С начала ноября Стаховичи — Мария Петровна и Алексей Александрович при ней — за границей. Биография Алексея Стаховича началась в городе Ростов-на-Дону, где он родился и вырос. Алексей Александрович Стахович родился 21 января 1856 года в Санкт–Петербурге в богатой дворянской семье. Алексей Стахович, известный российский Stand Up-комик, в своей биографии с гордостью рассказывает о своих первых выступлениях.
Бомбически рекомендую: Алексей Стахович советует фильм, компьютерную игру и концерт
| Биографическая справка Алексея Михайловича Стаховича | Алексей Стахович — участник шоу StandUp на телеканале ТНТ, а также других юмористических проектов. |
| Участник «Stand Up на ТНТ» Стахович рассказал о гонорарах комиков | Развлечения - 31 января 2024 - Новости Саратова - |
Бомбически рекомендую: Алексей Стахович советует фильм, компьютерную игру и концерт
Стендап Стаховича Алексей Стахович, Стендап, Прожарка, Comedy Club, Видео, Вертикальное видео. 10 марта 1919) был высокопоставленным офицером Императорского русского кавалерийского полка, который в начале 1900-х годов стал популярным театральным актером. Контакты в телефоне Алексея Стаховича Представляем новый выпуск шоу «Контакты» эксклюзивно в VK Видео. Контакты в телефоне Алексея Стаховича Представляем новый выпуск шоу «Контакты» эксклюзивно в VK Видео.
Биография и личная жизнь Алексея Стаховича, как стал стендапером
| Алексей Стахович 2024 | ВКонтакте | Алексей Стахович про жёсткое воспитание, детские права и исправление оценок. |
| Статьи сезона 2002/03. А.Стахович. Русский барин с отпечатком Англии | По образованию Алексей Стахович военный и еще известно, что свое военное образование он получил в 2013 году. |
| Стахович, Алексей Александрович — Википедия | Смотри премьерные выпуски шоу "Stand Up" каждое воскресенье в 22:00 на #ТНТ Производство: Comedy Club ProductionStandUp в соц. сетях:Vk. |
Участник шоу "Stand Up" Алексей Стахович раскрыл, сколько получают российские комики на ТНТ
Стахович, преподававший «высокие манеры» в школе МХТ. Лучшей его ролью была роль Степана Верховенского в« Николае Ставрогине »[по мотивам Бесы по Достоевскому ], где он был самим собой, - высказал мнение историк театра Вадим Шверубович. Марина Цветаева описала влияние этого на художественные круги Москвы и оставила выразительный портрет этого человека в своем эссе «Смерть Стаховича». Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
Стахович, преподававший «высокие манеры» в школе МХТ. Лучшей его ролью была роль Степана Верховенского в« Николае Ставрогине »[по мотивам Бесы по Достоевскому ], где он был самим собой, - высказал мнение историк театра Вадим Шверубович. Марина Цветаева описала влияние этого на художественные круги Москвы и оставила выразительный портрет этого человека в своем эссе «Смерть Стаховича». Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
При первой же возможности перебрался работать, развиваться и жить в Москву. Причем неплохо справляется, ведь успел побывать на многочисленных комедийных телешоу. Кроме того, всеми силами старается развиваться личностно. Он реализуется как комик с помощью концертов, которые проходят в кафе и клубах. Причем с собственной программой исколесил практически всю Россию. Интересно также то, что он ведет собственный блог в пространстве видео хостинга «Ютуб». Там он в юмористическом ключе обсуждает важные проблемы, возникающие по всему миру.
А как ваш моральный essor полет? Вспомни, что у тебя приятель, тоскующий на чужбине.
На твоем месте я давно бы написал, без унизительного для меня напоминания. То, что я проделываю в Меране, называется не жизнью, а житием без причисления к лику святых. Ты позавидовал мне при моем отъезде, с наслаждением уступил бы тебе мое место и взял твое. Живу в подлом, скучном месте, природа и теплая погода оставляют меня холодным вольный перевод с французского , принадлежность Мерана к стране, произведшей незаконную аннексию, мне тоже довольно безразлична, ибо я славянофил беcтемпераментный, а однообразие, отсутствие развлечений и отдаленность от МХТ — вот мое горе. Напиши мне и о Крэге, и о Грассо, и об Орле. Кланяюсь всем нашим дамам, которые этого стоят, — целую ручки. Думаю попаcть в Москву не раньше нового года. Будет ли готов «Ревизор» к этому времени. Мой почтительнейший поклон и привет твоей жене.
Твой А. Письмо Стаховича Подгорному 23 ноября 1908 года: Милый Николай Афанасьевич, Очень рад был узнать, что Вы вернулись в Москву, в свое первобытное состояние. Надеюсь, что Ваше здоровье удовлетворительно и что московская осень не ухудшила вашего состояния. Втянулись ли Вы в службу и в чем вы заняты? Получаю известия из Москвы, не очень меня радующие; с «Ревизором» затягивается, Константин Сергеевич нервный и переутомленный, работа не спорится, театр больше 3-х пьес не поставит в этот сезон и проч. Дома у меня благополучие тоже среднее. Жена провела весьма дурное лето в России, осенью она была довольно удовлетворительна за границею. Теперь она, со старшею дочерью, поехала в Рим, на месяц, погостить у сестер. Собираюсь на днях тоже туда, но пробуду не более недели.
В конце декабря надеюсь быть в Петербурге, а в Москву, к вам, явлюсь к Новому году. До свидания, будьте здоровы и не забывайте искренно вас любящего А. Поклон Качаловым и всем друзьям91. Письмо Стаховича Немировичу-Данченко 27 ноября 1908 года: Милый Владимир Иванович, твое прелестное письмо положительно перенесло меня в зал театра, на репетицию. Я живо себе представил и даже увидел все обстановку, грудастую Надежду Дмитриевну, растрепанную, в холщевой блузе; темпераментного Вишневского, вскакивающего и нагибающегося к чьему-нибудь уху для замечаний и излияний. Предоставляю тебе судить — были ли мне приятны эти ожившие воспоминания… Спасибо, друг, за письмо. Форма его очаровательна, но суть не весьма утешительна. Горизонт не розовый. Хорошо и то, что, судя по письму, ты не в унынии и не утратил жизни и работоспособности.
Издали, по слухам, мне трудно разобраться — кто из вас прав. Верю, что вы все правы, но дело все-таки плохо идет вперед. А не решить ли раз и навсегда, бесповоротно, что больше двух постановок на сезон художественно поставить немыслимо. Обидно, а придется это решить. Стыдно, а неизбежно. Но пока этого не решили, почему ты пишешь, что «У царских врат» вряд ли пойдет? Или что-нибудь другое намечено? А если нет, то это просто скандал! Завтра еду в Рим на неделю, вернусь в Меран и 27 декабря ст.
С вами буду встречать новолетие. Твой Стахович92. В конце декабря он в Москве. И — неожиданно доверительное многостраничное письмо от Немировича-Данченко. Как оно оказалось в архиве Немировича-Данченко? Может быть, Владимир Иванович не отправил его? Или потом собирал свою переписку у адресатов? Впрочем, это не так важно. Важно другое.
Именно Стаховичу, безраздельно преданному Станиславскому, со всей силой страсти представлял Немирович-Данченко, подошедший к пятидесятилетию, свой автопортрет. Не похожий на тот, что мог существовать в воображении «легкомысленного» директора. Немирович-Данченко выворачивался перед Стаховичем наизнанку, обнажался в самопознании до подкорки. И одновременно — психолог, аналитик, литератор — он набрасывал на фоне общей картины российской действительности 1908 года, как он понимал ее, картину внутритеатральной жизни в лицах, настраивающих Станиславского и Стаховича против него. В Стаховиче, именно в Стаховиче, таком далеком от писателей из чеховской генерации восьмидесятников, к которой он принадлежал рождением, опытом, всей жизнью в литературе и театре, Немирович-Данченко хотел видеть друга, к нему обращаясь. Напрямую к Станиславскому, столь же далекому от него, но дорогому, — без него он уже не мог существовать, к нему он был прикован, — он отчаялся достучаться. Он пошел к Станиславскому — с другого хода. Через Стаховича, пытаясь завоевать его. С открытым забралом, рассчитывая — не без оснований — на благородство адресата.
Не мог Стахович, «чистый помыслами», бесхитростный, воспользоваться его откровенностью. Дорогой мой друг! В двенадцатом часу ночи я звонил в Театр, мне сказали, что ты уже уехал. Я хотел предложить тебе поужинать и поговорить. Вышло лучше. В письме точнее выскажешься. Теперь три часа ночи. Я раскладывал пасьянс и размышлял. Из обращения в первой строчке ты чувствуешь, какой тон я хочу придать письму.
Я хотел еще просто посидеть втроем с тобою и Конст. Если бы я сейчас писал ему, я тоже написал бы «Дорогой мой друг! Мы должны уметь говорить друг с другом, как подобает и этому возрасту и обоюдному уважению. К делу. В твоем отношении ко мне есть одна коренная ошибка. Ту же ошибку с недавних пор ввел в свои отношения ко мне и Конст. Он более чуток к моей психологии, — скажу даже, — к «нашей» психологии. Тот, кто хочет вступить со мной в тесные, хотя бы и только деловые отношения, должен вдуматься в этот тип, в душу его, понять его и раз навсегда запомнить. Он избегнет ошибок.
Главнейшие черты этого типа — серьезное отношение к жизни, хотя бы и со страстными и порывистыми выпадами, и непоколебимость в своих основных убеждениях. Я, как и многие мне подобные, никогда не опорочил своего маленького имени ни одной напечатанной строчкой ни в газете, которую считал противной своим убеждениям, ни содержанием каждой своей строчки. Не благодаря таланту, а только благодаря этому я стал «своим» в среде наиболее благородных писателей. И если, без большого таланта, я сумел выдвинуться во внимании публики впереди многих моих более талантливых коллег, то это случилось потому, что я обладаю счастливым соединением литературности с театральностью и, может быть, большей, чем у моих коллег, настойчивостью и энергией. Главной же чертой моей все-таки всегда была непоколебимость убеждений, непродажность их. Их нельзя было у меня купить ни деньгами, ни славой, ни даже женщиной. Жена могла бы много раз свести меня с пути моей правды. Но и в этом отношении мне повезло. Я женился на дочери такого же сорта человека, — слишком известного своей неподкупностью, чтоб его рекомендовать.
