город в Японии, на о. Кюсю, административный центр префектуры Сага. Семейная сага или семейная хроника — это жанр литературы, целью которого является рассказ о жизни сразу нескольких поколений одной семьи. Внутренний мир и эмоции персонажей изображены в сагах лаконично и сдержанно, из-за чего современному читателю, воспитанному на литературе с подчёркнуто экспрессивной передачей человеческих переживаний, подчас трудно осознать всю глубину трагедии. Исследование о мире саги напоминает нам, какое особое значение имели и имеют труды по древним периодам литературы. Сага – жанр скандинавской и исландской эпической литературы; героическая эпопея, соединяющая стихотворные и прозаические описания деяний.
Значение саги (что это такое, понятие и определение)
Саги были важной частью устной традиции древних северных народов, и передавались от поколения к поколению. Одной из особенностей саги является ее эпический стиль. Саги обычно сконцентрированы на отдельных персонажах и их судьбах, характеризуются глубиной описаний и проникновенностью. Они обычно имеют сложную и запутанную сюжетную линию, с большим количеством пересекающихся историй и персонажей.
В современной литературе и кино также существуют отдельные работы, которые следуют структуре и стилю саги. В современности термин «сага» часто использовали для обозначения не только эпических произведений, но и длительных серий книг или фильмов, в которых рассказывается об эпических приключениях и событиях. Саги имеют важное место в литературе и культуре, и продолжают оказывать влияние на современные произведения их жанра.
Особенности саги Продолжительность. Сага — это эпическое произведение, которое состоит из нескольких частей или эпизодов. Каждая часть представляет собой отдельную историю, связанную с главным сюжетом.
Изначально сагой называли один из основных жанров древнеисландского эпоса. Это были прозаические рассказы о прошлом, об истории и жизни людей, богов и героев. Существовали саги, в которых встречались сказочные сюжеты и мотивы, а также саги о королях и о древних временах, например «Сага о Волсунгах». Такие произведения описывали судьбы персонажей, семейные хроники, истории отдельных событий, распри между родами.
В сущности, единство отдельной «родовой саги» часто не многим больше, чем единство всех этих саг вместе.
Ведь их объединяет не только композиционная незамкнутость отдельных саг, но и общее содержание всех их вместе: то, что описывается в них, — это не какие-то кусочки прошлого, не отдельные картинки частной жизни людей, как могло бы быть, если бы эти произведения были историческими романами, а все события, которые произошли в частной жизни всех исландцев в определенную эпоху. Такая широта охвата оказалась возможной благодаря тому, что существовало очень ограниченное представление о том, что такое событие. Как уже было сказано выше, событием считалось нарушение мира, т. Если никакой распри не было, то и описывать было нечего. Никогда разные «родовые саги» не представляют собой попыток по-разному трактовать тот же сюжет, как это могло бы быть, если бы события эпохи саг были каким-то традиционным литературным материалом, а не образовывали бы единого содержания всех «родовых саг» в совокупности.
Но если рассматривать эти саги как образующие в совокупности единое литературное произведение, то тогда по широте охвата действительности все события частной жизни всех членов данного общества! Не меньше, чем в стиле и композиции, отличие «родовых саг» от реалистических романов нового времени в трактовке пространства и времени. В «родовых сагах» совершенно нет пейзажа, описаний природы. Если в них иногда и сообщаются сведения о ландшафте, на фоне которого что-то происходит, или о каких-то природных явлениях, то это только для объяснения описываемых событий. Так, например, если в саге говорится, что выпал снег, то это только для того, чтобы объяснить, почему человека можно было найти по его следам.
Отсутствие пейзажа в «родовых сагах» тоже может быть осознано как реализм, аналогичный реализму Нового времени. Дело в том, что в литературе Нового времени пейзаж — это литературный прием, подразумевающий эстетическое восприятие природы или имеющий целью конкретизировать местность, где происходит действие, т. Поэтому отсутствие пейзажа в литературном произведении может восприниматься как преодоление литературной условности и приближение к жизненной правде. В «родовых сагах» причины отсутствия пейзажа совсем другие, конечно. Отсутствие пейзажа в «родовых сагах» объясняется прежде всего тем, что описания природы как литературный прием были невозможны, пока природа была средой, из которой человек не выделял себя, пока он не противопоставлял ее себе как объект эстетического любования.
Но отсутствие пейзажа объясняется еще и тем, что местности, упоминаемые в сагах, не нуждались ни в какой конкретизации: ведь все они всегда — совершенно конкретные местности. Не случайно в «родовых сагах» упоминается множество географических названий — названия хуторов, долин, рек, ручьев, озер, фьордов, островов, мысов, заливов, холмов, гор, вершин и т. В одной «Саге о Греттире» а она не самая длинная из «родовых саг» встречается около трехсот географических названий! Сознательно создавая художественное произведение, естественно было бы назвать столько местностей, сколько необходимо дни понимания действия, и, называя ту или иную местность, иметь в виду не конкретную реальность, а некоторое обобщение, т. Но те, кто писал саги, хотели возможно более точно передать факты.
