Тексты для заучивания наизусть на конкурс «Живая классика» Виктор Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне» Кормили плохо, вечно хотелось есть. Марина Дружинина «Лекарство от контрольной» Классный выдался денёк!
Презентация, доклад Живая классика (классный этап 5 класс)
Победительница школьного этапа конкурса чтецов "Живая классика" ученица 6 класса ГБОУ СОШ анькино Ухина Марина читает отрывок из рассказа Виктор Розов "Дикая утка". Виктор Розов "Дикая утка" читает Ухина Марина. 492 Коротков Григорий В Розов Дикая утка x264 Скачать. "Дикую утку". Драма норвежского автора Генрика Ибсена заставляет задуматься, что лучше в семейных отношениях - горькая правда или неведение. Исмиханов Захар читает Виктор Розов "Дикая утка"Скачать. «Дикая утка" читает ученица 11 класса ТОГБОУ "Жердевской школы-интернат" Мельниченко НадеждаСкачать.
Марина Шубина
- Что еще почитать
- 💡 Дополнительные видео
- Розов дикая утка сочинение егэ
- В. Розов «Дикая утка» из цикла «Прикосновение к войне»
- Спектакль Тимофея Кулябина «Дикая утка» показали в новосибирском театре «Красный факел»
Читать книгу Удивление перед жизнью. Воспоминания - Виктор Розов - Страница 10
Ах, как хотелось есть! И вот в один из таких дней, когда уже приближались сумерки, а во рту еще не было ни крошки, мы, человек восемь бойцов, сидели на невысоком травянистом берегу тихонькой речушки и чуть не скулили. Вдруг видим, без гимнастерки, держа что-то в руках, к нам бежит еще один наш товарищ. Лицо сияющее.
Сверток — это его гимнастерка, а в нее что-то завернуто. Разворачивает гимнастерку, и в ней… живая дикая утка. Я рубаху снял и — хоп!
Есть еда! Утка была некрупная, молодая. Поворачивая голову по сторонам, она смотрела на нас изумленными бусинками глаз.
Напомним, 22 августа Московский районный суд запретил Юрию Шпакову — собственнику участка в районе Северной окружной дороги, на котором расположено озеро «Дикая утка», проводить строительные работы. В суд обратился Рязанский межрайонный природоохранный прокурор. Собственник участка утверждал, что озера в этом месте нет.
А потом был тот самый единственный в жизни Розова бой. Как ни стараюсь я сейчас воссоздать его в себе и снова почувствовать пережитое, не могу. Только помню. Немцы окружили нас, били изо всех видов оружия… А мы пытались куда-то прорваться из последних сил. И не дождалась ответа…».
Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать? Пережить всё это и это потом описать. В 1956 году Олег Ефремов поставит в Современнике его пьесу «Вечно живые» ее Розов напишет еще в 1943, когда будет находиться в отпуске по ранению в Костроме , а потом в 1958 выйдет фильм по этой пьесе, «Летят журавли», и Розов станет всемирно известным: фильм получил «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале, и вот это уже настоящая летящая белоснежная слава. Но до этого много еще чего. Даже памятливого, бытового: «…Купил я в молочной на Метростроевской немножко масла, сыру, творогу и банку сгущенного молока, а в булочной — батон за рубль сорок копеек. Вчера этот батон, если не по карточкам, стоил сто рублей. Принес все в келью, и мы, повизгивая от восторга, принялись за этот по-настоящему первый послевоенный мирный утренний чай».
И потом тоже много чего еще будет. И «по самому скромному подсчету, мне около ста лет».
Просто лежачий бунт. И выставили в холодный коридор. Вечером внесли обратно. Тихого, вялого. Он еще два дня негромко упрашивал прикончить его, но потом перестал, смирился. Может быть, скажете — жестоко гнать из палаты такого, бессердечно?
Нет, не то, совсем не то. Это не жестокость, это война. Это люди с особым состоянием души. Я мог неторопливо и с аппетитом есть манную кашу, а рядом на койке закрывали простыней умершего соседа. Под простыней обрисовывались его нос, живот, кончики ног. А я ел вкусную сладкую манную кашу. С аппетитом. Опять скажете: черствость, эгоизм, одеревенение естественных чувств?
Нет, не эгоизм, не черствость, не одеревенение. Это сила жизни. Та сила, которая позволяет нежной травке-муравке взламывать асфальт, вылезая на свет Божий. Слава ей, этой силе, слава! Помните, у Толстого: «Как ни старались люди…» Как ни старалась война убить все живое, жизнь лезла во все щели, везде. Я изучал в госпитале немецкий язык и вел обширную переписку с друзьями. Нет, этот год жизни не был потерянным годом. Никогда, ни одной секунды не надо терять, ожидая завтра.
Надо жить сегодня, сию минуту, секунду, мгновение. В этом преодоление страдания и радость бытия. Сей миг!.. А сейчас чуть-чуть о войне. Прикосновение к войне Я пишу не о событиях, не о явлениях природы и общества, не о предметах и даже не о людях, а только о своем чувствовании мира, о жизни человеческого духа. Моего духа. Я хочу вспомнить, что я чувствовал в такое-то время, в таком-то случае, при виде этого, при встрече с тем. Я назвал эту главу «Прикосновение к войне», потому что к войне именно только прикоснулся.
Я принимал участие всего-навсего в одном бою, был в нем тяжело ранен и сразу же выбыл из войны в собственном ее смысле. Все остальное было только подготовкой к этому бою, а потом — госпиталь и тыл. Однако даже прикосновение к войне обжигает и оставляет рубцы. Во время войны я получил много новых, удивительно сильных и совершенно неожиданных впечатлений. О них-то и расскажу. Начало Мы, актеры Московского театра имени Революции, были на гастролях в Кисловодске… При встрече с Кавказом я тоже испытал сильнейшее и даже необыкновенное чувство и не могу о нем не рассказать. Театр поехал сначала в Сочи. Было это в конце апреля 1941 года.