И она принесла ко мне в жизнь все, что получила от отца. Ты не имеешь представления и о сотой доли тех испытаний, какие переживал я с женою, когда надо было отказываться от широкого благополучия, чтобы сохранить удовлетворенную гордость. И еще так недавно, всего с год назад, я имел от жены самые горячие предложения перенести со мною все испытания, все, только бы я не давал никому и ничему подавить мой свободный дух, тот дух, который составляет мое главное богатство и ее главную гордость и который является единственным и настоящим источником жизнерадостности. Дорогой друг! Я пишу очень скучные вещи, но я прошу тебя не отнестись к этому слишком легко. Константин Сергеевич когда-то чувствовал во мне эту мою силу и — я понимал это — радовался. Иногда, в частностях, он смешивал это с самолюбием, но, в общем, может быть, не сознательно, поддавался обаянию этой силы. И я утверждаю, что она легла в основание Художественного театра, во все его направление. Это моя сила придала такой аромат таланту самого Конст.
Она же воспитывала и лучших людей в нашей труппе. Я никогда не был педагогом сухарем, и поэтому свобода духа передавалась моим прозелитам не в виде бурджаловских формул, а в известной радующей красоте. Был один момент, когда меня такого захотели сломить, согнуть, принизить. Это хотел сделать покойный Морозов. Придавить капиталом. Были моменты испытаний, и жена моя снова поддерживала меня бесстрашием перед материальным ничто. Я вышел из этих испытаний нетронутым. Итак, твой друг нижеподписавшийся — человек, которому уже 50 лет, который начал зарабатывать на себя с 13 лет и продолжал беспрерывно все 37, которого всю жизнь, как к свету, тянуло к тому, что он и по сие время считает прекрасным, у которого при страстных выпадах вроде увлечений… картами или… чем-либо другим… в основе всех его поступков, хотя бы и легкомысленных, была независимость, соединенная с порядочностью и деликатностью, который за все свои ошибки расплачивался всегда сам и втридорога и заботился о том, чтобы вокруг него всем жилось радостно, который, наконец, — скажу смело — был всегда чрезвычайно чуток к тончайшей психологии других. Вот мой портрет.
Поставь теперь рядом: милого в своей непосредственности, когда она не переходит за границу, откуда начинается все, что есть наиболее противоположного независимости, — Вишневского; или талантливого, но внутренне невежественного, прекрасного, когда его ведешь по пути душевной культуры, и тяжело неприятного, когда он отдается во власть самомнения, — Москвина; или прекрасного пожизненного секретаря — Румянцева… Пойду выше: симпатичную по своему дарованию, но мелко, по-бабьи подозрительную Марью Петровну, к величайшему сожалению многих, а в особенности моему, часто отравляющую своей мелкой, обидной подозрительностью самого Орла. Поставь их всех рядом против одного меня и скажи себе по совести: не опрометчиво ли ты поступаешь, когда со вниманием прислушиваешься, что они говорят обо мне? Не принижаешь ли ты своего друга, опираясь в своих суждениях на их соображения и умозаключения, в которых пошлость умеет разглядеть крупицу правды, застилая от глаз сущность и истину? Не забываешь ли ты, слушая их, что маленькие люди во всех явлениях видят только маленькие побуждения? Не поставишь ли ты себе в упрек, что часто видишь меня среди них только более умным и сумевшим захватить власть над ними, а не более глубоким и более благородным? Не приписываешь ли мне таких побуждений, какие легко припишешь каждому из них? Не впадаешь ли, словом, в этот грех передо мною? И 2 не думал ли ты о том, что можешь иметь надо мной огромную силу как дружески расположенный человек, мужественно высказывающий мне все, что тебе хотелось бы сказать, и никакой силы, как только ты сходишь на другой путь. И ты, и Константин Сергеевич, и все вышеназванные лица много раз говорили мне неприятные вещи, но мне надо было бы употребить большое напряжение памяти, чтобы вспомнить эти неприятности.
Они мне были сказаны прямо в лицо, и я их скоро забыл. Но все, что было сделано против меня скрытно, по каким-то секретноуговорам, лежит на моей душе непрощенной обидой, хотя сами по себе эти факты и вовсе не значительны. Они обидны, потому что произошли от ложного, мелочного объяснения моих поступков, такого объяснения, которого — видите ли — нельзя сказать в глаза! И ложного! И кто ж эти судьи? И с каким аршином они подошли ко мне? Я обманул публику, я! Я один. Я сделал этому театру славу культурнейшего, или интеллигентнейшего, театра, между тем как если построже разобраться, то у нас, кроме нескольких женщин, — сплошная невежественность.
Я один обманывал публику, с величайшей борьбой вдавливая в каждого исполнителя облик умного и интеллигентного человека. А так как, с другой стороны, Константин Сергеевич строил им художественные подмостки, то невежественность и вообразила себя на недосягаемой высоте. И вот они рассматривают меня якобы на одной плоскости с собой. И безапелляционно выбрасывают свои суждения. По мнению этой невежественности, я вял потому, что мои материальные дела плохи, или потому, что в семье что-то неладно. Куцая сообразительность! Я равнодушен к «Царским вратам», потому что женская роль отдана не той актрисе, какой я хотел, да еще и отдана-то с каким-то клоунским вывертом… Жалкая подозрительность, вышедшая из какого-то бабьего ума! Сказал же Лужский мне прямо в глаза, что я задумал Достоевского, чтобы за переделку его получить авторский гонорар, или еще кто-то, что я под влиянием Вишневского, чтобы брать аванс не сообразили даже, что аванс не зависит от Вишневского. А кому же охота подумать, что я всю зиму сижу в своем кабинете, не ложась раньше 3—4 часов, всю зиму, и думаю о том, какими силами можно было бы вытравить из Театра пошлость, и невежественность, и рабский дух, охвативший его так же, как он охватил теперь всю Россию, и безнадежно не нахожу этих сил, и вижу, что чем дальше, тем все становится хуже, что невежественность и пошлость становятся все жирнее, что всякое поползновение мыслить глубже, благороднее и независимее должно в нашем театре или прятаться в щель или надеть фарисейскую маску, что лицемерие проникает во все поры нашего театра, и что когда я пытаюсь ввести свои идеалы на сцену, то уже нет прежней веры в меня, потому что невежественность чувствует апломб, и дело кончается таким скандалом, как на генеральной «Росмерсхольма».
А когда я стремлюсь к Конст. А сборы растут, дивиденд ширится и диктует новые требования, которые только помогают молоту, забивающему по щелям все, что было самого драгоценного в этом деле для меня. И отдыхаю я… с Южиным! Так вот я хотел тебе все это сказать. В мое воспитание вошло, что не следует человеку самого себя так уж расхваливать. Но с тобой я себе это позволил. Мне было бы жаль, если бы ты сделал мне больно с такой стороны, с которой я не мог бы тебе простить. Honny soit qui mal y pense! Я говорил, что хотел бы, чтобы ты, прежде чем поверить людям, поискал мотивов поглубже… Твой Вл.
Если Стахович не получил этого письма, то Немирович-Данченко, наверное, высказал ему все это. И, кажется, с тех пор и Стахович стал двигаться навстречу Немировичу-Данченко. Тем неожиданнее придирки — или, может быть, — серьезные претензии Стаховича к Немировичу-Данченко по финансовой части через год.
СТАХОВИЧ Алексей Александрович
В 1892 году произведен в ротмистры. В 1898 году произведен в полковники. В 1905 году назначен в распоряжение наместника на Кавказе, с зачислением по гвардейской кавалерии и произведен в генерал-майоры. В 1902 году А. Стахович стал пайщиком Московского Художественного театра МХТ , в 1907 году — одним из его директоров. В 1907 году в чине генерал-майора он вышел в отставку и в 1910 году поступил в актёры МХТ. Сначала он сыграл князя Абрезкова в « Живом трупе » [1] , затем — графа Любина в «Провинциалке» по И.
Стахович работал также в театральной школе — вёл класс манер, светского поведения и благородной выправки; Добужинский отмечал: «Алексей Александрович был одним из самых замечательных шармеров, каких мне приходилось встречать в жизни…». С 1915 года стал снимался в кино. В марте 1917 года Стахович вошёл в состав Театральной комиссии Особого совещания по делам искусств при Временном правительстве.
Немирович-Данченко ждал Стаховича «с нетерпением». Он, когда ему нужны были аргументы в разрешении спора между Гзовской и Германовой, ссылался на разговор со Станиславским о Гзовской «в чайном фойе при Стаховиче». О Станиславском и говорить нечего. Другой опоры, другого такого верного человека рядом с ним в театре и вне его не было. Исключая, разумеется, Марию Петровну. Но то — жена, а жена есть жена, как говорил Чехов устами своего персонажа… Стахович делал все то, что обещал при официальном вступлении в должность третьего директора МХТ: «Твои художественные замыслы, даже мельчайшие фантазии и связанные с ними расходы будут немедленно и с огромною охотою исполнены»… Отсутствовавший Стахович незримо присутствовал в жизни театра.
Между тем отношения Станиславского и Немировича-Данченко, разогретые нелепой «актрисинской» стычкой в репетиционном зале, заходили в тупик. Они оба и Ольга Леонардовна все выкладывали в письмах Стаховичу, а он страдал от безрадостных известий, приходивших из Москвы. Немирович-Данченко пытался уладить «Гзовско-Германовский» конфликт без помощи Стаховича. Как обычно, в развернутых письмах Станиславскому, не оставляя надежды на то, что системой убедительных доказательств он снимет налет личных обид, мешающих, с его точки зрения, работе дирекции. Он терпеливо разъяснял Станиславскому: По-моему, Вы повторяете принципиальную ошибку, которая держалась в первые годы нашего Театра: мои и Ваши; Филармония и Общество искусств. Гзовская сейчас Ваша ученица. Но на другой день после того, как она поступит в Театр, она примет на себя все обязанности передо мной, что касается Театра. Я очень ценю, что Вы не делаете решительных шагов, не посоветовавшись со мною. И сам хотел бы поступать так же относительно Вас.
