Калифано создал свою картину в знак протеста против нетерпимого отношения нацистской Германии к своим евреям, в том числе к Эйнштейну. Письмо Альберта Эйнштейна, в котором он рассказал о «безумии Гитлера», охватившем Германию, было продано на аукционе за $134 тыс. That bitterness deepened when Einstein was awarded the 1921 Nobel Prize in Physics for his work on the photoelectric effect. вы делаете те новости, которые происходят вокруг нас. Личные письма физика Альберта Эйнштейна, в которых он высказывается по поводу «безумия» лидера Третьего рейха Адольфа Гитлера, единства еврейского народа и теории относительности, были проданы на аукционе.
Информация
- Новый покупатель
- Враг номер один для нацистов
- Гитлер выгоняет Эйнштейна из Германии. Американский пропагандистский постер, 1934 год.
- Эйнштейн предсказал ужасы нацизма за 11 лет до прихода Гитлера к власти
- С добрейшим утром: Эйнштейн, переживший две войны, двух жен и Гитлера
"Медовые ловушки" спецслужб: как попался Эйнштейн, Гитлер и Кеннеди
Все 13 Открытки Перерожденный каталог открыток на все случаи жизни Онлайн-игра "Большая ферма" Дядя Джордж оставил тебе свою ферму, но, к сожалению, она не в очень хорошем состоянии. Но благодаря твоей деловой хватке и помощи соседей, друзей и родных ты в состоянии превратить захиревшее хозяйст Онлайн-игра "Empire" Преврати свой маленький замок в могущественную крепость и стань правителем величайшего королевства в игре Goodgame Empire. Строй свою собственную империю, расширяй ее и защищай от других игроков.
Для них были приготовлены верховые лошади. На рассвете группа двинулась в сторону предгорий Южных Анд и в сумерках прибыла на ранчо, где Гитлер теперь и скрывается. В 1944 году Секретная служба США предположила, как мог бы изменить внешность Гитлер, если после поражения Германии ему придется скрываться. В мае 1945 это изображение было расклеено по всей американской оккупационной зоне.
За работу Гайдано получил 15 тысяч долларов, однако счел за благо бежать в США. Если ему будет предоставлено убежище, он готов назвать имена шестерых высокопоставленных должностных лиц Аргентины, по указанию которых была организована эвакуация, и укажет человека, который приведет агентов ФБР на ранчо. По словам Гайдано, Гитлера мучили астма и язва. Усы у него были сбриты. ФБР попыталось найти Гайдано, но в полицейских картотеках Лос-Анджелеса и Голливуда человека с таким или похожим именем не значилось. Отрицательный результат дали и поиски в документах Службы иммиграции и натурализации.
Засим дальнейшее расследование было прекращено. Это было лишь первое из множества сообщений. Энтузиасты охоты на Гитлера старались помочь директору ФБР Эдгару Гуверу: они присылали ему вырезки из южноамериканских газет, "узнавали" Гитлера на групповых фотографиях, передавали слухи, что Гитлера или Еву Браун видели то там, то сям, а один американец столкнулся с фюрером нос к носу в вашингтонском ресторане. Еще один добровольный помощник, прослышав, что у ФБР нет отпечатков пальцев Гитлера, указывал книгу известного хироманта Джозефа Раналда "Как узнавать людей по их рукам", опубликованную в 1938 году. В этой книге действительно есть фото ладони, которую автор называет ладонью Гитлера и анализирует ее, но непонятно, откуда взялось это изображение. Были и более серьезные наводки.
Письмо Альберта Эйнштейна о "безумии Гитлера" продали на аукционе Были проданы и другие письма учёного Альберт Эйнштейн. Фото Getty Альберт Эйнштейн. Как сообщает CNN , цена оригинального документа составила 134 тысячи долларов. В письме учёный рассказывал о Холокосте и ужасе, который охватил Германию. Он отметил, что "безумие Гитлера" полностью разрушило жизнь всех, кто его окружал.
Созданная на базе искусственного интеллекта программа позволяет общаться с 20 000 исторических личностей. Гитлер, правда, платный — просто так на беседу с вами он не выйдет. В сети раскритиковали приложение за недостоверность.
Однако виртуальный Форд говорит, что это неправда: «у меня было много друзей-евреев, а еще я помогал фондам в Израиле».
Письма Эйнштейна о страданиях евреев и безумии Гитлера ушли с молотка
С одной стороны, нацистское руководство поощряло идеологически «правильных» физиков, с другой — не слишком способствовало их возвышению, а где-то даже откровенно его тормозило. Ученые, которых Штарк и Ленард охотно репрессировали бы за скептическое отношение к рейху, продолжали работать и занимать высокие посты, поскольку власть ценила их таланты и не видела в них угрозы. Такое подвешенное положение не могло не раздражать идеологов «немецкой науки»: они вроде бы преуспели, но в то же время никак не могли добиться того, чтобы государство однозначно и официально поставило их во главе всех академических структур в стране. А в августе 1934 года, когда надзор за исследовательскими проектами перешел от приятеля Штарка министра внутренних дел Вильгельма Фрика к министру науки, воспитания и народного образования Бернгарду Русту, ситуация для прогитлеровских физиков стала совсем плачевной. Руст задвинул их на второй план и передал руководство многими их проектами своим бюрократам. Они рассчитывали взять эту уважаемую и влиятельную организацию под контроль еще в 1933 году, когда истек первый президентский срок Планка. Однако тот неожиданно остался на второй срок — до марта 1936-го.
По мере приближения окончания его полномочий сторонники «немецкой науки» всё активнее «обличали» засилье евреев в KWG. Атаковал Ленард и лично Планка — тот якобы «оказался столь невежественен в вопросах расы, что принял Эйнштейна за настоящего немца». Испортив репутацию конкурентов и связав их с конспирологическими теориями, физики-антисемиты рассчитывали обеспечить Штарку, самому влиятельному из них, должность следующего президента Общества кайзера Вильгельма. Кампания за его назначение основывалась на идее о том, что стараниями евреев организация давно превратилась в болото и исправить ситуацию под силу лишь подлинным патриотам. Однако триумф «немецкой науки» в очередной раз не состоялся: министр науки Бернгард Руст по-прежнему не доверял Штарку из-за его связей со своими конкурентами в правительстве, поэтому отверг его кандидатуру. Руст не возражал против такого компромисса, но 74-летний Ленард отказался сам, сославшись на преклонный возраст.
Другие возможные кандидаты не соответствовали необходимым критериям. Из-за этого Планку пришлось остаться президентом еще на год, после чего его место занял Карл Бош — прагматичный химик и противник нацистского антисемитизма. Из-за проблем со здоровьем в конце 1930-х Бош почти полностью передал руководство KWG своему заместителю — назначенному ведомством Руста Эрнсту Телшову. Тот искренне разделял гитлеровскую идеологию, но не принадлежал к кругу Штарка и Ленарда. Это означало, что даже после фактического перехода Общества кайзера Вильгельма под контроль нацистов лидеры движения «немецкой науки» по-прежнему оставались на периферии политических интриг, предопределявших любые перестановки во власти. Когда стало ясно, что нападки на Планка не привели ни к каким заметным результатам, Штарк атаковал другого оппонента — пожалуй, самого авторитетного из остававшихся на тот момент в рейхе физиков — Вернера Гейзенберга.