Душа моя в тот год была истерзана битвой за жизнь. Полуголодное существование врач в справке так и писал: «Розов B. Все было не только серо, тускло, но и беспросветно. У меня над кроватью висел лист бумаги, расчерченный на триста шестьдесят пять квадратиков, и я вечером перед сном раскрашивал каждый квадратик — прожитый день — в свой цвет. Их было три: красный, серый и черный. Иногда они чередовались, иногда шли полосами — один цвет подряд. Сейчас образовался такой беспросветно черный ряд, какого не бывало никогда. Измученный бессонными ночами, загнанный, истерзанный, злой, погруженный в глубокую безнадежность, под холодным мерзким дождем, который в Москве прыскал уже несколько суток без передышки, с драным чемоданом, я пересек площадь у Курского вокзала, спустился в тоннель, затем вылез на платформу о этот глупый и тоже мерзкий Курский вокзал с лазаньем вверх-вниз, как будто сделанный нарочно для мучения людей!
Мне хотелось провалиться в сон. И я провалился. Долго ли, коротко ли я спал, не знаю, не чувствовал. Спал беспробудно, без снов. Когда проснулся, не хотел открыть глаза, боялся их открыть. Во сне было хорошо, во сне ничего не было, а сейчас — открою, и снова начнется ад. Медленно и лениво открываю. Поезд стоит на полустанке.
И первое, что я увидел за окном, — ветку цветущего миндаля. А потом — яркую зелень деревьев, голубое небо и беспредельную синеву моря. Это было так сверкающе прекрасно, что мне показалось — я проснулся в другом мире. В мгновение ока — нет, я даже не успел сделать этого мгновения оком — какая-то высочайшая волна радости окатила меня с головы до ног и подняла ввысь. Я услышал голоса своих товарищей, смех. Мне сделалось милым все — и вагон, и друзья, и их смех, и это счастье за окном: цветы, небо, море. Вся моя черная хандра, вся тяжесть невзгод — все исчезло, как по взмаху волшебной палочки. Я снова сделался счастливым.
Меня просто распирало счастье! И я чувствовал — это не на минуту, не на день, это уже навсегда. Такое полное и глубокое постижение жизни, ощущение, что ты сам и есть вся жизнь, часть всего мира — и часть, и целое, — бывало со мной редко, но пронизывало всего насквозь и надолго. Первый раз это случилось, когда я однажды днем шел по Гоголевскому бульвару и в меня, как в мальчика Кая из сказки Андерсена «Снежная королева», вдруг влетел осколок волшебного зеркала — только доброго волшебного зеркала. Я даже остановился, опешил. В одно мгновение я испытал невыразимое счастье всей жизни. Именно это повторилось при встрече с Кавказом. Таким образом, предвоенные дни сделались днями радости.
Красота Кавказа, да еще цветущего, майского, сама по себе, без всяких причин и поводов, — радость. В голове беспрерывно вертелись строки то из одного, то из другого стихотворения: «Кавказ подо мною.
Спектакль Тимофея Кулябина «Дикая утка» показали в новосибирском театре «Красный факел»
Источник Вариант 1 Великодушие и способность к милосердию — важнейшие качества, присущие людям. Но часто жизненные обстоятельства складываются таким образом, что, казалось бы, сострадание только помешает человеку. Можно ли сохранить гуманность в самых трудных ситуациях? Над этим вопросом в своём тексте размышляет В. Автор повествует о солдатах, страдающих от тяжелых условий на фронте. Они измучены и не ели несколько дней. Один из товарищей находит сидящую в кустах утку и приносит остальным, радуясь, что вся группа бойцов наконец-то сможет избавиться от голода. У солдата даже не закрадывалось мысли оставить всю утку себе. С сияющим лицом он возвращается к боевым товарищам, выполняя свой привычный долг — не забывая думать о других. Однако происходит настоящее чудо. Солдаты вместе рассматривают утку — молодую, грациозную, напуганную.
Голод отходит на второй план, бойцы осознают, что перед ними не еда, а живое существо. Единогласно принято решение: «Отпустим! Поймавший птицу солдат возвращает её обратно в воду. В ситуации, когда на кону стоит собственная жизнь, товарищи проявляют великодушие к животному. Естественно, за съеденную утку их никто бы не осудил, но нравственные качества не позволяют поступить подобным образом. Каждый боец находит аргументы в пользу того, чтобы её отпустить. Во время войны, тяжелой и беспощадной, возможно не плодить ещё больше жестокости. Розов говорит о том, что человек всегда должен оставаться человеком, это в его силах. Примеры дополняют друг друга, с разных сторон раскрывая присущее людям великодушие. Желание бескорыстно проявить заботу о ком-либо оказывается сильнее, чем самый жуткий голод.
Позиция автора ясна. Тяжесть происходящего не мешает личности сохранять высокие нравственные качества и доброе отношение ко всему живому. Поэтому для Розова дикая утка стала своеобразным символом веры в человека и его душу. Я согласен с писателем, ведь именно сострадание делает нас настоящими людьми. В том числе, любовь и внимание к братьям нашим меньшим. Тем более, оказывать помощь в мирное время гораздо проще. Множество животных, оказавшись на улице, попадают в беду, и создание и поддержка различных приютов могут решить эту проблему. Небольшое пожертвование способно спасти жизнь какой-нибудь собаки, точно так же, как решение солдат отпустить утку. Гуманность заложена в нас природой. И важнейшая цель человека — сохранять её несмотря ни на что.