И если не всегда делаю это, то лишь потому, что я больше Вас стою у самого руля, днем и вечером, и больше сталкиваюсь с мелочами нашей театральной жизни. Но когда на моем месте, то есть на месте председателя правления или заведующего труппой будет Стахович, — он вовсе не должен будет искать учителя данной актрисы, чтобы высказать свое решение. Нет, Константин Сергеевич, это путь неверный. Надо, чтобы и Германова, и Гзовская, и Книппер, и Лилина знали дирекцию и нас как ее представителей, а не учителей своих. Учителей — это в самой работе, а не в столкновениях вне работы. И когда я буду смотреть на Гзовскую хуже, чем Вы, а Вы на Германову хуже, чем я, то нам надо сговариваться, а не разделять на моих и Ваших. Всему этому я придаю большое значение не потому, что речь идет о Гзовской или Германовой, — это было бы недостойно представителей такого огромного учреждения, как Художественный театр, — а потому, что это служит продолжением того двойного русла, которое образовывается в нашем Театре и которое без всякого сомнения погубит его. Мир — это «наши» 29. Но Станиславского эта безупречная логика только раздражала, и он разрубал ее каким-либо решительным действием.
В какой-то момент, потеряв терпение, которого Немировичу-Данченко не занимать, он подал заявление о том, что выходит из состава дирекции. Ввиду того, что эти обязанности по моей же вине сведены к нулю, театр не понесет никакого ущерба от моего ухода из состава правления, — писал Станиславский Немировичу-Данченко 30. Сколько я ни вдумывался в такой неожиданный и крутой поворот в нашей переписке, — понять его не могу. А когда мне кажется, что я начинаю понимать, то это меня и угнетает и в конец утомляет. Советовать Вам я больше не смею, а просить еще могу: возьмите назад Ваше заявление. Ваш выход из директорства вызовет вредные для Театра толки. Поддержим его на последние три-четыре месяца нашей совместной работы. Вот уж две недели, как я с нетерпением жду Стаховича, чтобы пайщики приступили к обсуждению будущего существования Театра. Тогда все станет ясно.
А до тех пор ведь и я — как Вы — добросовестно исполняю свои обязанности. Если Вы все-таки не хотите взять назад Ваше заявление, то напишите мне завтра домой: я буду целый день дома завтра. Затем в ближайшие дни я созову правление, а потом пайщиков. Ваш В. Немирович-Данченко 31. На заседании дирекции и правления 28 ноября 1907 года — Стаховича не дождались — Станиславский забрал свое заявление о выходе из дирекции. Заседание приняло его условия, дав официальное разрешение Гзовской посещать репетиции и утвердив ее приглашение в театр с будущего сезона до 15 июня 1909 года с окладом в 3000 рублей, таким же, как в Малом 32. Неизвестно, приложил ли он авторскую копию своего письма Станиславскому к письму Немировичу-Данченко, как он сделал в письме к Станиславскому от 7 декабря 1907 года, отослав ему собственноручную копию своего письма к Немировичу-Данченко. Станиславский сохранил ее; в архиве Немировича-Данченко таковой не обнаружено.
Стахович не разделял философию Немировича-Данченко: «Мир — это наши», хотя неизменно полагал творческое содружество Станиславского и Немировича-Данченко основой существования Художественного театра. В переписке с ними ноября — декабря 1907 года он откровенно, как всегда, держал сторону «Орла», «Бонапарта» и его ученицы — Гзовской. И осуждал поведение Германовой — ученицы Немировича-Данченко. Посылаю тебе копию письма моего к Влад. Ивановичу, посланного одновременно с этим. Не осуди меня за «fiel», который в нем проглядывает, но меня взбесила эта ломака. И зачем ты затеял всю эту переписку с Немировичем. Было бы проще и многозначительнее с твоей стороны призвать к себе в качестве директора и главного режиссера эту «капризюльку», хорошенько ее отчитать и упомянуть об условиях, при которых ее дальнейшее пребывание в театре терпимо. Bonaparte так бы поступил увлекся в данную минуту новою книгою Vandal , а ты наш Bonaparte.
Бедный, бедный, милый мой Орел! От души жалею, что я отсутствовал; при мне весь этот инцидент сократился бы своим разрешением, и мы уберегли бы твои нервы и энергию. Надеюсь приехать и тебя обнять 1-го января. Волнуюсь за тебя в «Жизни человека», и только за тебя и за твою работу; автор со своим произведением мне безразличен, даже более — чрезвычайно противен. Жена моя, которая очень нежно тебя любит, поручает мне тебе кланяться и наговорить кучу любезностей. Дети, слава Богу, поправляются, Драшка необыкновенно похорошела; легла в постель девчонкою, встала из нее — хорошенькою барышнею, с красивою рукою, манерами, дистингированными жестами, все это — наследие матери. Не хочется говорить о делах, касаться крупных ран. Отложим все до свидания. Обнимаю тебя и люблю.
Стахович 33. Вот авторская копия письма Стаховича к Немировичу-Данченко, приложенная к письму его к Станиславскому от 7 декабря 1907 года из Мерана: Дорогой Владимир Иванович! Хочу поговорить с тобой об инциденте «Гзовско-Германовском». Различные полученные мною версии различных моих приятелей сводятся все к одному выводу, что он внес в театр неблагополучие. С этой только точки зрения я хочу его разобрать и высказаться. Несомненный факт, что артисты и артистки в сношениях между собою весьма часто утрачивают обиход вежливости и благоприличия в силу зависти, ревности, конкуренции и других мелких человеческих чувств. Замена эта благовоспитанных манер «каботинскими» приемами и вообще дурной характер развиваются обыкновенно прямо пропорционально силе таланта и пользе, приносимой театру. Не прав ли буду, сказав, что Мария Николаевна представляет собою исключение из этого правила и что у нее проявления отрицательного ее поведения скорее обратно пропорциональны дарованию. Как назвать ее настойчивость в некорректности по отношению к Константину Сергеевичу?!
Я даже оставляю в стороне невежливость по отношению гостьи — Гзовской, а только останавливаюсь и возмущаюсь неуважением Марии Николаевны к директору и главному режиссеру. Между ею и Станиславским мой выбор сделан и он мне подсказан не влечением сердца, а холодным разумом, сопоставляя их величины и пользу, приносимую ими театру. Вам следует сделать ей отеческую отповедь, указав, что нет того учреждения, в котором известная дисциплина не была бы необходимой и что уход ее из Художественного театра принесет несомненно больше вреда ей, чем театру. Если Вы почему-либо этого не сделали, то я берусь это сделать по приезде моем в Москву; по возрасту и беспристрастию я гожусь не только на роль отца, но и на роль дедушки. Частые проявления неуважения Германовой к Станиславскому служат давно предметом моего удивления и неудовольствия. Я не раз в наиделикатнейшей форме высказывал ей это. Неужели она нуждается в начальническом тоне? Никогда его не возьму, но задуматься над дальнейшей ее судьбой могу, и в этом отношении меня успокоит мысль, что она обладает всеми данными для большого успеха в провинции. Ты, может быть, найдешь нужным сообщить Марии Николаевне мнение третьего директора об «инциденте».
Ничего против этого не имею. Но прошу тебя сгладить недочеты моего слога. Меня насмешило выражение «неосторожность», упомянутое в письме Марии Николаевны, квалифицирующее ее поступок. Щепетильность очень хороша и уместна, когда она в гармонии с поведением, иначе она вызывает улыбку. Прости это замечание старого эстета-дипломата. Ты, я знаю, не любишь, когда я черпаю примеры из жизни французских театров, а у меня на данный случай есть весьма подходящий. Передам тебе его при свидании. А пока и т. Как обычно, как и в прошлые годы, еще полковником и неотставным генералом, Стахович продолжал жить делами театра, и за границей не выключаясь из них.
В Москву летели его письма, подобные вышеприведенным, ответные на письма Станиславского, Немировича-Данченко, пытающиеся сгладить их конфликты; Книппер — теплые, длинные, подробные, и ответные на письма молодого артиста театра Н. Может быть, он и устроил это лечение: Отгоните от себя мрачные мысли, Николай Афанасьевич, и не беспокойтесь о будущем. Мне известно, что Дирекция принимает в Вас живейшее участие и ни о каком сроке до декабря не может быть и речи. Содержание будет Вам высылаться ежемесячно, пока Вы не оправитесь настолько, что будете в состоянии служить. Лежите, питайтесь и не волнуйтесь. Прошу Вас смотреть на мой кошелек, как подспорье, и обращайтесь ко мне без стеснений, когда встретится нужда. У нас еще все очень неблагополучно. Сыну лучше, а дочь в опасности; доктор боится осложнений — воспаления брюшины. Тяжело и беспокойно у меня на душе.
Получил длинное и очень подробное описание первого представления от Конст. Мы с ним сходимся в оценке впечатлений и расходимся только в мнениях о Москвине. Я им недоволен, он его не критикует. Качалов нам обоим не нравится: однообразен, скучен, читает, а не играет, модулирует голосом и кокетничает его благозвучностью. Германова очень слаба. Вишневский — весьма неудовлетворителен. Хороши: Лужский, Уралов и многие из второстепенных исполнителей. В общем — не дурно. До свидания.
Речь шла о репетициях и первых показах все того же «Бориса Годунова». Уралов в паре с В. Грибуниным — Мисаилом — играл Варлаама. Когда подошел срок выходить на работу, Подгорный просил совета Стаховича, как ему быть. Он не долечился. И Стахович немедленно отвечал ему: — Сейчас получаю Ваше письмо; спешу отвечать. С удовольствием помогу Вам, многоуважаемый Николай Афанасьевич. Завтра переведу Вам 100 руб. Насчет продления Вам отпуска, я, на Вашем месте, поступил бы следующим образом: написал в Дирекцию прошение о продлении отпуска и кроме того частные письма Константину Сергеевичу и Владимиру Ивановичу.
Со своей стороны я обоим им напишу, хотя это может быть и излишним, так как ни препятствий, ни сомнений в разрешении Вами просимого — нет. Рад был узнать, что в Вашем положении настало улучшение и что хрипов меньше. Хотелось бы Вам сказать — терпите, не унывайте. Бог даст, это испытание пройдет, но знаю, что в минуты уныния, апатии и хандры эти советы не помогают. Думаю и надеюсь ехать в Россию в конце декабря ст. Поклон Вашим дамам. Желаю Вам всего лучшего; прошу верить, что я с особенным удовольствием явлюсь к Вам на помощь и радуюсь, что могу быть полезным. Ваш А. Стахович 36.