Они не могли выдумывать названия и всегда имели в виду вполне определенные местности, они могли, правда, перепутать эти названия, ошибиться, указывая расстояние, но, несомненно, считали, что всегда имеют в виду совершенно конкретные реальности, а не плоды своей художественной фантазии. Именно поэтому в современных исландских изданиях «родовых саг» топонимика обычно подробно комментируется. Например, если в саге упоминается какой-нибудь хутор, то указывается, существует ли он и теперь, не переменилось ли его местоположение или название, не был ли он заброшен, сохранились ли его следы и т. Если в саге упоминаются овраг, яма, скала и т. Каждая «родовая сага» связана с определенной местностью в Исландии, и в обзорных работах о сагах принято располагать их не в хронологической последовательности она слишком неясна , а в последовательности, так сказать, географической.
С местностями южного побережья, наименее населенного, связаны только «Сага о Ньяле», самая длинная и самая знаменитая из «родовых саг», и «Сага о людях с Болот». Только одно произведение, примыкающее по содержанию к «родовым сагам», связано со всеми населенными местностями Исландии — это знаменитая «Книга о заселении страны» Landn? В этой очень своеобразней книге рассказывается о том, как исландские первопоселенцы «брали землю», об их происхождении, их ближайших потомках и важнейших событиях в первые два века после заселения Исландии. Описание начинается с восточного края южной четверти Исландии, идет дальше в направлении часовой стрелки вокруг острова и кончается у южного края восточной четверти. В книге перечисляются все исландские первопоселенцы около четырехсот человек , т.
Однако она не только перечисление, в ряде случаев она — живой рассказ о людях и событиях. Таким образом, широта охвата действительности в этой книге исключительна. Естественно, что она — важнейший источник по истории исландского народа. Автор романа изображает протекание этого времени, располагает в нем события и компонует его в соответствии с общим замыслом своего произведения. Между тем «родовые саги» подразумевают отсутствие разрыва между временем в жизни, реальным, историческим, и временем в литературе, нереальным, вымышленным.
Все, описываемое в этих сагах, было синкретической правдой, т. Прочность отнесенности к реальному историческому времени обеспечивалась тем, что упоминаемые в сагах люди были звеньями в генеалогических цепочках, ведущих в конечном счете в реальное настоящее, а также тем, что все события в сагах были привязаны к конкретным местностям Исландии и в конечном счете — к важным историческим рубежам — заселению Исландии, принятию христианства, царствованию того или иного норвежского короля. Время действия в «родовых сагах» имеет общее с так называемыми «эпическими эпохами» т. Оно тоже строго локализовано в реальном, историческом времени: «веком саг» считается период примерно с 930 по 1030 г. Но «век саг» тем отличается от «эпических эпох», что он не изолирован, не занимает какого-то островного положения, связан как с последующей эпохой, так и с предшествующей.
Связь эта заключается прежде всего в обильных генеалогиях, которые выходят за пределы «века саг» и вверх, и вниз, а также в наличии произведений, которые совмещают в себе особенности «родовых саг» и «саг о древних временах» или «родовых саг» и саг о позднейшей эпохе. Правда, известную изолированность «века саг» можно усмотреть в том, что есть разрыв почти в сто лет между эпохой, о которой рассказывается в «родовых сагах», — она кончается около 1030 г. Этот разрыв, возможно, свидетельствует о том, что существовала тенденция к превращению «века саг» в своего рода «эпическую эпоху». Для реального исторического времени характерна однонаправленность, необратимость. Напротив, для фиктивного времени однонаправленность необязательна, и его фиктивность всего очевиднее, в тех случаях, когда однонаправленность нарушается, т.
В «родовых сагах» никакая транспозиция времени не имеет места. Это, конечно, объясняется тем, что время в них осознается как реальное, историческое. Вместе с тем параллельный рассказ о происходящем в двух разных местах, если он не нарушает однонаправленности действия, возможен в «родовых сагах», и в некоторых из них широко применяется. Не нарушают однонаправленности действия и столь обычные в «родовых сагах» предсказания и предвестия: они элементы настоящего. В «родовых сагах» никогда не проявляется субъективное восприятие времени, т, е.
Такое восприятие времени, впрочем, и не могло бы проявиться ни в точке зрения автора так как она вообще отсутствует в «родовых сагах» , ни в том, что приписывается автором персонажам саги так как их переживания никогда не анализируются и не описываются. Но отсюда, однако, не следует, что раз в «родовых сагах» нет «субъективного» времени, значит, оно в них всегда «объективное», т. Представление о времени как равномерном и непрерывном потоке, не зависимом от того, что в нем происходит, тоже отсутствует в сагах. Время образует в них единство с событиями, неразрывно с ними связано, осознается только поскольку они происходят, существует только в них. Это очевидно из того, что в «родовых сагах» рассказывается вообще только о событиях, и даже не о всяких событиях, а исключительно о событиях, связанных с той или иной распрей, и никогда не описывается ни природа, ни быт, ни переживания персонажей, ни вообще ничего, что существует независимо от событий.