Вариант 2 Ежедневно в мире происходит множество ужасных событий. Самое страшное, что причиной большинства из них является человеческая жестокость. Можно ли сохранить веру в людей? Данным вопросом задаётся писатель В. Размышляя над проблемой, автор рассказывает о ситуации, произошедшей в военное время. Солдаты мучились от голода, и тут один из них находит утку и предлагает товарищам её зажарить. Однако вид испуганного, беззащитного животного растрогал всех членов отряда. Утку отпустили на свободу, не боясь голодной смерти и проявив огромное великодушие. На такой поступок способны люди, обладающие по-настоящему богатой душой и высокой нравственностью. Воображаемый собеседник возражает Розову.
Действительно, можно было бы списать подобный поступок на наличие у солдат хорошего воспитания. Но Розов упоминает, что в его отряде были совершенно разные люди. Например, воры, только что вышедшие из тюрьмы. Но и они проявили сочувствие к бедной уточке. Этим автор показывает, что каждый может оступиться, но пока в душе остаются гуманность и милосердие — остаётся и сам человек. Таким образом, автор противопоставляет примеры друг другу, говоря о том, что на добрые поступки способен любой из нас. А в самых трудных ситуациях именно умение сочувствовать может объединить совсем разных людей. Позиция автора понятна из слов: « Вот в эти минуты неверия и отчаяния я вспоминаю дикую утку и думаю: нет-нет, в людей можно верить». Ситуация с диким животным подтверждает то, что человеческая сила скрыта в его душе, в заботе и уважении ко всему, что его окружает. И эта сила абсолютна реальна.
С Розовым трудно не согласиться. Какими тяжелыми бы не были обстоятельства, люди всегда совершали и продолжают совершать поступки, отражающие их милосердие. Множество военных подвигов, заключавшихся в жертвовании собой ради Отечества и близких, ярко отражают эту мысль. Даже преступник способен проявить огромную гуманность и нравственность, если в нём осталось хоть капля человеческого. Это наводит на мысль о том, что в людей можно и нужно верить, что бы не происходило. Как писал В.
Я уже говорил, что описывать события не буду. Да и все бои, по-моему, уже изображены и в кино, и в романах, и по радио, и по телевизору.
Однако при всем этом боевом изобилии для каждого побывавшего на войне его личные бои останутся нерассказанными». После этого все крики в праздничных послевоенных ресторанах он пишет жестче: «в кафе-мороженом» Розову кажутся дрянными и даже гнусными. Все мышцы тела судорожно сжаты и не могут разжаться. Мы, наверно, напоминали каменных истуканов: не шевелились, не говорили и, казалось, не моргали глазами. Я думал: «Конечно, с этого дня я никогда не буду улыбаться, чувствовать покой, бегать, резвиться, любить вкусную еду и быть счастливым. Я навеки стал другим. Того — веселого и шустрого — не будет никогда»». Еще задолго до боя, когда они рыли с товарищами противотанковый ров, а потом был объявлен отбой, и бойцы сидели на берегу вечерней речки, и всем ужасно хотелось есть, а солдатский паек скудный, некоторые даже скулили от голода.
И вдруг смотрят — а к ним бежит их товарищ, почему-то без гимнастерки, гимнастерку несет в руках, а в ней, как в кульке или в ловушке, что-то живое. Разворачивает гимнастерку, и в ней живая дикая утка. Поймавший утку захлебывается от восторга: — Вижу: сидит, прижалась за кустиком. Я рубаху снял и хоп! Есть еда!
Не отрывая глаз от своего хорошенького личика, не поворачивая головы в мою сторону, она беспечно произнесла: «Да? Какого числа? Мне могут сказать: а что, собственно, особенного, товарищ Розов, в вашем поступке? Десятки тысяч других юношей и девушек распорядились в эти дни и годы своей судьбой точно так же. Да, это так.
И из Театра Революции мы ушли на фронт довольно большой группой. А когда нас, ополченцев Красной Пресни, выстроили во дворе школы на 2-й Звенигородской улице и командир отчеканил: «Кто имеет освобождение от воинской повинности или болен, шаг вперед! Напротив, стоявший рядом со мной студент МГУ быстро снял свои сильные очки и спрятал их в карман. Я пишу об этом своем решении потому, что находились люди, которые спрашивали меня: «Зачем ты сделал эту глупость? Иногда бывали и более резкие суждения: «Понимаем, ты пошел добровольцем с товарищами, чтобы тебя не забрали и не бросили в общий котел черт знает куда. В ополчении все-таки легче». На это я отвечал, что меня никуда бы не забрали, так как у меня был белый билет. Когда я писал эту главку, один очень славный и мыслящий молодой человек в разговоре о прошлом, который у нас шел, вдруг спросил: — Виктор Сергеевич, а почему вы пошли добровольцем? Я чуть не подпрыгнул на скамейке дело было за городом, на даче. Ах, как кстати мне этот вопрос!
Сейчас я проверю, достаточно ли ясно написал о своем решении. И пересказал молодому человеку все, что вы сейчас прочли. К моему огорчению, я понял: написал неполно, неубедительно. Потому что молодой человек спросил меня: — А перед кем был ваш нравственный долг? Я подумал: то ли он действительно понял, то ли хочет прервать разговор, не надеясь услышать более внятного объяснения. Я добавил, что нравственный долг бывает только перед самим собой, а не перед кем-то. Привел примеры из своего личного опыта, когда мне удавалось его выполнить, когда — нет, и закончил словами: — Знаешь, Никита, мне казалось — я не мог бы дальше жить, если б тогда не нырнул в ту купель. На Бородинском поле На Бородинском поле мы рыли огромный противотанковый ров. Чтобы не прошли немецкие танки. Руки были в кровяных мозолях, пальцы не могли взять кусок хлеба и ложку.
