Все они впоследствии вошли в историю как первомартовцы, их казнь оказалась последним публичным исполнением смертного приговора в дореволюционной России. Суд и казнь первомартовцев. Первомартовцы — группа восьми народовольцев, участвовавших в подготовке и осуществлении казни императора Александра II 1 марта (13 марта) 1881 года. На суде и казни первомартовцев присутствовал флигель-адъютант императора Александра II Александр Насветевич (1836—1909), которому было. "Казнь заговорщиков в России". гин, 1884-85 гг. Холст, масло; 285×400. Author:Василий Васильевич Верещагин.
Последняя публичная казнь в истории России
Незадолго до казни, находясь в тюремной камере, он разработал проект реактивного летательного аппарата. Итак, судьба всех шестерых первомартовцев была окончательно предопределена. Казнь первомартовцев 3 апреля 1881 года Александр НАСВЕТЕВИЧ Казнь состоялась 15 марта (3 марта по старому стилю) на Семёновском плацу в.
3 апреля 1881 года — казнь "народовольцев", убийц Александра II
Казнь первомартовцев 3 апреля 1881. К процессу, проходившему с 26 по 29 марта 1881 г., были привлечены, так называемые первомартовцы, члены «Народной воли». «Несмотря на очень яркие фигуры первомартовцев, процесс, если не вышел бледен, то все-таки остался народу по-прежнему непонятен. Казнь первомартовцев 3 15 апреля 1881 года состоялась казнь народовольцев. "Казнь заговорщиков в России". гин, 1884-85 гг. Холст, масло; 285×400. Author:Василий Васильевич Верещагин.
Дело «Сети». Подлая медуза, онижедети и косплей «Бесов»
Перовская имела на голове черную повязку вроде капора. На груди у всех также висели доски с надписью: «цареубийца». Как ни был бледен Михайлов, как ни казался он потерявшим присутствие духа, но при выезде на улицу он несколько раз что-то крикнул. Что именно — разобрать было довольно трудно, так как в это самое время забили барабаны. Михайлов делал подобные возгласы и по пути следования, зачастую кланяясь на ту и другую сторону собравшейся по всему пути сплошной массе народа. Следом за преступниками ехали три кареты с пятью православными священниками, облаченными в траурные ризы, с крестами в руках.
На козлах этих карет помещались церковнослужители. Эти пять православных священников для напутствования осужденных прибыли в Дом предварительного заключения еще накануне вечером, в начале восьмого часа. Рысаков охотно принял священника, долго беседовал с ним, исповедался и приобщился св[ятых] тайн. Михайлов также принял священника, довольно продолжительно говорил с ним, исповедался, но не причащался св[ятых] тайн. Кибальчич два раза диспутировал со священником, от исповеди и причастия отказался: в конце концов, он попросил священника оставить его.
Желябов и Софья Перовская категорически отказались принять духовника. Ночь со 2 на 3 апреля, для них последнюю, преступники провели разно. Перовская легла в постель в исходе одиннадцатого часа вечера. Кибальчич несколько позже — он был занят письмом к своему брату, который в настоящее время, говорят, находится в Петербурге. Михайлов тоже написал письмо к своим родителям, в Смоленскую губернию.
Письмо это написано совершенно безграмотно и ничем не отличается от писем русских простолюдинов к своим родным. Перовская еще несколько дней назад отправила письмо к своей матери. Желябов написал письмо к своим родным, потом разделся и лег спать в исходе одиннадцатого часа ночи. По некоторым признакам, Рысаков провел ночь тревожно. Спокойнее всех казались Перовская и Кибальчич… В 6 часов утра всех преступников, за исключением Геси Гельфман, разбудили.
Им предложили чай. После чая их поодиночке призывали в управление Дома предварительного заключения, где в особой комнате переодевали в казенную одежду: белье, серые штаны, полушубки, поверх которых арестантский черный армяк, сапоги и фуражку с наушниками. На Перовскую надели платье тиковое с мелкими полосками, полушубок и также черную арестантскую шинель. Как только оканчивалось переодеванье, их выводили на двор. На дворе стояли уже две позорные колесницы.