Тот, как считал Штарк, раньше уже нанес оскорбление ему лично и самому Гитлеру, когда публично отказался присягнуть на верность фюреру. Ненависть Штарка подогревал и тот факт, что Гейзенберг, который был на 27 лет младше него, в середине 1930-х рассматривался как главный кандидат в преемники Арнольда Зоммерфельда на должность профессора Мюнхенского университета. Штарк помнил, как Зоммерфельд еще в 1915 году заблокировал его назначение в Геттингене, и теперь никак не мог смириться со стремительным продвижением Гейзенберга. Тот в 27 лет стал профессором в Лейпциге, в 31 год удостоился Нобелевской премии, а в 35 уже подыскал жилье в Мюнхене, чтобы сменить в местном университете бывшего научного руководителя. Не желая мириться с таким развитием событий, Штарк начал кампанию против Гейзенберга. В июле 1937 года, в тот же день, когда Гейзенберг с беременной женой переехал в Мюнхен, в еженедельнике СС Das Schwarze Korps «Черный корпус» вышла анонимная статья с обвинениями против ученого.
В ней Гейзенберга сравнивали с заключенным в концлагере журналистом и пацифистом Карлом фон Осецким и называли «белым евреем», то есть тем, кто, не являясь евреем по происхождению, выступает носителем «еврейского духа». Штарк ненавидел Гейзенберга и за то, что тот отклонил его предложение посетить съезд Национал-социалистической лиги учителей в ноябре 1933-го, и за то, что в сентябре 1934-го выступил в защиту теории относительности и квантовой механики на съезде Общества немецких естествоиспытателей и врачей в Ганновере. Тогда Вернер даже нарушил негласный запрет на упоминание имени Эйнштейна. Всё это уже делало его в глазах Штарка предателем рейха. Своей кампанией против «белого еврея» он надеялся подтолкнуть власть к более решительным чисткам в науке и добиться отмены назначения Гейзенберга в Мюнхенский университет. Тот факт, что обвинения против Гейзенберга появились в печатном органе СС, позволял предположить, что влиятельная государственная структура встала на сторону «немецкой физики».
Даже люди, далекие от научного сообщества, ждали реакции государства: предполагаемого «белого еврея» должны были либо снять со всех должностей, согласившись с нападками, либо оставить в покое, таким образом окончательно продемонстрировав пренебрежение к Штарку и Ленарду. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер не стал предпринимать решительных действий против Гейзенберга, но инициировал подробную и кропотливую проверку взглядов и всех связей физика. Множество коллег высказались в защиту нобелевского лауреата и потребовали прекратить его преследования: от Зоммерфельда до уважаемого механика и специалиста в области гидродинамики Людвига Прандтля. Последний даже вступил в переписку с Гиммлером, в которой откровенно обличил подлинные мотивы Штарка и описал трагические последствия его возвышения для немецкой науки. Расследование с изнурительными допросами и прослушкой оказало на Гейзенберга гнетущий эффект и растянулось до второй половины 1938 года, но всё-таки завершилось для него относительно благополучно. Гиммлер лично уведомил прославленного физика, что его признали «благонадежным» и что отныне он может не опасаться нападок со стороны СС и других государственных структур.
Единственное условие со стороны Гиммлера состояло в том, чтобы Гейзенберг разделял научную деятельность, личные отношения и политические взгляды. Ученый безоговорочно согласился. В завершение руководитель СС пригласил Гейзенберга к себе в Берлин, чтобы обсудить досадное происшествие. Встреча так и не состоялась из-за занятости Гиммлера, но положению Гейзенберга больше действительно ничего не угрожало. Оставалось решить вопрос с его назначением в Мюнхенский университет. По словам самого Гейзенберга, эта процедура превратилась в политический футбол.
В СС вроде бы не возражали, чтобы он сменил Зоммерфельда. Однако заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс выступил категорически против. Он утверждал, что НСДАП продемонстрирует слабость, если пойдет на такие уступки ученому, долгое время подозревавшемуся в симпатиях к евреям. В июне 1939 года Гейзенберга проинформировали о том, что он получит «престижное» назначение в Вену и возможность изложить свою позицию в одном из научных журналов. Однако переезд не состоялся из-за нападения Германии на Польшу и последующего участия Гейзенберга в ядерной программе. Место Зоммерфельда в Мюнхене же занял Вильгельм Мюллер — посредственный, зато преданный идеям «немецкой науки» авиационный инженер.
Многих физиков такой выбор поставил в тупик: даже среди почитателей Штарка вполне можно было выбрать более талантливого специалиста. Гейзенберг предполагал , что странному назначению способствовало Министерство науки. На протяжении всего этого времени Штарк продолжал конфликтовать с главой этого ведомства Бернгардом Рустом, поэтому последний вполне мог использовать некомпетентность Мюллера как повод для последующего разгона сторонников «немецкой науки». С одной стороны, Штарк вроде бы одержал победу, не позволив «белому еврею» Гейзенбергу возглавить отделение физики Мюнхенского университета. С другой, недоброжелатели во власти всё чаще и громче говорили о том, что его запредельная идеологическая преданность — лишь способ замаскировать собственную профнепригодность. Против Штарка сработало то, что даже Гиммлер хоть и подозрительно относился к Гейзенбергу, но ценил его талант и понимал, что в перспективе он может дать рейху намного больше, чем несколько стареющих и оторванных от реальности экспериментаторов.
Вероятно, одного конфликта с Гейзенбергом не хватило бы, чтобы похоронить репутацию Штарка, но, к несчастью для лидера «немецкой науки», примерно тогда же набрал обороты его конфликт с еще одним давним противником, одним из самых влиятельных и жестоких региональных руководителей, гауляйтером Верхней Баварии и обергруппенфюрером СС Адольфом Вагнером. Впервые они схлестнулись еще в 1933 году — тогда Штарк пожаловался на местного представителя НСДАП за вымогательство и призвал отстранить его от партийной работы. Вагнер проигнорировал его обращение. В следующем году Штарк снова вмешался в партийную политику в регионе, когда потребовал призвать к ответственности ушедшего от наказания за нападение на полицейского и поножовщину Карла Золлингера, мэра Траунштайна, где тогда жил Штарк. Вагнера же Штарк обвинил в том, что тот замолчал преступление приятеля. Если Штарк хотел пожаловаться на товарища по партии, ему следовало подать отчет региональному лидеру [чего он не сделал, сразу обратившись с заявлением в Министерство юстиции].
Больше того — Штарк знал, что Вагнер при разбирательстве занял сторону Золлингера. Вагнер избрал циничное и лицемерное обоснование для процесса против Штарка: член партии не должен плохо относиться к товарищу или вредить репутации партии». Конфликт с гауляйтером сделал Штарка уязвимым. Разбирательство о его возможном изгнании из партии прошло через множество разных инстанций и завершилось лишь в конце 1937 года. Вагнер требовал, чтобы Штарк извинился перед ним за нарушение субординации. Штарк обвинял гауляйтера в укрывательстве и халатной реакции на обращения жителей Траунштайна.