В «родовых сагах» не бывает, в частности, сцен, с которых начинается действие. Такие сцены, обычные в романах, подразумевают статическое описание, сделанное в определенный момент. Именно поэтому в сагах они невозможны. Характерно, что внешность героя саги нередко впервые описывается перед важным событием в его жизни — сражением, поединком и т. Внешность героя оказывается как бы частью события.
Характерно также, что если в саге изображена одежда, то это, как правило, не то, что типично, а, наоборот, то, что отклоняется от обычного, т. Если никаких событий не происходит, то в саге об этом иногда сообщается в трафаретных выражениях вроде «некоторое время все было спокойно», «две зимы было спокойно, так что нечего рассказать» и т. Так, например, в «Саге о Ньяле», после того как Ньяль берет на воспитание Хёскульда, время перестает существовать и возникает снова в следующем абзаце той же главы, когда Хёскульд уже оказывается взрослым и происходят события, в которых он играет важную роль. Статические описания которые отсутствуют в «родовых сагах» подразумевают способность сделать мысленно срез потока времени в любой его момент, независимо от того, происходит ли какое-либо событие или нет, другими словами, подразумевают способность осознать, что все время что-то происходит, каким бы незаметным это ни было. Именно поэтому в «родовых сагах», т.
В историческом романе сознательно воспроизводится определенная эпоха. В «родовых сагах» все телескопировано: и быт, и право, и мораль, и психология. Сага так же отличается от исторического романа, как современный архитектурный памятник, построенный в стиле определенной прошлой эпохи, отличается от много раз перестраивавшегося древнего памятника. В современных изданиях «родовых саг» принято в предисловии анализировать «хронологию саги» и сводить в хронологическую таблицу даты, полученные посредством такого анализа. Кое-что в таких таблицах, конечно, просто догадка или допущение.
Но такие таблицы удается составить, так как в «родовых сагах» встречаются многочисленные датировки не только вроде «однажды утром», «на следующий день», «той же осенью», «через несколько зим», т. Однако, конечно, в них никогда не бывает дат вроде «в 984 году» или «в начале десятого века». Наложение абстрактной хронологической сетки на события абсолютно чуждо «родовым сагам». Таким образом, составление хронологической таблицы событий, т. Прямые характеристики довольно редки в «родовых сагах», и они не столько раскрывают личность, сколько наклеивают на нее на всю жизнь определенный ярлык.
Качества, перечисляемые в этих характеристиках, в общем довольно стандартны. Однако внешние черты обычно более индивидуализированы, чем внутренние, и в то же время внешние качества всегда в какой-то мере соответствуют внутренним. Характерно также, что важную роль играет упоминание о том, что данного человека любили, или, наоборот, не любили, т. Прямые характеристики всего чаще вводят тот или иной персонаж, реже они даются в середине рассказа, в особо важный момент его жизни, иногда приводятся и в конце рассказа о нем. Но в общем прямые характеристики отнюдь не обязательны в сагах.
Человек раскрывается в «родовых сагах» через его отношение к другим людям. Дело в том, что в сагах изображаются, в сущности, не отдельные люди, а определенный вид отношений между людьми, а именно распря, ее поводы, протекание и последствия. Если нет распри в тех или иных ее проявлениях, то нет и никакого рассказа в саге. Внутренний мир отдельного человека сам по себе никогда не изображается в сагах. Отдельный человек никогда не бывает в сагах наедине с самим собой, не произносит монологов, не анализирует своих переживаний, не говорит о них.
Он раскрывается только в том, как складываются его отношения с другими людьми в распре. Ее обстоятельства описываются во всех подробностях, приводится дословно все, что было сказано людьми, рассказывается обо всем, что имело к ней отношение. Таким образом, и об отдельном человеке оказывается сообщенной масса фактов, и создается впечатление, что именно отдельный человек изображается. Но это, конечно, иллюзия. На самом деле обилие фактов, сообщаемых об отдельном человеке, участвующем в распре, — это как раз результат того, что интерес к отдельной личности самой по себе отсутствовал.
В «родовых сагах» как будто, как и в реалистических романах, изображаются частные лица в их частной жизни. Однако не говоря уже о том, что частные лица в «родовых сагах» не столько изображаются, сколько, как только что было сказано, оказываются изображенными, частные лица реалистического романа — это совсем не то, что частные лица «родовых саг». Господствующая роль частных лиц в литературе — одно из крупнейших достижений нового времени. В средневековой литературе частных лиц, в сущности, не было. Персонажи средневековых литературных произведений — либо исторические лица, т.
Таким образом, в средневековой литературе индивидуализация и обобщение исключают друг друга. Бели персонаж индивидуален, то он исторический персонаж, или правда в собственном смысле слова, а не обобщение. Если же персонаж — результат обобщения, то он лишен индивидуальности, король вообще и т. Между тем в литературе Нового времени стала возможной индивидуализация, которая в то же время и обобщение. Частные лица реалистического романа есть сочетание индивидуализации и обобщения.