Палач Фролов со своим помощником из тюремного замка усаживал их на колесницу. Руки, ноги и туловище преступника прикреплялись ремнями к сиденью. Палач Фролов еще накануне вечером, около 10-ти часов, прибыл в Дом предварительного заключения, где и провел ночь. Покончив операцию усаживания преступников на колесницы, Фролов со своим помощником отправился в карете в сопровождении полицейских к месту казни, а вслед за ним две позорные колесницы выехали за ворота Дома предварительного заключения на Шпалерную улицу. Позорный кортеж следовал по улицам, перечисленным выше.
Высокие колесницы, тяжело громыхая по мостовым, производили тяжелое впечатление своим видом. Преступники сидели сажени две над мостовою, тяжело покачиваясь на каждом ухабе. Позорные колесницы были окружены войсками. Улицы, по которым везли преступников, были полны народом. Этому отчасти способствовали как поздний час казни, так и теплая весенняя погода.
Начиная с восьми часов утра солнце ярко обливало своими лучами громадный Семеновский плац, покрытый еще снегом с большими тающими местами и лужами. Несметное число зрителей обоего иола и всех сословий наполняло обширное место казни, толпясь тесною, непроницаемою стеною за шпалерами войска. На плацу господствовала замечательная тишина. Плац был местами окружен цепью казаков и кавалерии. Ближе к эшафоту были расположены в квадрате сперва конные жандармы и казаки, а ближе к эшафоту, на расстоянии двух-трех сажен от виселицы, — пехота лейб-гвардии Измайловского полка.
Например, по адресу Тележная улице, дом 5, кварта 5. Где позже была организована мастерская по изготовлению бомб. Вместо казни приговор был изменен на пожизненную каторгу в связи с тем, что она была беременна. Вскоре после родов она умерла в тюремной камере, ей не оказывалось никаой медицинской помощи. Николай Саблин , родился в дворянской семье, учился в Московском Университет, где в студенческие годы, как и его братья, увлекся народничеством. В 1874-м году в Ярославской губернии вел революционную пропаганду, после чего вынужден был бежать из России. Заграницей он успел вступить в Первый Интернациона. По возвращении в Россию был арестован и три года просидел в следственном изоляторе по делу "193-х". Выйдя на свободу он продолжил революционную деятельность.
Являлся членом редколегии народовольческой "Рабочей Газеты". Они сами тоже знали, каков будет их удел. Саблин говаривал, что он в руки полиции живым не отдастся. И это, как мы знаем, не было с его стороны фразой. Когда после 1 марта полиция нагрянула на конспиративную квартиру по Тележной ул. Когда открылась дверь и вошла полиция, она нашла Саблина мертвым, плавающим в своей собственной крови» [ 19 ] Мария Эльцин-Зак Несомненные герои, которые невзирая на все трудности тюрем, ссылок, репрессий и вынужденной нелегальности, всецело отдали себя делу революции. Молодые и романтичные избрали методом борьбы - террор, опасную и ошибочную дорогу. Мы лишь чуточку коснулись памяти героев, хотя почти каждый из них достоин отдельного исторического труда. Первомартовцы навсегда внесли себя в историю борьбы народов России за свое освобождение.
Они стали примером и антипримером, вдохновителями и учителями для многих последующих поколений революционеров. История же с народовольчеством вскоре расправилась, дав дорогу революционному пролетариату имеющему богатое революционное прошлое и сумевшему довести дело до решительной победы в революции. Желябовымъ на имя прокурора Спб. Ленине 2. Речь Андрея Ивановича Желябова на процессе по делу о 1 марта 1881 г.
Жандармы ожидали, что человек в его положении может интересоваться только одной бумагой — прошением о помиловании.
Но Кибальчича занимало другое... Конечно, ни в какую Академию его письмо не попало, осталось пылиться в полицейских бумагах вплоть до самого 1917 года. Потребовалась революция, чтобы "планы, что раньше на станциях лбов задерживал нищенства тормоз", стали реальностью, и в космос действительно полетели реактивные аппараты... Марки с изображением Кибальчича выпускали не только в СССР, но и — удивительное рядом — на независимой Украине: Теперь уж, конечно, после декоммунизации, больше не выпустят. Рядом с остальными первомартовцами — рабочий Тимофей Михайлов. Он пытался по дороге на эшафот обратиться к толпе, но барабаны заглушали его слова.