В конце концов суд, рассматривавший дело, решил замять скандал: физика оставили в НСДАП, а Золлингеру, которого он требовал наказать, не предъявили никаких обвинений. Для Штарка, хоть его и не исключили из партии, процесс получился роковым: в глазах нацистского руководства он стал изгоем, а о том, чтобы поручить ему реформу науки в рейхе, больше не могло быть и речи. Как пишет историк Майкл Уокер, «противостояние с Вагнером во многом сломило Штарка». Назначение его сторонника Мюллера на должность профессора Мюнхенского университета стало последним значимым достижением Штарка во главе «немецкой физики» — да и то неоднозначным, поскольку обеспечило его оппонентов во власти новыми поводами для критики. В 1939 году подошел к концу его срок во главе Физико-технического института, которым Штарк руководил на протяжении шести лет. Задуманная им реформа не состоялась даже на локальном уровне из-за постоянных отказов разных ведомств в финансировании.
Чиновники и администраторы всё чаще раздраженно реагировали на запросы физика, а тот факт, что многие более уважаемые коллеги, такие как фон Лауэ, Планк и Гейзенберг, считали его посредственностью, не добавлял Штарку авторитета и популярности. Конфликт с Вагнером же лишил его поддержки немногих остававшихся сторонников в партии. Важным фактором, подкосившим Штарка и всё движение за «немецкую науку», стало то, что в теории относительности нацистских лидеров, а именно Гитлера и Гиммлера, смущало исключительно имя ее автора-еврея. Когда расследование против Гейзенберга завершилось тем, что Вернер согласился свести ссылки на Эйнштейна к минимуму, рейхсфюрер СС охотно взял его под свою защиту. Штарк же покинул Берлин и уехал домой в Траунштайн, полностью утратив всё свое влияние в политике и науке. Еще одним ключевым аспектом, предопределившим судьбу «немецкой науки», стало начало Второй мировой: в условиях военного времени руководству страны требовались ученые, способные конкурировать с американцами, британцами и своими соотечественниками-эмигрантами.
К концу 1930-х у верхушки рейха сложилось четкое понимание того, что Штарк и его соратники с их устаревшими взглядами на физику на такое не способны, а вот Гейзенберг и другие прогрессивные физики-теоретики — вполне. Их знания и таланты для нацистской элиты оказались важнее, чем фанатичный антисемитизм реакционеров. На организованных властями дискуссиях между теоретиками и экспериментаторами в конце 1940 года последним теперь приходилось обсуждать не происхождение оппонентов, а физику.
С первых лет после Октябрьской революции ученый стоял на стороне Советской России. Он осуждал блокаду Антанты, призывал к помощи советским рабочим, участвовал в совместных комитетах, был членом общества «Новая Россия», регулярно получал журнал о достижениях. Одним словом, весьма поддерживал и одобрял большевистские идеи, хотя и делал публичные заявления. В частности, когда его спросили: «Почему вы не едете в Россию? Сейчас я такой же противник большевизма, как и фашизма.
Я выступаю против любых диктатур». Когда в СССР начались показательные процессы против «вредителей» и других «врагов народа», одним из которых был так называемый «процесс пищевиков» сорок восемь руководителей пищевых главков были обвинены в создании голода в стране , западная интеллигенция попыталась поднять голоса протеста. Письмо против «красного террора» подписал и Эйнштейн. Однако через год он отозвал свою подпись и публично высказал мнение, что считает эти процессы обоснованными, поскольку в Советской России Сталину угрожали разные заговоры. А в письмах к своему другу он вообще высказал это совершенно открытым текстом: «У меня есть информация, что процессы, которые организовал Сталин против своих противников, имеют свои обоснования». Эйнштейн поверил. Надо сказать, что в его ближайшем окружении были люди, так или иначе связанные с Советским Союзом. Физик был довольно близок и дружен с таким деятелем, как Мюнценберг, известным в Берлине издателем, главой отдела пропаганды Коминтерна.
Что касается научных вопросов, то здесь ученый был непреклонен. Изменить его мнение о научном событии или явлении было невозможно. Во время поездки в Америку, когда он выступал в Принстоне, вдруг пришло известие, что один американский физик поставил эксперимент, который опроверг теорию относительности. Эйнштейн оказался в очень неловком положении, поскольку делал доклад по этой теме. И тогда он произнес фразу, которую потом ректор университета попросил запечатлеть в граните в актовом зале: «Господь изощрен, но не злонамерен». Он не поверил в этот эксперимент и оказался прав. То есть свернуть Эйнштейна с научной позиции было невозможно, однако в общественном плане, в плане человеческих отношений он был очень податлив.
Эйнштейн и диктатуры Альберт Эйнштейн был весьма политически активным человеком. При этом он был абсолютно последовательным противником национализма, всегда придерживался левых взглядов, разделял лозунги равенства и братства. Коммунистические идеалы были ему близки, а вот идеи национализма, в любой их форме, — категорически противны. В биографии ученого была очень любопытной ситуация, когда к нему пришли представители сионистского движения и предложили его движение поддержать. На это Эйнштейн ответил: «Я — противник любого национализма, в том числе и еврейского». Тогда председатель сионистского комитета Германии объяснил ему, что, в отличие от других националистических движений, речь здесь идет о безопасности угнетенного народа. К этому времени Эйнштейн достаточно близко столкнулся с антисемитизмом. И тогда он признал, что «да, ваши аргументы меня убедили. И хотя я противник национализма, но сионизм поддерживать буду». И это вылилось в реальные действия: в 1921 году Эйнштейн вместе с председателем Всемирного сионистского движения поехал в Америку собирать деньги на строительство Еврейского университета в Иерусалиме. В отношении Гитлера Эйнштейн всегда был настроен категорически. И публично это выражал. Когда в феврале 1933 года закончился срок его лекционной деятельности в Америке тогда он полгода работал там, полгода — в Берлине , он собрал пресс-конференцию и публично заявил, что до тех пор, пока у власти будут стоять нацисты, пока не будет восстановлена демократия, ноги его в Германии не будет. Известно, что после окончания Первой мировой войны Германия находилась в блокаде. Мнение о Германии во всем мире было страшно отрицательным. Так вот, когда в 1919 году подтвердилась общая теория относительности и Эйнштейн стал всемирно известным ученым, его стали приглашать на лекции в разные страны. И он поехал в те страны, с которыми Германия воевала. И немецкие дипломаты, которые там жили, писали в министерство иностранных дел депеши, что деятельность Эйнштейна приносит гораздо больше пользы для авторитета страны, чем все их дипломатические усилия, и что если в результате травли ученый покинет Германию, это будет страшной потерей для престижа государства. В 1922 году, осенью, в Лейпциге должно было состояться большое научное собрание. Главный доклад на нем должен был делать Эйнштейн.
Sanders продал пять личных писем выдающегося ученого-физика Альберта Эйнштейна, в которых он, в частности, упомянул о «безумии» лидера Третьего рейха Адольфа Гитлера. Самое дорогое письмо, датированное 1939 годом, ушло с молотка примерно за 134 тысячи долларов, говорится в пресс-релизе аукционного дома.