Основные предпосылки их появления в литературе — это, с одной стороны, возможность правды, которая осознается как вымысел, т. В древнеисландском обществе, т. Таким образом, персонажи «родовых саг» не в большей мере частные лица, чем короли и полководцы средневековой литературы, или, Вернее, они одновременно и частные, и исторические лица, гармоническое сочетание того и другого, возможное только в обществе, где, как в Исландии в «век саг», нет деления на частное и государственное, поскольку нет государства. Автор романа, рассказывая о том или ином из своих персонажей, только в редком и совсем не типичном для романа случае — а именно в романе-биографии — имеет в виду некоторое реальное лицо. Но даже и автор романа-биографии сознает, конечно, что, хотя канва его произведения — подлинные факты, само оно — лишь правдоподобный вымысел.
Обычно же персонаж реалистического романа — это обобщение, результат отбора общего для многих реальных лиц, результат выделения типичного, т. Между тем те, кто писал «родовые саги», несомненно считали, что люди, о которых рассказывается в них, — это реально существовавшие люди, а не плоды художественной фантазии. Однако здесь ошибки могли быть значительно крупнее, чем в отношении местностей: перепутаны имена людей, неправильно поняты родственные или другие связи между людьми, по-разному истолкованы их поступки и сами они представлены в более или менее выгодном свете, и таким образом их изображение превращалось фактически в художественный вымысел. Поэтому в «родовых сагах» все же есть типы: свирепые берсерки, коварные интриганы, злые колдуньи и т. Как правило, однако, они — второстепенные персонажи, и среди лиц, действующих в сагах, они — ничтожное меньшинство.
Основные же персонажи в «родовых сагах» сложнее и жизненнее, чем литературные типы. Это проявляется прежде всего в том, что их поведение и поступки не обязательно вытекают из их характера. Человек, явно трусливый по характеру, как Бьёрн из Леса в «Саге о Ньяле», проявляет большую храбрость. Человек, явно благородный по характеру, как Флоси из той же саги, оказывается предводителем тех, кто совершает подлое преступление, — сожжение Ньяля и его семьи в их доме. Возможно известное внешнее сходство между объективностью «родовых саг» и некоторыми художественными приемами, применяемыми в современной реалистической литературе с целью создать иллюзию объективности.
Один из таких приемов — он обильно представлен в произведениях Хемингуэя — заключается в следующем. Трагические события или переживания изображаются не прямо, не через непосредственное восприятие автора, а косвенно, через сугубо прозаическое восприятие стороннего наблюдателя, который как бы не понимает трагичности того, что он наблюдает, и только регистрирует факты. Читатель, таким образом, оказывается в положении непосредственного наблюдателя сырых фактов действительности, как бы не подвергшихся художественной обработке, и сам воссоздает в своем воображении то, что скрывается за ними. Прозаическое восприятие стороннего наблюдателя служит стереоскопом, придающим наблюдаемому трехмерность в глазах читателя. В «родовых сагах» действительно нередко переживания изображаются так, как будто автора совершенно не интересуют они сами по себе, он просто регистрирует их проявления или последствия наряду с прочими фактами.
Однако отличие от художественного приема современной литературы огромно: в то время как в современной литературе тот, чье равнодушное восприятие служит стереоскопом, — фикция, плод осознанного авторства, в сагах — это сам автор, не сознающий своего авторства. Дело в том, что в сагах действительно объектом изображения были не переживания сами по себе, а события, переживания же оказывались изображенными только в той мере, в какой нельзя было описать события, не описывая в то же время и переживания. Другими словами, изображение переживаний в сагах — всегда лишь побочный продукт изображения событий. Таким образом, объективность изображения переживаний в «родовых сагах» — результат того, что они не были объектом изображения. В этом, очевидно, и заключается сходство трактовки переживаний в сагах с современным художественным приемом, описанным выше: изображается как будто бы не то, что на самом деле объект изображения, и таким образом создается иллюзия объективности.
Можно поэтому сказать, что «родовые саги» настолько же объективнее самой реалистической литературы, насколько их авторы меньше осознавали свое авторство. Нередко из фактов, сообщаемых в саге, современный читатель мог бы заключить, что тот, о ком рассказывается, вероятно, испытывал романическое чувство. Однако на самом деле рассказчик не вкладывал в факты такого смысла. Романическое чувство его совершенно не интересовало. По-видимому, романические переживания не только не казались чем-то достойным изображения, но и не было подходящих слов, которыми можно было бы их описать.
В частности, у исландского слова? В «родовых сагах» слово это всего чаще употреблялось во множественном числе для описания привязанности, которая развивается между супругами спустя некоторое, иногда даже долгое время после брака. Вместе с тем из фактов, сообщаемых в «родовых сагах», очевидно, что сами по себе переживания, обусловленные сексуальными отношениями, были теми же, что и в другие времена: люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали и т. Другой была только оценка этих переживаний: не было их идеализации и романтизации. Но именно поэтому в «родовых сагах» эти переживания оказываются более объективно изображенными, чем это возможно в романах.