Стахович просит продлить Подгорному отпуск с сохранением содержания. Утверждено 37. Но главными его корреспондентами и адресатами оставались все же Станиславский, Немирович-Данченко и Книппер-Чехова. Это не мешало ему обсуждать вопросы репертуара с Немировичем-Данченко. Вероятно, ты об нем слышал, если не читал. В Англии он произвел своими произведениями сильнейшее впечатление и в некотором роде пертурбацию: своею парадоксальностью, блеском, остроумием. Он борец против условной морали, предрассудков и современного строя английский социалист. Оригинальный прием в построении, несколько условный, но интересный, хотя он антиреалист; характер действующих лиц не вытекает из их слов и действий, а скорее предварительно стилизуется автором в подробных ремарках и замечаниях. В Лондоне жена и дочь видели «Man and superman» его играют блестяще; лучшие актеры с прекрасной, легкой дикцией и юмором, захватывающим зал.
Еще очень известные: «4 You never can tell» дочь видела в Лондоне — в восторге , 5 «Windowers Houses», 6 «Man and superman». Последних трех не читал, но доверяюсь мнению жены и дочери. Постарайся достать перевод и прочти. Может быть, из предлагаемого ничего не подойдет нам, а может быть… За сим, исполнив долг члена репертуарного Комитета, жму руку его председателю и всем кланяюсь. Стахович 38. Ни к одной из рекомендаций Алексея Александровича Немирович-Данченко не прислушался. Хотя после Чехова и Горького Художественный театр практически не вылезал из репертуарного кризиса. Немирович-Данченко предпочитал современной западноевропейской драме — современную отечественную пьесу, пусть и не высшего сорта. Исключение составляли немецкие и скандинавские авторы: Гауптман, Гамсун и его любимый Ибсен, близкие отечественному искусству, считал он.
Имею уже телеграмму о первом представлении «Жизни человека»; радуюсь успеху театра и Константина Сергеевича, но если таковой же выпал на долю автора, то это скорее меня огорчает, — это значит, что здравый смысл и вкус москвичей убежали к зверям… А за «Орла» — ликую! Слышал от многих, что танцы, поставленные вашей невесткой , прелестны, выше всякой похвалы. Поздравьте ее от меня. Радуюсь за измученных актеров и актрис и за успех Барановской, в которую я верю, и надеюсь, что она пойдет по стопам нашей милой, высокоталантливой Книппер. Тревожные театральные неурядицы из разных источников доходят до моего слуха даже М. Самарова мне написала ; они меня печалят и заставляют меня серьезно задумываться; как составить следующий наш договор? Два наших столпа окончательно расходятся, или вернее сходятся для того, чтобы сталкиваться, и от этого толчка грозит fallen die ganze постройке nieder. Смягчающий буфер, ваш покорный слуга, к несчастью, не может отдать себя целиком театру, а отлучки слишком продолжительны и… Слышал об инциденте Гзовско-Германовском. Не хвалю Вашу приятельницу Германову, да и Вашу «первую любовь» Вл.
Enfein… Там, где люди — там любовь, где любовь — там пристрастие и беспорядок. Я не против любви, напротив Вы знаете , но более… французской. Простите мои глупости. Итак, до свидания, целую Ваши ручки. Стахович 41. До отъезда из Мерана он успел послать Книппер-Чеховой, «звезде первой величины Московского Художественного театра», еще одну открытку. Вы не можете не любить Шумана, а потому посылаю Вам весьма удачное его изображение. Стахович 43. В январе 1908 года он в Москве.
Продолжает разгребать в Художественном «маленький всероссийский халат». Как будто он и не уезжал в Европу на два с лишним месяца. Начал он с главного, с того, что тревожило его все последние месяцы 1907 года, о чем он поведал Ольге Леонардовне: Тревожные театральные неурядицы, из разных источников, доходят до моего слуха […]; они меня печалят и заставляют меня серьезно задумываться; как составить следующий наш договор? Два наших столпа окончательно расходятся, или, вернее, сходятся для того, чтобы сталкиваться, и от этого толчка грозит fallen die ganze постройке nieder 44. Собравшиеся на заседание Стахович, Станиславский, Немирович-Данченко, Лужский и Москвин подписали постановление: Созвать завтра к обеду всех пайщиков и вкладчиков и поставить им вопросы: 1 о том, кто войдет в будущее Товарищество, 2 каково будет оно — на прежних основаниях или на новых, 3 … 4 о весенней поездке 45. Он ехал в одном вагоне с Теляковским. С лета 1901 года Теляковский — директор императорских театров. Обсуждали многое, в том числе и вновь всплывшую идею слияния Малого и Художественного. Теляковский относился к ней всерьез.
У Станиславского были свои идеи по этому поводу. Они так утопичны, что кажется, высказаны просто в пику Немировичу-Данченко. Не обошли молчанием и проблемы предстоящего перехода Гзовской и Нелидова из Малого в Художественный. Беседовали обо всем. Ты его напугал предложением перевести Художественный театр в Малый, а артистов из Малого всех — в Народный дом. Радикально, но неисполнимо. Беседовали о Нелидове. Я, разумеется, не проболтался, не сказал ничего лишнего, но из слов Владимира Аркадьевича понял, что Нелидов пока будто последнее время передумал, остается в Малом театре на более выгодных для него условиях. А, может быть, я ошибаюсь.
О Гзовской говорили более определенно. Теляковский сказал, что он, конечно, сделает все от него зависящее, чтобы ее удержать у себя и намерен прельстить жалованием. Спешу, обнимаю, еду смотреть La Duse. Напишу завтра подробнее Марии Петровне. Очень жалею, что уехал, не простившись с вами. Стахович 46. Через несколько дней по приезду в Петербург, получив, видимо, к этому времени ответ Станиславского по поводу проекта слияния Малого и Художественного театров, он писал Теляковскому: Дорогой Владимир Аркадьевич, Не хочу беспокоить тебя разговором по телефону, а потому заеду к тебе на этих днях. Совершенно с тобою согласен, что необходимо предварительно переговорить о вопросе в принципе, но спешу тебя предупредить, что я вряд ли для этого гожусь по той простой причине, что я не могу себя заставить поверить в возможность слияния. Мне кажется, что превзойдя все трудности и, допустив невероятное, результат получится плачевный: не воскресив вероятно Малого театра, мы наверное похороним себя.
Станиславский со мной солидарен, Немирович же смотрит иначе и верит в состоятельность плана. Не посылая тебе проекта, он намерен обратиться к тебе теперь с письмом, в котором изложит свои принципиальные вопросы. До скорого свидания. Искренне тебе преданный А. Стахович 47. Другой важной новостью, сообщенной Стаховичем в Петербург, было предстоящее чествование в столице Льва Николаевича Толстого по случаю его восьмидесятилетия. О 578нем Алексей Александрович успел узнать от брата Михаила Александровича. Либеральная Россия задумала это чествование более грандиозным, чем то, что происходило в пушкинские дни 1899 года. Стахович как друг Толстого был избран секретарем «Комитета почина», занимавшегося организационными вопросами.
В числе членов этого Комитета: профессор М. Ковалевский председатель , В. Короленко и И. Репин товарищи председателя , П. Струве, литераторы: Л. Андреев, П. Боборыкин, В. Брюсов, В.
Обучаясь в ярославской Военной финансово-экономической академии он уже начал делать свои первые шаги в сфере юмора, выступая за команду «Грифин» в КВН. Ему удалось завоевать любовь публике благодаря своей откровенности со зрителем. Его развитие в качестве стендап-комик началось с московского Stand Up Club 1. Он принимал участие в проектах клуба Gong Show, Roast Battle. Оттачивал свое мастерство в агентстве «Панчлайн». А сегодня он много гастролирует по российским городам, выступает на различных концертных площадках и покоряет просторы телевидения.
Достоевскому Степан Верховенский. Тургеневу граф Любин. Чехова Шипучин.
Бомбически рекомендую: Алексей Стахович советует фильм, компьютерную игру и концерт
Алексей Стахович родился 28 мая 1991 года в Москве. Главная» Новости» Алексей стахович стендап выступления. Стахович был талантливой натурой в том смысле, что чувствовал искусство, но он не был выдающимся актером. Стендап-комика Алексея Стаховича называют необычным и неординарным артистом. Биография Алексея Стаховича По данным с официального сайта Алексея Стаховича, родился он в 1991 году. Алексей Стахович родился 28 мая 1991 года в Москве.
Алексей Стахович Stand Up на ТНТ биография соц сети личная жизнь – все о комедианте
| Алексей Стахович 2024 | ВКонтакте | Участник телешоу «Stand Up на ТНТ» Алексей Стахович раскрыл размер гонорара за один десятиминутный монолог. |
| СТАХОВИЧ Алексей Александрович | Stand Up Стаховича Алексея и Джанкезова Тимура 19.11.2021 • Москва. |
| Алексей Стахович - Alexey Stakhovich - | Официальный сайт Алексей Стахович пригласить на мероприятие, корпоратив, праздник, свадьбу, юбилей и онлайн заказать в Москве, Россия. |
| Галина Бродская: Жизнь и легенда Алексея Стаховича | СЕМЬ ИСКУССТВ | Биография Алексея Стаховича и его карьера в «Comedy Club» свидетельствуют о его таланте и преданности комедии. |
Участник шоу "Stand Up" Алексей Стахович раскрыл, сколько получают российские комики на ТНТ
Биография Алексей Стахович: последние новости, видео, личная жизнь, фото. биография, дата рождения. Контакты в телефоне Алексея Стаховича Представляем новый выпуск шоу «Контакты» эксклюзивно в VK Видео.
Биография и личная жизнь Алексея Стаховича, как стал стендапером
В возможность, в свою способность стать профессиональным актером, живущим на свой заработок, он не верил, а уехать за границу и жить на содержании у брата или сына — не хотел. Не приняв Октябрьскую революцию , 10 марта 1919 года Стахович покончил жизнь самоубийством. Книппер-Чехова писала: «Этот железный старик повесился. Всё было еще не тронуто: отрезанный шнур висел, стул, который он оттолкнул; а сам лежал уже, красивый и довольный. Не вынес всего». Похоронен на Новодевичьем кладбище 2 уч. Архив А. Стаховича хранится в Музее МХАТ [3] , а принадлежавшее ему собрание книг — в Липецкой областной универсальной научной библиотеке [4]. Семья Жена, с 1884 года: Мария Петровна урожд.
Васильчикова — дочь Петра Алексеевича Васильчикова 1829—1898 , племянница А.