Копали от зари до зари, а в июле, как понимаете, это долгое время. Но немецкие танки потом прошли. И меня до сих пор берет зло, сам не пойму — на что. На то ли, что немецкие танки, черт бы их побрал, прошли, на то ли, что мы рыли этот проклятый ров напрасно. Он организовался в моем уме символом бессмысленности. Но это мелочь, чепуха, мало ли на войне было такого, что казавшееся верхом смысла, логики и необходимости в одно мгновение оборачивалось бессмыслицей. Например, нас, кого зачислили в полковые батареи, долго учили рыть артиллерийский окоп, делать площадки для орудия, вычисляя всевозможные размеры чуть ли не с точностью до миллиметра. Каждый орудийный номер обучался особенностям своего искусства. Я был хвостовым. Вместе с двумя другими ребятами надо было ловко и быстро протаскивать по заранее вырытому ходу сошник хвост старинной 76-миллиметровой пушки, которой нас оснастили.
Хвост был тяжел, но втроем мы все же управлялись с ним. Особенно трудно было наводчику. На эту должность всегда выбирался лучший и умнейший в расчете. Освоить прицельный прибор и бить точно — дело нелегкое. Но в первом же бою все хитрости и ловкости оказались совершенно ненужными. Пушка наша стояла на пахоте, колеса ее зарылись в землю, тело ее наклонилось вбок чуть ли не на сорок пять градусов, и именно в таком положении мы начали вести наш первый бой, отражая натиск противника. Должен сказать, что и атаки противника были, на мой взгляд, еще более нелепыми. Немецкое подразделение вышло из молоденького живописного лесочка и, выстроенное ровным прямоугольником, двинулось на нас, прямо на нашу пушку. Командир шел сбоку, и на его бедре болталась сверкающая в утренних лучах солнца коричневая кожаная полевая сумка. Прямоугольник стройно шел на нас.
Видимо, это была та самая психическая атака, которая так эффектно сделана братьями Васильевыми в фильме «Чапаев». Очень мне эта сцена в кино нравилась. Страшная, даже жуткая. А то, что я увидел своими глазами, было настолько глупо, что, если бы не напряжение боя, можно было бы только потешаться. Это стройное движение на нашу пушку, пусть допотопную 76-миллиметровую, но все-таки огнедышащую, выглядело попросту идиотизмом. Неужели они могли предполагать, что этот их игрушечный марш кого-то устрашит? Все-таки мы были люди почти с высшим образованием. Или у них тоже был какой-то подобный фильм, они решили претворить искусство в жизнь? Ой, глупо! Искусство никогда так прямо не соотносится с жизнью.
Вопреки всяким правилам стрельбы из пушки, мы открыли затвор и, глядя в ствол как в заводскую трубу, навели его на движущихся идиотов. Навели в трубу посмотрели все, даже я: интересно , зарядили снарядом и выстрелили. Куда попал снаряд, я не видел, но стройный прямоугольник вдруг рассыпался и все немцы в самом обыкновенном беспорядке побежали обратно в живописный лесок. Побежали так быстро, что мы даже не успели дать по ним второй выстрел. Кстати сказать, сошник пушки на пахотном поле оказался не так тяжел, как на твердом орудийном окопе. Я его поднимал один. Вот этот биологический феномен мне тоже хочется выделить жирным шрифтом. Тогда я и не знал, что для минут опасности у человека так много резервной силы. Я, довольно тщедушный молодой человек, оказался Геркулесом. Ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах в обычное время я не мог бы поднять этот сошник.
В госпитале один раненый мне рассказывал, что он прошел на перебитой ноге несколько километров и сам не мог понять, как он это сделал. Он лежал на койке из-за этого самого ранения уже более полугода, а тогда, в минуту смертельной опасности, шел и шел. Но все это было уже не на Бородинском поле. На Бородинском поле мы рыли, рыли, рыли противотанковый ров. И вдруг из-под заступов вместе с комьями земли стали вылетать человеческие черепа. Сделалось тихо. Мы прервали рытье.
Иногда пищу давали раз в сутки, и то вечером. Ах, как хотелось есть! И вот в один из таких дней, когда уже приближались сумерки, а во рту еще не было ни крошки, мы, человек восемь бойцов, сидели на невысоком травянистом берегу тихонькой речушки и чуть не скулили. Вдруг видим, без гимнастерки, держа что-то в руках, к нам бежит еще один наш товарищ. Лицо сияющее. Сверток — это его гимнастерка, а в нее что-то завернуто. Разворачивает гимнастерку, и в ней… живая дикая утка. Я рубаху снял и — хоп! Есть еда! Утка была некрупная, молодая.
Самая летящая книга о войне
Было брошено несколько логических реплик, вроде: «Что толку, нас восемь человек, а она такая маленькая», «Ещё возиться! И, уже ничем не покрывая , Борис бережно понёс утку обратно. Вернувшись, сказал: - Я её в воду пустил. А где вынырнула, не видел. Ждал-ждал, чтоб посмотреть, но не увидел. Уже темнеет. Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть всех и всё, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть , как я однажды услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, хочу с собаками! Это всё пройдёт, всё будет хорошо!
Мне просто было бы стыдно оставаться в тылу в то время, когда мои сверстники были уже там.