Таким образом, и в этом отношении «родовые саги» правдивее реалистических романов. Ни в одной «родовой саге» романические переживания не играют той роли, какую они обычно играют в романах. Даже в «Саге о Гуннлауге» и «Саге о Кормаке», где они проходят через всю сагу, отнюдь не все подчинено их изображению. В «Саге о Гуннлауге» большое место занимает описание поездок героя в разные страны, а в «Саге о Кормаке» — описание поединков, и в обеих этих сагах роль романических переживаний заключается в основном в том, чтобы мотивировать распри. В романе Нового времени господствующая роль романических переживаний объясняется, конечно, возросшим интересом к человеческой личности.
В романах любовь — это способ изобразить личность и ее внутренний мир, т. В известном смысле можно сказать, что распри играют в «родовых сагах» такую же роль, какую любовь играет в романах. Но очень существенное различие между ролью распри в «родовых сагах» и ролью любви в романах заключается в том, что распри были действительно важнейшим из того, что происходило в свое время в Исландии, т. Основная пружина действия в распрях, которые описываются в «родовых сагах», — это долг мести. Очевидно, что он был обусловлен не просто системой понятий таких, как «честь» и т.
Элиот В науке часто бывает так, что понятие, основное для того или иного важного вопроса, принимается за нечто само собой разумеющееся, хотя на самом деле решение данного важного вопроса зависит именно от того, как понимается это основное понятие. Правда ли то, что рассказывается в "сагах об исландцах"? Каково соотношение правды и вымысла в них?
Что именно в каждой из них правда и что вымысел? Вот вопросы, которые всегда были самыми важными в отношении "саг об исландцах". С этими вопросами тесно связано и все остальное, что остается спорным в отношении этих произведений: их происхождение, этапы их развития, их источники или прообразы, их датировки и т.
Но что такое правда, о которой так много говорится в литературе о "сагах об исландцах"? И можно ли говорить о правде в этих сагах, не разобравшись в том, что такое правда вообще? Между тем не отличаются ли эти представления от тех, которые господствовали в обществе, где возникли эти саги?
Если да, то все, что до сих пор утверждалось о правде и вымысле в "сагах об исландцах", в сущности так же мало приближает нас к пониманию того, правда они или вымысел, как утверждение дальтоника о том или ином цвете приближает нас к пониманию того, что это за цвет. Для современного человека в представлениях о правде, как и во многих других областях сознания, характерны двойственность, раскол, отсутствие единства. Две формы правды осознаются современным человеком.
Одна из них — это та, которая находит наиболее законченное выражение в науке, в частности в науке о прошлом человеческого общества — истории. Только об этой науке здесь и будет речь, так как раскол на две правды всего отчетливее сказывается в том, что рассказывается о прошлом. Автор этого сообщения верит, что его сообщение о прошлом точно, или по меньшей мере хочет, чтобы другие поверили этому.
Но многообразие единичных фактов прошлого неисчерпаемо. Точно установить можно только некоторые отдельные факты прошлого, так сказать, его скелет, а именно только то, что имеет значение для всего данного общества, но отнюдь не все единичные факты прошлого или все, что происходило с отдельными частными лицами в их частной жизни. Действительность прошлого во всей ее живой полноте не может быть содержанием точного сообщения, представляющего собой историческую правду.
Во всей ее живой полноте действительность прошлого может быть только синтезирована, воспроизведена в результате творческого обобщения, т. Но такое обобщение единичных фактов прошлого уже не правда в собственном смысле слова, а "художественная правда", т. Тот, кто создает художественную правду, сознает, что она — творческое воспроизведение того, что могло бы быть, а вовсе не точное сообщение о том, что было в действительности, т.
Это сознают и те, для кого создается художественная правда. Если же художественная правда принимается за правду в собственном смысле слова, как это бывает, например, с детьми, то для современной цивилизации это пережиточное явление, реликт того состояния сознания, когда еще не было деления на две правды. Таким образом, из двух правд о прошлом, возможных для современного человека, одна — это правда в собственном смысле слова, но она — не искусство; другая — это искусство, но она, в сущности, — неправда.
Другими словами, для современного человека, с одной стороны, возможна правда о прошлом, которая, как ему самому известно, — неправда, а с другой стороны, для него несовместимы искусство и в собственном смысле слова правда. Две правды, о которых идет речь, не только друг друга подразумевают, обусловливают и ограничивают, но они и противоположны. Резкая и четкая граница лежит между ними.
Что-либо промежуточное или среднее между ними невозможно, как невозможно нечто среднее между тем, что было в действительности, и тем, чего в действительности не было, а только могло бы быть. Роман, повествующий о подлинных событиях или действительно существовавших людях, — это роман в совершенно такой же степени, как и всякий другой. Если в романе и есть правда в собственном смысле слова взятые из жизни факты и т.
Один и тот же автор может, конечно, написать и исследование, и роман. Но не может историческое исследование быть одновременно романом, точно так же, как исторический роман — это всегда роман, а не исследование. В литературе о сагах, как правило, молчаливо предполагается, что две формы правды о прошлом, характерные для сознания современного человека, существовали и в сознании людей древнеисландского общества.