Изредка, при получении известий из нашего театра, оживаю, но и то для того, чтобы недоумевать и критиковать. Предчувствовал возражения критики, заранее с нею соглашался и считаю, что можно было избежать некоторых справедливых нареканий. Ну, к чему понадобилось изображать Самозванца каким-то мистическим архистратигом, эмблемой рока и проч. Автор не более и не менее, как Александр Сергеевич Пушкин!
Переделывать Найденова и Ярцева бывает иногда полезно, Пушкина же всегда вредно. Кроме Лужского прекрасный Шуйский , все были не важны. Не верю прессе, восхищающейся Качаловым. Его Пимен был скучен, однообразен и очень нежизнен. Такой перемены, в такой короткий срок не могло произойти.
Но Качалов любимчик; пропой он вместо монолога арию из «Тангейзера», и тогда сказали бы, что он прекрасно справился с ролью. Также отрицательно отношусь к Леониду Андрееву, к его бархатной тужурке и белому галстуку… Человек, сочинивший «Жизнь человека», может быть только нравственным и физическим уродом. О, эти современные литераторы — преступники! История им готовит в будущем места непосредственно за убийцами, ворами и экспроприаторами… Догадываюсь, что Вы заняты вашею ролью в «Росмерсхольме» и уверен, что Вы обогатите Ваш репертуар новым прелестным созданием на радость нам и к чести театра. Разорвите это неинтересное письмо, но запомните, что я Вас искренно люблю и уважаю.
Преданный Стахович 27. Он, как и прежде, тосковал в Меране по Москве, как когда-то Чехов в своей ялтинской «ссылке». Он разрывался между двумя равно дорогими семьями — женой, детьми и художественниками. Но оказалось, что и театру без него невозможно. Без него не решался ни один вопрос.
Все в театре замыкалось на нем. Нелидов, Станиславский, Немирович-Данченко, выяснявшие отношения друг с другом, ждали его возвращения. Нелидов «с волнением». Он ожидал решения пайщиков о его поступлении в МХТ на административную должность и, сохраняя этот момент в тайне от всех, как было «условлено между А. Стаховичем» и им, просил Станиславского, которому писал, не показывать письмо Немировичу-Данченко, так как знал, что тот не заинтересован в его услугах 28.
Немирович-Данченко ждал Стаховича «с нетерпением». Он, когда ему нужны были аргументы в разрешении спора между Гзовской и Германовой, ссылался на разговор со Станиславским о Гзовской «в чайном фойе при Стаховиче». О Станиславском и говорить нечего. Другой опоры, другого такого верного человека рядом с ним в театре и вне его не было. Исключая, разумеется, Марию Петровну.
Но то — жена, а жена есть жена, как говорил Чехов устами своего персонажа… Стахович делал все то, что обещал при официальном вступлении в должность третьего директора МХТ: «Твои художественные замыслы, даже мельчайшие фантазии и связанные с ними расходы будут немедленно и с огромною охотою исполнены»… Отсутствовавший Стахович незримо присутствовал в жизни театра. Между тем отношения Станиславского и Немировича-Данченко, разогретые нелепой «актрисинской» стычкой в репетиционном зале, заходили в тупик. Они оба и Ольга Леонардовна все выкладывали в письмах Стаховичу, а он страдал от безрадостных известий, приходивших из Москвы. Немирович-Данченко пытался уладить «Гзовско-Германовский» конфликт без помощи Стаховича. Как обычно, в развернутых письмах Станиславскому, не оставляя надежды на то, что системой убедительных доказательств он снимет налет личных обид, мешающих, с его точки зрения, работе дирекции.
Он терпеливо разъяснял Станиславскому: По-моему, Вы повторяете принципиальную ошибку, которая держалась в первые годы нашего Театра: мои и Ваши; Филармония и Общество искусств. Гзовская сейчас Ваша ученица. Но на другой день после того, как она поступит в Театр, она примет на себя все обязанности передо мной, что касается Театра. Я очень ценю, что Вы не делаете решительных шагов, не посоветовавшись со мною. И сам хотел бы поступать так же относительно Вас.
И если не всегда делаю это, то лишь потому, что я больше Вас стою у самого руля, днем и вечером, и больше сталкиваюсь с мелочами нашей театральной жизни. Но когда на моем месте, то есть на месте председателя правления или заведующего труппой будет Стахович, — он вовсе не должен будет искать учителя данной актрисы, чтобы высказать свое решение. Нет, Константин Сергеевич, это путь неверный. Надо, чтобы и Германова, и Гзовская, и Книппер, и Лилина знали дирекцию и нас как ее представителей, а не учителей своих. Учителей — это в самой работе, а не в столкновениях вне работы.
И когда я буду смотреть на Гзовскую хуже, чем Вы, а Вы на Германову хуже, чем я, то нам надо сговариваться, а не разделять на моих и Ваших. Всему этому я придаю большое значение не потому, что речь идет о Гзовской или Германовой, — это было бы недостойно представителей такого огромного учреждения, как Художественный театр, — а потому, что это служит продолжением того двойного русла, которое образовывается в нашем Театре и которое без всякого сомнения погубит его. Мир — это «наши» 29. Но Станиславского эта безупречная логика только раздражала, и он разрубал ее каким-либо решительным действием. В какой-то момент, потеряв терпение, которого Немировичу-Данченко не занимать, он подал заявление о том, что выходит из состава дирекции.
Ввиду того, что эти обязанности по моей же вине сведены к нулю, театр не понесет никакого ущерба от моего ухода из состава правления, — писал Станиславский Немировичу-Данченко 30. Сколько я ни вдумывался в такой неожиданный и крутой поворот в нашей переписке, — понять его не могу. А когда мне кажется, что я начинаю понимать, то это меня и угнетает и в конец утомляет. Советовать Вам я больше не смею, а просить еще могу: возьмите назад Ваше заявление. Ваш выход из директорства вызовет вредные для Театра толки.
Поддержим его на последние три-четыре месяца нашей совместной работы. Вот уж две недели, как я с нетерпением жду Стаховича, чтобы пайщики приступили к обсуждению будущего существования Театра. Тогда все станет ясно. А до тех пор ведь и я — как Вы — добросовестно исполняю свои обязанности. Если Вы все-таки не хотите взять назад Ваше заявление, то напишите мне завтра домой: я буду целый день дома завтра.
Затем в ближайшие дни я созову правление, а потом пайщиков. Ваш В. Немирович-Данченко 31. На заседании дирекции и правления 28 ноября 1907 года — Стаховича не дождались — Станиславский забрал свое заявление о выходе из дирекции. Заседание приняло его условия, дав официальное разрешение Гзовской посещать репетиции и утвердив ее приглашение в театр с будущего сезона до 15 июня 1909 года с окладом в 3000 рублей, таким же, как в Малом 32.
Неизвестно, приложил ли он авторскую копию своего письма Станиславскому к письму Немировичу-Данченко, как он сделал в письме к Станиславскому от 7 декабря 1907 года, отослав ему собственноручную копию своего письма к Немировичу-Данченко. Станиславский сохранил ее; в архиве Немировича-Данченко таковой не обнаружено. Стахович не разделял философию Немировича-Данченко: «Мир — это наши», хотя неизменно полагал творческое содружество Станиславского и Немировича-Данченко основой существования Художественного театра. В переписке с ними ноября — декабря 1907 года он откровенно, как всегда, держал сторону «Орла», «Бонапарта» и его ученицы — Гзовской. И осуждал поведение Германовой — ученицы Немировича-Данченко.
Посылаю тебе копию письма моего к Влад. Ивановичу, посланного одновременно с этим. Не осуди меня за «fiel», который в нем проглядывает, но меня взбесила эта ломака. И зачем ты затеял всю эту переписку с Немировичем. Было бы проще и многозначительнее с твоей стороны призвать к себе в качестве директора и главного режиссера эту «капризюльку», хорошенько ее отчитать и упомянуть об условиях, при которых ее дальнейшее пребывание в театре терпимо.
Bonaparte так бы поступил увлекся в данную минуту новою книгою Vandal , а ты наш Bonaparte. Бедный, бедный, милый мой Орел! От души жалею, что я отсутствовал; при мне весь этот инцидент сократился бы своим разрешением, и мы уберегли бы твои нервы и энергию. Надеюсь приехать и тебя обнять 1-го января. Волнуюсь за тебя в «Жизни человека», и только за тебя и за твою работу; автор со своим произведением мне безразличен, даже более — чрезвычайно противен.
Жена моя, которая очень нежно тебя любит, поручает мне тебе кланяться и наговорить кучу любезностей. Дети, слава Богу, поправляются, Драшка необыкновенно похорошела; легла в постель девчонкою, встала из нее — хорошенькою барышнею, с красивою рукою, манерами, дистингированными жестами, все это — наследие матери. Не хочется говорить о делах, касаться крупных ран. Отложим все до свидания. Обнимаю тебя и люблю.
Стахович 33. Вот авторская копия письма Стаховича к Немировичу-Данченко, приложенная к письму его к Станиславскому от 7 декабря 1907 года из Мерана: Дорогой Владимир Иванович! Хочу поговорить с тобой об инциденте «Гзовско-Германовском». Различные полученные мною версии различных моих приятелей сводятся все к одному выводу, что он внес в театр неблагополучие. С этой только точки зрения я хочу его разобрать и высказаться.
Несомненный факт, что артисты и артистки в сношениях между собою весьма часто утрачивают обиход вежливости и благоприличия в силу зависти, ревности, конкуренции и других мелких человеческих чувств. Замена эта благовоспитанных манер «каботинскими» приемами и вообще дурной характер развиваются обыкновенно прямо пропорционально силе таланта и пользе, приносимой театру. Не прав ли буду, сказав, что Мария Николаевна представляет собою исключение из этого правила и что у нее проявления отрицательного ее поведения скорее обратно пропорциональны дарованию. Как назвать ее настойчивость в некорректности по отношению к Константину Сергеевичу?! Я даже оставляю в стороне невежливость по отношению гостьи — Гзовской, а только останавливаюсь и возмущаюсь неуважением Марии Николаевны к директору и главному режиссеру.