Я повиновался чувству внутреннего долга, обязанности быть там, где всего труднее подобная фраза есть в пьесе «Вечно живые», ее произносит уходящий на фронт Борис. Я не знаю, как воспринял мое решение отец. Никогда до самой своей смерти он не обронил об этом ни одного слова. Да он бы и не мог сказать «нет», хотя сам прошел через все 1914—1918 годы с боями, ранением и пленом. Этого ему не разрешил бы его отцовский долг. Но он и не сказал бы «да» как знак одобрения. Отец был очень суров, и сентиментальность была ему решительно чужда. Да и слова одобрения в подобных ситуациях произносятся только со сцены или на собраниях чужими людьми.
Моя любимая девушка поправляла волосы перед зеркалом, когда я вошел и объявил, что ухожу в армию. Не отрывая глаз от своего хорошенького личика, не поворачивая головы в мою сторону, она беспечно произнесла: «Да? Какого числа? Мне могут сказать: а что, собственно, особенного, товарищ Розов, в вашем поступке? Десятки тысяч других юношей и девушек распорядились в эти дни и годы своей судьбой точно так же. Да, это так. И из Театра Революции мы ушли на фронт довольно большой группой. А когда нас, ополченцев Красной Пресни, выстроили во дворе школы на 2-й Звенигородской улице и командир отчеканил: «Кто имеет освобождение от воинской повинности или болен, шаг вперед!
Напротив, стоявший рядом со мной студент МГУ быстро снял свои сильные очки и спрятал их в карман. Я пишу об этом своем решении потому, что находились люди, которые спрашивали меня: «Зачем ты сделал эту глупость? Иногда бывали и более резкие суждения: «Понимаем, ты пошел добровольцем с товарищами, чтобы тебя не забрали и не бросили в общий котел черт знает куда. В ополчении все-таки легче». На это я отвечал, что меня никуда бы не забрали, так как у меня был белый билет. Когда я писал эту главку, один очень славный и мыслящий молодой человек в разговоре о прошлом, который у нас шел, вдруг спросил: — Виктор Сергеевич, а почему вы пошли добровольцем? Я чуть не подпрыгнул на скамейке дело было за городом, на даче. Ах, как кстати мне этот вопрос!
Сейчас я проверю, достаточно ли ясно написал о своем решении. И пересказал молодому человеку все, что вы сейчас прочли. К моему огорчению, я понял: написал неполно, неубедительно. Потому что молодой человек спросил меня: — А перед кем был ваш нравственный долг? Я подумал: то ли он действительно понял, то ли хочет прервать разговор, не надеясь услышать более внятного объяснения. Я добавил, что нравственный долг бывает только перед самим собой, а не перед кем-то. Привел примеры из своего личного опыта, когда мне удавалось его выполнить, когда — нет, и закончил словами: — Знаешь, Никита, мне казалось — я не мог бы дальше жить, если б тогда не нырнул в ту купель. На Бородинском поле На Бородинском поле мы рыли огромный противотанковый ров.
Чтобы не прошли немецкие танки. Руки были в кровяных мозолях, пальцы не могли взять кусок хлеба и ложку. Копали от зари до зари, а в июле, как понимаете, это долгое время. Но немецкие танки потом прошли. И меня до сих пор берет зло, сам не пойму — на что. На то ли, что немецкие танки, черт бы их побрал, прошли, на то ли, что мы рыли этот проклятый ров напрасно. Он организовался в моем уме символом бессмысленности. Но это мелочь, чепуха, мало ли на войне было такого, что казавшееся верхом смысла, логики и необходимости в одно мгновение оборачивалось бессмыслицей.
Например, нас, кого зачислили в полковые батареи, долго учили рыть артиллерийский окоп, делать площадки для орудия, вычисляя всевозможные размеры чуть ли не с точностью до миллиметра. Каждый орудийный номер обучался особенностям своего искусства. Я был хвостовым. Вместе с двумя другими ребятами надо было ловко и быстро протаскивать по заранее вырытому ходу сошник хвост старинной 76-миллиметровой пушки, которой нас оснастили. Хвост был тяжел, но втроем мы все же управлялись с ним. Особенно трудно было наводчику. На эту должность всегда выбирался лучший и умнейший в расчете. Освоить прицельный прибор и бить точно — дело нелегкое.
Но в первом же бою все хитрости и ловкости оказались совершенно ненужными. Пушка наша стояла на пахоте, колеса ее зарылись в землю, тело ее наклонилось вбок чуть ли не на сорок пять градусов, и именно в таком положении мы начали вести наш первый бой, отражая натиск противника. Должен сказать, что и атаки противника были, на мой взгляд, еще более нелепыми. Немецкое подразделение вышло из молоденького живописного лесочка и, выстроенное ровным прямоугольником, двинулось на нас, прямо на нашу пушку. Командир шел сбоку, и на его бедре болталась сверкающая в утренних лучах солнца коричневая кожаная полевая сумка. Прямоугольник стройно шел на нас.
Я рубаху снял и хоп! Есть еда! Поворачивая голову по сторонам, она смотрела на нас изумленными бусинками глаз… Она просто не могла понять, что это за странные милые существа ее окружают и смотрят на нее с таким восхищением… Все залюбовались красавицей. И произошло чудо, как в доброй сказке. Кто-то просто произнес: — Отпустим…». И отпустили. А потом был тот самый единственный в жизни Розова бой. Как ни стараюсь я сейчас воссоздать его в себе и снова почувствовать пережитое, не могу. Только помню. Немцы окружили нас, били изо всех видов оружия… А мы пытались куда-то прорваться из последних сил. И не дождалась ответа…». Почему судьба бережет меня? Что я должен сделать? Пережить всё это и это потом описать. В 1956 году Олег Ефремов поставит в Современнике его пьесу «Вечно живые» ее Розов напишет еще в 1943, когда будет находиться в отпуске по ранению в Костроме , а потом в 1958 выйдет фильм по этой пьесе, «Летят журавли», и Розов станет всемирно известным: фильм получил «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале, и вот это уже настоящая летящая белоснежная слава.
