне всё, что с нею ни случилось с самого взятия крепости; описала мне весь ужас ее положения, все испытания, которым подвергал ее гнусный Швабрин. Мы вспомнили и прежнее счастливое время... Оба мы плакали... Чудные обстоятельства соединили нас неразрывно: ничто на свете не может нас разлучить". Марья Ивановна выслушала меня просто, без притворной застенчивости, без затейливых отговорок. Она чувствовала, что судьба ее соединена была с моею. Но она повторила, что не иначе будет моею женою, как с согласия моих родителей. Я ей и не противуречил. Мы поцеловались горячо, искренно…»; «Марья Ивановна пошла проститься с могилами своих родителей… Она воротилась, обливаясь молча тихими слезами…» - напоказ классически добротный сентиментализм. Далее в предельно напряженной сцене расставания с Пугачёвым опять следует взлёт к и с т и н е и с её высот стремительное падение в историческую действительность: «Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня. Нет в романах подобной сцены! В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему. Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и спасти его голову, пока еще было время. Швабрин и народ, толпящийся около нас, помешали мне высказать всё, чем исполнено было мое сердце. Мы расстались дружески. Пугачев… еще раз высунулся из кибитки и закричал мне: "Прощай, ваше благородие! Авось увидимся когда-нибудь". В пространстве романа Пугачёв более не появится, а вместе с ним скоро угаснет и активная сюжетная роль Петра Гринёва. Потому что Пугачёв — Гринёв парные символические герои. И всё в герое слишком частное - личное, не символизирующее старинные достоинства дворянского рода и их обновление — всё это в романе - притче лишнее.
На прощание Маша поклялась Гриневу в вечной любви. Это был конец февраля, готовилось большое наступление на Пугачева. Вскоре Голицын разбил его под крепостью Татище-во, но Пугачева не поймали. Взял Казань, готовился к походу на Москву.
Но почему именно Сумарокову приписано, а не народной басней или притчей именовано? Сумароков ещё здравствовал во время восстания. Отсюда эпиграф из него создавал видимость будто бы специально по этому случаю написанного. Но это не главная причина. Любовные стихи Сумарокова в 1750—1770-е годы были эталоном для манеры выражения чувств молодыми людьми, значит, должны были быть эталоном и для Гринёва. Моделью для самого Сумарокова служили любовно идеальные, не из жизни взятые, отношения пастухов и пастушек. При чём изображались только чувства - без из их мотивировки, которая заменялась ссылкой на «такую с у д ь б у», п р о в и д е н и е и т. В совокупности всё это Пушкин считал нежизненным: уводящим русскую поэзию в ложную сторону. Но зато весьма подходит для стремительных действий героя на основе сильных, но внешне не прописанной мотивировкой чувств: «Намерение моё было твёрдо принято. Не тужи, Савельич: б о г м и л о с т и в; авось увидимся! Что собственно делает Гринёв с точки зрения рыцарского романа? Как верный рыцарь ради спасения дамы сердца он пренебрегает не только опасностью, но и благоразумием. Однако аналогия здесь «облегчённая»: как рыцарю Айвенго, Гринёву не пришлось даже жертвовать религиозными предрассудками, осуждаемыми Скоттом открыто. Так красавице еврейке Ревекке грозило сожжение по обвинению в колдовстве. Ревекку Айвенго не любил, но она ранее спасла ему жизнь. И благодарный рыцарь по первому слову — просьбе о помощи помчался в сражении с единоверцем христианином защитить еврейку на «с у д е б о ж ь е м» — и защитил. Как и положено верному рыцарю Гринёв поспешает спасать любимую на добром коне подарке Пугачёва! Куда спешишь? Добро бы на пир, а то под обух, того и гляди... В роли не менее знаменитого рыцаря Дон Кихота Гринёв кинулся старого дядьку выручать. Вместе их обоих хватают, вяжут, ведут к Пугачёву. Так в который раз уже выходит, что Савельич выступает уже в роли «судьбы»: без «помощи» старого слуги Гринёв не попал бы прямо к самозванному Петру III — новому Гришке Отрепьеву: «Я вошел в избу, или во дворец, как называли ее мужики. Она освещена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бумагой… Пугачев сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась. Около него стояло несколько из главных его товарищей, с видом притворного подобострастия…» - по духу всё, как в настоящем дворце. Дворец Екатерины II и оклеенная золотой бумагой «царская» изба Пугачёва в романе - есть взаимно зеркальные отражения. Нам сейчас не так легко понять, как такое «отражение» дворца в мужицкой избе могло было обидно русским самодержцам! Значит, и самозванный претендент на престол есть отражение власти монарха законного?.. После подавления восстания Екатерина II пыталась уничтожить самую о нём и о его предводителе память: в печатных изданиях, в учебных заведениях восстание обходили молчанием как не бывшее. Однако, что можно было поделать с памятью