Выбор редакции
- Новый покупатель
- Поиск по сайту
- Публикации
- "Медовые ловушки" спецслужб: как попался Эйнштейн, Гитлер и Кеннеди
- Как нацисты пытались создать атомную бомбу и почему у них ничего не вышло
- Нацисты и атом
"Медовые ловушки" спецслужб: как попался Эйнштейн, Гитлер и Кеннеди
Также в письме другу Эйнштейн сообщил о своей последней работе и трудностях, которые испытывает его первая жена (Милева) с ипотечными платежами. Личные письма Альберта Эйнштейна, в которых он высказывается по поводу "безумия Гитлера", "единства еврейского народа" и теории относительности, были проданы в РИА Новости, 29.03.2019. Продано письмо, в котором Эйнштейн размышляет о «безумии Гитлера». Новое ИИ-приложение раскритиковали за возможность пообщаться с Гитлером и Иисусом. Аукционный дом Nate D Sanders в Лос-Анджелесе (США) выставил на продажу письмо Альберта Эйнштейна, написанное через 10 д. После взятия советскими войсками Берлина оказалось, что любимица Гитлера и не думала уезжать.
Новости науки
- Письмо Эйнштейна: исторические параллели между путинской Россией и Третьим Рейхом — Новая Эпоха
- Альберт Эйнштейн vs. Адольф Гитлер
- Эйнштейн под "колпаком" у ФБР - Российская газета
- Эйнштейн и Гитлер
- Гений Гитлера не оценили потомки: mikle1 — LiveJournal
Письмо Эйнштейна о безумии Гитлера ушло с молотка
Личные письма ученого Альберта Эйнштейна, включающие описание «безумия Гитлера» и призыв к сплочению еврейского народа, проданы на аукционе Nate D. Sanders в США 28 марта, передает CNN. До прихода Гитлера к власти Эйнштейн не мог решить однозначно, уезжать ли ему из Германии окончательно или нет. После взятия советскими войсками Берлина оказалось, что любимица Гитлера и не думала уезжать. Новое ИИ-приложение раскритиковали за возможность пообщаться с Гитлером и Иисусом. Самым интересным и дорогим письмом из проданных стало то, в котором Эйнштейн говорит о «безумии» лидера германского нацизма.
На аукционе продали письмо Эйнштейна о «безумии» Гитлера
Да, конечно, есть большой соблазн назначить первым камешком, двинувшим эту лавину, Эйнштейна с полушутовским призывом мочить Гитлера и немцев, но не стану этого делать. Кстати, современным Эйнштейнам не угрожает Гитлер, но почему-то они продолжают «нажимать на кнопки». Личные письма Альберта Эйнштейна о приходе Адольфа Гитлера к власти и «единстве еврейского народа» продали на аукционе Nate D. Sanders 28 марта, пишет CNN. Аукционный дом Nate D. Sanders продал пять личных писем выдающегося ученого-физика Альберта Эйнштейна, в которых он, в частности, упомянул о «безумии» лидера Третьего рейха Адольфа Гитлера.
С молотка ушло письмо Эйнштейна с его упоминанием о безумии Гитлера
Но я хотел бы вам сказать, что мы не строим копию Твиттера или ВКонтакте. Они круче... Мы создаем для себя и для вас журнал. Научно-популярный журнал. Который в современных условиях должен не только писать, но и говорить, отвечать, спорить, ругаться и т. Мы создаем площадку для тех, у кого есть что рассказать другим, и они не боятся это сделать. Поэтому давайте без обид.
Штарк ненавидел Гейзенберга и за то, что тот отклонил его предложение посетить съезд Национал-социалистической лиги учителей в ноябре 1933-го, и за то, что в сентябре 1934-го выступил в защиту теории относительности и квантовой механики на съезде Общества немецких естествоиспытателей и врачей в Ганновере.
Тогда Вернер даже нарушил негласный запрет на упоминание имени Эйнштейна. Всё это уже делало его в глазах Штарка предателем рейха. Своей кампанией против «белого еврея» он надеялся подтолкнуть власть к более решительным чисткам в науке и добиться отмены назначения Гейзенберга в Мюнхенский университет. Тот факт, что обвинения против Гейзенберга появились в печатном органе СС, позволял предположить, что влиятельная государственная структура встала на сторону «немецкой физики». Даже люди, далекие от научного сообщества, ждали реакции государства: предполагаемого «белого еврея» должны были либо снять со всех должностей, согласившись с нападками, либо оставить в покое, таким образом окончательно продемонстрировав пренебрежение к Штарку и Ленарду. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер не стал предпринимать решительных действий против Гейзенберга, но инициировал подробную и кропотливую проверку взглядов и всех связей физика. Множество коллег высказались в защиту нобелевского лауреата и потребовали прекратить его преследования: от Зоммерфельда до уважаемого механика и специалиста в области гидродинамики Людвига Прандтля.
Последний даже вступил в переписку с Гиммлером, в которой откровенно обличил подлинные мотивы Штарка и описал трагические последствия его возвышения для немецкой науки. Расследование с изнурительными допросами и прослушкой оказало на Гейзенберга гнетущий эффект и растянулось до второй половины 1938 года, но всё-таки завершилось для него относительно благополучно. Гиммлер лично уведомил прославленного физика, что его признали «благонадежным» и что отныне он может не опасаться нападок со стороны СС и других государственных структур. Единственное условие со стороны Гиммлера состояло в том, чтобы Гейзенберг разделял научную деятельность, личные отношения и политические взгляды. Ученый безоговорочно согласился. В завершение руководитель СС пригласил Гейзенберга к себе в Берлин, чтобы обсудить досадное происшествие. Встреча так и не состоялась из-за занятости Гиммлера, но положению Гейзенберга больше действительно ничего не угрожало.
Оставалось решить вопрос с его назначением в Мюнхенский университет. По словам самого Гейзенберга, эта процедура превратилась в политический футбол. В СС вроде бы не возражали, чтобы он сменил Зоммерфельда. Однако заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс выступил категорически против. Он утверждал, что НСДАП продемонстрирует слабость, если пойдет на такие уступки ученому, долгое время подозревавшемуся в симпатиях к евреям. В июне 1939 года Гейзенберга проинформировали о том, что он получит «престижное» назначение в Вену и возможность изложить свою позицию в одном из научных журналов. Однако переезд не состоялся из-за нападения Германии на Польшу и последующего участия Гейзенберга в ядерной программе.
Место Зоммерфельда в Мюнхене же занял Вильгельм Мюллер — посредственный, зато преданный идеям «немецкой науки» авиационный инженер. Многих физиков такой выбор поставил в тупик: даже среди почитателей Штарка вполне можно было выбрать более талантливого специалиста. Гейзенберг предполагал , что странному назначению способствовало Министерство науки. На протяжении всего этого времени Штарк продолжал конфликтовать с главой этого ведомства Бернгардом Рустом, поэтому последний вполне мог использовать некомпетентность Мюллера как повод для последующего разгона сторонников «немецкой науки». С одной стороны, Штарк вроде бы одержал победу, не позволив «белому еврею» Гейзенбергу возглавить отделение физики Мюнхенского университета. С другой, недоброжелатели во власти всё чаще и громче говорили о том, что его запредельная идеологическая преданность — лишь способ замаскировать собственную профнепригодность. Против Штарка сработало то, что даже Гиммлер хоть и подозрительно относился к Гейзенбергу, но ценил его талант и понимал, что в перспективе он может дать рейху намного больше, чем несколько стареющих и оторванных от реальности экспериментаторов.