Существует ли трагическая пропасть между молодым и старшим поколением? Чувствуют ли дети по отношению к родителям любовь, уважение, признательность за жизненную поддержку? Какую роль играют этапы детства, отрочества и юности в формирование особенностей восприятия мира, людей? О последствиях.. Cчастье Текст ЕГЭ. Тема: Счастье… Детство Источник 1 Это было на фронте. Основные проблемы 1. Проблема гуманизма Способны ли люди в тяжёлых условиях проявлять сострадание, великодушие? Даже в самых тяжёлых ситуациях человек может проявить гуманность; чувство сострадания, великодушие оказываются сильнее голода. Проблема влияния прекрасного на человека Способно ли прекрасное пробудить в человеке лучшие качества? Прекрасное вдохновляет человека на достойные поступки. Проблема веры в людей Стоит ли верить в людей?
Презентация, доклад Живая классика (классный этап 5 класс)
Рассказ Виктора Розова ” Дикая утка ” это рассказ о войне. Новости организаций. Вижу: сидит, притаилась за кустиком. Я рубаху снял и – хоп!
Аргументы к сочинению Рассказ В. Розова "Дикая утка" 📺 Топ-9 видео
Когда скандал утих, имя Кулябина так громко на всю страну уже не гремело. Между тем в 2017 году его «Три сестры» получили главную театральную премию страны «Золотая маска». Постановка вышла такая, что Чехов даже не узнал бы: герои общаются на языке жестов. В копилке работ того же Кулябина - KILL, спектакль, благодаря которому в фойе «Красного факела» появилась кровавая инсталляция.
В общем, вы поняли: просто так взять пьесы и вручить актерам слова - не метод этого режиссера. Он норовит делать спектакли с огоньком, с чудинкой. Кому-то это нравится, кому-то - нет, но то, что такой подход в клочья разрывает все шаблоны, - факт.
И вот режиссер взялся за «Дикую утку». Если вы не знакомы с драмой Генрика Ибсена, попробуем рассказать коротко и без деталей, чтобы не вышел спойлер. Главный герой однажды узнает, что его привычная жизнь - сплошной обман.
И жена за него вышла не по любви, и дочка-инвалид родилась неслучайно… В общем, шок, потрясение и сплошное «Пусть говорят». Герой еще одна деталь постоянно снимает дочь на камеру. С одной стороны, именно этот ритуал помогает девушке с особенностями развития общаться.
С другой стороны, отец намерен сделать из съемок полноценный фильм.
Причем подчеркнутый минимализм декораций на сцене должен был по задумке выделять происходящее на экране. Единственный элемент одинаково существующий в обеих реальностях — царство обитания дикой утки, подобранной героем на охоте, лес, театральная инсталляция, парадоксальный мир, расцветающий на чердаке. Мы поняли, кто такие эти герои, какими их видит режиссер, и это дало нам некую свободу в выборе решений», — рассказала режиссер видеоконтента Анастасия Журавлева.
Ключевое место в «Дикой утке» занимают отношения главного героя с дочерью-подростком Хильдой, трагической фигурой, при том, что скорее символическая роль. В спектакле Хильда — «особенный ребенок», в том смысле, в котором это принято сейчас называть, ребенок, развитие которого нарушено каким-то сбоем. Это очень и очень спорный вопрос, поскольку те режиссерские находки, которые сами авторы постановки посчитали удачными, действуют, скорее в минус спектаклю, чем в плюс — таково мнение рядового зрителя. На фоне тягучему, как застывающая смола, действу, отдельный видеоряд на экране, заставляет отвлекаться именно на него, и большую часть постановки зритель актеров просто не видит на сцене.
Но, в конце концов, телевизор можно и дома посмотреть.
За плечами вещевой мешок, руки на костылях... В середине 1942 года Виктор Розов приехал к отцу в Кострому. Позже поступил в Московский литературный институт на заочное отделение по специальности драматургия. В институт приезжал только на сессии, поскольку был еще слаб после ранения и не освоился с костылями. Учение в институте получилось двухступенчатым. В начале учебы, будучи в Костроме, он написал пьесу «Вечно живые», которую поставил Костромской театр, а позже в Москве — театр «Современник». Потом по просьбе режиссера М. Калатозова он написал по этой пьесе сценарий фильма «Летят журавли», ставший таким любимым зрителями и знаменитым на весь мир. Проучившись два с половиной года в институте, он уехал в Алма-Ату по приглашению Наталии Сац, помочь ей в организации театра для детей и юношества Казахстана.
Вернувшись в Москву, пожалел о том, что бросил занятия, но учиться не стал — важнее была борьба за жизнь. И только позднее, когда шла его первая пьеса, он попросил разрешения вернуться на 3-й курс, и окончил институт в 1953 году. В качестве дипломной работы В. Розов представил пьесу «Страницы жизни», которая тогда уже репетировалась в Центральном детском театре. А параллельно с учебой приходилось работать. Позже театр распался, и он вынужден был искать другой. За один год промелькнули три театра. Потом были фронтовые театры. Особенно запомнился один из них, возглавляемый великим деятелем советского театра Алексеем Диким. Война шла к концу, возвращались из эвакуации театры столицы, и этот театр ликвидировался сам собой.