В соответствии с этим рассказываемое в сагах истолковывается одним из трех способов. Оно либо истолковывается как историческая правда. Тогда оно анализируется методами современной исторической науки: проверяется хронология, проводится сопоставление с показаниями других источников и т.
Либо рассказываемое в сагах истолковывается как художественная правда. Тогда оно анализируется как художественная литература нашего времени, т. Либо, и всего чаще, рассказываемое в сагах истолковывается как нечто среднее между исторической и художественной правдой, т.
Все концепции развития древнеисландской литературы, все классификации саг, все оценки сущности каждой из них сводятся к такому подведению под одну из двух привычных для современного человека рубрик, соответствующих двум описанным выше формам правды. Существовали ли, однако, эти две формы правды в сознании людей древнеисландского общества? Множество фактов говорит в пользу того, что для людей древнеисландского общества существовала только одна форма правды, так сказать "синкретическая правда".
Тот, кто сообщал синкретическую правду о прошлом, стремился одновременно и к точности, и к воспроизведению действительности во всей ее живой полноте. Но тем самым это была не только правда в собственном смысле слова, но также искусство или органическое сочетание того, что в сознании современного человека несочетаемо. Синкретическая правда нечто навсегда утраченное.
Она отнюдь не нечто среднее между двумя другими правдами. Она гораздо богаче и содержательнее обеих современных правд. Она в корне отлична от них обеих.
Что такое сага? Происхождение слова
Значение слова сага. САГА, -и, ж. Древнескандинавское и древнекельтское народное героическое сказание в прозе. Захватывающая семейная сага английской писательницы Дафны Дюморье 1907—1989, книги которой стали классикой готической традиции в литературе XX века. Захватывающая семейная сага английской писательницы Дафны Дюморье 1907—1989, книги которой стали классикой готической традиции в литературе XX века. Исследование о мире саги напоминает нам, какое особое значение имели и имеют труды по древним периодам литературы. Сага — это особый жанр литературы, кино и других форм искусства, который отличается развитым сюжетом, наличием множества персонажей и обширным хронологическим охватом.
Что такое сага в литературе определение кратко
Сага — это одна из разновидностей эпической литературы, в которой рассказывается об особых событиях и героях. Благодаря этому своду саг («Сага о Стурлунгах») до нас дошли многие произведения исландской литературы, характеризующиеся высокой степенью исторической достоверности и выдающимися литературными достоинствами. Пояснения к написанию саг. Исландцы выпустили большой объем литературы в зависимости от численности населения.
Семейная сага для неспешного чтения
Кажется, лучшая из глав — предпоследняя, где сказано о понятиях судьбы, жизни и смерти у древних исландцев. По-своему она превосходный образчик остроумия в науке. Автор добивается неожиданных результатов, сопоставив идею судьбы с древнесеверными представлениями времени и пространства; не будет ошибки, если скажем, что в сколько-нибудь сходных контекстах идея судьбы в науке никогда не рассматривалась. Стеблину-Каменскому, вера в судьбу заложена в «специализации» идеи времени, в пространственной метафоре его. Время трактуется по образу и подобию пространства. Близкое и удаленное во времени, иначе говоря — настоящее и будущее, не различаются с близким и удаленным в пространстве. Вера в судьбу означает, что будущее изменить нельзя, однако можно узнать его из предсказания, увидеть во сне. Будущее, еще не наступив, уже обладает реальностью, существует, присутствует в настоящем, совершенно так же, как присутствует и существует в качестве реальности все удаленное в пространстве. Будущее нам дано как некий физический феномен, еще недосягаемый и, однако же, наличный.
Его будущая смерть как бы уже существует». Они уже обладают реальностью». Можно бы сказать, что древняя мысль стилизует время под категории пространства. Прошлое, настоящее, будущее для древней мысли существуют как места, лежащие в пространстве, едином для них. Собственно, и здесь М. Стеблин-Каменский исходит из идеи исторического синкретизма, усматривая его не только там, где речь идет о правде и вымысле, например, синкретизм — явление поэтики и всего миросозерцания в целом. В древнем сознании время и пространство находятся в синкретизме друг с другом, время как бы затвердевает, подвергаясь пространственным концепциям. Дальнейшая история в том, что время освобождается от смешения с пространством, ищет и отыскивает, в чем же его собственная природа.
Концепция судьбы далека от такого освобождения, она есть плод синкретизма. Стеблин-Каменский разгадал многое, что было для этнологов и филологов, для историков культуры загадками сфинкса. Под конец он разгадал и загадку, заложенную в самом разгадчике, в Эдипе, — он объяснил, что такое судьба, чьим трагическим детищем был сам Эдип, — что такое судьба у древних. Стеблина-Каменского оригинальна и по мысли и по стилю изложения. В ней мало цитат из памятников, почти отсутствуют пересказы текстов, хотя когда они все же даны, то сделаны очень удачно, как, например, пересказ саги о людях из Лососьей долины. Тем не менее книга создает настоящую картину духовной жизни древнего Севера. Книга скептическая, аналитическая, прибегающая к парадоксам, к обостренным формулам, ведет к большой сводной картине древней жизни. Картина создается не средствами живописания и вчувствования, а средствами остроумия и мысли — средствами «рассуждения».