Вероятно, одного конфликта с Гейзенбергом не хватило бы, чтобы похоронить репутацию Штарка, но, к несчастью для лидера «немецкой науки», примерно тогда же набрал обороты его конфликт с еще одним давним противником, одним из самых влиятельных и жестоких региональных руководителей, гауляйтером Верхней Баварии и обергруппенфюрером СС Адольфом Вагнером. Впервые они схлестнулись еще в 1933 году — тогда Штарк пожаловался на местного представителя НСДАП за вымогательство и призвал отстранить его от партийной работы. Вагнер проигнорировал его обращение. В следующем году Штарк снова вмешался в партийную политику в регионе, когда потребовал призвать к ответственности ушедшего от наказания за нападение на полицейского и поножовщину Карла Золлингера, мэра Траунштайна, где тогда жил Штарк. Вагнера же Штарк обвинил в том, что тот замолчал преступление приятеля. Если Штарк хотел пожаловаться на товарища по партии, ему следовало подать отчет региональному лидеру [чего он не сделал, сразу обратившись с заявлением в Министерство юстиции]. Больше того — Штарк знал, что Вагнер при разбирательстве занял сторону Золлингера.
Вагнер избрал циничное и лицемерное обоснование для процесса против Штарка: член партии не должен плохо относиться к товарищу или вредить репутации партии». Конфликт с гауляйтером сделал Штарка уязвимым. Разбирательство о его возможном изгнании из партии прошло через множество разных инстанций и завершилось лишь в конце 1937 года. Вагнер требовал, чтобы Штарк извинился перед ним за нарушение субординации. Штарк обвинял гауляйтера в укрывательстве и халатной реакции на обращения жителей Траунштайна. В конце концов суд, рассматривавший дело, решил замять скандал: физика оставили в НСДАП, а Золлингеру, которого он требовал наказать, не предъявили никаких обвинений. Для Штарка, хоть его и не исключили из партии, процесс получился роковым: в глазах нацистского руководства он стал изгоем, а о том, чтобы поручить ему реформу науки в рейхе, больше не могло быть и речи.
Как пишет историк Майкл Уокер, «противостояние с Вагнером во многом сломило Штарка». Назначение его сторонника Мюллера на должность профессора Мюнхенского университета стало последним значимым достижением Штарка во главе «немецкой физики» — да и то неоднозначным, поскольку обеспечило его оппонентов во власти новыми поводами для критики. В 1939 году подошел к концу его срок во главе Физико-технического института, которым Штарк руководил на протяжении шести лет. Задуманная им реформа не состоялась даже на локальном уровне из-за постоянных отказов разных ведомств в финансировании. Чиновники и администраторы всё чаще раздраженно реагировали на запросы физика, а тот факт, что многие более уважаемые коллеги, такие как фон Лауэ, Планк и Гейзенберг, считали его посредственностью, не добавлял Штарку авторитета и популярности. Конфликт с Вагнером же лишил его поддержки немногих остававшихся сторонников в партии. Важным фактором, подкосившим Штарка и всё движение за «немецкую науку», стало то, что в теории относительности нацистских лидеров, а именно Гитлера и Гиммлера, смущало исключительно имя ее автора-еврея.
Когда расследование против Гейзенберга завершилось тем, что Вернер согласился свести ссылки на Эйнштейна к минимуму, рейхсфюрер СС охотно взял его под свою защиту. Штарк же покинул Берлин и уехал домой в Траунштайн, полностью утратив всё свое влияние в политике и науке. Еще одним ключевым аспектом, предопределившим судьбу «немецкой науки», стало начало Второй мировой: в условиях военного времени руководству страны требовались ученые, способные конкурировать с американцами, британцами и своими соотечественниками-эмигрантами. К концу 1930-х у верхушки рейха сложилось четкое понимание того, что Штарк и его соратники с их устаревшими взглядами на физику на такое не способны, а вот Гейзенберг и другие прогрессивные физики-теоретики — вполне. Их знания и таланты для нацистской элиты оказались важнее, чем фанатичный антисемитизм реакционеров. На организованных властями дискуссиях между теоретиками и экспериментаторами в конце 1940 года последним теперь приходилось обсуждать не происхождение оппонентов, а физику. После очередной встречи в Мюнхене Гейзенберг написал Зоммерфельду, что крайне доволен тем, как всё прошло.
Представлявшие «немецкую науку» Мюллер и Тюринг покинули собрание, так и не достигнув компромисса. Однако теперь их позиция мало кого интересовала. Вскоре Гейзенберг стал одним из лидеров ядерного проекта и получил поддержку нового министра вооружения Альберта Шпеера. Заодно он стал директором Института физики кайзера Вильгельма в Берлине и профессором в столичном университете. Публичную реабилитацию Гейзенберга в академической среде восприняли как окончательную победу над «немецкой наукой». Штарк, Ленард, Глазер, Тюринг, Мюллер и Фюрер не признали поражения и на протяжении всей оставшейся войны продолжали попытки вернуть себе прежнее влияние, но безуспешно. По мнению историка Алана Бейерчена, основная причина их краха состояла в том, что им так и не удалось привлечь на свою сторону основную массу оставшихся в Германии ученых.
Их группа осталась изолированной и не хотела или не могла эффективно удовлетворять запросы властей по науке. Как пишет историк Марк Уокер, «почти вся их польза для нацистского движения закончилась, когда Эйнштейна и остальных физиков-евреев изгнали из Германии». Уокер также обращает внимание на то, что политика Третьего рейха в отношении науки в равной степени складывалась из технократии и иррациональной идеологии. Технократические институты власти отвергли «немецкую науку» и предпочли ей более полезные теории и ученых. Несмотря на эпизодические успехи, «немецкая физика» развалилась под натиском непомерных амбиций и фантазий своих основателей и оказалась нежизнеспособна в привычной для рейха атмосфере постоянных бюрократических козней и конфликтов между разными структурами. Вторая мировая война закончилась незадолго до того, как Ленарду исполнилось 82 года. С учетом преклонного возраста союзники не стали подвергать его процедуре денацификации, а еще через два года Ленард скончался.
Его приговорили к четырем годам трудовых лагерей за поддержку Гитлера и за нападки на евреев во главе научных учреждений. Штарк подал апелляцию и после долгих муторных разбирательств добился замены приговора на условный. До самой смерти в 1957 году он жил затворником в Траунштайне. В последние годы жизни Штарк убедил себя, что на самом деле не сотрудничал с национал-социалистами, а противостоял их ложному и лицемерному учению в попытках продвинуть подлинную физику, ту самую «немецкую науку». Однако в отличие от Планка, Гейзенберга и, конечно, Эйнштейна, которых он безуспешно пытался «разоблачить», с тех пор имя Йоханнеса Штарка представляло интерес лишь для некоторых специалистов по истории Третьего рейха. Многие исследователи сходились на том, что Штарк так до конца и не разобрался в устройстве государства, в котором мечтал осуществить научную революцию. Чтобы добиться чего-то в рейхе, требовалось не только прямолинейно двигаться к цели и регулярно присягать на верность к начальству, но и искусно маневрировать между разными альянсами, налаживать связи, формировать коалиции, топить оппонентов.