Во время казни верёвка дважды не выдерживала веса Михайлова и обрывалась; его поднимали и вешали повторно, что вызвало бурю негодования в толпе свидетелей казни. По старой русской традиции, такого сорвавшегося с виселицы следовало помиловать декабристов, впрочем, тоже вешали неоднократно. Андрей Желябов. Был арестован за два дня до подготовленного им удавшегося покушения на Александра II. Сам потребовал приобщить себя к делу цареубийц.
Ленин ставил Желябова в один ряд с такими буржуазными революционерами, как Гарибальди и Робеспьера [ 1 ]. После своего задержания Желябов сразу же направил прокурору заявление, с требованием казнить его вместе с ранее задержанным Рысаковым [ заявление ].
Сам Желябов, во время судебного процесса, заявлял [ 2 ], что к идеям террора пришел лишь после «Процесса 193-х», когда сидел в тюрьме: «все мои желания были действовать мирным путем в народе, тем не менее я очутился в тюрьме, где и революционизировался». Желябов, не испытывал жажды к насилию, о чем он и сказал в заключительном слове на суде: «Моя личная задача, цель моей жизни было служить общему благу. Долгое время я работал для этой цели путем мирным и только затем был вынужден перейти к насилию. По своим убеждениям я оставил бы эту форму борьбы насильственной, если бы только явилась возможность борьбы мирной, т. В своем последнем слове во избежание всяких недоразумений я сказал бы еще следующее: мирный путь возможен, от террористической деятельности я, например, отказался бы, если бы изменились внешние условия…» [ 3 ] Андрей Желябов Николай Кибальчич, сын священника, учился в Петербургском институте инженеров путей сообщения, не окончив его - перешел в Медико-хирургическую академию, где и увлекся революционными идеями. За хранение запрещенной литературы и революционную пропаганду с 1875 по 1878 год сидел в тюрьме. После освобождения перешел на нелегальное положение и активно включился в деятельность группы «Свобода или смерть» входившей в тайное революционное общество «Земля и Воля».
Руководил подпольной типографией, занимался публицистикой. Автор одной из важнейших работ народовольцев: «Политическая революция и экономический вопрос» [ 4 ]. Именно ему приписывается изготовление бомбы, которой был убит Александр II. Незадолго до казни, находясь в тюремной камере, он разработал проект реактивного летательного аппарата. Этот проект чудом уцелел в архивах охранки, который был найден лишь после революции впервые опубликован в 1918, "Былое", No 4-5. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении. Если моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана осуществимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству.
Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мною, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своею жизнью» [ 6 ] Николай Кибальчич Тимофей Михайлов, крестьянский сын, питерский рабочий. С середины семидесятых работал чернорабочим, затем котельщиком. В 1880 году вошел в рабочую организацию "Народной воли" в Петербурге. Был членом центральной группы Василеостровского района. В концу 1880 года вступил в "боевую рабочую дружину". Вошел в образованный Исполнительным комитетом в январе 1881 [ 7 ]. Входил в отряд метальщиков бомб.
Последняя публичная казнь в истории России
Казнь первомартовцев кратко и понятно | Образовательные документы для учителей, воспитателей, учеников и родителей. 3 апреля 1881 г. в Петербурге на Семеновском плацу состоялась публичная казнь 5 цареубийц-первомартовцев: А. Желябова, С. Перовской, Н. Кибальчича, Н. Рысакова, Т. Казнь в Макеевке над 12-ю военнопленными стала настоящей трагедией для российской стороны. народовольцы, покушавшиеся 1 (13) марта 1881 года Александра II. 36 фото. советские 12 фото. советские открытки 60-х годов. 168 фото. Казнь первомартовцев на Семеновском плацу в Санкт-Петербурге. Изображение из собрания енко.
15 апреля в истории Петербурга. Казнь первомартовцев
Взрыв второй бомбы, унёсший жизнь императора Рядом с Перовской — Николай Кибальчич. Именно он изобрел и изготовил применённые при покушении метательные снаряды с «гремучим студнем». Накануне казни он поразил тюремщиков и жандармов, когда подал записку для Академии наук о другом своём изобретении — оригинальном проекте реактивного летательного аппарата, способного совершать космические перелёты. Жандармы ожидали, что человек в его положении может интересоваться только одной бумагой — прошением о помиловании. Но Кибальчича занимало другое... Конечно, ни в какую Академию его письмо не попало, осталось пылиться в полицейских бумагах вплоть до самого 1917 года.