Думаю, так получилось потому, что автор уже с самого начала работы со всею живостью «вообразил», чем был древний Север, а все его анализы и скептические концепции создавались, чтобы дооткрыть этот синтетический образ, очистить его от чуждых ему привнесений. Заключительная глава называется «Стоит ли возвращаться с того света? Стоит или не стоит, однако же один древний исландец все-таки вернулся и предстал автору этой книги, — случилось это в городе Рейкьявике, в отеле. Вся книга — путешествие из нашего века в исландскую древность. Привидение ив эпилога проделало обратный путь — из древности к нам.
Случилось это не раньше XIX века.
На саму документальность укрепилась точка зрения вымысла — она одна из стихий его. Город Эн — никто не искал на карте города Эн, было известно, что он создание автора. Скрытость вымысла в древней саге М. Стеблин-Каменский связывает с вопросом об авторстве. В саге автор не осознается, если нет вымысла, то нет и свободного распоряжения миром саги, нет «сочинительства» и нет сочинителя, автора. Не нужно думать, что М.
Стеблин-Каменский ограничивает себя проблемами теоретико-литературными. В книге своей он и историк вообще, и социолог, и психолог. Быть может, оригинальнее всего он в этой последней роли — психолога исторической жизни. Интересы этого рода появились в нашей науке совсем недавно, и тем не менее М. Стеблин-Каменский проявил себя в среде их как подлинный и искушенный мастер. Они у пего сливаются в конце концов с интересами специально литературными и чрезвычайно их обогащают.
В качестве своеобразного психолога-историка он вырабатывает особо плодотворные подступы к темам, в тесном их смысле, исландским, древнесеверным. Содержательны его экскурсы в области древнесеверной этики, юрисдикции, правовых представлений, обычаев и нравов. При всем обилии и при всей новизне идей изложение в этой книге всегда остается доказательным и точным. Автор умеет быть филологом нравов и нравственных понятий. Известный в прошлом веке лингвист и историк культуры Макс Мюллер, сколько помнится, писал, что от ученого требуется «воображение действительности», способность вообразить, не какая-либо, а именно способность вообразить, как оно было на самом деле. Стеблин-Каменский любит придавать своим наблюдениям, находкам и открытиям форму парадокса — с точки зрения бытующих в науке идей и теорий.
Если же говорить о самих вещах, об истине, в этих вещах заключенной, то парадоксы этого исследователя всегда полностью совпадают с нею. Парадоксы ставят нам на вид, насколько действительность истории расходится с общепринятыми концепциями и интерпретациями. Автор книги спорит не с самими вещами, а с их лжеобразами в науке. Исследование о мире саги напоминает нам, какое особое значение имели и имеют труды по древним периодам литературы. Новые и новейшие времена обычно изучаются чересчур дробно. Где у нас исследования о мире Гёте или о мире Достоевского, — таких нет, а потребность в них не подлежит сомнению.
Начиная с филологов-эллинистов считалось чем-то самоявственным владение всем миром древней культуры, в этом состояло условие для каких-либо частных исследований, относящихся к ней. Стеблина-Каменского подает пример именно такого изучения исторического мира и его культуры в целом. Поэзия, как и должно, трактуется при этом как сила, от этого мира производная, как его великая частность. В книге М. Стеблина-Каменского множество интереснейших эпизодов и деталей.
О любовной связи между мужчиной и женщиной, не состоящими в браке, вообще говорится только намёками. Часто в сагах выступает и фантастический элемент — эпизоды с привидениями, нежитью, различными знамениями и т.
Довольно распространённым мотивом в родовых сагах является победа главного героя над викингом-берсерком во время пребывания в Скандинавии. Разновидности саг Корпус текстов, известных нам как саги, традиционно разделяется на несколько циклов, в соответствии с обобщающей тематикой произведений и временем действия: «Саги о древних временах» — саги, повествующие о легендарной истории Скандинавии, основанные на общих для всех германских народов мифах и героических сказаниях и содержащие ряд сказочных мотивов. Самыми известными из этих саг считаются «Сага о Вёльсунгах», «Сага о Хрольве Жердинке и его витязях», некоторые исследователи относят «Сагу об Инглингах» к сагам о древних временах. В основе таких саг, видимо, не лежит древняя устная традиция, а сказочные мотивы в них господствуют. К этой категории относятся как отдельные саги о норвежских королях, такие как, например, «Сага о Хаконе Хаконарсоне» или «Сага об Олаве Трюггвасоне», так и сводные произведения, характерным и наиболее известным примером которых является «Хеймскрингла» «Круг земной» Снорри Стурлусона. Также существует исландская сага о королях Дании — «Сага о Кнютлингах».
Текст Цитировать Новая М. Стеблин-Каменский, Мир саги, «Наука», Л. Книга М.