Розов опять остался без работы. И вот тут-то и пришло приглашение от Наталии Сац, из-за которого пришлось временно прервать учебу. В начале 1949 года он написал пьесу «Ее друзья». Впоследствии она была поставлена почти в ста театрах страны. А в своем институте по окончании учебы он еще долгие годы работал преподавателем, получил там звание профессора. Виктор Сергеевич ушел из института только в 1995 году. Самые известные и любимые всеми пьесы В. Розова: «Ее друзья», «В добрый час», «В поисках радости», «В день свадьбы», «Традиционный сбор», «Гнездо глухаря», «Кабанчик» и, конечно, «Вечно живые», с которых начинался театр «Современник». По его сценариям сняты кинофильмы: «Летят журавли», «Шумный день», «С вечера до полудня». На протяжении почти 50 лет В.
Вернувшись, сказал: — Я её в воду пустил. А где вынырнула, не видел. Ждал-ждал, чтоб посмотреть, но не увидел. Уже темнеет. Когда меня заматывает жизнь, когда начинаешь клясть всех и всё, теряешь веру в людей и тебе хочется крикнуть, как я однажды услыхал вопль одного очень известного человека: «Я не хочу быть с людьми, хочу с собаками! Это всё пройдёт, всё будет хорошо. Мне могут сказать; «Ну да, это были вы, интеллигенты, артисты, о вас всего можно ожидать». Нет, на войне всё перемешалось и превратилось в одно целое — единое и невидимое. Во всяком случае, та, где я служил. Были в нашей группе два вора, только что выпущенные из тюрьмы.
"Дикая утка" вышла на сцену "Красного факела". Почему труппа готовилась к премьере в квартире?
И не только мук и страхов. Сколько было доброго, светлого, необыкновенного! Я увидел целое небо... Я писал стихи по два, три, пять штук в день... Вот их отрывки, уцелевшие в памяти: Я рaспят на больничной койке По воле трех слепых старух. А за окном на белой койке Летит зима, теряя пух... Жаль, что я растерял все листочки, любопытно было бы их перечесть. Не как стихи, а как свидетельства выздоровления». А я не только в гимнастерке — в шинели. За плечами вещевой мешок, руки на костылях... В середине 1942 года Виктор Розов приехал к отцу в Кострому.
Позже поступил в Московский литературный институт на заочное отделение по специальности драматургия. В институт приезжал только на сессии, поскольку был еще слаб после ранения и не освоился с костылями. Учение в институте получилось двухступенчатым. В начале учебы, будучи в Костроме, он написал пьесу «Вечно живые», которую поставил Костромской театр, а позже в Москве — театр «Современник». Потом по просьбе режиссера М. Калатозова он написал по этой пьесе сценарий фильма «Летят журавли», ставший таким любимым зрителями и знаменитым на весь мир. Проучившись два с половиной года в институте, он уехал в Алма-Ату по приглашению Наталии Сац, помочь ей в организации театра для детей и юношества Казахстана. Вернувшись в Москву, пожалел о том, что бросил занятия, но учиться не стал — важнее была борьба за жизнь. И только позднее, когда шла его первая пьеса, он попросил разрешения вернуться на 3-й курс, и окончил институт в 1953 году. В качестве дипломной работы В.
Розов представил пьесу «Страницы жизни», которая тогда уже репетировалась в Центральном детском театре. А параллельно с учебой приходилось работать. Позже театр распался, и он вынужден был искать другой. За один год промелькнули три театра. Потом были фронтовые театры. Особенно запомнился один из них, возглавляемый великим деятелем советского театра Алексеем Диким.
Спектакль Тимофея Кулябина «Дикая утка» показали в новосибирском театре «Красный факел» В новосибирском театре «Красный факел» состоялась самая ожидаемая премьера декабря 20 декабря 2021, 16:18 Ольга Дурных Поделитесь новостью: Главный режиссёр Тимофей Кулябин, не ставивший спектакли в своём театре уже несколько лет, представил «Дикую утку» Ибсена. Одновременно зрители увидели историю, прожитую на сцене и её видеоверсию. Драма «Дикая утка» норвежского драматурга Генрика Ибсена на сцене новосибирского «Красного факела» едва узнаваема: изменились имена, текст, отчасти финал, время действия сдвинуто на два века вперёд. Пьеса не раз становилась материалом для режиссёрских экспериментов, и в этот раз Тимофей Кулябин ещё на стадии создания спектакля перенёс работу из театра в лофт.
Тем более если работник сцены трудится не во МХАТе, а где-то в глубинке. Может, только из-за этого Тимофей Кулябин не считается российской звездой. Начнем с того, что режиссер, конечно, неоднозначный. Самая известная его работа - «Тангейзер». Это постановка, которую автор подготовил для оперного театра и которую сняли с проката. Когда скандал утих, имя Кулябина так громко на всю страну уже не гремело. Между тем в 2017 году его «Три сестры» получили главную театральную премию страны «Золотая маска». Постановка вышла такая, что Чехов даже не узнал бы: герои общаются на языке жестов. В копилке работ того же Кулябина - KILL, спектакль, благодаря которому в фойе «Красного факела» появилась кровавая инсталляция. В общем, вы поняли: просто так взять пьесы и вручить актерам слова - не метод этого режиссера. Он норовит делать спектакли с огоньком, с чудинкой. Кому-то это нравится, кому-то - нет, но то, что такой подход в клочья разрывает все шаблоны, - факт. И вот режиссер взялся за «Дикую утку». Если вы не знакомы с драмой Генрика Ибсена, попробуем рассказать коротко и без деталей, чтобы не вышел спойлер.