Однако Штарк и его соратники оказались беспомощны и наивны для закулисных игр и дворцовых интриг нацистской диктатуры. Увязнув в локальных разборках, они настроили против себя и амбициозных чиновников, и просвещенных технократов, и выдающихся коллег. Пожалуй, наиболее метко Штарка как лидера движения за «немецкую физику» охарактеризовал историк науки Джон Хейлброн, который сказал: «Он был бы намного более опасен, если бы не был настолько безумен».
Гейзенбергу припоминали не только покорность перед лицом нацизма, но и тот факт, что он стал одним из лидеров немецкого проекта по разработке ядерного оружия.
Однако, поскольку нацисты так и не разработали ядерную бомбу, споры о том, как воспринимать деятельность выдающегося физика в те годы, ведутся до сих пор. Кто-то считает , что он сознательно держался в центре событий, чтобы убедить лидеров рейха в невозможности создания смертоносного оружия в короткие сроки и таким образом предотвратить катастрофу. Другие утверждают , что Гейзенберг участвовал в проекте вполне искренне и успокаивал себя тем, что разрабатывает не саму бомбу, а реактор, распоряжаться которым предстояло уже не ему. Позиция Гейзенберга не только привела к ухудшению его отношений с уехавшими специалистами, но и сделала его подходящей мишенью для приверженцев «немецкой науки». Штарк, Ленард и другие лояльные диктатуре физики с помощью новой волны чисток в науке пытались подчинить академическую среду государству, а себе обеспечить роль проводников между фюрером и не настолько фанатичными коллегами.
К середине 1930-х они находились на таком же расстоянии от этой цели, как и два года назад, когда Гитлер только стал канцлером. С одной стороны, нацистское руководство поощряло идеологически «правильных» физиков, с другой — не слишком способствовало их возвышению, а где-то даже откровенно его тормозило. Ученые, которых Штарк и Ленард охотно репрессировали бы за скептическое отношение к рейху, продолжали работать и занимать высокие посты, поскольку власть ценила их таланты и не видела в них угрозы. Такое подвешенное положение не могло не раздражать идеологов «немецкой науки»: они вроде бы преуспели, но в то же время никак не могли добиться того, чтобы государство однозначно и официально поставило их во главе всех академических структур в стране. А в августе 1934 года, когда надзор за исследовательскими проектами перешел от приятеля Штарка министра внутренних дел Вильгельма Фрика к министру науки, воспитания и народного образования Бернгарду Русту, ситуация для прогитлеровских физиков стала совсем плачевной.
Руст задвинул их на второй план и передал руководство многими их проектами своим бюрократам. Они рассчитывали взять эту уважаемую и влиятельную организацию под контроль еще в 1933 году, когда истек первый президентский срок Планка. Однако тот неожиданно остался на второй срок — до марта 1936-го. По мере приближения окончания его полномочий сторонники «немецкой науки» всё активнее «обличали» засилье евреев в KWG. Атаковал Ленард и лично Планка — тот якобы «оказался столь невежественен в вопросах расы, что принял Эйнштейна за настоящего немца».
Испортив репутацию конкурентов и связав их с конспирологическими теориями, физики-антисемиты рассчитывали обеспечить Штарку, самому влиятельному из них, должность следующего президента Общества кайзера Вильгельма. Кампания за его назначение основывалась на идее о том, что стараниями евреев организация давно превратилась в болото и исправить ситуацию под силу лишь подлинным патриотам. Однако триумф «немецкой науки» в очередной раз не состоялся: министр науки Бернгард Руст по-прежнему не доверял Штарку из-за его связей со своими конкурентами в правительстве, поэтому отверг его кандидатуру. Руст не возражал против такого компромисса, но 74-летний Ленард отказался сам, сославшись на преклонный возраст. Другие возможные кандидаты не соответствовали необходимым критериям.
Из-за этого Планку пришлось остаться президентом еще на год, после чего его место занял Карл Бош — прагматичный химик и противник нацистского антисемитизма. Из-за проблем со здоровьем в конце 1930-х Бош почти полностью передал руководство KWG своему заместителю — назначенному ведомством Руста Эрнсту Телшову. Тот искренне разделял гитлеровскую идеологию, но не принадлежал к кругу Штарка и Ленарда. Это означало, что даже после фактического перехода Общества кайзера Вильгельма под контроль нацистов лидеры движения «немецкой науки» по-прежнему оставались на периферии политических интриг, предопределявших любые перестановки во власти. Когда стало ясно, что нападки на Планка не привели ни к каким заметным результатам, Штарк атаковал другого оппонента — пожалуй, самого авторитетного из остававшихся на тот момент в рейхе физиков — Вернера Гейзенберга.
Тот, как считал Штарк, раньше уже нанес оскорбление ему лично и самому Гитлеру, когда публично отказался присягнуть на верность фюреру. Ненависть Штарка подогревал и тот факт, что Гейзенберг, который был на 27 лет младше него, в середине 1930-х рассматривался как главный кандидат в преемники Арнольда Зоммерфельда на должность профессора Мюнхенского университета. Штарк помнил, как Зоммерфельд еще в 1915 году заблокировал его назначение в Геттингене, и теперь никак не мог смириться со стремительным продвижением Гейзенберга. Тот в 27 лет стал профессором в Лейпциге, в 31 год удостоился Нобелевской премии, а в 35 уже подыскал жилье в Мюнхене, чтобы сменить в местном университете бывшего научного руководителя. Не желая мириться с таким развитием событий, Штарк начал кампанию против Гейзенберга.
В июле 1937 года, в тот же день, когда Гейзенберг с беременной женой переехал в Мюнхен, в еженедельнике СС Das Schwarze Korps «Черный корпус» вышла анонимная статья с обвинениями против ученого. В ней Гейзенберга сравнивали с заключенным в концлагере журналистом и пацифистом Карлом фон Осецким и называли «белым евреем», то есть тем, кто, не являясь евреем по происхождению, выступает носителем «еврейского духа». Штарк ненавидел Гейзенберга и за то, что тот отклонил его предложение посетить съезд Национал-социалистической лиги учителей в ноябре 1933-го, и за то, что в сентябре 1934-го выступил в защиту теории относительности и квантовой механики на съезде Общества немецких естествоиспытателей и врачей в Ганновере. Тогда Вернер даже нарушил негласный запрет на упоминание имени Эйнштейна. Всё это уже делало его в глазах Штарка предателем рейха.