Стеблина-Каменского продолжает вышедшую в 1967 году его же книгу о культуре Исландии и некоторые его статьи на близлежащие темы. В «Мире саги» — та же присущая автору острота и краткость изложения, почти эпиграмматическая экономность его. Мир саги — мир, окружавший слагателей саг, мир, трактованный ими. Автор осторожен и скептичен к прямым показаниям саги об этом их мире. Он больше доверяет методам повествования, чем его прямому содержанию. Методы выказывают себя косвенно, а в косвенности, неумышленности и лежит достоверность. Для саги все, о чем рассказано, — все есть быль, все есть правда, происходило точь-в-точь, как об этом рассказывается. Исследование начинается с того, что подвергается разбору само это древнее понятие правды. Очень важно, что оно синкретично, правда и вымысел в нем не различаются, вымысел тайно присутствует в сагах, можно бы сказать, что он прячется в них, как Волсунги в саге о них, сидя на корточках, прячутся за бочками в темных сенях, так что видны только их блестящие шлемы.
Вымысел тоже считается в сагах правдой, ничем не отделенной от правды в самом деле. Стеблин-Каменский — едва ли не первый среди филологов, задумавшийся о происхождении и о путях вымысла в художественной литературе. Если взять во внимание сказанное в этой его книге и в специальных его статьях, то дело рисуется таким образом: в дальнейшем вымысел отделяется от были, от фактической правды и приобретает для себя свободу, в литературе узаконивается воображение, играющее вымыслом, как оно того хочет, предающееся возможностям, заложенным в вымысел как таковой. Если следовать тому же ходу идей, то надо бы сказать, что свободная игра вымысла — это лишь одна сторона художественной эволюции. Другая в том, что стали в самом вымысле искать новых обоснований для правды. Вместо правды факта, единичного бывшего события вырабатывалась правда типизации и внутренней логики, вымысел проникался мыслью, и все это давало основание новому художественному реализму. В такт теориям, защищаемым в работах М. Стеблина-Каменского, выскажем такое положение: развитие художественной литературы и художественного реализма происходило из века в век при все возраставшей их интеллектуализации. Древняя сага не умела обходиться без точных подробностей места, без точного указания имен.
В последующей литературе документальность сохранялась еще веками, хотя в строе тогдашнего художественного реализма она имела только формальное значение, и потому в конце концов эта общеобязательная форма отпала. Случилось это не раньше XIX века. На саму документальность укрепилась точка зрения вымысла — она одна из стихий его. Город Эн — никто не искал на карте города Эн, было известно, что он создание автора. Скрытость вымысла в древней саге М. Стеблин-Каменский связывает с вопросом об авторстве. В саге автор не осознается, если нет вымысла, то нет и свободного распоряжения миром саги, нет «сочинительства» и нет сочинителя, автора. Не нужно думать, что М. Стеблин-Каменский ограничивает себя проблемами теоретико-литературными.
От саги к роману
Сага - Saga | Сага — это особый жанр литературы, который имеет древние скандинавские корни. |
Что значит семейная сага | Саги оказались ценным вкладом исландцев в европейскую литературу и в изучение средневековой истории. |
Что такое сага? Известные литературные и кинематографические саги
Саги оказались ценным вкладом исландцев в европейскую литературу и в изучение средневековой истории. Пояснения к написанию саг. Исландцы выпустили большой объем литературы в зависимости от численности населения. Кроме указанных в этой статье памятников, особое внимание привлекают саги, содержание которых так или иначе связано с Россией. Сага – исландские повествовательные произведения XIII – XIV веков, записанные на древнескандинавском языке.
Сага это в литературе
Всё, что вам нужно знать об исландских сагах | Пикабу | Как семейные саги отражают социальные изменения Семейные саги, в качестве типичного жанра литературы и кино, часто используются для отражения социальных изменений в обществе. |
Что такое сага в литературе простыми словами | Особенности саги обусловлены специфическим местом, которое она занимает на грани между фольклором и литературой. |
Что такое сага? Известные литературные и кинематографические саги | Отношения полов в сагах никогда не описываются так, как это принято в литературе нового времени. |
Что такое САГА простыми словами | Как семейные саги отражают социальные изменения Семейные саги, в качестве типичного жанра литературы и кино, часто используются для отражения социальных изменений в обществе. |
От эпического фэнтези до научпопа: гид по литературным жанрам | Сага – это особый жанр в литературе, который отличается своими уникальными особенностями и жанровыми чертами. |
Что такое сага в литературе определение кратко
На этой странице вы могли узнать, что такое «сага», его лексическое значение. Примером саги в литературе является «Сага о Вольнаре» Шарлотты Бронте, роман, который охватывает несколько поколений семьи Вольнар и их судьбы. Сага — в широком, не литературоведческом словоупотреблении иногда применяется как синоним сказания. Семейная сага или семейная хроника — это жанр литературы, целью которого является рассказ о жизни сразу нескольких поколений одной семьи. Нельзя сказать, что прозаические произведения в стиле саг были популярны в литературе более позднего времени.