Между ею и Станиславским мой выбор сделан и он мне подсказан не влечением сердца, а холодным разумом, сопоставляя их величины и пользу, приносимую ими театру. Вам следует сделать ей отеческую отповедь, указав, что нет того учреждения, в котором известная дисциплина не была бы необходимой и что уход ее из Художественного театра принесет несомненно больше вреда ей, чем театру. Если Вы почему-либо этого не сделали, то я берусь это сделать по приезде моем в Москву; по возрасту и беспристрастию я гожусь не только на роль отца, но и на роль дедушки. Частые проявления неуважения Германовой к Станиславскому служат давно предметом моего удивления и неудовольствия. Я не раз в наиделикатнейшей форме высказывал ей это.
Неужели она нуждается в начальническом тоне? Никогда его не возьму, но задуматься над дальнейшей ее судьбой могу, и в этом отношении меня успокоит мысль, что она обладает всеми данными для большого успеха в провинции. Ты, может быть, найдешь нужным сообщить Марии Николаевне мнение третьего директора об «инциденте». Ничего против этого не имею. Но прошу тебя сгладить недочеты моего слога.
Меня насмешило выражение «неосторожность», упомянутое в письме Марии Николаевны, квалифицирующее ее поступок. Щепетильность очень хороша и уместна, когда она в гармонии с поведением, иначе она вызывает улыбку. Прости это замечание старого эстета-дипломата. Ты, я знаю, не любишь, когда я черпаю примеры из жизни французских театров, а у меня на данный случай есть весьма подходящий. Передам тебе его при свидании.
А пока и т. Как обычно, как и в прошлые годы, еще полковником и неотставным генералом, Стахович продолжал жить делами театра, и за границей не выключаясь из них. В Москву летели его письма, подобные вышеприведенным, ответные на письма Станиславского, Немировича-Данченко, пытающиеся сгладить их конфликты; Книппер — теплые, длинные, подробные, и ответные на письма молодого артиста театра Н. Может быть, он и устроил это лечение: Отгоните от себя мрачные мысли, Николай Афанасьевич, и не беспокойтесь о будущем. Мне известно, что Дирекция принимает в Вас живейшее участие и ни о каком сроке до декабря не может быть и речи.
Содержание будет Вам высылаться ежемесячно, пока Вы не оправитесь настолько, что будете в состоянии служить. Лежите, питайтесь и не волнуйтесь. Прошу Вас смотреть на мой кошелек, как подспорье, и обращайтесь ко мне без стеснений, когда встретится нужда. У нас еще все очень неблагополучно. Сыну лучше, а дочь в опасности; доктор боится осложнений — воспаления брюшины.
Тяжело и беспокойно у меня на душе. Получил длинное и очень подробное описание первого представления от Конст. Мы с ним сходимся в оценке впечатлений и расходимся только в мнениях о Москвине. Я им недоволен, он его не критикует. Качалов нам обоим не нравится: однообразен, скучен, читает, а не играет, модулирует голосом и кокетничает его благозвучностью.
Германова очень слаба. Вишневский — весьма неудовлетворителен. Хороши: Лужский, Уралов и многие из второстепенных исполнителей. В общем — не дурно. До свидания.
Речь шла о репетициях и первых показах все того же «Бориса Годунова». Уралов в паре с В. Грибуниным — Мисаилом — играл Варлаама. Когда подошел срок выходить на работу, Подгорный просил совета Стаховича, как ему быть. Он не долечился.
И Стахович немедленно отвечал ему: — Сейчас получаю Ваше письмо; спешу отвечать. С удовольствием помогу Вам, многоуважаемый Николай Афанасьевич. Завтра переведу Вам 100 руб. Насчет продления Вам отпуска, я, на Вашем месте, поступил бы следующим образом: написал в Дирекцию прошение о продлении отпуска и кроме того частные письма Константину Сергеевичу и Владимиру Ивановичу. Со своей стороны я обоим им напишу, хотя это может быть и излишним, так как ни препятствий, ни сомнений в разрешении Вами просимого — нет.
Рад был узнать, что в Вашем положении настало улучшение и что хрипов меньше. Хотелось бы Вам сказать — терпите, не унывайте. Бог даст, это испытание пройдет, но знаю, что в минуты уныния, апатии и хандры эти советы не помогают. Думаю и надеюсь ехать в Россию в конце декабря ст. Поклон Вашим дамам.
Желаю Вам всего лучшего; прошу верить, что я с особенным удовольствием явлюсь к Вам на помощь и радуюсь, что могу быть полезным. Ваш А. Стахович 36. Стахович просит продлить Подгорному отпуск с сохранением содержания. Утверждено 37.
Но главными его корреспондентами и адресатами оставались все же Станиславский, Немирович-Данченко и Книппер-Чехова. Это не мешало ему обсуждать вопросы репертуара с Немировичем-Данченко. Вероятно, ты об нем слышал, если не читал. В Англии он произвел своими произведениями сильнейшее впечатление и в некотором роде пертурбацию: своею парадоксальностью, блеском, остроумием. Он борец против условной морали, предрассудков и современного строя английский социалист.
Оригинальный прием в построении, несколько условный, но интересный, хотя он антиреалист; характер действующих лиц не вытекает из их слов и действий, а скорее предварительно стилизуется автором в подробных ремарках и замечаниях. В Лондоне жена и дочь видели «Man and superman» его играют блестяще; лучшие актеры с прекрасной, легкой дикцией и юмором, захватывающим зал. Еще очень известные: «4 You never can tell» дочь видела в Лондоне — в восторге , 5 «Windowers Houses», 6 «Man and superman». Последних трех не читал, но доверяюсь мнению жены и дочери. Постарайся достать перевод и прочти.
Может быть, из предлагаемого ничего не подойдет нам, а может быть… За сим, исполнив долг члена репертуарного Комитета, жму руку его председателю и всем кланяюсь. Стахович 38. Ни к одной из рекомендаций Алексея Александровича Немирович-Данченко не прислушался. Хотя после Чехова и Горького Художественный театр практически не вылезал из репертуарного кризиса. Немирович-Данченко предпочитал современной западноевропейской драме — современную отечественную пьесу, пусть и не высшего сорта.
Исключение составляли немецкие и скандинавские авторы: Гауптман, Гамсун и его любимый Ибсен, близкие отечественному искусству, считал он. Имею уже телеграмму о первом представлении «Жизни человека»; радуюсь успеху театра и Константина Сергеевича, но если таковой же выпал на долю автора, то это скорее меня огорчает, — это значит, что здравый смысл и вкус москвичей убежали к зверям… А за «Орла» — ликую! Слышал от многих, что танцы, поставленные вашей невесткой , прелестны, выше всякой похвалы. Поздравьте ее от меня. Радуюсь за измученных актеров и актрис и за успех Барановской, в которую я верю, и надеюсь, что она пойдет по стопам нашей милой, высокоталантливой Книппер.
Тревожные театральные неурядицы из разных источников доходят до моего слуха даже М. Самарова мне написала ; они меня печалят и заставляют меня серьезно задумываться; как составить следующий наш договор? Два наших столпа окончательно расходятся, или вернее сходятся для того, чтобы сталкиваться, и от этого толчка грозит fallen die ganze постройке nieder. Смягчающий буфер, ваш покорный слуга, к несчастью, не может отдать себя целиком театру, а отлучки слишком продолжительны и… Слышал об инциденте Гзовско-Германовском. Не хвалю Вашу приятельницу Германову, да и Вашу «первую любовь» Вл.
Enfein… Там, где люди — там любовь, где любовь — там пристрастие и беспорядок. Я не против любви, напротив Вы знаете , но более… французской. Простите мои глупости. Итак, до свидания, целую Ваши ручки. Стахович 41.
До отъезда из Мерана он успел послать Книппер-Чеховой, «звезде первой величины Московского Художественного театра», еще одну открытку. Вы не можете не любить Шумана, а потому посылаю Вам весьма удачное его изображение. Стахович 43. В январе 1908 года он в Москве. Продолжает разгребать в Художественном «маленький всероссийский халат».
Как будто он и не уезжал в Европу на два с лишним месяца. Начал он с главного, с того, что тревожило его все последние месяцы 1907 года, о чем он поведал Ольге Леонардовне: Тревожные театральные неурядицы, из разных источников, доходят до моего слуха […]; они меня печалят и заставляют меня серьезно задумываться; как составить следующий наш договор? Два наших столпа окончательно расходятся, или, вернее, сходятся для того, чтобы сталкиваться, и от этого толчка грозит fallen die ganze постройке nieder 44. Собравшиеся на заседание Стахович, Станиславский, Немирович-Данченко, Лужский и Москвин подписали постановление: Созвать завтра к обеду всех пайщиков и вкладчиков и поставить им вопросы: 1 о том, кто войдет в будущее Товарищество, 2 каково будет оно — на прежних основаниях или на новых, 3 … 4 о весенней поездке 45. Он ехал в одном вагоне с Теляковским.
С лета 1901 года Теляковский — директор императорских театров. Обсуждали многое, в том числе и вновь всплывшую идею слияния Малого и Художественного. Теляковский относился к ней всерьез. У Станиславского были свои идеи по этому поводу. Они так утопичны, что кажется, высказаны просто в пику Немировичу-Данченко.
Не обошли молчанием и проблемы предстоящего перехода Гзовской и Нелидова из Малого в Художественный. Беседовали обо всем. Ты его напугал предложением перевести Художественный театр в Малый, а артистов из Малого всех — в Народный дом. Радикально, но неисполнимо. Беседовали о Нелидове.
Я, разумеется, не проболтался, не сказал ничего лишнего, но из слов Владимира Аркадьевича понял, что Нелидов пока будто последнее время передумал, остается в Малом театре на более выгодных для него условиях. А, может быть, я ошибаюсь. О Гзовской говорили более определенно. Теляковский сказал, что он, конечно, сделает все от него зависящее, чтобы ее удержать у себя и намерен прельстить жалованием.
И наша близость человеческая сохранялась и укреплялась. И уже в Москве мы вместе ходили на спектакли Камы Гинкаса, на модерный балет Фландрии, на классический балет из Монте-Карло, на спектакли МХАТа, на концерты Рихтера и на многое другое… Когда я в больнице после тяжелой операции открыла глаза, то увидела над собой склонившееся милое лицо Гали. Кандидатскую диссертацию она защитила еще в Ленинграде, а в Москве — докторскую, когда я уже жила в Америке. Кроме названной А. Работу над рукописью об А. Стаховиче Галя продолжала уже будучи тяжело больной.