Потребовалась революция, чтобы "планы, что раньше на станциях лбов задерживал нищенства тормоз", стали реальностью, и в космос действительно полетели реактивные аппараты... Марки с изображением Кибальчича выпускали не только в СССР, но и — удивительное рядом — на независимой Украине: Теперь уж, конечно, после декоммунизации, больше не выпустят. Рядом с остальными первомартовцами — рабочий Тимофей Михайлов. Он пытался по дороге на эшафот обратиться к толпе, но барабаны заглушали его слова. Во время казни верёвка дважды не выдерживала веса Михайлова и обрывалась; его поднимали и вешали повторно, что вызвало бурю негодования в толпе свидетелей казни.
По старой русской традиции, такого сорвавшегося с виселицы следовало помиловать декабристов, впрочем, тоже вешали неоднократно.
Там, под серым мартовским небом, уже собралась толпа. Жандармерия, палач Фролов в красной рубахе и его помощники подготовили эшафот — чёрный помост с пятью позорными столбами. Казнь народовольцев. Фролов завязал каждому глаза. Кибальчич и Перовская держались спокойнее остальных. Палач по очереди выдёргивал из-под ног цареубийц скамьи: Кибальчич, Михайлов, Перовская, Желябов и, наконец, Рысаков.
Михайлова пришлось трижды вешать под негодующий шум толпы — дважды верёвка обрывалась. Всё действие заняло не более получаса. Ещё через 20 минут трупы висельников солдаты убрали в гробы и увезли. Толпа стала расходиться с последней публичной казни в истории России. Обвиняемые на процессе Исполнению приговора предшествовал суд, который стал последним публичным политическим процессом в Российской империи. Процесс начался 26 марта, а к 29-му суд вынес вердикт. Дело было ясное, своей вины в организации покушений подсудимые не отрицали.
Особое присутствие помиловало только беременную Гесю Гельфман, казнь ей заменили пожизненной каторгой Гельфман умерла в тюрьме в 1882 г. На Семёновском плацу. Общество, безусловно, возмущённое злодеянием социалистов-революционеров, услышало и их голос. Идеалисты-радикалы использовали суд как трибуну, с которой заявили, что они не исчадия ада, а члены партии «Народная воля», готовые на всё ради своих убеждений.
Позднее он жаловался: «Я попал в неловкое положение, т.
Наверное, потому он всё же позволил Желябову кое-что сказать в ответ обвинению. Желябов рассказал, как он и его товарищи революционизировались. Ответственность за это он возложил на самодержавие: «…русские народовольцы не всегда действовали метательными снарядами, … в нашей деятельности была юность, розовая, мечтательная, и если она прошла, то не мы тому виной перебивает. Движение крайне безобидное по средствам своим. И чем оно кончилось Оно разбивалось исключительно о многочисленные преграды, которые встретило в лице тюрем и ссылок.
Движение совершенно бескровное, отвергавшее насилие, не революционное, а мирное, было подавлено». Таким образом, Желябов убеждал: когда самодержавие подавило мирную деятельность, оно не оставило народовольцам иного выхода, кроме как «рассечь гордиев узел» — «перейти к насилию» и задумать государственный переворот. ФОТО 5. Император Александр II. Убитый император не просто понимал ценность свободы народа уже редкость для правителей России!
Газета «Страна» справедливо вопрошала спустя два дня после теракта: «Какое преступное нетерпение дерзало винить лично монарха, сделавшего столь много, за то, что он не сделал ещё больше». Погибший император не только отменил крепостное право и провёл ещё несколько великих реформ, которые изменили облик Российской империи, но и говорил единомышленникам: «Мы идём к конституции». Александр II собирался разрешить мирную политическую деятельность и расширить институт народного представительства. Соответствующий Манифест уже лежал на столе М. Лорис-Меликова, готовый к обнародованию в ближайшие дни.
Цареубийцы же убедили Александра III в том, что Россия ещё не созрела для либеральных перемен, и отцовский Манифест он публиковать отказался.