народною? Запугать, чтоб вслух не поминали — можно. Уничтожить народную память нельзя. Но вернёмся к сюжету пушкинского романа — притчи. Итак, в качестве схваченного с оружием в руках врага Гринёв предстаёт перед своим старым знакомцем: «Пугачев узнал меня с первого взгляду. Поддельная важность его вдруг исчезла. Глаза у Пугачева засверкали. И в сказке, и в рыцарском романе не нуждается в обосновании никакими официальными законами защита слабых: в д о в, с и р о т, с т а р и к о в. Здесь рыцарь дворянской чести Гринёв и сыплющий народными прибаутками и притчами Пугачёв совпадают на подсознательном уровне незыблемой веры в п р а в д у — и с т и н у. И вот исчезает «государь» - в своём роде не хуже, и не лучше Екатерины II - и остаётся ч е л о в е к: «П у г а ч ё в. Мы с его благородием старые приятели. Без тебя я не добрался бы до города и замерз бы на дороге. Я офицер и дворянин; вчера еще дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал. Как знать? Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою". Его выбросили из окна, зарезали, сожгли, зарядили его пеплом пушку и выпалили! Однажды орел спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на-все только тридцать три года? Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же. Полетели орел да ворон. Вот завидели палую лошадь; спустились и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: нет, брат ворон, чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что б о г даст! Пугачев посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Оба — и Пугачёв, и Гринёв по своему правы. Но в песне и сказке совместимая и взаимозаменяемая правда каждого из них в историческом пространстве действия исключает правду другого. Пушкин показал нам уже столько правд! Где же самая главная п р а в д а?! Снарядить-то ее некому, Благословить-то ее некому. По сюжету же с Пугачёв с Гринёвым еже в Белогорской крепости: «Сердце мое заныло, когда очутились мы в давно знакомой комнате, где на стене висел еще диплом покойного коменданта, как печальная эпитафия прошедшему времени». Швабрин «в подлых выражениях раболепствует» перед прибывшим самозваным государем. Пугачёв требует показать по словам Швабрина якобы уже его жену, которую он будто бы в горячке держит взаперти. В итоге открывается картина: «На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба… Пугачев посмотрел на Швабрина и сказал с горькой усмешкою: "Хорош у тебя лазарет! Я никогда не буду его женою! Я лучше решилась умереть, и умру, если меня не избавят». Пугачёв «обратился он к Марье Ивановне и сказал ей ласково: "Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь". Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею убийца ее родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств. Из л и т е р а т у р н ы х а н а л о г и й здесь попытка Швабрина заставить девицу насильно его «полюбить» слегка напоминает, опять-таки сюжетную линию из «Айвенго»: рыцарь - храмовник давший обет безбрачия Бриан де Буагильбер так пылал незаконною страстью к еврейке Ревекке, что, домогаясь любви, тайно запер девицу в отдалённом покое своего монастыря, где по закону никаким женщинам быть не полагалось. Сочтя еврейку околдовавший невинного рыцаря ведьмою, гроссмейстер — глава ордена приговорил её к сожжению, буде не явится её защитник, чтобы на с у д е б о ж ь е м - на рыцарском поединке оправдать обвиняемую. Если защитник победит — девицу освободят. В качестве такого защитника едва оправившийся от раны, ещё слабый рыцарь Айвенго на измученном коне в последний срок примчался на ристалище. Гроссмейстер сказал: — …Желал бы и я, чтобы ты был в состоянии, более подходящем для сражения. А сэр Вальтер Скотт исхитирился избежать в описании этой сцены всякого сентиментализма. Кто не верит, тот пусть сравнит пару сентиментальных романов с романами Скотта! Подобно Ревекке даже ценою своей смерти отказавшись уступить притязаниям злодея Швабрина, Марья Ивановна проявила силу характера, но сила эта - отчасти была вызвана отчаянием, отчасти исходила опять-таки из родовых заветов. Разный фокус романов в том, что у Скотта на протяжении объемной главы в ответ на обещания храмовника ради неё оставить свои обеты Ревекка рассуждает о древности еврейских родов и о необходимости следовать путём предков. В «Капитанской дочке» все рассуждения остаются между строк: просто Марья Ивановна в своем р о д о в о м доме, где диплом её отца висит на стене. И как ранее родной отец дал Маше р о д о в о е благословление, так теперь, в принципе, как и для Гринёва Пугачёв оказывается и её тоже посажённым - названным отцом: кабы не Пугачёв — не бывать бы в конце романа свадьбе героя с героиней. В поэтическом времени — пространстве «Капитанской дочки» так выходит, что мужик б л а г о с л о в л я е т д в о р я н: на брак или на иное более тесный контакт с народом — читателю решать. Пушкин не моралист. Он гениальный поэт. И гениальный психоаналитик характера своих героев. Когда Маша в освободителе из рук злодея узнала убийцу р о д и т е л е й её если и не вытряхнуло, то сильно «встряхнуло» в родовой колыбели её понятий. Когда такое потрясение человек переживает без помрачения рассудка, то после, при внешне не изменившемся характере он способен на неожиданный поступок. Какой в последней Главе XVI и совершает Марья Ивановна, отправившись в Петербург добиваться от русской императрицы п р а в д ы - отмены приговора Гринёву якобы за измену. Всё это ещё впереди, а пока: «Что, ваше благородие? Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду п о с а ж ё н ы м о т ц о м, Швабрин дружкою; закутим, запьем - и ворота запрем! Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости". Да они бы ее загрызли. Ничто ее бы не спасло! Дальнейшая речь Гринёва есть вариант взывания к «б о ж ь е м у с у д у», а по уровню высокой поэзии з е р к а л ь н а «затейливой сказке» Пугачёва - непременно должна быть с этой сказкой сопоставлена! Во вдохновенной, не надуманной речи Гринёва в пространсво п р а в д ы — и с т и н ы действие взлетает даже выше уровня эпиграфов из народных песен. И когда для героя опыт романного чтения тут тоже сыграл роль — это был хороший опыт: « - Слушай, - продолжал я… - Как тебя назвать не знаю, да и знать не хочу... Но б о г в и д и т, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно ч е с т и моей и христианской с о в е с т и. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною с и р о т о ю, куда нам б о г путь у к а ж е т. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем б о г а м о л и т ь о спасении грешной твоей души... Казалось, суровая душа Пугачева была тронута. Возьми себе свою красавицу; вези ее, куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет! В этот момент Пугачёв — настоящий государь от бога… Но в р е м я этой в тексте предпоследней от Пугачёва реплики вполне былинно мифологическое. А место этой реплики -произнесения не столько в Белогорской крепости, столько в той из эпиграфа к Г л а в е II «Вожатый» былинной «сторонушке», где нет ни государей, ни мужичков с дворянами, ни юридических законов; есть только ч е л о в е к перед ч е л о в е к о м как перед б о г о м. И ПОСЛЕ такого взлёта действия к высшей и с т и н е, следует возвращение к определённому жанру: дальнейшее свидание с любимой Гринёв описывает опять в духе сентиментального романа — под пером симпатизирующего героям Пушкина в духе психологически хорошо выдержанного романа: «Я схватил ее руку и долго не мог вымолвить ни одного слова. Мы оба молчали от полноты сердца... Всё было забыто. Мы говорили и не могли наговориться. Марья Ивановна рассказала мне всё, что с нею ни случилось с самого взятия крепости; описала мне весь ужас ее положения, все испытания, которым подвергал ее гнусный Швабрин. Мы вспомнили и прежнее счастливое время... Оба мы плакали... Чудные обстоятельства соединили нас неразрывно: ничто на свете не может нас разлучить". Марья Ивановна выслушала меня просто, без притворной застенчивости, без затейливых отговорок. Она чувствовала, что судьба ее соединена была с моею. Но она повторила, что не иначе будет моею женою, как с согласия моих родителей. Я ей и не противуречил. Мы поцеловались горячо, искренно…»; «Марья Ивановна пошла проститься с могилами своих родителей… Она воротилась, обливаясь молча тихими слезами…» - напоказ классически добротный сентиментализм. Далее в предельно напряженной сцене расставания с Пугачёвым опять следует взлёт к и с т и н е и с её высот стремительное падение в историческую действительность: «Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня. Нет в романах подобной сцены! В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему. Я пламенно желал вырвать его из среды злодеев, которыми он предводительствовал, и спасти его голову, пока еще было время. Швабрин и народ, толпящийся около нас, помешали мне высказать всё, чем исполнено было мое сердце. Мы расстались дружески. Пугачев… еще раз высунулся из кибитки и закричал мне: "Прощай, ваше благородие! Авось увидимся когда-нибудь". В пространстве романа Пугачёв более не появится, а вместе с ним скоро угаснет и активная сюжетная роль Петра Гринёва. Потому что Пугачёв — Гринёв парные символические герои. И всё в герое слишком частное - личное, не символизирующее старинные достоинства дворянского рода и их обновление — всё это в романе - притче лишнее. У окошка комендантского дома я Гринёв увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу. Как и положено не раскаявшемуся злодею! Я не хотел торжествовать над уничтоженным врагом и обратил глаза в другую сторону. Наконец мы выехали из крепостных ворот и навек оставили Белогорскую крепость. Должен последовать — и последует острый поворот сюжета. В произведениях Якова Бор. Княжнина 1740-1791 такого куплета нет.