Своей кампанией против «белого еврея» он надеялся подтолкнуть власть к более решительным чисткам в науке и добиться отмены назначения Гейзенберга в Мюнхенский университет. Тот факт, что обвинения против Гейзенберга появились в печатном органе СС, позволял предположить, что влиятельная государственная структура встала на сторону «немецкой физики». Даже люди, далекие от научного сообщества, ждали реакции государства: предполагаемого «белого еврея» должны были либо снять со всех должностей, согласившись с нападками, либо оставить в покое, таким образом окончательно продемонстрировав пренебрежение к Штарку и Ленарду. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер не стал предпринимать решительных действий против Гейзенберга, но инициировал подробную и кропотливую проверку взглядов и всех связей физика. Множество коллег высказались в защиту нобелевского лауреата и потребовали прекратить его преследования: от Зоммерфельда до уважаемого механика и специалиста в области гидродинамики Людвига Прандтля.
Последний даже вступил в переписку с Гиммлером, в которой откровенно обличил подлинные мотивы Штарка и описал трагические последствия его возвышения для немецкой науки. Расследование с изнурительными допросами и прослушкой оказало на Гейзенберга гнетущий эффект и растянулось до второй половины 1938 года, но всё-таки завершилось для него относительно благополучно. Гиммлер лично уведомил прославленного физика, что его признали «благонадежным» и что отныне он может не опасаться нападок со стороны СС и других государственных структур. Единственное условие со стороны Гиммлера состояло в том, чтобы Гейзенберг разделял научную деятельность, личные отношения и политические взгляды. Ученый безоговорочно согласился.
В завершение руководитель СС пригласил Гейзенберга к себе в Берлин, чтобы обсудить досадное происшествие. Встреча так и не состоялась из-за занятости Гиммлера, но положению Гейзенберга больше действительно ничего не угрожало. Оставалось решить вопрос с его назначением в Мюнхенский университет. По словам самого Гейзенберга, эта процедура превратилась в политический футбол. В СС вроде бы не возражали, чтобы он сменил Зоммерфельда.
Однако заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс выступил категорически против. Он утверждал, что НСДАП продемонстрирует слабость, если пойдет на такие уступки ученому, долгое время подозревавшемуся в симпатиях к евреям. В июне 1939 года Гейзенберга проинформировали о том, что он получит «престижное» назначение в Вену и возможность изложить свою позицию в одном из научных журналов. Однако переезд не состоялся из-за нападения Германии на Польшу и последующего участия Гейзенберга в ядерной программе. Место Зоммерфельда в Мюнхене же занял Вильгельм Мюллер — посредственный, зато преданный идеям «немецкой науки» авиационный инженер.
Многих физиков такой выбор поставил в тупик: даже среди почитателей Штарка вполне можно было выбрать более талантливого специалиста. Гейзенберг предполагал , что странному назначению способствовало Министерство науки. На протяжении всего этого времени Штарк продолжал конфликтовать с главой этого ведомства Бернгардом Рустом, поэтому последний вполне мог использовать некомпетентность Мюллера как повод для последующего разгона сторонников «немецкой науки». С одной стороны, Штарк вроде бы одержал победу, не позволив «белому еврею» Гейзенбергу возглавить отделение физики Мюнхенского университета. С другой, недоброжелатели во власти всё чаще и громче говорили о том, что его запредельная идеологическая преданность — лишь способ замаскировать собственную профнепригодность.
Против Штарка сработало то, что даже Гиммлер хоть и подозрительно относился к Гейзенбергу, но ценил его талант и понимал, что в перспективе он может дать рейху намного больше, чем несколько стареющих и оторванных от реальности экспериментаторов. Вероятно, одного конфликта с Гейзенбергом не хватило бы, чтобы похоронить репутацию Штарка, но, к несчастью для лидера «немецкой науки», примерно тогда же набрал обороты его конфликт с еще одним давним противником, одним из самых влиятельных и жестоких региональных руководителей, гауляйтером Верхней Баварии и обергруппенфюрером СС Адольфом Вагнером. Впервые они схлестнулись еще в 1933 году — тогда Штарк пожаловался на местного представителя НСДАП за вымогательство и призвал отстранить его от партийной работы. Вагнер проигнорировал его обращение. В следующем году Штарк снова вмешался в партийную политику в регионе, когда потребовал призвать к ответственности ушедшего от наказания за нападение на полицейского и поножовщину Карла Золлингера, мэра Траунштайна, где тогда жил Штарк.
Вагнера же Штарк обвинил в том, что тот замолчал преступление приятеля. Если Штарк хотел пожаловаться на товарища по партии, ему следовало подать отчет региональному лидеру [чего он не сделал, сразу обратившись с заявлением в Министерство юстиции]. Больше того — Штарк знал, что Вагнер при разбирательстве занял сторону Золлингера. Вагнер избрал циничное и лицемерное обоснование для процесса против Штарка: член партии не должен плохо относиться к товарищу или вредить репутации партии». Конфликт с гауляйтером сделал Штарка уязвимым.
Разбирательство о его возможном изгнании из партии прошло через множество разных инстанций и завершилось лишь в конце 1937 года. Вагнер требовал, чтобы Штарк извинился перед ним за нарушение субординации. Штарк обвинял гауляйтера в укрывательстве и халатной реакции на обращения жителей Траунштайна. В конце концов суд, рассматривавший дело, решил замять скандал: физика оставили в НСДАП, а Золлингеру, которого он требовал наказать, не предъявили никаких обвинений. Для Штарка, хоть его и не исключили из партии, процесс получился роковым: в глазах нацистского руководства он стал изгоем, а о том, чтобы поручить ему реформу науки в рейхе, больше не могло быть и речи.
Как пишет историк Майкл Уокер, «противостояние с Вагнером во многом сломило Штарка». Назначение его сторонника Мюллера на должность профессора Мюнхенского университета стало последним значимым достижением Штарка во главе «немецкой физики» — да и то неоднозначным, поскольку обеспечило его оппонентов во власти новыми поводами для критики. В 1939 году подошел к концу его срок во главе Физико-технического института, которым Штарк руководил на протяжении шести лет. Задуманная им реформа не состоялась даже на локальном уровне из-за постоянных отказов разных ведомств в финансировании. Чиновники и администраторы всё чаще раздраженно реагировали на запросы физика, а тот факт, что многие более уважаемые коллеги, такие как фон Лауэ, Планк и Гейзенберг, считали его посредственностью, не добавлял Штарку авторитета и популярности.
Конфликт с Вагнером же лишил его поддержки немногих остававшихся сторонников в партии.
Адресовано близкому другу ученого, швейцарскому инженеру Мишелю Бессо. Двухстраничное письмо вложено в оригинальный конверт Postmarked Princeton, на котором стоит штемпель за 11 октября 1938 года.
Стартовая стоимость послания оценивается в 25 тысяч долларов, передает Lenta со ссылкой на Daily Express.
Обнаружены письма Эйнштейна о тяготах евреев при Третьем рейхе
Эйнштейн поразмыслил о «силе сопротивления», которой воспользовался подавленный еврейский народ для «выживания на протяжении тысяч лет». В эти годы страданий наша готовность помогать друг другу подвергается особенно серьезным испытаниям. Пусть мы выдержим это испытание так же, как и наши отцы до нас», — пишет немецкий физик перед началом Великой Отечественной Войны.