Вешать Млодецкого должен был знаменитый палач Иван Фролов, человек большой силы и — вопреки бытующему мнению о палачах — не лишенный внешней приятности. Отвязав несчастного, но не освободив ему рук, Фролов буквально придвинул Млодецкого к позорному столбу, где тот покорно — вместе с людскою толпою — выслушал приговор. Потом появился священник, чрезвычайно взволнованный, и что-то тихо сказал преступнику, после чего протянул крест для целования. Глаза его, казалось, ввалились еще глубже, а тонкие бескровные губы нервно подергивались. Фролов при помощи подручного надел на казнимого белый колпак и холщовый халат, сноровисто связав последний рукавами сзади, затем ловко накинул на голову петлю и безо всякой натуги поставил Млодецкого на скамейку. Барабаны выбили дробь, веревка натянулась, и Млодецкий забился в агонии. Это было далеко не первое повешение, которое видел Иван Иванович, но именно сейчас ему вдруг стало жутко и холодно внутри. Эту мысль проводите, ибо корень нигилизма не только в отцах, но отцы-то еще пуще нигилисты, чем дети. У злодеев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в отцах — те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще подлее, — бормотал старик, словно молитву.
Так говорят обыкновенно люди, которые привыкли, чтобы слушали их, или, наоборот, склонные слушать лишь одних себя, возможно, сумасшедшие. Над плацем повисла тишина, только кричали вдалеке вороны да загудел на окраине паровоз, словно салютуя повешенному. Тело его то выгибалось, то повисало расслабленно, но едва казалось, что все кончено, снова билось в предсмертном томлении. Палач Фролов озабоченно смотрел на висельника, но ничего не предпринимал, хотя Рязанов знал, что в таких случаях принято «смирять» казнимого, обхватив его за ноги и сильно потянув вниз. Нет, я не могу этого более видеть. Пойдемте выпьем, Иван Иванович. Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление, — сказал тот, глядя перед собою, словно бы и не слыхал предложения. Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения… А тут всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно! Тут приговор, и в том, что наверняка не избегнешь, вся ужасная мука-то и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Он и не пьет, скорее всего, по болезненности, а кушает один габер-суп.
Отчего-то ваше лицо кажется мне очень знакомым. Не нужно. Хотя и печально, печально. И, махнув рукою, он пошел прочь. Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: — Степан Михайлович, кто это был? Вам не показалось знакомым его лицо? Может быть, даже кто-то из руководителей кружка — Момбелли, Кашкин. Да пусть его, Иван Иванович; идемте, уж больно здесь холодно, да и на душе нехорошо. И они в самом деле отправились в ресторан, где под звуки французского оркестриона отогрелись мясным и горячительным. Московская городская Дума проводила прием депутаций, и Иван Иванович Рязанов прибыл на него, прямо говоря, совсем незаслуженно, ибо ни в одну депутацию не входил да и не мог входить.
Он прибыл служебною надобностию, постольку имел таковое задание. Задание было весьма странное: пойти на прием и поучаствовать в нем, наблюдая и ни во что не вмешиваясь, буде даже что-либо непредвиденное произойдет. На вопрос, за кем или за чем необходимо наблюдать, Миллерс ответил загадочно: «Да за кем угодно, случись что, поймете сами. И не пренебрегайте случайными беседами». Меж тем зала наполнена была множеством знакомых и полузнакомых лиц. Чуть поодаль в белоснежном платье — без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, — стояла госпожа Евреинова — доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу. Кажется, сейчас она его не признала, что и к лучшему. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя — разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал. Зато с охотою подошел к нему Александр Александрович Пушкин, сын поэта, командир Нарвского гусарского полка. Он чрезвычайно вежливо раскланялся, задал несколько обычных, ничего не значащих вопросов, как и положено воспитанному человеку, встретившему такого же случайным порядком, и с извинениями удалился, сказав, что ему пристало находиться подле своих сестер и брата.