Переломанные кости при каждой встряске вонзаются в твое собственное тело. Вопим, все вопим. Вот она и Вязьма. Скоро доедем. Стоп, машина! Мы в вагонах-теплушках. Поезд тянет набитые телами вагоны медленно. Налет авиации. Скрежещут колеса, тормоза. Кто на ногах, выскакивает в лес. В раздвинутые двери нашего товарняка вижу, как лес взлетает корнями вверх. Убежавшие мчатся обратно в вагоны, а мы — лежачие — только лежим и ждем. Смерть так и носится, так и кружит над нами, а сделать ничего не можем. Пронесет или не пронесет? Бомбежка окончена. Едем дальше. Куда-то приехали. И вдруг… Приятная, нежная музыка. Где это мы? На каком-то вокзале в Москве. На каком? Так до сих пор и не знаю. Кто на ногах, идет на перрон. И у одного вернувшегося я вижу в руках белую булку. Белую как пена, нежную как батист, душистую как жасмин. Белая булка и музыка. Как, они здесь заводят музыку?! Едят белые булки?! Что же это такое? В то время как там ад, светопреставление, здесь все как было? Да как они могут?! Как они смеют?! Этого вообще никогда не может быть! Белая булка и музыка — это кощунство! Сейчас, когда я пишу эти строки под Москвой на даче, я любуюсь распускающимися астрами. Война, хотя и не в глобальном виде, кочует по свету из одной точки земного шара в другую. Одумаются ли когда-нибудь люди или прокляты навеки? Кусочек сахара Этот вояж в теплушке до Владимира, где нас выгрузили, продолжался шесть дней. Жизнь между небом и землей. Ходячий здоровенный солдат с перебитой рукой в лубке, небритый и растерзанный, стоит надо мной, смотрит. Что смотрит — не знаю. Уж поди нагляделся на умирающих. Чего мне надо? Ничего не надо. Так и отвечаю. Парень здоровой рукой лезет в карман зелено-серых военных штанов, достает грязнющий носовой платок и начинает зубами развязывать узелок, завязанный на конце этого платка. Развязывает медленно, деловито, осторожно. Развязал и бережно достал оттуда маленький замусоленный кусочек сахара. Спасибо тебе, милый солдат! Жив ли ты, хорошо ли тебе, если жив? Хорошо бы — хорошо! Судьба 18 июля 1942 года я выписываюсь из казанского госпиталя. А я не только в гимнастерке — в шинели. За плечами вещевой мешок, руки на костылях. Пот струйками бежит по лицу, стекает за воротник вдоль всего тела. Доскакал до трамвая и еду к пристани через весь город по дамбе. Это теперь красавица Волга вплыла в Казань и берега ее оделись в камень, а тогда… Трамвай битком набит людьми, отчего жара еще нестерпимее. Кажется, едешь бесконечно. Слез с трамвая, иду к пароходам. Их два, и оба идут на Астрахань. Туда-то мне и надо. Стою на обрыве и решаю вопрос. Если пойду на «Коммунистку», уеду через тридцать минут. Если на «Гражданку» — она отходит только вечером. Но до «Коммунистки» надо идти метров триста. Я еще никогда так долго не ходил на костылях и вообще почти год не ходил. Сил нет, и слабость выбирает «Гражданку». Костыли вязнут в песке. Вот они стучат по мосткам, и вот я на пароходе. Уж плыл бы и плыл». Однако к вечеру и мы тронулись. Я прошел огонь, теперь прохожу воду. Кстати замечу, потом прошел и медные трубы. Они лежали на барже, на которой я эвакуировался из Махачкалы через Каспийское море, и по этим самым трубам я, как акробат, ходил на костылях. Чего только не бывает на свете! Милая моя Волга, давшая мне столько детского счастья! В низовьях уже идет битва за подступы к Сталинграду. И в первую же ночь немцы бомбят пароходы и баржи, идущие по Волге. Наш белоснежный красавец срочно на ходу перекрашивается в серый цвет, чтобы не выделяться ночью на воде, не быть для летчиков приметной мишенью. Чем ниже мы спускаемся, тем жарче чувствуется пламя войны. Вон плывут трупы. Там с ревом вырывается пламя из пробитой бомбой и выбросившейся на мель нефтянки. Черный дым коромыслом перекинулся с берега на берег, и мы едем сквозь него, как сквозь черную арку. Бежит к нам катерок. Что-то кричат, машут руками: — Стойте! Пароход судорожно шлепает плицами, давая задний ход. В чем дело? Немцы забросали Волгу минами, ехать нельзя. Ждите, когда выловят. Махнули флажком — едем. Вот они, мины, — рогатые осьминоги, выволоченные на берег. Каждую ночь пристаем прямо к берегу, где возможно. Бросаем длинные доски, и все пассажиры гуськом сходят на землю и скрываются в лесу. Идет бомбежка. Самолеты скребут небо. Бомбы падают редко и глухо. Бьет то по селению, то по барже, то наугад: где-то что-то ему померещилось. В одной из поездок на теплоходе Едем много дней. Трупов на воде все больше и больше.
Активисты ОНФ призвали остановить засыпку озеро «Дикая утка»
день явления Толжской Богоматери. Новостная картина 15 июня в предыдущие годы была довольно насыщенной. В Рязанской области выявлено еще 49 случаев заражения коронавирусной инфекцией (2020). В Рязани прокурор подал в суд на владельцев озера «Дикая утка» (2019). мама Утка в исполнении актрисы Ксении Розовой Спектакль глубокий по смыслу, невероятно интересный и добрый, испытываешь гамму эмоций, я и плакала и смеялась. страница 4 текста книги: рошки, мы, человек восемь бойцов, сидели на невысоком травянистом берегу тихонькой речушки и чуть не скулили.