Она проходила курс химиотерапии, и, едва держась на ногах, шла в архивы, где умела находить источники, мало кому доступные, в библиотеки и музей Бахрушина. Она спешила закончить свой труд. Завершен ли он полностью, когда к телефонной трубке она уже не подошла, никто сказать не мог. После ее смерти в 2007 году эта рукопись исчезла. Куда она подевалась? Меня это жгло. Я понимала, что Галя не могла уничтожить свою работу. Но кому она могла ее доверить? И кто ее скрывает? Дважды приезжая на родину, никаких следов рукописи найти я не могла.
И вот минувшим летом в мой третий приезд в Москву я поехала вместе с прежде незнакомой приятельницей Гали к ней на кладбище. Выяснилось, что Галя завещала рукопись своей коллеге, тоже доктору искусствоведения, с тем, чтобы та завершила ее работу. И это не было выполнено. Была ли она связана каким-то словом? Почему спустя 11 лет она отдала эту флэшку не А. Смелянскому, под началом которого Галя работала, а человеку, далекому от театроведения? Мария Рыклина — проектировщик медицинского оборудования — эту флешку сберегла. В итоге поисков электронная версия рукописи оказалась у меня. В этой ситуации моей задачей стала ее публикация. На помощь пришли близкие Гале в прошлом люди.
С его помощью файлы рукописи на флешке были разобраны. Мне кажется, что читателям, интересующимся Серебряным веком, это исследование, которое по несчастью могло быть предано забвению, похоронено, прольет свет на события, мысли и чувства людей ушедшей эпохи. Предисловие второе Человек Художественного театра жизнь и легенда Алексея Стаховича Следует сказать вначале о том как возникла эта публикация. В конце восьмидесятых, в годы моего проректорства в Школе-студии МХАТ, в научно-исследовательском секторе этой школы рядом с выдающимися историками театра, такими как В. Виленкин, И. Виноградская и И. Соловьева, появилась Галина Юрьевна Бродская. С приходом в сектор Г. Бродская для меня с давних 60-х просто Галя стала принимать участие в подготовке нового Собрания сочинений Станиславского, в двухтомнике «Московский Художественный театр. Сто лет» и в других наших проектах.
Параллельно она стала сочинять свои собственные книги, так или иначе основанные на богатых архивных материалах мхатовского музея. В конце концов, на рубеже века Г. Бродская выпустила двухтомник «Алексеев-Станиславский, Чехов и другие. Вишневосадская эпопея». Название было не особо удачным, но книга оказалась успешной. Бродская в теме, исхоженной десятками чеховедов, нашла множество совершенно неизвестных поворотов и материалов, связанных с написанием и бытованием последней чеховской пьесы. Двухтомник имел очень хороший резонанс, Г. Бродская продолжала работать над нашими общими темами, но параллельно работала над своей книгой. Честно говоря, я тогда об этой ее работе ничего не знал: Галя была абсолютно добросовестным, знающим, прекрасным и очень скромным работником, но в ее характере была очевидная и трудная для общения закрытость. Ее душой владели разнообразные опасения, иногда мне удавалось эти страхи развеивать, но, в общем и целом, она старалась не афишировать своих будущих работ.
И вот спустя десять лет после ухода Г. Бродской одна близкая приятельница Гали еще со времен ленинградского театрального института, а именно Алла Цыбульская, получила из Москвы рукопись почти законченной и никому неизвестной книги. Она была посвящена Алексею Стаховичу, одному из самых близких к Станиславскому людей в предреволюционном Художественном театре. Ознакомившись с текстом, я понял, что он достоин того, чтобы быть представленным «городу и миру». Не только в память о Г. Бродской, но и по значимости героя этой рукописи. Надо сказать, что реальная личность Стаховича в сознании большинства соотечественников на протяжении многих десятилетий была почти полностью закрыта той комической транскрипцией, которой реальный Стахович подвергся в «Театральном романе» Булгакова. С легкой руки писателя за Стаховичем закрепилась блестящая комическая отсылка к «покойному генерал-майору Клавдию Александровичу Комаровскому-Эшаппар де Бионкуру, командиру лейб-гвардии уланского его величества полка», с которым случилась совершенно необыкновенная история. Ну, натурально, сел в первом ряду, смотрит… Не помню, какую пьесу играли, но очевидцы рассказывали, что во время картины, где был изображён лес, с генералом что-то сделалось. Лес в закате, птицы перед сном засвистели, за сценой благовест к вечерне в селенье дальнем… Смотрят, генерал сидит и батистовым платком утирает глаза.
После спектакля пошёл в кабинет к Аристарху Платоновичу. Его величеству. Почувствовав призвание быть актером вашего величества Независимого Театра, всеподданнейше прошу об отставке. Специально разбудили. Что там с моим Эшаппаром? И лёг спать». С этим замечательным пассажем Алексей Стахович вошел в театральную историю во всяком случае, в ту, что началась после выхода в свет «Театрального романа» в 1965 году. Бродская восстанавливает реальную фигуру А. Стаховича в контексте предреволюционной жизни Художественного театра. Восстанавливает в стиле «трудов и дней», точнее в стиле той документальной драмы, высшим достижением которой стала трилогия Ольги Радищевой «Станиславский и Немирович-Данченко.
История театральных отношений» книги вышли одна за другой в 1997—1999 гг. Трилогия О. Радищевой для всех, кто занимается историей Художественного театра, стала во многих отношениях переломной. Галина Бродская не просто работала в Музее МХАТ рядом с Радищевой, ее рукопись, мне кажется, во многих отношениях была вдохновлена радищевской трилогией. Выбор героя очень близкого создателям Художественного театра , сложнейшее положение Стаховича между двумя «противоположниками», сам стиль театроведческой летописи, построенной на документах, — все отсылает к работе Радищевой. Стахович был не только генерал-майором и адъютантом великого князя Сергея Александровича. Бросив карьеру, он стал одним из содиректоров МХТ до этого, с 1902 г. Стахович был единственным в МХТ, кто был на дружеском «ты» с самим «Орлом» так за глаза именовали в театре Станиславского. Он дублировал Станиславского во многих его ролях: князе Абрезкове, Шабельском, графе Любине, играл Репетилова, Степана Верховенского в «Николае Ставрогине», репетировал роль Коховцева в «И свет во тьме светит». Кроме того, был одним из создателей Второй студии.
Без него трудно представить сейчас действительную историю Художественного театра в самые плодоносные его годы. Станиславский вспомнил покойного Стаховича на юбилее Второй студии в 1926 году: «Очутившись после дворца в своей собственной кухне, вдали от детей, лишенный всего имущества, потерявший здоровье, почувствовавший старость, усомнившись в своих силах для дальнейшей работы, он боялся стать в тягость другим, впал в тяжелую меланхолию и мечтал о смерти как об единственном выходе. Он жил как артист и эстет, а умер как военный, который не хотел сдаться». В 1926 советском году Станиславский не захотел в деталях вспомнить уход Стаховича из жизни, его самоубийство. Это сделала Марина Цветаева, сделала с близкого расстояния, в упор, сумев осмыслить уход Стаховича как уход целой эпохи, которая породила Художественный театр и тот век русской культуры, что теперь именуют серебряным. Приведу несколько замечательных наблюдений поэтессы: «Очень высокий рост… гибкая прямизна, цвет костюма, глаз, волос — среднее между сталью и пеплом. Помню веки, из породы тяжелых, редко дораскрывающихся. Веки природно-высокомерные. Горбатый нос. Безупречный овал.
Толпа была огромная. Все чужие. Я шла, чувствуя себя наполовину мертвой, умирая с каждым шагом — от всех чужих вокруг, от него — одного — впереди. Автомобили сворачивали с дороги. Я этим немножечко за него гордилась. Они трогательно пели». Рассказ о том как впервые появился за кулисами Охотничьего клуба Первое помещение Художественного театра. Цветаевой в великокняжеской свите красавец адъютант Стахович. Последняя деталь замечательно соединяет реальный образ Стаховича с той прекрасной легендой «Театрального романа», который Булгаков хотел назвать «Записками покойника». Станиславский еще отдыхал в Кисловодске.
Немирович-Данченко с 1 августа был на месте. Он раньше Станиславского уходил в отпуск и раньше возвращался в Москву перед началом нового сезона. Так было условлено между ними. В штатском, элегантен, красив, бодр. Просит меня учить его, вводить в дело, по-товарищески. Вообще, видимо хочет быть чем-нибудь и доказать свою работоспособность, — писал Немирович-Данченко жене 10 августа 1907 года, уже к этому времени сильно переутомленный 1. Дел было много. Срочно надо было завершить распределение ролей в пушкинском «Борисе Годунове», намеченном первой премьерой сезона. Еще весной Немирович-Данченко дал Лужскому, второму режиссеру спектакля, ряд указаний о времени и истории правления Бориса, распределил по картинам всех участвующих — актеров, сотрудников, учеников, и Лужский налаживал «народные» — массовые сцены. Но никак не могу пережевать Шуйского — Качалова.
Стаховичу рисуется трафаретный образ сценического резонера, — писал Немирович-Данченко тогда Станиславскому 2. В его распределении: Вишневский — царь Борис, Москвин — Самозванец. Они и играли на премьере эти роли. Стахович, по обыкновению, вмешивался в творческие вопросы, выявляя свой консервативный для художественников театральный вкус. В окончательном варианте Шуйского получил Лужский, конечно, больше подходящий роли; Качалов назначался на роль Пимена и играл ее в спектакле. Отдельно он встретился с Москвиным для разговора о роли Самозванца и постановочного замысла «Бориса». В таких индивидуальных — интимных, как он говорил, — разговорах он пытался втянуть артиста «в самые недра души пьесы и образа», им уже разведанные. Он придумал для Москвина: …образ очень интересный, но огромной трудности […] Самозванец […] «архистратиг Михаил»: светлый, мстительный рок, пронесшийся над головою Бориса, легендарный, воскресший Дмитрий в образе гениального безумца Гришки Отрепьева. Я влюблен в этот образ, в его безумные глаза при кривой ноздре и бородавках портрет Самозванца исторический , в его священное призвание — погубить Бориса, построившего свою власть на убийстве, в его вдохновленность. Соответственно с этим образом и вся трагедия рисуется не такою реальною, как были «Федор» и «Грозный», а как бы исторической легендой, поэтической песней о Борисе и Гришке Отрепьеве.