Григория Пушкина Рязанов, однако, так и не приметил, а вот Наталья Александровна, графиня Меренберг, и Мария Александровна Гартунг в самом деле стояли у колонны, о чем-то еле слышно беседуя. Наталью Александровну Рязанов видел впервые и нашел ее совершенной красавицей, а вот ее сестрица выглядела печальной и подурневшей. Припомнилась история с ее покойным мужем, генерал-майором Гартунгом, что застрелился три года назад после того, как суд присяжных признал его виновным в подлогах и мошенничестве. Верно ли оно так было или на Гартунга возвели поклеп, теперь уже не представлялось возможным узнать, но его вдова и по сей день пребывала в грусти. Два господина в черных фраках с белыми бутоньерками, на которых, как и полагалось, стояли золотые инициалы «А. Конец бесплатного ознакомительного фрагмента — Вызывали по трое, — так же глухо пробормотал он, — а я был в третьей очереди, и жить мне оставалось не более минуты… На пятнадцать шагов — по пятнадцать рядовых при унтер-офицерах, с заряженными ружьями… — Позвольте, уж не о казни ли петрашевцев вы говорите? Невысокий, худощавый, но довольно широкоплечий при этом, с лицом землистым и болезненным, с небольшой русой бородою, он был довольно стар - и особенно старыми выглядели его впалые притухшие глаза. Старик уже хотел что-то ответить, вроде бы утвердительно кивая, но тут толпа загомонила: - Везут! Вешать Млодецкого должен был знаменитый палач Иван Фролов, человек большой силы и - вопреки бытующему мнению о палачах - не лишенный внешней приятности. Отвязав несчастного, но не освободив ему рук, Фролов буквально придвинул Млодецкого к позорному столбу, где тот покорно - вместе с людскою толпою - выслушал приговор.
У злодеев наших подпольных есть хоть какой-то гнусный жар, а в отцах - те же чувства, но цинизм и индифферентизм, что еще подлее, - бормотал старик, словно молитву. Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление, - сказал тот, глядя перед собою, словно бы и не слыхал предложения. Рязанов растерянно посмотрел ему вслед и повернулся к Кузьминскому: - Степан Михайлович, кто это был? Может быть, даже кто-то из руководителей кружка - Момбелли, Кашкин. Зала блистала великолепием - портреты ныне здравствующего государя, Александра Первого и Екатерины Второй буквально утопали в цветах, гирляндах и зелени, как утопал в них и огромный бюст Пушкина. Чуть поодаль в белоснежном платье - без какого-либо траура, долженствующего присутствовать в знак скорби по императрице Марии Александровне, что скончалась, едва вернувшись с Лазурного берега, - стояла госпожа Евреинова - доктор права из Лейпцигского университета, знакомая Рязанову по его германскому вояжу. Рязанова принимали за какого-нибудь депутата от газет или журналов, а то и зарубежного гостя - разумеется, те, кто Рязанова вовсе не знал. Тем более в отличие от православных священников. С кем имею… - Нет в ваших рассуждениях никакой логики, - прервал его Иван Иванович и поспешил отойти. Зачем он ввязался в чужой разговор, он и сам не мог понять, но задание не пренебрегать случайными беседами выполнял исправно.
Сопровождаемый неприязненными взглядами двух давешних фрачников, Рязанов принялся бродить без особенного дела меж сочувствующих и приглашенных, пока, уступая дорогу особенно толстому и важному генералу с пышными бакенбардами, не толкнул нечаянно какого-то человека. Повернувшись, чтобы извиниться, Рязанов с удивлением отметил, что перед ним стоит старик, который встретился им с Кузьминским в феврале на Семеновском плацу, во время казни Млодецкого. И тут как громом ударило Ивана Ивановича: ба! Иван Иванович тут же укорил себя за то, что не признал его еще на Семеновском плацу и не пригласил-таки в ресторан. Какая незадача: прошу меня извинить за неуклюжесть! Чтобы мучить, как все?! Иван Иванович Рязанов, правовед, ничем не примечательный гражданин нашего государства, - с улыбкой представился Рязанов. Однако кажется мне, что я где-то вас видел… - На Семеновском плацу. Мы с приятелем стояли подле вас, но я, прошу прощения, тогда вас не признал. Я еще пригласил вас в ресторан, согреться, но вы не соизволили… - Меня теперь трудно признать… Что же вас сюда привело?