Когда-то всех студентов заставляли зубрить эту муть, причем -только Ленина, что именно написал Мах и даже Эйнштейн - вообще не упоминали. Я сейчас могу уже ошибаться, но сколько помню, это "Материлизм и эмпириокритицизм". Речь о том, будет ли существовать пустое пространство без материи вообще. Вопрос чисто по теории относительности, где кривизна пространства зависит от распределенной массы. NiemandИскусственный Интеллект 207095 8 лет назад Левин, не ври ты...
Вопрос чисто по теории относительности, где кривизна пространства зависит от распределенной массы. NiemandИскусственный Интеллект 207095 8 лет назад Левин, не ври ты... Ну, не нравится тебе Ленин, но ты все-таки не ври. Ленин спорил с Махом вовсе не по поводу теории относительности, он спорил с ним как с философом. Mikhail Levin Искусственный Интеллект 615376 Это тупица Ленин думал, что он философ и вопрос философский.
В первых числах апреля стало известно, что банковские счета Эйнштейнов в Берлине конфискованы. Потеря тридцати тысяч марок не очень опечалила ученого, он оказался на удивление предусмотрительным, словно предвидел такое развитие событий. От финансовой помощи голландских коллег он отказался, так как все свои доходы вне Германии переводил на счета в Лейдене и в Нью-Йорке и особых материальных трудностей не испытывал. Всем, близко знавшим Эйнштейна, было хорошо известно, как мало его заботят бытовые неурядицы. Экономная супруга ученого Эльза убеждала мужа выступить с протестом и привлечь мировое внимание к бесчинствам гитлеровских властей, чтобы добиться хотя бы какой-то материальной компенсации, но физик решительно отказался — он не хотел свое мировое влияние использовать для решения личных неурядиц. Альберт и Эльза Эйнштейны. Гитлер забрал только первую, что для последних явно оскорбительно». Между тем жизнь в Ле-Кок-сюр-Мер постепенно налаживалась. Дочери Эльзы Марго и ее мужу Дмитрию Марьянову удалось в начале апреля выбраться из Берлина в Париж, так что обыск на квартире Эйнштейна на Хаберландштрассе окончился для нацистов безрезультатно. В Берлине оставалась Ильза, вторая дочь Эльзы, и ее муж Рудольф Кайзер, пытавшиеся спасти от нацистов бумаги Эйнштейна, его библиотеку и по возможности другие важные для ученого вещи. В конце мая 1933 года отряд СА снова совершил набег на квартиру Эйнштейна, забрав оттуда картины, ковры и все более или менее ценные предметы. К счастью, бумаги их не интересовали, и архив ученого с помощью французского посла Андре Франсуа-Понсэ удалось дипломатической почтой переправить во Францию, а оттуда — кораблем в Америку. С одной стороны, ему нравился Берлин возможностью контактов с лучшими физиками планеты. Он ценил место профессора Прусской академии, позволявшее ему сконцентрироваться на научных исследованиях и не тратить время и силы на преподавание. Эльза вспоминала, что, возвращаясь домой с физических семинаров, Альберт говорил: «Такого количества выдающихся физиков нигде больше не найти». Еще в 1932 году, когда стало известно, что во вновь организуемом Абрахамом Флекснером Институте перспективных исследований будет несколько месяцев в году работать создатель теории относительности, Эйнштейн подчеркнул в интервью газете The New York Times: «Я не покину Германию. Моим постоянным местом жительства и дальше будет оставаться Берлин». Приход Гитлера к власти подтолкнул сделать решительные шаги. С другой стороны, у Эйнштейна было ощущение, что в Берлине на него постоянно что-то давит «и всегда было предчувствие, что добром это не кончится». В воспоминаниях Филиппа Франка, которого Эйнштейн рекомендовал на свое место профессора пражского Немецкого университета в 1912 году, говорится об обостренном чувстве опасности, присущем великому физику. Еще тогда, когда национал-социалистическое движение только зарождалось, Альберт одним из первых предвидел, чем это закончится и для евреев, и для самой Германии. Когда в 1921 году автор теории относительности делал доклад в Праге, между ним и Франком состоялся обстоятельный разговор, во время которого Эйнштейн поделился с другом опасениями. Франк пишет: «Он считал тогда, в 1921 году, что вряд ли пробудет в Германии больше десяти лет. В своей оценке он ошибся всего на два года». Нужно отдать должное пророческому дару Альберта Эйнштейна, раньше многих своих современников предсказавшего печальную судьбу для Германии, ведомой Гитлером к катастрофе. Ведь Третий рейх делал только первые шаги, многие верили, что самого страшного не произойдет, что угрозы Гитлера останутся словесной риторикой. Но Эйнштейн уже твердо знал, что прежней Германии не будет. Знакомому физику из Англии Фредерику Линдеману, будущему советнику Черчилля по науке Эйнштейн написал 1 мая 1933 года: «В страну, где я родился, я больше не вернусь». Редко какой университет мира не хотел бы заполучить в свой штат признанного лидера среди физиков-теоретиков, нобелевского лауреата и автора основополагающих работ новой физики. Не следует забывать, что Эйнштейн был связан обязательством проводить несколько месяцев в году в Институте перспективных исследований в Принстоне, и Абрахам Флекснер, основавший в 1930 году этот институт и бывший его первым директором, тоже горел желанием сделать Альберта постоянным сотрудником. К удивлению многих, Эйнштейн нередко принимал новые предложения, о чем с восторгом писали газеты, но потом, по зрелому размышлению, брал свое согласие назад. Многие университеты, предлагая Эйнштейну место профессора, так выражали свой протест против волны увольнений еврейских ученых в Германии. Альберт понимал эту подоплеку, и ему трудно было отказать приглашавшим. Об этом он писал в Париж другу Ланжевену 5 мая 1933 года: «Вы будете теперь думать, что я должен был как испанские, так и французские предложения вежливо отклонить, так как то, что я действительно могу делать, не вяжется с тем, чего от меня ждут. Однако такой отказ при современных обстоятельствах был бы неправильно понят, так как оба приглашения носили хотя бы отчасти характер политической манифестации, чей успех поначалу важнее всего». Альберт охотно согласился прочитать несколько лекций в Брюсселе, Париже и Оксфорде. Скоро предложений стало так много, что он жаловался в апреле 1933 года другу молодости Соловину: «У меня больше профессорских мест, чем разумных мыслей в голове». Речь идет о предложении великому физику стать профессором этого учебного заведения. Приглашение исходило от Гавриила Константиновича Хворостина, влиятельного человека в городе и имевшего, как говорят, высокопоставленного покровителя в Москве. Надо сказать, что Саратов не был Эйнштейну совсем незнакомым городом, — здесь жил и работал профессор Милош Марич, с 1930 года заведующий университетской кафедрой гистологии, брат Милевы, первой жены Альберта Эйнштейна. По словам Бориса Шайна, Эйнштейн ответил, что ему никогда не выучить русский язык. Тогда Хворостин придумал хитрый план: создать Академию наук автономной республики немцев Поволжья, где делопроизводство велось бы на немецком, сделать Эйнштейна ее президентом с хорошей зарплатой, а жить и работать физик будет в Саратове. Хворостину было, конечно, известно, что Академии наук автономным республикам не положены, они существовали только в союзных республиках, но он надеялся этот вопрос уладить с помощью своего покровителя в ЦК ВКП б.