Есть тут какая-то новая нота романтизма, которой так удивительно помогают чудесные стихи Пушкина 3. В соответствии с этим романтическим замыслом роли Самозванца и всего спектакля виделись ему и остальные образы: Пимен — не просто старец, а бывший богатырь, обратившийся в летописца, Курбский — не просто молодой боярин, а витязь из тех, каких рисовал Васнецов, точно Руслан, Ксения — не просто царская дочка, какая-то Мстиславская из «Федора», а сказочная царевна. Марина — не просто польская девушка, а сверкающая красотой и огневостью честолюбия шляхтянка. Вишневского я сдал пока Станиславскому, пусть возится с ним. Но и Борис — удрученный, затравленный совестью лев 4. Алексей Александрович Стахович Стахович в принципе не одобрял подобных «умствований». К тому же у него, как и у Лужского, был свой образ Самозванца «бравый, талантливый, энергичный, ловкий актер», а отнюдь не архистратиг… 5 , и свои представления о будущем спектакле. Он виделся ему, как и Лужскому, в эстетике «Царя Федора» и «Ивана Грозного», если и не «натуралистического историзма», то совершенно лишенным романтики. Лилина оставалась в Кисловодске. На следующий день он сам посмотрел сцену в корчме, и нашел, что «хорошо», но «много лишних подробностей» 7.
И он, как и Немирович-Данченко, перерос эстетику раннего Художественного театра. Хотя видел его будущее на других путях. До приезда Стаховича Немирович-Данченко успел еще объясниться с Леонидом Андреевым — театр затянул постановку «Жизни человека», пьесу читали труппе и одобрили в начале прошлого сезона. Вишневский пригласил на обед И. Москвина и В. Нелидова, заведующего репертуаром Малого театра. С супругами Нелидовым и О. Гзовской, молодой актрисой Малого театра, и со Станиславским Немирович-Данченко встречался в июле в Кисловодске, где он тоже отдыхал и «чинился»; Гзовская тогда же по личной инициативе проходила в Кисловодске со Станиславским свою новую роль в Малом театре — Психеи в пьесе Ю. Жулавского «Эрос и Психея». Она увлеклась этими занятиями, впервые постигая в работе со Станиславским элементы внутренней актерской психотехники.
Станиславский познакомил ее и с голосовыми и пластическими средствами выразительности. Его озаботил этой «отраслью» в актерском искусстве, развитой у французов, все тот же Стахович: «В число твоих забот о русском искусстве и театра внеси, ради Бога, эту отрасль. Большое тебе скажут спасибо. В особенности подобает обратить внимание на русских актрис», —писал Стахович Станиславскому из Парижа в марте 1907 8. Перед отпуском они обсуждали эту тему. И Станиславский увлекся ученицей. Такой — «своей» молодой актрисы, какой была для Немировича-Данченко Германова, — талантливой, увлеченной его идеями и готовой следовать за ним в пробах складывавшейся в его сознании будущей «системы» работы актера над ролью, — в своем театре он не находил. Оба они — Нелидов и Гзовская — «очень сильно атакуют Станиславского. И мы с ним говорим о том, что обоих надо взять в Художественный театр? Еще весной Стахович передал Немировичу-Данченко, работавшему с Германовой, чью-то фразу: «Владимир Иваныч не допустит ни одной интересной актрисы на наш театр».
Все эти подозрения, рисующие меня в очень неважном виде, меня нисколько не волнуют до тех пор, пока Вы, Вы один, не верите им, потому что никого в Театре я не считаю таким чистым человеком, как Вас»,— писал Немирович-Данченко Станиславскому 9. Противился он и приглашению в театр Нелидова. Переписка по-прежнему занимала в их отношениях, личных и производственных, важное место. Более важное для Немировича-Данченко, чем Стахович подле Станиславского. Не поднимаясь над личными пристрастиями, Стахович очень старался достойно исполнить свою посредническую миссию. Но она не приносила желаемых результатов. Немирович-Данченко действительно был против вступления Гзовской в труппу, но скорее потому, что считал неэтичным поступок актрисы, много занятой в репертуаре и покидающей театр в начале сезона 10. Ленский рассчитывал на талант Гзовской; он дал ей три роли молодых героинь в премьерных спектаклях сезона. К тому же Ленский был его личный друг. До приезда Стаховича Немировичу-Данченко пришлось думать и о репертуаре сезона.
Накануне открытия его он получил известие о том, что байроновского «Каина», включенного в репертуар, «весь синклит Синода единогласно запретил»; а «Каином» Немирович-Данченко хотел открыть сезон, если бы трудоемкая работа над «Борисом Годуновым» затянулась одних костюмов надо было изготовить 160 : Будет не менее эффектно. Может быть эта пьеса и не для gros du public , но меня она все больше волнует. Если бы удалось вызвать в Леонидове трагизм, а Качалова взвинтить на огневого, мечущего молниями Люцифера — то эффект был бы удивительны 11. Он не мог смириться с запретом и надеялся на то, что Стахович добьется пересмотра решения Синода. Немирович-Данченко рассчитывал на его столичные связи. Сегодня Стаховича отправляем хлопотать о «Каине», — сообщал Немирович-Данченко 19 августа жене 12. И в двадцатых числах августа — ей же: Стахович ездил в Петербург хлопотать о «Каине», виделся с митрополитом и экзархом и добился пересмотра вопроса о «Каине». Теперь ждем ответа 13. Поездка эта не увенчалась успехом. До приезда Станиславского он не предпринимал никаких усилий на этом фронте.
Станиславский прибыл в Москву 15 августа. Стахович встречал его на вокзале, прождав три часа. Опоздал поезд. Стахович остался обедать и вводил Станиславского в курс театральных дел. Интересом к Метерлинку, к «чудесному аромату», которым «благоухают» его пьесы, заразил Станиславского Мейерхольд, репетировавший в Студии на Поварской метерлинковскую одноактную пьесу «Смерть Тентажиля». Еще на Кавказе Станиславский получил письмо от Метерлинка, но не осмелился ответить ему на французском. Дома Станиславский обнаружил письмо от Гзовской, в котором на трех страницах она извинялась за то, что беспокоит его в день приезда, но просит принять ее. Вечером она явилась к Станиславскому в Каретный ряд, «умоляя» взять ее в Художественный театр хотя бы статисткой. Но Станиславский не мог решить этот вопрос самолично, хотя ему этого хотелось; надо было провести его через утверждение пайщиками. Он не подозревал как обострит Гзовская, а потом и Нелидов, его отношения с Немировичем-Данченко, приведенные, казалось, к относительному умиротворению.
Хотя, конечно же, не следовало обольщаться: все оставалось как было прежде. Жене Станиславский писал о том вечере в компании со Стаховичем и Гзовской. Мнение Стаховича для него чрезвычайно важно: Стаховичу она понравилась, хоть он и не пришел от нее в экстаз. Завтра этот вопрос решается на заседании. Я проводил ее со Стаховичем до ее квартиры пешком, так как устал сидеть. Взял ванну и теперь пишу тебе. Настроение пока бодрое. Качалов вернулся и не пьет больше водки […]. Мария Петровна, жена Стаховича, не очень хорошо себя чувствует и в полухандре 15. Станиславский назвал его заседанием «по репертуару»: надо было сверстать афишу нового сезона с учетом неопределенности с «Каином».
Заседавшие «бухнулись», словом Немировича-Данченко, в театральные разговоры и разошлись в час ночи. Обсуждения репертуара фактически не получилось. Командовал заседанием Станиславский, безоглядно следуя бушевавшим в нем эмоциям. Стахович, надумавший искоренить в работе хотя бы дирекции «миленький всероссийский халат», на первом ее заседании в этом своем новом качестве оказался бессилен. Именно Станиславский не подчинялся элементарным требованиям дисциплины, а третий директор лишь подчинялся первому, во всем разделяя его точку зрения — ведь он присягнул, официально вступая в должность, служить малейшим прихотям художественной фантазии Станиславского, — и, как всегда, пытался сохранить равновесие в отношениях руководителей. Свидетельство о том, что происходило в тот вечер на заседании «по репертуару» в доме Станиславского с участием Стаховича, оставил Немирович-Данченко. Он писал жене 19 августа 1907 года: Константин полон сил, энергии, желания работать. Но первый же вечер, когда у него было заседание, на которое я с Вишневским въехали прямо с вокзала от Федотовой, — он повел себя глупо. Заседание было важное для решения вопроса о «Жизни человека». Вишневский и Федотова уговаривали меня не торопиться, отложить телеграммой заседание до другого дня, я отказался… Едем на железной дороге, я и говорю Вишневскому: вот мы рисковали быть залитыми дождем, тряслись по проселочной дороге 18 верст, а приедем, и Конст.
Я даже не ожидал, что окажусь в такой степени пророком. Только что я вчера приехал, приходит ко мне Гзовская… И идет рассказ о том, что Гзовская, якобы «отравленная» уроками Константина, не может больше ни одного дня оставаться в Малом театре и предлагает себя в Театр теперь же, несмотря на то, что Ленский дал ей три главных роли в новых пьесах сезона. Нечего и говорить, что Константин за то, чтобы немедленно принять ее. Стахович, конечно, его вполне поддерживает. Москвин и Вишневский ждут, что скажу я. Я защищаю такую точку зрения: Гзовская Малому театру сейчас очень нужна. Отказываться от службы накануне открытия занавеса противоречит самой элементарной этике.
Площадку тожене смотрел, формат не заходит. Было интересно, как он выступает конкретно как стендап комик в живую. Итог: Выступление было шикарным, смеялся весь концерт.
Подача, материал на уровне.
Алексей Стахович Stand Up на ТНТ биография соц сети личная жизнь — интересные факты и подробности
Смотри премьерные выпуски шоу "Stand Up" каждое воскресенье в 22:00 на #ТНТ Производство: Comedy Club ProductionStandUp в соц. сетях:Vk. Что известно о биографии российского стендап-комика Алексея Стаховича. В имение Стаховича — Пальну, расположенную близ Ясной Поляны, Станиславский ездил за этнографическим материалом к “Власти тьмы” (1902). По образованию Алексей Стахович военный и еще известно, что свое военное образование он получил в 2013 году.
«Stand Up Club #1»
- «Stand Up Club #1»
- НАУКА * КУЛЬТУРА * СЛОВЕСНОСТЬ
- КВН. «GreenFin»
- Участник «Stand Up на ТНТ» Стахович рассказал о гонорарах комиков
- Биография Алексея Стаховича
- Стахович, Алексей Александрович — Википедия Переиздание // WIKI 2