Писатель смотрел уже с добротою и интересом. Полагаю, завтра, при открытии памятника, будет интереснее. Я приехал, хотел жить скромно, в «Лоскутной» на Тверской, ан меня уже тащат туда-сюда… В «Эрмитаже» обед в мою честь - не поверите, осетровые балыки в полтора аршина, суп из черепах, перепела, спаржа, шампанское и вино в количествах немыслимых… Вынужден признать, не по-петербургски устраивают, совсем другой размах в Москве, совсем. А я, знаете ли, давненько уже не уезжал от семьи; если не ошибаюсь, последний раз - в Эмс, на воды, «Кренхен» и «Кессельбрунен» пить. Тамошнее лечение меня всегда воскресает… Да, а на обеде сказано было в честь мою шесть речей, со вставанием с места. Приятно, уважаемый Иван Иванович, приятно! Похоже, Федор Михайлович был действительно тяжело болен, и не нужно было иметь медицинских знаний, чтобы это утверждать. Все меня принимают как чудо, я не могу даже рта раскрыть, чтобы во всех углах не повторяли потом, что Достоевский то-то сказал, Достоевский то-то хочет сделать… Внезапно Федор Михайлович замялся, заморгал и застыл, болезненно скривив рот, будто вспомнил страшное и неминуемое, что гораздо важнее славословий от молодых литераторов. И содержание мое тоже Дума оплачивает, а я вовсе этого не хочу! А не принять нельзя - разнесется, войдет в анекдот, в скандал, что не захотел, дескать, принять гостеприимство всего города Москвы… Это же меня так стесняет, уважаемый мой Иван Иванович… Но я придумал, я славно придумал: теперь буду нарочно ходить обедать в ресторан, чтобы по возможности убавить счет, который будет представлен Думе гостиницей.
А я-то, я! Два раза был кофием недоволен и отсылал переварить его погуще! Скажут теперь обо мне люди в ресторане: ишь, на дармовом хлебе важничает! Но я славно придумал с рестораном, оно и забудется, правда ведь, Иван Иванович?! Мелочь такая, право слово. Потом помолчал и промолвил прежним, добрым и радостным тоном: - А вы навестите меня в «Лоскутной». Навестите, Иван Иванович. Буду рад чрезвычайно. Чем-то вы мне приятны. О лучшем Рязанов не мог и мечтать.
Господин Достоевский, по справкам, что навел Иван Иванович, еще гостил в Москве, и Рязанов в самом деле пришел в гостиницу в надежде, что давешнее приглашение осталось в силе, да и Миллерс к тому же чрезвычайно приглашением был будирован и торопил с визитом. Шел теплый мелкий дождик, и Иван Иванович слегка промок. К тому же он более чем опаздывал, но все же надеялся на встречу, так как был наслышан, что писатель имеет обыкновение принимать гостей допоздна. Как раз перед ним, как поведал Ивану Ивановичу коридорный, Достоевского посетили госпожа Поливанова и господин Юрьев, председатель Общества любителей российской словесности. Наверное, речь шла о недавней речи Достоевского, которую тот прочел в зале Благородного собрания и кою Аксаков успел окрестить «не просто речью, а историческим событием». Коридорный сомневался, готов ли Федор Михайлович принять гостя, но Рязанов все же попросил доложить о нем. К радости Ивана Ивановича, Достоевский его принял, невзирая на поздний час. Писатель был одет престранным образом - в драное пальто, из-под которого видна была ночная сорочка; а ноги были обуты в валенки. Вид господин Достоевский имел больной и усталый. Видите - помню вас… Да-да… - пробормотал он, запахивая свое пальто и все попадая рукою мимо ворота.
Кровавые тайны 1937 года Вступление Рукопись, найденная на антресолях Утром 20 декабря я сидел в студии популярной московской радиостанции. В этот день в нашей стране отмечается профессиональный праздник работников органов госбезопасности и внешней разведки — День чекиста. В прошлом скандально известный телеведущий, а сейчас программный директор этой ФМ-станции решил оригинально отметить этот праздник «наследников Дзержинского». В прямом эфире в течение часа мне предстояло доказывать радиослушателям, что сотрудники НКВД были не только палачами, но и защитниками Родины. Что еще можно обсуждать в рамках темы: «Репрессии 1937 года и органы госбезопасности».